Текст книги "Возвышение Китая наперекор логике стратегии"

Парадоксальная логика стратегии прямо противоречит обычному здравому смыслу: только в стратегии меньше может быть лучше, чем больше. Проще говоря, более слабые армия и флот лучше, чем более сильные, если последние выходят за пределы кульминационной точки силы, на которую согласна система, возникает более чем пропорциональная ответная реакция, как симметричная, так и асимметричная.

Если мощь находящейся в состоянии подъема великой державы продолжает расти, ранее дружественно настроенные соседи начинают приглядываться, союзники дрейфуют в сторону нейтралитета, бывшие нейтралы становятся противниками, а настоящие противники – старые и новые – вынуждены преодолеть свои разногласия и объединиться против той великой державы, которая слишком быстро растет. В мире независимых государств, даже самая сильная растущая держава может быть побеждена объединением ее противников, которых свел вместе именно рост мощи этой самой державы.

8. Может ли Китай избрать успешную большую стратегию?

Каждый исторический период и каждое государство различны, и обычно это сводит на нет все аналогии. Но парадоксальная логика стратегии всегда одна и та же⁴⁴. Рост мощи Китая вызывает, провоцирует сопротивление, и таким образом Китай может стать слабее на уровне большой стратегии из-за своей собственной растущей военной мощи – это парадоксальное следствие в сфере стратегии, не укладывающееся в привычные рамки здравого смысла. Мягкая и уступчивая дипломатия, свободная от надменности и готовая делать уступки на каждом шагу, может помочь на какое-то время. Но если рост военной мощи продолжается, то такая мягкая внешняя политика будет интерпретироваться как откровенное введение в заблуждение, как маскировка наращивания военного потенциала.

Из этого следует вывод, что только правильная большая стратегия для современного Китая сможет опровергнуть здравый смысл и противодействовать всем нормальным человеческим инстинктам, отказавшись от любого военного роста, за исключением самого слабого. Дополним, что поскольку власть КПК сохраняется при поддержке военных лидеров (хотя с этим можно поспорить), такая большая стратегия потребует разительной смены политической структуры Китая, либо замены господства КПК демократическим правительством, которое будет держаться антимилитаристского консенсуса (еще одна резкая перемена) или наоборот – еще большего возвышения КПК до уровня непререкаемого авторитета для вооруженных сил. Это, конечно, невероятное предположение, что для создания большой стратегии, не угрожающей другим, КПК возможно придется превратиться в сталинистскую партию, опирающуюся на террор секретной полиции, а не на поддержку военных, то есть, если вспомнить известное изречение Мао, власть по-прежнему будет рождена винтовкой, но только меньшего калибра.

Итак, провал Китая на уровне большой стратегии, а также отсутствие государственного руководства со сверхчеловеческой проницательностью и отвагой, имеет много причин:

♦ проведение более скромной внешней политики было бы для Китая не только неправильным, но и абсурдным в силу стремительного роста страны во всех областях;

♦ сокращение военных расходов также было бы неправильным, поскольку быстрый рост экономики Китая делает возможным их быстрый рост;

♦ для НОАК было бы неправильным согласиться на уменьшение своего влияния на процесс принятия решений.

С точки зрения китайского общественного мнения (если у него вообще есть какое-либо влияние), было бы также неправильным поддержать односторонний отказ от военной мощи, тем более, если принять во внимание воспоминания о военной беспомощности страны. И впрямь, есть серьезные доказательства поддержки обществом военных расходов, причем даже еще более амбициозного их роста, например, приобретения авианосцев.

Согласно результатам опроса общественного мнения, проведенного для Глобал таймз, которые были опубликованы в мае 2011 года⁴⁵, «более 70 % респондентов» одобрили приобретение авианосца; 68 % одобрили строительство более чем одного авианосца в будущем, и только «четверть» была против. Что касается целей использования авианосца, то 77,8 % выбрали «защиту территориальной целостности и отражение агрессии», но 81,3 % предпочли «усиление Китая». Однако «более половины» согласились с высказыванием, что «постройка авианосца может вызвать гонку вооружений в Азии». Что касается расходов, то лишь 41 % согласились с высказыванием, что «строительство авианосца жизненно необходимо Китаю», в то время как 35,5 % сказали, что это «того стоит…несмотря на огромные затраты на постройку». И 75,2 % ответили, что постройка авианосца «придаст импульс китайской военной технологии и модернизации вооруженных сил (sic!)».

В связи с этим было процитировано высказывание Пен Гуанцзян (Peng Guangqian) из Военной академии НОАК, адаптированное к расхожей в Китае формулировке: «Китайский авианосец, если таковой появится, явился бы только частью развития военного потенциала страны по принципу оборонительной политики. Он не будет служить никакой стратегии глобальной экспансии или борьбы за лидерство в мире». С другой стороны, Сун Сяочжун (Song Xiaojun) («пекинский военный эксперт») предложил экономическое обоснование: «Потребности Китае в сырье и энергоносителях растут, и часть из них приходится импортировать из-за границы. Если их транспортировка и торговля будут находиться под угрозой, будут поставлены под вопрос индустриализация и урбанизация Китая».

«Четыре ненормальности», как говорит типично китайская формулировка, уже сегодня являются мощными препятствиями на пути формирования правильной, не угрожающей никому большой стратегии. Но еще большее значение имеет рассмотренная выше нынешняя форма великодержавного китайского аутизма, которая продолжает усугубляться под влиянием до сих пор живой традиции вассальной системы, возникшей благодаря исходному положению о формальном неравенстве государств, которые изначально были безнадежно ниже Китая. Менее аутичный Китай, более расположенный прислушиваться к чувствам и взглядам других стран, уже снизил бы темпы своего военного роста, учитывая сильную реакцию, которую этот рост вызывает даже на своей эмбриональной стадии – реакцию, которую китайская политическая элита до сегодняшнего дня попросту демонстративно игнорирует. По иронии судьбы, в данном случае преградой на пути к стратегической мудрости является одна из исконных особенностей ханьской стратегической культуры.

9. Стратегическая глупость древних

Таким образом, мы достигли типично китайского и самого странного препятствия формирования успешной большой стратегии: упрямой веры в собственную стратегическую мудрость, которую можно отыскать еще в древних текстах, и вытекающую отсюда убежденность, что Китай всегда сможет обыграть своих противников хитроумными приемами, преодолев их комбинированное сопротивление его подъему

Странным образом игнорирующая собственную китайскую историю, содержащую много примеров покорения Китая небольшими ордами примитивных кочевников, эта большая вера в китайские стратегические способности отражает невероятный авторитет древних китайских писаний о стратегии и военном искусстве, и в особенности, семи текстов, собранных в канон шестым императором династии Сун – Сун Шеньцзуном (Song Shenzong) в 1080 году⁴⁶. Эти тексты, многократно воспроизводимые и часто цитируемые, хотя и в разных версиях, датируются периодом от нескольких столетий до н. э. до времен династии Тан. Помимо прочего, они служили экзаменационными материалами, что также способствовало их сохранению во времени.

Каждый из семи текстов имеет своих поклонников⁴⁷ и свои особые достоинства. Некоторые посвящены искусству высшего уровня государственного управления, другие подробно разбирают тактические детали и стратегемы, но самым известным текстом является, конечно, Sunzi Bing Fa, который обычно переводят как «Искусство войны» и приписывают автору, известному под именем Сун Цзы (Sunzi), Сун By или Сун Цзу, известному также и под другими именами. Сегодня этот трактат стал звездой экрана и сцены⁴⁸. Он знаменит, по крайней мере, уже два тысячелетия: очень похожая версия этого текста была найдена на бамбуковом свитке, обнаруженном в гробнице династии Хань в 1972 году. «Искусство войны» в переводе стало известно даже в отдаленной Европе в 177 2⁴⁹ году и гораздо раньше в Японии, где оно вдохновляло самых знаменитых японских полководцев, например знаменитого Такэду Сингэна, и где этот текст публиковали даже в виде комикса («манга»).

Несомненным достоинством «Искусства войны» является описание универсальной и неизменной парадоксальной логики стратегии в более четкой форме, чем возникшие в то же время эпиграммы Гераклита (единство противоположностей и так далее), а также большая краткость и сжатость, чем книга «О войне» Карла фон Клаузевица. Нужно, правда, подчеркнуть, что последняя выше в интеллектуальном смысле, так как Клаузевиц разъясняет ход своих мыслей шаг за шагом, начиная с первого принципа, при этом делает это в философской и в то же время увлекательной манере, в то время как «Искусство войны» безыскусно провозглашает свои постулаты как высшую мудрость. Тем самым «О войне» дает нам систематическую методологию, которая отсутствует в «Искусстве войны», но, несомненно, этот китайский трактат предлагает нам те же (парадоксальные) истины, но делает это более четко.

Одно обстоятельство делает этот блестящий текст наряду с некоторыми другими древним китайскими текстами, посвященными стратегии, способным ввести в заблуждение и даже потенциально опасным, а именно игнорирование исторического контекста: данные предписания делались в течение двухсот пятидесяти лет, в течение всей эпохи «воюющих царств» (Zhànguó Shíidà), которая закончилась их объединением в 221 году до н. э.

То, что основным боевым оружием в «Искусстве войны» остаются собратья гомеровских колесниц, хотя к тому времени китайских границ уже достигли целые армии наездников с копьями и конными лучниками, не является проблемой, поскольку фундаментальные стратегические концепции переживут любые военные технологии!

С другой стороны, вполне естественно, что все противники в этом трактате – китайцы: и правители, и генералы, и советники воюющих друг с другом китайских государств – все они действуют в рамках одних и тех же культурных норм, имея одинаковые цели, приоритеты и ценности. Поскольку межгосударственные отношения трактата разворачиваются в рамках одной и той же культуры, то все участники войн обладают исключительно широкими возможностями для дипломатии, шпионажа, секретных операций и политической подрывной деятельности, которые облегчаются и одновременно ограничиваются общим языком, менталитетом и едиными культурными ценностями.

Примерно так же обстояло дело в Италии эпохи Возрождения, когда государства постоянно принимали участие в войнах, дипломатической борьбе и переворотах. Результатом в обоих случаях была быстрая смена войны и мира в отношениях между государствами, которые могли заключать и расторгать союзы с одинаковой легкостью, борясь друг против друга сегодня, чтобы стать союзниками завтра: ведь ни между итальянцами, ни между китайцами не было расовой, этнической или религиозной вражды. Более того, когда «воюющие царства» воевали друг против друга, исходное сходство их армий и тактики лишь усиливало ритуальный элемент боевых действий⁵⁰.

Весьма краткий рассказ только об одной короткой фазе (301–284 гг. до н. э.) из истории «воюющих царств» достаточен, чтобы проиллюстрировать природу войны и мира той эпохи и ее конкретные проявления.

В 300 году до н. э. главный министр царства Ци Меньчжан Чжун (Mèngcháng Jūn) образовал союз с царствами Вэй и Хань. Ослабленное внутренней враждой царство Цин подчинилось коалиции царств Ци, Вэй и Хань, назначив Меньчжан Чжуна своим собственным главным министром. Спустя два года царство Чжао убедило Цин покинуть коалицию, изгнав Меньчжан Чжуна. В тот момент царства Ци, Вэй и Хань атаковали Цин и после многочисленных боев захватили его территорию для царств Хань и Вэй. После этого коалиция Меньчжан Чжуна, образованная вокруг его царства Ци, победила царства Янь и Чжу.

В 294 году до н. э. Меньчжан был низвергнут в результате дворцовой интриги и бежал в царство Вэй. Ци и Цин тогда заключили перемирие, это позволило Ци напасть на царство Сунн, а царству Цин – атаковать сократившуюся коалицию Хань-Вэй. Спустя шесть лет, Ци и Цин планировали совместное нападение на царство Чжао, но правителя Ци убедили, что от этого выиграет только Цин; вместо того, чтобы атаковать Чжао, он начал формировать коалицию против Цин. Опасаясь изоляции, Цин ответило тем, что отдало обратно территорию, которую оно захватило у Вэй и Чжао.

В 286 году до н. э. Ци полностью захватило царство Сун, что вызвало тревогу царств Цин, Чжао, Вэй и Янь, которые быстро сформировали коалицию под руководством бывшего главного министра самого Ци Меньчжана, который вернулся из эмиграции в царстве Вэй. После этого Янь провело неожиданную мощную атаку против Ци, на которое также напали царства Цин, Чжао и Вэй, что привело к потере Ци большей части собственной территории.

После этого Чжао и Цин начали продолжительную войну друг против друга, что позволило Ци восстановить силы. Тем самым, эти войны шли и шли, так же, как и в Италии эпохи Возрождения.

Можно предположить, что склонность китайских официальных лиц постоянно цитировать постулаты стратегии времен «воюющих царств» в качестве уроков государственной мудрости, дипломатической хитрости и искусства войны – не более чем простое позерство, не имеющее никакого реального значения для поведения сегодняшних китайских лидеров и чиновников. Возможно, то же самое относится к восхищению наиболее успешными деятелями эпохи «воюющих царств» как мастерами государственного управления, интриги и войны, и к священному преклонению перед «Искусством войны» Сун Цзы.

Развивая это предположение, можно сказать, что и эпоха Возрождения не играет никакой роли в политической практике современной Италии, хотя ее характеризует такая же быстрая смена союзов и коалиций, превращение правящих партий в оппозиционные, а иногда наоборот (это весьма точно передают словом transformismo; английского эквивалента пока не придумали). Но в обоих случаях это предположение опровергается большим количеством эмпирических доказательств.

Первым заметным пережитком менталитета времен «воюющих царств» и «Искусства войны» (или скорее привычки применять нормы внутреннего конфликта к конфликту международному), является неограниченный прагматизм в межгосударственных отношениях. Ци, Цин, Чжао, Вэй и Янь могли быть сегодня союзниками, завтра – врагами, а затем, возможно, опять – союзниками просто потому, что тогда это было более выгодно. Китайская внешняя политика, очевидно, исходит из того, что иностранные государства могут быть такими же прагматичными и оппортунистическими в своих отношениях с Китаем.

Однако международные отношения вовсе не то же самое, что отношения в рамках одной и той же культурной общности. Так как вместо общей культурно-национальной специфики здесь имеют место национальные чувства, то любая конфронтация между государствами за пределами мелких технических вопросов может в том или ином случае вызвать всплеск эмоций, страха, вражды или недоверия и повлиять на весь комплекс отношений с данным государством. Но уже упоминавшийся выше визит премьера КНР Вэнь Цзибао в Индию 15–17 декабря 2010 года, тем не менее, видимо, исходил из предпосылки, что Индия просто отставит в сторону острый спор по вопросам статуса Кашмира и Аруначал Прадеша (который сами же китайцы и оживили в одностороннем порядке) для того, чтобы прагматично использовать возможности для бизнеса в Китае. Для этой цели, как уже упоминалось, Вэнь Цзибао сопровождало примерно 400 бизнесменов. Но индийцы не достаточно прагматичны, чтобы вести себя как Ци, Цин или Чжао, поэтому визит прошел в холодной атмосфере, не достиг никаких результатов и уж конечно не способствовал устроению отношений доброй воли между двумя странами, хотя его рассматривали именно как визит доброй воли.

То же самое злоупотребление нормами других стран регулярно проявляется в конфликтах. Например, показательный инцидент 7 сентября 2010 года вблизи островов Сенкаку (Дяоюй для китайцев), за которым последовали пламенные заявления МИД КНР, спровоцировавшие анти-японские выступления китайского населения, аресты некоторых японских бизнесменов, и фактическое эмбарго на поставку редкоземельных металлов в Японию⁵¹. Сразу после этого заявления китайского МИД была подчеркнута важность японо-китайских экономических отношений, население было призвано к прекращению антияпонских демонстраций, а японцы – к продолжению инвестирования Китая. Японцы, разумеется, воспринимали этот конфликт совершенно по-другому: он привел к принципиальной переоценке всех отношений между Японией и Китаем и резкой смене тенденции последнего времени, которая, казалось, свидетельствовала о сближении с Пекином и удалении от Вашингтона. Только катастрофа 11 марта 2011 года отвлекла внимание японцев от «китайской проблемы» и лишь для того, чтоб усилить укрепление отношений с Соединенными Штатами. То, что возможно терпеть в рамках одной культуры, так сказать внутри семьи, способно быстро вызвать длительную вражду при условии, что сталкиваются разные культуры.

Второй пример неправильно применяемых внутрикультурных постулатов из «Искусства войны», искажающих китайское поведение, потенциально является еще более опасным. Речь идет о склонности китайских официальных лиц верить в то, что длительные неразрешенные споры с другими государствами могут быть решены путем искусственного провоцирования кризисов, вызывающих начало переговоров, которые, по их мнению, должны привести к урегулированию спора.

Типичным примером такого поведения является территориальный спор вокруг Аруначал Прадеша и «Южного Тибета»/Саньяна. В мае 2007 года, спустя лишь год после того как Индия и Китай достигли соглашения о повестке дня двусторонних переговоров, Китай неожиданно отказал в визе Ганешу Койю, гражданину Индии и высшему чиновнику Индийской административной службы (Indian Administrative Service, IAS), родившемуся в штате Аруначал Прадеш, заявив, что так как его место рождения «Южный Тибет» – часть Китая, то ему не нужна виза для посещения своей собственной страны⁵².

Тот, кому отказали в визе, был одним из 107 молодых чиновников IAS, которые должны были посетить Китай с целью повышения квалификации. Эта поездка демонстрировала усилия Индии по выполнению индийско-китайского рамочного соглашения о разрешении всех спорных вопросов между двумя странами путем переговоров. Случай с визой не был недоразумением. И сотрудник китайского консульства действовал не по собственному усмотрению, а по указанию из Пекина. Ясно, что этот инцидент был попыткой спровоцировать кризис, чтобы затем решить его путем переговоров. Но индийское правительство не согласилось вступать в такие переговоры. Вместо этого оно отозвало все 107 визовых заявок и отменило всю поездку, а также на несколько дюймов приблизилось к США.

Не добившись ничего, китайцы сменили тактику и шесть месяцев спустя в декабре 2007 года чиновники консульской службы выдали визу профессору Марпе Сора (Marpe Sora), тоже родившемуся в Аруначал Прадеш⁵³. Однако, к тому времени возмущенное и оскорбленное индийское общественное мнение воздвигло оппозицию дружественным отношениям с Китаем в целом.

Жаль, что китайцам в этом вопросе не дал хорошего совета их наиболее верный друг. Книга Генри Киссинджера «О Китае» начинается с изложения решения Мао Цзедуна найти выход из дипломатического тупика по пограничному спору с Индией в октябре 1962 года:

Мао решил вырваться из тупика. Он использовал для этого древнюю китайскую традицию… Китай и Индия, сказал Мао своим военачальникам, когда-то воевали «одну с половиной войну». Пекин может извлечь оперативные уроки из обеих войн. Первая война произошла 1300 лет тому назад… После китайской интервенции обе страны наслаждались двумя столетиями расцвета религиозных и экономических взаимоотношений. Урок из этой древней войны, согласно Мао, состоял в том, что Китай и Индия не обречены на вечную вражду. Они снова могли бы наслаждаться длительным периодом мира, но для этого Китаю придется применить силу, чтобы «подтолкнуть» Индию к столу переговоров.

Восхищение Киссинджера очевидно:

Ни в какой другой стране невозможно себе представить, чтобы современный лидер использовал для важного национального проекта стратегические принципы тысячелетней давности, как нельзя представить и то, что такого лидера вполне поймут его коллеги по руководству страной⁵⁴.

Но Киссинджеру следовало бы заметить, что неожиданная атака Мао не смогла добиться поставленной политической цели: китайская блестящая военная победа, обернувшаяся унизительным индийским поражением, не только не смогла «подтолкнуть» Индию к столу переговоров, но и имела прямо противоположный эффект, сделав невозможным политическое урегулирование пограничного конфликта вплоть до сегодняшнего дня. Конечно же, Киссинджер оказался прав, обнаружив влияние на поведение Мао древних китайских текстов, но он так и не смог признать, что этот эпизод обернулся великолепным примером стратегической ошибки, вызванной сомнительными принципами древней глупости⁵⁵.

Сегодня мы можем наблюдать столь же опасное применение того же самого неправильного метода, выражающегося в попытках использовать инциденты на море для продвижения китайских притязаний на масштабную океанскую экспансию и мизерные клочки суши, официально именуемые КНР «Администрацией Парасельских, Спратли и Чжонша островов провинции Хайнань». Этот государственный орган осуществляет китайский суверенитет над всеми тремя архипелагами в Южно-китайском море, на два из которых помимо Китая претендуют и другие государства, а также частично их оккупируют, или, что больше соответствует действительности, содержат там свои посты – речь идет о Малайзии, Филиппинах, Вьетнаме и Тайване.

Более того, китайцы в последнее время неоднократно прибегали к устрашающей тактике на море против рыболовных судов, патрульных кораблей и буровых вышек иных стран. А именно, не открывая огня, они перебрасывали к месту событий гораздо более крупный корабль, чем у их соперников, чтобы запугать или добиться отступления, угрожая прямым столкновением судов. Еще раз подчеркнем, что целью этих провокаций является не движение к войне, а создание условий кризиса, чтобы заставить другую сторону обратить внимание на определенный вопрос и, в конце концов, решить его путем серьезных переговоров.

Все это, конечно, хорошо, но провоцируя такой кризис, китайцы не могут избежать нежелательных для себя последствий: элита и общественное мнение страны, выбранной в качестве мишени такой стратегии, могут встревожиться и мобилизоваться, а уж если общественное мнение будет настороже, то оно не позволит пойти на какие-либо уступки Китаю.

Позиция китайских официальных лиц, несмотря на ее предсказуемость, вызывает беспокойство: они никак не могут понять, к каким последствиям приводит применение метода провоцирования кризиса, ведь привлечение внимания к предмету спора обычно как раз повышает ценность объекта, оказавшегося в центре событий, и тем самым снижает вероятность уступок. Другими словами, провоцирование кризиса отнюдь не самый хороший путь для разрешения межгосударственных споров. То, что работало в отношениях между «сражающимися царствами», имевшими одну и ту же культуру, может лишь вызвать бесконечную войну между современными, различными по своей природе государствами.

Третьим пережитком менталитета «Искусства войны», мешающим отношениям Китая с другими странами и препятствующим освоению правильного непровокационного курса большой стратегии, является преувеличенная вера в обман как таковой, а также в хитрости и провокационные ходы, которые равнозначны обману.

Стратегемы и непредвиденные удары играли очень большую роль во время эпохи «сражающихся царств» точно так же, как и в эпоху Возрождения, и по тем же самым причинам: географическая близость, сходство, настоящее кровное родство, культурное единство – все это способствует применению методов, которые требуют глубокого знания противника и быстрого доступа к нему.

Наглядным достоинством таких методов является их доступность и способность давать очень хорошие результаты. Они сопоставимы с наиболее успешными военными маневрами в сравнении с войной на истощение. Кроме того, они являются выражением асимметричного способа ведения войны (война с использованием маневров), самым крайним примером которого является «обезглавливание системы командования и управления» вражеского государства, то есть убийство его правителя. В 222 году до н. э. Цин завоевало Чжао и угрожало царству Янь. Вместо армии Янь послало против противника известного ученого и террориста Цзин Кэ (Jing Ке) для того, чтобы убить правителя Цин с помощью отравленного кинжала, спрятанного в свитке. Цзин Кэ стал в Китае киногероем, причем этот бездарный фильм снимался при финансовой поддержке государства (в западном прокате – «Герой»)⁵⁶. Он, может быть, и добился бы успеха, но ему помешал дворцовый врач, владеющий хорошей аптечкой; возмущенный правитель Цин послал против Янь армию и завоевал это царство.

Этот пример показывает неотъемлемый недостаток таких методов: все формы маневренной войны – как асимметричные, так и не асимметричные – хотя и являются низкозатратными, но сопряжены с большим риском, и эти факторы пропорциональны друг другу Чем меньше затрачивается ресурсов, чем меньше привлекается избыточных сил и чем меньше элемент грубой силы, тем больше эффективность самой акции, но при этом фактор благоприятных условий и четкое исполнение задуманного играют очень большую роль. Только при наличии везения и высокой квалификации стилет или отравленный кинжал может выполнить работу многих мечей, если все пойдет точно по плану.

Так как очень благоприятные условия, равно как и точное исполнение, по определению довольно редки в отличие от всевозможных неожиданностей, чреватых конфликтом, то покушения наряду с другими формами подрывных действий никогда не занимали большого места ни в западной стратегической мысли, ни в практике. Но в китайской стратегической литературе все было не так: многие рецепты из «Искусства войны» предполагают именно хитрость. Даже самое понятие пути (Тао) ведения войны равнозначно обману⁵⁷. Довольно много места уделяется покушению: в первом китайском систематизированном историографическом труде, в монументальном Шиджи (Shiji) – «Записях великого историка» (The Records of the Grand Historian) или Великого Историографа Сим Цзяня (Sima Qian, Ssu-ma Ch'ien), целый том (восемьдесят шестой) посвящен биографиям террористов, включая Цзин Кэ⁵⁸.

Наиболее опасным последствием неправильного применения одной культурой собственных норм поведения по отношению к другой, а также результатом ошибочной веры в методы «Искусства войны» была бы попытка Китая заставить Соединенные Штаты сесть за стол переговоров путем какой-нибудь внезапной наступательной акции. Остается лишь надеяться, что не более чем незрелыми фантазиями являются обсуждаемые в интернете предположения о том, что нападения на американский военный корабль, и даже на авианосец, могут привести к усилению китайских позиций в районе западной части Тихого океана. Однако то обстоятельство, что некоторые из этих фантазий принадлежат действующим офицерам ВМС КНР (к тому же отнюдь не младшим), – не особенно успокаивает. Не вселяет уверенности в будущее и тот факт, что до последнего времени китайские военные корабли в открытом океане не отвечали на приветствие, а вместо этого включали свои радары распознавания вражеского огня. В последнее время раздавались полуофициальные призывы применить силу для поддержания притязаний Китая на море, – не напрямую против США, но против Филиппин, союзников США по договору, равно как и против Вьетнама, нового неформального союзника США. Одна из последних неподписанных редакционных статей в Глобал Таймз – несомненно, органе правительства КНР – является явным примером такой воинственной позиции: «Китай во все возрастающей степени сталкивается с морскими спорами… что вызывает воинственные настроения внутри Китая, заставляя правительство что-то предпринимать. Много раз Китай подчеркивал свое нежелание разрешать конфликты на море военными методами… Но некоторые… страны эксплуатируют эту мягкость китайской дипломатии… Филиппины и Вьетнам верят в то, что Китай находится под давлением разного толка. Они думают, что для них настало подходящее время извлечь из этого выгоду и заставить Китай отказаться от своих прав. В настоящее время преобладающей точкой зрения в Китае является то, что КНР надо сначала пройти обычный путь переговоров с другими странами для решения споров на море. Но если ситуация примет нежелательный оборот, то могут понадобиться и военные действия. Такие настроения в обществе будут оказывать влияние на будущую китайскую внешнюю политику. Страны, вовлеченные сегодня в споры с Китаем на море, наверное, не заметили эту тенденцию в китайском общественном мнении… Таким образом, в Южно-китайском море, равно как и в других спорных морских районах возрастает риск серьезных столкновений. Если эти страны не изменят свою политику по отношению к Китаю, то им надо готовиться к тому, чтобы услышать звук пушек. Нам надо быть готовым к этому, так как это может оказаться единственным способом разрешения морских споров⁵⁹».

Сейчас, когда Соединенные Штаты находятся в эпицентре серьезного экономического кризиса, который наверняка приведет к сокращению их внушительных военных расходов, можно обратить внимание на присущую американцам воинственность. Как и британцы, американцы прагматичны и до неприличия ориентированы на коммерцию, но, если на них напали, они ведут себя отнюдь не как прагматики или бизнесмены и предпочитают использовать максимум силы, даже если есть более сдержанные и дешевые варианты войны. Таким образом, вера Китая в хитрое государственное искусство «сражающихся царств», которое якобы может принести большую пользу при затрате небольших военных ресурсов, к примеру, символического смелого удара, может столкнуться с катастрофой в виде гораздо более мощного силового ответа американцев. Пример Перл-Харбора должен служить предупреждением о такой опасности, но, если бы люди умели когда-либо действительно извлекать уроки из своей истории, она не была бы бесконечной чередой глупостей, приводивших к войне.