Текст книги "Саламанка"

Раздача сластей

В средневековом образовании влияние личности учителя распространялось на многие сферы жизни человека. Отношения между теми, кто возвышался на кафедре и теми, кто сидел на скамьях, регулировались правилом, согласно которому первый, хотя и не был святым, все же считался патроном, ведь именно он, а не усопший покровитель давал студентам знания, отвечал за их поведение и способствовал карьерному росту своих воспитанников. В отдельных случаях школяры могли пожаловаться на него, и такие ситуации случались, но большинство университетских профессоров пользовалось уважением, не случайно к ним применяли полузабытое латинское обращение «metis dominus» («мой хозяин»).

Объединенные в коллегии по роду занятий, наставники были докторами, если преподавали гражданское и каноническое право; лекции слушателям факультета свободных искусств читали магистры, а будущих медиков и богословов учили и те и другие. Внешний вид испанских ученых XVII века можно представить благодаря картинам Франсиско Сурбарана. На одном из множества портретов юный профессор Саламанкского университета исполнен достоинства, которое вполне соответствует высокому званию и очень подходит к великолепному костюму. Неподвижная, величаво застывшая фигура молодого ученого контрастирует с живым выражением лица. Пышная коричневая мантия с узкими черными рукавами ниспадает тяжелыми складками. Торжественность костюму придает широкий светло-красный воротник, завершает своеобразную форму профессора высокая шляпа зеленого цвета и перчатки из темной кожи.

Благополучие профессоров университета обеспечивалось поддержкой Католических королей. Покровительство Изабеллы и Фердинанда выражалось в значительной материальной помощи и в утверждении статуса, закрепившего за ним звание лучшей высшей школы Испании. К концу XVI века в Саламанке насчитывалось 70 учебных подразделений, среди которых особым для государства и церкви значением выделялись кафедры права, теологии, астрологии, медицины, логики и философии, риторики, грамматики, латинского языка.

В избрании профессоров принимали участие не только коллеги, но и сами студенты. Окончательно преподавательский состав определялся по результатам открытого конкурса. Каждый претендент на кафедру вел ожесточенную борьбу, не пренебрегая способами, не совсем приличными для ученого, включая подкуп и шантаж. В результате интриги настолько явно влияли на результаты выборов, что короли вынуждены были издать указ, неприятной стороной которого стало признание факта коррупции. «Мы повелеваем, – гласил документ, обнародованный в 1494 году, – чтобы никто из студентов и профессоров наших университетов или тех, кто имеет косвенное отношение к ним, каким бы ни было его состояние, положение и могущество, не смел подкупать открыто или тайно тех, кто должен голосовать за пожалование новой кафедры, делать подарки студентам, чтобы они отдали за него свой голос, действовать просьбой или угрозами, прямо или через посредника».

Позже, уточнив и дополнив систему мер по реализации указа, монархи обозначили конкретные средства, применявшиеся соискателями для получения места: формирование групп поддержки, подарки в виде банкета, денег, ценных вещей, мулов, рабов, участков земли. Однако никакие угрозы взяточников не пугали, о чем свидетельствуют повторные указы Филиппа II и Филиппа III, также существовавшие лишь на бумаге. Для большинства студентов голод оставался самой насущной проблемой, поэтому многие из них не могли устоять перед соблазном утолить его на званом ужине или получив подарок. Участившиеся скандалы слишком часто выходили за рамки университетской жизни, вынудив испанское правительство засомневаться уже не в конкретных людях, а в самой системе получения должностей. В 1624 году король Филипп IV заменил выборы профессоров назначением, правда, первый его указ относился к трем самым крупным заведениям Кастилии: университетам Саламанки, Алькалы и Вальядолида.

Несмотря на некоторую утрату демократизма, университеты сохраняли верность средневековым принципам, но теперь это выражалось в догматичном характере преподавания. В последующие столетия обучение по-прежнему начиналось на подготовительном факультете, с изучения свободных искусств, в которых так преуспели испанские мастера золотого века. Саламанкские ученые Нового времени все еще удивляли коллег глубокими познаниями в теологии, юриспруденции, каноническом праве, отличаясь в естественных науках и медицине.

Одним из первых широко известных профессоров Саламанкского университета был еврейский медик и астроном Закуто. В 1470 году, еще до появления Испании как государства, он выпустил в свет свой главный астрономический труд, благодаря чему познакомился с Христофором Колумбом. Великий мореплаватель тогда еще только мечтал о кругосветном путешествии, а пребывание в Саламанке и знакомство с автором уникальных астрономических таблиц сыграли немалую роль в осуществлении его планов. Вместе с коллегами ученый выступил в качестве эксперта, невольно повлияв на решение королей относительно замыслов Колумба. После того Закуто проводил исследования по просьбе магистра ордена Алькантары, итогом которых явился второй крупный труд, впоследствии дополненный трактатом о затмениях Солнца и Луны. Последний в оригинале был написан на иврите и позже переведен на кастильский язык.

Доктор медицины Закуто. Гравюра, 1642

Изгнание мавров и последовавший затем указ об изгнании евреев заставили ученого эмигрировать в Португалию, где он поступил на службу к королю Жуану II. Соперничество c Испанией в морском деле заставляло португальского правителя искать людей, способных превратить его небольшое государство в хозяина морей и выпускник Саламанкского университета оказался как нельзя кстати. Здесь Закуто сконструировал медную астролябию и подготовил таблицы солнечного склонения для Васко да Гама. К сожалению, плодотворная и полезная для страны работа была прервана смертью старого монарха. Его преемник по примеру испанцев, пожелал избавить Португалию от евреев, правда, разрешив остаться тем, кто примет христианство. Закуто не изменил вере и переехал в Тунис, а потом перебрался в Иерусалим. Ученый мир оценил его заслуги как изобретателя и автора множества сочинений по астрономии, включая такие известные, как «Вечный альманах», «Астрологические суждения» и «Большая компиляция». Посмертной наградой ученому послужил лунный кратер Zagut, названный в его честь.

Саламанкский профессор Диего де Торрес Вильярроэль родился и жил в эпоху Просвещения, когда астрологию относили к суевериям и не стоившим внимания пережиткам прошлого. Интересоваться ею считалось занятием, недостойным образованного человека, но в Испании так полагали далеко не все. Вильярроэль не только занимался астрологией на профессиональном уровне, но и пропагандировал ее в кругу своих коллег. Возглавленная им в 1726 году кафедра астрологии до того не действовала в течение 20 лет. Помимо чтения лекций, он сочинял стихи, и потомки по праву оценили его двойной дар блистательного поэта и ученого, не поменявшего своих взглядов в угоду обществу.

Труды знаменитого в свое время математика Педро Мачадо известны лишь узкому кругу специалистов, зато его облик знаком всем поклонникам испанской живописи. Будучи профессором университета Саламанки, он принадлежал к братству мерседариев и в этих ипостасях был изображен на картине своего великого соотечественника Сурбарана. Художник работал по заказу магистра, выполнив портреты 11 ученых монахов ордена, причем некоторые из них, в том числе изображение брата Педро, умершего в 1602 году, были написаны посмертно. Одинокая фигура в белом монашеском облачении резко выделяется на темном фоне, оживленном только низким столиком с книгой. Ученый – седой старик с добрым лицом – размышляет над текстом, не успев завершить строку.

Университетские профессора читали определенный курс или быстро диктовали его студентам. Помимо лекций, каждый из них был наделен обязанностью, смягчавшей жесткость в преподнесении материала.

После занятий лектор спускался во внутренний двор, точнее, в галерею, чтобы провести вечер в компании своих учеников. В Саламанке это называлось «стоять у колонны» (исп. asistir al poste) и отдаленно напоминало порядки перипатетической школы Аристотеля.

Непринужденная беседа, во время которой студенты задавали вопросы, порой не относящиеся к лекции, позволяла вести диалог людям различного статуса.

Гербы Испании на фасаде университета – обязательная часть монументальной архитектуры эпохи Фердинанда и Изабеллы

Исполненное взаимного интереса, такое общение часто оказывалось более плодотворным, чем монотонная читка в аудитории. Почтенный родитель ректора де Оливареса, перед тем как отправить сына в Саламанку, составил наставление, где советовал не пренебрегать беседами у колонны: «После занятий отправляйся слушать сомнения, которые будут высказывать ученики, чтобы осознать трудные моменты и лучше понять суть изложенного, что заставить тебя учиться еще прилежнее, а профессора столь же усердно преподавать».

Деятельность университета Саламанки как школы и научного центра была направлена на поддержку интересов испанской монархии, ступившей на путь колониальной экспансии тотчас после воссоединения страны. В конце XV века в среде саламанкской профессуры выделялось замечательное трио гуманистов: Элио Антонио де Небриха, Лючио Маринео да Бидино и Пьетро Мартире де Ангьера. Они были единомышленниками и друзьями, хотя принадлежали к разным нациям и получили разное образование. Первый, по рождению испанец, был филологом и педагогом, его друзья, итальянцы, отдавали предпочтение праву и вели исторические исследования. Все трое были учениками известного итальянского гуманиста, но, уважая учителя, не разделяли его взглядов. Они всю жизнь поддерживали между собой тесные дружеские и деловые отношения, став активными носителями и пропагандистами передовых идей. В пору господства схоластики испанские философы-новаторы не отличались широтой взглядов. Немногочисленные гуманисты проявляли осторожность в вопросах религии, поэтому дружба и сотрудничество трех талантливых ученых имели большое значение как для Саламанки, так и для всей страны.

Задавая тон в стенах университета, де Небриха, да Бидино и де Ангьера оказывали большое влияние на слушателей, среди которых в свое время находился Бартоломе де Лас Касас – великий испанский гуманист, один из тех, кто осваивая Америку, боролся против колониализма, «подлинная совесть Испании», как отзывались о нем современники.

Несмотря на сильные позиции реакционного духовенства, в Саламанке приветствовался интерес к человеку, уважение к личности, стремление усвоить все лучшее из культурного наследия прошлого. Именно эти черты были присущи Лас Касасу, правда, проявились они лишь в зрелые годы, зато сделали безалаберного студента достойным представителем Ренессанса. Его предки принадлежали к знатной фамилии, владевшей такими источниками богатства, как земельные угодья и крупные посты в администрации Севильи. Однако к моменту рождения Бартоломе род обеднел, а старший Касас занимал скромное место судьи, позволившее, однако, изыскать средства для обучения сына в Иберийских Афинах, как тогда называли университет в Саламанке. К сожалению, не сохранилось прямых свидетельств о саламанкском периоде жизни ученого, известно только, что студентом он был в 1480–1493 годах, когда старейшая испанская школа находилась на вершине славы, а ее лиценциаты имели высокую научную репутацию, признаваемую далеко за пределами Кастилии. Получив степень бакалавра, юный Бартоломе начал готовиться к переходу на следующую ступень научной карьеры, которой достиг в самом конце столетия.

Настойчивый и прилежный, Лас Касас слушал лекции старших коллег де Небрихи, да Бидино и де Ангьеры, таким образом приобщаясь к философии Ренессанса. Тройка лидеров из профессорской среды Саламанки занимала одно из первых мест в европейском гуманистическом движении, хотя исповедовала консервативные взгляды. Известно, что ни один из них не разделял материалистических воззрений своих наставников, никто не был противником католицизма, и тем более не высказывал атеистических идей. Впрочем, в пору господства инквизиции от испанского ученого трудно было ожидать иного. Тем не менее влияние идей Ренессанса, раздумья над трудами великого гуманиста Эразма Роттердамского, к счастью не запрещенными в Испании, привели их, как и других профессоров Саламанки, к новой мысли, возникшей в борьбе с формализмом схоластики.

Местный консерватизм долго не уступал позиций новаторству, в чем ему немало помогла королевская власть в лице Филиппа II. Выразив опасение насчет того, что свобода преподавания может пошатнуть религиозные основы государства, он свято верил в традиции и старался не допускать пренебрежения ими в университетах. Действуя в согласии с инквизицией, испанский король принял меры против некоторых свободомыслящих преподавателей Саламанки. Участившиеся репрессии стали предупреждением для тех, кто высказывал недовольство диктатом церкви.

Самый знаменитый саламанкский диссидент, теолог и поэт-мистик фрай (брат) Луис де Леон дорого поплатился за новаторскую мысль о равенстве людей: «Все души сделаны из одного материала». Его перу принадлежит около 40 стихотворений, серия религиозных трактатов и псалмов, переводы Вергилия и Горация. К сожалению, деятельность талантливого поэта пришлась на время царствования Филиппа II – эпоху разгула инквизиции, самый неоднозначный период испанской истории.

Будучи сыном придворного адвоката и членом братства Святого Августина, он имел возможность учиться в лучших университетах Испании. Знания, полученные в Саламанке, Толедо, Алькала де Энарес, сделали его знатоком теологии, литературы и языков: итальянского, греческого, древнееврейского, латинского. В 1561 году молодой лиценциат начал преподавать в Саламанкском университете, с которым решил связать свое будущее. Поначалу он свободно занимался переводом и толкованием библейских текстов, писал трактаты на латыни, заслужив признание как лучший комментатор христианской литературы.

Учитель Хуана де ла Крус и многих других мыслителей золотого века, Луис де Леон совершил крупную ошибку, прилюдно заявив о неточностях в латинском переводе Библии. Еще большим преступлением почитался его перевод на кастильский язык «Песни Песней» Соломона. Публикация крамольной литературы тогда грозила костром, но профессор избежал страшного наказания, проведя несколько лет в тюрьме Вальядолида. Возмущение студентов, вызванное арестом любимого преподавателя было, настолько сильным, что властям пришлось на время закрыть университет.

 
Здесь ложь и зависть пять лет
Держат меня в заточенье
Но есть отрада в смиренье…
Тому, кто покинул свет
В этом доме убогом, он
Равняется только с Богом…
 

Луис де Леон. Тюрьма

Печальные строки, связанные с событиями из личной жизни автора, передают мистический настрой, оставшийся в его творчестве и после освобождения. Долгое заключение, допросы и пытки не поколебали решимости обвиняемого: его письменные объяснения свидетельствуют о мужестве, литературном таланте, прекрасном знании богословия, но главное – об искренности веры, тронувшей сердце папы римского. Получив в 1576 году прощение понтифика, узник вышел из темницы, вернулся в университет, поднялся на кафедру и начал лекцию с фразы, оборвавшейся в момент ареста.

В тюрьме Луис де Леон начал писать трактаты «Об именах Христовых» и «Комментарии к книге Иова», признанные лучшими образцами дидактической литературы Возрождения. Ученый считал свои стихи несовершенными и не позволял их публиковать, однако в конце жизни, уступив просьбе друга, подготовил некоторые к изданию, которое вышло в свет через сорок лет после его смерти. Историки отмечают, что недолгое возрождение испанского образования завершилось уже во времена Луиса де Леона. На смену великолепному расцвету пришла узость средневековой мысли. Согласно установленным правилам, каждый профессор читал свой курс соответственно взглядам святого покровителя кафедры, например Августина, Фомы Аквинского, Дунса Скотта либо иезуита Суареса, пополнившего список канонизированных мудрецов в начале XVII века.

Преподаватели того времени в большинстве своем принадлежали к различным монашеским орденам – августинцев, доминиканцев, иезуитов. Казалось забытые, утратившие актуальность мысли вновь стали возникать на лекциях и особенно на публичных диспутах, где оппоненты бились за идею до первой крови. Каждый открытый диспут являлся важным событием в университетской жизни, уступавшим только торжествам по поводу получения степени. Столь желанное, но слишком обременительное для студента, для остальных обретение научного звания служило поводом для веселья, причем в празднике участвовал весь город. Порядок его проведения регламентировался сводом университетских ритуалов под соответствующим названием «Церемониал».

Драматург Руис де Аларкон, закончивший университет Саламанки в конце XVI века, писал, что получение диплома очень дорого обходилось лиценциату: «Вознаграждения людям самых различных званий нужны были не для их обогащения, а для того, чтобы придать великолепие акту присуждения степени. Подготавливая праздник, бедный студент давал чаевые эколятру, сторожам, экзаменаторам, церемониймейстерам, рабочим, украшавшим коврами фасад университета; он платил звонарям, трубачам и музыкантам, бывшим в литавры».

Подробные указания относительно банкета можно было почерпнуть в «Церемониале», где учитывалась каждая мелкая деталь: «Университетский салат приготавливается из различных фруктов, овощей, цитрусовых, драже, вишни в сахаре, яиц и других компонентов королевского салата. После него на стол подаются яйца; затем приносят блюда из лучшей дичи, не хуже куропаток или перепелок. Наряду с ними стоит подать кур, голубей, а также другую изысканную и вкусную птицу. Блюда из рубленого мяса домашней птицы дополняются кусками свиного сала, колбасы, украшаются ломтиками крольчатины, телятины, дольками лимона и другими продуктами, улучшающими вкус. Следом за ними нужно принести большое блюдо с рыбой, которая, как и дичь, должна быть лучшей для этого сезона, например, лосось, угорь, дорада. Далее следует подать десерт в виде яиц по-королевски, которые можно заменить бланманже с какими-либо сладостями, поскольку оно дешевле. В конце ужина гостям следует предложить сыр, севильские оливки, анисовые конфеты, из них полфунта в обертках, вафельные трубочки и зубочистки».

Затраты, значительные уже на ступени лиценциата, возрастали соответственно званию. Степень доктора требовала еще больших расходов, поскольку вместе с высшим университетским титулом виновник торжества получал дворянство. В этом случае празднику полагалось быть блистательным, а значит, и дорогостоящим. Накануне торжественного дня будущий доктор приглашал коллег на традиционную прогулку по улицам Саламанки.

Дозорная башня в центре города

В длинной процессии принимала участие вся профессура университета. Следом за трубачами, барабанщиками, церемониймейстерами шагали преподаватели, одетые в черные мантии с белыми кружевами. Невзирая на погоду, парадный костюм дополнялся черной шапочкой с бахромой и коротким плащом с капюшоном, цвет которого выдавал принадлежность к определенному факультету. Профессора отделения свободных искусств облачались в голубые мантии, теологам полагались белые, медикам – желтые, юристам – красные, а тем, кто занимался церковными канонами, – зеленые. Вторую по значению, но не менее живописную группу возглавлял ректор, шедший в окружении сторожей, всемогущего эколятра и врача, которому вменялось объявить о присуждении степени. Далее следовал сам соискатель; он восседал на коне, покрытом золотистой попоной, привлекая взгляды своим нарядом, сшитым на заказ из дорогого бархата или шелка. Кроме того, взорам прохожих открывались непривычные для студента атрибуты: шпага и кинжал, мирно пристегнутые на боку. Процессию завершали студенты, а к ним по ходу следования присоединялись ремесленники, торговцы, словом все, кто хотел поздравить будущего доктора.

Шествие растягивалось почти на весь город, заполняя узкие улочки от дома виновника торжества до университета, где происходило главное событие дня – раздача сластей. Тотчас после оглашения новоиспеченный доктор приглашал всех к столу, где буквально горой лежали лакомства, которых должно было хватить всем участникам церемонии.

Раздача сластей завершала лишь первый день многодневного ритуала. Наутро сытые студенты собирались в большом зале университета для того, чтобы посочувствовать товарищу, ведь тому предстоял экзамен, и нелегкое испытание унижением. Опрос по предмету проводили коллеги молодого профессора, а затем их сменяли студенты с вопросами, уже не относившимися к науке. Сверстники осыпали испытуемого шутками, насмехаясь над его личностью, способностями, оскорбительно высказывались о занятиях и трудах, если таковые имелись. Впрочем, издевательства продолжались недолго и в заключение странного спектакля звучал панегирик, произнесенный одним из присутствующих в честь того, кто недавно подвергался оскорблениям. Этот довольно жестокий обычай пришел в средневековую Европу из Древнего Рима, правда, в античные времена он касался триумфатора, направлявшегося в Капитолийский храм.

Примерно в середине дня участники действа шли в кафедральный собор, где должна была состояться финальная часть ритуала присвоения степени. В главном зале храма собирались все, кто пожелал увидеть, как доктор получает знаки отличия. Предметы, которые указывали на данную степень учености, вручал наставник высокого духовного ранга, имевший высшее научное звание. Увенчав голову воспитанника докторской шапочкой, он приглашал его на кафедру, откуда полагалось произнести клятву и прочитать наизусть начало Евангелия от Иоанна. Собравшиеся слушали заключительную речь, стоя на коленях.

Лестница в старом корпусе университета

После официальной части начиналось гулянье, как любое испанское торжество, немыслимое без тавромахии. В Саламанке университетские праздники по значению превосходили церковные, поэтому отмечались с большим размахом. Тореро посвящали молодому доктору пять быков – столько животных в течение одного дня убивали только на королевских корридах. В 1563 году папа Пий V отлучил от церкви нескольких священников, слишком увлекшихся кровавыми забавами. Папа Сикст V, не решаясь на жесткие меры, пытался воздействовать на профессоров Саламанки укорами, не уставая напоминать о том, что служитель культа должен быть примером благонравия: «Знатоки священной теологии и гражданского права, вы не только смотрите на бои с быками, но и осмеливаетесь прикрывать свою страсть принадлежностью к орденам, якобы защищаясь от гнева Божия».

Однако ни призывы, ни угрозы вышестоящих лиц никак не действовали на профессоров, чьи взгляды на корриду совпадали с мнением большинства испанцев. Привлекательность древних развлечений всегда была выше духовных ценностей, что пришлось признать и королям, и папам римским. В архивах Саламанки хранится интересный документ, в котором среди многочисленных подписей нетрудно заметить росчерк пера Луиса де Леона. Бумага представляет собой письменное обращение преподавателей к Сиксту V. Авторы текста просят понтифика «отменить указ, запрещающий корриду, ибо тоска по ней может сказаться на спокойствии и надлежащем управлении учебным заведением». Судя по тому, что традиция боев с быками никогда не прерывалась, папа просьбу профессоров удовлетворил.

Получив долгожданный документ, новоиспеченный доктор принимался подсчитывать расходы. Обретение высокого достоинства стоило ему колоссальных затрат на проведение корриды, покупку подарков, раздачу сластей и денег (по 2 золотых) каждому доктору, причем их вручение оговаривалось в уставе отдельной строкой. Кроме того, лицензиат должен был осчастливить денежными суммами других, более и менее значимых для него лиц, с почтением вручив по 50 флоринов эколятру и наставникам, по 100 серебряных реалов сторожу и нотариусу. Подарки в натуральном виде состояли из бесчисленного количества перчаток, мешков с сахаром и цыплят (по 3 пары каждому сотруднику), не считая угощения во время корриды. Траты были столь велики, что некоторые соискатели договаривались о получении степени в один день и делили расходы поровну. Такая экономия, конечно, не могла радовать участников торжества, поэтому на советах выдвигалось требование увеличить количество быков на корриде и стоимость подарков профессорам.