Текст книги "Отвергнутая"

Бес зашипел, выгнулся дугой, и тут же худое тельце схватили огромные когтистые лапы – это был Болотник. Он стал рвать и трепать нарушителя его спокойствия, и над болотом снова раздался оглушительный визг. Вырвав нечистому сначала ноги, а потом руки, Болотник одним мощным движением оторвал волосатую круглую голову от тощего туловища.

Подбросив голову в воздух, он поймал её и зашвырнул за ближайшую кочку. Голова беса укатилась в безопасное место и замерла в густой болотной траве, тихо поскуливая. Ванька наблюдал за всем этим и вдруг почувствовал, что в его руках зашевелился, закряхтел ребёнок. Он отогнул край одеяла и увидел, что младенец весь покраснел, сморщился и собрался кричать. Ванька замычал, но никто не взглянул в его сторону.

– Ты убил этого пакостника? – спросила Мизгириха, обращаясь к Болотнику.

Болотник грозно глянул на старуху и ответил:

– Такого невозможно убить. Нечисть живуча. Отрастит новые руки и ноги и снова отыщет себе хозяина.

– Ох и гадкое у тебя болото, батюшка! Кого только тут нет! – воскликнула старуха.

– Какое есть, ведьма Мизгириха! – отозвался Болотгик.

Мизгириха махнула ему рукой, и он стал медленно погружаться в воду. В это самое мгновение Ванька увидел, что тело Прасковьи всплыло и лежит на поверхности мутно-зелёной воды. Он громко замычал, передал ребёнка Мизгирихе и торопливо пошёл по болоту, с трудом переставляя ноги в топкой жиже. Ребёнок кричал изо всех сил, требуя материнского молока, и всё внутри Ваньки трепетало от страха. Жива ли Прасковья?

Подойдя к ней, он увидел, что глаза её открыты. Вздох облегчения вырвался из его груди. Прасковья равнодушно и безучастно смотрела в серое небо, а потом глаза её снова закатились. Ванька подхватил её из воды и понёс к берегу. Какое-то время они молча шли по лесу друг за другом: Ванька со своей драгоценной ношей на руках шёл первым, а за ним плелась старуха, прижимающая ребёнка к впалой груди.

Лицо Мизгирихи было измученным и усталым. Она брела по лесу всё медленнее, а когда она совсем выдохлась, окликнула Ваньку и села на землю перевести дух.

– Это ведь ты посадил в бабёнку нечистого? – скрипучим голосом спросила старуха, когда великан опустился на землю рядом с ней.

Ванька хмуро взглянул на Мизгириху и опустил голову.

– Молчи, я и сама знаю, что ты, – ехидно ухмыльнулась старуха.

Она хлопнула великана по спине и захохотала.

– Ну и правильно. Она сама с тобой в лес ни за что бы не пошла. Небось, добрая сотня женихов была у такой красавицы в селе, а тут ты, дурак немой…

Ванька натужно закряхтел, лицо его покраснело от стыда.

– Ничё, Ваня, ничё, – тихо проговорила старуха, – иногда к истинному счастью путь один – через боль и муку. Теперича она, эта бабёнка, будет с тобой счастлива, я и гадать не буду – нутром это чую…

Когда они дошли до избушки Мизгирихи, Ванька опустил Прасковью на мягкий ковёр из мха, нагретого солнцем. Только тогда Прасковья очнулась от забытья и с удивлением взглянула сначала на Ваньку, а потом на старуху Мизгириху. Губы Прасковьи задрожали, на глазах выступили слёзы. Ванька протянул ей кричащего младенца, и Прасковья прижала его к груди, капая на красное личико крупными горячими слезами. Успокоившись и вдоволь налюбовавшись на новорождённую дочку, Прасковья подозвала к себе Ваньку, прильнула к нему и крепко обняла.

– Не знаю, как ты это сделал, Ваня, но ты спас от смерти и меня, и мою доченьку! – прошептала она. – Я теперь тебя от себя ни на шаг не отпущу.

Девочка заплакала, требуя еды, и Ванька смущённо отвернулся, чтобы Прасковья могла без стеснения накормить её. Он уставился куда-то в небесную высь – туда, где верхушки самых высоких сосен и елей сплетались между собой. Лицо его было спокойным и серьёзным. Что было у великана в голове в тот момент? Раскаяние или радость?

Старуха Мизгириха сначала смотрела на Прасковью – грязную, лохматую, оборванную, но счастливую, а потом подсела к Ваньке и прошептала ему на ухо:

– Знала я, что всем спокойнее будет, если ты немым станешь. Тайны леса ты, внучок, все знаешь, но никому не расскажешь. Это правильно. Не надобно про такое людям знать. Ты на меня больше зла-то не держишь за то, что я язык-то у тебя отщёлкнула? Не держи! Другого выхода у меня не было. Я ведь предупреждала: выйдешь из леса только немым… Зато вон я тебе какую силушку богатырскую в телеса нашептала! Экий ты великан вырос.

Ванька молчал, он по-прежнему задумчиво и серьёзно смотрел в небо, и старуха так и не поняла, простил он её или нет.

* * *

Солнце ярко светило, пробиваясь сквозь кроны деревьев к земле, лаская её теплом. Мизгириха улыбалась некрасивой, беззубой улыбкой, глядя в нежное личико новорождённой девочки, которой Прасковья дала имя Весна. Когда они вернулись с болота, она грозила Ваньке, чтобы он уводил бабу с дитём подальше от её дома. Но Ванька медлил, давая Прасковье время, чтобы оклематься после всего, что она пережила. Мизгириха ворчала, но охотно возилась с младенцем. Дети дарят старикам жизненные силы и воспоминания о молодости.

Сейчас пришло время прощаться. Весна спала, посасывая во сне маленький кулачок, а старуха улыбалась, думая, что её никто не видит. Достав из кармана крошечный узелок, она нашептала на него несколько слов и надела верёвочку с узелком на шею младенцу. Она слышала, как сзади к ней тихонько подошла Прасковья.

– Ну всё, бабонька. Забирай свою Веснянку. Теперича моя молитва вместе с твоею полюбовью её хранить будут. Да не забывай наговоры от болезней, которым я тебя обучила!

Старуха помолчала, задумавшись, а потом снова заговорила:

– Ну всё, ступайте уже отсюдова, бабонька. Ты очистилась, кликать теперича не будешь, больше тебе здесь делать нечего. Вам жить пора, а мне – помирать уж скоро.

Прасковья обняла старуху.

– Спасибо тебе за всё, бабушка Мизгириха! Если бы не ты…

Прасковья замолчала, лицо её сморщилось, и по щекам покатились слёзы.

– Ой, всё! Полно! – недовольно воскликнула старуха. – Не меня благодари, а Ваньку. Это он с тобой тут, как с грыжей, носился по лесу!

Старуха небрежно махнула рукой, прощаясь, и Прасковья пошла к Ваньке, стоящему между деревьями. Старуха окликнула её на полпути.

– За внучка-то моего крепче держись, бабонька. Он хоть и сказать не может, но любит тебя крепко. С ним не пропадёшь теперь.

И уже тише, чтобы Прасковья не услышала, старуха добавила:

– Ох, любовь-полюбовь… Сначала на глупости подталкивает, потом на подвиги. Ладно хоть всё путём закончилося…

Прасковья ещё раз помахала Мизгирихе и, повернувшись к Ваньке, улыбнулась ему. Улыбка была искренней и счастливой. Она уже и сама всё это знала: знала, что Ванька вовсе не дурак, знала, что он добрый, сильный и заботливый, знала, что он настоящий мужчина – получше грубых и неотёсанных сельских мужиков. Она всё это знала – дотумкала, как выразилась бы Мизгириха. Прасковья не знала лишь одного – того, что именно заботливый и любящий Ванька когда-то давным-давно, на Купальскую ночь, в тёмном лесу подсадил в неё нечистого.

* * *

Спустя несколько лет, в течение которых лета и зимы сменяли друг друга точно так же, как трудные дни сменяются счастливыми, Ванька построил для Прасковьи добротный, просторный дом. Он располагался в лесу, в красивейшем месте – на берегу небольшого, живописного озера. У «немого дурачка», оказывается, был талант повсюду находить красоту.

И вскоре в большом лесном доме, помимо Ваньки, Прасковьи и Весны, один за другим, появились ещё четверо детей. Дом наполнился смехом и топотом детских ножек. Ванька был заботливым и добрым отцом, хоть и немым. Дети без труда понимали язык его взглядов и жестов.

Прасковья к людям не рвалась, она была вполне счастлива здесь, в лесу, в окружении своей семьи. День за днём она всё сильнее влюблялась в своего сильного, выносливого и надёжного мужа. После стольких родов Прасковья располнела, похорошела, её круглое лицо теперь почти всегда украшала спокойная улыбка. Она редко вспоминала о прежней жизни, но иногда всё же ходила в деревню, чтобы навестить могилку матери, которая умерла, не вынеся разлуки с дочерью, и посмотреть издали на Феденьку, своего первенца, который о ней уже и не помнил.

Освободившись от беса, мучившего её несколько долгих лет, Прасковья как будто заново родилась. Она почувствовала несказанную душевную лёгкость, к ней вернулся её весёлый нрав. А главное, Прасковья поняла, что наконец-то может быть по-настоящему счастливой.

Любой человек идёт по жизни к единственной цели – к счастью. Порой путь к нему долог, сложен и тернист. Порой люди принимают за счастье нечто другое – чуждое, навязанное по ошибке кем-то. Порой бед и испытаний на пути к заветной цели столько, что, кажется, счастья и вовсе не существует. А порой счастье случается по незнанию – так, как получилось у Прасковьи. Узнай она о Ванькином поступке, смогла бы ли она стать счастливой и полюбить его всем сердцем? Кто знает…

Но это была бы уже совсем другая история.

Утопленница

Глава 1
Жених и невеста

Маруся встала на цыпочки, ухватилась рукой за резной наличник и постучала в окно.

– Василинка, выходи! Парни уже на гармонях играют! Бежим скорее, а то всех нормальных женихов разберут! И останутся тогда нам с тобой кривой Савелий да хромой Алексашка.

В окне тут же показалась пышная рыжая шевелюра и сплошь усыпанное яркими веснушками лицо. Девушка радостно улыбнулась и прокричала подруге, стоящей под окном:

– Бегу, Маруська, бегу!

Выбежав на крыльцо спустя несколько минут, девушка покружилась, хвастаясь новым, алым в белый горох, платьем, и звонко рассмеялась. Маруся сначала удивлённо округлила глаза, а потом завистливо вздохнула.

– Чудо, как хорошо, Василина! – сказала она, не в силах отвести взгляда от подруги. – Откуда такое?

– Отец отрез с ярмарки привёз. Я всю ночь глаз не сомкнула, шила, – нежным голоском проворковала Василина.

– Счастливая ты! Балует тебя папаша. А мой всё только бражку пьёт, – снова грустно вздохнула Маруся.

Василина быстро спустилась с крыльца, взяла подругу под руку и прошептала ей на ухо, не обращая внимания на её горестные вздохи:

– Теперь-то Проша точно будет моим, Маруська.

– Так Проша без пяти минут муж Шурки! – воскликнула Маруся.

– Но не муж же ещё! – возмутилась Василина. – Уж я заставлю его забыть эту противную Шурку, серую мышь!

Маруся шутливо шлёпнула Василину по мягкому месту. Девушки засмеялись – громко, заливисто – так, как смеются лишь в молодости. У ворот Василина услышала строгий окрик отца.

– Василинка, долго не гулять! Завтра работы полно.

– Хорошо, батя! Я только на часок-другой и обратно! – весело прокричала в ответ Василина.

И вот уже длинные косы и яркие платья девушек мелькнули на тропинке за воротами.

* * *

Услышав весёлые звуки гармошки за окном, Прохор быстро натянул чистую рубаху, подпоясался, пригладил руками жёсткие чёрные волосы и выбежал из дома.

На поляне уже собрались девки и парни и было шумно: одни пели, другие плясали, третьи смеялись чьим-то шуткам. Сперва Прохор увидел на поляне Василину с подругами: они стояли кружком и о чём-то шушукались. Откинув назад рыжие косы, Василина взглянула на Прохора и, томно опустив ресницы, тут же отвернулась, щёки её при этом заалели от смущения. В груди у Прохора в тот же миг вспыхнул пожар. Рыжие кудри Василины сводили его с ума.

Когда к нему подошли парни, Прохор нехотя отвёл взгляд от девушки, поздоровался с друзьями и только потом заметил Шуру: большие карие глаза смотрели на него пристально и серьёзно. У Прохора неприятно похолодело в груди. Интересно, видела ли она, как он переглядывается с Василиной?

Ему не хотелось подходить к Шуре, но выбора не было. Шура была его невестой, их отцы сговорились об их женитьбе ещё тогда, когда сами Прохор и Шура были несмышлёными детьми. Когда они выросли, отец ещё раз спросил Прохора о том, будет ли он свататься к Шуре, и Прохор ответил, что будет. Ему, зелёному и неопытному юнцу, тогда и вправду нравилась Шура: она была спокойная, добрая, да и на лицо миловидная. Её портили только противные чёрные усики над верхней губой.

Но было и кое-что такое, что влекло Прохора к ней. Шура была послушная, как корова Зорька. Поэтому за сараями, там, где никто их не видел, она давала Прохору трогать грудь. Мягкая, пышная, тёплая упругость так манила Прохора, что он был рад жениться на Шуре в ту же минуту. Он думал, что это-то и есть любовь – дрожать от одного прикосновения к женской груди.

Тем не менее родители решили не торопить молодых и обождать ещё год-другой. И вот тут-то на беду Прохора появилась в деревне молодая рыжеволосая красавица Василина. Они с отцом приехали сюда после смерти матери из соседнего села. И едва Прохор увидал незнакомую девушку – тонкую, стройную, как деревце, с длинными руками, с пышной рыжей чёлкой, падающей на лоб, с яркими веснушками на щеках – сразу понял, что Шуру он никогда не любил по-настоящему и никогда уже не полюбит. И что любовь – это гораздо больше, чем низменная дрожь от прикосновения к тёплому женскому телу.

С тех пор все мысли Прохора заняла Василина. Он засыпал и просыпался, думая о ней: лицо, усыпанное веснушками, постоянно стояло перед его глазами. Он мечтал о встрече с девушкой. Сердце начинало трепетать раненой птицей в груди каждый раз, когда он видел её, пусть и издали.

Их познакомили на одной из вечёрок, но он не мог подойти к ней, поговорить, Шура всегда была рядом. Но однажды на Прохора обрушилась истинная удача: они возвращались с Василиной вместе с пасеки. Это были счастливейшие сорок минут. Прохор рассказывал девушке разные забавные случаи из своей жизни, и она звонко смеялась, глядя на него своими зелёными глазами.

– Ты чудный, Проша, – сказала она ему тогда.

Прохор покраснел от удовольствия и позвал Василину на субботнюю вечёрку. Он знал, что Шуры не будет, ей уже неделю нездоровилось. Плохо радоваться чужой болезни, но в тот момент Прохор и вправду искренне радовался тому, что Шура больна. Наконец-то он сможет побыть с Василиной.

Василина на вечёрку пришла, как и обещала. Она была самой красивой среди девушек – в платье цвета сочной травы, с горящими глазами, румяными щеками и алыми губами, которые так и манили Прохора. В рыжие волосы девушки были вплетены ленты и цветы. Словно диковинный цветок среди простых ромашек, она выделялась своей красотой среди деревенских девушек. Прохор смотрел, как Василина кружится под ручку с подругами, и не мог отвести от неё восторженных глаз. Сердце билось, ладони потели, тело наливалось огнём, тряслось от волнения.

Вечер пролетел, как одно мгновение, а когда Василина засобиралась домой, он вызвался её проводить. У ворот её дома, под старой раскидистой берёзой, Прохор не удержался – обхватив руками тонкую талию, он неуклюже впился ртом в пухлые влажные губы девушки. Василина сначала ответила на поцелуй, а потом, с запоздалым смущением, оттолкнула Прохора, прижала ладони к пылающему лицу и убежала за ворота, взмахнув волосами.

Но этот поцелуй решил всё, он стал началом перемен в жизни Прохора. Утром парень объявил отцу, что не женится на Шуре. Отец отреагировал бурно – залепил Прохору подзатыльник и запретил что-либо говорить невесте.

– Есть ещё время. Походишь, может, одумаешься, – строго сказал Фёдор сыну.

Прохор послушался отца, Шуре ничего о своих чувствах к Василине не рассказал, но с того момента стал избегать встреч с невестой, ссылаясь то на домашнюю работу, то на сильную усталость. Сам же везде высматривал Василину и весь пылал огнём, если хоть издали видел длинные рыжие косы и зелёные глаза красавицы.

* * *

Когда в тот вечер Василина и Маруся прибежали на поляну, парни и девки уже лихо отплясывали в общем кругу, притопывая ногами в такт музыке. Девушки подошли к подругам, которые делились друг с другом новостями, сплетнями и тайными секретами. Василина, вытягивая шею, всё высматривала среди парней Прохора и почти не слушала болтовни подруг. Но кое-что в их разговоре привлекло её внимание.

– А я вот замуж только через пять лет пойду, мне так нынче на святках нагадали, – вздохнула Маруся. – Неужели я такая некрасивая, что никто меня раньше замуж не позовёт?

– Ну что ты, Марусенька? Ты довольно мила! – стали утешать её девушки.

Василина повернулась к подруге и произнесла уверенно:

– Ты, Маруська, настоящая красавица! А гадания – это ерунда. Я тоже однажды гадала на суженого, а мне в зеркале такое привиделось, что я чуть со страху не померла!

– Что же? – в один голос воскликнули девушки.

Василина округлила глаза и прошептала зловеще, чтобы пуще напугать подруг:

– Чудище! Огромное, пучеглазое, всё в чешуе, а во рту зубов – не счесть!

Девушки ахнули, лица их вытянулись от изумления.

– Может, это леший был? – испуганно прошептала Маруся.

– Ага, как же! Я что же, по-твоему, лешачиха? – засмеялась Василина.

Девушки переглянулись между собой, но ничего не ответили.

– Мой вам совет, девки, нечего гадать! Зря только время теряете, – строго сказала Василина и отвернулась.

Увидев, что на поляну пришёл Прохор, она оживилась, захохотала громче обычного. Заметив, что парень подошёл к Шуре, Василина оставила своих скромных подруг и пошла плясать в центр круга. Она кружилась то одна, то под руку с девушками, смеялась, сверкала глазами налево и направо. Василина видела, как на неё засматриваются парни, но плясать с ними она отказывалась, её интересовал лишь один Прохор.

Прохор же, как истукан, сидел на бревне рядом с Шурой, лицо его пылало румянцем, взгляд был напряжённым. Он видел, как сверкает среди пляшущих девок алое платье Василины, слышал её звонкий смех, но в её раскрасневшееся, прекрасное лицо он даже взглянуть не смел, боялся, что тут же сгорит живьём от своей страсти.

Вихрь молодой радости, громкой музыки и лихой пляски закружил Прохору голову. Он уже хотел встать и пройтись, успокоиться немного, но тут Шура вскочила, схватила его за руку и потянула за собой. Сцепившись руками, они закружились вместе со всеми под весёлые звуки гармони. Всё смешалось перед глазами Прохора, слилось в единую яркую круговерть. А потом Шуру перехватили подруги, и она закружилась с ними.

А перед Прохором внезапно возникла Василина. Взяв его за руку и широко улыбнувшись, она побежала по кругу, провела его через «ручеёк» сцепленных над головами рук и вдруг побежала с поляны подальше от костров, в берёзовую рощицу. Незаметно скрывшись от всех за чёрно-белыми стволами, Василина и Прохор остановились друг напротив друга, тяжело дыша. А потом, не произнеся ни слова, слились в жарких объятиях.

Движения их были порывистыми, страстными, поцелуи – жадными, ненасытными. Прохор прижимал к себе девушку и не мог поверить, что всё это происходит с ним наяву. Василина лишь раз оттолкнула от себя Прохора – для того, чтобы одним движением скинуть с себя нарядное алое платье. А потом она замерла перед парнем – нагая, хрупкая, нежная, как едва распустившийся цветок. Даже пахло от неё сладко. Прохор протянул к девушке дрожащую от волнения руку, но прикоснуться не посмел.

– Я люблю тебя, Василина, – жарко прошептал он, – ни есть, ни спать не могу, все мысли в голове – о тебе одной.

– И я тебя полюбила, Проша. Всем сердцем, всей душой полюбила! – шёпотом откликнулась Василина. – Сердце из груди рвётся, послушай.

Василина взяла руку Прохора и положила его ладонь на свою грудь. Прохор задрожал всем телом, коснувшись белой, бархатистой кожи, почувствовав под ладонью маленький холмик девичьей груди. Это было не так, как с Шурой за сараями. Это было совсем по-другому. Теперь Прохор не сомневался в том, что он по-настоящему влюблён, но он не мог забыть о том, что связан обещанием, данным Шуре и её родителям.

– Невеста у меня есть, – прошептал он, не сводя глаз с манящих, пахнущих сладостью губ Василины.

Василина, не ожидав таких слов, нахмурилась.

– И что же, ты её любишь? – обиженно воскликнула она.

Резким движением она скинула с себя руки Прохора, схватила с земли платье и прикрылась им.

– Тебя одну люблю, – хриплым от страсти голосом проговорил Прохор, – от Шуры не знаю, как отвязаться. Вцепилась она в меня, точно клещ.

Прохор подошёл к Василине, обнял её, уткнулся лицом в густые волосы. Она улыбнулась, бросила платье на землю и обвила руками шею парня.

– Люби меня, Проша, – прошептала она, – про Шуру забудь. Отныне я твоя невеста.

После этих слов Прохор уже больше не мог ни о чём думать. Всё внутри него бурлило и взрывалось от страсти. Он бережно опустил Василину на землю и утонул в волнах её рыжих волос и в пучине своей любви…

* * *

Рано утром в доме Прохора раздался громкий стук.

– Хозяева! А ну, отпирайте! Ну? Долго ли ещё ждать? – кричал под окнами бородатый мужчина.

Отворив двери, Прохор узнал в нежданном госте Ивана, отца Василины. Но вместо приветствия мужчина с размаху ударил Прохора тяжёлым кулаком по лицу. От неожиданности Прохор потерял равновесие, повалился на пол. Иван рывком поднял его, схватив за грудки, и снова начал бить. На шум в сени выбежали Фёдор с Ираидой, родители Прохора. Ираида закричала во весь голос, увидев, что её единственного сына колошматит мужик, который ещё даже обжиться не успел в их деревне.

– Ты что же это, Иван, творишь? Напился, что ли, с самого утра? Если так, то иди проспись! – закричал Фёдор, хватая драчуна за грудки.

– Это я-то творю? – заорал в ответ Иван, брызгая слюной. – Это твой паскудник творит! А что творит, ты у него спрашивал?

Иван смотрел на Прохора, который прижимал ладонь к ушибленной челюсти и переводил растерянный взгляд с него на отца и обратно. Щёки парня моментально налились ярким румянцем. Он понял, о чём говорит Иван.

– Чего же он натворил? А? – гневно вытаращив глаза, спросил Феёор. – Чего такого сделал мой сын, что ты его по морде так безжалостно колошматишь?

– Дочь мою испортил, вот чего! – процедил сквозь зубы Иван и смачно сплюнул на пол. – Вчерась пришла Василина с вечёрки: рожа красная, в слезах, волосы растрёпаны, платье новое всё в грязи. Так, мол, и так. Прохор меня снасильничал. Так и сказала мне.

Ираида, как услышала последнюю фразу, сказанную Иваном, так и взвыла, а потом вцепилась в сына и начала хлестать его ладонями по щекам.

– Ах ты поганец, ты зачем девку тронул? – кричала она. – У тебя же у самого невеста есть! Говорила я отцу, надо было весной вас женить, так нет же, решили обождать! А чего было ждать? Того, когда он на девок других бросаться станет, как кобель?

Прохор не понимал, что происходит. Он пытался сказать, что не обижал Василину, что всё у них по общему согласию было, но его никто не слушал.

Пронзительный крик Ираиды, казалось, слышала вся деревня. Когда она начала задыхаться от слёз, Фёдор сгрёб жену в охапку и силой увёл в дом. Вернувшись в сени с пунцовым от стыда лицом, он, не глядя на Прохора, тихо спросил Ивана:

– Ну что, Иван? Не знаю, что тебе за сына сказать. Не ожидал я такого. Никак не ожидал.

– Отец, да выслушай же ты меня! – воскликнул Прохор и со всей силы стукнул кулаком по стене.

– Молчать! – рявкнул отец. – С тобой позже буду говорить, сукин ты сын.

Отец помолчал, а потом продолжил с мрачным видом:

– Случилось, значит случилось, назад ведь не воротишь. От вины своей не бежим. Говори, Иван, чего от нас ждёшь?

Тот сжал зубы, сдвинул брови.

– Знамо дело, чего жду, дураком-то не прикидывайся! Пусть Прохор на Василине женится, да как можно скорее.

Фёдор опустил голову, нервным движением пригладил торчащие в разные стороны редкие седые волосы и ответил:

– Будь по-твоему, Иван. Через месяц сыграем свадьбу.