Текст книги "Возвышение Китая наперекор логике стратегии"

Эдвард Н. Люттвак
Возвышение Китая наперекор логике стратегии

Edward N. Luttwak

THE RISE OF CHINA VS.

THE LOGIC OF STRATEGY

The Belknap Press of Harvard University Press

CAMBRIDGE, MASSACHUSETTS LONDON, ENGLAND

Перевод с английского Η. Н. Платогикина

Подготовлено к печати и издано по решению Ученого совета Университета Дмитрия Пожарского

© Edward N. Luttwak, 2012

© Платошкин Η. Н., перевод на русский язык, 2016

© Горев А. А., послесловие, 2016

© Доронина Г. В., оригинал-макет и верстка, 2016

© Горева Е. А., дизайн и оформление обложки, 2016

© Русский фонд содействия образованию и науке, 2016

Предисловие

Я собираюсь описать феномен сегодняшнего Китая не как социолог, а как специалист по стратегии, так как универсальная логика стратегии прекрасно подходит к любой стране и к любому времени.

При написании этого текста я опирался на документы и труды цитируемых мною ученых и других исследователей, но должен признаться, что значительно большее влияние на эту работу оказали мои собственные впечатления от поездок по самым отдаленным уголкам Китая и соседних с ним стран, которые начались задолго до того, как он открылся внешнему миру

С тех пор я продолжал посещать Китай, тем более что условия для поездок постепенно упрощались. Тем самым я прекрасно помню и ту жестокую нищету, которая царила в годы жизни Мао Цзедуна, и все те невероятные изменения, которые начались вскоре после его смерти и продолжаются по сей день. Отдавая должное все еще существующим недостаткам и изъянам, я не могу не порадоваться за народ Китая, достигший большого прогресса в деле улучшения своего благосостояния и личных свобод, несмотря на жесткое регулирование политического пространства, ограничивающее как национальное, так и этническое самовыражение китайского населения. Таким образом, я смотрю на Китай и его народ не как сторонний наблюдатель, а, скорее, как человек, разделяющий надежды и опасения тех людей из Китая, чью сильную и верную дружбу я ценю, и за которую очень им благодарен.

Именно поэтому я не могу радоваться тому, что быстрый подъем Китая может привести его к столкновению с парадоксальной логикой стратегии, что чревато грустными и даже губительными последствиями. И если эта книга и имеет своей целью что-то кроме простого анализа сильных и слабых сторон китайской политики, то это надежда (пусть и наивная, и маловероятная) на то, что китайские правители освободятся от иллюзии того, что потенциал планетарного масштаба, стремительный экономический рост и не менее быстрое наращивание военной мощи могут сосуществовать и стабильно сохраняться в одном мире. В теперешнем состоянии Китая логика стратегии может позволить ему лишь несбалансированный экономический, но не военный рост, и эту логику нельзя обмануть миролюбивыми словами или хитрыми уловками. Чтобы все-таки предотвратить жестокие последствия, логике стратегии надлежит повиноваться, даже если она противоречит здравому смыслу и обычным человеческим инстинктам. Стремительный рост благосостояния вряд ли способствует проявлению скромности или сдержанности – и тем не менее никакое другое поведение недопустимо в мире независимых государств, обреченных противостоять столь значительному возвышению Китая.

Благодарности

Не являясь специалистом по Китаю, я активно использовал многие исследования ученых различных стран, как китайских, так и зарубежных, постоянно предоставляемых политической сетью «С» (C-Pol network), которую невозмутимый авторитет профессора Ричарда Баума непостижимым образом охраняет от всевозможной ерунды, появляющейся в интернете.

Эта книга началась с запроса, сделанного в 2010 году Эндрю В. Маршаллом, главой Управления общих сетевых оценок Министерства обороны США. Для меня было честью сотрудничать с ним на протяжении долгих лет, поскольку талант Эндрю Маршалла как стратегического мыслителя легендарен, равно как и необычно долог срок, в течении которого он занимает свою должность: он родился в 1921 году и в 1973 году создал департамент, который до сих пор возглавляет (2012 г.). Мне очень помогли советы его сотрудников, в особенности Дэвида Ф. Эпштейна, а Адам С. Ловингер охотно содействовал мне в течение всего времени работы над книгой. Разумеется, никто из упомянутых лиц не несет ответственности за предложенный здесь текст, – она целиком лежит на мне.

Многое я почерпнул из бесед с друзьями в Китае, среди которых – высшие офицеры и видные правительственные эксперты, потому что моя работа не была исследованием враждебного государства, но скорее свободной от окончательных оценок попыткой объяснить поведение великой державы, расширяющееся сотрудничество с которой, во всяком случае, является не менее возможным, чем усиливающееся соперничество (причем первый вариант, конечно, предпочтителен). Кроме того, один из моих самых близких друзей Франческо Сиши работал в Пекине много десятилетий, и, хотя он не согласен с некоторыми моими выводами, он сделал мои последние визиты в Китай намного более приятными.

Наконец, мне особенно приятно выразить благодарность Майклу Аронсону из издательства «Гарвард Юниверсити Пресс», который на протяжении многих лет был как инициатором, так и редактором моих книг, всегда критичным и всегда конструктивным.

1. Иллюзия беспрепятственного возвышения

В настоящее время широко распространено мнение, что будущее мира формируется под влиянием возвышения Китая, то есть зависит от продолжения его феноменально быстрого экономического роста (пусть даже несколько менее стремительного в последнее время) и всего того, что естественным образом сопровождает этот грандиозный всплеск экономической мощи: от усиления влияния в региональных и международных делах до дальнейшего укрепления китайских вооруженных сил.

В действительности эти ожидания верно отражают положение китайской экономики после смерти Мао в сентябре 1976 года. Экономика КНР начала быстро расти в 80-е годы: рецессии с тех пор были краткими и не слишком сильными, и даже сегодня не заметно признаков структурного замедления темпов роста после трех десятилетий быстрого экономического подъема. В последнее время ВВП КНР рос более чем на 9 % в год – то есть в два раза быстрее обычного постоянного роста ВВП экономики Соединенных Штатов и почти в три раза быстрее роста ВВП экономик развитых европейских стран, – не говоря уж о мизерных темпах роста на Западе после кризиса 2007 года.

Не видно также никаких причин, по которым экономический рост Китая должен существенно замедлиться в ближайшем будущем. Сельские районы Китая – причем даже те из них, которые расположены рядом с крупными городами – обладают большим количеством трудовых ресурсов, не нашедших применение в традиционной аграрной сфере, в мелкой торговле и кустарной сфере услуг. По мере того, как бедные сельские жители будут находить новую работу в промышленности, пусть даже это будет ручной труд, в строительстве и современной сфере услуг, производительность их труда будет резко возрастать, а вместе с ней и ВВП Китая. Кроме того, не стоит сбрасывать со счетов и естественный рост современных секторов китайской экономики, многие из которых сохраняют высокую конкурентоспособность на мировых рынках и поэтому могут быстро расти даже тогда, когда темп роста мировой экономики замедляется.

Что касается военных расходов Китая, то согласно доступным данным, они росли в прошедшие годы не менее высокими темпами, чем экономика в целом, достигшими 9 % в год в реальном исчислении – феноменальный рост в то время, когда мировые военные расходы, в том числе в США (за исключением расходов на военные действия), стагнируют или даже сокращаются¹.

Народно-освободительная армия Китая (НОАК), таким образом, получила в свое распоряжение огромный арсенал. А ведь давно уже прошли те времена, когда прибавление в арсенале и оснащении армии не сразу отражалось на росте военной эффективности НОАК, поскольку раньше это прибавление почти целиком уходило на замену устаревшего базового оснащения.

Денежное довольствие и различные льготы в НОАК достаточно возросли, чтобы позволить набирать в армию необходимое количество мужчин и женщин, несмотря на рост занятости в гражданских секторах страны². В то же время ремонт и замена разваленных казарм, военных баз, складов и прочих объектов вооруженных сил в основном уже завершены, и наличествует все необходимое для поддержания их нормального состояния в будущем.

После устранения давних проблем, несмотря на мошенничество с поставками (даже внимательные гражданские покупатели, приобретающие значительно меньше, чем армия, становятся жертвами фальшивых этикеток на низкокачественных продуктах) и явное казнокрадство среди офицерского состава³, НОАК смогла приобрести новое вооружение, боеприпасы и сопутствующее оснащение для умножающихся видов вооруженных сил и построить, расширить и модернизировать объекты всех видов, повышая одновременно уровень боевой и оперативной подготовки личного состава.

Все это привело к быстрому и комплексному росту военного потенциала, который в последний раз был отмечен в США в годы Корейской войны 1950–1953 гг., а в Советском Союзе – с конца 60-х до середины 80-х годов. В обоих случаях качественный прогресс в вооруженных силах сопровождался количественным ростом вооружений и личного состава каждого рода войск; как сказали бы марксисты, каждое увеличение количества способствует улучшению качества, суммируя конечный результат. Именно таким образом, когда ассигнования на ВВС США в 1950–1960 гг. выросли более чем в три раза, количество и летные качества самолетов одновременно быстро возросли, так что боевые возможности ВВС стали не просто лучше, но в целом совершенно другими и несопоставимо более мощными.

Существует предположение, что стремительный экономический и военный рост Китая будет продолжаться в том же темпе, и его влияние на глобальном уровне будет также возрастать – все это порождает широко распространенные сегодня ожидания того, что Китай вот-вот превратится в мощную сверхдержаву, затмив собой Соединенные Штаты⁴. Но такой исход стоит считать наименее вероятным, потому что он противоречит самой логике стратегии в мире, состоящем из различных государств, каждое из которых ревностно относится к своей независимости.

Некоторые государства к тому же имеют культурные предпосылки и политический потенциал для того, чтобы попытаться влиять на другие государства вместо того, чтобы самим становиться объектом влияния извне.

Правда, в 80-х и 90-х годах трехсторонний рост Китая – экономический, военный и политический – еще не нарушал мирового соотношения сил (за исключением событий 1989 года), но только потому, что Китай тогда еще не был богат, силен или влиятелен по американским стандартам (или в данном случае – по японским) и для Европы и Латинской Америки по-прежнему оставался экзотическим закулисным персонажем. Но реакция противодействия наверняка проявится, как только экономический и военный рост Китая превысит пределы, которые могли бы быть приемлемыми для других держав, то есть сразу по прохождении Китаем кульминационной точки беспрепятственного восхождения.

После возникновения этой естественной реакции сопротивления, любой дальнейший рост китайской мощи может быть беспрепятственно принят другими державами, только если он будет сопровождаться радикальными изменениями вне и внутри Китая: будь то демократизация самого Китая с последующей легитимацией его правительства или появление новых более серьезных угроз, которые превратят Китай из угрозы в желанного союзника для той или иной страны. (Пакистан здесь является наглядным примером: по мере роста мощи, Китай становится для Пакистана все более и более ценным покровителем).

Демократизация не может свести на нет значение подъема Китая, а значит и те реакции, которые этот подъем вызовет – ведь даже демократические Соединенные Штаты сталкиваются иногда с сопротивлением со стороны своих же союзников просто по причине своей чрезмерной мощи. Но если демократизация Китая все-таки состоится, и политика этой страны перестанет формироваться всего несколькими партийными руководителями в обстановке совершенной секретности и более не будет сфокусирована только на усилении мощи, тогда в мире будет гораздо меньше опасений по поводу подъема Китая, и значит меньше сопротивления со стороны соседей и равномощных держав. Демократизация не сможет отменить логику стратегии, которая требует роста сопротивления при условии роста мощи, но она подымет уровень кульминационной точки беспрепятственного возвышения Китая.

В действительности рост мощи Китая уже преодолел этот уровень, как в экономической, так и в военно-политической сфере, чем активировал парадоксальную логику стратегии⁵ посредством других держав – больших и малых, которые начали следить, противодействовать, умалять или препятствовать китайской мощи.

Вне зависимости от масштаба – будь то уличная поножовщина или многофакторные и разносторонние взаимоотношения на уровне большой стратегии в мирное время, – логика все время одна и та же: действие (в данном случае – рост мощи) вызывает ответную реакцию, которая не обязательно остановит это действие, но в любом случае помешает его простому линейному развитию.

Продолжение быстрого роста экономического потенциала и военной мощи, а также регионального и глобального влияния Китая просто не может продолжаться из-за увеличения противодействия других стран. Если китайские лидеры проигнорируют предупреждающие сигналы и будут и дальше рваться вперед, парадоксальная логика стратегии приведет к тому, что вместо наращивания мощи она будет сокращаться по мере роста сопротивления китайскому подъему в мире.

Нельзя сказать, что события будут предопределены исключительно этими, уже проявившимися, трендами. На пути к превращению в мировую сверхдержаву, непрерывный экономический и военный рост Китая и усиление его политического влияния могут столкнуться с непредвиденными событиями⁶. Но и сама логика стратегии предполагает замедление или даже частичное прекращение подъема Китая; первое более вероятно, если китайская политика будет более примирительной или даже сговорчивой, а второе – при ее провокационном характере.

Ни один из описанных выше сценариев сам по себе еще не предопределяет дерзкое или угрожающее поведение китайцев. Оно является лишь естественным следствием стремительного возрастания мощи державы, которая изначально велика. Учитывая размеры самого Китая, его быстрый рост является дестабилизирующим сам по себе, вне зависимости от поведения Китая на мировой арене. Поэтому звучавшие в последнее время высказывания о том, что Китаю необходим свой Бисмарк для менее контрпродуктивного ведения внешней политики бьют мимо цели: главной проблемой является не поведение Китая в мире, а увеличение его и так громадного во всех отношениях потенциала.

Пассажиры перегруженного лифта, куда только что зашел огромный «мистер Китай», должны в порядке самозащиты как-то реагировать, даже если он ведет себя не угрожающе, а, напротив, весьма вежливо, но все же при этом неуклонно и быстро увеличивается в размере и вжимает их в стенку кабины. Конечно, в кабине переполненного лифта уже находится еще более толстый и крикливый «мистер Америка», к тому же еще и склонный к проявлению насилия. Однако за десятилетия совместной езды почти все уже смирились с наличием рядом этой шумной туши, просто потому, что они давно едут вместе. Исключение составляют Куба, Иран, Северная Корея и Венесуэла (что, впрочем, уже само по себе свидетельствует о респектабельности мистера Америки). Но самое важное – мистер Америка растет в размерах не так быстро и не подрывает тем самым достигнутые в прошлом модели сосуществования и компромиссы, кроме того, обнадеживает и то, что от него не приходится ожидать неожиданных угроз, так как процесс принятия решений в Америке открыт и демократичен.

Полагаю, теперь очевидно, что предлагаемый здесь подход, сформированный моим личным пониманием механизма взаимодействия силы между государствами – современными или древними – сильно отличается от превалирующей «реалистической» школы. Мой подход откровенно детерминистский. Вместо прагматичных лидеров, стремящихся к достижению своих собственных целей, я вижу политиков, пойманных в ловушку парадоксов логики стратегии, которая диктует им свои собственные императивы, в особенности, когда они считают, что у них есть свобода в выборе средств перед лицом конфликта. Если бы это было не так, то история человечества не представляла бы собой череду преступлений и глупостей.

2. Преждевременная напористость

Надо сказать, что в последнее время Китай неоднократно далеко не по-дружески вел себя со многими странами, а с некоторыми – даже почти угрожающе. Во время финансового кризиса 2008 года имел место неприметный в ту пору процесс, значение которого стало понятно впоследствии: кажущийся упадок «Вашингтонского консенсуса» и кажущаяся реабилитация «Пекинского консенсуса» придали больше смелости китайской правящей элите, спровоцировав настоящий сдвиг ее поведения, ставший заметным в 2009–2010 гг.

Тон и содержание китайских официальных заявлений неожиданно изменились, они стали резкими и напористыми в отношении ряда самых разных вопросов: от финансовой политики до значения западной модели демократии. Особенно поразило то, что неожиданно возобновились «спящие» территориальные ссоры Китая с Индией, Японией, Филиппинами, Вьетнамом – и все это случилось примерно в одно и то же время, что усилило общий эффект. За сменой политики логично последовали и реальные пограничные инциденты с кораблями или постами, постоянно возникающие вплоть до настоящего времени (2012 г.), на островах таких стран, как Япония, Филиппины и Вьетнам.

Поскольку ни перебранки, ни реальные инциденты не имели и не могли иметь определенных политических целей, они нисколько не способствовали удовлетворению китайских территориальных претензий. В свою очередь, некоторые наблюдатели и эксперты сделали вывод, что правители Китая впали в эйфорию от неожиданного роста их мощи, так что откровенное высокомерие пришло на смену прежней сдержанности политической тактики. В поддержку такой интерпретации китайской политики можно привести официальные заявления, не имевшие практического эффекта, но пронизанные довольно заметным снобизмом. Так, 16 февраля 2009 года Си Цзинпин (Xi Jinping), на тот момент уже утвержденный преемник Ху Цзинтао (Ηύ Jintao), сказал в Мехико: «Есть пара иностранцев с толстым брюхом, у которых нет других дел, как только показывать пальцем на нашу страну»⁷. Даже спикер МИД КНР невысокого ранга Цзян Ю (Jiang Yu) показала себя весьма высокомерной 3 марта 2011 года, когда иностранные журналисты пожаловались на то, что их притесняют и спросили какие законы на них распространяются: «Не используйте закон в качестве щита», – ответила она⁸. Кажется, что именно МИД культивирует эту надменность, и, пожалуй, только заместитель министра Фу Инь (Fu Ying) – ассимилированная монголка, не лишенная доли элегантности, возможно, потомок самого Чингисхана, – несколько выделяется в этом отношении среди своих коллег.

Альтернативное объяснение состоит в том, что сторонники напористой позиции в различных ведомствах в целом и протагонисты территориальных споров в частности имеют свои собственные цели, которые важны именно для их ведомств и/или для них самих лично, даже если от этого страдают интересы Китая.

Например, министр иностранных дел Ян Цзечи (Yang Jiechi) лишь подтвердил подозрения в снобизме Китая, заявив 17 июля 2010 года на 17-м региональном форуме Ассоциации стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН) в Ханое, что морские территориальные споры между Китаем и странами-членами АСЕАН (включая Вьетнам, страну-организатора форума) не могут быть разрешены путем многосторонних переговоров, и это было сказано на международном форуме (!): «Превратив двусторонний вопрос в международный или многосторонний, можно только испортить ситуацию и усложнить процесс разрешения спора». Ян Цзечи отрицал, что в регионе не все благополучно: «Никто не верит в то, что есть факторы, угрожающие миру и стабильности в регионе⁹». Предсказуемый результат таких заявлений состоял в том, что Вьетнам вместе с Филиппинами устремились в объятия Соединенных Штатов, но это принесло похвалу МИДу КНР и, без сомнений, лично Ян Цзечи, со стороны «левых» националистических кругов КНР. В китайской системе политику делают партийные лидеры в узком составе, так что МИД – всего лишь исполнительный орган, которому не следует придавать чрезмерного значения. Но у МИДа явно есть свое поле для маневра, внутри которого он может преследовать собственные цели, при довольно гибкой форме коллективного руководства страной, превалировавшей во времена Ху Цзинтао¹⁰.

Третье объяснение состоит в том, что китайские лидеры верят, будто напористая, даже угрожающая риторика и провокационные действия могут способствовать достижению результата: побудить другие страны к переговорам по поводу старых споров, которые китайцы, вероятно, даже попытались бы вести в примирительной манере; эта вера, помимо прочего, глубоко укоренена в китайском менталитете. Данный вопрос будет исследован ниже, сейчас же отметим, что сдвиг в поведении КНР после 2008 года, который подметили многие наблюдатели, имел место в реальности, хотя миролюбивая и внушающая оптимизм официальная доктрина «мирного развития» (Zhōngguó hépíng fāzhăn), более известная под своим оригинальным названием «Мирный подъем» (Zhōngguó hépíng juéqĭ), представленная миру старшим советником Ху Цзинтао Цжень Биляном (Zheng Bijian)¹¹, не была отменена или дополнена.

Напротив, стратегическая, а не конъюнктурная приверженность миролюбивой и неагрессивной политике была официально подтверждена в пространной (7 тысяч слов) статье компетентного высокопоставленного чиновника – государственного советника Дай Бинго (Dai Bingguo)¹². Хотя это, несомненно, была примирительная инициатива, сама пространность защиты официальной политики «мирного развития» вызывает вопросы относительно силы «левой» (националистической) и военной оппозиции, которая публично требует более напористой внешней политики. Наконец, 31 марта 2011 года Цжень Билян, чей возросший авторитет проявился в той роли, которую он сыграл в визите Ху Цзинтао в Вашингтон в январе 2011 года, направил дуайену иностранных корреспондентов в Пекине Франческо Сиши (Francesco Sisci) официальное заявление, начинавшееся признанием того факта, что подъем Китая вызывает обеспокоенность, требуя тем самым подтверждения политики «мирного подъема»¹³.

К концу 2010 года сдвиг в поведении Китая, казалось бы, уступил место обратной тенденции, включающей в себя официальные визиты, призванные укрепить двусторонние отношения, разнообразные миролюбивые инициативы, обнадеживающие декларации и обещания увеличения инвестиций и импорта тем странам, которые особенно обеспокоены ростом китайского экспорта.

Двумя самыми заметными эпизодами этой фазы были визит премьера госсовета КНР Вэнь Цзибао в Индию в сопровождении примерно 400 бизнесменов и менеджеров и визит председателя КНР Ху Цзинтао в США, который стартовал в Вашингтоне 19 января 2011 года.

Ни один из визитов не имел отрицательных последствий, но они даже приблизительно не достигли заявленной цели, хотя от визита Ху Цзинтао ожидали многого, о чем автор этих строк узнал наперед от главного инициатора поездки – Цжень Биляна, который сопровождал Ху Цзинтао в Вашингтон и был вторым по табелю о рангах на официальном обеде в честь китайской делегации. Рассказав мне на встрече в Пекине о предложенной КНР повестке дня из десяти пунктов, Цжень Билян решительно настаивал на том (хотя, вероятно, в большей степени вследствие собственного желания, чем уверенности), что китайская сторона готова предпринять свою часть усилий для решения срочной задачи прекращения эрозии китайско-американского сотрудничества и восстановления духа доброй воли в двусторонних отношениях.

Китайские ожидания относительно результатов этих двух визитов (слишком оптимистические из-за тех опасений, которые сами эти визиты и вызвали) характеризовались своим ярко выраженным невниманием к беспокойству других стран, которое я назвал «великодержавным аутизмом». Американские и русские версии этого явления более известны, но китайский вариант этой болезни особенно опасен, так как она поразила страну с самым большим населением, формировавшуюся в изоляции от любого сравнимого по масштабу государства¹⁴.