Автор книги: Елена Калмыкова
Жанр: История, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]
Достигнутое летом 1329 г. соглашение очень быстро перестало устраивать французскую сторону, и уже в следующем году английский король получил несколько писем из Франции, в которых Филипп Валуа настаивал на принесении полного оммажа, сопровождаемого клятвой верности. В марте 1331 г. Филипп VI и Эдуард III смогли прийти к некоторому компромиссу: в обмен на письменное обязательство, позволяющее считать амьенскую церемонию принесением полного оммажа, английский король освобождался от повторной присяги. Любопытно, что если обратиться к тексту и иллюстрациям «Больших французских хроник» – официальной летописи французских королей, то можно увидеть, что французские авторы настаивали на том, что полный оммаж и клятва верности были принесены Эдуардом 6 июня 1329 г. добровольно и без всяких ограничений.[55]55
Bibliothèque Nationale MS français 2813 fol. 357v (см. иллюстрацию 26); Hedeman A. D. The Royal Image. Illustrations of the Granded Chroniques de France, 1274–1422. Los Angeles; Oxford, 1991. P. 116–121.
[Закрыть] Это утверждение не только указывало на то, что изначально Эдуард охотно признал Филиппа VI законным французским королем, но также впоследствии превращало английского короля в неверного вассала и клятвопреступника.
Напротив, все английские авторы подчеркивали сомнительный характер амьенской присяги: отсутствие клятвы верности и малолетство Эдуарда, находящегося под опекой матери и Мортимера. В качестве примера можно привести анонимного автора трактата в поддержку прав Генриха VIII на французский престол, написанного в начале XVI в. Этот англичанин, по святивший целую главу анализу принесенной Эдуардом клятвы в Амьене, однозначно заявлял, что английский король «никогда не приносил полный оммаж Филиппу Валуа и не признавал этого Филиппа королем Франции или своим сеньором, а себя его человеком или вассалом», то есть в амьенской процедуре не было ничего, что бы впоследствии могло помешать Эдуарду выдвинуть свои притязания на титул и корону Франции.[56]56
Hedeman A. D. The Royal Image… P. 151–152.
[Закрыть] Принося клятву верности ленному владыке за свои континентальные владения, король Англии не преклонял колени и не вкладывал руки в ладони короля Франции, признавая, таким образом, Филиппа лендлордом, но не сеньором.[57]57
Sumption J. The Hundred Years’ War. Trial by Battle… P. 110.
[Закрыть]
Фактически, самой достоверной является версия «стороненного наблюдателя» – Жана Фруассара, вернее, версии, поскольку рассказ об амьенской присяге несколько различается в авторских редакциях «Хроник». Фруассар подробно поведал о длительных переговорах между англичанами и французами о форме оммажа, о проистекающих из природного страха англичан быть обманутыми сомнениях и колебаниях Эдуарда III, а также о разговорах при английском дворе о законных правах сына Изабеллы на французский престол. Согласно большинству списков «Хроник», в Амьене Эдуард принес простой оммаж, «не вкладывая своих рук в руки короля Франции или иного принца или прелата, представляющего его особу». Но позднее, под давлением со стороны Филиппа VI, английский король прислал письменное свидетельство (полностью процитированное историографом), в котором признавал принесенный ранее оммаж тесным и обремененным клятвой верности.[58]58
Фруассар. Римский манускрипт. С. 291–294; Манускрипты «семейства А/В». С. 428–429. В одной из ранних версий Жан Фруассар вслед за Жаном Ле Белем поведал о присяге максимально кратко без каких-либо подробностей (Фруассар. Амьенский манускрипт. С. 77–78; Froissart. Vol. II. P. 227–239).
[Закрыть]
Умиротворение 1331 г. оказалось на поверку столь же недолговечным, что и предшествующие англо-французские договоры. В 1332–1334 гг. два государя, оставив, как казалось, былую вражду, углубились в обсуждение проекта организации нового крестового похода. Впрочем, приходится констатировать, что назначенный папой Иоанном XXII верховным руководителем предстоящей кампании против неверных Филипп Валуа проявлял в деле освобождения Святой земли куда больше рвения, чем его английский родственник. Последнее неудивительно, поскольку у Эдуарда нашлась иная проблема, требующая военного решения. Летом 1333 г. Эдуард III открыто разорвал заключенный в 1328 г. «вечный мир» с Шотландией, ввязавшись в новую войну с северным соседом. Не забегая вперед, поскольку об англо-шотландских отношений речь пойдет ниже, укажу лишь, что война с Шотландией неизбежно влекла за собой конфликт с Францией. Дело в том, что еще в 1295 г. между Францией и Шотландией был заключен договор, предполагающий военную поддержку союзника в случае вступления одной из держав в войну с любым противником. Оставаясь верным этому договору, Филипп VI всячески старался поддержать шотландцев, навязывая свою кандидатуру в качестве посредника при англо-шотландских переговорах. Углублению англо-французских противоречий косвенно способствовал новый папа Бенедикт XII, отложивший крестовый поход на неопределенный срок до полного примирения христианских государей. Наконец, не последнюю роль в разрыве мира с Францией сыграл бежавший в Англию от правосудия Филиппа VI граф Роберт д’Артуа. Именно ему историческая традиция приписывает подстрекательство Эдуарда III к войне за французскую корону.
Начало Столетней войне было положено самым традиционным для французских королей способом. Следуя примерам своих предшественников, Филипп Валуа сначала заручился жалобами гасконских феодалов на своего герцога, после чего вызвал Эдуарда III в Париж для дачи показаний, а 24 мая 1337 г., после того как английский король не явился в суд, обвинил его в нарушении вассального долга и объявил об очередной конфискации Гиени. В ответ Эдуард III приказал капитанам гарнизонов своих городов на континенте готовиться к сопротивлению вторжению короля Франции, начавшего войну.[59]59
Foedera (2). Vol. II. Part II. P. 977, 988–989.
[Закрыть] Однако между фактическим началом войны и отплытием английского войска для «защиты прав» Эдуарда III на французскую корону прошло около двух лет. За это время король Англии постарался заключить ряд союзных договоров с фландрскими сеньорами и городами, а также с императором Людовиком Баварским, который даровал Эдуарду титул викария империи, позволявший последнему набирать неограниченное количество наемников в германских землях.[60]60
Ibid. P. 996–999.
[Закрыть] Во второй половине XIV в. хронист Генрих Найтон так описал условие договора, заключенного Эдуардом с императором и князьями Германии в Кельне: «Император и другие князья поклялись королю Англии, что они будут помогать ему и поддерживать его против короля Франции, и в течение следующих семи лет, если война между упомянутыми двумя королями продлится так долго, они будут готовы служить ему и умереть за него. И также они поклялись королю, что вся знать Кельна и округи сразу же примкнет к королю Англии и всегда будет готова последовать за ним, куда бы он ни позвал их против короля Франции, в любое выбранное им место. А если случится, что кто-нибудь из них откажется повиноваться королю Англии в этом, тогда все другие [князья] Верхней Германии восстанут против этого одного и уничтожат его».[61]61
Knighton (1). P. 10.
[Закрыть]
Готовясь к предстоящей войне, Эдуард III не оставил без внимания «общественное мнение», постаравшись разъяснять причины конфликта с Филиппом Валуа максимальному числу людей. Для этого он предпринял целую серию обращений к своим подданным, подданным французской короны и других государств, подробнейшим образом аргументируя необходимость начала военных действий против Франции. Об этом и других приемах, используемых властью для организации идеологиче ского воздействия на сознание масс, речь пойдет в третьей главе данной части. Здесь же я хочу остановиться на идейном содержании королевской пропаганды, а также на ее восприятии и отражении в общественном сознании.
Обращаясь к этой проблеме, трудно не согласиться с мнением одного из крупнейших специалистов в области английской средневековой историографии Антонии Грэнсден, утверждающей, что сам термин «пропаганда», подразумевающий распространение каких-либо идей с целью влияния на массовое сознание, следует весьма осторожно использовать применительно к эпохе Средневековья. Разбирая этот сюжет на материале английской хронистики, А. Грэнсден приходит к выводу о том, что вплоть до конца XIV – начала XV в. официальная пропаганда, осуществляемая в исторических сочинениях, охватывала «лишь небольшой круг людей», поскольку только с распространением грамотности и с появлением печатного станка идеи хронистов стали доступны широким слоям населения.[62]62
Gransden A. Propaganda in English Medieval Historiography // Journal of Medieval History. Vol. I (1975). P. 364.
[Закрыть] До этого времени, несмотря на то что власть периодически предпринимала попытки распространять важные с ее точки зрения идеи среди подданных, они доходили лишь до весьма ограниченной аудитории.
Сочинения хронистов и историографов, даже если они писались по специальному правительственному заказу (стоит напомнить, что в Англии не существовало аналога официальным «Большим французским хроникам»), не могли являться для современников основным рупором пропаганды. Поэтому произведения историографического жанра следует воспринимать не столько в качестве инструмента пропаганды, которая в этом случае выглядит действительно малоэффективной из-за очень узкого круга ее реципиентов, а скорее как ее продукт. Как и другие подданные английской короны, хронисты, создавая свои произведения, пребывали в том же пространстве заданных представлений о войне и находились в той или иной степени под воздействием источников, создававших это представление: королевских прокламаций, церковных проповедей, разъяснявших прихожанам смысл и ход ведущихся боевых действий, программных изображений на монетах, печатях и т. п. Между тем анализ содержания исторических произведений позволяет понять, как преломлялись сложившиеся при дворе официальные взгляды при проекции на более широкую плоскость обыденной ментальности.
Исследуя причины, которыми Эдуард III руководствовался, начиная Столетнюю войну, большинство историков XX в. приходило к выводу о том, что конфликт был вызван конфискацией королем Франции континентальных английских владений. Действительно, в самом начале войны (в 1337 г.) король Эдуард не выдвигал никаких генеалогических претензий на французскую корону. В письме к папе в октябре 1337 г. Он приводил три других основания для войны против Филиппа Валуа. Во-первых, последний, будучи коронованным французской короной, не только попирал права Эдуарда III в Аквитании, испокон веков принадлежавшей его предкам – королям Англии, но и вторгся на территорию самого герцогства, «незаконно захватывая» города и земли.[63]63
Foedera (2). Vol. II. Part II. P. 1004.
[Закрыть] По мнению одного из авторитетнейших хронистов XIV в. Ранульфа Хигдена, а также тех историографов, которые использовали его «Полихроникон» в качестве основного источника, для короля Эдуарда вообще не существовало других оснований для войны во Франции, кроме «незаконного захвата и удержания земель и городов в Гаскони и других заморских владениях» Англии французским королем.[64]64
Higden. Vol. VII. P. 202, 332; Eulogium Historiarum. Vol. III. P. 202; Annales de Oseneia. Vol. IV. P. 350.
[Закрыть] Целый ряд других английских историков также ставит оккупацию Гаскони на первое место,[65]65
Higden. Vol. VIII. P. 333; Walsingham. Vol. I. P. 204; Lanercost. P. 322; Knighton (1). P. 2; Capgrave. P. 205; Adam Murimuth. P. 171; Kirkstall Abbey Long Chronicle. P. 86; Le Baker. P. 56; Avesbury. P. 303; Fabyan. P. 444; The Brut. Vol. II. P. 294; The Anonimalle Chronicle. P. 12.
[Закрыть] что объясняется в большинстве случаев хронологическим принципом изложения событий.
В качестве второй причины начала войны Эдуард указал на военный союз между Францией и Шотландией, направленный против Англии. Более того, он открыто обвинил Филиппа Валуа в том, что он «подстрекал» шотландцев к восстанию против их истинного суверена.[66]66
Foedera (2). Vol. II. Part II. P. 1004.
[Закрыть] О существовании франко-шотландского союза, направленного против Англии, упоминают многие историографы.[67]67
Adam Murimuth. P. 77–78; Grafton. P. 337; The Anonimalle Chronicle. P. 10; Fabyan. P. 444.
[Закрыть] Например, Генрих Найтон отметил, что «король французский Филипп поклялся и дал слово, что он полностью уничтожит короля Англии и станет, осуществляя это, либо богатейшим, либо беднейшим королем в христианском мире. И все это потому, что король Эдуард весьма старался притеснить шотландцев».[68]68
Knighton (1). P. 2.
[Закрыть] Младший современник Найтона, писавший на рубеже XIV–XV вв., анонимный монах из аббатства Керкстолл не только сообщил о франко-шотландском союзе, но и рассказал о том, для чего этот союз был заключен Филиппом Валуа. Последний якобы «подстрекал шотландцев к мятежу против короля Англии» не из-за личной неприязни к Эдуарду III или своего дурного характера, а в надежде на то, что, пока король Эдуард будет занят войной с Шотландией, он сам сможет легче удерживать захваченные им английские земли «вместе с остальными наследственными землями короля Англии [то есть с узурпированным королевством Францией. – Е. К.]».[69]69
Kirkstall Abbey Long Chronicle. P. 86.
[Закрыть] Еще для одного автора – каноника из Осни Джеффри Ле Бейкера, составившего свою хронику в середине XIV в., франко-шотландский союз являлся главной причиной Столетней войны. При этом он, в отличие от других хронистов (которые, ориентируясь на прокламации Эдуарда III, сообщают о том, что король Англии счел своим долгом выступить против «подстрекателя» Филиппа Валуа), указал, что сам «напыщенный тиран [Филипп Валуа. – Е. К.] пришел в ярость и объявил войну Англии».[70]70
Le Baker. P. 58.
[Закрыть]
Третья причина, приведенная Эдуардом в письме к папе, заключалась в том, что по приказу Филиппа Валуа французские пираты нападали на английское побережье.[71]71
Foedera (2). Vol. II. Part II. P. 1004.
[Закрыть] Эти нападения, продолжившиеся и в следующем году, также не были обойдены вниманием английских историографов. Например, Найтон так описал атаку французов на Саутгемптон 5 октября 1338 г.: «Они высадились в Саутгемптоне и убили тех, кого нашли там, и ограбили, и повесили многих добрых горожан в их собственных домах, и подожгли город с великой жестокостью. Но когда люди из окрестностей выступили против них, они поднялись на свои корабли и вышли в открытое море».[72]72
Knighton (1). P. 12. Также см.: Gray. P. 106; Grafton. P. 343; Fabyan. P. 447; Le Baker. P. 62.
[Закрыть] Об этом, а также об аналогичных нападениях на Гарвич, Гастингс, Плимут, Дувр, Фолкстон и другие места упоминают почти все английские хронисты.[73]73
Adam Murimuth. P. 87–90; Le Baker. P. 63–64; The Anonimalle Chronicle. P. 13; Capgrave. P. 205.
[Закрыть] Нападение на Саутгемптон французских моряков по повелению Филиппа Валуа описал и придворный поэт Эдуарда III Лоренс Мино, посвятивший целый цикл написанных по-английски стихов военным кампаниям своего государя. Согласно версии поэта, Филипп Валуа, узнав, что король Эдуард собирается защищать свое право (his right) и отправился в Брабант с целью заключения военного союза, повелел морякам отплыть
В «Длинной хронике аббатства Керкстолл», написанной под сильным влиянием составленного в 60-х гг. XIV в. анонимного псевдопророчества, известного в историографии как «Бридлингтонское»,[75]75
Подробнее см. соответствующий раздел 2-й главы I части настоящей работы.
[Закрыть] сказано, что король Франции «много раз пытался с флотом вторгнуться в королевство Англию». Автор хроники приводит следующие объяснения: «Зная о том, что король Эдуард Английский должен был вступить на трон Франции как законный и ближайший наследник; Филипп, без сомнения, боялся его и, не удовлетворившись узурпацией Французского королевства», решил захватить все земли Эдуарда III: и Аквитанию, и острова, и всю Англию.[76]76
Kirkstall Abbey Long Chronicle. P. 86.
[Закрыть] Хронист ссылается на «Пророчества»:
В 1337 г. Эдуард III еще не высказывал притязаний на французскую корону, но уже называл Филиппа VI «господином Филиппом, именующим себя королем Франции» («Dominus Philippus, Regem Francie se dicente»).[78]78
Foedera (2). Vol. II. Part II. P. 1004.
[Закрыть] Историографы, придерживающиеся хронологического изложения событий, как правило, пишут о династических правах английского короля под 1339–1340 гг., после перечисления остальных причин войны. Лишь немногие историки XIV в., подобно процитированному выше монаху из аббатства Керкстолл, экстраполируют знание о принятии Эдуардом титула французского короля, рассказывая о более ранних событиях. Последнее вовсе не означает второстепенности этой причины. Для большинства хронистов именно она является основной и заслуживающей более пристального анализа,[79]79
Gray. P. 103; Le Baker. P. 66–67; The Brut. Vol. II. P. 293; Chronicles of London / Ed. C. L. Kingsford. Oxford, 1905. P. 10; Fabyan. P. 445; Hall. P. 50–51; Higden. Vol. VIII. P. 332–333.
[Закрыть] а для некоторых и просто единственной.[80]80
Hardyng (2). P. 324; The Anonimalle Chronicle. P. 17; Chandos. P. 8–9; Anonimi Cantuariensis Chronica / Ed. J. Tait. Manchester, 1914. P. 195; Kirkstall Abbey Long Chronicle. P. 87; Grafton. P. 355.
[Закрыть] Например, на рубеже XIV–XV вв. цистерцианец Томас Бертон специально посвятил этой проблеме XXXI главу своего сочинения, озаглавленную им «О начале, причине и поводе для войны во Франции и о праве короля Эдуарда Английского в королевстве Франции». Перечислив все четыре причины войны, Томас Бертон намеренно расположил их по степени важности: права на трон, возвращение захваченных земель в Аквитании, месть за подстрекательство шотландцев к нападению на Англию, защита самой Англии и ее населения от атак с моря.[81]81
Burton. Vol. II. P. 380–382.
[Закрыть] Со временем хронологическая дистанцированность авторов от описываемых ими событий внесла серьезные корректировки в повествование об истоках англо-французской войны: опираясь на труды своих предшественников, историки XV и последующих веков рассказывали и о нападениях французов на английские земли, и о франко-шотландском союзе, однако по-настоящему важной и действительно определяющей стала именно династическая причина. Вследствие этого, как правило, уже в самом начале рассказа о правлении Эдуарда III помещалось указание на то, что он «по праву отца был наследником Англии и по праву матери – наследником Франции».[82]82
Rousi Joannis Antiquarii Warwicensis Historia Rerum Angliae / Ed. Th. Hearne. Oxford, 1716. P. 204.
[Закрыть]
Главными источниками для большинства хронистов по вопросам, связанным с началом войны, были королевские письма и официальные прокламации. В своем письме к папе от 2 июля 1339 г., написанном в Антверпене, король Эдуард напоминал, что его мать Изабелла являлась самой близкой родственницей покойного короля Карла IV, поскольку из детей Филиппа IV только она осталась в живых, а трое его сыновей умерли, не оставив потомства. Следовательно, она и ее сын имеют больше прав на корону, чем Филипп Валуа, приходящийся королю Карлу всего лишь кузеном.[83]83
Foedera (2). Vol. II. Part II. P. 1086; Walsingham. Vol. I. P. 202; Lanercost. P. 320; Avesbury. P. 303; The Chronicle of Bridlington Priory. Vol. II. P. 141–142.
[Закрыть] Генеалогическое древо французского королевского дома помещено во многих хрониках, но есть смысл отдельно остановиться лишь на сочинении Генриха Найтона, который из-за того, что ошибочно называет Жанну (дочь Людовика Х, жену графа Эвре Филиппа III, мать Карла II Наваррского) старшей дочерью короля Филиппа IV (а Изабеллу, соответственно, младшей), вынужден прибегать к дополнительной аргументации законности требований Эдуарда III и оправдания военных действий. По мнению этого автора, королевство должно быть не поделено между «сестрами», а полностью отойти к наследнику младшей из них (то есть королю Англии), поскольку тот «заявил свои права на Францию первым».[84]84
Knighton (1). P. 16.
[Закрыть]
Особенно интересно обратиться к английской критике «Салического закона». Необходимо отдать должное английским юристам и теологам, которым требовалось представить англо-французский конфликт не как столкновение двух правовых систем, а как борьбу закона и беззакония. Соответственно, начало войны миролюбивым и справедливым королем Эдуардом, по мнению его подданных, было вызвано не превосходством английского закона над французским, но тем, что именуемое во Франции законом на самом деле является его нарушением. В письмах к папе Эдуард III обвинял Филиппа Валуа в том, что он, не боясь вызвать ненависть «человека к человеку» и «пола к полу», презрел закон природы (ius naturae) и, решив противопоставить закону «народные предания» (contra legem traditiones communes), захватил французский престол, не имея на это никакого права. Согласно этому «преданию», из-за своей хрупкости (fragilitas) женщина исключалась из управления государством. Но Филипп Валуа не только попирал права женщин, что является нарушением закона природы, поскольку все, в том числе и он сам, были рождены женщинами, но и права ближайшего родственника мужского пола – «ведь сын должен наследовать матери», а он был отстранен от вступления в наследство «родственником по боковой линии».[85]85
Foedera (2). Vol. II. Part II. P. 1086; Walsingham. Vol. I. P. 202; Lanercost. P. 320; Avesbury. P. 303; The Chronicle of Bridlington Priory. P. 142.
[Закрыть]
Очень важно обратить внимание на последнее обстоятельство, ведь и сам Эдуард III готов признать, что управление государством – слишком тяжелое занятие для женщин. Но в данном случае, как король неоднократно подчеркивал, вместо слабой женщины бразды правления был готов взять в свои руки зрелый мужчина – ее сын и наследник, старший внук короля Франции Филиппа IV, ближайший родственник мужского пола последнего короля династии Капетингов – Карла IV. То есть вся проблема в 1337 г., так же как и в 1328 г., сводилась, по сути дела, не к вопросу о том, может ли женщина быть коронована или нет, а к тому, может ли она передать свое право наследницы сыну. Именуя Филиппа Валуа не иначе как «захватчиком и незаконным оккупантом» («invasor et illicitus occupator»), Эдуард III жаловался папе на то, что его противник искажает «заложенный в природе закон», а ведь все в этом мире создано Богом и существует в согласии с тем, как было задумано им. Желая подтвердить обвинения в адрес Филиппа Валуа, действия которого противоречат закону, данному людям Богом, король ссылался на Новый Завет. По мнению Эдуарда, «если бы мать по закону не допускалась к управлению, то и сын считался бы отстраненным от управления, но все обстоит иначе. Иудейское царство против основания веры не перешло бы законным образом к Иисусу. Несмотря на то что тот был рожден чудом Божьим, без мужского участия, он был царского рода Давидова через женщину, Деву Марию, которая к управлению государством не допускалась, а также не должна была допускаться. Но вследствие твердой веры истинной он стал царем истинным и законным. Ведь [если бы не это], то отсутствовала бы верность соблюдения царственности и законности, а также преемственность для Иисуса сына Давидова, и имели бы место нарушение и искажение, в то время как он говорил, что пришел не нарушить закон, а исполнить».[86]86
Ibid.
[Закрыть]
Часть хронистов полностью цитировала письма Эдуарда III и королевские прокламации, другие просто пересказывали основные аргументы короля. Например, автор «Бридлингтонского пророчества» указал, что «Сын Отца всевышнего был также по матери назван царем несчастных иудеев».[87]87
John of Bridlington. P. 146.
[Закрыть] Анонимный автор написанной в самом начале Столетней войны поэмы, озаглавленной как «Инвектива против Франции», также не обошел вниманием этот аргумент:
Христос является царем иудейским через мать,
Следовательно, вепрь [Эдуард III][88]88
Современники Эдуарда III часто сравнивали короля с «доблестным вепрем», полагая, что именно он подразумевается в предсказании легендарного волшебника Мерлина, предрекавшего, что вепрь «в галльских лесах покажет, до чего остры его клыки». Чрезвычайно популярное в Англии «пророчество Мерлина» было написано Гальфридом Монмутским и включено в его «Историю бриттов» (около 1138 г.). Гальфрид. С. 115.
[Закрыть] через мать стал французским королем.[89]89
An Invective Against France // English Political Poems. Vol. I. P. 35.
[Закрыть]
Некоторые историки добавили к этому вескому аргументу также ссылку на Ветхий Завет, напоминая историю о «Божьем суде» в деле дочерей Салпаада, умершего в пустыне и не оставившего сыновей. Его дочери попросили Моисея и Елеазара «предоставить им удел среди братьев их отца». Моисей не решился сам ответить им и представил их дело Господу. «И сказал Господь Моисею: правду говорят дочери Салпаадовы; дай им наследственный удел среди братьев отца их и передай им удел отца их; и сынам Израилевым объяви и скажи: если кто умрет, не имея у себя сына, то передавайте удел его дочери, если же нет у него дочери, передавайте удел братьям отца его; если же нет братьев отца его, отдайте удел его близкому родственнику из поколения его; и да будет это для сынов Израилевых поставлено в закон, как повелел Господь Моисею» [Числа, 27: 1–11].[90]90
John of Bridlington. P. 145–146; Hall. P. 51.
[Закрыть] Комментируя утверждение короля Эдуарда о том, что Филипп Валуа нарушил закон, отраженный в самой природе, Джон Эргом, составивший в середине XIV в. подробный разбор псевдопророчества из Бридлингтона, заметил, что «до сего дня природа никогда не изменяла этим постановлениям» (то есть решению Бога по поводу удела дочерей Салпаада), иначе, как он уверен, женщины просто не испытывали бы никакой привязанности к тому, чем они владеют.[91]91
John of Bridlington. P. 146.
[Закрыть]
О происхождении «Салического закона» в королевских прокламациях ничего не было сказано, что неудивительно, поскольку свод древнейших обычаев франков был найден только в 1358 г. Писавшим после этого события английским историкам приходилось самостоятельно исследовать данный вопрос. По мнению автора «Инвективы против Франции», мясник Гуго Капет, сменивший потом имя на Пипин, женился на наследнице французского престола и «из-за нее был весьма почитаем» своими подданными.[92]92
An Invective Against France // English Political Poems. Vol. I. P. 34.
[Закрыть] Но, не удовлетворившись подобным положением вещей, этот «глупый и неблагодарный, бесчестный и дурной» человек
Однако этот закон, идущий вразрез со «здравым смыслом» и противоречащий «божественному велению» (voci divinae), по мнению анонимного поэта, неизбежно приведет Францию к гибели, ибо он направлен против закона, данного Господом, согласно которому если мужчина лишен наследников мужского пола, то, чтобы продолжить его род, ему должна наследовать дочь.[94]94
Ibid.
[Закрыть] Аналогичную историю возникновения «Салического закона» рассказал упомянутый выше комментатор, а возможно, и автор «Бридлингтонского пророчества» Джон Эргом с той лишь разницей, что он называет мясником Филиппа Красивого, пленившего наследницу французского престола своей внешностью. Он же добавил, что женщины были лишены права наследования не из-за «дурости» бывшего мясника, а из-за того, что одна из них осквернила королевское достоинство, сделав мясника королем Франции.[95]95
John of Bridlington. P. 154.
[Закрыть] В XV в. линнский приор Джон Капгрейв решительно отрицал древнее происхождение «Салического закона», называя его автором Карла IV, который из-за того, что сам не имел детей, «дабы лишить права короля Эдуарда, сына своей сестры, издал указ (mad a statute) о том, что ни одна женщина не должна быть наследницей Франции».[96]96
Capgrave. P. 206.
[Закрыть]
В середине XVI в. историк Эдуард Холл приписал архиепископу Кентерберийскому, произнесшему речь на открытии парламента 1414 г., наиболее подробную критику «Салического закона». Архиепископ, ссылаясь на «сотню французских авторов», называет автором этого закона герцога «государства франков» (Franconiae) и короля сикамбров Фарамунда, умершего в 426 г.[97]97
Король западных франков Фарамунд или Фарамонд правил с 419 по 427/430 г., точная дата его смерти неизвестна.
[Закрыть] Через много лет после смерти последнего император Карл Великий, одержав победу над саксами, расселил своих воинов за рекой Салой, «и те стали называть себя салическими “французами” или салическими галлами (Sali Frenchemen or Sali Gaules)». Именно эти поселенцы были так недовольны распутством германских женщин, «что установили закон, по которому женщина не должна была наследовать землю».[98]98
Hall. P. 50.
[Закрыть] В хронике Холла архиепископ очень умело обвиняет французов во лжи, «поскольку, по их собственному уверению, “Салический закон” французы унаследовали от своих предков – салических галлов, которым его дал Фарамунд. Но ведь франки расселились по этой территории лишь несколькими веками позже, и Фарамунд никогда не видел эту землю». Кроме того, архиепископ напомнил королю Генриху и всем собравшимся о том, что королевство Франция издавна состоит из трех частей: Галлии Бельгийской, страны кельтов и Аквитании, и «никакой Салии там нет». «Удивительно видеть, – восклицает оратор, – как французы жонглируют этим выдуманным законом» – себе в угоду они в течение веков закрывали на него глаза. «Французский народ не вспоминал об этом нерушимом законе», когда Пипин Короткий, опираясь на право своей матери, свергал Хильперика III или когда Гуго Капет отстранил от наследования единственного отпрыска рода Карла Великого, герцога Лотарингского Карла. Даже Людовик Святой, прекрасно осознавая то, что он является наследником «узурпатора Гуго Капета», смог наслаждаться королевской короной лишь после того, как доказал, что род его бабки, королевы Изабеллы, восходит к королеве Эрменгарде, дочери Карла Лотарингского. Таким образом, все притязания на французский престол Пипина Короткого, Карла Великого, Гуго Капета и Людовика Святого основаны на правах, полученных по женским линиям.[99]99
Ibid. P. 51.
[Закрыть] В заключение архиепископ, вслед за многочисленными предшественниками, повторяет прочно утвердившееся в сознании англичан положение о том, что «Салический закон» противоречит Библии, в то время как «закон Бога стоит выше закона Фарамунда».[100]100
Ibid.
[Закрыть]
Рассказанная Холлом история была весьма популярной в XVI в.: с небольшими вариациями ее можно встретить во многих сочинениях, посвященных англо-французским войнам.[101]101
Redmann. P. 27; Holinshed, Raphael. The Chronicle of England: 3 vols. L., 1586–1587. Vol. III. P. 555; Шекспир У. Генрих V. Акт II, сцена 2.
[Закрыть] Например, анонимный автор уже упоминавшегося выше трактата о правах Генриха VIII, споря с утверждениями французских историографов о том, что «Салический закон» был установлен королем Фарамундом в двенадцатый год его правления, указывает на то, что даже этот факт является ложным, ибо Фарамунд умер на одиннадцатом году царствования.[102]102
A Declaracion of the Trewe and Dewe Title of Henry VIII // Debating the Hundred Years War… P. 139, 144–145.
[Закрыть] Далее английский полемист обращает внимание на то, что Фарамунд правил на территории Германии, в районе Франкфурта, а эта земля ни в его времена, ни в правление Карла IV Красивого не относилась ни к Галлии, ни к доминионам Французского королевства. Следовательно, если бы даже этот закон и был придуман Фарамундом для его народа, что само по себе вызывает у подданного Генриха VIII большие сомнения, то его все равно нельзя было применять к Французскому королевству. Более того, так же как и сам Эдуард III в его посланиях к папе и другим государям, анонимный автор указывает на то, что обычай не допускать женщин к управлению государством не может быть отнесен к персоне английского короля, который, подобно другим мужчинам, обладал «virilis sexus».[103]103
Ibid. P. 145.
[Закрыть] Дальше аноним переходит к опровержению тезиса о том, что со времен Хлодвига и до эпохи Филиппа Красивого наследование короны всегда осуществлялось по мужской линии, приводя примеры и Пипина Короткого, и Гуго Капета, и Людовика Святого.[104]104
Ibid. P. 145–146.
[Закрыть] Завершая разговор о «Салическом законе», дотошный критик обращается к ложному, с его точки зрения, тезису о том, что этот обычай позволяет сохранить неделимость государства, в то время как если бы женщины были допущены к наследованию, то землю пришлось бы делить по числу всех дочерей. Возражая своим французским оппонентам, англичанин привел в качестве примера наследование графств Геннегау, Голландии, Зеландии и Фрисландии, которые после смерти Вильгельма IV полностью перешли к его старшей сестре Маргарите (жене императора Людовика Баварского). «А королева Филиппа Английская, жена Эдуарда III, его младшая сестра, не выдвинула притязания ни на одну часть наследства».[105]105
Ibid. P. 149–150.
[Закрыть] Пример явно не очень хорош, поскольку король Эдуард тщетно пытался отсудить хотя бы часть наследства Вильгельма IV до тех пор, пока была жива его жена, то есть до 1369 г.
Впрочем, не следует думать, что все писавшие о начале войны между Англией и Францией уделяли чрезвычайно много внимания обоснованию претензий короля Эдуарда на французскую корону. Большинство хронистов, а также авторы многочисленных поэтических произведений ограничивались упоминанием о том, что Эдуард претендует на Францию на правах ближайшего наследника мужского пола, считая это веским и самодостаточным аргументом в пользу его требований.[106]106
Например, эпиграмма, приведенная в хронике из Бридлингтона, гласит: Англия по отцовскому праву мне вверяется, Франция – по материнскому; Следовательно, я по закону король двух королевств.
Anglia, jure patris mihi cedit, Francia matris; Essem regnorum sic rex de jure duorum(The Chronicle of Bridlington Priory. P. 148).
[Закрыть] В качестве примера приведу типичнейшую эпиграмму, сочиненную по поводу принятия Эдуардом III титула французского короля:
Быть королем обоих королевств есть две причины:
В Англии считаюсь королем я по отцу,
Именем матери зовусь еще и королем Франции,
Поэтому я вооружился, чтобы восстановить порядок вещей.
В год 1339.[107]107
Rex sum regnorum bina ratione duorum;Fnglorum cerno me regem jure paterno;Jure matris quidem rex Francorum vocor idem.Hinc est armorum variation bina meorum,M. ter centeno cum ter denoque noveno(Epigram on the Assumption of the Arms of France // English Political Poems. Vol. I. P. 26).
[Закрыть]
Стоит отметить, что совсем немногие историографы пускались в рассуждения на тему того, почему король Эдуард не начал войну за свои права наследника сразу же после смерти Карла IV в 1328 г., а вспомнил о них только через десять лет, в 1337 г. Видимо, впервые объяснение этого факта прозвучало в «информационных письмах» короля: в них он ссылается на свой юный возраст (в 1328 г. Эдуарду III было 16 лет), пребывая в котором он находился под опекой Королевского совета во главе с предателем Мортимером и был лишен возможности принимать самостоятельные решения.[108]108
Foedera (2). Vol. II. Part II. P. 1109; Walsingham. Vol. I. P. 215–216.
[Закрыть] Именно этот «плохой и небрежный совет» не только «не выдвинул претензию короля Эдуарда на корону Франции»,[109]109
Gray. P. 83.
[Закрыть] но и «заставил Эдуарда отплыть во Францию и принести оммаж и клятву верности Филиппу Валуа, признав его законным королем Франции».[110]110
Le Baker. P. 47.
[Закрыть] Однако, возмужав, король Англии решил бороться с несправедливостью и объявил войну французскому кузену.[111]111
Foedera (2). Vol. II. Part II. P. 1109; Walsingham. Vol. I. P. 216.
[Закрыть] Большинство историков повторяют вслед за королем официальную версию, обвиняя во всем казненного Мортимера. И лишь сэр Томас Грей – единственный английский рыцарь, решивший в середине XIV в. написать историю родного острова, – добавил еще одну причину, которая помогла Филиппу Валуа «вопреки праву захватить силой» королевство Францию. Последний «был коронован, потому что родился в том королевстве и имел так много друзей и сторонников, что, не рассматривая ничьи права, они избрали его королем».[112]112
Gray. P. 83.
[Закрыть]
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
