Текст книги "Те самые люди, февраль и кофеин"

Все, о чем он мечтал, возвращаясь с рынка, приснилось ему в ту же ночь. Был там и велосипед, и мешок риса, и достроенное здание, и следующий строительный объект, и спрятанные деньги, и купленный участок земли, и – самое главное – были любимая девушка, свадьба и рождение ребенка.

Русская девушка Ольга, больше всего на свете уважающая обряд похорон, сильно бы разочаровалась в темном человеке, узнай она, что он, этнический китаец, совсем не мечтает о роскошных похоронах. Впрочем, данный конкретный человек уже успел разочаровать ее, когда выхватил из рук плеер и скрылся в неизвестном направлении. Так что о его роскошных похоронах не могло быть и речи: Ольга еще вчера упросила китайских богов лишить его такой чести.

8.

Поутру Патрику – этническому канадцу – захотелось быть не просто преподавателем английского языка, направленным в глубь Китая для работы в провинциальном университете, а – эмигрантом.

В последнее время Патрик был всерьез увлечен творчеством писателя Ивана Бунина, особенно его поздними рассказами, написанными в эмиграции, и воображал себя в роли такого же вынужденного эмигранта. Тем более, он действительно ощущал себя чужим в Китае, а далекую родину отчаянно идеализировал и очень хотел вернуться туда, но пока не мог, будучи связан условиями годового контракта.

По всему выходило, что он очень походил на господина Бунина, и отрицать это дальше становилось трудно. Итак, утром восьмого февраля Патрик захотел быть эмигрантом. За окном прогремел трамвай. Этот звук разбудил Патрика и одновременно напомнил ему один из лучших рассказов Ивана Бунина.

Читая книги, Патрик отключал фантазию и полностью полагался на воображение автора. С Буниным ему повезло: великий русский писатель изображал быт, наружность героев и их чувства так подробно, что не приходилось додумывать.

Удивительным было то, как Патрик реагировал на страдания героев: он плакал, не выпуская книгу из рук. Следует ли говорить, что в свои двадцать пять лет Патрик ни разу не сходил от любви с ума? Это становилось понятно сразу, стоило только взглянуть на толстые стекла его очков, за которыми невозможно было разглядеть пару серых глаз. А раз глаза скрывались, то не могли встретиться с глазами очаровательной незнакомки, в результате чего не вспыхивала искра, не завязывалось знакомство, не рождалось прекрасное чувство, ради которого и о котором Бунин создал такие произведения, над которыми Патрик пролил столько слез.

Патрик не был плаксой. В таких случаях он становился проводником между книгой и внешним миром: плакал не он, а автор. Возникшее у канадца желание быть эмигрантом, кстати, являлось одним из проявлений живого воображения писателя Ивана Бунина. Именно он подбил Патрика на приключение сегодняшнего дня.

Трамвай прогремел в восемь утра. Это был знак, побуждение к действию. Патрик проснулся и стал медленно, тщательно готовиться к выходу из дома. Он занимал двухкомнатную квартиру в пятиэтажном старинном корпусе для преподавателей. Патрик попал сюда прямо из Канады. Он с самого начала знал о месте работы, о статусе и малопрестижности университета, но не придал этому большого значения. Более того, поначалу он радовался, что будет жить в тихом пригороде, где можно дышать чистым воздухом, есть натуральные продукты и работать в полсилы.

Конечно, вскоре он понял, что заблуждался насчет воздуха, тишины, а особенно – насчет полсилы. Здешние студенты хоть и были малочисленными, но отличались особенным прилежанием и находили преподавателя в любом уголке студенческого городка, окликали его издали, размахивали учебниками и донимали вопросами.

Патрик был здесь не единственным преподавателем-иностранцем. Этажом ниже, например, жил бельгиец по прозвищу Тинтин. На одном с Тинтином этаже – американка Фокси (возможно, это было прозвище). Где-то неподалеку, а может, в другом подъезде, проживала ее лучшая подруга – Маргарет, также американка. Всякий раз, заглядывая к Фокси, Патрик заставал Маргарет там, втроем они говорили на родном языке, радовались этому, потом расходились по своим квартирам, но он никогда не обращал внимания, поднимается Маргарет этажом выше или же выходит на улицу, чтобы перейти в другой подъезд. Он никогда не думал о Маргарет, поэтому не знал точно, где она живет.

Тинтин присоединялся к ним редко. Чувствовал, что между ним, европейцем, и тремя североамериканцами существует какая-то преграда, которую не смогли разрушить даже экзотические пейзажи и влажный климат восточной страны.

Патрик постоянно говорил о культуре Запада и бескультурье Востока. Кстати, он относил к Востоку и Бельгию, путая ее с Болгарией, а Болгарию – с Боливией. То есть он полагал, что рядом с Боливией – страной, глухой до безобразия – находится Болгария, настоящее, международное название которой – Бельгия, как раз то место, откуда Тинтин приехал учить английскому языку китайцев, языку, который сам, по мнению Патрика, в принципе не мог знать.

Тинтин знал географию очень хорошо, был воспитанным и долго не мог понять, почему Патрик при встрече вместо слов приветствия машет ему рукой. Патрик же просто боялся услышать искаженную родную речь. Зря он боялся: Тинтин говорил по-английски правильно, как истинный лондонец, и преподавал, как надлежало настоящему носителю языка, так что его ученики считались лучшими в университете. Но Патрик был упрям, как черт, избегал встреч с Тинтином и всякий раз затыкал уши, когда кто-нибудь нахваливал бельгийца.

Вот такой был Патрик. Отчего бы ему не сделаться эмигрантом, посчитал он сегодняшним утром, если он похож на аристократа, образован, умен и начитан. Опыт многих поколений миссионеров, потерпевших поражение во всех восточных странах, был неизвестен Патрику. Как, вообще, было неведомо многое другое из мирового опыта, за исключением английской литературы и переводов литературы зарубежной. Патрик не боялся трудностей, так как не знал об их существовании. А знать что бы то ни было, кроме литературы, он не хотел.

Не так давно он приобрел длинное пальто с высоким воротником и деревянными пуговицами, шляпу и зонт-трость. Сегодня, нарядившись для прогулки, потренировался перед зеркалом в бесстрастном выражении лица, какое наверняка было у Бунина. И остался доволен своей новой ролью.

Патрик выглядел безупречно. В самом начале прогулки ему удавалось сохранить надменное выражение лица, держать спину прямо, а подбородок – высоко. Но через несколько шагов он стал вдруг спотыкаться, терять равновесие и хорошее настроение, так как неподалеку от его дома, за высоким забором студенческого городка, возводилось новое здание, а его строительство было таким шумным, скрипящим и стучащим, что оставаться эмигрантом далее не получалось. К тому же, там, наверху кто-то распевал песни на непонятном языке.

Патрик вышел за территорию студенческого городка и пошел вдоль его восточной стены, пока не попал на строительную площадку.

Охрана уважительно оглядела шляпу и зонт, забыла спросить документы и молча проводила Патрика взглядом. Его же тянуло на самый верх, где суетилось много людей, где была сосредоточена деятельность, откуда доносилось пение.

Да, именно наверху кто-то пел. И именно это раздражало Патрика больше всего. Он был уверен, что Иван Бунин, будь тот на его месте, точно бы не стал терпеть такую наглость, как пение, во время своей прогулки, а поднялся бы на самый верх здания и не постеснялся бы в выражениях, чтобы поставить нахала на место, преподать остальным хороший урок, а потом, в приподнятом настроении и при полной тишине, продолжил бы путь.

На него самого никто не обратил внимания. Будто иностранец был тут не в новинку. Будто китайские рабочие каждый день видели светлокожих людей в шляпе и с зонтом. Так оно и было. Действительно, иностранцы часто появлялись на строительном объекте, наблюдали, советовались с бригадиром. Патрика сочли за одного из подрядчиков. Патрик был расстроен: никто не различил в нем эмигранта. Он размышлял. Если бы его заметили, думал он, то стали бы почтительно вести с ним беседу. А так, похоже, приняли за туриста. Что могло быть хуже? Турист – праздный, наивный, отчасти глупый человек, готовый восхищаться каждым метром непохожей на родную земли, – считал Патрик. Туристу зачем-то нужно видеть старинные постройки, с жадностью фотографировать и снимать на видео каждое второе дерево и записывать за экскурсоводом бесполезные исторические факты, которые никому в принципе не могли пригодиться. Нет, туристом он бы никогда не стал. Чтобы доказать свою аристократичность, Патрик обратился к первому попавшемуся рабочему и сказал по-английски:

– Я вовсе не турист, я – эмигрант. Ясно?

Китайский рабочий замахал руками, подзывая соотечественников. Рабочие окружили Патрика, ощупали шляпу, отобрали зонт и рассмотрели его конструкцию. Потом стали совещаться:

– Хороший зонт. Надо бы показать его в нашей деревне, чтобы они там организовали производство таких зонтов. Будут продавать иностранцам и заработают много денег.

– Да, точно, так и надо сделать. Ты прав. Спроси у иностранца, сколько он хочет за зонт.

– Почему я?

— Ты лучше меня говоришь по-иностранному. Спроси. А то он уйдет.

– Пусть спросит Младший Чжао. Он говорит по-английски, а я не умею. Пусть он спросит.

– Где Младший Чжао?

– Поет. Поет что-то со вчерашнего дня. Уже надоел. Ни слова не понимаю из того, что он поет.

– Младший Чжао!!! Иди сюда, есть срочное дело! Мы скоро разбогатеем!

Прибежал Младший Чжао – темный от загара, молодой и шустрый китаец.

– Что нужно делать?

– Спроси у этого иностранца, сколько стоит его зонт. Мы отправим зонт в нашу деревню, они там придумают, как собирать такие зонты, и мы разбогатеем!

– А кто это такой? Из начальства?

– Нет, разве не видишь? Бригадир Лю не смотрит в его сторону – значит, просто человек, со стороны. Может, студент. Или журналист. Сейчас их много в нашем городе. Спроси. И поторгуйся. Мы согласны на десять юаней. Давай!

Младший Чжао потер темный лоб ладонью, подумал и обратился к Патрику на английском языке с таким сильным акцентом и недопустимыми ошибками, что тот покраснел от неловкости за Младшего Чжао, мысленно причисляя его к ученикам Тинтина.

– Пожалуй…ста, привет, да, нет, сколько есть или мало, десять или да, так-то. Итак?

Патрик попытался изобразить бесстрастность, но получилось это плохо. Молчавшие китайцы зашикали на Младшего Чжао, сообразив, что тот спросил неправильно.

– Сколько? – сказал кто-то, указывая на зонт.

Каждый китаец с детства знал английское слово «сколько», даже если не учился в школе. Иностранцы, находившиеся в Китае, использовали это слово чаще всего, и местные жители невольно заучили его.

– Тысяча юаней, – уверенно, с улыбкой, ответил Патрик. Он гордился своим зонтом, который действительно обошелся ему в тысячу юаней. Зонт был изготовлен в Англии, привезен в Китай на пароходе, оттого и стоил так дорого. Зато о его качестве можно было написать поэму.

Китайцы опешили. Никогда они не слышали, чтобы зонт стоил так дорого. За неделю работы на стройке они не получали так много. Никто не поверил словам Патрика.

– Он врет, чтобы продать зонт втридорога. Каково, а?

— Пусть забирает зонт и катится домой.

– Чего они ищут в нашей стране? Олимпиада давно закончилась. Ходят тут, смотрят. Где наша охрана?

– Бригадир Лю, подойди сюда.

– Чего стоите? Кто будет работать?

– Он мешает. Вот он, да. Выгони его. Просит за зонт тысячу юаней!

– Сколько? Да он что, бредит? Где видано, чтобы за зонт платили тысячу юаней? Я не плачу вам столько за неделю работы!

– Вот и прогони его!

– Друг, товарищ, господин! – сказал бригадир Патрику: – Здесь грязно, шумно и воняет. Погуляйте на земле. Там как раз февраль, и скоро весна. Чао!

Патрик повиновался. Спускаясь по лестнице, он снова услышал песню. В тот момент он вспомнил, что поднимался на двадцатый этаж строящегося здания как раз из-за песни.

Он вернулся, нашел тощего китайца, что-то сказал ему, тот согласно закивал и что-то вытащил из своего грязного комбинезона, протянул это Патрику, а взамен получил зонтик.

Погрузившись в размышления, Патрик не совсем забыл об образе эмигранта, он зачем-то позвонил Маргарет и сказал: «Со мной произошло нечто невероятное», а Маргарет в это время смотрела на него из окна.

Девушка не могла оторвать взгляд от прямой спины, высоко поднятого подбородка и надменного выражения лица канадца Патрика, который шагал медленно, с достоинством, и в своем безупречно сшитом пальто и шикарной шляпе напоминал аристократа-эмигранта.

– Ему бы еще трость в руки, и тогда он был бы безупречен, – сказала Маргарет. – Хотя, без трости даже лучше.

Зонта-трости действительно не хватало. В тот момент деревня Ичжэнь округа Фулинь провинции Ляонин, КНР, впервые за свою историю приближалась к сути «экономического чуда», которое уже вывело целую страну в мировые лидеры, но пока не затрагивало данную конкретную деревню. Теперь же ситуация менялась к лучшему: добротный английский зонт лежал на девятнадцатом этаже недостроенного здания – в центре Даляня его выменяли на ненужный им компакт-диск жители деревни Ичжэнь, временно подрабатывающие там.

9.

Фокси привыкла выражать мысли со всей возможной прямотой.

– Патрику померещилось, – сказала она. – Или же он сам придумал. Может, ему просто показалось. Сама знаешь, какой он странный. Во всяком случае, по телевизору ничего не говорили об этом.

– И что, раз не сообщили по телевизору, значит, ничего и не было? – изумилась Маргарет.

Фокси осуждающе покачала головой. Маргарет стало стыдно. Сколько она знала Фокси, столько стыдилась собственной наивности.

– Патрик вырос в другой стране, – тихо и мягко сказала Фокси, положив ладонь на плечо Маргарет.

Маргарет ждала пояснения, но Фокси молчала.

– Ну, и что? Что Патрик вырос в другой стране – это я знаю. В Канаде. Он говорил. Там что, люди другие? Или телевизоров…

Фокси была на пять лет старше Маргарет и Патрика. Весной ей исполнялось тридцать. Прожитые годы убедили ее в том, что американская культура сильнее остальных. Что она не глубокая, не древняя, не прекрасная, но – более массовая, а потому более сильная.

– Вот какое у нас с тобой было детство? – обратилась она к Маргарет через минуту. – Нас любили и оберегали с пеленок, баловали и не отпускали далеко и надолго от родного дома. Да?

– Да.

– И в результате мы выросли настоящими американцами – влюбленными в жизнь, любопытными и уверенными.

– Ты хотела сказать, самовлюбленными и самоуверенными…

Фокси легко согласилась. Маргарет это не понравилось. Она стала искать подвох. Фокси тем временем продолжала:

– Мы хотя бы любим себя, а вот твой Патрик…

– Он не мой!

– …никого не любит. Не только себя, но и окружающих тоже. Сказывается происхождение. В Канаде люди довольно холодны в общении, грубы и жестоки. Отсюда их желание приукрасить действительность, выдумать историю, похвастаться или соврать…

– Патрик не соврал!

– …но что с него взять? Он хотя бы не делает ошибок, когда говорит. И на том спасибо. Китайцам до него далеко…

– Не трогай китайцев! Они старательно учатся!

– …Вот он идет, кстати. Смотри-ка, пальто у него какое-то… королевское. И шляпа соответствующая. Ты про них говорила вчера? Что в них такого особенного? Ты вчера замучила меня рассказом о пальто и шляпе Патрика, а тут, оказывается, и смотреть не на что. Как клоун.

– Сама только что сказала, что пальто – «королевское», – насупилась, сжалась и раскраснелась Маргарет.

Она обрадовалась появлению Патрика, но не посмела выбежать навстречу ему, как планировала две минуты назад. И все же Фокси заподозрила неладное. Пристально поглядела на Маргарет и вдруг зацокала языком. Но не успела высказаться. Помешал стук в дверь. Это был Тинтин. Зашел в комнату Фокси, забыл поздороваться и сразу спросил, почему национальные соревнования по американскому футболу называются мировым чемпионатом, если в него играют только в США.

Фокси нравился Тинтин. И своей внешностью, и поведением этот бельгиец походил на американского пожилого тинейджера. Фокси сводила с ума его страсть к электронике и технике, умиляла озабоченность внешним видом, казалась симпатичной привычка ежедневно приобретать новую оригинальную футболку.

Фокси и Тинтин одинаково любили пирожные с газировкой и мороженым. Только оба немного стеснялись своей слабости. Даже не догадывались, что довольно упитанными они стали по одной и той же причине.

– Ой, какая яркая надпись! А что здесь написано? – спросила Фокси, указывая на футболку Тинтина.

Футболка была новой, купленной только что. На ней было изображено слово на французском языке.

– А, это так, для красоты. Что-то типа… Ну, во Франции считается шиком, когда собеседник просит… Это значит, что ты ему нравишься… Не то, чтобы совсем нравишься… Весьма симпатичен, и все такое. Братья по разуму, короче.

Маргарет спросила:

– Ты слышал, что произошло с Патриком?

– Нет. Я вообще о нем ничего не слышу вот уже полгода. Он прячется от меня, что ли… Что с ним случилось?

Маргарет покосилась на Фокси, как бы прося у нее разрешения рассказать все так, как было на самом деле. Фокси не могла позволить Маргарет испортить пересказом историю, случившуюся с Патриком, и начала сама:

– Патрик больше похож на англичанина, чем на американца, если относить его к какому-то конкретному этносу…

– Фокси, я прошу тебя, не надо так говорить, – пролепетала Маргарет.

– …он необычайно нежный, обособленный. Отсюда и его недостатки. А из недостатков следуют все дальнейшие события, которые случались с ним, и вот, наконец, привели к такому… Ты садись, я еще и не начинала рассказывать саму историю, случившуюся с Патриком.

Тинтин присел на ручку кресла, его глаза беспокойно забегали, пытаясь уловить смысл истории, произошедшей с Патриком, до начала самого рассказа. Он тщетно старался прочитать по лицам американок, что же все-таки произошло. Его съедало любопытство. Заерзав на месте, он протянул руку к коробке с печеньем.

Фокси с удовольствием отметила про себя, что Тинтин, все же, был достаточно приятным человеком. Мало кто из ее знакомых любил такое калорийное печенье.

– Ты не волнуйся, Патрик жив, – сказала Фокси и загрустила. Она подумала, что, если удастся выйти за Тинтина замуж и уехать на его родину в Бельгию, то придется расстаться с мамой и папой надолго, а также с братом, собакой и сотней коров с их фермы, а пережить эту разлуку ей будет очень тяжело.

Тинтин испугался за Патрика так сильно, что не успел уловить мечтательный взгляд Фокси, обращенный к нему. Он вскочил и крикнул:

– Что произошло?! Скажете вы, наконец, или мне звонить в полицию?

За его спиной открылась дверь, в комнату степенно вошел человек, который также не посчитал нужным поздороваться. Тинтин оглянулся на звук шагов и радостно закричал:

– Патрик, ты живой! Фокси уже похоронила тебя! Ты как, ничего? Что болит? Сломал что-то? Заболел? Может, тебя побили на улице?

Тинтин запрыгал вокруг Патрика, то и дело похлопывая его по плечу. Пытался даже взъерошить волосы, но Патрик отстранился от бельгийца, отошел к окну, скрестил руки на груди и важно произнес:

– Так, значит, похоронила! И где же?

Американки оглушительно захохотали. Таким образом они продемонстрировали, что должным образом поняли шутку Патрика. Их смех был хоть и громким, но все же искренним, и Патрик улыбнулся. Так получилось восстановить дружеские отношения.

Устроившись за столом, девушки, не переставая, расхваливали чувство юмора Патрика и продолжали хохотать. Только Тинтин молчал. Ему хотелось побыстрее узнать историю, произошедшую с Патриком, но он также знал, что бесполезно торопить друзей.

Действительно, пока каждая из американок не высказала, что именно почувствовала, поняла, подумала, когда Патрик спросил, где он похоронен, пока все они не обсудили его фразу и свою реакцию – пока все это не произошло, они ничего не рассказали о той истории, которая интересовала его больше всего.

– Только все равно не могу поверить, что диск упал тебе на голову! – сообщила Фокси, отсмеявшись.

– Правда! Я шел по тротуару, возле стройки, а сверху на шляпу опустился компакт-диск, и я бы даже не заметил его, если бы моя студентка, которая шла навстречу, не сказала мне об этом. Удивился, но все же снял шляпу и, правда, увидел диск. Вот он! Смотрите!

Маргарет взяла диск из рук Патрика, затем бережно передала его Фокси, а та – Тинтину. Помолчали. Потом заговорили разом:

– Так это и есть история, «которая случилась с Патриком»?

– Патрик, я тебе верю!

– Не говори глупостей, дружок!

Патрик усмехнулся, будто бы ожидал услышать именно такие слова. Сначала ответил Фокси:

– Это не глупости. Можешь спросить у моей студентки.

Потом поблагодарил Маргарет улыбкой и пожал Тинтину руку, сказав при этом:

– Привет, друг! Давно тебя не видел! Ты где пропадал?

Вместо ответа прозвучал хохот американских девушек. Они снова посчитали, что Патрик пошутил. С ними заодно посмеялся и Тинтин, негромко, легонько.

– Тинтин, а что означает твое прозвище? – заинтересовался вдруг Патрик.

– Это имя героя комиксов. Ты что же, не слышал о корреспонденте Тинтине, который здорово разоблачал иностранных агентов и шпионил сам? Самый популярный комикс в Европе.

– А при чем здесь ты?

– Так я – фанат Тинтина, с детства. У меня в Бельгии есть все комиксы про него. Несколько сотен журналов. Некоторые повторяются, но все одинаково мне дороги.

Фокси спросила, как на самом деле зовут Тинтина.

– Патрик.

– Нет, серьезно. Как тебя зовут?

– Патрик! Как и его, вот, – сказал Тинтин, указывая на Патрика.

Прошелестели удивленные восклицания.

Американки вели себя в этот день, как всегда – выглядели милыми, озорными и дружелюбными. Они готовы были поддержать любую тему, лишь бы всем стало весело и интересно:

– А как вы думаете, почему родители назвали нас именно нашими именами, а не какими-то другими?

– Потому что наши имена нам подходят, – быстро сообразила Маргарет.

– Это такая наша судьба, – вздохнул Патрик и предложил: – Давайте послушаем диск. Как он свалился мне сегодня утром на шляпу, так я и не слушал его. Неспроста же он упал! А один слушать я боюсь.

Все согласились с тем, что одному слушать диск не стоило. Притихли и позволили Фокси включить проигрыватель. Зазвучала песня.

Они слушали и раздумывали, кто посоветовал родителям дать им, новорожденным, именно такие имена. Когда песня закончилась, Фокси и Маргарет похвалили ритм, но заметили, что ни слова не поняли, так как слова звучали по-французски.

– Это не французский, – возразил Тинтин.

– Тогда какой язык?

– Не знаю. Точно, это не английский и не французский. Любой другой европейский.

Вдруг Патрик вскочил на стол. Он выглядел потрясенным. Как будто понял, отчего мама и папа назвали его Патриком, а не любым другим именем. Он некоторое время собирался с мыслями, пытаясь сказать что-то важное.

– Имен всегда будет много… И самых разнообразных… Это не важно… Язык, иностранный язык и язык родной – это обман, мы можем понимать и без переводчиков и без знания языков… Но мы не хотим понимать! Вот я сейчас слушал и думал, почему диск упал именно мне на шляпу. Что он хотел этим сказать?

Патрик выразительно посмотрел на потолок. Вслед за ним все присутствующие посмотрели на потолок. Маргарет вскрикнула, увидев на потолке лампу.

– Да, я то же самое подумал: я в душе вскричал от негодования. Мы не будем понимать друг друга, пока не захотим!

Фокси и Маргарет прыснули со смеха. Они пытались сдержаться, закрывали рот руками, но их смех все равно вырвался и достиг ушей Патрика. Заметив, что Патрик улыбается, Фокси и Маргарет схватились за животы и расхохотались без стеснения. Им было так весело, что всем остальным тоже стало весело: Тинтин придвинул коробку с печеньем поближе и улыбнулся своим мыслям, а Патрик запрокинул голову и стал протирать лампу рукавом рубашки, тихонько посмеиваясь.

Маргарет думала: «Как ловко он сообразил, что песня-то – американская!»

Тинтин думал о том, какое вкусное печенье покупает Фокси.

Фокси же ни о чем не думала. А если бы подумала хоть о чем-то, то все присутствующие непременно бы узнали об этом. Фокси никогда не держала в секрете свои мысли и привыкла высказываться прямо, без обиняков.