Текст книги "Возвышение Китая наперекор логике стратегии"

Особенно некрасивой формой пресмыкательства перед Китаем является постоянный отказ Южной Кореи в выдаче визы Далай Ламе, которого очень уважают в Корее и не только среди буддистов. Даже когда в Южной Корее на абсолютно неполитическую конференцию собрались лауреаты Нобелевской премии в 2006 году, Далай Ламе отказали в визе, с довольно постыдным разъяснением, что Китай является главным торговым партнером Южной Кореи, и к тому же помощь Китая нужна для того, чтобы убедить Северную Корею отказаться от своих ядерных амбиций¹¹⁵.

После этого в Южной Корее, как предполагалось, пришел к власти сторонник жесткой линии по отношению к КНДР президент Ли Мун Бак; 27 июня 2010 года Далай Лама смог встретиться с более чем 500 корейскими буддистскими монахами, но только в отеле «Интернэйшнл Гранд Отель» в Иокогаме в Японии¹¹⁶, так как ему опять отказали в южнокорейской визе. На чем бы ни основывался альянс США и Южной Кореи, моральные ценности ему явно чужды.

До тех пор, пока Республика Корея не перестанет отвечать на провокации Северной Кореи одними лишь словами (что конечно похвально с точки зрения тех, кто любит мир больше всего), она может только ослаблять, а не усиливать коалицию, которая должна разубедить Китай продолжать свой военный рост. Если Южная Корея с ее нынешней недальновидной политикой будет допущена в такую коалицию, она может только ослабить коллективную решимость коалиции сопротивляться Китаю, особенно если дело дойдет до конкретных действий, например, совместного патрулирования боевыми кораблями спорных районов моря. Вряд ли Южная Корея будет участвовать в таких мерах силами своих вооруженных сил, даже если подобные решения будут приняты: из-за опасений, что Китай может отомстить, спустив с поводка Северную Корею или даже прямо натравить ее.

Напротив, проводя свою нынешнюю внешнюю политику, Республика Корея может комбинировать свой фактический статус подчиненного Китаю члена системы цзянься с сохранением южнокорейско-американского альянса. Ведь США уже привыкли к своим односторонним обязательствам и не требуют никакой платы за самостоятельные внешнеполитические эскапады Южной Кореи, в то время как южным корейцам, видимо, больше нравится быть вассалами, чем брать на себя риск и расходы по обеспечению своей собственной безопасности.

Существует косвенное доказательство этого отказа от ответственности, и состоит оно в желании Южной Кореи спорить с Японией по вопросам, не имеющим никакого стратегического значения, и, естественно, не несущими никакого риска быть наказанными силой со стороны Японии. Даже в 2010 году, в период между повлекшими человеческие жертвы провокациями со стороны Северной Кореи, которые так и остались безответными, 37 членов конгресса Южной Кореи образовали форум для продвижения притязаний Южной Кореи на японский остров Цусима, называемый корейцами Демадо. Другие требовали от Японии скалы Лианкур, называемые японцами Такесима, но которые корейцы зовут Докдо. Газета Кореян Таймз устроила постоянный конкурс эссе на тему принадлежности этих островков, причем призы не присуждались тем, кто обосновывал их принадлежность Японии. Каким образом такие действия могут уменьшить болезненную уязвимость Южной Кореи – осталось неясным.

В декабре 2011 года один сотрудник береговой охраны Южной Кореи был убит, а другой ранен китайскими рыбаками, которых арестовали вместе с их судном, когда они занимались нелегальной ловлей рыбы в южнокорейских водах¹¹⁷. Сообщалось, что начиная с 2006 года примерно 2600 китайских судов было арестовано при похожих обстоятельствах: катастрофическое загрязнение китайских прибрежных вод вкупе с хищническим промыслом там рыбы заставляет китайских рыбаков выходить все дальше и дальше в открытое море. Но ни массовое браконьерство китайцев в южнокорейских водах, ни даже упомянутое убийство китайцами сотрудников береговой охраны не отвлекло Южную Корею от своей любимой цели (конечно же, очень миролюбивой): 14 декабря 2011 года прямо перед японским посольством в Сеуле была торжественно открыта статуя скромной корейской женщины, символизировавшей жертвы тех, кого японцы в годы войны насильно заставляли заниматься проституцией для своих солдат. При этом прошла тысячная по счету демонстрация, требовавшая от Японии выплатить этим женщинам компенсацию, что естественно вызвало сильное раздражение у страны, ничем не угрожающей Южной Корее¹¹⁸. Стратегический эскапизм не столь уж редкое явление в мировой политике, но те, кто к нему склонен, не годятся на роль активных союзников, и это делает их еще более уязвимыми объектами запугивания для тех, кого они боятся.

17. Монголия. Северный форпост коалиции?

Монголия – это близнец Вьетнама и прямая противоположность Южной Кореи в том, что касается ее отношений с Китаем, так как в орбите Китая она не может сохраниться в качестве независимого государства, хотя Китай юридически, формально и окончательно отказался от прав на всю территорию Монголии по соглашению о границе 1962 года и по протоколу о делимитации границы 1964 года (который добавил еще 10 тысяч квадратных километров к уже имеющимся у Монголии полутора миллионам). До этого, ссылаясь, как и в случае Тибета, на прежние права владения, китайские правительства отказывались признать декларацию о независимости Монголии 1911 года, утверждая, что Монголия является частью Китая потому, что маньчжурская династия Цин управляла как китайскими, так и монгольскими землями, равно как и многими другими народами. По такому критерию, как уже упоминалось, Шри Ланка может предъявить права на Индию.

Сегодня из Пекина уже не раздаются угрозы аннексировать Монголию, но будучи лишенной выхода к морю и зажатой между двумя соседними странами, Монголия должна положиться в качестве гарантии своей независимости на другую соседнюю страну, что не очень просто, потому что русские прекрасно помнят, в какой степени Монгольская Народная Республика зависела от СССР до 1990 года.

Монголия уязвима и в демографическом отношении, хотя в будущем это, возможно, станет ее преимуществом. На огромных просторах современной Монголии затерялось около 2,5 миллионов монголов, в то время, как только в одном автономном районе КНР Внутренняя Монголия проживает 4 миллиона монголов (80 % тамошнего населения – китайцы), еще 1,5 миллиона монголов живут в китайском Синьцзяне, а также примерно 400 000 бурят-монголов – в Республике Бурятия Российской Федерации.

В теории, владея историческим центром монгольских земель и будучи независимым государством, Монголия могла бы стать культурным центром для всех монголов, в том числе – для более многочисленной популяции своих соплеменников, проживающих в Китае, и она бы могла оказывать соответствующее влияние на Внутреннюю Монголию. Но этому мешает одно обстоятельство: в монгольском языке не так много культурного капитала, учитывая, что в системе высшего образования Монголии повсеместно вместо монгольского языка используется русский (а сейчас еще немного английский). Другая причина состоит в том, что в 1946 году под давлением сталинистского диктата в Монголии была введена кириллица, в то время как монголы в Китае сохранили древнюю монгольскую письменность, происходящую от арамейского и иврита, переданную через согдийский, сирийский и древний уйгурский алфавиты¹¹⁹.

Управляя лишенной выхода к морю страной всего лишь с двумя соседями, каждый из которых имеет имперские размеры и, по крайней мере, латентные имперские притязания на Монголию, монгольские правительства весьма умело прилагали большие усилия, чтобы заинтересовать в своей судьбе другие страны. Они вызвали благоприятное отношение далеких Соединенных Штатов, которые поддерживают монгольскую независимость, потому что это вызывает почти симметричное недовольство России – гораздо более важной для Монголии страны. Япония тоже подходит на роль третьей стороны, способной играть роль противовеса удушающим объятьям Китая и Российской Федерации. Установление в 1972 году дипломатических отношений между Монголией и Японией не привело к серьезным практическим результатам, но после либерализации 1990 года обе страны ведут активную работу по налаживанию сотрудничества, показывая значительный взаимный интерес и отсутствие исторических антипатий, могущих этому воспрепятствовать.

Последовал обмен официальными визитами, и был даже создан постоянный комитет по экономическому сотрудничеству, но, несмотря на все эти добрые намерения, слабая база монгольской экономики и склонность Японии ориентироваться на слишком высокие результаты в конечном итоге погубили оптимистические ожидания. По состоянию на 2009 год (последние имеющиеся в распоряжении данные), на Японию приходилось менее 1 % монгольского экспорта, в то время как на Китай – 74,1 %, на Канаду – 9,4 % и 3,4 % – на США. Из Японии было завезено 6 % монгольского импорта, в то время как из России – 34,6 %, из Китая – 31,7 %. На Японию приходилось 3,4 % иностранных инвестиций в Монголию, на Китай – 51,1 %, Канаду – 10,6 % и Южную Корею – 6,7 %. Япония занимает первое место по объему иностранной помощи Монголии – US$40 миллионов в год, но и этот показатель будет превзойден американской помощью в рамках программы «Вызовы тысячелетия» (Millennium Challenge Account) – 300 миллионов долларов за 5 лет.

С типично японской самокритикой МИД Японии обвиняет в этом только одну сторону: «Очень важно, чтобы Япония существенным образом участвовала в освоении монгольских ресурсов, осуществляла масштабные инвестиции и создала таким образом взаимовыгодные отношения¹²⁰».

Этот вывод последовал за покаянной оценкой, согласно которой японский бизнес не инвестирует в Монголию, в то время как «там очень сильно присутствие ее соседей: Китая и России. К тому же, сильно выросло влияние Республики Корея, которая инвестирует в малые и средние проекты, рестораны, клиники красоты, [иные] услуги… [и 30 тысячам монгольских рабочих выдано разрешение на работу в Корее]».

Активность Южной Кореи в Монголии, несомненно, выгодна для обеих сторон, но она не избавляет Монголию от ее стратегической дилеммы, так как правительство Южной Кореи уж точно не будет служить противовесом Китаю или России в данном конкретном случае. К тому же, как это ни странно, но присутствие в Монголии южных корейцев вызывает там теплые чувства не к ним, а по отношению к китайцам и японцам. И это не стоит считать парадоксом: причина кроется в странной этнической несовместимости монголов и корейцев, а также в более прозаических вещах, например, в недовольстве тех монголов, которых корейские торговцы лишили работы (к тому же корейские торговцы бросаются в глаза как чужаки). Дела еще более усугубились после скандала, в котором оказались замешанными посол Южной Кореи и юная монгольская девушка, беременность и отказ посла платить алименты на ребенка¹²¹.

Может быть, японское правительство начнет действовать так, как призывает собственный МИД, и, может быть, ему удастся добиться активизации японского бизнеса в Монголии, создать в этой стране солидное экономическое присутствие с политическим значением, чтобы Япония стала стратегическим противовесом Китаю. Но пока все это не станет реальностью, способность Монголии сопротивляться огромному китайскому потенциалу будет почти в полной мере зависеть от альтернативного влияния Российской Федерации.

В контексте формирования китайского и антикитайского мира, в данном случае возможны варианты. Если Россия выступит на стороне Китая, Монголия в лучшем случае будет иметь статус устраивающего обе соседние страны буфера между ними, а в худшем станет кондоминиумом с номинально независимым марионеточным правительством. С другой стороны, если Российская Федерация откажется от конвергенции с авторитарным Китаем, и вместо этого войдет в антикитайскую коалицию (для сохранения контроля над Восточной Сибирью на длительную перспективу и своего влияния в Центральной Азии в настоящее время), то Монголия снова станет для нее тем самым незаменимым и хорошо защищенным аванпостом, которым она была на протяжении десятилетий китайско-советской конфронтации. Но на этот раз Монголия еще сможет воспользоваться и плодами своих хороших отношений с США, Японией и другими странами антикитайской коалиции.

На сегодняшний день силы коммерции, геополитики и геоэкономики пересеклись в месторождении «Пять холмов», Таван Толгой, в Южно-Гобийском аймаке (провинции) в южной Монголии (в самой южной части страны, прилегающей к Китаю, и, значит, далекой от Российской Федерации). Этот географический экскурс имеет большое значение, потому что на месторождении Таван Толгой, начиная с 1967 года, открытым способом добывается ценный уголь с низким содержанием серы. Дебет этого месторождения по мировым масштабам до сих пор был не очень впечатляющим, но только потому, что добывалась лишь небольшая часть огромных залежей Таван Толгоя, одного из самых крупных месторождений мира; согласно очень консервативным оценкам мощность самого легко извлекаемого верхнего угольного пласта составляет 1,5 миллиарда метрических тонн коксующегося угля и 3,6 миллиарда тонн энергетического угля, и может давать «на гора» 30 миллионов тонн угля на протяжении как минимум тридцати лет. Китайская «Чайна Шеньхуа Энерджи Компани» (China Shenhua Energy Company) боролась за право на добычу наряду практически со всеми другими глобальными угледобывающими компаниями. Ею были разработаны планы по быстрой постройке железнодорожной линии от Таван Толгоя до железнодорожного узла Внутренней Монголии – Байян Обо (Bayan Obo, Baiyun Ebo Kuangqu – по-китайски), расположенного в какой-нибудь сотне километров от границы. Китайская сталелитейная промышленность и ее поставщики коксующегося угля импортируют уголь также из более отдаленных мест, и, конечно, заинтересованы в поставках из Таван Толгоя, который находится гораздо ближе.

С тех пор произошло многое, включая отмену ранее предоставленных концессий после смены правительства Монголии в 2011 году, но в результате ни одна из китайских компаний не получила право участвовать в добыче, а железнодорожная линия от Таван Толгоя поведет к российской границе, расположенной гораздо дальше, чем Байян Обо. В 2010 году министр транспорта России Игорь Левитин объявил о плане инвестиций в размере 1,7 миллиарда долларов. Это очень большие инвестиции, которые могут быть покрыты лишь экспортом угля из Таван Толгоя к российским портам с последующей отправкой в Японию, Южную Корею и в тот же Китай, но только через Россию¹²².

Монголы отреагировали на рост геополитического давления Китая геоэкономическим отказом, явно с целью сдержать китайское влияние, и они отнюдь не скрывали своей мотивации¹²³.

18. Индонезия. От остракизма к коалиции

Сменяющие друг друга индонезийские правительства были не всегда особо стабильными, представительными или эффективными, но они всегда заявляли права на первенство в регионе просто из-за большого населения страны и ее большой географической протяженности, которая совершенно непропорциональна площади ее сухопутной территории, хотя и последняя – не маленькая. По своему населению, численность которого превысила 237 миллионов человек в 2011 году, Индонезия основательно превосходит вторую по этому показателю страну АСЕАН – Филиппины (94 миллиона) – и третий в списке Вьетнам (87 миллионов). По своей сухопутной территории в 1,9 миллиона квадратных километров Индонезия сильно опережает Вьетнам (331 000 км²), и только Федерация Малайзия имеет сравнимые размеры. Если учесть еще и архипелаг с примерно 6 000 обитаемыми островами, простирающийся на 500 километров с запада на восток и на 1700 – с севера на юг, то вместе с территориальными водами признанная всеми площадь территории Индонезии составит примерно 5 миллионов квадратных километров. А ведь сюда надо добавить еще и исключительную экономическую зону в 5 миллионов квадратных километров.

Учитывая такую огромную территорию, все индонезийские правительства до 1993 года исходили из той предпосылки, что сами расстояния оградят страну от морских притязаний Китая, с которыми к тому времени уже столкнулись Бруней, Филиппины, Малайзия и Вьетнам, наряду с Японией, и, конечно, Тайванем – соперником по правооснованиям. Но все-таки, еще в 1991 году министр иностранных дел Индонезии Али Алатас предостерег от опасности конфликта между другими странами по островам Спратли, явно имея в виду посредничество под эгидой Индонезии¹²⁴.

Это было естественно, поскольку в 1949 году, сразу же после прихода к власти коммунистов, Китай стал считаться главной угрозой, с точки зрения доминирующей фракции в индонезийских вооруженных силах, хотя между Китаем и Индонезий не было территориальных споров. Причем это была отнюдь не номинальная угроза, сконструированная для целей военного планирования. Несмотря на ограниченные стратегические возможности тогдашнего Китая (они и сегодня все еще ограничены) в Индонезии всегда сознавали китайскую угрозу, причем иногда даже личного характера, и подчас нависавшую над всей страной. Китай был не близко, но недалеко от границ Индонезии шли организованные коммунистами партизанские войны, и они активно поддерживались Китаем в Малайзии и позднее в самой Индонезии. Прежде всего, существовала угроза внутреннего восстания Коммунистической партии Индонезии (Partai Komunis Indonesia, ΡΚΙ), третьей по численности компартии в мире (до той поры, когда попытка организованного КПИ переворота провалилась в 1965 году и привела к контрперевороту армии и кровавой расправе над коммунистами).

Китайское правительство обвинили в пособничестве КПИ, просто потому, что обе партии поддерживали тесные связи, поскольку КПК поддерживала КПИ (что было видно из публикаций КПК), и потому, что китайскому населению Индонезии приписывалась активная роль в рядах КПИ.

Эта роль была сильно преувеличена из-за расовых и религиозных предрассудков, так как на самом деле только небольшая часть китайцев в Индонезии симпатизировала коммунистическому Китаю, и еще меньше китайцев имели какие-либо связи с китайскими властями; роль этнических китайцев не была доминирующей в КПИ за приделами больших городов, а в самом сильном оплоте КПИ, на Бали, китайцев почти совсем не было.

Тем не менее, официальное законодательство и государственная политика после 1965 года исходили именно из этих двух преувеличений: публичные китайские религиозные ритуалы были запрещены, школы на китайском языке были закрыты, китайские иероглифы в общественных местах не допускались и китайцев заставляли принимать звучащие по-индонезийски имена (то есть, в основном мусульманские)¹²⁵. Большинство из этих законодательных актов (хотя и не все) было отменено, но в то же время подъем исламских политических партий в Индонезии и растущая религиозность общественной жизни усилили социальное давление против китайцев, не являющихся в большинстве своем мусульманами, многие из которых как раз уже не имеют почти ничего китайского, кроме религии. Исламисты поощряют постоянную латентную враждебность, которая время от времени прорывается наружу в виде насильственных столкновений с человеческими жертвами¹²⁶.

В теории все это имеет отношение к прошлому, а не к современным индонезийско-китайским государственным отношениям. Но на практике именно этот фон отвечает за взаимное восприятие китайцами и индонезийцами друг друга: китайские официальные лица описывают индонезийцев как самодовольных людей, периодически проявляющих насилие по отношению к своим китайским соотечественникам, принадлежность к которым трактуется весьма широко (хотя только некоторые из них могут получить китайское гражданство).

Что касается индонезийских официальных лиц, то они по-прежнему подозрительно оценивают намерения Китая и не только долгосрочные.

Китайская политика такова, что не может рассеять подозрения, например, относительно островов Натуна (своей самой насущной цели), находящихся в 150 милях от Борнео, 1000 милях от ближайшего китайского берега острова Хайнань, и примерно в половину этого расстояния от ближайшего китайского опорного пункта на островах Спратли, риф Квартерон¹²⁷, созданного в свою очередь лишь в 1998 году после столкновения 14 марта с вьетнамцами у рифа Южный Джонсон.

Подозрение возникло не потому, что Китай официально претендует на острова Натуна или делал это раньше, но скорее по обратной причине: китайцы неоднократно официально заявляли, что между двумя странами нет спора по этим островам. Например, в июне 1995 года спикер МИД КНР Чень Чжиян категорически заявил: «Между Индонезией и Китаем не существует спора относительно территориальной принадлежности островов Натуна». Это звучало вполне успокаивающе, но Чень Чжиян добавил: «Мы готовы провести с индонезийской стороной переговоры о демаркации этого района», не предоставив дополнительных разъяснений¹²⁸.

Но в этом и не было необходимости: двумя годами раньше на организованной в 1993 году Индонезией рабочей конференции на Сурабайе по спору вокруг островов Спратли, китайская сторона сильно удивила индонезийцев, которые думали, что помогают разрешить споры другим, сами не будучи в них вовлеченными, предъявив права на воды восточнее и северо-восточнее островов Натуна на основании своей знаменитой «пунктирной карты¹²⁹», согласно которой китайская морская территория сильно выдается к югу, и ее граница проходит вблизи от Индонезии, Малайзии, Филиппин и Вьетнама, охватывая практически все Южно-китайское море.

Если в наши дни возникает спор относительно каких-нибудь мелких островов, не имеющих большой собственной ценности, то обычно всегда говорят, что воды вокруг этих островов богаты нефтью или, по крайней мере, газом. Конечно, довольно удобно верить в экономические причины проблем войны, мира и территорий, несмотря на тысячелетия, доказывающие обратное (и именно поэтому Фолклендским/Мальвинским островам приписали огромные, хотя и никем не открытые запасы нефти, когда на этих островах в войне за обладание ими гибли люди). Воды вокруг островов Натуна, напротив, точно содержат большие запасы газа и нефти, и добыча уже началась и будет расширяться, так что территориальный спор имеет собственное значение, поскольку он может замедлить инвестиции и даже привести к остановке эксплуатации месторождений (что и произошло, несмотря на рациональный характер спора между Индонезией и компанией «Экссон»).

Не существует даже возможности того, что Индонезия откажется от своих прав на острова Натуна, но индонезийское правительство не стало яростно оспаривать неудовлетворительные заверения Чень Чжияна: это не индонезийский способ делать политику, Индонезия – не Вьетнам, она предпочитает избегать, а не противостоять. Министр иностранных дел Али Алатас соответственно ответил Чень Чжияну: «Мы высоко оцениваем дух, в котором было сделано заявление спикера [Чень Чжияна]. Но Индонезия не считает, что у нее есть проблема морской границы с Китаем или необходимость проводить делимитацию границы на море. Китай находится слишком далеко к северу…Что касается островов Натуна, то Китай на них не претендует, и они никогда не были проблемой между Индонезией и Китаем. Поэтому нет и тем для обсуждения¹³⁰».

Китайцы продолжали ничего не делать для продвижения своих притязаний на район островов Натуна, в то время как позиция Индонезии, как стороны, реально владеющей островами, заключалась, естественно, в том, чтобы ничего не делать со своей стороны. В то же время китайцы могли быть довольны политикой индонезийских лидеров относительно американского военного присутствия в их регионе: они были против такого присутствия, продолжая цепляться за призрак политики неприсоединения 50-х годов, которая была явно не в интересах США. У Соединенных Штатов, в свою очередь, были все основания подвергнуть Индонезию санкциям за нарушение прав человека и репрессии против населения Восточного Тимора.

Такое положение продолжалось до тех пор, пока целый ряд инцидентов и случайностей не изменил стратегию Индонезии. Особенно важными из них оказались: захват китайцами в 1998 и 1999 годах островов Спратли, с применением оружия против Вьетнама (что повлекло человеческие жертвы), и с нанесением реального вреда Филиппинам (если позволителен каламбур на сей счет, так как риф Вань Кхан (Mischief Reef) расположен полностью внутри исключительной экономической зоны Филиппин, если считать ее от ближайшей береговой линии).

Еще более разительные изменения произошли в американско-индонезийских отношениях.

Участие американского флота в спасательных операциях помощи жертвам цунами в январе 2005 года продемонстрировало индонезийским мусульманам – а значит, самой антизападной и антиамериканской части населения Индонезии – добродетели ВМС США. К концу этого же года существенный прогресс Индонезии в деле демократизации и защиты прав человека позволил возобновить отношения между США и Индонезией в военной сфере, в первую очередь, через американскую программу обучения зарубежного военного персонала (International Military Education and Training program). К тому же, по статье «Изъятия с точки зрения национальной безопасности» были смягчены наложенные конгрессом США ограничения на поставки в Индонезию оружия, действовавшие ранее по программе оказания военной помощи зарубежным странам (Foreign Military Financing, FMF). Понадобилось больше времени, чтобы возобновить военное сотрудничество в полном объеме (запрет на оказание военной помощи индонезийскому спецназу (Kopassus), замешанному в политических репрессиях, был снят лишь в июле 2010 года)¹³¹.

Что касается флота США, то прибыв в Индонезию с гуманитарной миссией, он вскоре вернулся туда уже в своем прямом качестве, ибо на тот момент индонезийцам была уже очень необходима его помощь по контролю военной активности на море – еще одно «достижение» неуклюжей и напористой китайской внешней политики.

Потом в дело опять вступила Австралия, чтобы предоставить то, чего не могли дать США – стабильный, практически договорный, альянс в сфере безопасности в виде заключенного в 2006 году «Соглашения между Индонезийской республикой и Австралией относительно рамок сотрудничества в сфере безопасности»¹³². Одно из положений преамбулы этого документа проводит четкое различие между сторонами соглашения и Китаем: «Признавая, что обе стороны являются демократическими, динамичными и настроенными на международное сотрудничество странами региона и членами мирового сообщества…». Провозглашенные цели договора включают в себя: «создание рамок для углубления и расширения двустороннего сотрудничества… в вопросах, касающихся их общей безопасности, так же как и национальной безопасности каждой из сторон».

В разделе «Оборонное сотрудничество» соглашение содержит ряд очень содержательных положений – типичное выражение англо-саксонской точности, которой индонезийские официальные лица избежали бы, если бы не тревожащее их поведение Китая. Среди этих положений были следующие:

Теснейшее профессиональное сотрудничество между вооруженными силами сторон;…Регулярные консультации по вопросам обороны и безопасности, представляющим взаимный интерес; и по вопросам конкретной политики обеих сторон в сфере их национальной обороны;

Содействие… развитию потенциала оборонных структур и вооруженных сил обеих сторон, в том числе путем… обучения, совместных учений…и применения научных методов для развития оборонного потенциала; Взаимовыгодное сотрудничество в области оборонных технологий и мощностей, включая совместные разработки, развитие, производство, маркетинг и трансфер технологий, а также участие в согласованных совместных проектах.

Далее в разделе «Сотрудничество в области разведки» соглашение призывает к «обмену информацией и разведывательными данными по вопросам безопасности между компетентными ведомствами и учреждениями».

Раздел «Безопасность на море» имеет свои собственные конкретные положения, которые, несомненно, не в интересах Китая, включают «развитие существующих проектов в области обороны и иных областях в сфере создания системы воздушной и морской безопасности».

Китайское правительство могло бы смягчить, если не предотвратить, весьма неблагоприятный для него сдвиг в индонезийской стратегии путем тактичного отхода от своих притязаний на море. Но как только китайцам предоставлялась очередная возможность, они вместо этого подтверждали свои максимальные притязания и делали это в очень жесткой манере: в июне 2009 года ВМС Индонезии задержали 75 граждан КНР и 8 их рыболовецких судов недалеко от островов Натуна. В ответ Цин Ган (Qin Gang), спикер МИД КНР в Пекине, описал весь этот район как Наньша (Nansha), общее обозначение Китаем всех островов Спратли, добавив в типично провокационном тоне: «Китай очень недоволен Индонезией за то, что она задержала китайские рыболовецкие суда, и требует, чтобы индонезийское правительство немедленно отпустило рыбаков и их суда»¹³³. Но, начав с резких высказываний, Цин Ган постепенно сменил тон, преодолев межкультурные границы с помощью внутрикитайской традиции, гласящей, что можно обругать партнера и сразу же сменить гнев на милость: «Китай и Индонезия являются стратегическими партнерами… Обе страны должны решить проблему как можно быстрее в духе дружественных консультаций и сохранения достигнутого уровня двусторонних отношений». Затем речь зашла о территориальных притязаниях со ссылкой на «воды вокруг китайских островов Наньша», и Цин Ган добавил, что Китай «очень серьезно озабочен этим инцидентом».

В том, что касается стратегии как таковой, у индонезийцев могут быть другие недостатки, но тонкости им хватает. Если раньше они долго пытались игнорировать китайские притязания на острова Натуна, чтобы дать китайцам возможность спокойно забыть о них, то теперь они не хотят отказываться от партнерства с Пекином, стратегического или нет. Тем не менее, они изо всех сил демонстрируют, что в состоянии сдержать китайское давление своими силами или с помощью друзей, если это потребуется. Например, 26 мая 2010 года, контр-адмирал Амон Маргоно (Among Margono), командующий Восточным флотом ВМС Индонезии, в сопровождении военного оркестра встречал прибывшие в порт Сурабайя для проведения совместных маневров американские корабли Tortuga (LSD 46), Vandegrift (FFG 48), Salvor (T-ARS 52), и катер Береговой охраны США Mellon (WHEC 717). Учения были частью «…программы сотрудничества по поддержанию боевой готовности флотов (Cooperation Afloat Readiness and Training (CARAT)», в которой первоначально принимали участие шесть стран: Бруней, Малайзия, Филиппины, Сингапур и Таиланд, а также Индонезия¹³⁴. Такая американская флотилия, конечно, не смогла бы выиграть повторное сражение у атолла Мидуэй, но одно ее присутствие способно отвадить Китай от повторения тактики запугивания соседей своими большими кораблями, как это неодократно происходило в последнее время вблизи архипелага Спратли.