Текст книги "Образы войны в исторических представлениях англичан позднего Средневековья"

Часть I
Англия в борьбе за «справедливость»

Глава 1
Идея ведения справедливой войны в английском историописании XIV–XVI вв

В средневековой традиции понимание идеи «справедливой войны» (bellum iustum) опиралось на две взаимосвязанные категории: ius ad bellum и ius in bello.[7]7
  Детальный анализ этих категорий приведен в трудах Дж. Джонсона: Johnson J. T. Ideology, Reason, and the Limitation of War: Religious and Secular Concepts, 1200–1740. Princeton, 1975. P. 5–11; Idem. The Quest for Peace: Three Moral Traditions in Western Cultural History. Princeton, 1987. P. 50–66, 75–91.


[Закрыть] Первая касалась права вести войну (то есть условий, при которых война и связанное с ней кровопролитие переставали восприниматься как грех или преступление, становясь законной и даже священной акцией), вторая – поведения на войне (традиций и правил, регламентирующих взаимоотношения противников, отношение к мирному населению, прежде всего священнослужителям, женщинам, детям и старикам, действия на охваченных войной территориях; сюда же входит и «кодекс рыцарской чести»). Сам термин «справедливая война» был введен в оборот Аристотелем для описания войн, которые греки вели с другими народами.[8]8
  Аристотель. Политика / Пер. С. А. Жебелева // Аристотель. Сочинения: В 4 т. М., 1975–1983. Т. 4: I, 7, 1255a, 1255b; I, 9, 1256b; VII, 14, 1333a, 30–35; 133b, 37–1334a, 3–15; Аристотель. Никомахова этика / Пер. И. В. Брагинской // Аристотель. Сочинения: В 4 т. М., 1975–1983. Т. 4: X, 7, 1177b, 9–11. См. также: Russell F. H. The Just War in the Middle Ages. Cambridge, 1975. P. 2; Nussbaum A. Just War – A Legal Concept? // Michigan Law Review. Vol. XLII (1943). P. 453.


[Закрыть] Ставя на первое место войну оборонительную, направленную на защиту граждан полиса, Аристотель определял «справедливость» захватнических войн исходя из достоинств народов, против которых они велись.[9]9
  Аристотель. Политика. VII, 37–1334а: «О военных упражнениях граждан нужно заботиться не ради того, чтобы они поработили тех, кто этого не заслуживает, но для того, чтобы прежде всего они сами не попали в рабство к другим, затем чтобы они стремились достигнуть гегемонии на пользу подвластным, а не ради приобретения деспотической власти над всеми, наконец, в-третьих, чтобы они стремились к деспотической власти только над теми, кто заслуживает быть рабом».


[Закрыть]

В римском праве для ведения справедливой войны требовалось соблюдение двух непременных условий: провозглашение ее законной властью (то есть от имени сената и римского народа[10]10
  Цицерон. Об обязанностях / Пер. В. О. Горенштейн // Марк Тулий Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М., 1993: I, 36: «Понятие справедливой войны было строжайше определено фециальным уставом римского народа»; Berger A. Encyclopedic Dictionary of Roman Law // Transactions of the American Philosophical Society. Vol. XLIII (1953): Bellum (P. 372); Repetitio rerum (P. 675); Lex de bello indicendo (P. 550); Indicere bellum (P. 449); Denuntiare bellum (P. 431); Indictio belli (P. 499); Fitiales (P. 40); Ius fetiale (P. 528).


[Закрыть]) и наличие справедливой причины: возвращение утраченного,[11]11
  Цицерон. Об обязанностях. I, 36: «…справедливой может быть только такая война, которую ведут после предъявления требований или же предварительно возвестив и объявив».


[Закрыть] оборона территории[12]12
  Цицерон. О государстве / Пер. В. О. Горенштейн // Марк Тулий Цицерон. Диалоги. М., 1994: III, XXIII, 35: «Но наш народ, защищая своих союзников, уже покорил весь мир».


[Закрыть] или же защита чести и безопасности государства.[13]13
  Там же: «…несправедливы те войны, которые были начаты без оснований. Ибо если нет оснований в виде отмщения или в силу необходимости отразить нападение врагов, то вести войну справедливую невозможно… Ни одна война не считается справедливой, если она не возвещена, не объявлена, не начата из-за неисполненного требования возместить нанесенный ущерб». Там же. III, XXIII, 34: «Наилучшее государство никогда само не начинает войну, кроме тех случаев, когда это делается в силу данного им слова или в защиту своего благополучия».


[Закрыть] Любая не соответствующая указанным условиям война считалась безнравственной и подлежала осуждению.[14]14
  Russell F. H. The Just War… P. 6.


[Закрыть] Эти ограничения оставались определяющими характеристиками справедливой войны и в Средние века, хотя христианская мысль и привнесла несколько важных дополнений. Несмотря на то что влияние римского права на английскую средневековую юриспруденцию было менее значительным, чем на континенте,[15]15
  Low B. Imagining Peace: А History of Early English Pacifist Ideas, 1340–1560. Pennsylvania, 1997. P. 21.


[Закрыть] основные положения римской теории справедливой войны были хорошо известны английским теологам и юристам через положения канонического права.

Некоторые ранние отцы Церкви (среди которых были такие авторитетные теологи, как Тертуллиан, Ориген, Лактанций) полностью отвергали войну и любое кровопролитие как языческое наследие, провозглашая новую христианскую эру эпохой мира. Однако не следует абсолютизировать эту позицию даже в контексте христианской максимы несопротивления насилию. Климент Александрийский, а чуть позже Амвросий Медиоланский попытались адаптировать пацифистскую христианскую мораль к суровой реальности. Считая мир величайшим даром, эти теологи признавали природную склонность человека к греху. Поиск пути разрешения данного противоречия привел их к новому пониманию «справедливой войны» как регулятора жестокости, способствующего мирному улаживанию конфликтов. Амвросий оставил далеко позади римский (цицероновский) взгляд на войну как средство защиты, провозглашая насилие в качестве действенного и нравственного способа борьбы с еретиками.[16]16
  Johnson J. T. The Quest for Peace… P. 30–50; Russell F. H. The Just War… P. 10–12, 36; Low B. Imagining Peace… P. 14–15; Nussbaum A. Just War… P. 453–454; Caldwell W. E. Hellenic Conception of Peace. L., 1919; repr.: N. Y., 1976. P. 108–139; Brock P. Pacifism in Europe to 1914. Princeton, 1972. P. 7–11; Calvocoressi P. A Time for Peace: Pacifism, Internationalism and Protest Forces in the Reduction of War. L., 1987. P. 10–12. Наиболее полно модель раннехристианского пацифизма представлена в работе: Cadoux C. J. The Early Christian Attitude to War. L., 1919; repr.: N. Y., 1982.


[Закрыть] Эта идея получила дальнейшее развитие в трудах Августина. Хотя многие сочинения Августина касаются войны как таковой и обстоятельств, при которых ее можно вести, его взгляды на рассматриваемый предмет далеки от систематичности. Однако именно они легли в основу доведенной до совершенства канонистами XII–XIII вв. теории «справедливой войны».

В труде «Против манихейской ереси» Августин утверждает, что война была ниспослана Богом не для наказания людей, но для выполнения своего рода очистительной функции – искоренения грехов и преступлений в обществе. Он осуждает манихеев за их нападки на законы Ветхого Завета и признает справедливость войны, которую Моисей вел по приказу Бога, избегая грехов, делающих войну несправедливой. «Истинным злом в войне являются любовь к насилию, мстительная жестокость, свирепая и непримиримая вражда, дикая ненависть и жажда власти и тому подобное».[17]17
  Augustine. Contra fastum manichaerum, XXII, 74: «Nocendi cupiditas, ulciscendi crudelitas, inpacatus atque inplacatus atque inplacabilis animus, feritas rebellandi, libido domimandi et si qua similia, haes sunt, quae in bellis iure culpantur».


[Закрыть] Войны стали следствием грехопадения, поэтому особенно отвратительны те из них, которые ведут к хаосу, беспорядку и безудержному беспутству. Христианство не искоренило войны, но изменило отношение к ним. Августин обратил внимание на отрывок Евангелия от Луки [3:14], где описывается проповедь Иоанна Крестителя и его наставления народу. На вопрос воинов о том, как им следует жить, был дан следующий ответ: «Никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованием». Августин делает из этого вывод, что, если бы Евангелие осуждало войну, Иоанн Креститель приказал бы воинам бросить оружие и прекратить свою службу. Каждому христианину надлежит любить ближнего своего, но также с благодарностью следует подчиняться божественно установленной власти. Поэтому, если сам Бог или его наместник отдает приказ к началу войны, христианин не должен от нее уклоняться, считая ее несправедливой. Война, которая ведется в «интересах» самого врага (для уничтожения его грехов), перестает быть злом, превращаясь в позитивное действие.[18]18
  Ibid. XXII, 74, 78.


[Закрыть] Более того, по мнению Августина, для искоренения греха и несправедливости может быть использовано любое средство, и вред, причиняемый мирному населению, должен восприниматься как неизбежное зло этого мира. Впрочем, всегда, когда речь заходила о войне, Августин неизменно подчеркивал, что основанная на милосердии христианская вера должна смягчать жесткость. Христианским воинам следует избегать чрезмерного насилия и бессмысленного кровопролития, осквернения церквей, причинения вреда священникам, женщинам и детям, они обязаны проявлять сострадание к пленным и соблюдать данные противникам обещания.[19]19
  Augustine. De Civitate Dei, I, 4, 5; V, 23, 26.


[Закрыть]

Следует отметить, что Августин несколько изменил цицероновскую трактовку причин справедливой войны: для него война является таковой, если люди не оставляют безнаказанными злодеяния любого рода, а не только возмещение убытков и восстановление «довоенного статус-кво» (status quo ante bellum).[20]20
  Augustine. Quaestiones in Heptateuchum, VI, 10: «Iusta autem bella ea defeniri solent quae ulciscuntur iniurias, si qua gens vel civitas quae bello petenda est. Vel vindicare neglexerit quod a suis inprobe factum est, vel reddere quod per iniurias ablatum est».


[Закрыть] Наделенный Богом властью для защиты и поддер жания справедливости, государь имеет право (и даже обязан) вести войну против любого врага, действия которого противоречат божественному закону. При этом характер войны (оборонительный или наступательный) несущественен.[21]21
  Russell F. H. The Just War… P. 21.


[Закрыть] Принцип «iusta bella ulciscuntur iniurias» – «справедливая война карает за несправедливость» – стал важнейшим аргументом оправдания войны в эпоху Средневековья.

Августин не только сохранил санкцию законной власти в качестве непременного условия справедливой войны, но и адаптировал эту идею к христианской морали. Христианин не может воздавать насилием за насилие в частном конфликте, то есть убить нападающего на него в целях самообороны (теолог подчеркивает, что, даже если такое убийство разрешено светским законодательством, оно все равно осуждается Церковью), ибо это повлечет ненависть и утрату христианской любви.[22]22
  Augustine. Contra faustum manichaeum, XXII, 70. Подробнее о взглядах Августина на жестокость см.: Hartigan R. Saint Augustine on War and Killing // Journal of the History of Ideas. Vol. XXVII (1966). P. 196–201.


[Закрыть] Но воин, действующий по приказу наделенного законной властью лица, выполняет функцию «minister legis»,[23]23
  Augustine. De libero arbitrio, I, 5, 12.


[Закрыть] поэтому он неповинен в грехе человекоубийства.[24]24
  Августин Блаженный. О граде Божием / Сост. и подг. текста С. И. Еремеев // Августин Блаженный. Творения: В 4 т. СПб.; Киев, 1998–2000. Т. 3: I, XXI, 26: «Впрочем, тот же самый божественный авторитет допускает некоторые исключения из запрета убивать человека. Но это относится к тем случаям, когда повелевает убивать сам Бог, или через закон, или же особым относительно того или иного лица распоряжением. В этом случае не тот убивает, кто обязан служить повелевшему, как и меч служит орудием тому, кто им пользуется. И поэтому заповедь «не убивай» не преступают те, которые ведут войны по повелению Божию или, будучи в силу Его законов, то есть в силу самого разумного и правосудного распоряжения, представителями общественной власти, наказывают злодеев смертью… Итак, за исключением тех, кому повелевает убивать или правосудный закон, или непосредственно сам Бог, источник правосудия, всякий, кто убивает себя ли самого, или кого иного, становится повинным в человекоубийстве».


[Закрыть] Более того, сами воины могут не задумываться над справедливостью войны, в которой они участвуют: поскольку они обязаны выполнять все приказы (если только они прямо не противоречат божественным заповедям) лица, наделенного законной властью, это снимает с них вину за участие в неправедной войне. Если же государь ведет несправедливую войну, то весь грех ложится на него одного, в то время как долг повиновения делает его воинов невиновными.[25]25
  Augustine. Confessiones, III, 8, 15; De Civitate Dei, I, 21, 26.


[Закрыть] Последнее обстоятельство, то есть положение о беспрекословном подчинении законной власти, было особенно важно для английских теологов, обвинявших своих противников в отказе повиноваться легитимному сеньору, что делало их виновными в мятеже против Бога. С точки зрения Августина, воины, убивающие в ходе справедливой войны, невиновны даже в случайном пролитии крови невинных людей. Признавая, что последние, хотя и составляют малую часть виновного народа (подобно семье Лота в осужденном на погибель Содоме), тем не менее страдают от бедствий, которые несут с собой войны, наравне со всеми, епископ Гиппонский принимал это зло как неизбежное, подчеркивая, что невинным жертвам войны уготовано Царствие Небесное. Воины, ставшие убийцами невинных, ответственны за незаконное кровопролитие, только если были опьянены личной жаждой мести или проявили неоправданную жестокость (например, расправились с пленными или безоружными людьми).[26]26
  Augustine. Contra faustum manichaeum, XXII, 74; De Civitate Dei, I, 9. Подробнее об этой проблеме см.: Dean H. The Political and Social Ideas of St Augustine. N. Y., 1963. P. 83, 98, 119–121; Adams J. The «Populus» in Jerome and Augustine // A Study in the Patristic Sense of Community. New Haven; L., 1971, ch. 2 and Appendix A; Russell F. H. The Just War… P. 19–20; Hartigan R. Saint Augustine… P. 195–204; Swift L. J. Augustine on War and Killing: Another View // The Harvard Theological Review. Vol. LXVI (1973). P. 369–383.


[Закрыть]

Помимо легитимации войны, которую законная власть ведет с нарушителями порядка, соблюдая при этом определенное милосердие (то есть сочетания римского ius ad bellum с тем, что впоследствии станет ius in bello), Августин привнес в теорию «справедливой войны» третий определяющий компонент. Им стала вера в справедливое завершение каждой провозглашенной войны. Для Августина определенным образом организованное насилие должно было служить средством достижения обществом состояния подчинения божественному порядку – «война ведется для сохранения мира».[27]27
  Augustine. Contra faustum manichaeum, XXII, 74.


[Закрыть]

Предложенная Августином трехчастная формула справедливой войны была доработана теологами и юристами классического Средневековья, среди которых важнейшее место, бесспорно, занимал Грациан, создавший около 1140 г. полный свод канонического права, озаглавленный им «Concordia Discordantium Canonum», но более известный как «Декрет». Для Грациана заповедь «возлюби врага своего» не исключала насилия над врагом, поскольку христианская любовь подразумевает искоренение греха: наказание виновного избавляет его от вины.[28]28
  Gratian. Decretum // Corpus Juris Canonici. Vol. I. С. 23 q. 3 c. 6; q. 4 c. 32; q. 4 c. 25, 35, 44; q. 5 c. 17.


[Закрыть] Таким образом, Грациан продолжил вслед за Августином использовать христианское милосердие в качестве мотивации для начала войны, сделав это краеугольным камнем собственного отношения к войне, воспринятого последующими знатоками канонического права.[29]29
  Russell F. H. The Just War… P. 58–60.


[Закрыть] Грациан усилил акцент на необходимости стремления к миру и милосердном отношении к побежденному противнику. Для него воинская доблесть сама по себе является Божьим даром, а война – лишь средством для заключения мира, поэтому воины должны быть миролюбивыми даже в сражении, ибо их цель – восстановление справедливости.[30]30
  Gratian. Decretum // Corpus Juris Canonici. Vol. I. С. 23 q. 1 c. 3, 4, 6.


[Закрыть] Исследовав возможные правонарушения, Грациан пришел к выводу о том, что враг может дать только три повода для войны: начать ее первым, отказаться наказывать своих подданных за совершенные ими злодеяния или не возвращать украденную собственность. Следовательно, согласно своду канонического права Грациана, существует три причины для ведения справедливой войны: защита своей земли и своих подданных от нападения врага, возвращение собственности[31]31
  Ibid. C. 23 q. 2 c. 1: «Iustum est bellum, quod ex edicto geritur de rebus repetendis, aut propulsandorum hominum causa».


[Закрыть] и наказание преступлений[32]32
  Ibid. C. 23 q. 2 c. 2: «Iusta autem bella solent diffiniri, que ulciscuntur Iniurias».


[Закрыть] (в том числе преступлений религиозного характера, направленных против Бога или Церкви). Для Грациана, как и для его предшественников, важным условием ius ad bellum (помимо стремления к миру и наличия справедливой причины) была санкция законной власти.[33]33
  Ibid. С. 23 q. 1 с. 4; q. 2 c. 2.


[Закрыть] Действующие по приказу Бога или законной власти освобождаются от греха человекоубийства.[34]34
  Ibid. C. 23 q. 5 c. 47.


[Закрыть] Следуя за Августином, Грациан подчеркивал, что повиновение плохим приказам и даже участие в войне, вызванной алчностью государя, снимает с воинов вину, которая полностью ложится на монарха.[35]35
  Ibid. C. 23 q. 1 c. 4; q. 5 c. 25.


[Закрыть] Только законный правитель, обладающий правом провозглашения войны, несет за нее ответственность. Во избежание недоразумений Грациан предложил следующее определение: «Справедливая война ведется по эдикту для наказания правонарушений».[36]36
  Gratian. Decretum. C. 23 q. 2 d. p. c. 2: «Cum ergo iustum bellum sit, quod ex edicto geritur, vel quod iniuriae ulciscuntur». Подробнее см.: Russell F. H. The Just War… P. 60–68; Regout R. La doctrine de la guerre juste de Saint Augustin à nos jours, d’après les théologiens et les canonistes catholiques. P., 1935. P. 61–65; Hubrecht G. La «juste guerre» dans le Décret de Gratien // Studia Gratiana. Vol. III (1955). P. 161–177.


[Закрыть] В середине XIII в. эту формулу повторил Фома Аквинский, утвердивший необходимость наличия трех составляющих элементов: санкции со стороны законной власти, справедливой причины и справедливой цели.[37]37
  Thomas Aquinas. Summa Theologiae, 2–2, q. 40, art. I, resp. «Dicendum quod ad hoc aliquod bellum sit iustum, tria requiruntur. Primo quidem auctoritas principis cuius mandato bellum est gerendum. Non autem pertinet ad personam privatam bellum movere, quia potest ius suum in iudicio superioris prosequi. Similiter etiam convocare multitudinem, quod in bellis oportet fieri, non pertinet ad privatam personam. Cum autem cura reipublicae commissa sit principibus, ad eos pertinet rem publicam civitatis vel regni vel provinciae sibi subditae tueri. Et sicut licite defendunt eam materiali gladio contra interiores quidem perturbatores, dum malefactores puniunt [Romans 13:4]. Ita etiam gladio bellico ad eos pertinet rempublicam tueri ab exterioribus hostibus [Psalm 81:4; Augustine. Contra faustum manichaeum, 22, 75]. Secundo, requiritur causa iusta, ut scilicet illi qui impugnantur propter aliquam culpam impugnationem mereantur [Augustine Quaestiones in Heptateuchum, 6, 10]. Tertio, requiritur ut sit intentio bellantium recta, qua scilicet intenditur vel ut bonum promoveantur vel ut malum vitetur [Gratian. Decretum. C. 23 q. 1 c. 6]. Potest autem contingere ut si sit legitima auctoritas indicentis bellum et causa iusta, nihilominus propter pravam intentionem bellum reddatur illicitum» [Avgustine. Contra faustum manichaeum, 22, 74; Gratian. Decretum. C. 23 q. 1 c. 4] (цит. по: Russell F. H. The Just War… P. 268).


[Закрыть]

Составивший в середине XIII в. свод английского общего права Генрих Брактон относил законные войны к сфере ius gentium,[38]38
  Ius gentium (право народов) – в римском праве нормы, регулирующие отношения между гражданами и негражданами (представителями иностранных общин). Вслед за римскими юристами Брактон к универсальному праву народов относил такие понятия, как брак (matrimonium), вера в Бога (erga Deum religio), серваж и освобождение сервов (manumissiones), разделение народов на отдельные государства (ex hoc etiam jure gentium deiscretae, id est separatae vel divisae sunt gentes, regna condita et dominia distincta) и пр. (Bracton. Vol. I. P. 24–28).


[Закрыть] утверждая, что «такие войны ведутся государем для защиты родины или обуздания жестокости».[39]39
  Ibid. Vol. I. P. 26: «Item ex hoc jure gentium introducta sunt bella, cum ad tutionem patriae inducuntur a principe, vel propulsantur violentiae».


[Закрыть] Брактон признавал, что для ведения справедливой войны требуется санкция государя[40]40
  Здесь следует отметить, что частные войны в Англии были запрещены и рассматривались как преступление против королевской власти (Pollok F., Maitland F. W. The History of English Law before the Time of Edward I. 2^nd ed. Cambridge, 1968. Vol. I. P. 301–302).


[Закрыть] (который является «викарием Господа и его слугой на земле» («sicut Dei vicar et minister in terra»)), а также справедливые причины, среди которых на первое место выходит защита государства и его населения. Король должен первым заботиться о благополучии родины («ad tuitionem patriae»), а его подданные должны вместе с ним защищать свою страну и Божий народ: «cum rege… militent, et defendant patriam et populum dei», поскольку «меч предназначен для защиты королевства и родины» («Gladius autem significat defensionem regni et patriae»).[41]41
  Bracton. Vol. I. P. 38; Vol. II. P. 174.


[Закрыть] Именно это основание для справедливой войны английский правовед чаще всего приводит в своем сочинении. Разбирая практику судопроизводства при убийстве, Брактон отмечает, что убийство, совершенное в ходе несправедливой войны, является преступлением, заслуживающим такого же наказания, как и убийство в мирное время.[42]42
  Ibid. Vol. II. P. 280: «Item fit homicidium in bello, et tunc videndum, utrum bellum sit justum vel injustum. Si autem injustum, tenebitur occisor: si autem justum, sicut et defensione patriae, non tenebitur».


[Закрыть]

Христианская мысль допускала существование не только войны справедливой, но и войны священной. Под священной войной подразумевалась война за веру, как правило, под предводительством лица, наделенного божественной властью, или же просто им санкционированная. В современной историографии довольно популярно утверждение о том, что еще Августин Блаженный подготовил в своих трудах почву для крестовых походов.[43]43
  Например, см.: Markus R. A. Saint Augustine’s Views on the «Just War» // The Church and War. The Ecclesiastical Historical Society / Ed. W. S. Sheils. L., 1983. P. 12.


[Закрыть] Именно крестовые походы стали в классическое Средневековье традиционной формой священной войны, которая включала в себя не только экспедиции в Святую землю, но также и карательные акции против еретиков.[44]44
  Russell F. H. The Just War… P. 2.


[Закрыть] В период Великой схизмы для оправдания крестового похода епископа Нориджского во Фландрию и Францию англичане удачно сочетали традиционные для Столетней войны рассуждения о борьбе за справедливость с необходимостью возвращения еретиков (сторонников авиньонского папы) в лоно «истинной» христианской Церкви. Однако не стоит думать, что средневековые теологи и историографы проводили четкое терминологическое различие между двумя разрешенными видами войны. В эпоху господства канонического права юридические вопросы были тесно связаны с религиозными, что неизбежно приводило к сглаживанию границ между понятиями «священной» и «справедливой» войны.

Признавая существование справедливых и даже священных войн, христианские теологи, особенно в период поздней Античности и раннего Средневековья, не могли обойти стороной вопрос об очищении христианина от пролитой крови. Наиболее жестко по этому вопросу высказался в середине IV в. Василий Великий, предписывающий лишать причастия на три года каждого, совершившего убийство в ходе военных действий. Впрочем, на фоне одиннадцатилетнего покаяния за человекоубийство в мирное время срок в три года не выглядит таким уж строгим. В англосаксонских королевствах в VII–VIII вв. воинам предписывалось сорокадневное очищение.[45]45
  Контамин Ф. Война в Средние века. СПб., 2001. С. 284.


[Закрыть] Однако, скорее всего, подобные требования принесения длительного покаяния редко осуществлялись на практике хоть с какой-либо регулярностью. Что же касается освещаемого в данной книге периода, то для него характерна большая «терпимость» со стороны Церкви по данному вопросу. Как правило, богослужение (с исповедью и причастием) предваряло сражение, а также осуществлялось после него (с целью отпевания павших и вознесения благодарственных молитв за благополучный исход битвы), при этом покаяние за кровопролитие уже не требовало многодневного поста и воздержания от евхаристии.

Противоречия между Англией и Францией, вылившиеся в XIV–XV вв. в длительный вооруженный конфликт, уходят корнями в XI столетие, когда нормандский герцог Вильгельм завоевал англосаксонское королевство (1066 г.). Став суверенным властителем Англии, Вильгельм продолжал оставаться вассалом французского короля в отношении Нормандского герцогства. Век спустя его правнуку, Генриху II, удалось, благодаря браку с герцогиней Аквитании Алиенорой и другим внешнеполитическим успехам, существенно увеличить континентальные держания английских королей, сосредоточив под своей властью герцогства Нормандию, Гиень (Аквитанию) и Бретань, а также графства Анжу, Мен, Турень и Пуату. Несмотря на то что по совокупности владения английского короля во Франции значительно превосходили размер королевского домена, Генрих Плантагенет и его сыновья неизменно приносили за каждый из фьефов оммаж и клятву верности королям Франции. Такое соотношение сил не устраивало ни английскую, ни французскую сторону. Начиная с середины XII в. английские короли стремились превратить суверенитет французских королей над их континентальными владениями в пустую формальность. Одновременно с этим короли Франции старались централизовать государство, не только усиливая позиции короны во владениях крупнейших вассалов, но и непосредственно увеличивая за их счет королевский домен. Столь диаметрально противоположные внешнеполитические цели превращали английских государей в главных врагов французских монархов.

В начале XIII в. Филиппу II Августу удалось отвоевать у Иоанна Безземельного Нормандию, Мен, Анжу и Турень. При Генрихе III были утрачены Пуату, Лимузен и Перигор. Заключенный между Генрихом и Людовиком Святым в 1259 г. Парижский договор подтверждал утрату английской стороной всех владений от Нормандии до Пуату. За Генрихом III признавались лишь права на герцогство Гиень, территория которого была даже увеличена за счет завоеванных в предыдущую эпоху земель. Однако отныне английский король и его потомки должны были держать герцогство на правах вассального владения. Скрепляя новый договор о мире, Генрих III впервые в истории англо-французских отношений принес французскому королю оммаж за Аквитанию. Как написал об этом биограф Людовика IX Жан де Жуанвиль, подчеркивая не только великодушие, но и мудрость своего государя: «Мир, который он [король Людовик. – Е. К.] заключил с королем Англии, был утвержден вопреки желанию совета, говорившего ему: “Сир, нам кажется, что вы напрасно теряете землю, отдаваемую английскому королю, потому что он не имеет на нее права; ибо его отец потерял ее по судебному приговору”. И король ответил на это, что ему хорошо известно, что у английского короля нет на нее права; но есть причина, по которой он ему должен уступить: “Ведь наши жены – сестры, а наши дети – двоюродные братья; поэтому надобно, чтобы между нами был мир. Для меня же мир, который я заключил с английским королем, очень почетен, так как теперь он мой вассал, каковым прежде не являлся”».[46]46
  Жуанвиль, Жан де. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. Г. Ф. Цыбулько. СПб., 2007. § 65.


[Закрыть]

Во второй половине XIII в. доходы герцогов Гиени были вполне сопоставимы с доходами английского короля, при этом, поскольку Аквитания или, как ее чаще всего именовали в Англии, Гасконь, являлась частью домена Плантагенетов, значительная часть поступлений с этих территорий прямиком попадала в королевскую казну. Прочные связи Англии и французского юго-запада поддерживались не только протекционистской политикой Плантагенетов, предоставлявших гасконским и английским купцам выгодные условия для укрепления торговых отношений между регионами, но и политическими предпочтениями гасконских феодалов. Последние быстро научились извлекать максимум выгоды из противоречий между своим непосредственным сеньором, находившимся, как правило, за пределами герцогства, и его собственным сюзереном, королем Франции. Сложные хитросплетения прав и условность границ самого герцогства, а также входивших в его состав вассальных земель порождали бесконечные споры и тяжбы. В свою очередь, французская корона поощряла не только апелляции гасконцев на решения, вынесенные английскими судьями, но и непосредственное вмешательство собственных сенешалей в распри между жителями Гиени, позволяя последним пренебрегать существованием герцогского суда. Дело в том, что проведенные еще в середине XIII в. реформы Людовика Святого, превратившего королевский суд в высшую судебную и апелляционную инстанцию, открытую для всех свободных жителей Франции, способствовали усилению королевской власти и обретению ею публично-правового характера. Важно подчеркнуть, что речь шла не о замене сеньориальной юстиции юстицией суверена, но о признании главенства последней над судебными органами его вассалов, а также превосходство «кутюмы королевства», то есть общегосударственного права, над кутюмой фьефов – обычаем феодальных владений. Между тем герцоги Гиени, так же как и другие могущественные сеньоры, изо всех сих старались отстоять старинные привилегии своих судов. Строгие запреты на апелляцию в курию французского короля, издаваемые правителями Гиени, трактовали любые подобные акции как нарушение судебных прерогатив герцога, что означало ни много ни мало, но вассальную измену. Аналогичным образом французские короли были склонны рассматривать отказ своих вассалов от явки в суд для дачи показаний в связи с апелляциями.[47]47
  Хачатурян Н. А. Сословная монархия во Франции XIII–XV вв. М., 1989. С. 20–28; Цатурова С. К. Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV в. М., 2002. С. 16–17; Ле Гофф Ж. Людовик IX Святой. М., 2001. С. 515–520.


[Закрыть]

В 1294 г. Филипп IV Красивый призвал Эдуарда I к суду по делу о жалобе жителей Ла-Рошели, подвергшейся пиратскому нападению гасконцев. Желая избегнуть унизительной процедуры дачи показаний в суде сеньора, английский король отправил вместо себя своего брата Эдмунда и передал французскому королю несколько пограничных замков. Тем не менее суд принял решение о конфискации герцогства у непокорного вассала, что неизбежно повлекло за собой войну с королем Англии. Начавшаяся война на первом этапе складывалась более чем удачно для французской стороны: возглавлявший королевские войска Карл Валуа смог за три летние кампании (1294–1296 гг.) сломить сопротивление большинства гасконских крепостей. Война с Шотландией и волнения в Уэльсе не позволяли Эдуарду I полностью сосредоточиться на континентальных проблемах. В свою очередь, разразившийся в начале 1297 г. конфликт французского короля с графом Фландрии Ги Дампьером, выступившим в союзе с Эдуардом против своего сеньора, помешал Филиппу IV закрепить достигнутый успех. Заключенный при посредничестве Бонифация VIII мир не только подразумевал возвращение Гиени наследному герцогу, но и устанавливал близкие родственные отношения между двумя соперничающими государями. Эдуард I, уже почти десять лет скорбевший об утрате своей первой жены Элеоноры Кастильской, женился на сестре короля Филиппа Маргарите. Наследник английского престола, будущий Эдуард II, обещал вступить в брак с дочерью французского короля Изабеллой. Этот союз, заключенный в 1308 г., стал главной причиной одной из самых продолжительных войн эпохи Средневековья.

Родственные узы никоим образом не гарантировали прекращение конфликтов между сеньором и вассалом за Аквитанию. В 1323 г. спор из-за небольшой крепости Сен-Сардо снова вынудил французского короля, на этот раз младшего из сыновей Филиппа IV, Карла IV, носящего, как и отец, прозвище Красивый, объявить о конфискации Гиени. По условиям заключенного в 1325 г. договора Эдуард II уступал шурину ряд замков, обязался выплатить солидную контрибуцию, а также передавал спорное герцогство своему старшему сыну Эдуарду, будущему Эдуарду III. Уплатив полагающийся рельеф в 60 тысяч ливров и принеся оммаж законному сеньору, принц Эдуард вступил в права герцога Гиени.

Впрочем, довольно быстро Эдуард II пожалел о принятом решении и попытался вернуть Аквитанию. Дело в том, что отправившийся приносить Карлу IV оммаж и клятву верности принц Эдуард не вернулся в Англию. Находясь под влиянием сопровождавшей его матери, принц вошел в сговор с бежавшим из Тауэра мятежным бароном Роджером Мортимером. Вскоре к заговорщикам примкнули другие недовольные правлением Эдуарда английские бароны и прелаты, в том числе архиепископ Кентерберийский и епископ Херефордский. Реальную поддержку деньгами и войсками оказали сеньоры Нидерландов, прежде всего граф Геннегау, на средней дочери которого Филиппе пообещал жениться молодой принц Эдуард. В сентябре королева вместе с Мортимером, ставшим к тому моменту ее любовником, и сыном высадились на английский берег. 16 ноября мятежникам удалось захватить в плен короля и его фаворита Хью Деспенсера.

В январе 1327 г. впервые в английской истории король предстал перед судом подданных. В длинном списке выдвинутых парламентом обвинений, зачитанных королю епископом Орлетоном 20 января в замке Кенилуэрт, на первом месте значилась неспособность Эдуарда к управлению государством (rex inutilis). Королю также вменялось в вину то, что он позволял править вместо себя другим лицам, причинявшим вред народу Англии и ее Церкви. За годы царствования Эдуарда II английской короне был нанесен большой ущерб, ибо из-за плохого управления были потеряны Шотландия, а также земли в Гаскони и Ирландии. Многие подданные короля несправедливо были осуждены на смерть, заключение или изгнание. Нарушая коронационную клятву, в которой он обязался «осуществлять правосудие», Эдуард следовал не истине, а собственной выгоде, позволяя также поступать своим фаворитам. Последнее обвинение превращало низложение Эдуарда II в результат нарушения договора между ним и его подданными.[48]48
  England in the Later Middle Ages: Portraits and Documents / Ed. D. Baker. L., 1968. P. 38–39.


[Закрыть] «Горестно сожалея о том, что подданные так ненавидели его правление», Эдуард II предпочел отречься от престола в пользу своего старшего сына, передавая самого себя его милости.

31 марта 1327 г. новый английский король подписал очередной «вечный мир» с Францией. В обмен на возвращение герцогства и прощение мятежников Эдуард III отказывался от нескольких пограничных замков и обязался выплатить 50 тысяч ливров репарации. До окончательной выплаты этих денег, а также не полностью внесенной суммы рельефа войска французского короля продолжали пребывать в Аквитании. Меньше чем через год смерть Карла IV внесла новые изменения в ход истории.

Умерший в 1314 г. король Франции Филипп IV Красивый оставил трех здоровых взрослых сыновей. Старший из них, Людовик Х, прозванный со временниками Сварливым, скончался от пневмонии 5 июня 1316 г. – через восемнадцать месяцев после похорон отца, оставив после себя только малолетнюю дочь от первого брака и беременную вторую жену. После громкого скандала, разразившегося еще при жизни Филиппа Красивого, когда его старшая и младшая невестки были осуждены за супружескую измену, легитимность принцессы Жанны вызывала при дворе большие сомнения. В зависимости от личных интересов часть пэров Франции признавали малютку Жанну дочерью короля Людовика, другие считали ее плодом преступной связи покойной Маргариты Бургундской.[49]49
  Осужденная за прелюбодеяние первая жена Людовика Сварливого Маргарита Бургундская скончалась в 1315 г. вскоре после восшествия ее супруга на французский престол. Ее смерть, возможно носившая насильственный характер, оказалась весьма удобной для молодого государя, поспешившего сразу же вступить в новый брак с дочерью короля Неаполя Клеменцией Венгерской.


[Закрыть] Летом 1316 г. споры о легитимности принцессы Жанны не носили столь принципиального характера, поскольку вторая жена Людовика, вдовствующая королева Клеменция Венгерская, была беременной. Увы, рожденный 13 ноября 1316 г. Иоанн I Посмертный прожил меньше пяти дней. Его смерть заставила пэров снова вернуться к обсуждению прав принцессы Жанны. Путем неимоверных усилий щедрому на обещания и подарки Филиппу Пуатье, среднему сыну Филиппа IV, избранному Королевским советом регентом Франции и Наварры, удалось отстранить Жанну от престолонаследия. Поскольку доказать незаконность происхождения Жанны не представлялось возможным, умнейший из сыновей Филиппа Красивого пошел другим путем.

В течение многих лет во Франции женщины владели и наследовали земли, а за ее пределами они также могли наследовать и королевства: в Венгрии, Неаполе и Наварре благодаря им правили боковые ветви династии Капетингов. Однако за всю историю Французского королевства женщина никогда не всходила на французский престол. Воспользовавшись отсутствием прецедента, легисты разработали изощренную аргументацию, согласно которой французская корона обладала столь высоким достоинством, что, наподобие императорского венца и папской тиары, не могла принадлежать женщине, но должна была переходить исключительно к наследникам мужского пола. Это положение не только открывало Филиппу дорогу к престолу, но и возвышало французскую корону как над вассальными от нее землями, так и над соседними суверенными королевствами, в которых власть могла передаваться и по женской линии. Лишь в 1358 г., в разгар Столетней войны, после битвы при Пуатье, когда пленный французский король Иоанн II обсуждал с Эдуардом III условия мира и своего освобождения, французский историограф Ришар Леско обнаружил в библиотеке Сен-Дени текст древнего «Салического закона»,[50]50
  Potter J. M. The Development and Significance of Salic Law of the French // EHR. Vol. LII (1937). P. 247; Beaune C. Naissance de la nation France. P., 1985. P. 294–296. Знаменитая LIX глава («Об аллодах») записанного про короле Хлодвиге «Салического закона» (этот свод обычного права в отечественной традиции чаще именуется «Салической правдой») гласила: «Земельное же наследство ни в каком случае не должно доставаться женщине, но вся земля пусть поступает мужескому полу…»


[Закрыть] позволивший приверженцам дома Валуа говорить о существовании во Франции старинного обычая, исключающего женщин и их потомков из престолонаследия.

9 января 1317 г. в Реймсе граф Пуатье стал королем Франции Филиппом V. Примечательно, что, даже согласившись на эту коронацию, большинство пэров Франции отказались лично присутствовать на церемонии. Не приехали ни герцоги Бретонский, Гиенский, Бургундский, ни граф Фландрский, ни даже родной брат короля Карл, граф де Ла Марш. Нового короля поддержали лишь его дядя Карл Валуа и теща Марго д’Артуа. Судьба сыграла с хитрецом злую шутку. Филипп Длинный умер от дизентерии 2 января 1322 г., оставив после себя лишь четырех дочерей. Его младший брат Карл, бывший одним из самых горячих защитников наследных прав принцессы Жанны, получил прямую выгоду от решения Королевского совета пятилетней давности и с легкостью отстранил дочерей Филиппа от престолонаследия.

Причина смерти Карла IV 1 февраля 1328 г. неизвестна. Этот король не имел сыновей от первых двух браков, но все же оставалась надежда на то, что прямая линия дома Капетингов не прекратится на нем, поскольку его третья жена, Жанна, была на седьмом месяце беременности. Через несколько дней после смерти Карла IV в Париже собрались пэры Франции, чтобы избрать регента, а также, хотя об этом еще рано было говорить, для того, чтобы обсудить проблему наследования французской короны в случае, если королева родит девочку. Собрание пэров обсуждало весьма тонкий вопрос, который можно сформулировать следующим образом: если женщина не наследует корону, может ли она тем не менее передать право наследования своим сыновьям? Ближайшим родственником Карла IV был король Англии – единственный оставшийся в живых потомок Филиппа Красивого мужского пола, но он был сыном его дочери Изабеллы. После него следующим по степени родства шел Филипп, граф Валуа, племянник Филиппа IV. На собрании пэров никто из принцев крови, в том числе тесть Эдуарда III Вильгельм Геннегау, не поддержал права внука Филиппа Красивого. Филипп Валуа был избран регентом, а после того как королева Жанна родила дочь, он сразу же стал королем Франции. «Мать не имеет права, поэтому его также не имеет и сын», – было записано хронистом монастыря Сен-Дени.[51]51
  Цит. по: Sumption J. The Hundred Year War. Trial by Battle. Vol. I. L., 1990. P. 107. Также см.: Ле Бель, Жан. Правдивые хроники // Хроники и документы Столетней войны… С. 37–38 (Le Bel. Vol. I. P. 91–92); Фруассар. Амьенский манускрипт. С. 26, 73; Римский ману скрипт. С. 229 (Froissart. Vol. II. P. 20–22, 214). Поскольку благодаря усилиям М. В. Аникеева по явились переводы хроник Жана Ле Беля и Жана Фруассара на русский язык (доведенные на момент выхода этой книги до 1340 г.), я сочла уместным для удобства читателей давать сноски на эти издания, дублируя их ссылками на оригинальные тексты. Ориентируясь на классические образцы изданий хроники Фруассара, М. В. Аникеев подготовил перевод нескольких принципиально отличающихся друг от друга редакций текста, известных в научной литературе по названиям списков: «Амьенский манускрипт», «Римский манускрипт» и манускрипты «семейства А/В».


[Закрыть]

В 1328 г. претензии короля Эдуарда на корону Франции были лишь простой формальностью. Об этом можно судить хотя бы потому, что 6 июня 1329 г. Эдуард III принес оммаж Филиппу Валуа как королю Франции за свои континентальные владения.[52]52
  Foedera (2). Vol. II. Part II. P. 765; Chronicon Angliae, 1328–1388. P. 3; Walsingham. Vol. I. P. 193; Burton. Vol. II. P. 361; The Brut. Vol. I. P. 261; Capgrave. P. 199.


[Закрыть] Этому событию, правда, предшествовало прибытие послов от короля Франции в Англию с требованием принести оммаж за Аквитанию, которым королева Изабелла гордо ответила, что «сын короля никогда не принесет оммаж сыну графа».[53]53
  Doherty P. C. Isabella, Queen of England, 1296–1330: Ph. D. Thesis. University of Oxford, 1978. P. 279; Minois G. La Guerre de Cent ans: naissance de deux nations. P., 2008. P. 40–41; Mortimer I. The Greatest Trator. The Life of Sir Roger Mortimer, Ruler of England, 1327–1330. L., 2003. P. 221.


[Закрыть] Однако сам Эдуард III решил не идти на конфликт с Францией, поскольку в то время молодому королю в первую очередь было необходимо укрепить свое положение в Англии (до 1330 г. фактическая власть находилась в руках его матери и лорда Мортимера), а также, дабы не оказаться перед угрозой ведения войны на два фронта, заключить мир с Шотландией. Именно на эти обстоятельства указывали английские историографы, объясняя причину, по которой Эдуард III отказался отстаивать свои права сразу после смерти дяди, а, напротив, согласился принести оммаж своему конкуренту.[54]54
  Например, см.: A Declaracion of the Trewe and Dewe Title of Henry VIII. P. 144.


[Закрыть] Прибыв в Амьен, король Эдуард долго вел переговоры с Филиппом Валуа о форме оммажа, пока, наконец, стороны не пришли к соглашению о том, что форма присяги будет простой, без сопровождающей клятвы верности, что означало отсутствие каких бы то ни было четких обязательств со стороны вассала. Эта присяга дословно повторяла клятвы, данные в свое время предшественниками Эдуарда III (Генрихом III в 1259 г., Эдуардом I в 1274 г. и Эдуардом II в 1304 г., 1308 г. и 1320 г.), а также им самим в 1325 г., когда он вместо отца приносил оммаж Карлу IV. В отличие от герцогов Гиенских все остальные вассалы французской короны (особенно пэры Франции) приносили сопровождаемый клятвой верности «тесный» оммаж, условия которого подразумевали, в частности, долг вассала защищать своего сеньора от всех врагов и другие личные обязательства.