Текст книги "Исповедь мачехи"

По выражению лица Алевтины я поняла, что она ожидала услышать от меня другой ответ…

Больше Аля у нас не обедала. И я до сих пор не знаю, что тогда произошло. Старшая дочь Андрея просто исчезла из нашей жизни, не объяснив причин.

А потом наступил 2002 год.

Тяжело болела наша маленькая Маша, тогда еще совсем крошка. Андрей уже несколько месяцев находился под следствием, в области шла откровенная травля мэра и всего его окружения. Безусловно, семью мэра не щадил никто. Скорее всего мне было просто не до того, поэтому я многое забыла… Совершенно не помню тогда в нашей жизни Алевтину и Маргариту.

Выборы был проиграны, Андрей каждый день как на работу ходил в суд, а мы каждый вечер встречали его с этой «работы»: Егор, которому не исполнилось еще трех лет, и полугодовалая Маша.

Мы ждали приговора и были готовы к самому плохому развитию событий.

Как только узнали дату оглашения приговора, решили именно на этот день назначить празднование моего дня рождения. Пусть мы не могли позволить себе богатый стол, но уж веселиться умели всегда. И, слава Богу, рядом с нами остались друзья. Решение суда оказалось объемным, в его чтении объявили перерыв. Андрей пришел домой.

– Я свободен. Пока. В четыре надо быть в суде. Чем мне заняться?

– Чисткой картошки, – улыбнулась я мужу.

– Что?

– Картошку чистить надо. Приступай! Гости же после работы придут, голодные…

– А ты считаешь, я к гостям вернусь?

– То есть?

– Если решение будет с лишением свободы… Ты же понимаешь, что это под стражу сразу… В зале суда…

– Андрей! Я никак не пойму: тебе картошки, что ли, для гостей жалко?

– Нет, не жалко… – улыбнулся муж.

– Ну вот садись и работай. Не надо думать о том, что еще не случилось. Ты ведь всегда мне сам твердишь: «Нет ничего хуже несбывшихся несчастий…»

Мой такой сильный, такой смелый, такой настоящий мужчина сидел на кухне и чистил картошку, глядя в одну точку. Во мне все разрывалось от боли за него… Я молила Бога, чтобы кто-нибудь мне помог растормошить, отвлечь мужа… И тут раздался телефонный звонок. Когда Андрей услышал голос в трубке, его лицо просветлело:

– Алька! Как здорово, что ты позвонила! Как твои дела? – мой муж улыбался!!!

Но буквально в следующую минуту лицо его стало мрачнее прежнего. Я испугалась и вдруг почувствовала: если сейчас человека качнет не в ту сторону, он упадет в пропасть…

– Нет, Аля, я сейчас не смогу тебе ничем помочь. Прости, – сказал Андрей глухим голосом и выключил телефон.

Я молча смотрела на мужа и с ужасом ждала, что сейчас услышу о неприятности, по масштабам перебивающей даже ожидаемый приговор. Муж поднял глаза на меня и криво улыбнулся:

– Аля звонила… Сказала, что ей нужны новые джинсы…

Я опустилась на колени перед Андреем, обняла его и принялась шептать:

– Да она маленькая еще, откуда ей знать, что творится с тобой, с нами со всеми… Не расстраивайся, она еще маленькая…

– Она даже не спросила у меня, как дела… Катя, ей шестнадцать лет…

Что я могла сказать?.. Чем помочь?.. Наши с Андреем дети были тогда еще совсем малы, и мой материнский опыт – ничтожен. Рассуждать о том, что я наверняка знаю все секреты воспитания детей в духе любви к отцу, было рано. Я знала, как люблю своего папу, как хочу, чтобы мои дети относились к своему… А еще просто любила мужчину, от которого родила детей.

Не один раз я слушала рассказы Андрея о том, как рождались, как росли Алевтина и Маргарита…

Все это происходило без его участия – до тех пор, пока не возникла квартира в Прионежске… До появления собственного комфортного благоустроенного жилья убедить, уговорить маму своих детей жить вместе с ним Андрей не мог…

Мне сложно судить обо всем этом, потому что я просто не понимала: если ты не хочешь быть рядом с мужем «в горе и в радости», то к чему создавать эту самую ячейку общества? Зачем рожать детей?..

Повторюсь: на все рассказы Андрея о том, «как это было», я в ту пору отвечала: «Этого не может быть…»

Не один раз мы ссорились из-за такой моей реакции на воспоминания мужа. Но я искренне верила в то, что жена и мать не может совершать такие поступки по отношению к своему мужу и отцу своих детей.

Это сейчас я знаю, что все люди разные. Что любовь у всех разная. Семьи… Отношения… Знаю…

Но до сих пор всей душой верю в то, что невозможно жить без любви, без понимания, без сострадания к тому, кто рядом каждый день, кого ты называешь мужем, про кого твои дети, открывая дверь, кричат: «Ура! Папа с работы пришел!..»

А если в тебе нет чувств, остались лишь раздражение и слезы, уйди и закрой дверь, думая не о себе, не о своих обидах и неосуществленных планах на жизнь, а прежде всего о своих детях… Когда плохо родителям, отчаянно больно детям. Не только здесь и сейчас. Детям больно потом всю оставшуюся жизнь. Мне – дочери – до сих пор больно…

Осенью 2002 года имущество нашей семьи арестовали во исполнение приговора суда. Мы переживали непростые времена: Андрей не мог устроиться на работу и оформлялся на биржу труда, выплаты, положенные ему как выборному лицу, закончились, меня, несмотря на декретный отпуск, сократили с работы… Жили мы на пособие, которое мне выплачивало государство в связи с сокращением.

Областные власти превратили арест нашего имущества в шоу, о котором судачил весь Прионежск. Составлять опись нажитого непосильным трудом судебные приставы пришли в сопровождении вооруженной охраны. Мне сложно и сейчас, спустя годы, понять ход мыслей тех, кто отправлял к нам этих молодчиков. Ну да Бог им судья. Дело сделали, имущество арестовали, а самого виновника «торжества» осудили на три года условно, без права занимать руководящие должности…

Буквально на следующий день после описи имущества на нашем пороге опять стоял судебный пристав. Это была весьма воинственно настроенная дамочка. Она протянула Андрею бумагу, согласно которой у нас собирались арестовать машину, стоявшую под окном. Впрочем, мы оба не сразу сообразили, в чем дело. Ведь буквально вчера все описали, составили нужные бумаги, а меня еще и ответственным хранителем всех наших «ценностей» назначили. Кое-как мы выяснили, что в отношении Андрея возбуждено еще одно исполнительное производство. Теперь на наше имущество претендовала бывшая супруга Андрея…

Мы были в шоке. Она даже не позвонила, не попыталась выяснить обстоятельства жизни того, кто щедро содержал ее и детей все это время. Собственно, звонить-то было не надо. Мы в то время жили как в шоу «За стеклом», весь город благодаря местным журналистам знал, что происходит с Андреем. У нас, как видно, были такие растерянные лица, что дама – судебный пристав – принялась рассказывать о том, что вот, мол, пришла к нам Марина Алексеевна и говорит, что ей прислали из администрации города исполнительный лист в связи с тем, что более она (администрация) с Андреем никаких финансовых дел не имеет. Хочу, говорит мама Алевтины и Маргариты, призвать злостного неплательщика алиментов Сандакова к ответу. Ей объяснили, что поезд ушел, буквально только вчера все у Сандаковых арестовали в пользу администрации Прионежска, а в таких делах «кто первым встал, того и тапочки». И чтобы успокоить бедную женщину, ей показали опись имущества. Предметно изучив сей документ, Марина Алексеевна сообщила судебным приставам, что здесь не все указано и Сандаков Андрей Юрьевич вводит органы власти в заблуждение. А затем буквально пальцем на карте показала, где стоит автомобиль «Жигули-2105»…

Честно говоря, даже сейчас, вспоминая эту историю, мне хочется вымыть руки.

А тогда… Андрей сообщил судебному приставу, что автомобиль принадлежит его отцу, ездит он по доверенности…

Когда не стало работы, а по городу мы ходили как через палочный строй, родители настояли на том, чтобы сын машину забрал. Хотя бы на время…

И опять, в тысячный раз, я недоумевала: как надо не знать Андрея, чтобы вот так пытаться решать с ним финансовые дела! Конечно, против моих доводов стоял тринадцатилетний брак Андрея с Мариной. Но прожив с этим же мужчиной всего-то четыре года, я уже знала, что более щедрого человека по отношению к своим детям найти невозможно…

Мы проглотили и эту историю. Андрей долго и нудно договаривался с Мариной, чтобы исполнительный лист на выплату алиментов лежал у нее дома, а он ежемесячно на ее расчетный счет в Сбербанке будет присылать деньги. Договорился. Правда, с условием: если мы пропустим день платежа, то уже назавтра Марина отнесет исполнительный лист в службу судебных приставов.

Жизнь шла дальше.

В январе 2003 года Андрей уехал работать в Москву.

Максимум, который нам смогли предложить, – должность стажера директора гипермаркета. Выбирать не приходилось.

Если я и наши маленькие Егор и Маша не требовали срочных и «вынь-да-положь» дотаций, то с Алевтиной и Маргаритой дело обстояло иначе… Андрей жил в Москве в съемной однокомнатной квартире в Бирюлеве.

Я до сих пор не понимаю и не знаю, на что он жил: все заработанные деньги уходили на оплату этой, с позволения сказать, квартиры и переводов первой семье в Прионежск.

С детьми от первого брака в то время он совсем не имел возможности общаться.

Мы с Машей и Егором писали Андрею письма, рисовали какие-то смешные картинки, с любой оказией отправляли для нашего папы в Москву «вкусненькое»: то пирожки, то жареную курочку. На вокзал, к поезду, чтобы передать нашему папе посылку, мы ходили вместе: я, Егор и Маша. И дети, которым тогда было четыре года и полтора, знали, что папа будет рад любому привету от них, что они папе нужны больше жизни…

А в 2004 году летом в Москву перебрались и мы.

Андрей к тому времени уже работал по своей специальности и смог снять двухкомнатную квартиру в Бутове. Тот август стал одним из самых счастливых периодов в истории нашей семьи. Мы наконец-то были вместе! Маша просто надышаться не могла на папу, а Егор при любом удобном случае держал Андрея за руку, как будто боясь, что снова мы останемся одни…

Когда Андрею позвонила Аля и попросила ее встретить в Москве, мы, не раздумывая, поехали встречать поезд из Липецка все вместе. Мы понимали, что если бы не сумасшедшие коробки с заготовками от бабушки, которые надо перевезти с вокзала на вокзал, Андрея навряд ли оповестили бы о приезде дочери. Ну, хоть так…

Я с самого утра приготовила обед, привела в порядок наше жилище, и в отличном расположении духа мы отправились на вокзал. Ездил Андрей тогда на служебной «девятке», и я не уставала восхищаться тем, как мой муж быстро научился ориентироваться в Москве.

Не знаю почему, но так уж повелось, что всегда, когда с нами в машине оказывалась Аля, я уступала ей свое место рядом с Андреем. Скорее всего руководствовалась тем, что «я его каждый день вижу, а Алька скучает…»

Мы ехали домой, в Бутово, кормить Алевтину обедом, хвастаться нашим новым домом и общаться, общаться… Я даже не сразу поняла, что именно резануло по глазам. А потом, приглядевшись к Але с заднего сиденья, увидела, что она в футболке… с до дыр выношенным воротом… Я потеряла дар речи. До сих пор помню даже цвет этой футболки…

– Андрей, давай-ка по дороге домой заедем в магазин… Я кое-что забыла купить к обеду. Нам нужен очень большой магазин…

Я судорожно считала деньги, думала, как и что надо объяснить Андрею.

К счастью, к тому времени мы с моим мужем уже настолько понимали друг друга, что он не стал задавать мне никаких вопросов, а молча поехал по направлению к торговому центру.

Пока дети выгружались из машины, я успела шепнуть Андрею:

– Ты на Алькину футболку посмотри…

– Я уже на джинсы посмотрел.

– Сколько у нас денег? Сколько мы можем потратить?

Андрей назвал сумму, и я, взяв Алю под локоток, отвела в сторону и сказала, что мы сейчас должны очень быстро купить ей кое-что из одежды и на это есть вот столько-то денег… Реакция, как всегда, была молчаливой. «Стесняется», – уговаривала себя я и сама же себе верила… Верила до тех пор, пока наша гостья не начала выбирать вещи… Я снова увидела этот сморщенный носик… Что попало девушка покупать не собиралась. И неважно, что, когда она сняла кроссовки, я увидела протертые на пятках голубые махровые носки… Аля была воспитана своей мамой как истинная дочь высокопоставленного чиновника, потому, по ее мнению, джинсы дешевле ста долларов не имело смысла даже мерить. Мы с Андреем молча смотрели друг на друга и согласовывали эту трату. Ничего, выкрутимся, а Алевтине надо хорошо одеваться, ведь она – барышня… Да и вообще, говоря по совести, страшно жалко было этого ребенка… Да, меня в душе бесконечно возмущало ее поведение, но я все относила к тому, что Аля просто не по-моему воспитана и слишком юна.

Обновки куплены. В тишине мы возвращались к машине. «Спасибо» и «Ой, ну что вы, не надо, и так столько денег потратили…» не прозвучало.

Дома ждал борщ, разговоры о предстоящей учебе, мой рассказ о том, как строим свою жизнь в Москве. Из окна квартиры мы показывали гостье ветку легкого метро…

Аля не выражала никаких эмоций. Диалог не получался. Даже Егор с Машей не могли разрядить обстановку. Перед тем как ехать на вокзал, Андрей вручил дочери причитающуюся ежемесячную сумму. У вагона Алевтина молча чмокнула Андрея в щеку и ушла… Постояв, переминаясь с ноги на ногу, на перроне, потом все-таки решили уйти, не дожидаясь отправления поезда.

Мы ехали по Москве. Мы были вместе, но какая-то тень набежала на наше только-только возвратившееся счастье. Я, с одной стороны, чувствовала облегчение от того, что мы остались одни, а с другой – на душе кошки скребли: на фоне того, какой мы увидели Алю, мы были до неприличия благополучны. И дело не в протертых махровых носках и выношенной до дыр футболке… По сравнению с нами Аля оказалась пронзительно одинокой.

Так уж повелось с самого начала в нашей с Андреем семье, но мы не делали секрета из того, что у отца семейства была семья до нас и есть дети от первого брака. И Егор, и Маша знали о том, что у них есть целых две старшие сестры, ровно с того момента, как стали осознавать себя в этом мире. Как только появлялась возможность и это было удобно, я отправляла Андрея на встречу со старшими детьми вместе с маленьким Егором. Знаю, что рождение Маши Андрей отмечал в кафе вместе с дочерьми… Егор и Маша всегда росли с тем, что в нашей семье детей четверо.

Впервые в своей жизни наш сын с пристрастием стал выспрашивать, почему Аля и Маргарита живут не с нами, именно в тот августовский день, когда мы ехали с вокзала, проводив Алевтину.

Говорить все как есть, но в доступной возрасту форме – это всегда принципиально важно для меня в общении с детьми. Поэтому Егору все вещи называли своими именами, но с добавкой про то, что папа всегда хотел, чтобы девочки жили с нами, а я была против, потому что считаю, что дети должны жить со своей мамой.

Во время разговора по радио заиграла песня про Комарово, и вдруг наш папа запел… Сначала он подпевал тихо, а потом все громче и громче. К припеву наш хор звучал, по-моему, на всю Москву… Так громко и так дружно мы тогда пели впервые в нашей жизни: «На недельку до второго я уеду в Комарово…»

Вечером, уже вдвоем с Андреем, мы впервые серьезно обсуждали варианты переезда Али к нам. Мы понимали, что чем дальше будет продолжаться такое «общение» с дочерью, тем больше станет пропасть между нами и Алевтиной.

А потом так случилось, что Андрею пришлось надолго уехать жить во Владивосток. Мы с Егором и Машей остались в Москве совершенно одни. Отступать было некуда, и я вгрызалась в московскую жизнь как могла, опираясь на совершенно не свойственную детскому возрасту поддержку моих чудесных детей, так похожих на своего папу смелостью и надежностью.

Потихоньку я обрастала знакомствами. Сколько же хороших и отзывчивых людей тогда повстречалось на моем пути! Именно в то время в моей жизни появились две подруги. А ведь мы просто вместе водили детей заниматься танцами…

Все складывалось хорошо, и я с легкостью преодолевала трудности. Москва приняла нас, а мы были благодарны ей за то, что нам стало легче дышать, стало ясно, что «завтра» будет.

Мне оказалось так комфортно внутри этой сумасшедшей и реактивной московской жизни, что я была убеждена: так же хорошо здесь всем, кого я люблю.

В 2006 году зимой мы смогли купить квартиру в Чертанове. Много денег взяли в долг, продали квартиру в Прионежске, что-то Андрею удалось заработать на Дальнем Востоке. Четырехкомнатная квартира общей площадью 62 квадратных метра дала нам возможность получить московскую прописку и хоть чуть-чуть расправить плечи. Мы «заземлились» в столице…

Летом впервые за годы Андрей смог взять отпуск в июле, и мы отправились в Прионежск. По дороге заехали в гости к родителям Андрея. Свекровь отмечала юбилей. Нам удалось договориться с Алей, и она тоже приехала к бабушке на праздник.

Та встреча с Алевтиной, уже совсем взрослым ребенком Андрея, положила начало совсем другим нашим отношениям, другому пониманию друг друга.

В ночь на 20 июля, в канун праздника, мы с Алей надували шарики, украшали дачу, чтобы утром начать праздновать юбилей, и болтали, болтали – тем для разговоров было не счесть.

Я нарадоваться не могла тому, что увидела перед собой девочку с открытой душой, готовую слышать меня – собеседника. Я, как всегда, рассказывала очередную историю из своей жизни, когда вдруг Аля посмотрела на меня и спросила:

– Почему вы с папой сразу не забрали меня к себе?

– Аль…

– Я так долго ждала, когда меня вызовут в суд и спросят: «Девочка, с кем ты хочешь жить?» – а я отвечу: «С папой!»

В горле застрял ком, из глаз предательски катились слезы.

Я подсела к Альке, обняла ее, пыталась что-то объяснять, гладила такую маленькую и растерянную девочку по голове, вытирала слезы с ее веснушчатых щек…

Господи! Как же мне было тогда стыдно! Как горько… Как я была виновата! Как я могла не увидеть, не почувствовать, не услышать, не понять… Да что же это? Откуда я взяла, что ребенок может жить только рядом с мамой? А папа?! Получается, что я была не права… Как же не права…

Внутри меня все разрывалось… Да… Услышать такие слова от двадцатилетней девушки – большое испытание. Сколько же лет этот ребенок ждал возможности задать вопрос: «Почему вы с папой сразу не забрали меня к себе?..»

Мы проговорили до самого рассвета.

Тогда впервые я услышала много откровенного от Али про ее маму, про их отношения, про их жизнь. Я не узнала ничего, что расходилось бы с рассказами Андрея, с тем, что наблюдала за эти годы я. Но тем не менее продолжала защищать Марину, находить объяснения ее поступкам и делала все, чтобы не дать Але сказать о своей маме что-то такое, о чем потом пришлось бы жалеть…

Дальше была тяжелейшая поездка в Прионежск.

Мы ехали поддерживать Маргариту во время поступления в университет, навещать мою маму, встречаться с друзьями. А попали на похороны нашего близкого друга…

Тем не менее Андрей делал все от него зависящее, чтобы Маргариту зачислили на выбранный ею факультет. Муж даже звонил ректору университета. Дочь Андрея окончила школу с серебряной медалью, имела высокие баллы, но мы считали, что лучше перестраховаться. И не напрасно: Маргарита и еще два абитуриента набрали одинаковое количество баллов, а мест оставалось только два. Тогда Андрей и позвонил ректору…

Так вышло, что момента вывешивания списка зачисленных мы ждали с Маргаритой вдвоем. Она была такой напуганной, так волновалась! Бродила по холлу главного корпуса с подругой и ждала… Видимо, так было угодно судьбе, чтобы в тот момент мы оказались вместе: Андрей занимался организацией траурных мероприятий, и поддержать Масю в университет пришла я.

Спустя время на фразу отца про то, что он был рядом с ней во время поступления в вуз, Маргарита уверенно скажет, что он к этому событию в ее жизни не имел никакого отношения, это ее мама подняла на ноги «всех своих знакомых и все свои связи»…

Осенью в нашу новую квартиру в Москве приехали в гости Аля и ее кавалер Петя. Этот союз активно поддерживала мама Алевтины, ну а мы всегда руководствовались принципом: дочь любит, и мы полюбим. В те дни и состоялся наш первый разговор о переезде Али в Москву. Андрей сказал, что готов устроить дочку сначала на преддипломную практику, а потом, по ее результатам, на работу. Сразу решили, что, когда Аля устроится на постоянную работу, она снимет комнату и будет жить самостоятельно. О финансовой поддержке молодого специалиста с нашей стороны тоже поговорили. Мы видели, что у Альки глаза горят, а Петя не в восторге от всей этой затеи. Но наше дело – предложить, а уж решение Алевтина примет самостоятельно.

На каникулы после зимней сессии Аля и Маргарита приехали к нам вдвоем. Традиционно в планы входили походы по театрам и магазинам. Тогда в Подмосковье жили родители Андрея, и, конечно, мы отправились все вместе к ним с визитом. В тот вечер я впервые услышала от свекра: «Спасибо за девочек. Особенно за Алю. Пожалуйста, не оставляй ее, у нее блестят глаза, когда она тебя слушает…» Я была счастлива.

В тот же приезд детей я впервые стала открыто делать им замечания. Удивительным образом эти совсем взрослые девушки, прожив последние годы в абсолютно женском коллективе – они, мама и бабушка, – не приучились убирать за собой со стола.

Как-то, зайдя на кухню и обнаружив на столе кучу конфетных оберток и грязные чашки, я позвала их обеих и сказала: «Что-то мне подсказывает, что здесь надо навести порядок». Аля покраснела и опустила глаза, а Маргарита посмотрела на меня, улыбаясь, и вызывающе ответила:

– Знаете, как говорится, да, вот такая я скотина…

Я в ответ лишь улыбнулась, надеясь, что все и так всё поняли. Со стола убирала Аля.

Тогда же я начала в шутку говорить девочкам: «А теперь дружно обняли папу и сказали „спасибо!“…»

Я радовалась от души, когда дети стали произносить слово «спасибо» без подсказки. Это была моя маленькая победа.

Буквально через несколько дней после отъезда совершенно неожиданно мне позвонила Аля. Был поздний вечер, поэтому я разговаривала с ней шепотом, сидя на кухне:

– Ты мне сразу скажи: с тобой все в порядке? – я даже не дала Алевтине поздороваться.

– Не волнуйся, все хорошо… Просто хотела тебе сказать… – через сотни километров я чувствовала, что на том конце провода человек светится и улыбается.

– Чудесно… Слушаю тебя. Привет!

– Скажи мне: ты смотрела фильм «Мачеха» с Джулией Робертс?

– Конечно…

– Давно?

– Ну да…

– А можешь пересмотреть заново?.. Только прямо сегодня?

– Хорошо. Сейчас дети окончательно заснут, и посмотрю.

– Обещаешь?

– Вне всяких сомнений.

– Тогда я завтра буду ждать от тебя впечатлений. Я с утра на учебе, так что лучше пиши. Извини, что поздно позвонила. Папе привет передавай. Целую.

– Очень рада слышать тебя, девочка моя! Целую.

Пожалуй, это был наш первый такой разговор. Сердце мое колотилось и выпрыгивало. И я очень боялась сглазить…

Конечно же, бросив все свои вечерние заботы, я уселась смотреть кино. Знала этот фильм наизусть. И, боже мой, сколько раз всматривалась в экран, чтобы понять, поймать самое важное и услышать ответ на свой вопрос, который был чуть ли не главным уже долгие годы: «Как стать той самой настоящей мачехой? В хорошем смысле этого слова…» После Алиного звонка я смотрела фильм по-новому. И все поняла… Почувствовала… Надо просто открыть этим детям свое сердце. Просто любить и не ждать, что тебе ответят взаимностью… Не пытаться стать для них мамой. Мама одна. И она самая лучшая…

Всю ночь я не могла уснуть. А утром, едва за Машей закрылась дверь в детском саду, я написала сообщение: «Аленька! Спасибо! Это так хорошо, что ты есть в моей жизни. Целую». Почти сразу пришел ответ: «Катенька! Ты очень похожа на Джулию Робертс и ее героиню. Но ты лучше. Целую».

А вскоре мы узнали, что осенью снова станем родителями. Да-да! Я забеременела нашим третьим малышом! Как же мы были счастливы! Получив радостное известие, мы с Андреем обвенчались. Сбывалась моя мечта: у меня будет семья, в которой много детей. Как и в предыдущие беременности, я совершенно не изменила свой образ жизни и, даже хорошо понимая, сколько дел предстоит впереди, пошла на курсы вождения…

Несчастье, как обычно, грянуло нежданно. Мы потеряли ребенка.

Врачи не смогли сохранить беременность.

Насколько это было возможно, мы с Андреем стойко переживали свое родительское горе, окунувшись с головой в заботы о Егоре и Маше. А когда весной в Москву на преддипломную практику приехала Аля, я почувствовала, что боль начинает отпускать: ребенок в моей жизни все-таки появился, пусть и совсем уже взрослый.

Мы стали жить вместе, одной семьей.

Зная свой непростой характер, я серьезно работала над собой, понимая, что Але гораздо сложнее и страшнее, чем мне.

Я отлично помнила свои ощущения от переезда в Москву. Этот город проглотил меня и придавил своим темпом, звуком и масштабом. Но высокое небо, ощущение, что «смотришь вперед и далеко видно», все искупало.

Моей задачей было сделать так, чтобы Аля не испугалась, не сдалась и захотела приехать жить в этот город навсегда.

Мы начали с того, что полностью сменили ее гардероб. Это было приятное занятие, мы получали удовольствие не только от того, что ходили по магазинам и выбирали, примеряли, покупали, но и от общения. На моих глазах девочка из провинции превращалась в московскую леди. Хотя я прекрасно отдавала себе отчет в том, что одежда – это не самое главное. Але предстояло многому учиться, прежде всего умению общаться с людьми.

Больших моральных усилий мне стоило заставить себя начать говорить Алевтине о том, что у нее отвратительная дикция, что ей надо заниматься не только с логопедом, но и своей внешностью, причем кардинально, пора идти к стоматологу. Оправдывала я себя тем, что Андрею говорить со взрослой дочерью о таких вещах неудобно. Алька старалась. Изо всех своих детских сил.

Первое время я почти каждый день забирала ее из офиса после работы. Мне казалось, будет правильным оградить Алевтину от давки в общественном транспорте. Вечерами мы непременно гуляли в парке с детьми. Бесконечно долго говорили. Я видела, как Але нелегко, как она старается завоевать признание на работе, но вместе с тем видела, что внутреннего стержня у этого человека нет, ее надо вести за собой. Я была готова это делать. А Алька с радостью начала шагать по московской жизни за мной, след в след…

Говоря по совести, самым сложным испытанием оказалось испытание совместным бытом.

Сейчас, спустя много лет, с трудом понимаю, как мы тогда со всем справились. Выгребая волосы из ванной, убирая с клавиатуры компьютера брошенные предметы женского белья, я невозможно раздражалась. Срываясь на Маше и Егоре, старалась максимально тактично все объяснять Але.

Непросто было научить нашего нового члена семьи быстро собираться на работу. В условиях маленькой квартиры с совмещенным санузлом сборы на работу – в школу превращались в шоу. Не всегда в юмористическое. Алевтина патологически никуда никогда не торопилась. Мне – дочери офицера и жене крайне требовательного мужа – было совершенно непонятно: как можно так долго собираться, находиться в ванной, красить лицо…

Но это, наверное, еще и особенность нервной системы: вечно мне было неудобно обременять людей собой. Я считала, что не обременять – правильно. Поэтому старалась донести эту мысль до Али.

Если Алевтина открылась мне и я могла лепить из нее, как из пластилина, то Андрей был затвердевшей глиной. Он всегда болезненно реагировал на отголоски своего первого семейного опыта. Но прежде это были, что называется, разовые ситуации. А тут в его мир ворвалось живое напоминание того, как ему было плохо. И он, любящий, заботливый папа, взрослый, состоявшийся мужчина, порой не мог с собой справиться.

Аля – внешне копия Андрея – своими поведенческими чертами, особенностями характера выросла точной копией мамы. Когда Алевтина впервые из-за чего-то поссорилась с Машей, она так резко перешла на крикливый визг, так стала размахивать руками, что я тотчас вспомнила рассказы Андрея о скандалах с бывшей женой.

«Ребенок не виноват, – рассуждала я. – Аля будет жить с нами и станет похожей на нас. Мы – одна семья».

…Сейчас я понимаю, что это было одним из самых моих больших заблуждений. Я даже не поинтересовалась тогда у Али: она-то хочет быть такой, как мы?..

Но в ту пору я этого не понимала и пыталась строить новый мир, новый быт внутри нашей семьи, сохраняя прежние уют и тепло.

Получалось с трудом.

Однажды на ночь глядя Аля что-то стряпала на кухне. Ночью ко мне в комнату влетел разъяренный муж и шепотом прокричал:

– Если сейчас же на кухне не выключат воду и не перестанут греметь сковородками, я кого-нибудь убью.

– Андрей, ты с ума сошел? Девчонка старается…

– Почему этим нельзя заниматься вечером?

– Наверное, потому что мы все дома… Тесно… Аля нам готовит сюрприз: торт… Ведь завтра наша с тобой годовщина…

Андрей сел рядом со мной, обхватил голову руками и заговорил:

– Ты ничего не понимаешь! Ты не понимаешь меня!.. Это невыносимо… Я совершенно не могу уснуть… Бред какой-то… Как будто все вернулось назад… Этот звук воды ночью… Этот грохот посуды… Марина никогда не ложилась спать вместе со мной. Укладывала детей и уходила на кухню. Она была бесконечно занята чем-то на кухне…

– Андрей! Успокойся… Каждая женщина, у которой двое детей, муж, должна проводить много времени на кухне… Я же тоже… – не договорив, я осеклась. Муж смотрел на меня в темноте и почти кричал:

– Каждый раз, каждый раз, как только я ложился спать, она начинала мыть, чистить, готовить, печь эти свои торты… Эти бесконечные пироги, печенье… Ты никогда не проводишь столько времени на кухне, а порядка у тебя больше. Ты не представляешь, что творилось на той кухне! Это такой образ жизни, понимаешь? Не надо мне ничего! Скажи ей… Сначала она всю ночь будет на кухне околачиваться, а потом спать до двух часов дня!..

– Иди сам и скажи…

– Я не могу… Не могу. Я же все понимаю… Аля не виновата в том, что выросла не в нашей семье.

– Ну, раз понимаешь, тогда иди и ложись спать…

Конечно, утром никто из нас ничего Алевтине не говорил. Вернее, днем, когда она просыпалась после ночной стряпни.

Только долгие-долгие разговоры и уговоры спасали нас от домашних конфликтов. Разрываясь между Андреем и Алей, я по кирпичику, аккуратно заново строила их отношения.

Несмотря на все сложности и перипетии, я привязывалась к Альке все сильней и сильней. Я окружила ее такой же заботой и вниманием, как Машу и Егора. Это было принципиально: не делать разницы между родными детьми и Алей. Чужих детей не бывает… Так что и любви, и строгости они получали поровну.

Единственное, чем отличалось мое отношение к Алевтине от отношения к Егору и Маше, это постоянным желанием что-то ей дарить. Мне казалось, Але совершенно необходимо то это, то то, и уж очень хотелось, чтобы она ничем не отличалась от девушек в офисе, и в этом смысле тоже была уверена в себе.