Текст книги "Хочу бабу на роликах!"

Баба Лена сидела на лавочке у крыльца, сложив на животе большие сильные руки.

– Нагулялись? Вот и хорошо. Садись, Александра, а ты, Ульяна Михайловна, отойди пока в сторонку, уж не обессудь…

Уля сделала мне большие глаза и пошла к своей машине.

– Что я тебе скажу, Александра, нечем мне тебя порадовать. Нечем! Правы доктора, не будет у тебя детенка. Я бы могла, конечно, надавать тебе травок, обнадежить… Но только я так не делаю. И денег с тебя не возьму. Езжай с Богом и радуйся, здоровье у тебя хорошее, проживешь долго, но на сердце тяжесть большая. Ты ее скинь, уж постарайся. Ты сильная, Саша, только сердечная тяжесть и не такие силы подрывала.

– А что меня ждет, плохое или хорошее?

– Я ж не гадалка, – засмеялась баба Лена, – гадание – грех великий. Но я тебе так скажу: плохому в этой жизни часто нет меры, а хорошее – на вес золота, а потому каждую крупочку хорошего надо помнить, а плохое из памяти гнать. Такое вот мое разумение, если тебе интересно.

…На обратном пути мы долго молчали. Наконец Ульяша не выдержала:

– Выходит, зря мы в такую даль таскались.

– Нет, почему? По крайней мере, я знаю точно, что детей у меня не будет. Значит, этот вопрос закрыт.

– Согласна. Но вот другой вопрос есть: что ты думаешь дальше делать?

– Жить.

– Саша, тебе нужно найти работу, иначе ты просто сойдешь с ума. Мы уже говорили, ты должна чему-то научиться, что-то делать. И если хочешь знать, у меня даже есть кое-что на примете…

– Что? – насторожилась я.

– Одна моя приятельница работает в крупном издательстве. Я хочу поговорить с ней, может, они будут давать тебе рукописи на редактуру.

– Но я же никогда ничего не редактировала!

– Начнешь! У тебя есть главное: ты с ранних лет хорошо чувствуешь литературу, язык. Помню, ты свою няньку Тоню лет с трех «редактировала». Она деревенская была и все ударения не правильно ставила, а ты вечно ее поправляла. Еще твоя мама смеялась: не иначе редактором будет!

– А что, попробовать можно! – воодушевилась вдруг я.

– Почему бы и нет? Они там вечно внештатных редакторов привлекают. Дадут тебе на пробу рукопись, если их твоя работа устроит, будешь при деле. Платят там, конечно, гроши, но со временем, может, в штат тебя возьмут или сама заразишься и писать начнешь… Сейчас ведь жук и жаба пишут!

– А я кто? – улыбнулась я, – Жук или жаба?

– Ты моя любимая маленькая девочка, которую я по мере сил не дам в обиду.

– Уля, я тебя люблю!

– Молчи, а то я начну реветь, тушь потечет – и мы врежемся в столб.

– Уля, а когда ты позвонишь своей подруге?

– Сегодня вечером и позвоню, только ведь сейчас лето, она может быть в отпуске.

– Ничего, она вернется из отпуска, будем надеяться. Уля, я хочу попробовать себя, это ведь мечта – сидеть дома и делать что-то интересное! И Глеб будет под присмотром, я стану опять зарабатывать, нельзя же только на бабушку рассчитывать.

– То есть как – на бабушку? А что, Глеб тебе денег не дает?

– Да что ты, конечно, дает, и даже совсем немало, но все равно…

– Договорились.

Домой я вернулась поздно, по дороге у нас еще колесо спустило, и мы довольно долго ждали помощи. Глеба дома не было. Вот и хорошо. Сейчас пойду, налью ванну и спокойно полежу в теплой воде. Странно, приговор бабы Лены не стал для меня непереносимо болезненным ударом. Наверное, я это предчувствовала. Что ж делать, значит, не судьба.

Живут же люди без детей… И я жила в последние годы, уже ни на что не рассчитывая. И права, бесконечно права Ульяша, мне необходимо иметь в жизни что-то еще, нельзя жить только Глебом. Короче говоря, отныне мой девиз: не Глебом единым…

Глеб вернулся около часа ночи, и я даже испугалась при виде его. Глаза были красные, воспаленные.

– Что случилось?

– Да ерунда, пришлось несколько раз нырять в реку, и глаза что-то заболели, еле доехал…

– Надо срочно показаться врачу!

– Ну не ночью же! Да и вообще, все пройдет.

– Нет, давай хотя бы чайные примочки сделаем!

– Терпеть не могу!

– Глебка, ты как маленький! Ляг, расслабься, а я все сделаю.

Сначала он злился, стонал, словно я невесть какие муки ему доставляю, но потом вдруг сказал тихо:

– А ведь и вправду немножко легче. Спасибо, Санька. Как ты думаешь, к утру пройдет?

– Я не знаю, будем надеяться… Но если не пройдет, надо к врачу, с глазами шутки плохи, особенно когда много снимаешься…

– Да, действительно. Только завтра все равно не получится, у меня просто минутки не будет. А у нас пожрать что-нибудь есть? Я вдруг здорово проголодался.

Он, наверное, забыл, что я ездила к бабке, даже не спросил ни о чем, отметила я, когда он уже крепко спал. Ну и ладно. Он так устал, глаза болят, столько дел… Я, в конце концов, видела от него много «крупочек» добра и не стану зла таить. Приняв благое решение, я заснула.

Утром глаза у Глеба были еще немного красные, но резь прошла, они больше не слезились.

– Ты у меня чудо, Санька! – Он чмокнул меня в щеку и убежал.

А я решила приготовить к вечеру что-нибудь вкусное. Глеб обожает мясо с баклажанами. Пойду сейчас на рынок, куплю хорошего мяса, овощей, зелени, ягод… До чего ж это приятно – не считать каждую копейку! Скоро пойдут вишни, надо будет обязательно сделать вареники, мое коронное блюдо, позвать гостей… Надо извлекать из жизни каждую крупочку радости!

Возвращаясь домой с полными сумками (купила еще две бутылки хорошего вина в магазине «Ароматный мир» неподалеку от рынка и две большие бутылки минеральной воды в палатке у дома), я увидела, что почтовый ящик у нас полон. Поставила сумки и открыла ящик. Куча рекламных листков, газета, счет за междугородные переговоры и несколько писем. От поклонниц, наверное. Одно из них было адресовано мне. Я хотела вскрыть его уже в лифте, но рук не было, как говорится. Дома я бросила сумки и прямо в прихожей надорвала конверт. Оттуда выпали несколько цветных фотографий. На всех был Глеб с какой-то ослепительной девицей! У меня перехватило дыхание. Я опустилась на стул в прихожей. Фотографий было четыре. На одной Глеб сидел с ней и каком-то ресторане, пристально глядя на нее с такой улыбкой… У меня даже сердце заболело. Я слишком хорошо знаю, когда он так улыбается. На втором снимке они шли по какой-то аллее, и он обнимал ее за плечи. На третьем они были в лодке. Он в шортах, а она в купальнике. На четвертом они в той же одежде полулежали на траве. Собственно, ничего криминального в этих снимках не было. Но у меня задрожали руки. Вот оно, началось… Вполне возможно, что это просто его партнерша по съемкам, попыталась я себя успокоить. Уж если кто-то решил сделать компрометирующие снимки, то, наверное, постарался бы снять их в более откровенном виде… А раз нет, то не надо и внимания обращать. Глеб говорил, что ему предложили сняться в каком-то клипе. Работы на день-два, а деньги хорошие. Может быть, это и есть его партнерша по клипу? Они очень красиво смотрятся вместе…

Господи, кому и зачем понадобилось присылать мне эти фотографии? Я схватила конверт, осмотрела его внимательно со всех сторон. Ничего примечательного, штемпели московские… Доброжелатели, мать их! Ну и что прикажете с этим делать? Выбросить в помойку? Или сохранить и предъявить Глебу?

Спросить, кто это такая и что все это значит? А что толку? Глеб будет с честными глазами уверять меня, что это просто пробы к фильму или что-то еще, сугубо профессиональное, мне захочется ему верить, и я же буду чувствовать себя виноватой… Нет, к чертовой матери! Я порвала фотографии на мелкие кусочки и выкинула обрывки в мусоропровод. Но предварительно разглядела красотку. Она и вправду была хороша – лет двадцати двух от силы, яркая, красивая. Может, это она сама и прислала, – так сказать, для сведения? Многие дамы такое практикуют. Но мне плевать. Ну даже и оступился Глеб, плоть слаба, как говорится, а у него сейчас от свалившейся известности уж точно голова кругом пошла. Что ж, значит, надо это пережить как болезнь. Если он меня любит, перебесится, никуда не денется, а если уже не любит… Но об этом думать не хотелось, слишком больно, просто непереносимо. Он даже не спросил, что мне сказала бабка, снова мелькнула мысль. Но я ее отогнала. Наверное, он все понял и просто не хочет бередить мне душу этими печальными разговорами. Решено, я ничего ему про эти фотографии говорить не стану, я все перенесу, я ведь люблю его, а за любовь надо бороться… С какой стати мне отдавать его первой попавшейся вешалке? Ничего, Саша, ничего, никуда он от тебя не денется. Вот заболят у него глаза или живот, куда он пойдет? К вешалке?

Как бы не так! Перед такими длинноногими красотками надо выглядеть стопроцентным секс-символом, тут не разноешься, не станешь рассказывать, что у тебя от макарон живот пучит или в сырую погоду ломит левую ногу… С этим он даже к маме своей не пойдет, она его так занудит, что он от нее через четверть часа смоется… Боже ты мой, о чем я думаю?

Что ж, я теперь гожусь только на роль грелки и клизмы? Ну уж нет, Глеб Евгеньевич, так дело не пойдет!

Мне надо учиться существовать отдельно. Самостоятельно. Думать о себе. И начать работать. Да, а ведь Уля мне так и не позвонила. Ничего, я ей сейчас напомню.

– Уля, ты забыла про мою редакторскую карьеру?

– Ничего я не забыла, просто Анюты сейчас нет, она в отпуске, как я и думала. Вернется через две недели. Наберись терпения! А пока для тренировки пойди купи первую попавшуюся книжонку, какой-нибудь детективчик и попробуй его отредактировать.

– Зачем?

– Говорю же русским языком – для тренировки.

Возьми карандашик или ручку и на полях делай пометочки, вноси исправления, ну и все такое. Сама знаешь, как это делается, все-таки три курса театроведческого не могли пройти даром, правда?

– Ладно, попробую.

– А что это у тебя такой понурый голос?

– Я расстроилась, что твоей Анюты нет в городе.

– И только?

– Конечно, что же еще?

– Ну мало ли…

– Нет-нет, все в порядке.

– Что ты делаешь сейчас?

– Собираюсь готовить мясо с баклажанами.

– Дело хорошее, ничего не скажешь. Для любимого мужа?

– Конечно, не для себя же.

– Ну-ну, валяй. Все, Сашка, я убегаю, дела ждут!

– К Сигизмундычу бежишь?

– Если бы! Но по его заданию, так сказать!

– Тебя это греет?

– Как ни странно, да, – засмеялась Ульяша как-то удивительно молодо. Я ей даже позавидовала. – Между прочим, послезавтра я уеду дней на десять в Киев, – сообщила Ульяша, отсмеявшись. – Что тебе привезти?

– Конский зуб, – не моргнув глазом, ответила я.

– Сашка, это дурная привычка – семечки лузгать.

– Ну я же не всякие люблю, а именно конский зуб!

– Ладно, так и быть. И откуда у тебя такие плебейские вкусы? Но где-то я тебя понимаю. Жаренный с солью конский зуб – это вещь! Помнишь, как Андрею на пятидесятилетие кто-то прислал из Одессы мешок конского зуба, а Марина негодовала, потому что все гости ничего не ели, а только семечки лузгали?

– Еще бы не помнить!

– Сашка, мне не нравится твой голос! Что стряслось?

– Ничего, Улечка, правда, ничего! Ой, у меня сейчас баклажаны подгорят, – поспешила я завершить разговор, на самом деле я даже еще не вынула мясо из сумки. Моя трудовая деятельность откладывается.

Значит, надо как-то жить пока. Решено, я никому ни звука не скажу об этих чертовых фотографиях. На них не было ничего, что может служить поводом для ревности, в конце концов, мой муж актер… А если эта сучка сама прислала снимки, чтобы я начала скандалами выживать Глеба из дому, то не дождется, шиш ей! И я энергично взялась за готовку. Мясо получилось пальчики оближешь. Я и не заметила, как слопала целую тарелку. Давно у меня такого аппетита не было, наверное на нервной почве… Стоп, Сашка, только не начинай лечить горе жратвой. Это пагубный путь. Многие женщины глушат свои любовные драмы калориями, и ни одну еще это не привело к успеху. А мне нужен, мне просто необходим успех, жизненно необходим… И ты надеешься достичь успеха на ниве редактирования чужих рукописей? – спросила я сама себя. Но ответа у меня не было. Была только растерянность и боль. Я поскорее ушла с кухни, но у меня так сосало под ложечкой, что я побежала назад и очистила себе две молодые морковки. От них по крайней мере не разжиреешь.

На другой день в ящике обнаружился еще один конверт. Там было только два снимка. Зато каких!

Глеб и та самая вешалка в постели! На одном они спят обнявшись, правда под простыней, а на другом… Глеб сидит на кровати, держа вешалку в объятиях, она совершенно голая, и он, по-видимому, тоже. И выглядит все это исключительно красиво.

Так, действия вполне целенаправленные. И никаких комментариев. Ну, на мой лично взгляд, эта девка не должна особенно вдохновлять Глеба, слишком тоща.

Все-таки что-то тут не так. Наверное, это съемки.

Больно уж кровать роскошная, да и вообще… В жизни секс выглядит совсем не так красиво, как на экране. И девка явно демонстрирует себя не любовнику, а зрителю. Интересно, что это за съемки? И кто эта девка? Но боже мой, до чего красив Глеб!

Наверное, мало найдется женщин, которые останутся равнодушными, видя такого мужика. Знали бы они, каких трудов мне стоило сохранить его в форме, не позволить распуститься, не дать махнуть на себя рукой… Помню, как в минуты полного его отчаяния от невостребованности, я наткнулась на старый журнал «Театр» с рецензией на выступление в зале Чайковского ленинградского артиста Владимира Рецептера. Он один играл «Гамлета»! Моноспектакль. Я кинулась к Ульяше, помнит ли она. Она помнила прекрасно, много мне об этом рассказала, оказывается, она тогда страшно увлекалась Рецептером, бегала на все его московские выступления. И я сказала Глебу:

– Послушай, я знаю, что надо делать!

– Вешаться? По-моему, оптимальный выход.

– Глеб, прекрати. Я все придумала! Ты сделаешь моноспектакль.

– Кому он, на хер, нужен?

– Тебе, черт бы тебя взял. Ты подготовишь моноспектакль «Гамлет», как когда-то Рецептер!

– Кому сейчас, на хер, нужен «Гамлет»?

– Глеб, послушай меня! Надо всегда верить в свои силы!

– Это все благоглупости, Санька! Верить в свои силы! Я-то в них верю, а больше никто…

– Не правда! Я верю, и еще многие, просто твой момент еще не настал…

– Уже не настал! И никогда не настанет. Чего уж там, не повезло тебе со мной. И актер я никудышный, и бизнесмен говенный.

– Глеб, не распускайся, бога ради! Ты прекрасный актер! Твой момент настанет, но ты должен быть к этому готов. Я умоляю тебя, давай подготовь «Гамлета».

– Легко сказать!

– И сделать тоже можно, у тебя есть для этого все. Внешность, голос, а главное – талант, большой талант! Я прочла эту статью, меня как что-то стукнуло – это для Глеба! Прочти, я уверена, у тебя все получится!

– Какой это год?

– Шестьдесят пятый.

– Ну это бред, то, что годилось в шестьдесят пятом, совершенно не годится сейчас, ерунда.

– Шекспир всегда годится. И ты сделаешь это так, как надо сейчас…

– Сейчас это не надо! Никому не надо! Ну, допустим, я сделаю – что еще не факт, но ведь я не писатель, который в стол пишет, мне публика нужна!

– Найдем публику, главное – такой спектакль стоит копейки… Может, удастся показать в твоем театре, или в Доме актера, или где-нибудь в провинции, наконец… Глеб, пожалуйста, подумай!

– И что я, по-твоему, Офелию должен играть? И самого себя в монастырь выпроваживать?

– Глеб, ты же понимаешь, это все одолимо. Конечно, играть Офелию ты не будешь, это должен быть просто намек…

Я все-таки настояла на своем, я добыла для него текст со всеми сокращениями, по которому играл Рецептер, и Глеб взялся за дело. Мало-помалу он втянулся и через три месяца адовой работы показал «Гамлета» своему педагогу. Она очень высоко его оценила, сделала ряд чрезвычайно ценных замечаний и всеми правдами и не правдами устроила показ в Доме актера. Успех был полный, и после этого Глеба изредка начали приглашать на съемки – одним словом, заметили… Господи, сколько ночей мы с ним бились над Шекспиром. Я знала «Гамлета» наизусть и подавала ему реплики, читала за Офелию и Гертруду, пока он полностью не вызубрил текст…

К сожалению, долго играть этот спектакль ему не довелось, нужен был спонсор, а его не находилось.

Может быть, теперь он найдется, этот чертов спонсор? Как было бы здорово! Нельзя ему играть только ментов и крутых мужиков. А если он еще уйдет из театра, как собирается… Тут нужен «Гамлет»! Сейчас спонсор найдется, не сомневаюсь, надо только его искать. Черт, черт, черт, о чем я думаю? Я хотела уже порвать проклятые снимки, но передумала и на всякий случай решила спрятать их. Но куда? А все туда же, в «Историю КПСС»! Если он решит почитать письмо от любимой женщины, то найдет эту красоту – и поймет, что я все знаю. И что тогда? А что будет, то и будет, там поглядим!

Я затаилась. Глеба рвали на части, и я почти не видела его. Таинственный доброжелатель больше не присылал ничего. Я совершенно не знала, куда себя девать. Некоторые актерские жены всюду таскаются за мужьями, торчат сутками на съемках, но Глеб этого просто не потерпел бы. Я не хочу гирей висеть на нем. Наконец мне позвонила Ульяша:

– Санька, здоровеньки булы! Привезла тебе не только мешок семечек, но и еще кое-что!

– Да? И что же это?

– Работа!

– Какая работа? – удивилась я.

– Творческая!

– Что?

– Ну это не совсем телефонный разговор…

– Уля, ты меня пугаешь!

– Ничего, лиха беда начало! Можешь сейчас ко мне приехать? Я только что с поезда, еле жива.

– Хорошо, скоро буду!

Уля и вправду выглядела усталой, но к моему приходу уже успела принять душ и сейчас сидела в халате, с полотенцем на голове и пила кофе.

– Хочешь кофе?

– Нет, спасибо, что ты там в Киеве мне за работу нашла, о которой нельзя говорить по телефону? Наркокурьером, что ли?

– Да нет, – рассмеялась она. – Это у меня еще советская привычка. А работа такая – ты берешь заграничный роман и полностью его переделываешь.

– То есть как?

– А вот так! Он должен стать неузнаваемым! Ты меняешь все: имена героев, страну, место жительства – словом, все реалии…

– Боже мой, зачем это?

– Все очень просто: чтобы издательство не платило за авторские права!

– Не понимаю! Не проще ли написать тогда новый роман?

– А ты можешь?

– Нет, наверное.

– В том-то и дело! Это, конечно, жульничество, но все-таки работа чистая…

– В высшей степени! И потом, этот роман ведь еще надо перевести.

– Да, действительно, об этом я как-то не подумала… А ты перевести не сможешь?

– Уля, ну что ты такое говоришь? Я же едва знаю английский. Ну надо же, чем только люди сейчас не занимаются, с ума сойти!

– Понимаешь, я в поезде познакомилась с одной женщиной, она как раз издает такие псевдороманы. Я о тебе вспомнила, и она сказала, что можно попробовать… Но перевод… Жалко!

– А мне не жалко, это черт знает что. Может, если б я должна была детей кормить, тогда бы я и за такое взялась, а так чего ради?

– Тогда будем ждать Анюту, она скоро вернется.

Потом Уля достала мешочек конского зуба, мы поджарили семечки с солью и уже ничего не могли делать. Тупо сидели на кухне и лузгали семечки.

– Нет, какая пакость! – время от времени восклицала Уля, но остановиться была не в силах. – Ой, Сашка, в братской Украине твой Глеб тоже гремит – сейчас, сейчас, куда же я этот журнал девала… Ага, вот он. Глянь, до чего хорош, мерзавец!

Она протягивала мне глянцевый журнал, на обложке которого был Глеб.

– Между прочим, там и твоя мордаха есть, – заметила Уля.

– Где?

– Открой на четвертой странице!

В самом деле, там было напечатано несколько снимков, на одном я узнала себя в момент, когда выходила из дома. Фотография показалась мне на редкость удачной. Я была в черном плаще. На втором снимке я узнала ту самую вешалку. На третьем был Глеб и не слишком молодая дама в каком-то навороченном вечернем туалете. Под моей фотографией было написано: «Первая и пока единственная жена Глеба Ордынцева Александра». «Пока единственная»! Про вешалку было сказано: «Ослепительная партнерша Мира Монтерро, она снялась в нескольких эпизодах фильма „Улыбка солнца“, но даже красота и сумасшедшее обаяние партнера не смогли сбить ее с пристрастия к однополой любви». Ничего себе. Значит, красивая вешалка – лесбиянка! Меня этот факт только порадовал. Под третьим снимком надпись гласила: «Благосклонная улыбка продюсера – залог успеха!»

– Налюбовалась?

– Уля, ты даже не представляешь себе, какой камень у меня с души свалился благодаря тебе!

– Опаньки! А в чем дело-то?

Я рассказала о двух конвертах.

– Ну надо же, что за блядство такое! И кому это понадобилось?

Я молча развела руками. У меня было подозрение, что это дело рук Лары-Лауры, но я промолчала. Я теперь вообще старалась не проронить лишнее словечко о Глебе, даже с Улей. Но все-таки мне стало легче. И, придя домой, я первым делом выбросила в помойку те фотографии, что покоились в «Истории КПСС».

Через несколько дней выяснилось, что никакой редактуры для меня пока нет, но со временем, возможно… Я совершенно не знала, куда себя девать. В однокомнатной квартире даже уборкой невозможно все время занять. Глеб почти не бывает дома, разумеется, к его приходу я всегда готовлю ужин, стараясь, чтобы это было что-то легкое, не слишком калорийное… Я выполняю все свои обязанности, но…

И Глеб на первый взгляд такой же, как всегда, но я чувствовала, что между нами почему-то словно выросла стена. Или я все это придумала?

В один отнюдь не прекрасный день мне все стало ясно.

Я ездила к свекрови помочь ей собраться: она уезжала в Карловы Вары – лечить печень. Поездку ей оплатил Глеб, и она была на седьмом небе. Даже на меня не обижалась.

Мы еще посидели, потом простились, и я поехала домой. Открыв дверь ключом, я сразу услыхала голоса на кухне. Глеб и кто-то еще. А, Генка! Похоже, они там решили выпить, я уже хотела крикнуть им, что я пришла, но тут до меня донесся голос Генки:

– А как же Санька?

– Ах, боже мой, если бы я знал! Пойми, я чувствую себя как стреноженный конь…

– Ты хочешь сказать, как стреноженный жеребец, – довольно ядовито произнес Генка.

– Дурацкая шутка! Нет, правда, я совершенно растерян. Думаешь, я не знаю, чем я обязан Сашке? Прекрасно все понимаю и даже больше тебе скажу: я ее по-своему еще люблю, она как часть меня самого, вот это меня и мучает.

Он замолчал. Я стояла замерев. Вот оно – то, чего я боялась. Он любит меня, но «по-своему»! То есть попросту терпит без отвращения, так, что ли?

– И все-таки, Глеб… Баб у тебя было и будет тьма, а Сашка… Сашка – она ведь уникальная Такие на дороге не валяются.

– Да знаю я все, знаю! – раздраженно произнес Глеб. – Но если бы ты ее видел…

– Кого? Сашку?

– Да не Сашку, а Яну! Ты пойми, она же не просто красивая, она умница, и вообще, в ней столько перца… Она такая отчаянная, у меня дух от нее захватывает, я как будто в другое измерение с ней попадаю. А Сашка… Она хорошая, добрая, самоотверженная, все так… Но я знаю ее вдоль и поперек. Она, прости меня господи, кажется мне такой пресной…

– Это Сашка-то пресная? Тебе не стыдно, Глебка? Я никогда столько не ржал, как в то лето, когда мы в Коктебеле вместе отдыхали. Помнишь, мы там на свадьбу попали, а невеста была с огромной жопой…

– Ну и что?

– Сашка тогда схохмила: «Снился мне зад в подвенечном уборе». Она такая веселая была, заводная… Да и вообще, зажрался ты, браток. Счастья своего не ценишь, – тяжело вздохнул Генка.

– Стоп, стоп, ты что, влюблен в Сашку?

– Ничего я не влюблен, – как-то угрюмо произнес Генка. – Но ты все равно дурак!

– Ну допустим, что я тебе поверил, хотя не очень… У вас с ней что-то было?

– Ты сдурел? Похожа Сашка на баб, которые исподтишка блядуют с друзьями мужа?

– Непохожа, это правда, а там кто ее знает, может, она втихаря…

– Глеб!

– А что? Скрывала же она от меня несколько лет, что работает прислугой.

– Что?

– А то… Она мне призналась, что никакой она не бухгалтер в фирме, а домработница у каких-то богатых идиотов. Она же от меня это скрывала!

– Но ведь это она скрывала, чтобы ты, мудак, не комплексовал!

– А любовников она скроет, чтобы я не чувствовал себя рогоносцем.

– Тебе легче считать ее виноватой, да?

– Может быть…

– Ах, идиот, дурак ты набитый. Такую бабу на какие-то пряности променять…

– Пряности? – пьяно засмеялся Глеб. – Но если б ты видел Яну, если бы ты знал… Я, Генка, мужик неслабый, пол-Москвы могу трахнуть, а она… Она из меня все соки выжимает, и как…

Больше я слушать не могла, хватит с меня. Я на цыпочках вышла на лестницу, отчетливо понимая, что моя жизнь с Глебом кончилась. Бесповоротно.

Но что мне делать, куда идти? Если бы я могла уехать к бабушке, но и это невозможно. Я вышла во двор.

Уже наступил вечер, но летняя темнота была еще прозрачной, нестрашной. Надо все хорошенько обдумать. Я добрела до сквера и села на лавочку. Кругом было безлюдно. Я закрыла глаза. Когда жизнь по-настоящему берет меня за горло, я начинаю сразу думать, как выбраться, а уж потом предаюсь унынию и рефлексии. Ясно одно – жить с Глебом я не буду.

Пусть трахается со всеми бабами подряд, меня это уже не касается. Вопрос в том, где буду жить я? Конечно, я могу прийти к нему и потребовать, чтобы он съехал к своей любимой маме, ведь свою квартиру я продала из-за него. Но я не хочу там жить. Через полгода я попробую все-таки поехать к бабушке, а до тех пор…

До тех пор я сниму себе квартирку или комнату, буду жить и подыскивать работу. На худой конец пойду опять в домработницы, ведь я теперь уже не жена звезды. А может, что-то посерьезнее подвернется. Уля, конечно, предложит мне жить у нее, но я и этого не хочу. Мне надо начинать жить самостоятельно. Да, но как же быть с бабушкой? Позвонить ей и сказать, что я куда-то уезжаю? Но не в тайгу же… О, надо просто завтра купить сотовый телефон и дать номер бабушке и Уле. Больше никому. Так они обе смогут в любой момент со мной связаться, где бы я ни была. Объясняться, разговаривать с Глебом я не стану, просто исчезну, и все. Пусть пользуется свободой. Он еще пожалеет, ох как пожалеет, что упустил меня. И я для этого сделаю все! Я уверена, настанет момент, и он приползет ко мне, как Онегин к Татьяне. Татьяна, Яна… Что это еще за Яна? Где он ее нашел? Да какая мне разница? Я не буду теперь думать ни о нем, ни о его девках. Только о себе. Хватит быть преданной, верной, самоотверженной. Я еще вполне могу найти себе другого мужчину, а может, даже мужа. Но от этой мысли меня затошнило. Нет, никаких мужей, хватит уже. И в глазах у меня теперь должен появится этот чертов поиск! Я буду искать! Никого я не буду искать, ну их всех к черту, не бывает хороших мужей. Если уж Глеб оказался таким… Черт возьми, моя жизнь складывается как в самых банальных романах. Любовь, замужество, прозрение, разочарование. И вот я, одинокая, разбитая горем, сижу одна в пустынном сквере…

Теоретически сейчас должен появиться либо грабитель и насильник, либо, наоборот, прекрасный принц или безумно интересный седовласый покровитель… Но никто не появлялся, только собаки изредка пробегали, а их хозяева не обращали на меня ни малейшего внимания. И слава богу. Так тоже бывает в романах, и тогда героиня уходит в ночь… Ну в ночь я уже ушла, а дальше куда я пойду, тем более что мне безумно хочется писать. Этот момент в романах как-то не учитывается. Писать посреди московского сквера, даже ночью, я не решусь, значит, выход один: встать и бежать домой, благо недалеко.

Я посмотрела на часы. Оказывается, я просидела на лавочке больше двух часов. Генка, наверное, уже ушел, ему утром на работу, а Глеб небось дрыхнет.

Вот и хорошо. Я вскочила и помчалась домой. Как я и предполагала, Глеб спал, обняв подушку. Ни за что не лягу с ним. Пристроюсь на диване. Но сна не было ни в одном глазу. Глеб спит всегда очень крепко, а значит, я могу сейчас тихонько собрать вещи и уйти, когда рассветет. Я взяла дорожную сумку, которую Глеб привез из Италии, сложила в нее все самое необходимое. На дворе уже начинало светать. Хорошо уходить от мужа летом, налегке. Теперь важно решить, оставить записку или уйти, ничего не объясняя. Нет, все-таки я не откажу себе в удовольствии высказать ему хоть малую часть того, что кипит в душе. Я взяла бумагу и уселась на кухне за новый стол. И какого черта я столько денег вгрохала в квартиру, где будет жить какая-то сильно наперченная Яна? Или еще какая-нибудь баба пряного посола…

А черт с ним. Надо написать и поскорее уйти, а то он еще проснется, чего доброго. Я подумала минуту и написала: «Глеб, я ухожу! С меня хватит! Пока беру только самое необходимое. Остальные вещи пусть Яна, или Лаура, или еще кто-нибудь сложат в сумку, я за ними пришлю потом. Желаю счастья с кем тебе будет угодно». Хотела подписаться «Уже не твоя С».

Но решила, что это чересчур мелодраматично, и не подписалась вовсе. Записку я укрепила на зеркале в ванной. Пойдет бриться и увидит. О, воображаю: в первый миг он ничего не сообразит, потом взбесится, а потом… Потом, наверное, обрадуется, черт бы его взял! Все, надо уходить!

Я взяла сумку и вышла во двор. Уже рассвело.

Сосед из второго подъезда, как всегда, возился со своей раздолбанной тачкой. И красные буквы на ракушках, изрядно уже поблекшие, продолжали вопить: «Хочу бабу на роликах!»

Я вышла на улицу. Сейчас поймаю такси и поеду…

Куда я поеду? Пока на вокзал. Сдам сумку в камеру хранения и подумаю, что делать дальше. Машин было еще мало, и я решила дойти до угла, там движение больше. И вдруг дорогу мне перешла черная как смоль кошка. В первый момент я струхнула, а потом решила: белая кошка оказалась к несчастью, так, может, черная принесет что-то хорошее? Я так люблю черный цвет. Я остановилась, достала из сумки прихваченную с собой белую Ликину кошечку и выбросила ее в мусорный бак.