Текст книги "Образы войны в исторических представлениях англичан позднего Средневековья"

Организация публичных праздников и шествий в Средние века являлась одним из самых эффективных способов воздействия на общественное сознание. Часть таких тщательно продуманных и искусно организованных мероприятий предназначалась для узкого круга придворных и ограниченного числа гостей. В январе 1344 г. во время турнира, на который были приглашены лучшие рыцари и благороднейшие дамы королевства, Эдуард III поклялся на Библии возродить Круглый стол легендарного короля Артура.[556]556
  Adam Murimuth. P. 155–156; The Brut. Vol. II. P. 296.


[Закрыть] Вскоре в Виндзоре, в замке, основанном, по преданию, самим Артуром, был установлен Круглый стол Эдуарда III, за которым могли сидеть триста рыцарей.[557]557
  Chronicon Angliae, 1328–1388. P. 17.


[Закрыть] Для ежегодных собраний был избран праздник Пятидесятницы, часто упоминаемый в легендах о рыцарях Круглого стола.[558]558
  Adam Murimuth. P. 156.


[Закрыть] Вне всякого сомнения, Эдуард III стремился к тому, чтобы его имя прочно ассоциировалось с именем прославленного короля. Настойчивое желание Эдуарда III предстать в роли наследника короля Артура было тесно связано с проводимой им внешней политикой, ведь, согласно преданию, Артур был не только одним из самых великих христианских рыцарей, но и могущественнейшим королем, подчинившим себе всю Британию и значительную часть Франции.

Сама идея обращения к образу короля Артура не принадлежала Эдуарду III. Его дед, Эдуард I, также воевавший с Шотландией и Францией, торжественно перезахоронил обнаруженные еще в 1191 г. в монастыре Гластонбери останки великого предка и приказал соорудить над ними мраморное надгробие в виде креста.[559]559
  Leland John. Assertio Inclycissimi Arthurii Regis Britanniae. Ioanne Lelando Antiquario Autore // De Rebus Britannicis Collectanea: 6 vols. / Ed. T. Hearne. Oxford, 1716; 3^rd ed. L., 1774. Part V. P. 52–55; Polidor Vergil. The Anglicae Historia / Ed. D. Hay. L., 1950. P. 122.


[Закрыть] В правление этого монарха устраивались пышные «празднества Круглого стола», организованные либо самим королем (например, в 1299 г. по случаю его бракосочетания с сестрой Филиппа IV), или для него кем-то из приближенных. Во время этих праздников все участники играли определенные роли; естественно, роль короля Артура неизменно исполнял сам Эдуард I.[560]560
  Описание праздника Круглого стола, устроенного Роджером Мортимером, приводится в хронике «Брут» (The Brut. Vol. I. P. 268); Loomis R. S. Edward I, Arthurian Enthusiast // Speculum. Vol. XXVIII (1953). P. 114–127.


[Закрыть]

При Эдуарде III культ короля Артура стал настоящей правительственной программой. Решив не ограничиваться воссозданием братства Круглого стола, которое должно было объединить триста лучших английских рыцарей, 23 апреля 1348 г., в День св. Георгия, Эдуард III основал особый рыцарский орден – Орден св. Георгия, или общество Подвязки, в который вошло, помимо государя, двадцать пять лучших рыцарей королевства. Выбор св. Георгия в качестве покровителя ордена не был случаен в условиях ведения постоянных войн. В предыдущей главе я упоминала о легенде, связанной с названием ордена, согласно которой в 1347 г. во время бала король подобрал оброненную его фавориткой синюю бархатную подвязку. Услышав смех придворных за спиной, Эдуард заметил: «Honi soit qui mal y pense» («Пусть стыдится тот, кто плохо подумает об этом»). Через год эти слова стали девизом нового ордена.

Первоначально орден Подвязки объединял лучших рыцарей, прославившихся своей доблестью, со временем этой чести стали удостаиваться только самые знатные лорды. Для каждого из придворных право носить подвязку – шитый синим бархатом миниатюрный пояс с вытканным серебром девизом, который застегивали под левым коленом, – стало одним из самых заветных желаний. Высокий статус члена ордена должна была подчеркивать соответствующая парадная одежда, также украшавшаяся геральдическими изображениями подвязки. Особый интерес у историков вызывает синий цвет мантии (по всей видимости, Эдуард III заимствовал идею мантии у рыцарей ордена госпитальеров), который более подходил духовенству или бедным мирянам, чем знатным рыцарям,[561]561
  С. М. Ньютон, исследовавшая придворный английский костюм того времени, полагает, что синий цвет символизировал смирение, которое не входило в число основных характеристик членов ордена Подвязки (Newton S. M. Fashion in the Age of the Black Prince. A Study of the Years 1340–1365. Woodbridge, Suffolk, 1980. P. 43–46).


[Закрыть] тем более что цветами патрона ордена, св. Георгия, были белый и красный. Возможно, что лазурный цвет был взят с герба Франции, на корону которой претендовал Эдуард III. Сперва подбитые горностаем мантии шили из синей шерсти, с середины XV в. стали использовать бархат, подбитый белой камчатной тканью (еще позже – белым атласом). Кроме мантии, члены ордена обычно носили плащ с капюшоном, который мог быть синим, белым или алым. Костюм кавалера завершала цепь с изображением святого патрона ордена – св. Георгия, побивающего дракона.

С самого начала орден Подвязки, как и воссозданный Круглый стол, задумывалось как рыцарское братство, в которое могут быть приняты достойные христианские воины, независимо от их подданства. Последнее обстоятельство не только способствовало повышению престижа ордена в христианском мире, но также укрепляло на личном уровне союзнические отношения английских королей с иностранными государями и рыцарями. Уже при Эдуарде III Подвязку получали не только англичане и гасконцы или служившие в английском войске иностранцы (такие, как Уолтер де Мэнни[562]562
  Уолтер, 1-й барон Мэнни (Manny, Mauny), рыцарь из Геннегау, прибыл в Англию в свите королевы Филиппы. Прославленный полководец и основатель Чартерхауса – первого военного госпиталя в Лондоне. В русскоязычной литературе его имя иногда транскрибируют как Гийом де Мони.


[Закрыть] или Франк ван Халлен), но и бывшие противники, которых английский король пожелал видеть среди своих союзников.

Среди последних можно упомянуть Ангеррана де Куси, оказавшегося при английском дворе в качестве одного из сорока заложников выкупа Иоанна II. В Лондоне сеньор де Куси покорил сердце старшей дочери Эдуарда III Изабеллы. В 1365 г., женившись на английской принцессе, он стал кавалером ордена Подвязки, а через три года – графом Бедфордом. Поскольку устав запрещал кавалерам ордена предпринимать что-либо против суверена (Souverain – официальный французский титул главы ордена), то есть короля Англии, а также сражаться друг с другом (например, если два члена ордена подписывали наемнические контракты с воюющими противниками, устав предписывал тому, чей контракт был подписан последним, отказаться от дальнейшей службы), Ангерран де Куси решил вернуться к войне против Англии лишь после смерти короля Эдуарда. В 1377 г. он был назначен маршалом Франции, а после смерти Дюгеклена ему предложили должность коннетабля, от которой он отказался в пользу Оливье де Клиссона.

Как правило, иностранных членов ордена было немного (от двух до шести), исключением явилось правление коронованного английской и французской коронами Генриха VI, при котором их число достигло трети. За всю историю ордена среди удостоившихся Подвязки иностранцев доминировали императоры, короли и принцы крови (кроме королей Франции, Наварры и Шотландии – извечных врагов Англии – суверены всех остальных стран Западной Европы хотя бы раз побывали членами ордена), реже в орден принимались бароны, простые же рыцари – почти никогда. Сразу после избрания новому члену ордена посылалась подвязка, как главный знак отличия, иностранцы также получали мантию и копию статутов ордена. Избрание англичан в члены ордена воспринималось как очевидная честь, не предполагающая возражения с их стороны, а посему не требующая согласия со стороны удостоившихся ее. Иностранцы же должны были в течение четырех месяцев подтвердить свое желание примкнуть к рыцарскому союзу. Так, промедление герцога Бургундии Филиппа Доброго с изъявлением согласия было трактовано остальными членами ордена как отказ присоединиться к ним.

Куртуазные игры – многочисленные рыцарские турниры и балы, собрания рыцарей за Круглым столом и столь притягательный орден Подвязки (на ежегодные праздники которого приглашались также и дамы) – подталкивали молодых придворных вступить на путь славы, приняв участие в одной из королевских военных кампаний. Автор написанной около 1346 г. поэмы, озаглавленной «Клятва цапли»,[563]563
  Эта поэма была написана по мотивам другого знаменитого поэтического произведения того времени «Клятвы павлина», сочиненного в 1313 г. Жаком де Лонгийоном для епископа Льежа. В этой поэме воины Александра Великого приносят свои клятвы над жареным павлином. Позднее Лонгийон сочинил еще одну поэму с аналогичным сюжетом «Клятва ястреба», в которой император Генрих VII и его рыцари приносили клятвы над ястребом-перепелятником во время банкета в Милане. Этот мотив был чрезвычайно популярен в Средние века. В 1463 г. Давид Обер вставил сцену клятвы короля Сицилии и всех присутствующих на банкете в Неаполе рыцарей в роман «История трех благородных сыновей короля», посвященный Филиппу Доброму, герцогу Бургундии. В 1454 г. Филипп Добрый устроил «Банкет фазана», в ходе которого он поклялся возглавить поход против турок и вызвать султана на поединок (см.: Buik of Alexander / Ed. R. L. G. Ritchie. Edinburgh, 1925. Vol. I. P. XXXVIII–XLIII; Loomis R. S. Edward I, Arthurian Enthusiast. P. 124–125; Хачатурян Н. А. Светские и религиозные мотивы в придворном банкете «Обет фазана» герцога Бургундского в XV в. // Королевский двор в политической культуре средневековой Европы / Под ред. Н. А. Хачатурян. М., 2004. С. 177–199).


[Закрыть] рассказывает о том, как английские рыцари, присутствовавшие на пиру у короля Эдуарда, вслед за своим сеньором приносили клятву принять участие в войне против «узурпатора» французского престола (так англичане именовали короля Франции Филиппа Валуа) ради защиты справедливости и божественного закона. Один из героев поэмы, граф Солсбери (жена которого, возможно, стала героиней истории с подвязкой), прежде чем отправиться во Францию, попросил свою возлюбленную, дочь графа Дерби, закрыть ему правый глаз, пообещав не открывать его, пока он не сразится с войском Филиппа Валуа.[564]564
  The Vow of the Heron // English Political Poems. Vol. I. P. 12–13.


[Закрыть] В свою очередь, его дама поклялась не выходить замуж, пока не вернется ее рыцарь. Уолтер де Мэнни поклялся Пресвятой Деве хранить молчание до тех пор, пока не возьмет штурмом французский город. Другие рыцари и прелаты также принесли красивые обеты, обещая над птицей послужить своему государю и сокрушить его врагов. Последней была клятва королевы Филиппы, пообещавшей, несмотря на беременность, разделить с мужем тяготы военного похода. Разумеется, поэма «Клятва цапли» – всего лишь литературное произведение, но оно было написано в соответствии со вкусами публики того времени, желавшей, чтобы куртуазностью и доблестью современники не уступали героям рыцарских романов. Позднее, примерно в 60–70 гг. XIV в., краткий прозаический пересказ этой поэмы был вставлен в «Анонимную бернскую хронику».[565]565
  Анонимная бернская хроника // Хроники и документы Столетней войны… С. 172–173.


[Закрыть] Жан Ле Бель и Жан Фруассар в своих сочинениях также упоминают о молодых английских рыцарях, которые, следуя принятым обетам, носили черную повязку, закрывающую один глаз, до тех пор, пока не совершали рыцарского подвига на континенте.[566]566
  Ле Бель, Жан. Правдивые хроники // Хроники и документы Столетней войны… С. 84; Le Bel. Vol. I. P. 124; Froissart. Vol. II. P. 372.


[Закрыть]

Рассказы хронистов иллюстрируют то, как действует механизм средневековой пропаганды: эпизод поэмы становится примером для практического подражания, после чего он получает «окончательное закрепление» в исторических текстах авторитетных авторов, вдохновляя на аналогичные поступки рыцарей следующего поколения. Говоря это, я вовсе не утверждаю, что обет закрыть глаз до свершения подвига или аналогичные ему рыцарские обязательства были порождением фантазии авторов литературных сочинений, но я полагаю, что куртуазная литература сыграла огромную роль в популяризации подобных жестов. Подражая героям модных романов артуровского цикла или уподобленным литературным топосам поступкам современников, английские рыцари жаждали свершения великих подвигов во имя благородной цели, которые могли бы принести им почет и славу. Король Эдуард предложил двору красивую игру, ориентированную на подражание героям рыцарских романов. Трудно судить, насколько серьезно сам король и его придворные собирались следовать кодексу чести героев романов. Однако в любом случае, поскольку инициатива игры в куртуазность исходила от самого короля, вряд ли можно сомневаться в том, что соблюдение определенных правил поведения при дворе являлось не только модой, но и обязанностью.

Если придворные праздники и турниры были ориентированы на весьма узкий круг потребителей, то общественные празднества задействовали гораздо большее количество участников и зрителей. Из публичных торжеств наибольшей пропагандистской направленностью обладали триумфальные въезды королей-победителей (или их наследников) в города (в первую очередь в столицу) после удачного завершения военных кампаний или же по случаю какого-нибудь иного знаменательного события. Эти празднества упоминаются почти во всех хрониках. Некоторые авторы, не ограничиваясь простым сообщением о состоявшемся торжестве, педантично описывают все элементы праздника.

Один из самых пышных и роскошно оформленных триумфов был организован муниципалитетом Лондона после первой континентальной кампании Генриха V. Анонимный капеллан короля сообщает, что после победы при Азенкуре этого «самого любимого и дорогого государя» («amantissimi et desideratissimi principis») вышло встречать все население столицы. Хронист подробно повествует обо всех этапах праздничного шествия – начиная от встречи короля мэром и двадцатью четырьмя олдерменами в Блэкхите и заканчивая въездом в Вестминстер. Весь путь был украшен аллегорическими фигурами. По обеим сторонам от Лондонского моста были воздвигнуты две колонны, выкрашенные под белый мрамор и зеленый порфир, на вершине одной из них стояла антилопа (геральдический символ Генриха V), поддерживающая королевский герб, другую венчал лев, держащий в правой лапе развернутый королевский штандарт. Неподалеку под драгоценным балдахином находилась статуя св. Георгия, в правой руке которого был меч, а в левой – свиток со словами «Единому Богу честь и слава» [1 Тим. 1:17]. Изображающие ангелов маленькие мальчики (одетые в белое, с покрытыми золотой краской лицами) при приближении короля восклицали: «Благословен Грядущий во имя Господне». Башня в районе Корнхилла была задрапирована темно-красной тканью, концы которой расходились наподобие шатра. Саму башню украшали гербы св. Георгия, св. Эдуарда и св. Эдмунда, в центральной ее части размещались личные гербы Генриха и герб Англии. Возле башни короля поджидали костюмированные пророки, которые в нужный момент выпустили стаю птиц, а потом запели: «Пойте Господу песнь новую» – слова псалтыри, перекликающиеся с пророчеством Исаии о грядущем Спасителе [Ис. 12:5; Пс. 98:1; 149:1].[567]567
  Gesta Henrici Quinti… P. 106.


[Закрыть] Далее процессия проследовала к башне у входа в Чипсайд, задрапированной зеленой тканью и украшенной гербом Лондона. Возле нее короля приветствовали апостолы, вместе с двенадцатью предшественниками Генриха на английском престоле и английскими святыми (к одеждам всех были прикреплены таблички с именами), которые также пели торжественный гимн («Спаси нас и прильнувших к нам»). Они преподнесли Генриху вина и хлеба, как это сделал царь Салема Мельхиседек для Авраама [Быт. 14:18]. Крест королевы Элеоноры, воздвигнутый в Чипсайде скорбящим по ней Эдуардом I, не был виден, поскольку его загораживал искусно возведенный и тщательно разрисованный (словно бы сложенный из мрамора, зеленой и красной яшмы) замок, украшенный башнями (на самой высокой из них размещались гербы св. Георгия и короля Генриха), бастионами, арками, лестницами и валами, достигающими высоты в полтора копья. Над двумя арками замка, под которыми свободно могли проходить или проезжать люди, была укреплена надпись: «Славное возвещается о тебе, град Божий!» [Пс. 86:3]. Рядом с замком одетые в белое прекрасные молодые девушки танцевали для короля и пели (уже по-английски): «Добро пожаловать, Генрих V, король Англии и Франции». Ка к замечает анонимный автор, это приветствие дев рождало у зрителей ассоциации с Давидом, сразившим Голиафа. На всех возвышениях замка размещались мальчики, символизирующие воинство ангелов и архангелов, которые не только пели молебен: «Тебя, Бога, славим», но и осыпали короля, когда он проезжал под аркой, дождем золотых монет. Дальнейший путь до собора Св. Павла был украшен постаментами, на которых под балдахинами стояли прекрасные девы в лавровых венках с золотыми чашами в руках. Когда король проезжал мимо них, они осыпали его золотыми листьями. Кроме лиц, непосредственно задействованных при подготовке торжеств (помимо актеров были еще и многочисленные мастера, изготовлявшие костюмы и декорации), длинную процессию (молодой король шествовал не один, его сопровождали многочисленные приближенные и знатные пленники) могли наблюдать целые толпы народа – анонимный автор отметил давку на улицах, а также бесчисленных зрителей, которым посчастливилось заполучить местечко возле окон. После торжественного богослужения в честь одержанной победы и благополучного возвращения королевский кортеж прошествовал в Вестминстерский дворец.[568]568
  Gesta Henrici Quinti… P. 102–112.


[Закрыть]

Несмотря на принятие титула французского короля Эдуардом III в 1340 г., ни он сам, ни кто-либо из его наследников вплоть до Генриха VI не был коронован дважды. При этом французская и английская короны всегда рассматривались как существующие отдельно друг от друга. Фактически Генрих VI был единственным коронованным по всем правилам королем Франции и Англии. После смерти Генриха V и Карла VI английские и французские подданные юного государя принесли ему оммаж и присягнули на верность. В отличие от Англии во Франции существовал закон (парламентский эдикт 1407 г.), по которому наследник престола был обязан короноваться в любом возрасте немедленно после смерти своего предшественника.[569]569
  Малинин Ю. П. Салический закон о престолонаследии и концепция королевской власти во Франции XIV–XV вв. // Проблемы социальной истории и культуры средних веков и раннего нового времени. СПб., 1996. С. 130–137; Цатурова С. К. «На ком платье короля?» Королевские чиновники в торжественных въездах королей в Париж (XIV–XV вв.) // Королевский двор в политической культуре средневековой Европы. Теория, символика, церемониал / Под ред. Н. А. Хачатурян. М., 2004. С. 244–245.


[Закрыть] Однако в октябре 1422 г. Генриху VI не было еще и года, и везти младенца из Англии было по меньшей мере опасно для его здоровья. В сложившейся ситуации было принято компромиссное решение: коронация откладывалась на неопределенный срок, но все остальные важные церемонии, направленные на репрезентацию власти нового короля, проводились с участием регента Франции герцога Бедфорда. В ноябре 1422 г. он от имени племянника принял присягу главных должностных лиц королевства, членов парламента и Счетной палаты, ректора Парижского университета и иерархов духовенства.[570]570
  На протяжении всех лет правления англичан во Франции присяга на верность договору в Труа и королю Генриху VI постоянно возобновлялась. Например, Парижский парламент последний раз присягал за месяц до сдачи столицы войскам Карла VII 15 марта 1436 г. (Duparc P. La conclusion du traité de Troyes // Revue historique de droit français et étranger. 1971. № 1. P. 60–61; Цатурова С. К. Офицеры власти… С. 138).


[Закрыть] Осознавая всю важность этой процедуры в охваченном войной королевстве, столица которого скорее демонстрировала верность герцогу Бургундскому, чем законному монарху, регент сделал особое распоряжение прево Парижа относительно поквартального приведения к присяге всех жителей города. В это же время было объявлено, что каждый подданный Французского королевства, вступающий во владение феодом или бенефицием или занимающий любую государственную должность, будет автоматически приводиться к присяге на верность новому королю и условиям мира в Труа.[571]571
  Thompson G. L. Paris and Its People under English Rule… P. 151; Wylie J. H., Waugh W. T. The Reign of Henry the Fifth: 3 vols. Cambridge, 1914–1929. Vol. III. P. 227–228.


[Закрыть] В последующие годы Королевский совет в Англии регулярно напоминал французам об их законном короле, рассылая от его имени приветственные письма. Например, 22 февраля 1424 г. письма, в которых Генрих VI заверял подданных в собственном физическом благополучии и благодарил их за верность, были отправлены двадцати двум городам. Малолетний государь объяснял, что временно не может навестить вассалов лично, но обещал им военную помощь, дабы его люди могли и дальше жить в мире и безопасности.[572]572
  Thompson G. L. Paris and Its People under English Rule… P. 36–37.


[Закрыть] 8 сентября 1424 г. Бедфорд торжественно, как и подобает законному правителю королевства, въехал в Париж. И только после поражения под Орлеаном и коронации дофина в Реймсе (10 июля 1429 г.) регент обратился в Лондон с просьбой о подготовке коронации и организации путешествия Генриха VI во Францию.

Запланированная Бедфордом акция была особенно важна не только в качестве ответной меры на коронацию дофина. Важно отметить, что в данном случае празднества по поводу коронации совпадали с торжествами в честь первого въезда короля в столицу. Сакральная церемония, а также предшествующие ей въезды Генриха VI во французские города обладали безусловной самостоятельной репрезентативной ценностью. Для верных англо-бургундскому режиму французов девятилетнее отсутствие законного государя в королевстве не проходило незамеченным. Как отметила С. К. Цатурова, «одной из самых главных претензий парламента к властям в период англо-бургиньонского правления стало их невнимание к Парижу, расцениваемое парламентом как нарушение законов страны».[573]573
  Цатурова С. К. Офицеры власти… С. 166.


[Закрыть] Еще в XIV в. во Франции утвердился обычай «торжественного въезда короля в города сразу же после коронации в качестве легитимного верховного правителя». В момент въезда король не только являл себя подданным, но и устанавливал с ними определенный диалог, обязуясь соблюдать права и вольности данного города, выслушивая прошения, принимая дары и делая ответные подарки (например, отменяя часть налогов).[574]574
  Она же. «На ком платье короля?»… С. 217–218.


[Закрыть]

Судя по всему, наспех проведенная 6 ноября 1429 г. лондонская коронация восьмилетнего Генриха VI и связанные с ней торжества мало впечатлили современников: описания довольно лаконичны и сводятся фактически к простой констатации свершившегося события и перечислению имен знатных лордов, принявших участие в церемониях. Организованные два года спустя въезд Генриха VI в Париж (2 декабря 1431 г.) и коронация (16 декабря 1431 г.) были продуманы куда более тщательно. Это и неудивительно, поскольку обе акции носили не только сакральный, но, прежде всего, пропагандистский характер. Как отметил один из членов парижского парламента, долгожданная встреча государя с подданными должна была «предстать в наибольшем блеске, каковой только возможен в тот момент».[575]575
  Journal de Clément de Fauquemberdue, greffier de Parlement de Paris, 1417–1435. P., 1903–1915. T. II. P. 341. Цит. по: Цатурова С. К. «На ком платье короля?»… С. 226.


[Закрыть]

Прежде чем перейти непосредственно к рассказу о коронационных торжествах, пару слов следует сказать о значении места проведения церемонии в глазах современников. Известно, что традиционным местом коронации французских королей был город Реймс, где хранилась одна из важнейших реликвий королевства – священный елей, полученный Хлодвигом от Господа. Именно этим елеем, который чудесным образом пополнялся в склянке перед каждой коронацией законного государя, и должно было совершаться помазание на царство.[576]576
  Блок М. Короли-чудотворцы. М., 1998. С. 329–346.


[Закрыть] И именно поэтому Жанна д’Арк после первых одержанных побед решительно настаивала на продвижении войск дофина на Реймс, а не в Нормандию, как хотели «сеньоры королевской крови и капитаны».[577]577
  Duparc P. Procè en nullité de la condamnation de Jeanne d’Arc: 2 vols. P., 1977–1979. Vol. I. P. 323; Райцес В. И. Жанна д’Арк. М., 1982. С. 167.


[Закрыть] Совершенная по всем правилам коронация, безусловно, была на руку сторонникам дофина. Однако в свете изучения темы английской пропаганды любопытно ответить на вопрос, как приверженцы Генриха VI оправдывали проведение противоречащей установленным правилам коронации. В принципе, как свидетельствует анализ источников, проблема места проведения совершенно не интересовала английских авторов, для которых важнее всего был сам факт помазания. С другой стороны, при желании всегда можно было сослаться на существовавшие во французской истории прецеденты, не акцентируя особо внимание на том, что все они относились к «седой древности».[578]578
  После коронации Людовика Толстого в Орлеане в 1108 г. все последующие церемонии проводились в Реймсе. Исключение составила только коронация Генриха VI. См.: A Declaracion of the Trewe and Dewe Title of Henry VIII. P. 167.


[Закрыть]

Говоря о проведении въезда в Париж и французской коронации Генриха VI, важно отметить, что зрелищная и церемониальные части были фактически полностью подготовлены членами городского совета и французскими прелатами. Каноники собора Нотр-Дам (где должно было состояться помазание и коронация) специально отправили своего человека в Сен-Дени, чтобы он справился в хрониках о порядке проведения процедур и таинства.[579]579
  Thompson G. L. Paris and Its People under English Rule… P. 199.


[Закрыть] Члены всех корпораций, в том числе парламента, заранее согласовывали форму одежды и ту роль, которую им предстояло исполнить во время праздничного шествия и церемонии.[580]580
  Первоначально въезд Генриха VI в Париж планировался в 1430 г., поэтому, едва получив известия о высадке короля во Франции (23 апреля 1430 г.), члены парижского парламента собрались на заседание, чтобы решить, «что надо сказать и что сделать» во время въезда. В итоге была создана «группа» по подготовке к встрече, чьи решения выносились на утверждение всех трех палат, которые и определяли, «в каком порядке и в каких одеяниях курия парламента пойдет к королю» (см.: Цатурова С. К. «На ком платье короля?»… С. 226, 231–248).


[Закрыть]

Ночь накануне въезда в Париж (с 1 на 2 декабря 1431 г.) Генрих VI провел в аббатстве Сен-Дени.[581]581
  Самое подробное описание въезда Генриха VI в Париж можно найти в документах из архива мэрии Лондона (register K, fol. 101 V–103), опубликованных среди прочих источников в сборнике «Les entrèes royales françaises de 1328 a 1515» / Éd. B. Guenée et F. Lehoux. P., 1968. P. 62–70. Другим ценнейшим источником является подробная роспись всех расходов муниципалитета Парижа (включая подарки королю и его приближенным, плату актерам и закупку необходимых материалов), опубликованная в качестве приложения к монографии Г. Томсона. Дополнительные сведения можно найти в дневнике анонимного горожанина (Journal d’un Bourgeois de Paris… P. 274–276), хронике Монстреле (Monstrelet. Vol. V. Liv. II. Ch. CIX. P. 1–6) и других источниках.


[Закрыть] В воскресенье утром на службу в собор явились не только сопровождающие короля англичане, но и встречающие его члены парижского муниципалитета – королевский прево с членами судебной коллегии Шатле, купеческий прево, эшевены и богатые горожане. Только после того, как все прибывшие представители Парижа засвидетельствовали королю свою верность и преданность, кортеж двинулся к столице. На подъезде к городу Генриха VI встречала еще одна делегация, состоящая на сей раз из актеров, изображавших девять героев и девять героинь,[582]582
  Популярная в эпоху Средневековья идея выделения девяти величайших героев в истории нашла отражение, в частности, и в созданной около 1312 г. поэме «Обет павлина» Жана де Лонгийона, перечислившего имена трех ветхозаветных воинов (Иисус Навин, Давид и Иуда Маккавей), трех язычников (Ге кто р, Александр и Цезарь) и трех христиан (Артур, Карл Великий и Готфрид Бульонский). Позднее к списку героев добавился и список героинь, все имена которых были заимствованы из античной литературы (Семирамида Вавилонская, царица Тамара, амазонки Пенфесилея, Синопа, Лампето, Ипполита и Меланиппа, дева Фекла и Сивилла Дельфийская). См.: Les entrèes royales françaises de 1328 a 1515… P. 64.


[Закрыть] предводительствуемых богиней Славой. Платье актрисы, представляющей Славу, а также покрывало ее коня были расшиты гербами Парижа, что, по плану организаторов, символизировало достоинство города. После встречи с героями и героинями, уже непосредственно возле городской стены, короля приветствовали члены парламента, одетые, как и все прочие участники шествия, в парадные одежды. Ворота Сен-Дени, через которые процессия входила в столицу, были украшены огромным гербом Парижа: непосредственно на корабле размещались двенадцать человек,[583]583
  Les entrèes royales françaises de 1328 a 1515… P. 64. По сообщениям анонимного горожанина, на корабле размещалось всего трое (Journal d’un Bourgeois de Paris… P. 274), а по сведениям Монстреле – шесть человек (Monstrelet. Vol. V. Liv. II. Ch. CIX. P. 3).


[Закрыть] символизирующие единение трех сословий города (Церкви, университета и горожан), которые «преподнесли государю и сеньору свои сердца». За воротами Генриха снова ждали актеры, изображавшие на этот раз девять мужских и девять женских добродетелей.[584]584
  Les entrèes royales françaises de 1328 a 1515… P. 66.


[Закрыть] Весь путь по городу король проделал под символизирующим небесный свод голубым шелковым балдахином, на котором были изображены солнце и луна. Владельцы домов, выходивших на улицы, по которым двигалась процессия, украсили фасады шпалерами и дорогими тканями. По распоряжению муниципалитета в нескольких местах были выставлены живописные панно с подобающими случаю сюжетами: например, возле старых ворот Сен-Дени были представлены сцены жития св. Дионисия (которые, как подчеркнул Монстреле, англичане захотели рассмотреть[585]585
  Monstrelet. Vol. V. Liv. II. Ch. CIX. P. 4.


[Закрыть]), а возле Шатле выставили панно, на котором был изображен сам молодой король, по правую руку от которого располагались его французские родственники, а по левую – английские, над государем были размещены две короны. Последнее панно было единственным намеком на двойную монархию Генриха, в то время как все остальные знаки, картины и действа касались либо персоны короля, либо были связаны исключительно с французской короной.

Задуманные организаторами театрализованные представления были весьма разнообразны по своей тематике: начиная от мистерии на тему Рождества Иисуса, данной перед церковью Троицы, и заканчивая сценой охоты на оленя в небольшом лесу, специально посаженном для этого празднества возле фонтана Невинно убиенных младенцев. Самой дорогостоящей и произведшей, похоже, самое сильное впечатление на очевидцев акцией стала замена воды в фонтане Понсо-Сен-Дени на вино. Согласно росписи расходов, из одного крана текло вино, которое три красавицы, наряженные сиренами, предлагали всем желающим по цене 8 денье за пинту, а вот из другого крана лился кларет, предназначавшийся исключительно для свиты короля.[586]586
  Thompson G. L. Paris and Its People under English Rule… Appendix B. P. 245.


[Закрыть] При этом, как не преминули отметить французские авторы, несколько англичан перебрали с предлагаемым угощением. Возле этого фонтана также были посажены деревья, среди которых бегали костюмированные дикари и дикарки.[587]587
  Les entrèes royales françaises de 1328 a 1515… P. 66; Journal d’un Bourgeois de Paris… P. 276; Monstrelet. Vol. V. Liv. II. Ch. CIX. P. 4.


[Закрыть] Вольные шутки ряженых уравновешивались молебнами столичного духовенства, выстроившегося вдоль улицы Сен-Дени с различными реликвиями. Наконец, возле входа в принадлежащий герцогу Бедфорду Отель Турнель, которому на время предстояло стать королевской резиденцией, процессию поджидали каноники Сент-Шапель, благословившие государя и его свиту Святым Крестом и другими бесценными реликвиями.

Через две недели, в воскресенье 16 декабря, состоялась коронация Генриха VI в соборе Нотр-Дам. Церемонии предшествовало небольшое пешее шествие короля в сопровождении знати, членов городского муниципалитета, судебных корпораций и прелатов из дворца в собор. Участники процессии пели гимны, а также несли реликвии и королевские регалии.[588]588
  Journal d’un Buorgeois de Paris… P. 276; Monstrelet. Vol. V. Liv. II. Ch. CIX. P. 4–5.


[Закрыть] По версии лондонского хрониста, обе короны, английскую и французскую, сначала пронесли по улицам Парижа, а потом одну из них (французскую) возложили на голову Генриха, держа вторую (английскую) над ним.[589]589
  The Great Chronicle of London… P. 156.


[Закрыть] После коронации был дан праздничный обед. Самое яркое, хотя и довольно тенденциозное описание данного банкета дано в дневнике анонимного горожанина. Этот недолюбливающий англичан автор в язвительных выражениях охарактеризовал общее недовольство парижан английским угощением. Рассказ о банкете начинается с замечания о том, что, поскольку организаторы (а в этом случае ответственность за проведение праздника полностью лежала на английской стороне) совершенно не заботились о порядке и безопасности, многие простолюдины набились в пиршественную залу еще с утра: «Одни пришли, чтобы посмотреть, другие – чтобы нажраться, третьи – чтобы украсть мясо и иные вещи». По подсчетам анонима, в тот день было украдено более сорока шапок и срезано множество поясов, к которым крепились кошели. Давка была такой сильной, что никто из достойных гостей (членов парламента, университета и муниципалитета) не смог протиснуться на отведенные для них почетные места. Не контролируемые никем простолюдины действовали настолько грубо, что сбивали уважаемых персон с ног, в результате чего те падали друг на друга, облегчая работу промышлявших в толпе воров. Наконец, после того как специально приглашенные лица все же смогли занять отведенные для них места, оказалось, что им предстоит сидеть вперемешку с простолюдинами – сапожниками, каменщиками, соусниками и мелкими торговцами. Поданное угощение вызвало у привередливого парижанина не меньше нареканий, чем организация трапезы. Большая часть мяса, предназначавшаяся для простых горожан, была сварена еще в четверг, «что могло показаться странным для французов, поскольку англичане руководили работой на кухне, а им было не важно качество еды, лишь бы ею можно было нажраться до тошноты». Выражая якобы общее мнение, автор утверждал, что качеством еды были недовольно все, даже калеки, которым по традиции были посланы остатки.[590]590
  Journal d’un Buorgeois de Paris… P. 277.


[Закрыть]

Визит короля обошелся городу в 1837 ливров, что подразумевало трату значительной части весьма скромных по причине войны доходов муниципалитета от налоговых сборов.[591]591
  Thompson G. L. Paris and Its People under English Rule… P. 200, 204.


[Закрыть] Наибольшая сумма была израсходована на подарок королю – драгоценную цепь с камнями и другими украшениями стоимостью 1110 ливров, что вместе с затратами на преподнесенные кардиналу Бофору и графу Уорику бочки с вином (на сумму 65 ливров 12 су) составило примерно 64 % от выделенного бюджета.[592]592
  Ibid. Appendix B. P. 244–246.


[Закрыть] В свою очередь проявившие верноподданническое гостеприимство члены муниципалитета были вправе рассчитывать на ответные дары, которых, к их полному разочарованию, не последовало. Простые горожане также напрасно ждали какого-нибудь традиционного для подобного случая проявления монаршей милости и щедрости – отмены налогов или освобождения заключенных. Саркастичный горожанин зафиксировал в своем дневнике полное разочарование парижан от визита нового государя. И если предположить, что его недовольство действительно разделяли другие парижане, уместно сделать вывод об определенном провале в репрезентации власти английского государя. Таким образом, рассчитанная в качестве пропагандистской акции коронация Генриха VI не только не достигла своей цели, но и нанесла удар по «имиджу» молодого короля и его английского окружения.

За коронацией последовала поездка Генриха VI по стране, в ходе которой он смог принять «непосредственное участие» в управлении государством, присутствуя на заседаниях Королевского совета. В числе специально приуроченных к этому визиту пропагандистских мероприятий, направленных на укрепление ланкастерского режима в Нормандии, стоит упомянуть принятие решения о создании университета в Кане.

После возвращения в Англию Генриха ждал триумфальный въезд в Лондон: весь путь от Тауэрского моста до Вестминстера был украшен символами двойной монархии, различные аллегорические фигуры желали молодому королю мира и процветания, возле креста в Чипсайде был воздвигнут замок, по обеим сторонам которого возвышалось два генеалогических дерева, берущих начало от св. Людовика и св. Эдуарда и увенчанных королевскими титулами.[593]593
  Gregory. P. 173–175.


[Закрыть] Следует особо подчеркнуть, что тема коронации Генриха, так же как и его генеалогия, стала одним из популярнейших мотивов книжной миниатюры.

Говоря о церемониальных пропагандистских акциях, направленных на установление властных отношений, следует упомянуть не только о праздничных торжествах, организованных по случаю коронаций или триумфальных въездов сеньоров в верные им города, но также об имевших непосредственное отношение к войнам и утверждению власти на завоеванной территории ритуалам капитуляции. Анализируя сдачу на милость победителя в качестве подвида ритуала примирения и прощения виновных, французский исследователь Ж.-М. Меглен подчеркивает, что все действия, выполняемые в рамках этих символических акций (независимо от масштаба конфликта, который может быть и политическим делом, и частным спором), направлены на возмещение причиненного в результате преступления ущерба.[594]594
  Меглен Ж. М. «С веревкой на шее, с розгами в руках…» Ритуал публичного покаяния в средневековой Европе // Казус. 2006. М., 2007. С. 121–122.


[Закрыть] Оставив в стороне интересный, но не имеющий непосредственного отношения к изучаемой теме сюжет о частных судебных разбирательствах, обращусь к анализу самой известной капитуляции эпохи Столетней войны, нашедшей отражение практически во всех исторических сочинениях того времени.