Текст книги "Хочу бабу на роликах!"

– Саша! Наконец-то, идемте скорее, тут нельзя долго стоять.

Он сунул мне букет и открыл дверцу. Когда мы тронулись, он взял мою руку и поднес к губам.

– Чудесные духи. Саша, я дурак. Я заготовил совсем другие слова, а сказал только, что тут нельзя долго стоять. Это от растерянности и от восторга. Вы изумительно выглядите.

– Куда вы меня везете? – полюбопытствовала я.

– Больше всего на свете я хотел бы отвезти вас к себе домой, но я не смею. – Он вопросительно взглянул на меня.

– И правильно делаете.

– Тогда я везу вас ужинать, признаться, я голоден. А вы?

– Нет, не голодна.

– Но…

– Не волнуйтесь, в ресторан так в ресторан. В конце концов, аппетит приходит во время еды.

– Умница. Саша, да бросьте вы эти цветы назад.

– Жалко. Красивые очень. Только зря вы их покупали, если мы едем в ресторан.

– Ничего, их там поставят в вазу. Господи, о чем мы говорим?

– А вы предлагаете говорить в машине о жизни и смерти?

Он опять внимательно на меня посмотрел.

– Ой, лучше смотрите на дорогу!

– Не беспокойтесь, я хорошо вожу машину.

Когда мы заказали ужин, он взял обе мои руки и заглянул мне в глаза.

– Как вы тут жили, Саша?

– Бурно, – засмеялась я.

– И в чем это выражалось? – слегка нахмурился он.

– Ну, во-первых, окончательно расплевалась с мужем, во-вторых, нашла работу, а в-третьих…

– Работу? Какую?

– Ту, что мне сейчас по силам.

– А конкретнее?

– Литературную. Знаете, существует такой вид деятельности – литературная обработка. Допустим, знаменитость какая-то написала мемуары, но без литобработки их никто читать не сможет.

– И чьи же мемуары вы будете обрабатывать?

– Это коммерческая тайна, – засмеялась я.

– Автор – мужчина?

– О нет, дама.

– Уже легче. И вам хочется этим заниматься?

– Да, представьте себе.

– Ну что ж, вольному воля, как говорится. А где вы собираетесь жить? Ведь скоро вернется мама.

– Знаю. Но жилье я тоже уже нашла.

Мне не хотелось выкладывать ему все карты, хоть я и понимала, что это глупо. А потому поспешила перевести разговор:

– А как Япония?

– Япония? Да я там уже бывал неоднократно. Но в этот раз меня безумно все раздражало, я рвался в Москву. Да, кстати, я так обрадовался, увидев вас, что совершенно забыл… Я же привез вам сувенир, но оставил его в машине. Подождите минутку…

Вскоре он вернулся, неся в руке какую-то коробочку, завернутую в красивую бумажку с иероглифами:

– Вот, Саша, держите на счастье.

– Что это?

– Ох, женщины, нет чтобы сразу открыть… Открывайте, открывайте, я не смел привезти вам дорогой подарок, поэтому привез вот такую ерунду…

Я открыла коробочку и достала оттуда… кошку.

Черную фарфоровую кошку с красным бантом на шее и поднятой правой лапкой с красными коготками. Так, теперь черная кошка, мелькнуло у меня в голове. Эпоха белой кошки кончилась плачевно, зато эпоха черной началась интересно… Не могу сказать, что эта кошка была такой же симпатичной, как белая меховая, но. там будет видно.

– Я купил ее в храме, в Японии кошки считаются символом удачи в доме, видите, это ведь маленькая копилка… Саша, почему вы так задумчиво на нее смотрите? У вас что-то нехорошее связано с черными кошками?

– Да нет, это я так… – в который уж раз я поразилась его проницательности. – Во всяком случае, спасибо. Надеюсь, она принесет мне удачу. Я назову ее Саша-сан. В вашу честь.

– Я обратил внимание, что сегодня вы еще ни разу не назвали меня ни по имени, ни по имени-отчеству. Я понимаю, по имени вы еще не решаетесь, а по имени-отчеству уже слишком официально, да?

– Нет, почему… А впрочем, вы, наверно, правы. А как вас лучше называть? Шурой?

– Нет, только не Шурой.

– А может, Алексом? Вам идет.

– Годится. Саша, в вас что-то новое появилось, глаза другие, как будто груз какой-то свалился с души, я прав?

– Послушайте, Алекс, если ваш бизнес прогорит – не дай бог, конечно, – вы можете работать гадалкой. Или психоаналитиком.

– Да ну, типун вам на язык! – засмеялся он. – Я вижу лишь то, что на поверхности, а в вас все равно для меня еще много тайн.

– И я не кажусь вам пресной? – вспомнила я слова Глеба.

– Вы? Пресной? Что за чепуха?

– Да так, просто спросила…

– Саша, я, кажется, понимаю, почему вы спросили.

– Ох, вы слишком многое понимаете, – поморщилась я и пожалела, что задала этот дурацкий вопрос. Надо навсегда забыть все, что касается Глеба.

Скорее бы уж уехать на Майорку.

И словно в насмешку какой-то пьяный за дальним столиком вдруг затянул: «Пусть тебе приснится Пальма-де-Майорка». Черт возьми, ну надо же…

– Саша, я должен вам многое сказать, очень многое, а тут сегодня шумно…

– Ничего, я расслышу.

– Саша, я… Я даже не знаю… Вы меня измучили… Я все время думаю о вас…

– Я не виновата.

– Виноваты. Потому что вы… вы настоящая. Я это сразу понял, как только увидел… В вас все естественно… И глаза у вас настоящие, а не линзы, и волосы свои, и грудь не силиконовая… и ресницы не накладные…

– Вы не совсем правы, у меня ногти искусственные.

– Саша, вы самая очаровательная женщина, какую только можно себе представить, и при этом вы чудный человек, это сразу чувствуется…

– Не преувеличивайте, Алекс! Грудь у меня и вправду не силиконовая, но я очень далека от совершенства.

– Да кому оно нужно, это совершенство, которое можно купить?

– Ну почему, сейчас столько вокруг красивых женщин…

– Они мне неинтересны. Со мной случилось то, о чем меня предупреждали когда-то. Я влюбился как дурак. Мне и раньше доводилось влюбляться, но при этом я не утрачивал интереса к другим женщинам. А с вами утратил полностью. Мне интересны только вы. Саша, выходите за меня замуж!

– Ба, какие люди! Сашенька, это ты?

У нашего столика стоял Гарик Бестужев. Он был слегка пьян, но выглядел прекрасно, ничего похожего на того несчастного зэка.

– Сашенька, как я рад, что встретил тебя!

Ну и момент он выбрал, чтобы появиться! Алекс сидел, сжав зубы и недобро сощурив свои татарские глаза.

– Гарик, ты прекрасно выглядишь. Я очень рада…

– Я искал тебя, звонил Глебу, он меня послал… Я хочу вернуть тебе долг, Саша! Простите, сэр, я могу похитить вашу даму на две минуты?

– Гарик, давай в другой раз.

– Ничего подобного, сию минуту! Я всегда помню добро. Сашка, какая ты красивая стала… А я, кажется, опять опоздал со своей любовью! Сэр, можно я присяду?

Алекс молчал, но Гарик все-таки опустился на стул.

– Знаешь, я всегда ношу с собой конверт с деньгами, вдруг случайно тебя встречу, как тогда. И вот встретил. На возьми. – Он действительно вытащил из кармана конверт и сунул мне в руки. – Бери, бери, они принесли мне невероятную удачу. Я быстро выкарабкался благодаря тебе! Ты мой добрый гений, Сашенька. Скажи, ты похерила своего красавчика? Не злитесь, сэр, я любил эту женщину с детства… Но, увы, безответно. Теперь еще больше люблю, но ни на что не надеюсь. А вам повезло, она приносит удачу, она как талисман… Вы ее берегите, она… Сейчас таких уже не бывает… Она просто высшей пробы, хоть и дурочка… Ну все, по вашим лицам вижу, что помешал. Я всегда был лишним для нее, но я не ропщу. В трудный момент именно она протянула мне руку помощи. И если тебе что-нибудь в жизни понадобится, Сашка, я всегда…

– Гарик, ну хватит надоедать людям! – К нему подошла красивая, довольно пышная блондинка. – Извините, у него сегодня удачный день, он на радостях…

– Да, это правда! И теперь могу считать его вдвойне удачным, потому что отдал долг. Прощай, Сашенька! Дай ручку поцеловать! И вам спасибо, сэр, что не лезли… Берегите ее!

Блондинка увела Гарика в другой зал.

– Саша, что это все значит?

– Почему вы спрашиваете? По-моему, он все предельно ясно рассказал.

– Простите. Это не мое дело, вероятно, но… Саша, вы расслышали мое предложение? Повторяю: выходите за меня замуж.

– Нет, – решительно ответила я.

– Но почему?

– Потому что я не хочу замуж. Не за вас, а вообще… Я четырнадцать лет была замужем. С меня хватит.

– Саша, но я… Я знаю, вы меня еще не любите, но поймите, любовь – дело наживное.

Подумать только, я и сама недавно говорила себе: любовь дело наживное.

– Мы с вами уже битые жизнью люди и сможем избежать массы ошибок. Я… Я уже не представляю себе жизни без вас. Я все обдумал, Саша, мы могли бы… Саша, у вас будет все, вам не надо править бредни каких-то старых дур, зарабатывая гроши. У меня чудесный дом за городом, я живу там один как сыч…

– Нет, Алекс, хватит быть женой, надо становиться человеком.

– Саша, по-вашему, жена не человек?

– Как выяснилось, нет. По крайней мере, в моем случае. И я больше не хочу. Простите, если не оправдала ваших ожиданий… – Я говорила спокойно и твердо, я была уверена в каждом своем слове, как, может быть, никогда раньше, хотя он очень мне нравился.

– Саша, но в ту ночь, когда мы возвращались от Тараса, мне показалось…

– Вам не показалось.

– Но тогда я ничего не понимаю.

– Да тут и понимать нечего… Просто был такой момент…

– Саша, вы же знаете – суженого конем не объедешь. А я и есть ваш суженый. И не возражайте. Я это отчетливо понял, когда вместо мамы мне дверь открыли вы. Меня как будто под дых ударило.

Он смотрел на меня так страстно, в его чуть раскосых глазах было столько чувства, что постепенно во мне начала звучать какая-то мелодия. Но отнюдь не лирическая, нет, это были то ли «Половецкие пляски», то ли «Танец с саблями». Словом, что-то стремительное, с гиканьем, посвистом и лязгом.

Хотя сам он выглядел более чем респектабельно. И это несоответствие вдруг страшно меня завело. Нет, я не хотела за него замуж, я просто захотела с ним переспать. И он мгновенно это уловил. Он вообще такой, все улавливает.

– Саша, поедем ко мне, знаешь, как сейчас хорошо за городом: прохладно, птицы поют, воздух чистый… Ну пожалуйста, поедем. Если ты не захочешь, я ни на чем не буду настаивать, просто поедем… у меня там хорошо… Ты посмотришь…

– Да нет, не стоит, – не слишком уверенно ответила я.

Но он уже расплачивался с официантом. Мы вышли, сели в машину.

– Саша, можно я тебя поцелую?

– Нужно!

Поцелуй был такой, что у меня все поплыло перед глазами. Когда он наконец оторвался от меня, то спросил хрипло:

– Едем ко мне?

– Едем, – решилась я. А что, в конце концов?

Когда мы выехали за Кольцевую автодорогу, он спросил:

– Ничего, если я включу радио?

– Ради бога.

Я понимала, что иначе ему трудно справиться с тем сексуальным напряжением, что возникло между нами. Он нажал кнопку приемника, и оттуда раздались звуки… «Половецких плясок». Я расхохоталась.

– Ты почему смеешься? – удивился он.

– Да так, ничего…

– Я тебе чем-то напоминаю хана Кончака?

– Господи, ну и проницательность!

– Что ж, это даже лестно. А ты, значит, моя полонянка? Господи, я и не заметил, как начал говорить вам «ты». Вы не сердитесь?

– Нет. А нам далеко ехать?

– Еще минут двадцать.

Мы замолчали. Ехать было приятно. Открытые окна и люк в крыше машины. Как давно я не ездила за город. Только с Улей к бабе Лене, но это совсем не то. Мне тогда было плевать и на свежий воздух, и на красоты природы. Красот сейчас не было видно, а вот воздух упоительно освежал мою разгоряченную вином и желанием голову. Наконец мы въехали в охраняемый дачный поселок. Ворота в дом он открыл при помощи пульта и въехал на участок. В доме было темно. Он не стал загонять машину в гараж, помог мне выйти и тут же схватил в объятия:

– Все, теперь не вырвешься, полонянка! Я с ума по тебе схожу, ты же видишь, чувствуешь, да?

Я все видела, чувствовала, и мне совершенно не хотелось вырываться. Помимо всего прочего, меня пьянило ощущение свободы, как будто я и впрямь вырвалась в какие-то степи… Словом, ощутила в себе что-то лихое, половецкое… И мне от этого было хорошо! Странно, непривычно, но хорошо. И вдруг раздался лай.

– Дик! Сидеть! – закричал Алекс.

Оказалось, что это огромный сенбернар. Он радостно приветствовал хозяина и гостью.

– Ах ты глупая скотина, – рассердился Алекс, – какой момент выбрал! Никогда тебе не прощу, дурак лохматый! – Но в голосе его звучала неприкрытая нежность к громадному псу. – Не боишься? – спросил он. Вопрос был глупый. Видно же, что не боюсь.

Мне всегда ужасно нравились сенбернары с их большими добрыми мордами и тяжелыми лапами. Но степи скукожились до размеров дачного участка.

– Пойдем в дом, Сашенька, я только покормлю этого дурня.

– А кто же с ним остается, когда вы уезжаете?

– Тут неподалеку живет женщина, которая убирает в доме, она очень любит Дика.

Он обнял меня за плечи, и мы вместе поднялись на невысокое крыльцо. Он зажег свет над дверью, отпер ее и пропустил меня вперед. Свет в прихожей тоже зажегся. Впрочем, это была не прихожая, а просторный холл, красиво обставленный, но какой-то нежилой. Ни цветов, ни безделушек, ни беспорядка.

– Вот тут направо дверь в гостиную. Внизу только гостиная, кухня и комната для гостей. А наверху мой кабинет и спальня. И вот там еще терраса, а наверху балкон.

– Можно посмотреть кухню? – полюбопытствовала я. Почему-то я была уверена, что она окажется в стиле «техно». И не ошиблась!

– Очень мужская кухня.

– Так я живу здесь один. Но одно твое слово, и я все переделаю. Вернее, дам тебе в руки кривую саблю, и круши все что ни попадя, полонянка. Мою жизнь ты уже сокрушила…

Он насыпал в миску какого-то корма, в другую налил воды.

– Погоди минутку, я отнесу Дику поесть и буду в твоем распоряжении. – Он вернулся мгновенно. – Выпить хочешь? Вина? Мартини? Виски?

– Немножко мартини, пожалуй.

– Пойдем в гостиную, напитки у меня там.

Он обнял меня, и нас обоих тряхнуло током.

– Саша! – простонал он и стал целовать меня в глаза, в губы, в нос, в шею.

– Ах ты гад! – раздался крик. – Ах ты сволочь поганая!

Мы отпрянули друг от друга. В дверях кухни стояла женщина. Она была молода и, вероятно, красива, но лицо было искажено такой злобой, что я даже испугалась.

– Инга! Ты как сюда попала? – побледнел Алекс.

– А как я сюда попадала раньше, когда ты хотел целовать меня, как сейчас эту… Я смотрю, тебе все равно, кого тянуть в койку, скотина. Думаешь, я стерплю, что меня в отставку отправили? Хрен тебе, старый паскудник! А вы, женщина, зря губешки-то раскатали, он вас потрахает, а потом задвинет… Так что радуйтесь, если еще не шибко увязли!

– Инга, сию минуту заткнись! – прошипел разъяренный Алекс.

– Как же, дожидайся! Ты что мне говорил, сукин сын? Что мне обещал? Я так и знала, что ты опять с кем-то снюхался.

А у меня внутри вновь зазвучала мелодия: «Тореадор, смелее в бой!» Но тореадор здорово растерялся.

Наверное, не будь меня, он сумел бы утихомирить скандалистку, но, видимо, боялся показаться чересчур грубым. А потом мелодия Бизе смолкла – и я вспомнила слова Тараса: «Не полагайся на Шурку, Саша!» На него и впрямь нельзя полагаться.

– Инга, зачем эти сцены? Ты же знаешь, что между нами все кончено! Я тебе об этом сказал, и ты, мне казалось, поняла, – с трудом, как будто у: него болело горло, проговорил Алекс.

А я опять наблюдала эту сцену как бы со стороны и опять ощущала ее давящую банальность. Мне хотелось только одного – убраться отсюда.

– Ничего я не поняла! И не желаю понимать, я ж тебя, старого прохвоста, любила! И сейчас еще люблю, а ты… гадина, гадина! – она в бессильной ярости топала ногами, мне было ее даже жалко.

– Инга, прекрати истерику!

– Ну что, что тебе надо, что в ней такого есть, чего нет во мне, можешь объяснить? Я вот не понимаю!

– Прежде всего замолчи!

– Не желаю я молчать, козел ты старый! Да я без тебя жить не могу, и если ты меня пошлешь, я покончу с собой, да еще записочку оставлю: «В моей смерти прошу винить Александра Шалимова!» Вот ты попляшешь! Я в своем предсмертном письме такое о тебе навыдумываю, что ты лет пять с прокуратурой разбираться будешь!.

– Инга, прекрати, – как-то вяло уже отбивался Алекс. – Посмотри на себя, до чего ты дошла…

Я тихонько выскользнула из гостиной, у меня не было ни сил, ни желания наблюдать эту отвратительную сцену. Не знаю, как должен был вести себя Алекс в такой ситуации, но точно не так, как он себя вел. Я побежала к воротам и выбралась на улицу. Хорошо еще, я запомнила, с какой стороны мы подъехали. Попрошу охранников вызвать мне такси, что ли…

Мне фантастически повезло. Когда я подбежала к воротам, там как раз остановилось такси. Какой-то мужчина вылез и пошел пешком. А я плюхнулась на сиденье рядом с шофером. Он очень обрадовался неожиданной пассажирке. В такси играло радио. И что бы вы думали? Конечно, куплеты тореадора. Бывают такие дни. Хоть и не часто, но бывают. Больше никаких мелодий во мне не звучало. Только одна мысль: «Скорее на Майорку!» Как три сестры Чехова все канючили: «В Москву, в Москву!» – так и я мысленно твердила: «На Майорку, на Майорку!»

И вот наконец сбылась мечта идиотки. Я на Майорке! У Эммы оказался там прелестный дом, с садом и большим балконом, выходящим на море. Мне отвели прекрасную комнату, тоже с видом на море, на втором этаже.

– Ну как, нравится? – спросила Эмма.

– Не то слово. Мечта! А где твоя дочка?

– Я ей ничего не сообщала, сюрприз хочу сделать, она меня не ждет. Хорошо летом: в сезон сюда из Москвы прямым рейсом летаю, а не в сезон приходится на перекладных. До Барселоны, а оттуда либо паромом, либо опять же самолетом. Словом, геморрой. Ты давай разбирай вещички, устраивайся, а я, пойду погляжу, не у соседей ли она. Там ее подружка живет. Хотя нет, я сейчас Вере Ивановне звякну на мобильник.

– Вера Ивановна – это кто?

– Гувернантка. Хорошая тетка, интеллигентная пенсионерка. Счастлива до безумия, что на старости лет на Майорку попала, все талдычит про Шопена, про Жоржа Санда какого-то…

– Про какую-то. Жорж Санд – женщина. Знаменитая писательница.

– Ну да, она что-то говорила, у меня в одно ухо влетает, в другое вылетает.

– Чукча не читатель, чукча писатель, – засмеялась я, припомнив старый анекдот.

– Издеваешься? – насторожилась Эмма.

– Да ты что, просто смеюсь.

– Чего смеяться, я сама знаю, что мне культурки здорово не хватает, жизнь такая была… Я вот тебе порасскажу, ахнешь. Ой, вон Дуняшка моя бежит!

– Мама! Мама приехала! – раздался вопль, и в сад ворвалась девчонка в шортах и маечке, больше похожей на лифчик. На голове у нее была смешная красная панамка.

– Мама, ты почему не позвонила? – Девочка повисла на шее у Эммы. – Ой, а вы кто? – спросила она, заметив меня.

– Я подруга твоей мамы, меня зовут Саша. Давай знакомиться. У тебя классная панамка, здесь такие продают?

– А у вас дети есть?

– Нет, я себе.

– Взрослые таких не носят, – пожала плечами девочка.

– Серьезно? Какая жалость! А ты плавать умеешь?

– Умею, конечно! А вы, что ли, не умеете?

– Почему? Умею, просто давно не была у моря, боюсь, не разучилась ли.

Девочка смотрела на меня испытующе.

– А вы с мамой давно дружите? Что-то я никогда про вас не слышала.

– Нет, недавно подружились. Надеюсь, мы и с тобой подружимся.

– А зачем нам с вами дружиться?

– Понимаешь, я тут останусь пожить.

– Зачем?

– Надо. Буду тут работать.

– Кем?

Эмма вдруг покраснела. Чувствовалось, что она немного робеет при дочери.

– Саша будет мне помогать с романами…

– Ой, кошмарики! – воскликнула девочка. – Мама, тебе не надоело?

– Дуняша, что ты за человек, другая бы гордилась матерью, а ты…

– Да чем гордиться, мама? Не вижу повода. А вы тут долго жить будете?

– Посмотрим.

– Вы на роликах катаетесь?

– Нет, никогда даже не пробовала. А ты меня научишь?

– Саш, ты что? – испугалась Эмма. – Зачем тебе это надо, смотри, шею сломаешь. Лучше пусть Дуняшка тебя испанскому научит, больше пользы.

– Одно другому не мешает. Будем ездить на роликах и говорить по-испански, чем плохо?

Дуня посмотрела на меня с интересом.

– Вы не придуриваетесь? – осведомилась она.

– Даже не собираюсь! А тут ролики можно купить?

– Можно. В Пальме. Мама, поедем в Пальму?

– Обязательно поедем, только не сейчас. Дай старым женщинам отдохнуть с дороги, на море сходить и все такое.

– Мам, а ты надолго?

– На пять дней, больше не получится.

– И то хлеб, – как-то не по-детски вздохнула Дуня. – Ладно, вы тут разбирайтесь, а потом посмотрим. Мам, ужинать будем в ресторане.

– Договорились.

Дуня убежала.

– Ты ей понравилась, – сказала Эмма с явным облегчением. – Это хорошо, я хоть спокойна буду… Ты теплый человечек, Саша, а Дуньке тепла не хватает, хоть Вера Ивановна хорошая женщина, но уж точно на роликах с ней кататься не будет. Ладно, кончаем треп, идем на море!

До моря было пять минут ходьбы. На пляже торчали забавные грибки, похожие на вьетнамские соломенные шляпы, только какие-то лохматые. Народу было много, по волнам летали пестрые прозрачные стрекозы – серфы. А вдоль моря над полосой пляжей тянулась белая, усаженная пальмами набережная. У меня захватило дух.

– Какая прелесть! Боже мой, неужели это наяву? Эмма, ущипни меня! И я буду жить в этом раю?

– Погоди, взвоешь еще, надоест тебе этот рай хуже горькой редьки!

– Не надоест, не может такого быть!

Мы купались, плавали, потом пошли в кафе, пили ледяной сок и крепкий, обжигающий кофе.

– Саш, я вот хочу спросить… У тебя подруги есть?

– В общем-то нет, есть одна подруга еще моей мамы – я с ней тоже дружу, а больше никого. До замужества были, и много, а потом… Кто-то мне жутко позавидовал, когда я за Глеба вышла, кто-то уехал, кто-то с годами отсеялся… Теперь я понимаю, что это не правильно – всю себя посвящать мужу, какой бы он ни был.

– Вот и у меня с подругами напряженка. А сейчас вообще… Понимаешь, я все время с такими людьми общаюсь, что там нормальным бабам не выжить. Либо акулы, либо рыбки-прилипалы.

– Ты тоже акула?

– Еще какая, – тяжело вздохнула Эмма. – Но меня вывели…

– Как – вывели? – не поняла я.

– Вывели новую породу… Я раньше не была такой, я раньше не акула была, а Акулина простодырая. У меня теперь знаешь какая хватка? Помесь акулы с бульдожиной. Самой иногда противно, но что ж поделать… Слушай, а почему ты просила ничего не говорить Тарасу?

– Просто не хочу, чтобы один человек об этом знал. Только и всего.

– Муж?

– Ну и муж тоже, хотя муж вряд ли стал бы меня тут искать.

– Я вообще про этот дом никому особо не треплюсь. И Тарас тоже не знает. Я всем говорю, что Дуняшка в Швейцарии. Слушай, а что за мужик-то, от которого ты прячешься?

Я рассказала ей о Шалимове.

– Не знаю такого. Но мужикам вообще верить нельзя, это я давно поняла. Эх, знала б ты, как я их всех ненавижу! Ничего, подруга, будет и на нашей улице праздник!

– С мужиками? – засмеялась я.

– Куда от них, блин, денешься! Кстати о праздниках. Сегодня гуляем. А завтра начнем разбираться с романом. У тебя там вопросы накопились, надо все посмотреть, чтобы потом ты спокойно работала. Сколько страниц в день ты реально можешь сделать?

– Ну в Москве больше четырех-пяти у меня не получалось. Здесь, может быть, и больше будет выходить.

– Ну в сезон это вряд ли: море, курортные радости, пока освоишься, то да се, а вот как дожди пойдут, народ разъедется, тогда уж и приналяжешь. Но за три месяца одолеешь? А то у меня уж и следующий на подходе.

– Нет вопросов. Я задаром твой хлеб есть не буду.

– Ну вот, ты обиделась, так я и знала.

– Я нисколько не обиделась. Просто ты спросила, я ответила. А скажи, когда здесь сезон кончается?

– Ну в принципе в октябре. Хотя иногда бывает и октябрь неплохой. Так что пользуйся солнышком напоследок, набирайся здоровья, а то ты бледная. Эх, видела бы ты, какую я Дуньку сюда привезла: тощая, глаза ввалившиеся, жуть. А сейчас ты видела эту ряху? Розан, как моя бабка говорила, чистый розан. Слава богу, могу ее тут держать. Зачем ей в Москве жить и знать про мою жизнь всякое лишнее… Я, Сашка, понимаешь, слаба на передок. Хоть мужиков ненавижу, а без этого дела обходиться не могу. Но мужики у меня долго не задерживаются, зачем девчонке эту чехарду наблюдать, понимаешь?

– Ну если ты только из-за этого ее сюда сослала…

– Сослала? Да что ты понимаешь. Кроме траха у меня в жизни еще уйма всяких заморочек, которые девчонке совсем ни к чему. Я хочу, чтобы она у меня чистенькая выросла, она умная, у нее не голова, а прямо Академия наук.

– А где ее отец?

– Отец? Кабы знать. Хотя и знать не хочу. Та еще скотина… Да вообще, в Москве у меня на дочку времени совсем нет, а сюда я приезжаю хоть ненадолго, но свободная. И тут уж все внимание ей, – словно оправдываясь перед самой собой, говорила Эмма.

– Тогда чего мы тут сидим, пошли к ней.

Мы вышли из кафе, и я вдруг увидела, как вдоль набережной катит пролетка, запряженная гнедой лошадкой. Белая с красными колесами пролетка, а в ней две хохочущие, дочерна загорелые женщины. Я завороженно смотрела на них.

– Ты чего застыла, Александра? Извозчиков не видела?

– И на этом можно прокатиться?

– Без проблем! Хочешь, поедем?

– Нет-нет, как-нибудь потом…

Мне хотелось одной сесть в такую пролетку и прокатиться по набережной вдоль моря. На Майорке!

Это будет красиво, романтично, немного печально…

И для такого случая надо надеть не шорты и шлепанцы, а легкое платье и, может быть, большую шляпу… Нет, для большой шляпы у меня росту не хватает, я буду похожа на гриб. На шею надо накинуть длинный легкий шарф, который будет развеваться на ветру. Бред! О таких вещах мечтают разве что в тринадцать лет, да и то не сейчас – в наше время у девочек, наверное, какие-то совсем другие мечты.

Прошло пять дней, и Эмма улетела. Эти пять дней были очень насыщенными. Она катала нас по Майорке, показывала мне местные красоты. У нее в гараже стояла крохотная машинка – как оказалось, такой мини-"мерседес". Я обратила внимание, что на Майорке почти все машины маленькие. Волшебный остров меня ничуть не разочаровал, но в особенный восторг привел меня городок Порто-Кристо.

Узкие улочки, белые домики с синими или зелеными дверями и ставнями, яхт-клуб посреди городка…

Какой-то покой и уют в сочетании с романтической прелестью. Я просто влюбилась в это место.

– Слушай, у тебя права есть? – спросила Эмма.

– Есть, но я практически не умею водить.

– А права что, купила?

– Да нет, просто мы с Глебом учились вместе ездить, но он меня за руль не пускал.

– А ты тут можешь научиться. Бери машину, не жалко.

– Нет, спасибо. Я уж лучше на роликах!

Кстати, ролики я действительно купила. Но первые уроки Дуня обещала мне дать после отъезда матери.

В доме кроме нас с Дуней и Веры Ивановны жил еще громадный рыжий кот Фабио и два попугая-неразлучника. И через день приходила женщина убирать дом и готовить на два дня.

С отъездом Эммы праздник кончился, начались будни. Но будни, так сказать, с видом на Средиземное море.

Утром я вставала рано, бежала к морю – искупаться, потом мы завтракали втроем, и я садилась за машинку и работала до часу. Сейчас, в сентябре, было уже не слишком жарко, и в час дня я опять шла на пляж, иногда с Дуней. И уже не спешила. После купания сидела полчаса в кафе на набережной со стаканчиком сока, ни о чем не думая, просто блаженствуя. Я поняла, что устала, бесконечно устала от своей прежней жизни. Не столько телом, сколько душой. А здесь душа отдыхала. Здесь все было мое.

Это море, этот воздух, этот гомон, пальмы, солнце…

Я ни о ком и ни о чем не жалела. Мне просто было хорошо. Потом я возвращалась домой, после обеда снова садилась за работу. А к вечеру, когда спадала жара, Дуня учила меня кататься на роликах. Я научилась на удивление быстро. И спустя дней десять мы с ней отправились на роликах из нашего городка в соседний по набережной. Ощущение захватывающее! А попутно Дуня еще учила меня испанскому.

Ей, похоже, страшно нравилась роль учителя, тем более что я оказалась довольно толковой ученицей.

А вечерами мы с Верой Ивановной и Дуней частенько играли в «эрудита».

– Саша, я удивляюсь, – сказала мне как-то Вера Ивановна, когда Дуни не было дома, – при вас Дуня совершенно другая, куда менее капризная. Видимо, с вами ей проще, вы ближе ей по возрасту.

– У нее же здесь есть подруги.

– Не больно-то она с этими подругами дружит. Ей с ними не очень интересно, а с вами, похоже, совсем другое дело. Мне с ней стало гораздо проще, да и спокойнее, если честно. Все-таки еще один взрослый человек в доме. Я уже не говорю, что с вами веселее стало. Сказать по правде, когда Эмма вас привезла, я немножко испугалась, как еще отношения сложатся, знаете, всякое бывает…

– Я тоже немножко трусила, – призналась я. – Но мне в жизни везет на хороших людей.

Сезон кончился, стало холоднее, работать на балконе было уже невозможно, часто шли дожди, море иногда угрожающе шумело, но мне это не мешало.

Набережная опустела, многие магазинчики и кафе закрылись, народу стало совсем мало. И только в столице острова, Пальма-де-Майорке, текла прежняя жизнь элегантного европейского города. Мы с Дуней ездили иногда в Пальму на автобусе и обязательно заглядывали на рыбный рынок, неизменно приводивший меня в восторг. Что только не лежало там на льду! Стоили эти дары моря очень недешево, надо сказать. Но Хуанита, наша кухарка, презрительно фыркала, когда Дуня сообщала ей о ценах в Пальме. Она покупала дары моря у рыбаков, и это стоило значительно дешевле. Хуанита, немолодая, полная женщина, до колик смеялась над моими попытками говорить с ней по-испански, но тем не менее вскоре мы уже могли с грехом пополам объясняться. И за это она частенько готовила для меня мои любимые тигровые креветки или что-то еще из даров Средиземного моря. В общем, в нашем бабьем царстве был мир и покой. Вероятно, кому-то такая жизнь показалась бы скучной, но не мне. Работа теперь уже не отнимала у меня столько сил, как в начале, я приноровилась к Эмминым жутким текстам и с легкостью кроила из них нечто удобоваримое. Странное дело, но Тарас оказался прав. Сюжет у нее и впрямь был прекрасно выстроен. А писать она не умела вовсе. И как такое может быть? Хотя известно, что в Голливуде, например, сюжет разрабатывает один человек, диалоги пишет другой и так далее. Эммин сюжет был хоть и строен, но достаточно прямолинеен, без всяких извивов и отклонений. Иногда я что-то выдумывала сама, записывала это на отдельных листках и складывала в особую папку, чтобы потом показать Эмме. Это были просто небольшие зарисовки, бытовые эпизоды, которые, на мой взгляд, немного оживляли сюжет. И это мне доставляло безмерное удовольствие.

Как-то ко мне в комнату явилась Дуня:

– Привет, к тебе можно?

– Заходи.

– Саш, я хочу тебя спросить…

– Спрашивай.

– Тебя не тошнит от маминых кошмариков? Это ж тихий ужас.

– Ты так считаешь?

– Ага. Считаю. Я пробовала читать, ничего не понимаю, бредятина какая-то.

– Ну если б это была полная бредятина, как ты выражаешься, это не печатали бы.

– Ха! Мама же бабки издательству платит. Нормальные люди за книги деньги получают, а не платят. И еще, ты вот на нее горбатишься, а книжки потом будут под маминым именем. Мне это не нравится, это нечестно.