Текст книги "Хочу бабу на роликах!"

Я молчала.

– Саша, вы хоть вспоминаете обо мне?

И все в таком роде. Банально, более чем банально.

Это ощущение просто преследует меня.

В квартире духота была совершенно непереносим мой. Я приняла душ и, мокрая, легла в постель. Думать о бабушке было больно. О деньгах думать просто не хотелось, я как-то еще не ощущаю их своими, и я стала думать о романе Эммы. Длинноногая блондинка с Тверского бульвара была киллершей, несчастной, одинокой киллершей по прозвищу Оптический Прицел. Такое «погоняло» совершенно не подходит женщине, и потом, оно слишком прямолинейно, топорно… Надо придумать что-то поизящнее.

И тут же в голову пришло: Мушка! Надо ее звать Мушкой! Говорят же: взять на мушку! Мысль показалась мне такой удачной, что я вскочила и подбежала к машинке. Придумка, может, и не ахти какая, но все-таки много лучше «оптического прицела».

« – Позвать ко мне Оптического Прицела! – приказал шеф с осатанелой усмешкой».

Что такое «осатанелая усмешка»? Наверное, она хотела сказать – с сатанинской усмешкой, но я все эти сатанизмы-дьяволизмы терпеть не могу.

« – Позвать ко мне Мушку! – злобно усмехнувшись, распорядился шеф». Или «ухмыльнувшись».

Скромненько и со вкусом. Наверное, это извращение, но я получала удовольствие, сравнимое с удовольствием от убранной после гостей комнаты или пахнущего морозом чистого белья. Никому, ни одной душе в этом не признаюсь. Впрочем, удивляться нечему, я всегда старалась найти удовольствие во всем, чем бы ни занималась, исключение составляли лишь попытки заниматься бухгалтерией. Я так увлеклась, что забыла про духоту. Как только Оптический Прицел превратился в Мушку, несчастная героиня стала даже вызывать у меня некоторую нежность, ведь она занялась киллерством от полного отчаяния. Вот Мушка, получив гонорар за отстрел какого-то жуткого типа, идет в магазин купить себе духи и вдруг понимает, что ей нельзя пользоваться духами, когда предстоит дело, вдруг кто-то учует запах… И тут я подумала, что надо бы и мне купить духи. Те, что подарила Тамара Игоревна при прощании, я забыла взять из дому, да они мне и не очень нравились. Вот завтра пойду и выберу духи по своему вкусу, сколько бы они ни стоили. Теперь я могу себе это позволить. А еще надо накупить шмоток, скоро вернется Александр Андреевич, а мне практически нечего надеть. Он говорит, что скучает по мне. И похоже, не врет. Я вспомнила свое волнение той ночью, когда мы пешком шли от Тараса, и, закрыв глаза, попыталась вообразить себя в его объятиях. И у меня это получилось. А почему бы и нет? Кому я должна хранить верность? И для кого беречь себя?

Но все равно, рассчитывать впредь я ни на кого не буду. И ни на что, даже на бабушкины деньги. Я буду работать и зарабатывать. Эмма говорила, что поселит меня где-то. Что ж, отлично, буду жить, работать. А потом куплю себе квартиру и, может быть, машину.

У меня есть права, хоть я никогда и не водила сама.

Глеб терпеть не мог пускать меня за руль. Смешно, но теперь я с легкостью могла бы купить ему вожделенный джип. Тьфу, идиотка, нашла о чем думать, хватит и того, что всадила кучу денег в квартиру. Да и вообще, хватит жертв, буду жить для себя.

– Ну, Александра, ты даешь! – закричала Эмма, прочитав первые три страницы. – Слушай, это ж просто здорово! Ну молодчина! Надо же, даже завидно. Погоди, а кто это – Мушка? – нахмурилась она вдруг.

– Эмма, ну что за кличка – Оптический Прицел? «Пришла Оптический Прицел» – это же плохо, Мушка куда лучше.

– Это в смысле «взять на мушку», да?

– Ну конечно.

– Ох, блин, мне бы такое и в башку не залетело. Слушай, ведь и вправду лучше.

– И она сразу становится как-то симпатичнее, что ли…

Эмма оторопело на меня уставилась.

– Слушай, ну и башка у тебя! И ты согласна со мной работать?

– Согласна. Мне это даже очень интересно.

– Не брешешь?

– Честное слово.

– И ты потом не будешь говорить, что это твоя книга, что я должна тебя тоже на обложку впендюрить?

– Нет. Мне нужны только деньги. Я не обещаю, что буду работать на тебя всю жизнь, но…

– Хорошо, на год подписываешься?

– Да, если мне будет где жить. Я хочу уехать из Москвы.

– Нет вопросов! Будешь жить у моря, в хорошем месте, на всем готовом и работать, платить я тебе буду штуку баксов в месяц, и еще… За книгу полагается гонорар – небольшой, конечно, эти издатели те еще жмоты, но я из них выколочу побольше, гонорар тоже твой. А там поглядим, но за год три книжки мы уж точно склепаем! Только, я гляжу, у тебя страниц-то всего ничего.

– Сколько у тебя в романе страниц?

– Больше тыщи. Правда, Лешка, который меня правил, тоже здорово сокращал, но у него куда хуже получалось, не сравнить… Я вот чуяла, что тут баба нужна, но и не догадывалась, что может такая конфетка получиться. Ну что ж, Александра, считай, мне повезло, думаю, и тебе тоже. Тогда так. Я освобожусь через две недели, и мы махнем к морю. Недельку мы там поколбасимся вместе, все обсудим, и я уеду. А ты останешься. Дом большой, в нем еще дочка моя живет с гувернанткой, и кухарка приходит. Твое дело – только сидеть и писать.

– А сколько лет дочке?

– Двенадцать. Ей врачи прописали морской воздух, вот я там ее и держу. Мне спокойнее, когда она там.

– А где это?

– Я разве не сказала? На Майорке.

– На Майорке? – ахнула я. – Я буду жить на Майорке?

– А тебе что, кисло?

– Боже, Эмма, да я ничего в жизни лучше не слышала! – возликовала я.

– Так, погоди ахать, паспорт заграничный у тебя есть?

– Есть.

– Давай его сюда, надо будет получить визу в испанском посольстве. Я сама этим займусь, чтобы не тянули и дали визу не на месяц.

– Ох, черт, я забыла…

– Что ты забыла? – нахмурилась Эмма.

– Заграничный паспорт у меня отдельно лежал, я его у мужа оставила.

– Так забери, в чем проблема?

Я замялась.

– Тебе кисло с ним встречаться, что ли?

– Да нет, ничего…

– Давай-давай, я, конечно, могла бы сама к нему сунуться, но ненавижу лезть между мужиком и бабой. Сами разберитесь. Да, кстати, за две недели можно оформить развод, если ты хочешь. Поручим дело моему адвокату, он в два счета все провернет. Или ты не собираешься давать ему развод?

– Да я как-то об этом не думала пока. Нет, я хочу, я просто жажду развестись и свободной уехать на Майорку!

– Вижу, ты от Майорки уже тащишься. Вот что, давай займись этим делом, добудь свою краснокожую паспортину и договорись с мужиком насчет развода. Вот тебе мои телефоны, как только паспорт добудешь, сразу звони, поняла?

– Конечно!

– Похоже, подруга, нам обеим подфартило!

– Не то слово!

– Знаешь, ты мне нравишься, Сашка! Странное дело, я всю жизнь баб точно чувствую. С мужиками всегда маху даю, а с бабами – нет. Мы с тобой еще такого шороху дадим! Как считаешь?

– Только и мечтаю – дать шороху!

– О, наш человек!

Когда Эмма ушла, я задумалась. Вообще-то встречаться с Глебом мне ужасно не хотелось, но, с другой стороны, мне нужен паспорт, мои вещи и… развод!

Да, я хочу быть свободной, и он пусть тоже не считает себя связанным со мной. Пусть женится хоть на всех трахнутых им красотках. Интересно, конечно, в моей квартире кто-то уже поселился? Например, столь сексуальная Яна? Хотелось бы на нее взглянуть, но…

А что, в конце концов, я действительно свободный человек! И плевать мне на все. Я решительно набрала номер своей квартиры. Там никто не ответил. Тогда я позвонила Глебу на мобильник. И почти сразу услышала такой родной голос:

– Алло!

– Глеб, это я. Надо поговорить.

– Сашка! Ненормальная, куда ты девалась? Что это за номера? – закричал он.

– Глеб, не кричи, это не номера, это мое решение.

Я жить с тобой больше не хочу. И давай поскорее разведемся.

– Что? Ты можешь объяснить, что это значит? Черт, я сейчас не могу говорить. Давай встретимся завтра!

– Хорошо, говори, когда и где?

– А домой ты прийти не можешь?

– Хорошо, приду, тем более мне нужен заграничный паспорт и мои вещи.

– Сашка, кончай бодягу!

– Глеб, в котором часу ты будешь дома?

– С утра, часов в девять тебя устроит?

– Хорошо, буду в девять.

Я положила трубку. Сердце колотилось как бешеное. Меня всегда волновал его голос, вообще голос для меня очень важен в мужчине… Ах боже, да ведь Глеб не мужчина, он актер, напомнила я себе. Права, бесконечно права Уля, актеры не мужчины, как бы хорошо у них ни обстояло с потенцией. Одно я знала точно: когда приду в свою бывшую квартиру к своему бывшему мужу, я должна выглядеть на пять с плюсом. А не расстроенной и обиженной чувырлой. Я достала из конверта фотографию, сделанную Тарасом. Она придала мне сил, и я отправилась по магазинам. Роль одинокой богатой женщины, которая собирается жить на Майорке, мне показалась забавной, и я с наслаждением ее играла. Накупила шмотья, обуви, косметики, приволокла все это домой и стала примерять обновки, чтобы выбрать, в чем завтра пойти к Глебу. Мой облик должен быть совершенно новым. Я выбрала белые, очень элегантные брюки и темно-синюю рубашку. Все это мне здорово шло. И вообще, я стала куда больше нравиться себе, чем в прежней, замужней жизни. За последнее время я сильно похудела, глаза стали еще больше… Дура, сказала я себе, хочешь поразить в самое сердце Глеба? Зачем? Подумай лучше, что через два дня вернется Александр Андреевич… Что ж, ему я и так нравлюсь. Однако ему может не понравиться, что я уезжаю на Майорку. С Майоркой у меня связано очень забавное воспоминание. Я была еще совсем ребенком, мы с родителями поехали отдыхать в Тракай, и мама настояла, чтобы с нами ехала ее подруга, которую только что бросил муж, тетя Лера. Она оказалась совершенно непереносимой особой, всех допекла так, что папа, месяц державшийся с ней преувеличенно любезно, в сердцах сказал мне: «С этой Лерой я не поеду отдыхать даже на Майорку!» Тогда это звучало совершенно фантастично, как если бы он сказал, что не поедет с ней даже на Венеру. И вот теперь я еду на Майорку! Что бы там ни говорил Шурик, кстати, не зря ведь Тарас предостерегал меня: «Не полагайся на Шурика». Вот я и не полагаюсь!

Ночь я спала ужасно, и к утру имела довольно утомленный вид. Ну и что? В конце концов, мало ли от чего я могла утомиться ночью, правда? Но когда я оделась, надушилась новыми духами, то ощутила такой подъем, что внутри у меня все пело. К счастью, никого из знакомых по пути я не встретила и уже в лифте подумала: открыть дверь ключом или позвонить? Нет, я позвоню и тут же отдам Глебу ключи.

Он распахнул дверь мгновенно. У меня сердце екнуло, до того он был хорош – в джинсах, без майки, с мокрыми волосами. Явно только что из душа.

– Сашка, ну что ты устроила? – кинулся он ко мне. – Я же чуть с ума не сошел, когда обнаружил, что тебя нет и еще какая-то идиотская записка… Тебе кто-то что-то обо мне наговорил, а ты поверила?

– Не кто-то, а ты сам!

– Что – я сам?

– Глеб, это все неважно, а важно то, что я хочу развестись, и как можно скорее!

– Зачем такая спешка? Я так и знал, что у тебя есть любовник, я был в этом уверен, ты наставляла мне рога и водила меня за нос много лет, и все эти трогательные истории о том, как ты была прислугой, не более чем удачная отмазка! И кто же этот счастливец, хотелось бы знать. Чем он лучше меня, а? Богаче, наверное, вот в чем дело! Но это ты зря, я теперь тоже начал зарабатывать!

– Глеб, нападение – лучшая оборона, это давно известно. Если ты думаешь, что я стану оправдываться, в чем-то тебя разубеждать, то напрасно. Говорю же, мне нужен только паспорт и развод.

В этот момент зазвонил телефон. Глеб в ярости схватил трубку, но тут же сбавил тон, – видимо, звонок был важный. А я тем временем заглянула в ванную, нет ли там следов посторонней дамы. И, разумеется, на полочке под зеркалом стояла чужая губная помада. Это было опять до того банально, что я рассмеялась. Ощущение банальности отступало почему-то лишь в общении с Эммой и при мысли о Майорке.

Я вернулась в комнату. Глеб еще говорил по телефону. Я села на диванчик, с такой любовью купленный совсем недавно… Наконец Глеб положил трубку.

– С телевидения звонили, предлагали попробоваться на роль ведущего в какой-то игре. Хорошие деньги, между прочим.

– Поздравляю. Так как насчет развода?

– Торопишься? – с неприязнью взглянул на меня муж.

– Просто я уезжаю, и надолго, а если тебе приспичит жениться, где ты будешь меня искать?

– Во-первых, я жениться не собираюсь, это все дурацкие выдумки… Никого у меня нет…

– Да? И, скажешь, не было?

– И не было!

– А как же Лаура?

– Не говори глупости!

– Глеб, не надо выкручиваться, я все знаю, и про Лару-Лауру, и про Яну, которая доводит тебя до изнеможения…

Он вдруг покраснел. Я даже умилилась. Ведь он, в сущности, хороший парень. И превосходный актер.

Потому что, почувствовав, что краснеет, тут же изобразил праведный гнев, якобы вызвавший эту краску.

– Послушай, ты городишь какую-то чушь! Мне говорили, что актерские жены часто бывают ревнивыми до идиотизма, но ты-то вроде была не такая!

– Глеб, ну давай поговорим спокойно, как цивилизованные люди.

– Ты цивилизованная? Ты? Да ты просто заплесневела в последние годы, ты не можешь простить мне те жертвы, которые принесла. Я так и знал, что это случится!

– Глеб, возьми себя в руки! И попытайся сыграть спокойного мачо! А то черт знает что из тебя лезет.

– Да как ты смеешь так говорить? Ты просто испугалась.

– Испугалась? Чего?

– Моего нового положения, того, что я на виду теперь, того, что меня наконец, кажется, оценили… Испугалась тех женщин, которые вокруг! Кстати, не зря испугалась, они не тебе чета! Интересно бы глянуть на твоего избранника! Небось какой-нибудь серый тип, который уж точно никуда не денется! Давай, хочешь жить с ним, ради бога! Забирай все что надо и проваливай, видеть тебя не хочу, дура, корова!

Я молча встала, подошла к письменному столу, взяла заграничный паспорт, потом сняла с полки два альбома с фотографиями родителей. Глеб между тем в уже непритворной ярости швырял в сумку мои вещи, он был совершенно вне себя. А я, наоборот, застыла. Мне было тошно от мерзости и банальности происходящего. Развод по-русски!

– Давай, давай, забирай свое барахло и катись к своему хахалю! Ублажай его, делай клизмы! Свекольным соком его пои, может, ему это по кайфу! Дура, идиотка! Верно мне мама говорила, ты меня не стоишь! Да я тебя элементарно перерос, а ты не стерпела. Подумаешь, цаца! К тому же бесплодная!

Во мне вскипело бешенство.

– Заткнись, подонок! – прохрипела я.

– Я подонок? Да почему? Потому что на сторону сходил? Да посмотри на себя, от тебя любой за сто километров сбежит, кретинка! Блядь подзаборная. Сюси-пуси, утю-тюшеньки, а сама небось всем подряд давала!

Это было настолько отвратительно, настолько несправедливо, что, если бы у меня сейчас был пистолет, я бы выстрелила в него, ни секунды не помедлив!

Но пистолета не было, а убить мне его хотелось. Я схватила со стола какую-то книгу и уже хотела швырнуть ее в его красивую морду. И вдруг я словно увидела всю эту сцену со стороны. Она была глубоко омерзительной и в то же время смешной.

– Замолчи, болван! – крикнула я что было мочи.

Он опешил.

– Слушай, что я скажу! К тебе придет адвокат, он займется разводом. Я через две недели уезжаю из Москвы. Это все. Мне от тебя ничего не нужно. Но ты еще ох как пожалеешь обо всем, что мне сказал! Я не стану ни в чем тебя разубеждать, помесь осла с бизоном не лучший собеседник.

Я схватила паспорт и побежала к двери. Глеб в полной оторопи остался стоять над открытой сумкой с моими вещами. Черт с ними. В новой жизни и вещи должны быть новыми!

Я долго бегом бежала прочь от своего бывшего дома, от своей бывшей жизни. Немного очухавшись, позвонила Эмме, сказала, что паспорт уже у меня.

– Отлично, давай вместе пообедаем. Я за тобой заеду ровно в два. Пока!

Я посмотрела на часы. Начало одиннадцатого.

Быстро, однако, я подвела черту под своей семейной жизнью. До часу дня я пешком бродила по раскаленному городу и так устала, что даже думать о Глебе не было сил. Таким я его не видела никогда. И, надеюсь, не увижу больше. Но ничего не пожалею, чтобы он когда-нибудь приполз ко мне…

Увидев меня, Эмма только головой покачала:

– С муженьком встречалась, что ли?

– Да, черт бы его побрал.

– Поберет, поберет, не расстраивайся, подруга. Подышишь годик средиземноморским воздухом, охолонешь маленько, и покажешься ему на глаза, его так еще колбасить будет, не дай бог!

– Да ну его к черту, не хочу я ничего!

– А у тебя другой мужик-то на примете есть?

– Да так… Ничего существенного.

– Ты с ним спишь?

– Нет.

– А твой муж по этой части как?

– Хорошо. По этой части даже слишком хорошо.

– Кобель?

– Эмма, мне сейчас неохота про это говорить.

– Поняла. Ладно, поговорим на Майорке. Сядем вечерком на балконе с видом на море, винца испанского хлопнем, языки сами развяжутся. Мне тоже есть что порассказать…

– А сейчас ты лучше расскажи мне про свою дочку. Как ее зовут?

– Дуня. Дуняша.

– Какое чудное имя! А где же она учится?

– Там и учится, в испанской школе, она знаешь как по-испански чешет, и по-английски тоже. Вообще умная девка, читать любит до страсти, но с характером. Если обидится, то уж надолго. Может месяц не разговаривать.

– А ты часто к ней ездишь?

– То-то и беда, что часто не выходит, – вздохнула Эмма. – Между прочим, она рада будет, если ты с ней подружишься. Ты как с детьми, умеешь?

– Наверное…

– А у тебя почему своих-то нет?

– Об этом тоже поговорим на балконе с видом на море.

– Годится! Только я тебе так скажу: о мужиках слезы лить – последнее дело. Не стоят они того. Мне сразу легче стало, как только я поняла – все они скоты. Иной раз думаешь, а почему он так поступил? А потом сама себе ответишь – потому что скот, и сразу легче становится.

– Мне такой способ нравится, – рассмеялась я. – Эмма, а ты Тарасу ящик шампанского поставишь?

– Уже! Вчера отправила. Я, Саша, чтоб ты знала, свое слово всегда держу, по крайней мере пока это от меня зависит.

– Эмма, а когда ты успеваешь писать?

– Да в любую свободную минуту, я прямо как ненормальная стала. Ты на компьютере умеешь?

– Нет, у меня машинка электрическая.

– Фигня! Надо компьютер осваивать, вот освоишь – заколбасишься. А я много времени в самолетах провожу или в машине и там сюжеты придумываю. Или, предположим, я героя какого-нибудь выдумаю, ну хорошего, конечно, и вроде в него влюбляюсь. И у меня тогда такой кайф. Понимаешь, этот-то мужик уж точно будет делать все так, как мне надо… Ну я и оттягиваюсь, – смущенно призналась Эмма. – Ты только не смейся. И вообще, я от этих книг торчу! Помню, первый раз взяла в руки готовую книжку – чуть не уписалась от радости. Но уж точно говорят: «Бодливой корове бог рог не дает». Писать-то хорошо у меня никак не получается. Я даже думала в Литературный институт поступить, но один умный мужик сказал, что научиться хорошо писать нельзя, это дело природное. А ты как думаешь?

– Ну откуда я знаю…

– Ладно, не бери в голову.

– Эмма, а у тебя на Майорке свой дом?

– Ага. Только ты про это не трепись, ладно? Я про него никому не говорю, а то давно б уже отныкали… Я сказала, а ты забыла, договорились?

– О чем забывать-то? Я уже и не помню.

– Наш человек! Слушай, а что за колечко у тебя такое интересное, сроду таких не видела. Дай посмотреть! Класс!

– Это мне от бабушки досталось.

– Так оно вроде не старинное.

– Да. Это от Картье.

– Круто! – рассмеялась Эмма. – Кстати, давай паспорт, а то забудем!

Я протянула ей паспорт. Она раскрыла его.

– Так, Ордынцева Александра. Ордынцева? Слушай, а Глеб Ордынцев случайно не твой муж?

– Случайно мой.

– Ну блин! Охренительный кобель! Я как раз в больнице лежала, когда «Частного сыщика» крутили! Да, подруга, я понимаю, что ты от него ноги сделала… Сплошная головная боль!

– Нет, я бы сказала – сплошной геморрой!

– Сочувствую. – Она посмотрела на часы. – Хорошенького понемножку. Сейчас я тебя отвезу, и дальше мы держим связь. Ты пока можешь не работать, закругляй свои дела в Москве. Кстати, тебе бабки нужны? Могу проавансировать.

– Нет, спасибо, пока не нужно.

Я никому ничего не говорила о внезапном богатстве. Меня оно пугало. Зато разговор с Эммой подействовал на меня умиротворяюще. Я успокоилась и по зрелом размышлении пришла к выводу, что все оскорбления, брошенные мне в лицо Глебом, были от бессилия и растерянности. Он просто еще не умел жить без меня. Ничего, скоро научится. Дело нехитрое.

Вечером мне позвонила Уля:

– Где ты, блудная дочь? Тебе не стыдно? Совсем забыла меня!

– Мне стыдно, Улечка, правда, но тут столько всего случилось.

– И у тебя нет потребности со мной поделиться? Нашла другую конфидентку?

– Никого я не нашла, просто… Понимаешь, бабушка умерла.

– Ох, Санька, прости, я ж не знала. А ты даже на похороны поехать не смогла, вот свинство! Но это очень печальное событие, а радостные есть?

– Есть! Давай я завтра к тебе приеду и все расскажу! А как твои дела? Как Сигизмундыч?

– Да все то же: вздохи, комплименты, изредка поцелуйчик… Да черт с ним, лишь бы деньги платил. Он, сучара, что-то задерживает гонорар, а у меня тачка сдохла окончательно. Я без нее как без рук, вернее, без ног. Сама понимаешь. Когда ты завтра сможешь приехать? Мне бы лучше во второй половине дня.

– Договорились! Я приеду часам к трем-четырем.

– Только не надуй меня в очередной раз.

– Клянусь!

– Ну то-то же!

Меня вдруг осенило. Я подарю Уле машину! Да, да, конечно, это гениальная идея. Я могу сейчас подарить ей хоть «мерседес», но «мерседес» она просто не примет, а вот новенькие «Жигули» – это в самый раз. Такая сумма не будет ее морально обременять.

Я уже представила себе, как завтра поставлю новую тачку у нее под окнами, выведу старшую подругу на балкон и скажу: «Смотри, Улечка, какая машина! И вот тебе от нее ключи!» Или нет, лучше так: я под каким-нибудь предлогом выведу ее во двор, подойду к машине, открою ее и скажу: «Мы едем в ресторан, обмыть твою обновку!» «Мою?» – остолбенеет Уля.

И я радостно рассмеялась при одной только мысли о том, как она удивится! Уж кто-кто, а она заслуживает такого подарка! Это Глеб, как оказалось, не заслуживал всей той любви, которую я ему отдала. Нет, о нем я больше ничего не хочу знать. Суметь бы еще выкинуть его из памяти, стереть… Хорошо бы попасть в небольшую аварию, стукнуться башкой и заработать легкую амнезию, как в сериалах, но такую, чтобы все другое помнить, а Глеба забыть… Вот дура, сказала я себе. У тебя есть воля? Есть. Но с другой стороны, сейчас даже телевизор включить нельзя, чтобы не наткнуться на его рожу, и во всех журналах – он… Ничего, на Майорке, наверное, нет ни наших журналов, ни нашего телевидения – с глаз долой, из сердца вон. И вообще, пошел он! Лучше помечтаю, как удивится Уля… И как обрадуется! А чего зря мечтать, с самого утра завтра поеду в автомагазин и куплю… Я куплю ей «девятку», там же, где Глеб покупал, нам все мгновенно тогда оформили.

Эта мысль показалась мне такой удачной, что я развлекала себя ею весь вечер, старательно отгоняя воспоминания о последней встрече с Глебом. Я едва дождалась утра, оделась во все новое и поехала покупать машину.

Я вошла в автосалон богатой дамой, а вышла еще более нищей, чем была раньше. На моей карточке не было ни цента! Я чувствовала себя оплеванной, продавец с такой явной жалостью смотрел на меня… Но черт с ним, с продавцом… Что же это все-таки значит? И вдруг у меня в голове словно зажегся свет.

Миша Цейтлин! Миша, милый молодой человек, который занимался бабушкиными делами. Это он устроил так, чтобы я не смогла приехать к ней и оформить все как надо. Он безусловно запудрил бабушке мозги, ведь в конце концов она могла завещать свое имущество и деньги кому угодно, но он внушил ей, что так выгоднее, не надо платить какие-нибудь налоги, он вынудил ее продать квартиру, перевел ее деньги на мою карточку, которую наверняка он же и открывал, а как только бабушка умерла, он эти денежки прибрал к рукам. Ничего не скажешь, ловко!

И ведь я теперь ничего не смогу никому доказать.

Внезапно на меня напал такой хохот, что я с трудом держалась на ногах. Люди вокруг с недоумением на меня поглядывали. Стоит баба посреди улицы и ржет как ненормальная. И вроде бы не над чем, а она, дура, заливается. Это вовсе не было истерикой. Чем дольше я смеялась, тем легче становилось у меня на душе. Все правильно! Эти деньги были не мои, я их не заработала, это была дармовщинка, а дармовщинки в моей жизни не было с тех пор, как погибли родители. И это урок, хороший урок! Полагаться можно только на себя. Мне даже не было жаль этих денег, только обидно, что не успела подарить Уле машину. Слава богу, что я ничего ей не пообещала.

И вообще никому ничего об этих деньгах не говорила. Словно чувствовала, что они не мои. Хорошо еще, что я тогда догадалась снять с карточки хоть какие-то деньги и теперь у меня в сумке было три тысячи двести тридцать долларов. Да это же целое богатство! Бедненький Миша Цейтлин, не досчитался пяти с лишним тысчонок! Мне опять стало смешно. Вероятно, меня никто бы не понял, но я с каждой минутой ощущала все большее облегчение. Вот, правда, квартиры мне не видать как своих ушей.

Даже если Эмма меня не надует и заплатит, как обещала, по тысяче в месяц, то через год я смогу купить только какую-нибудь халабуду на окраине. Ну и что?

Поживу в халабуде, большое дело! Главное – своя крыша над головой. А потом заработаю себе на приличную квартиру! Вероятно, если бы я кому-нибудь сказала о своих ощущениях, мне вряд ли поверили бы… Может быть, потом, на Майорке, я и расскажу об этом Эмме, на балконе с видом на море. Только бы этот балкон не оказался таким же миражом, как те бешеные бабки. Но нет, какое-то шестое чувство мне подсказывало, что это – мое. И я уже мечтала поскорее оказаться там, на этой почти мифической Майорке, окунуться в море, и не в какое-нибудь, а в Средиземное… И вдруг в сумке зазвонил мобильник. Я выхватила его:

– Алло!

– Саша, я в Москве! Я так соскучился! – на одном дыхании произнес Александр Андреевич. – Звоню к маме, а вас где-то носит. Где вы?

– Меня и вправду где-то носит, – засмеялась я.

– Но где именно? Я хочу немедленно вас видеть, Саша!

Мне тоже хотелось увидеть его, но полчаса назад в моей жизни все кардинально изменилось. И я вспомнила, что обещала увидеться с Улей.

– Нет, я сейчас не смогу, у меня кое-какие дела… Вот если вечером, попозже, часов в восемь…

– Ужасно! Но ничего не поделаешь, придется дожить до восьми. Я заеду за вами?

– Хорошо, только я буду не дома, а в районе метро «Аэропорт». Давайте у метро и встретимся.

Он засмеялся:

– Я уже забыл, когда назначал свидания у метро. Ладно, договорились.

– Подождите, там же два выхода.

– Ох, верно. Тогда у первого, если ехать из центра. Саша, а вы там случайно не помирились с мужем? У вас голос что-то очень веселый.

Я опять засмеялась:

– Нет, я с ним еще больше поссорилась! Окончательно!

– И по этому поводу веселитесь? Не ожидал! Вы очень неожиданная особа, Саша. Я хочу говорить с вами, смотреть на вас, слушать ваш голос… Ну все, до вечера!

Тут уж я окончательно развеселилась! Кто бы мог подумать, ведь за последнее время рухнуло абсолютно все: вера, надежда, любовь, а я веселюсь! Как те обитатели осажденной крепости, когда у них уже ничего не осталось… Нет, почему же, надежда-то у меня еще осталась! И вера, кстати, тоже! Вера в себя! Ну любовь рухнула, подумаешь, любовь – дело наживное! А сегодня вечером у меня свидание с влюбленным в меня мужчиной, и мужчиной интересным, спору нет! Жизнь продолжается!

Уля чрезвычайно удивилась при виде меня.

– Опаньки, что за дела? Ты что, не горюешь?

– Не-а!

– Хорохоришься?

– Нет, Ульяша, мне правда весело.

– Отчего? Оттого, что бабушка умерла?

– Нет, конечно, что ты! Дело совсем в другом. Я начала новую жизнь, и она мне пока нравится.

– Влюбилась, все понятно!

– Ничего я не влюбилась, но поклонник у меня есть! И вечером у нас свидание, а еще я нашла работу и уезжаю на Майорку, вот!

– На Майорку? Работать? Я не ослышалась?

– Нет, все верно.

– И кем же ты там собираешься работать? – недоверчиво спросила Ульяша.

Я в двух словах ввела ее в курс дела. Она только головой покачала.

– Ну звучит это и вправду неплохо… А что за поклонник?

– Да так, бизнесмен.

– Читать умеет?

– Что читать? – не поняла я.

– Ну, на некоторых бизнесменов смотришь и думаешь: интересно, милый, а грамоте ты обучен? Твой не такой? Обученный?

– Более чем. А еще посмотри, что у меня есть.

Я вытащила из сумочки фотографию.

– Сашка, какой портрет! Потрясающе! Ты тут такая… Просто смертельный номер! Слушай, случайно не Асламазян это снимал?

Тут уж у меня челюсть отвисла.

– Откуда ты знаешь?

– Руку мастера всегда видно. Я его давно знаю, мы когда-то даже работали вместе в одном дизайнерском издании.

– Господи, до чего тесен мир, – поразилась я.

– Да уж… Тарас умеет вытащить из модели все до капельки. Классная работа.

– Улечка, а как Сигизмундыч поживает?

– Ты вчера уже спрашивала.

– Ах да, прости. И все-таки как?

– Да ну его… Видно, был когда-то ходок и просто по инерции за мной приударил, а потом струхнул. Он мне месяц назад заявил, что часто обо мне думает, что я женщина из его «видеоряда», как он выразился, я сгоряча позвала его в гости, а он не мычит, не телится.

– Уля, ты злишься, что в него втюрилась?

– Да нет, не то чтобы, просто, знаешь ли, обидно… Я спала, а он меня разбудил. И на фиг это было надо? Хотя я все равно ощущаю себя по-другому. Лучше, это уж точно.

– Погоди, ты только не засыпай опять – и обязательно еще встретишь кого-нибудь.

– Кого-нибудь мне не надо, он же человек интересный, понимаешь, с ним говорить – одно удовольствие. Но он, по-моему, начал меня избегать. Боится, старый дурак… А чего бояться? Я ж никогда от него ничего не хотела, только поговорить. Не понимает, ослина. Да ну его к чертям собачьим, расскажи лучше про своего. Для тебя этот вопрос гораздо актуальнее.

Мы так заболтались, что я чуть не опоздала на свидание. У Ули я быстренько освежила макияж под ее чутким руководством и побежала к метро. Почему-то я волновалась. Но волнение было приятным.

Я встала за палаткой, как на первом свидании с Глебом, чтобы минутку понаблюдать за поклонником со стороны. Ага, вон его «ауди». Он затормозил и сразу вышел из машины. И вдруг страшно мне понравился.

Он был без пиджака, без галстука, в рубашке с коротким рукавом. Он сильно загорел, и от этого Восток еще явственнее проступал в его чертах. В нем чувствуется порода, вдруг подумала я. Но это явно не в мать. Сердце у меня екнуло. А он огляделся вокруг и подошел к цветочной палатке, купил несколько темно-красных роз с белым кружевом гипсофилы. И нервно взглянул на часы. Я собралась с духом и вышла ему навстречу.