Текст книги "Русские в Венеции! Истории про разные события и людей, которых объединила жемчужина Адриатики"

К сожалению, балет о Светлейшей так и не был создан – внимание Сергея занимали другие проекты. Но даже не прославив ее в профессиональной деятельности, он дарил Царице Адриатики свое внимание и бесценные мгновения отдыха. Она же баловала в ответ прекрасной погодой, шедеврами и дружескими встречами.

Так, в свой третий приезд в город Сергей по рекомендации Александра Бенуа познакомился с легендой XX века – Мариано Фортуни – модельером и художником, занимавшимся фотографией, театром, гравюрой, созданием тканей и платьев с плиссировкой, обладать которыми мечтала любая модница. У Мариано, ставшего для Сергея Павловича другом, имелось впечатляющее палаццо с прекрасной коллекцией картин, скульптур, росписями и истинно венецианским декором. Сейчас это один из красивейших музеев Венеции – палаццо Фортуни.

А во дворце Веньер дей Леони обитала еще одна знакомая – маркиза Луиза Казати. Богатейшая наследница Италии, эпатажная миланка с копной огненно-рыжих волос и огромными глазами, подчеркнутыми кругами темно-угольной подводки. Эта скромная в юности женщина кардинально преобразилась с годами – она устраивала роскошные праздники в разных городах Европы, эффектно обнажалась на публике, выгуливала гепардов, держала дома экзотических животных и предпочитала плавать на белой гондоле по венецианским каналам. Она решила стать «живым произведением искусства», что маркизе вполне удалось: дама являлась музой для творческих людей и, конечно, вдохновляла на создание своих портретов. Изображал Луизу и Лев Бакст, он же создавал для нее костюмы. Конечно, и художник, и глава «Русских сезонов» не раз бывали в качестве гостей у оригинальной и неповторимой дивы – синьоры Казати.

Еще один венецианский адрес Дягилева – знаменитое историческое кафе «Флориан», что существует с 1720 года под портиками Новых Прокураций на площади Сан-Марко. Вероятно, Сергей Павлович предпочитал сидеть в Китайском зале – первом зале справа от входа, который так любила артистическая богема. Впрочем, при хорошей погоде не грех было занять столик на улице, восседая по-барски, как в роскошной гостиной, прямо на самой красивой площади мира, и приветствовать проходящих знакомых. А таковых в Венеции насчитывалось много.

Конечно, не остались без внимания импресарио музеи, церкви, скуолы, хранящие неописуемое художественное наследие, однако еще одна локация, где он провел долгие и счастливые часы, – это остров Лидо и «Гранд отель де Бэн», где Сергей останавливался в качестве гостя. На одноименном пляже часто купались его спутники, а европейская знаменитость художественного мира – Лев Бакст – писал портрет другого, не менее известного короля танцев – Вацлава Нижинского в плавках. Вокруг мускулистого мужчины толпились любопытствующие, отмечающие не только его телесную красоту, но и умение плавать.

Сам Дягилев никогда не купался, а лишь созерцал – море, солнце, набегающие волны и своих близких. На том же пляже и в том же отеле периодически бывала и мадемуазель Шанель – меценат и друг Дягилева, что наряду с Мисей Серт сыграет главную роль в «последнем пути» русского импресарио, точкой отсчета которого станет роковой «Гранд отель де Бэн».

Построенный в популярном стиле либерти – гармоничный, благородный, просторный, он символизировал роскошь каждой своей деталью. Уже с момента открытия в июле 1900 года к услугам постояльцев были лифт, телефон, электрическое освещение, отдельные ванные комнаты в номерах, холодильники. Элегантные холлы, светлые залы с колоннами, большие арочные окна, дорогая отделка, деревянные панели, небольшой парк и, конечно же, протяженный чистый пляж. На острове Лидо, что еще со второй половины XIX века стал престижным морским курортом, пользующимся любовью аристократии, «де Бэн» быстро занял лидирующую позицию.

Для удобства гостей разрабатывался проект соединения острова Лидо с площадью Сан-Марко, чтобы рафинированные дамы в летящих платьях и господа в цилиндрах с легкостью добирались до самой красивой точки Венеции. От отеля ее отделяет расстояние всего в несколько километров.

По замыслу туннель должен был проходить под лагуной и являться техническим чудом – заключать в себе линии телефона, телеграфа, пневматической почты. Длиной 3 километра и шириной 10 метров, он предоставлял бы место и пешеходам, и даже трамваю. Но, к сожалению, все эти грандиозные идеи остались лишь в проектах и мечтах. Сейчас легендарная гостиница закрыта, но ее заметный силуэт с застывшими стрелками на часах продолжает возвышаться у моря, как призрак прекрасной эпохи.

Конечно, «Гранд отель» в свое время являлся престижным местом и по праву гордился постояльцами, умевшими выбирать самое лучшее. Достаточно вспомнить Марию Тарновскую, что, питая слабость к деньгам и роскоши, организовала убийство своего любовника, за которого собиралась замуж, – графа Комаровского. Женщина, производящая невероятное впечатление на представителей сильного пола, не осталась равнодушной к эстетике приморского отеля и вместе с ничего не подозревавшей будущей жертвой наслаждалась отдыхом. Более того, в качестве памятного пребывания особы, что станет живой городской легендой во время знаменитого «Русского дела», изображение госпожи Тарновской в виде дагерротипа появилось в гостинице.

Оставили отель и его пляж след и в кинематографе. Здесь снимали ленту, что в числе первых ассоциируется с городом на воде, – «Смерть в Венеции» Лукино Висконти, которая изначально должна была рассказывать историю «Черного ангела» – Марии Тарновской. Однако замысел претерпел изменения. К слову, автор выбранного для экранизации одноименного произведения «Смерть в Венеции» – Томас Манн – тоже когда-то значился среди гостей «Гранд отель де Бэн». Как и Адольф Гитлер. Он прибыл в Серениссиму и поселился на Лидо для встречи с итальянским коллегой – дуче Бенито Муссолини.

Но, пожалуй, самую яркую по своей трагичности страницу в историю гостиницы вписал Сергей Дягилев, неожиданно скончавшийся на острове Лидо – у воды, как напророчила ему гадалка. Он приехал в Венецию один 7 августа 1929 года. Затем присоединился Серж Лифарь – новая звезда танца, сменившая в «Русских сезонах» ушедших от Сергея Павловича сначала Нижинского, затем Мясина. После доехал Борис Кохно – секретарь и помощник импресарио. Группа близких людей вокруг уже серьезно заболевшего Дягилева увеличилась, но никто не мог предположить, что 19 августа станет последним днем в его жизни.

Что же стало причиной? Восьмью годами ранее обнаружили диабет, а за два года до смерти – фурункулез. Отсутствие пенициллина, который к тому моменту еще не был изобретен, наделяло подобный диагноз серьезной опасностью, а несоблюдение диеты также способствовало усилению недуга. В роковом августе началось заражение крови, что выдавали высокая температура, озноб и тяжелое течение болезни.

Непонятное состояние страшило, усталость накатывала, а ночами хотелось плакать и обсуждать с превратившимся из грациозного хореографа в преданную сиделку Лифарем будущие сезоны, напевать отрывки из симфоний и понравившихся музыкальных произведений, вспоминать студенчество, пейзажи Родины, первые успехи в империи и за ее пределами. За неделю до смерти бледный Сергей Павлович больше не вставал с кровати, организм, мучимый температурой, сгорал на глазах. Никто не замечал уже затаившуюся и ожидающую у подушки Дягилева костлявую, засматривающуюся на него смерть. За день до нее – 18 августа – в гости в «Гранд отель де Бэн» заглянули Мися Серт и Коко Шанель – ей уже на следующий день предстояло праздновать свой день рождения. Но кутюрье мирового масштаба не догадывалась, какой шокирующий «сюрприз» ее ожидал на самом деле.

Вечером температура больного выросла до 40 градусов, а ночью достигла критичной отметки в 41. Мучения разрешились на рассвете – пятидесятисемилетний «балетный король» умер с крупными слезами на глазах, когда первые лучи восходящего солнца коснулись его измученного лица. «Конец», – подтвердил доктор. Самопровозглашенное пророчество сбылось – Сергей окончил дни в горячо любимой им Венеции, чтобы уже больше никогда не покидать ее. Оставались лишь ритуальные формальности.

Траурная процессия на черных гондолах причалила к греческому собору Сан-Джорджо-дей-Гречи[42]42
  В греческих записных книгах об усопших фигурирует документ, подтверждающий отпевание Дягилева в этой церкви; там же указано место кончины – «Гранд отель де Бэн». – Прим. авт.


[Закрыть] для совершения православного отпевания, а затем, словно на ладьях Харона, участники отправились в лагунное «Царство мертвых» – на кладбище Сан-Микеле, чтобы предать тело великого импресарио земле. Расходы на похороны взяли на себя две подруги – Коко Шанель и Мися Серт: денег на подобное мероприятие у Дягилева с собой не имелось.

Несмотря на то что вся процедура завершилась в течение нескольких часов, непроходящее чувство сиротства, разрывающее душу близких после потери чего-то дорогого, лишь усиливалось и не знало выхода. Но то было только начало.

На следующий день о произошедшем кричали все газеты, давая новость о кончине Дягилева на первые полосы. Полетели телеграммы от друзей, обсуждения в прессе, горестные сожаления о ссорах и упущенных возможностях. Мир искусства потерял своего предводителя, а «Русские сезоны» больше не смогли существовать и продолжать работу, ибо Сергей Павлович являлся их главной силой, локомотивом, вдохновителем и вечным двигателем одновременно.

Он многое сделал для своего любимого детища – вложил душу, силы, здоровье и жизнь. Настал и его черед обрести тишину. Среди шелестящих от ветра кипарисов, кладбищенской умиротворенности и окружающих остров серо-зеленых вод, своим ритмичным плеском от проходящего вапоретто отбивающих оду его гениальности. Да, он не вернулся на Родину, куда в течение многих лет рвалась его душа, но зато навечно соединился со своим «волшебным царством».

Серый памятник Сергея Дягилева на Сан-Микеле заметен своим силуэтом еще издали. На высоком постаменте виден тяжелый навес в виде купола, что опирается на четыре столпа. Золотыми буквами на кириллице и латинице извиваются написанные имя и фамилия. Нет ни дат жизни, ни изображения, но зато всегда – цветы и пуанты, закрывающие надпись, им же самим и оставленную. Она стала главной цитатой, что провела из мира живых в край вечного покоя: его послание, его последнее признание в любви городу, родившемуся из вод лагуны.

За три года до смерти в тетради, что он когда-то дал юному Сержу Лифарю для записей уроков у легендарного балетного преподавателя Энрико Чекетти, на первом листе рукой великого импресарио красовалось посвящение: «Желаю, чтобы записи учения последнего из великих учителей, собранные в Венеции, остались так же тверды и незабвенны, как и сама Венеция, постоянная вдохновительница наших успокоений. Сергей Дягилев. Венеция – 1926 год».

13
«Флориан», Биеннале и Русский павильон

В сущности, искусство – зеркало, отражающее того, кто в него смотрится, а вовсе не жизнь.

Оскар Уайльд

Фрагмент Русского павильона

Все началось в кафе «Флориан», открывшемся в 1720 году и названном в честь первого владельца и основателя – Флориано Франческони. Официальное первое имя – «Триумфальная Венеция», – что красовалось на вывеске, просуществовало недолго и не нашло поддержки среди населения. Зато триумф и масштабность задержались во «Флориане» и сопровождают заведение на протяжении всего времени его существования. В качестве доказательства достаточно вспомнить о вкладе кафе в мировое искусство.

Все случилось среди интерьеров, которые помнят великих гостей: Стендаля, Хемингуэя, Казанову, Дюма-отца, Стравинского, Штрауса и Дягилева, – полных красного бархата, сусального золота, причудливых узоров, мраморных столиков и старинных изображений в зале Сената в заведении, что вот уже более трех столетий радует венецианцев и гостей города напитками, сладостями и закусками.

В упомянутой изолированной от других комнате любили собираться сенаторы Светлейшей Венецианской республики, что не преминуло отразиться в быту – помещение прозвали зал Сената. Не случайно именно в нем, если присмотреться, присутствуют очевидные и весьма заметные масонские знаки, особенно в картине «Ангел Прогресса»: на любопытствующего зрителя разом навалятся меч, треугольник, звезда, загадочные цифры…

Говорят, он до сих пор пользуется любовью власть имущих, бронирующих помещение под свои встречи, возможно, в надежде не только приобщиться к особенной, устоявшейся за века атмосфере, но и для привлечения вдохновения. Ведь именно в зале Сената родилась гениальная идея – связать Венецию с современным искусством и проводить регулярные выставки в местных садах.

Так, совместными усилиями мэра города Риккардо Сельватико и его собеседников появилась знаменитая на весь мир La Biennale – мекка современных тенденций в культурной сфере и событие, привлекающее в лагуну людей со всего земного шара.

Премьерная и самая волнительная выставка состоялась в 1895-м. Организаторы, желая достичь определенного масштаба, пригласили уважаемых людей художественной Европы, в числе которых значились и русские. Сотрудничество подданных империи двуглавого орла с Биеннале завязалось с самого начала, но шло неравномерно: то с большим количеством участников, заметными коммерческими успехами и похвальными мнениями критиков, то со скромным присутствием пары человек без особенного внимания к ним и их деятельности.

Первые годы ярко проявился Паоло Трубецкой – русский итальянец, прекрасный творец и скульптор, не имевший законченного образования, но обладавший огромным талантом самородка. Внебрачный сын князя из знаменитой династии, появившийся на свет в Италии, Паоло до конца дней говорил по-русски с сильным акцентом и идейно сформировался как европеец. Его отцу, имевшему одновременно двух жен – в России и Европе, – запрещалось возвращаться на Родину, дабы не сеять дух разврата в массы.

После расторжения первого брака на территории империи и получения официального статуса детей в Италии Трубецкой-старший влюбляется в гувернантку собственных наследников и расходится с их матерью.

Она и Паоло перебираются в Милан, но тяга к историческим корням все же имела место: творец бывал в России, участвовал в дягилевских выставках «Мир искусства», преподавал в Московском училище живописи, ваяния и зодчества и даже удостоился чести создать конный памятник императору Александру Третьему, что теперь, после всех злоключений, располагается во дворе Мраморного дворца в Санкт-Петербурге.

К огорчению скульптора, отзывы о тяжеловесном правителе на мощном скакуне оказались едкими и саркастическими. Однако это не помешало созданию портретов русских деятелей, таких как Сергей Витте, Федор Шаляпин и Лев Толстой, с которым у скульптора сложились прекрасные взаимоотношения. Трубецкой даже значился любимчиком великого и радушного хозяина Ясной Поляны. К тому же оба выделялись своими гастрономическими принципами и придерживались вегетарианства.

Своим примером и высказыванием о животных Паоло Трубецкой повлияет и на легендарного Генри Форда во время личной встречи в Детройте, где проходила его заморская выставка. Изобретатель через некоторое время отдаст предпочтение растительной пище, а скульптор случайно узнает об этом из новостных газет.

Как мы видим, авторитет и больший успех Паоло приобретает скорее в Европе и Америке, чем в России. Достаточно упомянуть собственный дом в Голливуде, где его посещали Энрико Карузо и Чарли Чаплин, дружбу с известным итальянским писателем Габриэле д’Аннунцио, знакомство с дуче Муссолини и создание нескольких его скульптурных изображений, в том числе – снова! – как русского императора – на коне.

Честность, человечность и подход к творчеству Трубецкого хорошо иллюстрирует случай с портретом Бернарда Шоу. По окончании работы тот вручил конверт, распечатанный скульптором через какое-то время. Внутри красовался чек на сто тысяч лир, с которым Паоло заявился к Шоу со словами, что тот переплатил в четыре раза. На что Бернард парировал, что уплаченная «сумма не отражает ценности этого великолепного произведения, которое в действительности не имеет цены». И предложил творцу оставить себе все деньги.

Драматург оказался прав: талант европейца с русской кровью действительно вызывал восхищение.

Паоло создал скульптурные портреты Огюста Родена и Джакомо Пуччини, выполнял проекты для Европы, России и Америки, а его работы украшают Русский музей, Венецианскую академию, Дрезденскую, Римскую, Третьяковскую галереи и ряд музеев за океаном.

Это один из самых успешных русских творцов на рубеже XIX–XX веков, о котором на Родине преданно помнят ценители прекрасного.

Конечно, сотрудничество с Биеннале определенно сослужило Паоло хорошую службу. Более того, подарило ему возможность организовать персональную экспозицию. Не случайно и то, что портрет дорогого Льва Николаевича Толстого, экспонируемый на Биеннале, был отмечен как одна из лучших скульптур в этом жанре.

Внимание публики привлекал в Венеции и популярный художник Илья Ефимович Репин. Уже на второй выставке в 1897 году он представил свою «Дуэль», внезапно получившую известность среди посетителей и печатных изданий.

Фактически назрел скандал. Одни говорили, что работа откровенно слаба, другие – что подобный стиль вполне уместен, третьи видели в картине излишнюю театральность, четвертые – живые эмоции, пятые – свежесть подачи. Разгоряченные дискуссии, сродни баталиям среди венецианских каналов, достигли такого накала, что дошли до России, где и находился сам изумленный автор, не ожидавший подобного «успеха».

В отличие от скандальной славы Репина, Филипп Малявин со своими красочными народными персонажами произвел хорошее впечатление, а работу с искристым названием «Смех» приобрела Галерея современного искусства Венеции.

Но без эксцессов даже тут не обошлось: сам факт покупки вызвал диспуты. Картина, совершенно нетипичная для коллекции музея, выделялась на фоне уже имеющегося собрания и волей-неволей подразумевала ряд изменений в дальнейшем.

Вызывала вопрос и сумма в 8000 лир, что получил автор в качестве гонорара. Все это обрастало статьями, карикатурами, сплетнями, способствуя известности яркого полотна среди населения города.

Словом, «Смех» в Венеции благодаря художественной ценности и широкой огласке превратился в одно из популярнейших творений и до сих пор украшает экспозицию элегантного Ка' Пезаро на Большом канале, где обитает «русский дух».

Еще один живописец с характерной и заметно отличающейся манерой долгое время являлся недостижимой мечтой организаторов Биеннале. Василий Верещагин – военный и художник, объехавший множество стран и влекомый впечатлениями, он особенно взрастил интерес к Востоку, горячим пескам пустынь, филигранным узорам и военной тематике.

Мастера звали еще на первую выставку в Венецию, но заполучить желаемые картины с мельчайшей ювелирной проработкой деталей не получилось. Неизменный интерес не утих даже после гибели творца при подрыве броненосца на мине в Порт-Артуре, куда он, будучи военным, отправился по долгу службы. После трагического несчастного случая работы Василия приобрел Николай Второй для императорского музея.

Из Серениссимы же продолжали молить о трех-четырех полотнах, чтобы «почтить одного из самых подлинных представителей художественного гения России» [43]43
  Из письма Антонио Фраделетто и Филиппо Гримани к Роберто Морра ди Лавриано, 27 сентября 1904. La Biennale di Venezia, ASAC, FS, CL 34, f. 85–86. – Прим. авт.


[Закрыть]. К счастью, аппетит организаторов Биеннале оказался частично удовлетворен: в революционный для империи 1905 год Венецианскую лагуну озарила одна картина Верещагина. Получившая, несмотря на ожидания, достаточно сдержанные оценки.

Впрочем, основная слава ждала впереди. В начале XX века выставка пестрит именитыми художниками из России и вдохновляет посетителей оригинальностью их работ. Лев Бакст и Александр Головин, хорошо известные по сотрудничеству с Дягилевым; Михаил Врубель, черпавший вдохновение у золотых мозаик на острове Торчелло, оригинальность которого признает публика; уже познавший триумф Филипп Малявин; Константин Коровин и его пастозная живопись с широкими мазками и виды, полные солнца; загадочные благородные силуэты Борисова-Мусатова; незабываемая манера Валентина Серова; разноцветные, словно калейдоскоп, творения Игоря Грабаря; экзотический Николай Рерих; утонченная графика Анны Остроумовой-Лебедевой; пышущие здоровьем персонажи Бориса Кустодиева, что получил золотую медаль выставки – единственную награду русских за всю историю.

«Звезда» в мире искусства и большой любитель Венеции – Сергей Дягилев – взаимодействовал с Биеннале номинально в силу ряда недоразумений и несоблюдения должным образом обязательств. В 1907 году он указывается как комиссар выставки, имевшей успех, но по факту вся организационная работа осталась вне его деятельности. Однако Дягилева ежедневно лицезрели гости Биеннале – на прекрасном портрете, написанном Львом Бакстом, где Сергей Павлович изображен с любимой няней на заднем плане.

Конечно, великий импресарио все же проявлял интерес к выставке и вальяжно прогуливался между стендами, созерцая экспонаты в залах. Отдельного русского павильона в городских садах Джардини на тот момент еще не существовало.

Разговоры о нем начнутся в 1909 году, когда последний из Романовых – Николай Александрович – совершит официальный визит к королю Италии Виктору Эммануилу III.

Семья русского императора оговаривала возможность поездки в Венецию и знакомства с ее знаменитой выставкой только инкогнито, избегая из соображений безопасности хоть и необходимых, но таких утомительных торжественных мероприятий.

Государь до города на воде все же не добрался, возможно помня печальную историю скончавшегося до его появления на свет родного дяди – полного тезки – Николая Александровича, наследника престола, почувствовавшего после Венеции все возрастающие проблемы со здоровьем, что привели к его смерти в Ницце.

Тем не менее даже несостоявшееся посещение запустило процесс создания русского павильона и обсуждения проекта его будущего внешнего вида. Чудесным образом нашелся и спонсор: сделать личное и крупное для престижа государства вложение надумал промышленник и меценат, почетный член Императорской Академии художеств – Богдан Иванович Ханенко.

Побывав в Италии, в январе 1913 года он пишет письмо президенту Императорской Академии художеств великой княгине Марии Павловне, где заявляет о своем твердом решении предоставить средства в размере 31 000 рублей. Этого казалось вполне достаточно для создания дома русского искусства в лагуне. Конечно, на повестке дня появился главный вопрос – каким же будет павильон, представляющий империю?

Разумеется, он должен отражать многовековую культуру! Поражать цветным узорочьем, башенками, порталами, крыльцом. Напоминать палаты или древние терема. А может, добавить византийские черты, подчеркнув укоренившуюся связь с некогда мощной державой? Предложений и проектов сложилось множество, но в итоге здание приняло черты классического сдержанного стиля начала XVIII века.

По замыслу будущего автора Мавзолея Ленина, церкви Марфо-Мариинской обители и Казанского вокзала академика Алексея Щусева, по первоначальному проекту павильон должен был иметь зеленый цвет, который он приобрел в ходе недавней крупной реставрации 2021 года, словно возвращая историческую справедливость и уважение к автору. Который, как это ни печально, не получил оплату за свои труды. Зодчий переписывался и с меценатом Ханенко, и с комиссаром Бернштамом, но подобное взаимодействие ни к чему не привело – из выделенных на строительство денег не удалось найти часть, чтобы достойно оплатить проект сооружения, ставшего лицом России в Венеции.

Однако павильон пришелся по вкусу далеко не всем. Подражание европейской архитектуре вызывало вопросы и казалось абсолютно неуместным. Где же фантазия, где же истинно русская культура, что казалась диковиной на Западе? Но все расставил по местам комментарий комиссара Федора Бернштама: «Этот стиль времен Петра Первого, который ввел в Россию моду на европейскую живопись; идея красивая, стиль тоже» [44]44
  Из письма Федора Бернштама Витторио Пика, 17 февраля 1914. La Biennale di Venezia, ASAC, FS, CA 2. – Прим. авт.


[Закрыть]. Добавить тут было нечего.

Павильон империи двуглавого орла стал седьмым по счету в садах – после Венгрии, Бельгии, Англии, Баварии, Франции и Швеции. Открытие постройки в апреле 1914 года, как и стоило ожидать, обернулось крупным событием для Венеции – в город на воде приехала великая княгиня Мария Павловна, а церемония громко обозначилась в истории Биеннале как наиболее важное событие довоенного времени.

Происходило все с размахом. По Большому каналу до Сан-Марко проследовал катер с развевающимися флагами двух государств – России и Италии. Почетную гостью торжественно приветствовали 21 выстрелом из пушки – невероятная честь! Ведь на подобный прием ранее могли рассчитывать люди из высшего эшелона власти – исключительно главы стран.

Таким образом, Венеция оказала представительнице семьи Романовых особенно теплый прием. Впрочем, сам русский император подчеркнул заинтересованность мероприятием, а его августейшая телеграмма, что он принимает активное участие в открытии русского павильона, станет цитироваться на каждом шагу.

В самих садах Джардини, где исторически проходила выставка, Марию Николаевну уже ожидали элегантные гости из блистательного общества, послы, министры, политики. После необходимых по программе речей произошло традиционное благословение павильона. Для совершения соответствующего ритуала в Серениссиму из православной церкви Вечного города Рима приехал священник, а из первой столицы эпохи Возрождения – Флоренции – русский хор.

Присутствовавшие тогда на торжественной церемонии господа и дамы не могли даже предположить, что совсем скоро им будет не до искусства – на арену истории поднимется Первая мировая война, надолго отодвинув на задний план культурные проекты.

За исключением самых экстренных. Например, в связи с бомбардировками севера, Венеция не казалась безопасным местом – картины необходимо было эвакуировать в русское посольство в столице Италии – Риме.

Эту ответственную роль принял на себя Петр Безродный – художник, выполнявший после начала военных действий дипломатические функции, ставший консулом в Венеции и своеобразным ангелом-хранителем русского павильона и его достояний.

Позже, уже в мирное время, он отвечал за деятельность в родном павильоне, став комиссаром, хотя организаторы лелеяли надежду привлечь отдыхавшего в тот момент на острове Лидо Сергея Дягилева. Но тщетно.

Встреча с создателем «Русских сезонов» не состоялась, поэтому одна из главных ролей в русской выставке 1920 года выпала на долю Петра.

Помимо административной деятельности, Безродный принимал в ней участие в качестве художника и выставил восемь работ на венецианскую тему.

Его творения общество примет, заметят также супругов Гончарову и Ларионова, но в целом критика не оказалась снисходительной к представленным произведениям из страны с новым политическим укладом. Сам же живописец, консул и комиссар скончается в Венеции в 1945 году.

Конечно, то была уже другая эпоха. Время безостановочно бежало вперед. Новая империя с аббревиатурой СССР продолжит традицию участия в исторической Биеннале, неся в лагуну советскую идеологию, но вынужденно делая длительную паузу на Вторую мировую войну.

Из творцов, кто в те годы представлял в Венеции современное русское искусство, стоит выделить прекрасного живописца Роберта Фалька – ученика Юона, Серова и Коровина; Петра Кончаловского, состоявшего в объединении Сергея Дягилева «Мир искусства», а затем создавшего «Бубновый валет», будучи зятем Василия Сурикова; Александра Дейнеку, картины которого бойко отражают жизнь советских граждан; Кузьму Петрова-Водкина, прославившегося своими цветовыми решениями и сюжетами.

Он, сочинявший в детстве стихи, успел застать Италию и, в частности, Венецию еще до двух главных войн XX века. В этой стране, по его словам, «происходит моя зарядка и закваска в смысле понимания всего исторического прошлого живописи… Там я выбрал себе любимчиков (Леонардо, Рафаэля и двух венецианцев – Беллини и Джорджоне. – Прим. авт.), которые поучают меня всю жизнь».

Но то – еще имперские времена. А вернувшись в советские годы, мы с приятным удивлением обнаружим директора Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина – Ирину Антонову, что в 1960-е исполняла почетную роль комиссара и занималась подготовкой коллекции, представленной на суд взыскательной европейской публики. Каждое десятилетие определяло свои тенденции и творцов, несущих культурный код из России в Венецию через павильон Алексея Щусева.

И снова он. Скольких людей видело это более чем столетнее здание? Сколько картин через него прошло? Разговоров, волнений, помпезных речей, празднеств, рутинной работы… Русские художники, что переступали его порог, украсили собой историю искусства: кто-то исключительно отечественную, а кто-то – мировую. Критики, журналисты, гости, великие князья и президенты. Со сменой эпох трансформируются слова и должности, а сами люди меняются значительно медленнее, но и их не щадят наслаивающиеся друг на друга годы и века.

Сейчас уже кажутся невероятно далекими прогулки Дягилева в саду, приезд Марии Павловны, мечты о картинах Верещагина, неоплата проекта Щусева и даже неоднозначная репинская «Дуэль», наделавшая много шума. Биеннале обрела мощь и масштаб. Выставка стала еще крупнее, увереннее, амбициознее, смелее. Она как камертон задает тон мировому современному искусству и является важной площадкой в его развитии и выражении себя.

Мероприятие, придуманное в интимной обстановке зала Сената кафе «Флориан», привлекает посетителей отовсюду, заполняя город на воде иностранцами и разноголосой речью. Само заведение, как уважаемый родитель, тоже не остается в стороне, создавая в своих роскошных залах инсталляции и организовывая выставки. Часто в честь этого рождаются специальные тематические коктейли, временно прописывающиеся в меню исторического кафе, но исчезающие вместе с окончанием опытов с современным искусством.

Экспонаты же самой Биеннале расползаются по темным дворцам в разных сестьере Венеции для расширения экспозиции и в попытке расшевелить заснувшие готически-ренессансные архитектурные глыбы, смотрящие, как мифический влюбленный в себя Нарцисс, на свои зеркальные отражения в голубо-зеленых водах каналов.

Венеция на семь месяцев, что длится выставка, стряхивает остатки туманной дремы и снова становится сияющей в лучах софитов светской львицей, радушной хозяйкой, с достоинством принимающей у себя целый мир во имя культуры.

И как в самый первый раз в далеком 1895 году, когда славная история международной Биеннале только зарождалась, она продолжает манить к себе людей с русской душой, еще тогда поддержавших ее царственное восхождение на вершину современного искусства.