Текст книги "Наша первая осень"

Глава 34

Илья

флешбэк

Лежу на столе головой на собственных руках и не двигаюсь. Жмурюсь от палящего в открытое окно солнца. Весь левый бок уже горит, по спине под футболкой медленно и противно стекает пот. Я чувствую каждую солёную каплю, сползающую по позвоночнику.

Не заметил, как закончилась зима, прошла весна и наступило лето. Не помню, как завершился учебный год в школе. Я там почти не был, и, вероятно, у меня неаттестация по всем предметам. Плевать. Это всё так бессмысленно. Оценки, суета, разговоры…

От прикосновения ладони к затылку меня передёргивает и подрывает с места. Ошалело смотрю на мать, она с волнением на меня.

– Илюш…

– Я просил не трогать! – рычу на неё.

Не выношу теперь любые прикосновения к себе. Они причиняют физическую боль. После Али я не могу… Никак не могу позволить кому-то ещё проявлять к себе нежность и внимание. Мне не хочется, неприятно, не нужно.

– Илюша, так же нельзя. Пожалуйста, давай попробуем жить дальше. Вместе, – просит мама. – Ты только скажи, что мне сделать, я всё сделаю, – в её глазах опять слёзы.

Она устала, я знаю. Разбирательство по делу Али всё ещё идёт. Меня едва не посадили, обвиняя в том, что сначала я был соучастником, потом едва ли не сделал это всё с ней сам. Теперь я бесконечный свидетель, но обвинение всё ещё висит в воздухе.

Хотя бы её родители перестали меня винить, и даже старший брат теперь пожимает руку и смотрит с понимающим сочувствием. От этого не становится легче. Это лишь даёт мне допуск к ней. К моей летней девочке. Точнее к тому, что от неё осталось…

– Мёртвым ничего не нужно, – огрызнувшись на маму, ложусь на кровать, отворачиваюсь к стене и зажмуриваюсь.

Слышу, как она уходит, как плачет на кухне. Мне стыдно где-то на задворках сознания, но я пока не могу справиться с тем, что горит у меня внутри. Там постоянно полыхает. Круглосуточно, в любую погоду. Выжигает дотла органы, клетки, чувства. Внутри меня открылась дыра в Ад. Из неё лезут демоны. Я их уже не боюсь. Мы познакомились и солидарны с ними. Нельзя оставить всё случившееся просто так, безнаказанным. Нужно что-то делать. Нужно наказать этот чёртов мир за его несправедливость, за мою Алю.

Я почти перестал общаться с младшими братьями и сёстрами. Больше не беру в руки кисти и краски. У меня перед глазами теперь всего три основных цвета – чёрный, белый и красный. Кровь на бёдрах моей девушки…

Я больше не пытаюсь простить себя за случившееся. Просто существую в этой реальности, утопленный в чувстве вины.

– Борь, – из кухни слышу разговор родителей, – так нельзя. Я прошу тебя, давай что-нибудь сделаем. У вас же есть психологи в штате. Возьми Илью с собой на работу, пусть найдут к нему подход. Мы должны. Обязаны ему помочь, понимаешь?! – кричит мама.

– Мы уже пытались, – напоминает отец. – Он молчит.

– Значит, психолог был шарлатаном.

– Все? – слышу усмешку отца.

– Да, Боря, все! Все до единого! От нашего сына осталась тень, ты не видишь? Он от меня шарахается как от прокажённой.

– Дай ему время, – просит отец.

– Сколько ещё времени ему дать, Борь? Чтобы что?! Он руки на себя наложил? Я из дома выйти боюсь!

– Прекрати! – осаживает её папа. – Он сильный и никогда ничего подобного не сделает!

Отец прав. Не в том, что я сильный, а в том, что ничего не сделаю. У меня много раз были подобные мысли, но Аля жива, и я с ней. Просто не имею права ещё раз её бросить. Но боль была настолько невыносимой, что способ убить себя казался не таким плохим избавлением от неё.

Я переборол этот момент без всяких психологов. Они не помогают. Задают тупые вопросы, показывают странные картинки. На приёмах чувствовал себя дебилом и перестал туда ходить.

– Илюш, – в комнату влетает Натка.

Ещё одна сердобольная. Пытается меня растормошить. Скучает.

– Илюш-а, – трясёт за ногу, – давай вместе кино посмотрим.

– Уйди, – прошу сестру.

– А вот и не уйду, – фыркает вредная мелочь.

– Вышла отсюда, сказал! – рычу на неё.

– Обойдёшься! – повышает голос в ответ и забирается ко мне на кровать. Ложится за спиной, обнимает и утыкается носом между лопаток.

Меня трясти всего начинает от её прикосновений, но я терплю. Маленьких нельзя обижать. Так записано у меня на подкорке.

– Ты дрожишь, – шепчет младшая сестра. – Не дрожи, пожалуйста. Я боюсь.

Напрягаюсь всем телом, беря его под контроль.

Натка сопит и бормочет мне в спину всякую ерунду про наших младших: близняшки изрисовали ей дневник за прошлый учебный год, вышел новый фильм, и она его без меня не смотрела, а ещё мама водила их в парк, там без меня было скучно, и много-много всего, что теперь проходит мимо меня.

Родители замолчали или стали говорить тише, а может, за бормотанием сестры я ничего не слышу. Перестаёт трясти, глаза начинают закрываться. Я почти не сплю. Не могу. Всё время вижу одну и ту же сцену и бужу всю семью воплями. Тряхнув головой, распахиваю веки и опять упираюсь взглядом в стену.

На телефоне звонит будильник. Мне пора собираться.

Выбираюсь с кровати, перелезая через сестру, и меняю футболку на свежую.

– Выйди, – прошу Натку, стягивая бежевые летние шорты с карманами и ремнями со спинки стула.

Куксится, показывает мне язык и сваливает, прикрыв за собой дверь. Переодеваюсь, на автомате брызнув на себя спортивным дезодорантом. В ванной умываюсь холодной водой и провожу по короткому ёжику волос мокрой ладонью.

Никому ничего не сообщая, влетаю в шлёпанцы в прихожей и сваливаю, проверив карманы на наличные и мобильник.

В автобусе пригреваюсь у окна, и глаза снова закрываются. Надо было выпить кофе перед уходом. Покупаю себе в киоске банку энергетика, опустошаю практически залпом, кривясь от химического вкуса. От желудка по венам разгоняется тепло, сердце начинает биться быстрее, в глазах ощущение песка, но от сна не остаётся и намека.

Прячась в тени деревьев, обхожу многоэтажки, перехожу через дорогу и оказываюсь возле больницы, в которой сейчас держат Алю.

Меня тут уже все знают. Я исправно приезжаю каждый день в одно и то же время. Кивком головы здороваюсь с охранником на входе и с тётей Дашей, работающей сегодня в справочном окошке.

– Такой мальчишка… – вздыхает она мне в спину, как, впрочем, каждое своё дежурство.

Никак не комментирую. Она меня совсем не знает.

Прохожу в палату. Аля красивой куклой сидит на кровати и смотрит в окно. Её волосы отросли и вьются ещё сильнее. Она похудела, а кожа стала белее и тоньше. Я знаю наизусть рисунок вен на её руках от запястья до сгиба локтя. На них синяки от регулярных капельниц. Отсюда вижу, что прибавился ещё один. Снова меняли катетер.

– Привет, – подставляю стул к кровати, сажусь и беру её ладони в свои.

Аля переводит на меня взгляд. Сердце начинает молотить быстрее. Она не говорит почти ни с кем. Очень больно слушать её молчание. Тонкие пальчики дрожат в моих ладонях. Подношу их к губам, целую.

– Ты ела?

Отрицательно крутит головой.

– Меня ждала? – стараюсь улыбаться.

– Ждала…

– Сейчас всё будет.

Отпустив её ладони, ухожу в сторону столовой. Здесь уже тоже меня знают и оставляют для Али обед. Забираю поднос и возвращаюсь в палату.

– А вот и я. Давай поедим и погуляем потом. Там, правда, такая жара сегодня. Запарился, пока ехал, – сам себе напоминаю Натку. Сестра ведь точно так же пытается меня растормошить.

Аля очень плохо ест. Мне приходится придумывать всякую хрень, уговаривать её хотя бы ещё на одну ложку.

Ничего. Я уже привык.

Сам мою посуду. Это одно из условий местной кухни. Мне несложно. Главное, что моя летняя девочка хоть немного перекусила. Сейчас поедем в её стихию. Солнце, горячий асфальт и зелень вокруг.

Это лето могло бы быть нашим. Ночи на даче без родителей. Звёздное небо, не засвеченное городом, мясо на мангале. И только мы. И можно всё-всё запретное, вкусное и взрослое.

У нас были мечты и планы на наше «навсегда». Я теперь не знаю, есть ли оно у нас, но пытаюсь сохранить всеми силами.

Закатываю в палату дурацкую каталку.

– Иди ко мне, – поднимаю Алю на руки.

Она такая лёгкая, что аж страшно. Прижимаюсь губами к её бледной щеке.

– Я тебя очень люблю, – шепчу ей в ушко, спрятанное за волосами, и сажаю в кресло.

Везу на улицу. Сворачиваю на дорожку, ведущую через посадку деревьев. Мы всегда здесь гуляем. За территорию Алю вывозить нельзя.

Потом я сижу с ней на капельнице, кормлю ужином и укладываю спать, рассказывая сказки, которые в детстве мне рассказывала мама.

Сижу ещё немного, глядя, как дрожат её тёмные ресницы и отбрасывают тени на красивое лицо.

– Тебе пора, – заглядывает дежурная медсестра.

– Ещё пять минут. Пожалуйста, – прошу тётю Олю. В отделении я тоже давно уже знаю всех по именам.

– Ну хорошо. Только пять минут, – строго грозит мне пальцем.

Покивав, сажусь перед кроватью на корточки и беру Алю за руку. Веду носом по нежной коже, пропахшей лекарствами и медицинским спиртом. Среди всей этой химии почти не осталось её собственного запаха, но я его всё равно нахожу и жадно втягиваю в себя. Это моё! До последней капли.

– Илья, – снова зовёт медсестра.

Вздрагиваю, оглядываюсь.

– Ухожу, – заверяю женщину. – Люблю, – касаюсь губами Алиных пересохших губ. – Завтра снова приду. В это же время. Ты меня жди, ладно?

По её щеке течёт одна единственная слеза, и уходить мне не хочется. Стираю её подушечкой большого пальца.

– Илюша, пора, – тётя Оля входит и касается моего плеча. – Всё хорошо будет, я присмотрю за ней.

– Обещаете? – развернувшись, смотрю женщине в глаза.

– Конечно. Иди, поздно уже. Тебе самому спать пора.

– Я не могу… – качаю головой и ухожу из палаты.

– Бедные дети, – врезается в лопатки.

Мы давно уже не дети, но я не спорю. Иду на улицу, достаю сигареты. Подняв взгляд к небу, разминаю одну пальцами, провожу под носом, вдыхая запах табака. Закуриваю, глубоко затягиваюсь. Горький, крепкий дым падает в лёгкие, заполняет их вместо воздуха. Горит. Больно…

Глава 35

Илья

Флешбэк

Трек к главе – «Выключай»

The Maugleez

После школы спешу к Але, перепрыгивая глубокие лужи, чтобы не намочить ботинки. Холодно, ветер. Колючие капли бьют в лицо. Надвигаю глубже козырёк кепки и капюшон сверху, который всё время слетает. Втягиваю голову в плечи, поправляю рюкзак, съезжающий по скользкой ткани куртки, и прыгаю через очередную лужу.

Последние дни всё было относительно спокойно, но сегодня меня гонит вперёд паршивое предчувствие. Я спал часа три от силы и проснулся от очередного кошмара. Даже домашние привыкли к моему новому, но уже устоявшемуся режиму.

Моё время без сна заполнено книгами. Я стал тратить на них очень много денег и погружаться в бумажные страницы, убегая на время от реальности, а ещё открыл для себя рисование с другой стороны. Кисти в руке, запах свежей краски, плавные линии рисунков помогают мне перезагружаться и не ехать мозгами.

Менты наконец отстали от нашей семьи. Отец Дорофеева всё ещё бодается за сына, собрав, кажется, всех сильных адвокатов родного Красноярска.

Сворачиваю во двор к Алиному дому, и сердце будто пробивает тупым ржавым наконечником штыря. У подъезда собралась толпа народа. Я отсюда слышу, как гудит этот улей. Кто-то плачет, кто-то стонет.

– Не-не-не… – бормочу себе под нос, роняя рюкзак в лужу и срываясь на бег.

Двое мужиков расходится в стороны, и я вижу тело, лежащее на мокром асфальте, ещё не понимая, кто это.

Врываюсь в толпу, расталкивая зевак, и падаю рядом с Алей, больно ударяясь коленями. У меня шок. Я касаюсь ладонями её щёк, едва замечая лужу крови под затылком. Разворачиваю её белое лицо к себе.

– Открой глаза. Аля. Аля, твою мать, открой глаза! – трясу её. – Открывай, ну! Ты не можешь так поступить! Не можешь! Открывай глаза, я сказал! – ещё и ещё встряхиваю её, и меня начинает колотить.

– Парень, – кто-то трогает за плечо.

– Уйди! – огрызаюсь, и рука исчезает. – Аля, нет. Нет, ты не можешь меня бросить. Пожалуйста, открывай глаза. Давай! А как же «всегда-всегда вместе»? Мы же обещали друг другу. Нет… – опускаюсь лбом ей на плечо.

Меня трясёт и тошнит. Внутри истерика. Или снаружи. Не знаю. Я ничего не чувствую, кроме боли и отчаяния.

Я не верю. Нет, не верю. Мне всё ещё кажется, что я сплю.

– Сплю, – повторяю шёпотом. – Надо проснуться.

Шлёпаю по собственным щекам. Картинка не меняется. Аля лежит на асфальте. Не двигается, не дышит и больше не улыбается. Мне кажется, я умираю второй раз за последний год.

– Илья. Илья, иди сюда, – меня тянут за куртку.

– Нет! – огрызаюсь, даже не пытаясь посмотреть, кто так старается меня от неё оттащить. – Не трогать! – закрываю Альку собой.

Не могу. Не отпущу. Не отдам!

Меня просто вздёргивают вверх и куда-то тащат. Ору, хриплю, вырываюсь.

– Тише, всё, – отец крепко прижимает меня к себе, придавив голову к плечу. – Шшш… просто дыши глубже сейчас, – просит он.

– Пусти меня к ней! – дёргаюсь в его крепком захвате. – Пусти! Её заберут.

– Её больше нет, Илья. Там скорая приехала, родители. Держись, парень. Ты у меня сильный. Ты всё сможешь.

Я чувствую, как отца тоже трясёт. Мы стоим под дождём и вибрируем как камертон. По моим щекам текут слёзы. Ненавижу их! И не верю…

– Отпусти, – стучусь лбом в плечо отца. – Отпусти к ней, – без конца повторяю.

– Тихо-тихо, – он гладит меня по спине и затылку. – Мы сейчас там лишние.

– Это нечестно! Почему умерла она? Почему?! Это ублюдки должны сдохнуть!

Меня швыряет в другую эмоцию, и это неожиданно придаёт сил.

– Илья, нет, – отец напрягает руки, пытаясь меня удержать.

Но я оказываюсь сильнее. Во мне будто тонна адреналина. Я словно весь сейчас состою из него. Вырываюсь и срываюсь на бег мимо воющей толпы, не глядя больше на Алю, на скорую, не слушая отца.

Задыхаясь, вбегаю во двор, где я вырос. Несусь прямиком в тайник и вытаскиваю из него биту.

Тряхнув головой, иду на наше место, прекрасно зная, что Олег с Вадиком и Игорем там. Лучше бы они все сидели сейчас. Но папа Олега очень старается…. Наверное, специально для меня.

Я уже не бегу. Стиснув челюсти, сжимаю биту двумя руками, ускоряясь лишь, когда вижу их. Ржущих и курящих на той самой скамейке, где мы проводили до хрена времени все вместе.

Ко мне спиной стоит Вадик, и я со всей дури бью его битой чуть выше поясницы. Он падает, а я с рыком кидаюсь на Игоря. Ноги, спина, голова. Он в отключке. В глазах темнеет. Дышать удаётся с огромным трудом. Вся тонна адреналина решила резко меня покинуть, и накрывает болью и слабостью.

Олег…

– Убью! – цежу сквозь зубы и делаю шаг к нему.

Дорофеев в ауте. Стоит и смотрит на двух своих искалеченных лучших друзей. Они больше не поднимаются.

Замахиваюсь в желании снести башку этой мрази, но меня крепко перехватывают за руку.

– Что же ты делаешь? Илья, чёрт… – стонет отец. – Дай сюда, – пытается забрать у меня перепачканную в крови биту. – Разжимай пальцы! – рявкает папа. – Ааай, как же я не успел! – злится он. – Ничего, ничего. Решим. Всё, пошли в машину.

– Нет.

– Да, Илья!

– Мне надо к Але, – бормочу, чувствуя пальцы отца в районе сонной артерии.

Секунда, и свет выключается.

* * *

– Собственно, включился он только недавно, – не узнаю свой голос.

Чувствую, как по шее медленно двигаются тёплые пальцы. Мне снова больно, будто я только вернулся из пограничного состояния между жизнью и смертью, и тело пытается привыкнуть к своему новому состоянию.

– Потом, – продолжаю рассказ, – были похороны. Я их плохо помню. Мне до сих пор иногда кажется, что всё случившееся просто дурной сон. С кладбища меня забрали менты, и началась другая война – отца за мою свободу. Физически у него получилось меня отвоевать, и я даже в универ поступил. Представляешь? Отучился год, живя только буквами, цифрами и ощущением неудовлетворённости от того, что с Олегом мы так и не закончили. Его тогда отец увёз. Все эти тяжбы длились бесконечно. Бабки против бабок. Связи против связей. Семья Али пыталась добиться справедливости, а отец Олега отбивал сына. Всё решилось, когда этот ублюдок всё же появился в городе. Мой отец быстро среагировал и отправил меня в армию. Уже там я узнал, что Олега всё-таки посадили. Правда, ненадолго. Он должен выйти со дня на день.

– А те двое? – тихо спрашивает Тася.

– Один перенёс несколько операций на позвоночнике, но так и не встал. Живёт в инвалидном кресле. А второй в дурке. Ему починили всё, а крышу вернуть назад не получилось.

– Это и была та самая взятка смерти, да? – она всё понимает.

– Мы с ней не договорились, – хмыкаю я. – Знаешь, – поворачиваю голову и смотрю в зелёные глаза своей Кошки, – во мне тогда родилось чудовище. И единственное, о чём я жалею… – достаю сигареты, по старой привычке одну разминаю пальцами и глубоко вдыхаю запах хорошего табака, – что не добил тогда.

Тася закрывает глаза и укладывается виском мне на плечо.

– Тай, – докурив, сажусь боком и беру её лицо в ладони, – эта девочка, Аля, всегда будет жить внутри меня. Я люблю тебя. И её тоже люблю. Но эта любовь очень разная. И она никогда не будет мешать нашим отношениям. Забыть не смогу. И не хочу её забывать. Просто хочу быть честным до конца. Меня не нужно к этому ревновать. До знакомства с тобой я думал, что безнадёжен и больше никогда ни смогу не то что полюбить, даже войти в отношения. Я же пытался…

Она мягко касается ладонями моего лица, трёт щёки подушечками больших пальцев и смотрит в глаза.

– У нас всё будет хорошо, – шепчет, подавшись вперёд. Прижимается к моим губам своими и замирает.

– Со мной может быть сложно, – дышу ей в губы. – Наверное, даже скучно. Я до ужаса бытовой. Мне нравится дом, завтраки, ужины вместе. Я кайфую от абсолютно простых, даже банальных вещей. В тачках люблю ковыряться. Я упрямый…

– Я заметила, – тихо смеётся она. – Ты сейчас пытаешься отговорить меня от себя?

– Не хочу, чтобы ты разочаровалась, устала через год. Я дебил, наверное, – хрипло смеюсь, ласкаясь кончиком носа о её щёку. – Хочу своё «навсегда». С тобой хочу. Только не обещай мне ничего.

– А я обещаю, – она вновь заглядывает мне в глаза. – И мы с тобой будем потихоньку строить планы на будущее вместе. Больше никаких «сегодня», Илюш. У нас с тобой обязательно будет «завтра», «послезавтра», «через неделю» и «лет через десять».

Мы медленно целуемся под угасающими звёздами. Сажаю Тасю у себя между ног. Обнимаю, устраиваю подбородок на макушке и смотрю, как сереет небо. Внутри пустота. Мои демоны спят, а я решаю пока не говорить о том, что мне надо будет уехать домой на несколько дней, как только всё здесь закончится.

Глава 36

Тася

Здесь время течёт иначе. Мы будто поселились где-то на его границе. Внизу в посёлке кипит жизнь, по трассе то и дело туда-сюда пролетают машины, а мы здесь, в деревянном домике с минимумом удобств. Вокруг деревья, между стволами которых всё давно заросло травой и колючим кустарником. За нами к небу тянется безымянная гора. И воздух здесь такой, что им невозможно надышаться, всё время мало.

Илья с Савушкой возятся на улице. Мало того, что эти двое легко нашли общий язык, у них появились от меня секреты. В приоткрытую форточку слышу голос Ильи и смех сына. Скоро кормить их буду. На маленькой плитке доваривается простой пакетный суп со звёздочками. Ничего изысканного и сложного в таких условиях не приготовить, но даже простые блюда с местным воздухом и атмосферой кажутся невероятно вкусными.

Добавив немного чёрного перца в золотистый бульон, присаживаюсь на низкий деревянный стульчик, сколоченный кем-то из старых досок, и снова думаю о рассказе Ильи, о той маленькой девочке Але, с которой так жестоко обошлись. Мне по-женски безумно за неё больно и больно за Илью. Столько лет он носил это в себе, столько лет оставался с этим ужасом один на один.

Мальчик, который всё ещё вздрагивает от прикосновений. Парень, который учится заново говорить о себе, о своих чувствах. Мужчина, который защищает свою семью и легко принимает «папа» от биологически чужого ребёнка. Как это всё умещается в Илье, которому совсем недавно исполнился двадцать один год, я, наверное, никогда не пойму. Он особенный. Его просто невозможно не любить. Моё сердце генерирует огромное количество тепла, трепета и нежности для него.

Илья очень земной или, как он выражается, «бытовой». Я видела, как он колет дрова для костра и чистит картошку, болтая с Савой о машинах. И сын стремится ему помогать абсолютно во всём. За Толиком он никогда так хвостом не бегал, а с Ильёй ему интересно.

У меня в животе, как у девочки-школьницы, порхают бабочки, и снова хочется взяться за гитару, чтобы куда-то деть это щекочущее чувство.

С тихим скрипом открывается дверь, впуская в маленький домик влажную осеннюю свежесть и двух моих самых дорогих мужчин. Илья улыбается, а мордашку Савушки не видно за огромным букетом из разноцветных листьев.

– Мама, это тебе, – малыш тщательно проговаривает каждое слово и, задрав голову, смотрит на Илью.

Тот улыбается шире и громким шёпотом подсказывает:

– Ты самая лучшая.

Савушка повторяет и тянет мне букет. Несколько листьев вываливается и летит на пол. Подхватываю остальные, прячусь в них носом, вдыхая запах земли и леса. На щеках сына румянец и разводы от грязи. Видимо, вытирался грязными пальцами. На штаны прилипли колючки и что-то похожее на репейник. Илья ничуть не лучше. Тоже руки грязные, штаны все в сухом мусоре.

– Спасибо, – улыбаюсь им. – И где же вы были?

– В лесу! – радостно визжит сын, а я ищу стеклянную банку. Где-то была у меня, от магазинного компота.

Помогает Илья. Ставим в неё букет и убираем на узкий подоконник.

– Мы там видели во-о-от такого, – Сава складывает ладошки вместе, оставляя между ними лишь небольшой просвет, – ёжичка.

– Да ты что? – делаю большие удивлённые глаза. – Колючий?

– Нет, – крутит головой. – Мягенький. Папа Илья поймал, и я погладил, – а глаза горят так, будто ему купили долгожданную игрушку.

Ловлю взгляд Илюши. Прислонился плечом к дверному косяку, тоже улыбается, только одними глазами. А ещё он забавно смущается, когда Сава зовёт его «папа Илья».

Обожаю!

– Идите отмывайтесь и будем кушать, – включаю строгую маму.

Послушные мужчины уходят на улицу и возвращаются уже чистыми. Даже штаны отряхнули. Пальцы красные у обоих. С горячей водой у нас тут сложности. В посёлке есть баня, мыться мы ездим туда. Тоже целое приключение, но никто не жалуется, обходимся малым.

Меня радует, что Савушка легко переносит эти практически экстремальные для него условия. Первые дни я очень переживала, чтобы сын не заболел. То ли воздух здесь такой, то ли вся атмосфера вокруг нас, но тьфу-тьфу, даже насморка нет.

Отдаю им плошки с супом.

– Ммм, как вкусно, – Илья жмурится, проглатывая первую ложку.

– Ты просто голодный.

– Очень, – смотрит на меня пошлым взглядом и кусает губы.

По крыше начинает постукивать дождь. Он со вчерашнего дня ходит кругами. Капли бьют в стекло и стекают вниз мутными ручейками. В домике пахнет деревом и лесом от моих мужчин.

Мне кажется, я никогда не была более счастливой, если не считать момент рождения сына. Я здесь будто заново родилась, и начинает казаться, что всего произошедшего кошмара не было. Мне просто приснилось.

К ночи дождик расходится и нагулявшийся Савушка быстро засыпает, так и не дослушав сказку. Выхожу к Илье. Он курит под самодельным навесом и смотрит, как вода скапливается и стекает по дорожке вниз, к трассе.

Тянет меня к себе, прижимает спиной к груди и выдыхает густой дым прямо под дождь. Он такой сильный и такой горячий. Любые мои попытки ещё раз загнаться по поводу разницы в возрасте рассыпаются в прах. Иногда я чувствую, что он ещё совсем мальчишка, но это никак не мешает ему оставаться мужчиной.

Окурок летит мимо меня прямо в лужу. Огонёк гаснет. От ветра шумят деревья, а дождик превращается в ливень. Прохладные пальцы убирают в сторону мои волосы. Тёплые губы Ильи касаются открытого участка кожи на изгибе шеи. Он покрывает поцелуями всё: от мочки уха до плеча и обратно. Мне в поясницу упирается его твёрдый член. Низ живота наполняется тяжёлым теплом. Я соскучилась по нему, и, о боже, по его члену!

Некоторые неудобства здесь всё же есть. С момента приезда у нас ещё ни разу не случался секс. Похоже, Илья больше не может терпеть, раз начал активные действия прямо на пороге.

Его ладонь забирается мне под кофту. Он только касается пальцами сосков, и я превращаюсь в сплошную эрогенную зону. Целует, дразнит, ласкает, невесомо рисуя пальцами по животу и спускаясь всё ниже и ниже, к пуговичке на джинсах.

– Жаль, что ты не в юбке, – хрипло дышит мне в ухо, ловко расстёгивая штаны и толкаясь ладонью в трусики. – Какая тёплая, – урчит он, касаясь чувствительных губ между бёдер.

Моя горячая кожа, его всё ещё прохладные пальцы. В глазах искры. Жар внизу живота становится тяжелее, и я вся-вся покрываюсь мурашками.

Два пальца внутрь. Он бессовестно имеет меня ими, не забывая размазывать влагу по чувствительному клитору. Над нами барабанит дождь, и лёгкие от частого дыхания забиваются влажным воздухом.

Илья доводит меня почти до грани и убирает руку. Хнычу, сжимая бёдра. Между ними всё ноет и требует продолжения, а его член пульсирует в штанах, тоже требуя внимания.

Разворачиваюсь, пьяно смотрю в глаза своего любимого художника, целую его губы и путаюсь, пытаясь расстегнуть ремень. Помогает. Сам дёргает вниз ширинку и позволяет мне нырнуть ладонью под боксеры.

– Сссххх, – шипит, когда я сжимаю его ствол ладонью и медленно веду вниз, затем вверх, ласкаю головку.

Он так дышит… и смотрит на меня… я пьянею ещё сильнее. От его открытости, от уязвимости. От всей этой нашей разницы в пять лет, которая снова немножко прослеживается. Или это всё ещё сидит в моей голове. Не знаю. Не мешает сейчас. Мне так нравится ласкать его под этим дождём. Магия, химия. Что-то есть между нами. То, что невозможно объяснить или прощупать.

Опускаюсь на корточки.

– Тася… – стонет Илья.

– Помолчи, – прошу его. Улыбается красивой шальной улыбкой и смотрит, как я обвожу крупную, налитую головку языком. Сглатывает, закатывает глаза и снова смотрит на меня.

На языке солоноватый вкус его горячего члена. Терпкий, мужской запах кружит голову. Я обрисовываю каждую венку, каждый миллиметр по всей длине, кайфуя от того, что могу заставить этого парня стонать.

– Ко мне. Иди ко мне, – он поднимает меня и прижимает грудью к стене. Стягивает мои штаны по бёдрам. Гладит ягодицы и тянет на себя. Прогибаюсь, чтобы ему было удобнее. Упираюсь обеими ладонями в шершавую деревянную стену.

Холодный ветер и капли дождя попадают на кожу. Я снова в мурашках, а горячая головка Ильи вдавливается внутрь. Он наполняет меня собой, и всё уходит на задний план. С каждым ударом его члена становится жарче. Он такой жадный, соскучился… Наши тела пошло шлёпают друг о друга. Стоны гасятся дождём и улетают в лес с порывами ветра.

Его ладонь накрывает мой лобок, а пальцы скользят по влажным складкам и клитору. Впившись ногтями в сырое дерево, вздрагиваю и кончаю, теснее сжимая член внутри себя.

– Фак… – хрипит Илья. Мне становится пусто и снова жарко. Его горячая сперма пачкает мои бёдра.

Илюша скидывает куртку, футболку и вытирает меня. Помогает одеться. Куртку надевает на голый торс и крепко прижимает меня к себе.

– Мы возвращаемся через два дня, – отдышавшись, говорит он.

– Уже?

– Быстро две недели пролетели, да? – медленно «расчёсывает» пальцами мои волосы.

– Совсем незаметно. Волшебное место. Но там работа и горячая ванна, – улыбаюсь.

– И диван… – урчит он, прижимаясь ко мне горячим пахом. Мой любимый художник очень сильно соскучился.

Так не хочется портить эту ночь, но раз уж мы заговорили о возвращении, я не могу не спросить.

– Илюш, а что с Леоном? – пробравшись ему под куртку, глажу по сильной напряжённой спине.

– Ворон сказал, что бизнес теперь полностью в руках Артура, старшего брата Леона. Они с Адилем решили там свои рыночные вопросы и подписали какие-то договора. Артур отправил Леона к семье. Без разрешения брата он в город не вернётся. А брат, как ты понимаешь, будет держать слово, данное Адилю и Ворону.

– А… я? – задержав дыхание, смотрю ему в глаза.

– Артур списал все долги Толика и вернул документы на твой дом в обмен на жизнь Леона. В общем, вместо смерти ссылка.

– Так вот чего ты так сиял, когда вы вернулись, – ещё не веря в услышанное, произношу не своим голосом.

– И поэтому тоже. И потому, что мы с Савой классно погуляли. Его возня с ёжиком была очень умилительной. Мне зашло. Давай купим ему зверуху? Хомяка, может, или того же ёжика? – предлагает Илюша, прижимаясь губами к моему лбу.

– Как хочешь. Я не против. Спасибо тебе…

– Не надо, – не даёт договорить.

– А что надо? – улыбаюсь, зажимая зубами нижнюю губу.

– Целовать меня, – серьёзно говорит Илья. – И можно ещё любить, – приближается к моим губам. – А благодарности не надо, Тась. Я не хочу, чтобы это чувство стояло между нами. Я хочу, чтобы ты была со мной, потому что я тебе нужен.

– Ты мне очень нужен, – обняв его за шею, подтягиваюсь на носочках и шепчу прямо в ухо. – Нужен, слышишь? Люблю, – вожу пальцами по его коротко стриженому затылку, зная, как ему это нравится, и чувствуя, как он весь подбирается на несколько секунд и расслабляется, утыкаясь губами мне в щёку.

– И я, – от его шёпота опять мурашки. Не договаривает. Для него это сложное слово, и я не требую. Я просто чувствую то, что ему так трудно произносить вслух.