Текст книги "Те самые люди, февраль и кофеин"

12.

Джон и Шарлотта познакомились в метро. Это произошло пятнадцать лет назад. Обоим было тогда по десять лет.

Шарлотта только что переехала с родителями из Уэльса. В Лондоне была впервые и любила кататься на метро просто так, без цели, тратя на билет все карманные деньги. Дома никогда не говорила о своем увлечении. Семья жила на окраине, в Ист-Энде. Шарлотта ходила в государственную (бесплатную) школу и очень переживала из-за этого. Из-за всего остального расстраивалась не меньше. Десять лет – самый ранимый возраст для человека. Если бы не Джон, то Шарлотта могла не пережить его вовсе. Джон единственный отнесся к валлийской девочке нейтрально, без предубеждения. В школе Шарлотте никто не верил: считалось, что валлийцы – большие обманщики, не делалось исключение даже для детей. После занятий, пытаясь пересилить чувство обиды, Шарлотта ехала кататься на метро. Домой возвращалась под вечер, серьезная и с холодными глазами. Отец с пеленок требовал от нее безразличия и невозмутимости во взгляде и поведении. Он всегда стремился стать образцовым лондонцем, а потому сдерживал свои эмоции, запрещал жене плакать или смеяться, не переносил громких восклицаний дочери и ее жалоб. Отец считал, что вывел семью в свет, когда снял квартиру в Ист-Энде и устроился работать в порт. От выдержки всей семьи теперь зависело, как сложится их жизнь в Лондоне: смогут ли продемонстрировать безупречное воспитание, стать «своими» среди местных жителей, завоевать уважение и авторитет среди соседей. От такой высокой цели, от нереальности поставленной цели Шарлотта вообще захотела уйти из жизни.

Итак, ей было десять лет.

Возле школы жила бродячая собака. Хотя, собака была уже не бродячей – стала своей, школьной, сразу как поселилась возле школы. Но началось все не с собаки. Шарлотта хотела записаться в класс фотографии. В Уэльсе она с восьми лет занималась в таком классе и надеялась продолжить обучение в Англии. В Уэльсе все было очень просто: она пришла в класс фотографии, записала фамилию на доске возле двери, а потом ходила туда после основных занятий. Там было много маленьких детей, были и подростки. Все приносили фотоаппараты, пытались делать первые фотографии, гуляли по городу и делали снимки. В Уэльсе было просто. В Англии так не вышло. Сначала понадобилось заявление от родителей. Отец Шарлотты отнесся с недоверием к такому условию. Он выслушал просьбу дочери, поужинал, сел в кресло возле окна, затянулся сигаретой и стал методично просчитывать все возможные последствия, могущие возникнуть после написания такого заявления.

Благо, что фантазия у отца Шарлотты работала слабо. Думал он недолго. Шарлотта едва успела скормить свой ужин кошке Миу (самой кусок не лез в горло, так как волнение было чрезвычайным, и в голове возникали самые невероятные развязки сюжета). Кошка Миу только-только проглотила последний кусок овощной запеканки, как раздался голос отца из кресла возле окна:

– Я отказываюсь писать заявление, поскольку последствия могут быть самыми пугающими… невообразимыми!

Шарлотта пыталась возразить, но тут вмешалась мама. Она отругала Шарлотту за скормленный кошке ужин и заперла дочь в ее комнате. Что сделала Шарлотта? Она написала заявление сама и подписала его от имени отца своей рукой. При этом оправдывала отца, объясняя его отказ так:

– Он хочет казаться англичанином, и поэтому копирует наших соседей. Как они восприняли наш переезд в Англию, в этот серый старый дом? Недоверчиво. Вот он и старается так же недоверчиво относиться ко всем живым людям. Пусть. Я все равно буду ходить в класс фотографии.

Она говорила это кошке, молчаливой и благодарной слушательнице. Так получилось, что кошка была самым верным другом Шарлотты и в Уэльсе, и в Англии.

Однажды кошка была так же негативно воспринята обществом, как Шарлотта детьми и учителями в английской школе: в раннем возрасте кошка была оставлена в коробке возле мусорного бака. Шарлотта услышала ее писк по дороге из школы. Отец был против. Но Шарлотта заплакала от жалости к котенку, и отец пошел на компромисс: Шарлотта больше никогда не плачет на людях (сцена разыгралась там же, возле мусорных баков), а кошка остается в их доме и питается остатками со стола. Специальную графу в бюджете – на содержание кошки – отец категорически отказывался заводить.

Прожили и так, без графы, но с улыбкой: кошка помогла Шарлотте пережить многие события, в том числе переезд в Лондон, и стала ее сообщницей.

Заявление было передано куда следует. Но этого оказалось мало. Теперь требовалось подтвердить заинтересованность Шарлотты в занятиях фотографией. Предлагалось решить тест, состоящий из пятисот вопросов на разные темы. Шарлотта с ним не справилась. И старшая преподавательница дополнительных образовательных программ позвонила родителям Шарлотты и сообщила, что уровень развития их ребенка не соответствует тому, который предполагают дополнительные занятия. На звонок отвечала мама. Она узнала о заявлении, о тесте и тут же рассказала обо всем отцу.

Вот тогда и началась история знакомства Джона и Шарлотты. До самого знакомства в метро оставалась неделя, но в тот вечер, когда отец забыл об английской сдержанности и раскричался на весь Ист-Энд, в тот вечер Джон и Шарлота начали движение навстречу друг другу. Поутру исчезла Миу. Шарлотта торопилась накормить ее своим завтраком, но кошка не отзывалась. Девочка опоздала в школу и весь день была рассеянной. После занятий не пошла к метро, а присела возле школьной собаки и рассказала той обо всем: о фотографировании, кошке, отце и Уэльсе. У собаки были умные глаза. Ей не хотелось залаять просто так, в свое удовольствие, чтобы перебить рассказ Шарлотты. Собака молча слушала и в чем-то соглашалась с девочкой: прикрывала глаза, а потом широко их распахивала.

Вечером кошка Миу не вернулась в дом Шарлотты. Родители равнодушно пожимали плечами. Им было не до кошки. Или же они притворялись, что им все равно!

Через несколько дней школьную собаку забили камнями подростки. Шарлотта видела, как это происходило, и долго ревела над мертвой собакой, когда подростки убежали с места преступления, а прохожие фыркали и отворачивались.

Дома ее отчитали за невоспитанность. Конечно, не существовало ничего более позорного для ребенка, чем плакать на глазах у прохожих! Так сказал отец. Еще он сказал, что девочке с неустойчивой психикой непозволительно содержать в доме домашних животных. Также Шарлотте запрещалось смотреть фильмы о животных и посещать зоопарк. Отец устал терпеть детские капризы и крепко взялся за улучшение характера дочери. Излишняя плаксивость и чувствительность только вредили ее будущему.

Но что могла противопоставить десятилетняя девочка взрослым людям, двое из которых – ее собственные родители? Она сразу поняла, что ничего не сможет сделать. Стала тихой, незаметной.

А через неделю после исчезновения Миу в школе показывали фильм про природу. Учительница географии решила ознакомить учеников с тяжелой участью африканских львов. Фильм длился два часа. Львы спасали детенышей, убегали от людей с ружьями и были так похожи на людей – на хороших людей, как бабушка, дедушка, как кошка Миу, как сказочница Беатрикс Поттер и ее кролик Питер, то есть на настоящих, человечных людей, что Шарлотта переживала за них как за родных, не стесняясь никого из присутствующих.

Учительнице понравилась реакция Шарлотты. Она тоже была не англичанкой и не считала должным соблюдение особенного английского кодекса поведения. Она пришла работать в школу не так давно и пока никого не боялась. Учительнице хотелось научить английских детей сопереживать чужому горю. Она не учитывала, что некоторым детям это делать запрещено под страхом домашнего заточения, лишения сладостей или изъятия любимой кошки. Откуда ей было знать такое, если она не была англичанкой? А она была не англичанкой. Именно так.

У Шарлотты разрывалось сердце. При этом она не могла оторваться от экрана. А каждая следующая минута просмотренного фильма приносила ей только боль. К окончанию просмотра она решила, что не приспособлена к жизни, что является обузой для родителей, что позорит их в глазах честных граждан, и стала думать о смерти.

После занятий в школе села в вагон подземки и начала прикидывать, какой способ ухода из жизни наиболее подходящий – только чтобы быстро, не больно и не стыдно перед родителями.

Джон сидел рядом. Он выглядел на восемь лет, а не на свои десять. Он читал книгу и щурился. Выглядел бледным и хилым. Шарлотта нашла его внешность подходящей и задала вопрос, без которого не могла принять важное решение:

– Чем валлийцы хуже прочих?

Джон взглянул на Шарлотту свысока, закрыл книгу, сложил на груди руки и уставился в окно. После такого начала Шарлотта решила про себя: «Значит, лучше утопиться – никогда не найдут».

– А кто такие «валлийцы»? – вот что сказал Джон после паузы. В тот момент Шарлотта не знала имени собеседника. Но мы будем называть его Джон, как и следовало бы.

– Жители Уэльса называются «валлийцами». Ты что, не знал?

– Нет.

– А почему?

– Зачем? Даже если встречу валлийца, то отнесусь к нему как к любому другому человеку – ведь не станет он ходить на голове из-за того, что валлиец?

– Ну, не знаю… – Потерла ладошкой лоб Шарлотта. – Я – валлийка, и совсем не хочу ходить на голове. И вообще, я – как все остальные.

– Вижу. Так что, ответить на вопрос не могу. Я не знаю, чем ты хуже меня.

После такого диалога Шарлотта и Джон представились друг другу. Поговорили о школе, любимых предметах и учителях.

– Нашу школьную собаку забили до смерти камнями.

– Нашу едва не забили. Я разогнал мальчишек.

– Ты?! Такой худенький? Как у тебя хватило храбрости?

Джон не стал обижаться. Он изумился – впервые! – тому, что действительно не испугался пяти здоровенных мальчишек. А потом еще больше изумился тому, что мальчишки испугались его – скромного отличника.

– Главное – что разогнал. Ты куда едешь?

– Просто так, – сказала Шарлотта и вспомнила, что приготовилась умирать.

– Ты скажи, куда едешь, и я провожу тебя.

– Не знаю! Отец отругал бы меня за то, что не имею четкого плана. А у меня никогда нет планов на будущее. Вообще, я хотела умереть. Но теперь уже не знаю. Ты был в Гайд-парке?

– Десятки раз! Но могу съездить с тобой. А когда ты умираешь?

– Тебя интересует в котором часу?

– Ну, да, – Джон любил точность во времени, ему нужно было знать, сколько часов у них в распоряжении, чтобы можно было рассчитать дорогу и прогулку. Но едва он начал расчет, как подскочил на месте и ошарашенно воскликнул:

– Ты умираешь?!

Ничего не оставалось, кроме как рассказать ему все, что произошло за последнюю неделю. Это заняло некоторое время. Джон сразу понимал суть, не переспрашивал, не останавливал. Он кивал головой, будто сам встречался с такими людьми и событиями, какие выпали Шарлотте.

В Гайд-парк в тот день не добрались. Просто сидели в вагоне метро и общались. Джон проводил Шарлотту до дома и обещал навещать ее почаще. Шарлотта не стала умирать. Ей так хотелось поговорить с Джоном еще раз, что она простила всех – отца, маму, учительницу и одноклассников – и стала ждать выходного дня. Потом – следующего выходного. И так долгие пятнадцать лет. Пока они с Джоном не решили пожениться.

13.

День святого Валентина по католическому календарю песня встречала в Лондоне. Поскольку она была лишена гордыни и никогда не слышала о городе, в котором очутилась, то неудивительно, что не придала этому факту большого значения.

Ранним утром она обнаружила себя в небольшой квартире. Кроме песни, в квартире находились парень и девушка – Джон и Шарлотта. Шарлотта вышла на балкон и сказала Джону, что вскоре, вероятно, пойдет снег.

– С чего ты взяла?

– Посмотри, какое небо. К тому же, вчера передавали по радио, что будет снег.

Вдруг с соседнего балкона показалась физиономия с узкими хитрыми глазами. Джон отругал физиономию, так как испугался ее внезапного появления.

Это был сосед по имени Мэддокс. Он спросил, что за песня разбудила его так рано. Джон извинился за громкий звук. Мэддокс махнул в знак прощения рукой.

– Вы слышали? – спохватился Мэддокс. – Будет снег! Так что за песня?

Джон пожал плечами.

– Дайте послушать. Я выясню, кто это поет.

– Вряд ли. Она поется на иностранном языке. Почему-то…

– Да? А звучит, как брит-поп. – Мэддокс перегнулся через перила и взял диктофон.

– Так что со снегом? Будет? – Шарлотта вмешалась в разговор двух меломанов.

– Не точно. Вроде бы будет.

После этого Мэддокс скрылся за балконной дверью.

Теперь песня могла осмотреть и его квартиру. Она была похожа на предыдущую. Две узкие комнаты соединял узкий коридор. Потолки и окна были очень высокими, отчего постоянно хотелось поднять голову и посмотреть наверх. В то же время чувствовался дискомфорт из-за близко расположенных стен. Песня подумала: «Как в колодце». (Это была одна из ее строчек – «Как в колодце», песня не понимала ее смысла, но чувствовала, что в данном месте она подходит как нельзя кстати.)

С балкона она успела осмотреть окрестности – бегло, но цепко, запоминая запахи и особенности архитектуры. Район выглядел хмуро. Или так казалось из-за низких туч, из-за серых зданий. Здания были самых простых форм, но казалось, что они состояли из одного только серого воздуха. Воздушные серые здания висели над землей, а выше них – нависал плотный туман. Дома тянулись до горизонта, где сливались с небом. И все же было в этой картине что-то обнадеживающее…

– Снег! Ждите снег! – В квартиру Мэддокса влетело двое парней.

– Небольшой снег! – уточнил второй влетевший парень. Последовала перепалка между этими двумя, так как перед дверью они договорились не употреблять эпитет «небольшой» – в результате чего могла возникнуть более драматичная новость.

Для города, который жить не мог без дождя и тумана, снег был редким явлением и воспринимался как бедствие. Вместе со снегом могли прийти и другие несчастья. Ожидая снег, следовало помнить о них тоже. И готовиться встретить их достойно.

– Что значит «небольшой снег»? – оборвал их Мэддокс. – Всего лишь полдождя, и только! Чего так волноваться?

Мэддокс был тем счастливчиком, кто не связывал снег с приходом неприятностей, – этому было простое объяснение: Мэддокс был индусом. Не так давно он переехал с северо-запада Лондона, от родителей. И поселился в Баркинге. Этот район казался истинно английским – суровым, замкнутым, пропитанным чувством собственного достоинства. После Второй мировой войны здесь уже не было тех страшных кварталов, где жила беднота, где совершались преступления, которые невозможно было расследовать, где на улицах выступали бродячие артисты и исполняли песни на злобу дня, где люди каждый день боролись за жизнь и не знали наверняка, чем закончится эта борьба.

Если бы наша песня могла уловить настроение тех веселых песенок, которые сочинялись прямо во время выступления, при этом отражали действительность, помогали справиться с ощущением собственной ненужности – то она легко бы представила всю историю застройки и заселения района Баркинг и Дагенхэм, в котором ей довелось очутиться. Хотя, не все исчезло после перепланировки: дух старого Баркинга все же чувствовался. Песня ощутила слабое, едва заметное колебание воздуха и тут же подхватила его ритм. Она слегка изменила скорость, приглушила ударные и воссоздала некую ироническую песнь. Да, это была одна из тех мелодий, что распевались на улицах Баркинга несколько столетий назад. Горькая обида звучала в ней. И – смех над собственными неудачами.

– Не надо портить такую хорошую песню! – остановил друзей Мэддокс. Именно они решили поэкспериментировать с новой интересной композицией, и по велению сердец коренных жителей Баркинга, замедлили скорость звучания и приглушили ударные.

– А что такого? Легкая аранжировка не помешает…

– Не надо аранжировок! Вы не слышите, как она хороша?! Да какие вы после этого музыканты?! – схватился за голову Мэддокс. Вместе с друзьями он выступал в музыкальной группе. Пока они не были популярны в Лондоне, но старались. Очень старались. Особенно Мэддокс, автор и исполнитель песен.

Мэддокс с друзьями были представителями нового поколения – более нового, чем то, которое одевалось слишком ярко, вело себя слишком эпатажно, слушало слишком странную музыку и лезло из кожи вон, чтобы с беспечным видом разрушить прошлое. А прошлое не разрушалось без усилий, не разрушалось беспечно.

Да, ультрасовременное поколение вдруг обзавелось детьми – предсказуемо милыми, непослушными, гиперчувствительными, которые отчего-то решили, что непременно должны сломать все то, что существовало до них. Будто от этого могло получиться много свободного места и стало бы свободней дышать. Что? Да, им не хватало воздуха. Они ценили свободу и творчество превыше всего. Как и их родители. Только называли это другими словами. И не видели никакого сходства с идеалами предыдущего поколения – поколения своих родителей.

– Не, это старье! Такую музыку играл еще мой папаша, когда работал на фабрике.

– Не может быть! – завелся Мэддокс. – Послушай, какой звук! Это современный брит-поп, только звучащий на другом языке, из-за которого песня воспринимается иначе, чем просто брит-поп.

– Давайте уже играть.

Гараж на Баркинг-роуд чуть не разлетелся по кирпичику от последующих звуков. Группа Мэддокса с наслаждением сыграла нашу композицию, повторила несколько раз. Окна гаража выходили на Диккенс-роуд, и песню услышало полтора десятка неработающих англичан, в том числе леди Тернер.

Для леди Тернер громкая музыка ассоциировалась с вандализмом и ростом преступности середины двадцатого века – времени ее молодости. После войны усилиями молодежи создавался новый Лондон – яркий, стильный и очень опасный. Лондон прирастал пригородами и притягивал к себе талантливых художников, музыкантов, актеров. Казалось, что начинается то самое будущее, о котором фантасты писали в своих книгах – оно принадлежало молодым талантливым людям, было справедливо и прекрасно. Сама леди Тернер торопилась выказать свой протест против буржуазного образа жизни и рвалась в актрисы.

Хорошо, что была вовремя остановлена папой-банкиром и мамой-аристократкой. Ведь ничего хорошего из той затеи не вышло бы: молодые талантливые люди стали всего лишь орудием для умножения капиталов нескольких хитрых пожилых людей.

Были в этом и плюсы: Баркинг и Дагенхэм перестал быть районом для бедных. В нем было не так престижно, как в Челси, зато дешевле! Леди Тернер, вдова и сирота, не проработавшая ни одного дня, проживала накопленный отцом капитал. И все бы хорошо, но по соседству с ее роскошной квартирой в пять комнат находился гараж, где наглые юнцы повадились пиликать на своих чудовищных инструментах, которые они называли «музыкальными».

– Слышите? – закричал один из друзей Мэддокса. – Она уже кричит. Скоро начнет барабанить в дверь.

– И что? Может, испугаемся и уйдем? Что ты предлагаешь?

– Играть громче!

Когда они устали играть, когда наступила тишина, все почувствовали, как в воздухе запахло бедой. За дверью не было громогласной леди. И вообще, улица стихла.

– Мэддокс, иди, посмотри, что там!

– Да, сам иди… Я занят.

– Чем это ты занят? У нас перерыв!

– Я кое-что придумал и пытаюсь запомнить… на будущее. Вдруг это поможет нам стать знаменитыми?

– Я пойду сам. Тьфу на вас.

Второй друг Мэддокса вышел из гаража и вернулся не скоро. Он был напуган, когда вернулся. У него дрожали руки, а уши покраснели.

– Там… снег!

– Снег?!

– Как? Ведь обещали завтра! Куда такое годится? Мы не готовились! Почему сегодня?

– Не может быть!

Выбежали на улицу, чтобы убедиться лично. Правда, пошел снег. Он принес тепло. Друзья-музыканты огляделись по сторонам. Нет, никакой опасности поблизости не было.

– Где же почтенная леди? Опаздывает сегодня…

– Наверное, навещает могилу своего дорого друга.

– Кого это?

Мэддокс прищурился, подождал, пока друзья успокоятся, и начал свой рассказ:

– Я слышал от… своей соседки, которая… приходит в дом леди Тернер… для уборки, от… Мэри, что леди Тернер дружила с Робертом Фредериком Челси Муром – великим Бобби Муром…

– Да ты что!

– Как?!

– …тем самым, что получил Кубок мира в шестьдесят шестом…

– От самой королевы!

– Чемпион и капитан!

– …Да, совершенно верно. Они были знакомы и часто общались. Кажется, жили по соседству в детстве, но не могли дружить, так как принадлежали к разным слоям общества. А в шестидесятые годы классовые барьеры ненадолго рухнули, и знаменитыми становились вовсе не дети аристократов, а выходцы из низов – не все, конечно, а самые талантливые…

– Сейчас такого нет!

– Вот нам бы – в то время!

Мэддокс согласился, что сейчас такого не встретишь – чтобы простой парень с окраины выбился в люди благодаря собственному труду, стал играть за сборную страны и прославил ее…

Мэддокс с друзьями хоть и были патриотами, но не настолько, чтобы «болеть» современным футболом. Они работали где придется, а все свободное время репетировали в старом гараже. Мечтали ли они о славе? Вряд ли. Пока им хотелось просто заниматься любимым делом. Но, как показывала практика, именно с такого желания и начинался великий путь.

А между тем они не догадывались, что в доме, рядом с их гаражом, в восьмидесятом году родился мальчик, которому по происхождению полагалось жить всю свою жизнь в пригороде и не сметь повернуть голову в сторону центральных районов.

Но он решил иначе и стал одним из лучших центральных защитников мира, настоящим лидером футбольной сборной…

Когда песня оказалась в доме леди Тернер, было уже довольно поздно. Мэддокс с друзьями, не дождавшись скандального прихода пожилой леди, озаботились состоянием ее здоровья и решили навестить.

Леди Тернер обрадовалась приходу молодых людей. Она не удивилась их просьбе поговорить о Бобби Муре – напротив, ей доставляли удовольствие воспоминания молодости.

– Наш район поставляет лучших защитников для сборной Англии! Мур, Терри – лучшие – отсюда! – заметила леди Тернер.

Кто-то спросил ее, почему она любит футбол.

– Он не признает сословий. На поле все равны – и простые, и богатые. Так устроена игра, что исход зависит от воли, мужества и мастерства!

– Вы сказали – Терри? Он тоже из Баркинга?

– Из самого что ни на есть настоящего Баркинга, молодые люди! Вот вы играете на своих скрипках, действуете мне на нервы, а могли бы сходить на стадион и «поболеть» за футбольную команду.

– Нам не интересно, к тому же, не «скрипки», а – гитары…

– Мы – творческие люди…

– Зачем нам это? Мы же – не спортсмены…

– А вы и не должны быть спортсменами. Творчества и в футболе хватает. Знаете, что для меня футбол? О! Это – жизнь. Без него я бы задохнулась. Чопорная семья, законы и правила – везде, просто так не подойдешь к человеку на улице и не заговоришь – сочтет за отщепенку… Тяжело! А на стадионе – так просто, так легко – свободно выражать свои эмоции!..

Леди Тернер проводила гостей и набрала номер внучки – Тэссы.

– Ты права, – сказала леди Тернер. – Они занимаются делом. Можешь знакомить своего Мэддокса с родителями – я вас поддержу.