Текст книги "Образы войны в исторических представлениях англичан позднего Средневековья"

Последний раз горожане Гента обратились с мольбой о помощи к Ричарду II в 1385 г., заявив Королевскому совету, что у них нет больше сил оказывать сопротивление мощной французской армии и «что, если им вскоре не будет оказана поддержка, они будут вынуждены сдать город королю Франции».[315]315
  The Westminister Chronicle. P. 146.


[Закрыть] Необходимо отметить, что перед этим только закончился всеанглийский поход против шотландцев и французов, организовавших совместное нападение на Англию. Этот поход, возглавленный самим Ричардом II, имел действительно невиданный ранее размах, и казна понесла огромные потери; кроме того, в стране ходили упорные слухи о том, что Карл VI готовит новое нападение на Англию. В этой ситуации Королевский совет отнюдь не спешил оказать помощь Генту – последнему очагу сопротивления власти французского короля во Фландрии, поскольку все остальные мятежные города уже капитулировали. Это нежелание поддержать верных союзников не могло не найти отражение в хрониках. Как всегда, очень интересно проследить за тем, как историографы пытаются оправдать предательство, совершенное соотечественниками, и обвиняют в неверности союзников. Современник, анонимный автор «Вестминстерской хроники», высказал следующее мнение по этому вопросу: «Но какой смысл английскому королю был посылать ее [помощь. – Е. К.] для них, когда они почти все были французами (cum tunc omnes pro majori parte essent Francigene)? Необходимо отметить также, что это было сделано не по принуждению, а по своей доброй воле они отвернулись от короля Англии».[316]316
  Ibid.


[Закрыть] Но, согласно версии английских авторов, благородный король Англии все же не мог не выполнить свой долг перед союзниками, пусть и не очень хорошими. Он приказал снарядить отряд из 300 латников и 700 лучников для защиты Гента, правда, из-за нового нападения шотландцев он был вынужден отменить свой приказ и отправить этот отряд к Берику.[317]317
  Ibid. P. 146–148; Walsingham. Vol. II. P. 142.


[Закрыть] В хрониках рассказан и конец этой истории, видимо, для того, чтобы продемонстрировать вероломство фламандцев, с легкостью меняющих союзников и сюзеренов, что, разумеется, снимало вину с английского короля, не предоставившего помощь соратникам в тяжелую для тех минуту. Сначала в Генте, а потом и в других городах Фландрии горожане решали вопрос о том, кому им следует подчиниться: «Королю Англии, королю Франции или герцогу Бургундскому, и предпочтение было отдано последнему».[318]318
  The Westminister Chronicle. P. 148.


[Закрыть]

Таким образом, очевидно, что представления английских историографов об отношениях между Англией и Фландрией, а также, что особенно любопытно, образ фламандцев в сознании англичан не только не были статичными, но в зависимости от политической ситуации менялись на диаметрально противоположные. В начале Столетней войны фламандцы воспринимались как верные союзники, а то и преданные подданные Плантагенетов. Вплоть до конца царствования Эдуарда III любые военные столкновения англичан и фламандцев трактовались как простые недоразумения. В правление Ричарда II ситуация изменилась принципиально. Ориентированный на мир с Францией, Ричард лишь однажды согласился на организацию поддерживающей фландрские города экспедиции (крестовый поход епископа Нориджского 1383 г.), которая закончилась полным поражением англичан. Возмужав, Ричард перестал оказывать фламандцам содействие даже в тех ситуациях, когда те остро нуждались в английской помощи. В этот период участившиеся столкновения на море перестали преподноситься в качестве случайных. Все это привело к тому, что фламандцы решили искать себе другого защитника от французского короля и обратились к герцогу Бургундскому Филиппу Храброму, мужу графини Маргариты Дампьер, признав его своим сюзереном. При этом между Англией и Фландрией по-прежнему официально сохранялись дружеские отношения.

Мир был нарушен в 1436 г., когда перешедший на сторону Карла VII герцог Бургундский с огромным войском, в котором находились его новые подданные фламандцы, осадил Кале. Судя по хроникам, а также популярным поэмам того времени, англичане восприняли поступок герцога, а также вероломность фламандцев (забывших о том, скольким они обязаны англичанам, более ста лет проливавшим за них кровь[319]319
  The Brut. Vol. II. P. 582–584, 600–601. Также см.: Grafton. P. 611; Fabyan. P. 610–611; Hall. P. 181–184; An English Chronicle. P. 55; Higden (Caxton). Vol. VIII. P. 563; On the Siege of Calais // English Political Poems. Vol. II. P. 152–156.


[Закрыть]) как предательство. Не вдаваясь в излишние подробности, приведу цитату из одной поэмы, написанной на осаду Кале, автор которой не просто осуждает бывших союзников за измену, но и проявляет определенную изобретательность в сочинении оскорблений:

 
Помните теперь, фламандцы, о своем стыде;
Когда вы осадили Кале, вы были достойны порицания;
Ибо у англичан репутация лучше вашей,
И происходят они от более древней и благородной крови;
Ибо фламандцы происходят от осужденных (Flemmed) людей, должны вы понять,
Поскольку осужденные и изгнанные люди первыми заселили вашу землю.
Поэтому я утверждаю, что фламандцы
И Фландрия, взявшая имя от фламандцев, – осуждены!
Так, фламандцы, вы и зоветесь осужденными,
И по сравнению с англичанами вам должно быть стыдно!
Вы годитесь только на словах драться;
Так что лучше были бы вы смирными: ибо Господь пошлет вам поражение![320]320
Remembres now, ye Flemmynges, upon youre owne shame;When ye laide seege to Caleis, ye wer right still to blame;For more of reputacioun, ben Englisshmen then ye,And comen of more gentill blode, of olde antiquite;For Flemmynges come of Flemmed men, ye shall wel undirstand,For flemed men & banshid men enhabit first youre land.Thus proue I that Flemmynges is but a flemed man,And Flaunders, of Flemmynges, the name first began.And therfore, ye Flemmynges, that Flemmynges ben named,To compare with Englisshmen, ye aught to be ashamed!Ye be nothing elles worth, but gret wordes to camp;Sette ye still, & bith in pees: God quye you quadenramp!(The Brut. Vol. II. P. 583–584; Historical Poems… P. 85–86).

[Закрыть]
 

Завершая рассказ об осаде Кале, следует добавить, что посланный на выручку городу герцог Глостерский не только блестяще справился с возложенной на него задачей, но и совершил опустошительный рейд по Фландрии. Война была объявлена. Фламандцы перестали быть друзьями англичанам, превратившись в таких же врагов, что и французы.

Подводя некоторые итоги главы, необходимо подчеркнуть, что для английских авторов XIV–XVI вв. чрезвычайно важно было подтвердить справедливость всех войн, организованных их государями. В тех случаях, когда в качестве официальных обоснований начала конфликтов использовались династические притязания (англо-французское противостояние, испанские кампании, война Бэллиола и Брюса), хронисты стремились доказать законность наследственных прав «своих» монархов и, соответственно, нелегитимность действий врагов, обвиняемых в узурпации. Постулирование нарушения противниками англичан патримониальных прав влекло за собой целый ряд других обвинений. Английские правоведы, а за ними и историографы репрезентировали королей Англии не только борцами за собственные наследственные права, но также защитниками справедливости в целом. Подобный подход, в частности, предполагал внимание к сюжетам, связанным с заботой государей о безопасности и процветании подданных (выражавшейся, например, в отражении непосредственной вражеской агрессии). Другим следствием утверждения правомерности военных акций собственных монархов являлось перекладывание ответственности за кровопролитие и иные противоречащие христианской морали действия на их противников.

Также следует отметить, что иерархия и развернутость тех или иных аргументов не остаются неизменными на протяжении всего периода. Это зависит не только от внешних обстоятельств (подобно переходу фламандцев в лагерь противников англичан), но и от закономерностей развития исторического и политического мышления. По мере того как какие-то сюжеты (например, династические) постоянно воспроизводятся в историографии, они претерпевают изменение, которое можно было бы обозначить как «рутинизацию». С одной стороны, авторы поэм и хроник уже не считают необходимым в подробностях пояснять читателям детали того или иного аргумента или казуса; постепенно становится достаточным простого указания на наследственные права или древнюю вражду. С другой стороны, теряя аргументы и обстоятельность, определенный довод становится не менее, а более убедительным; хронист уверен в его самоочевидности и в том, что приведенное им соображение уже давно утвердилось в сознании читателей. Автор начинает оперировать тем или иным тезисом (например, о праве Эдуарда III на корону или о коварстве фламандцев) как безотказным инструментом, который уже сам служит основанием для подтверждения новых, требующих доказательства положений.

На протяжении XIV–XVI вв. происходят заметные изменения в манере английских историографов излагать причины ведения боевых действий. Хотя рассуждения авторов исторических сочинений о законности вступления Англии в войну по преимуществу связаны с правами и деяниями государей, симптоматично появление в их трудах в связи с обсуждением этой проблемы таких категорий, как «почетно» для английского народа (короля, страны) или «позорно» для Англии (страны, народа, англичан). В этом проявляется отождествление позиции всего народа и его государя как естественного лидера сообщества, главы политического «тела» королевства.

Глава 2
Представления английских хронистов о роли Божественного провидения в войне

Согласно положениям канонического и общего английского права для ведения «справедливой войны», требовалось соответствие простым условиям: она должна быть провозглашена законной властью во имя защиты христианской веры или восстановления нарушенной справедливости. Как явствует из анализа источников, прежде всего исторических сочинений, с точки зрения современников (в первую очередь тех, кто проживал на территории Англии), все английские кампании эпохи Столетней войны отвечали необходимым условиям и могли считаться справедливыми. Между тем пространные рассуждения теологов и юристов, ссылающихся либо на освященную веками древнюю традицию, либо на божественный закон, либо на сеньориальное право, нуждались в «реальных» подтверждениях, исходящих от самого Бога. Ибо только сам Господь, который является «царем царей» [Откр. 17:14; 19:16], мог разрешить спор между монархами, вынеся им свой приговор.[321]321
  Chandos. P. 135.


[Закрыть] Религиозное сознание людей Средневековья (независимо от их социального статуса) требовало божественных знамений, указывающих на волю Всевышнего. Довольно четко убежденность в этом была сформулирована анонимным автором «Деяний Генриха V», вложившим свои рассуждения по этому поводу в уста епископа Винчестерского, дяди короля Генриха V, произнесшего речь на открытии парламента в 1416 г. Впрочем, можно предположить, что неизвестный автор действительно пересказывал услышанную им речь епископа. Последний утверждал, что конфликт между коронованными особами не может быть решен в «простом» суде. Разрешить такое под силу только «небесному суду», который выносит приговор тем, «кто не имеет правителя под небесами», подобно тому как «земной суд» разрешает споры тех, «кто имеет правителя на земле».[322]322
  Gesta Henrici Quinti… P. 122.


[Закрыть] Этот «божественный приговор» должен выполняться со всем уважением, наподобие приговоров суда земного.[323]323
  Ibid.


[Закрыть]

Поиск указаний на божественное волеизъявление в Средние века не только отличался от Нового времени меньшим скептицизмом верующих в отношении чудес, но, прежде всего, готовностью людей видеть знамения в самых обыденных вещах. Само религиозное сознание в тот период предполагало веру в абсолютный провиденциализм, что нередко приводило к ожиданию постоянного, ежедневного божественного вмешательства в ход человеческой жизни. Конечно, можно найти немало свидетельств тому, как ученые мужи взывали к легковерным христианам с просьбами не изыскивать чудесное в тривиальном или даже в чем-то необычном. Еще в конце XII в. Ричард из Девайзеса обращал внимание читателей на то, что те, кто склонен видеть знамение в солнечном или лунном затмении, заблуждается, ибо попросту не знает о законах мироустройства.[324]324
  The Chronicle of Richard of Devizies of the Time of King Richard the First / Ed. J. T. Appleby. L., 1969. P. 34.


[Закрыть] В 1536 г. католический проповедник Визель подверг критике типичную для Средневековья жажду чудесного еще более ярко: «Ну, блеснула необычным светом молния где-то в Силезии. Что это – чудо? Ну, сорвал ураган крыши домов. Что это – знамение суда Божьего? Где – то в лесу загорелась груда угля; земля вздрогнула; разразился гром, и сильная молния озарила город; так ли уж редко это случается? В Бреслау обрушилась башня, эко чудо! В Силезии женщина не разродилась в срок: это, конечно, удивительно, но нельзя же видеть в этом знамение пришествия Господа Бога!»[325]325
  Цит. по: Делюмо Ж. Ужасы на Западе. М., 1994. С. 202.


[Закрыть]

Стремясь узреть волю Всевышнего в споре претендентов на корону Франции, многие англичане не могли пройти мимо трагедий в доме Капетингов в начале XIV в. Например, автор «Инвективы против Франции» прямо утверждал, что, если бы Бог не желал увидеть Эдуарда III королем обоих королевств, он не допустил бы быстрой смерти всех сыновей и внуков по мужской линии Филиппа IV:

 
Ее [Изабеллы. – Е. К.] три брата без потомков смертью низвергнуты.
Закон, Бог и предки тебе [Эдуард. – Е. К.] королевские права дали.[326]326
  An Invective Against France // English Political Poems. Vol. I. P. 30.


[Закрыть]
 

Для анонимного поэта совершенно очевидно, что Господь, в соответствии со своим планом, решил объединить два королевства – Англию и Францию – под властью Эдуарда III и для этого он отправил в могилу одного за другим всех сыновей Филиппа IV, а также их потомков мужского пола, дабы никто не смог противиться его воле. Не ограничиваясь физическим истреблением Капетингов, Всевышний, по мнению все того же автора, даровал французскому народу ряд недвусмысленных знамений, прямо указывающих на его благоволение английскому королю и явное недовольство коронацией «узурпатора» из дома Валуа. Во-первых, сосуд со священным елеем, дарованный Всевышним для помазания Хлодвига во время его коронации и с тех пор бережно хранимый французами в Реймсе, неожиданно оказался пуст: «Елей закончился, указывая, что тебе [Валуа. – Е. К.] не быть королем».[327]327
  Ibid. P. 27.


[Закрыть] Во-вторых, поэт обвинял Филиппа VI в том, что тот не в состоянии исцелять золотуху: «Болезнь ты [Филипп Валуа. – Е. К.] не лечишь, лишенный королевской святости».[328]328
  Ibid.


[Закрыть]

После того как французы, закрыв глаза на посланные им знамения, все же короновали Филиппа Валуа, Эдуард III, руководствуясь исключительно, как утверждали авторы из числа его верноподданных, волей Всевышнего, начал войну за свое наследство. Для английских королей, как истинных христианских монархов, могло существовать только одно решение вопроса – вести войну или нет. Еще в середине XIII в. Брактон, рассуждая о правах и обязанностях государя, утверждал, что «король не может сделать на земле ничего, поскольку он служитель и викарий Бога, кроме того, что он может делать по праву… соблюдая закон… Его власть поэтому является властью справедливости, а не беззакония… Закон делает его королем…».[329]329
  Bracton. Vol. II. P. 172–174.


[Закрыть] Знаменитый легист прямо утверждал, что если государь противится закону или не исполняет волю Бога, то он превращается из короля в тирана.[330]330
  Ibid.


[Закрыть] Таким образом, с точки зрения английских юристов, Эдуард III и его потомки были обязаны вести войну против «узурпаторов», чтобы соблюдать закон и не превращаться в тиранов. Закон оказывается выше всего: выше христианского милосердия и заповеди «не убий». Закону подчиняются даже те, кто является его творцами: короли – на земле и Бог – на небе. Короли, по сути дела, лишены свободы выбора, ведь их главная функция заключается в исполнении и защите закона. Но поскольку в данном случае речь идет не об английских делах, а о международном конфликте, в силу вступает верховная юрисдикция – Божий суд, от которого обе стороны ожидали приговора виновной стороне, не могущего оказаться несправедливым или ошибочным.

Вскоре после того, как английская армия одержала свои первые победы, самой громкой из которых была морская битва при Слейсе (1340 г.), английские хронисты начали активно проводить мысль о том, что эти победы им посылает сам Господь, поскольку они сражаются за правое, угодное Ему дело. Процитированный выше автор «Инвективы против Франции» бросает вызов Филиппу Валуа, говоря: «Если ты настоящий король, Франция защитит корону».[331]331
  An Invective Against France // English Political Poems. Vol. I. P. 29.


[Закрыть] Джон Эргом, автор комментария к «Бридлингтонскому пророчеству», о котором речь пойдет чуть ниже, указал на то, что сначала английская армия не захочет воевать с Францией, поскольку все сословия, считая ее одним из самых могущественных королевств в мире, будут опасаться, что Англия не сможет справиться с ней. Да и сами французы будут уверены в этом, высокомерно полагая, что при помощи золота они смогут завоевать Англию. «Но, – замечает Эргом, – они заблуждаются, так как помощь Бога и торжество справедливости стоят дороже, чем все сокровища».[332]332
  John of Bridlington. P. 140.


[Закрыть] Для хронистов этот тезис подтверждают многочисленные победы англичан над значительно превосходящими их силами противников.

Как бы историографы ни гордились доблестными подвигами своих соотечественников, они никогда не забывали благочестиво отметить благоволение Всевышнего английскому воинству, что позволяло им лишний раз подчеркнуть справедливый характер войны, которую ведет их государь. Под 1331 г. Джон Капгрейв, рассказывая о победе, якобы одержанной 2 тысячами англичан над 40 тысячами шотландцев, в заключение говорит: «Все люди сказали, что это было сделано Божьей рукой, а не человеческими силами. Ибо англичан было так мало, а шотландцев так много, что каждый из них падал на других».[333]333
  Capgrave. P. 201.


[Закрыть] По мнению автора «Длинной хроники аббатства Керкстолл», «божественной, а не человеческой милостью» англичане одержали верх над шотландцами при Невиллс-Кроссе.[334]334
  Kirkstall Abbey Long Chronicle. P. 93.


[Закрыть] Такое же заключение делает правовед Адам из Ус к а после рассказа о поражении, которое нанес шотландцам в 1402 г. Генри Перси: «Победа была дарована только Богом, а не людьми».[335]335
  Adam of Usk. P. 105.


[Закрыть] Аналогичные рассуждения можно встретить у Генриха Найтона после описания битвы при Пуатье, в которой малочисленная английская армия все же решила принять участие, дабы умереть, защищая права своего короля.[336]336
  Knighton (1). P. 142.


[Закрыть] И как сказано в «Краткой хронике аббатства Керкстолл», на поле Пуатье «правосудие, глядящее вниз с небес и не позволяющее несправедливости торжествовать над собой, передало Иоанна Валуа и других в руки Эдуарда, принца Уэльского».[337]337
  Kirkstall Abbey Short Chronicle. P. 60.


[Закрыть] В анонимной хронике из Кентербери сходная мысль вкладывается в уста Черного принца, решившего оказать помощь попавшему в беду королю Педро I: «Принц, замечая, что победа в битве зависит не от многочисленности войска, но от благосклонности Бога, передал себя и своих [людей] в его руки и отправился со своим войском в Испанию».[338]338
  Anonymi Cantuariensis Chronica. P. 223–224.


[Закрыть] К выводу о том, что, «покуда Бог благоволит англичанам, им не страшны никакие враги», пришли, согласно версии Найтона, клирики и пастухи, разгромившие огромное шотландское войско при Невиллс-Кроссе.[339]339
  Knighton (1). P. 74.


[Закрыть] Безусловно, в том ополчении, которое собрали королева Филиппа и архиепископ Йоркский, было достаточно доблестных рыцарей, например представители рода Перси, традиционно защищавшего северные рубежи Англии. Однако, желая подчеркнуть чудесный характер одержанной победы, а также исключительную доблесть и мужество своих соотечественников, английские авторы намеренно усиливают разницу в составах двух армий: цвету шотландского рыцарства под предводительством короля противостоят созванные для защиты родной земли пастухи и монахи, во главе которых стоят далекие от военного дела персоны – прекрасная дама и духовный пастырь. Генрих Найтон, Томас Уолсингем, герольд Чандоса, Ричард Графтон и продолжатель хроники Адама из Маримута единогласно приписывают Богу победу английского флота над испанским у Винчелси в 1350 г.,[340]340
  Ibid. P. 108; Walsingham. Vol. I. P. 275; Chandos. P. 31–33; Grafton. P. 386; Adam Murimuth. P. 180.


[Закрыть] большинство историографов не забывает сослаться на божественную поддержку англичан при Слейсе,[341]341
  Capgrave. P. 208; The Brut. Vol. II. P. 295; Higden. Vol. VII. P. 336; Chronicon Angliae 1328–1388. P. 11; Walsingham. Vol. I. P. 227; Annales de Oseneia. P. 350; Burton. Vol. III. P. 44; Eulogium Historiarum. Vol. III. P. 205.


[Закрыть] а при рассказе о битве при Азенкуре о ней упоминают все хронисты без исключения.[342]342
  Walsingham. Vol. II. P. 314; The Brut. Vol. II. P. 320; Titus Livius. P. 20, 31; Elmham. P. 124; Pseudo-Elmham. P. 67–68; An English Chronicle. P. 41; Chronicles of London… P. 70; Hall. P. 68.


[Закрыть]

В английской хронистике можно выделить два приема, посредством которых авторы подчеркивают милость Бога, если она проявляется в сражении одного войска против другого. Первый заключается, по сути дела, в описании численного соотношения сил, когда враги превосходят англичан в десять—двадцать раз, но последние все же побеждают благодаря благоволению Господа. Это может быть сформулировано самим историографом во фразе вроде: «Англичане одержали победу при помощи Бога». В тех же случаях, когда авторы оставляли подобные сюжеты без комментария, они, вне всякого сомнения, могли рассчитывать на то, что благоразумный читатель сам в состоянии сделает правильное заключение о том, почему небольшой отряд англичан одержал победу над превосходящими в несколько раз силами противника. Однако нередко историки описывают непосредственное вмешательство Бога в военные действия, приводя в качестве неоспоримого доказательства рассказ о чуде или знамении. Например, по свидетельству Генриха Найтона, в 1385 г. шотландцы, напавшие на город Карлайл, были обращены в бегство чудом, точнее, миражом. Им явилась Дева Мария, покровительница города, и предсказала появление английской армии. Более того, вскоре эти шотландцы непосредственно увидели войско короля Ричарда прямо перед собой, хотя на самом деле армия находилась в нескольких милях от них.[343]343
  Knighton (1). P. 336.


[Закрыть] По версии Томаса Элхэма, в английском лагере накануне Азенкура был виден св. Георгий, «вооруженный, готовый к войне на английской стороне».[344]344
  Elmham. P. 123. Тема поддержки св. Георгием английского воинства при Азенкуре была чрезвычайно популярна в поэзии. См., например: Skot J. The Batayll of Egyne Court, and the Great Sege of Rone // History of the Battle of Agincouert / Ed. N. H. Nicolas. 2^nd ed. L., 1832. Appendix. P. 76:
Saynt George was sene ouer our hoste,Of very trouthe this syght men dyde se,Downe was he sente by the holygoste,To gyve our Kynge the victory.

[Закрыть] Автор «Дара истории» также сообщает, что в битве при Пуатье французы видели в небе вооруженного всадника, готового с ними сразиться. Хронист добавляет, что «англичанам была послана божественная победа (Divina victoria)».[345]345
  Eulogium Historiarum. Vol. III. P. 225.


[Закрыть]

Пожалуй, одним из самых ярких и эмоционально окрашенных эпизодов, свидетельствующих об уверенности англичан в божественной поддержке и благоволении к ним Всевышнего, является история перехода английского войска под предводительством самого короля Генриха V из Арфлера в Кале в 1415 г., впервые рассказанная анонимным клириком, сопровождавшим королевское войско в том походе. После взятия Арфлера придворные отговаривали короля от реализации его замысла, поскольку полагали, что для него будет «весьма опасно передвигаться этой дорогой с небольшим войском, ежедневно становящимся все меньше,[346]346
  Английская армия страдала от эпидемии дизентерии.


[Закрыть] в то время как постоянно возрастающее множество французов подобно овцам в отарах окружает их со всех сторон». Однако «король, полагаясь на божественную милость и справедливость своей цели», возразил, цитируя Библию, что «победа зависит не от размера войска, а от Бога, который может предать многих в руки немногих [1 Мак. 3:18] и который дарует победу по своему желанию, невзирая на число воинов».[347]347
  Gesta Henrici Quinti… P. 60. Эту же историю рассказывают и другие анонимные хронисты (Titus Livius. P. 16–17; Pseudo-Elmham. P. 61–62; The Brut. Vol. II. P. 377–378; Hall. P. 68; The First English Life of King Henry V… P. 42).


[Закрыть] Повествуя о марше на Кале, хронист намеренно постепенно нагнетает драматизм, перечисляя подстерегавшие англичан всевозможные опасности, неизменно отводимые от них Господом.[348]348
  Gesta Henrici Quinti… P. 66, 70, 74. Примерно в этих же выражениях пересказывают эту беседу и другие авторы, прямо или опосредованно использовавшие «Деяния Генриха V» в качестве источника (Elmham. P. 119; Redmann. P. 44).


[Закрыть] Показательно, что история достигает кульминации не во время описания битвы при Азенкуре, а чуть раньше, когда автор пересказывает беседу, состоявшуюся перед сражением между королем и сэром Уолтером Хардфордом, королевским камергером. Согласно версии анонимного автора хроники, Хардфорд посетовал на то, что в их войске нет десяти тысяч лучших английских лучников, которые были бы рады находиться в сей трудный час рядом со своим государем. «Это глупость, – ответил король, – потому что, благодаря Богу на небесах, на чью милость я уповаю и с которым я твердо верю в победу, я не захотел бы, даже если бы мог, иметь хоть на одного человека больше, чем у меня есть сейчас. Ибо сейчас со мной божий народ («dei populus»), которым он наградил меня, чтобы он был со мной. Вы не верите, – спросил он, – что Всемогущий с этим небольшим числом своих людей способен сломить высокомерие французов, которые кичатся своим количеством и превосходством сил?.. Я верю сам, что это возможно…»[349]349
  Ibid. P. 78. О вере короля Генриха в помощь Бога перед битвой при Азенкуре упоминают и другие авторы: Elmham. P. 119; Redmann. P. 44; Hall. P. 59.


[Закрыть] Позже, описывая само сражение, историк заметил, что сказанные накануне королем слова оказались пророческими: в этой битве Бог нанес «восставшим против него» два сокрушительных удара: первый, когда он поверг французов, а второй, когда бегущие враги стали давить друг друга.[350]350
  Gesta Henrici Quinti… P. 88–90.


[Закрыть]

Вполне возможно, что хронист, который вероятнее всего во время того похода был одним из королевских капелланов, действительно являлся свидетелем реального разговора между Генрихом и графом Хардфордом. С определенной долей вероятности можно предположить, что чрезвычайно набожный Генрих V произнес речь, свидетельствующую о его уверенности в победе. Гораздо важнее иное: повествование о первой континентальной кампании Генриха V совершенно не различается у разных авторов. В отличие от рассказов о большинстве других экспедиций и сражений, существенно варьирующихся даже у очевидцев одних и тех же событий, все сообщения об Азенкуре удивительно похожи друг на друга. Скорее всего, это единообразие объясняется наличием единого основного источника – фактически все авторы прямо или опосредованно использовали «Деяния Генриха V», составленные анонимным капелланом. В 1437 г., опираясь на эти анонимные «Деяния» и официальные документы, специально приглашенный ко двору герцога Хэмфри Глостера прославленный итальянский гуманист Тит Ливий Фруловези написал «Жизнь непобедимого Генриха V». Труд Тита Ливия Фруловези вдохновил многих англичан на создание произведений, воспевающих Генриха V, и сыграл существеннейшую роль в формировании образа Генриха V – идеального короля и образцового англичанина – храброго, справедливого, безукоризненного и вполне заслуженно получающего помощь от Господа. В самом конце XVI в. Шекспир не только популяризировал историю о первой французской экспедиции Генриха V, но и окончательно закрепил канонический рассказ о ней. И хотя у Шекспира собеседником Генриха становится граф Вестморленд, основной смысл речи передан точно, как у анонимного хрониста:

 
Коль суждено погибнуть нам, – довольно
Потерь для родины; а будем живы, —
Чем меньше нас, тем больше будет славы.
Да будет воля божья! Не желай
И одного еще бойца нам в помощь.
 

(Шекспир У. Генрих V. Часть IV, акт IV, сцена 3. Пер. Е. Бируковой)

Довольно часто чудеса, о которых рассказывают английские историки, связаны с силами природы. Во многих хрониках сообщается о том, как король Франции, начиная с 1385 г., готовился к вторжению в Англию, поклявшись на многочисленных святынях, что «не покинет ее до тех пор, пока она не будет полностью опустошена или завоевана и этим не будет положен конец войне между королевствами, или же он умрет, осуществляя это».[351]351
  Knighton (1). P. 348.


[Закрыть] Летом 1386 г. в районе Слейса сосредоточилась большая французская армия. Все приготовления к отплытию были завершены: на многочисленные корабли было погружено оружие, осадные орудия, даже детали будущих укреплений.[352]352
  Ibid. Chronicon Angliae, 1328–1388. P. 371; Walsingham. Vol. II. P. 147.


[Закрыть] Но планам Карла VI не суждено было осуществиться, ибо «Англию защищала божественная сила, а не человеческая»:[353]353
  Eulogium Historiarum. Vol. III. P. 359.


[Закрыть] посланный встречный ветер мешал отплытию французов. Шли месяцы, огромное французское войско терпело большую нужду: буханка хлеба, стоившая в Англии пенни, продавалась за 18 денье.[354]354
  Knighton (1). P. 348.


[Закрыть] В конце ноября армия была распущена.[355]355
  Historia Vita et Regni Ricardi Secundi… P. 63–64; Grafton. P. 437, 446–451; Knighton (1). P. 348; Eulogium Historiarum. Vol. III. P. 359.


[Закрыть] По другой версии, приведенной Томасом Уолсингемом и Джоном Капгрейвом, французы оставались в бухте до 31 октября, после чего они все же вышли в море при попутном ветре, однако «посреди моря разразилась буря, поломавшая многие корабли».[356]356
  Chronicon Angliae, 1328–1388. P. 373; Walsingham. Vol. II. P. 151; Capgrave. P. 242.


[Закрыть] Уолсингем добавляет, что собранное французами для вторжения в Англию войско насчитывало 3600 рыцарей и 10 тысяч простых воинов.[357]357
  Walsingham. Vol. II. P. 151.


[Закрыть] В той же хронике Уолсингема можно найти не менее яркое свидетельство вмешательства Бога в ход военных действий: в одном из сражений епископа Нориджского со схизматиками гроза с громом и молниями разразилась над французскими войсками, в то время как над англичанами, находившимися неподалеку, небо оставалось чистым.[358]358
  Ibid. P. 93.


[Закрыть] Ряд хронистов рассказывает о божественном знамении во время битвы при Креси: «Был гром, и сильный ливень пролился с небес. Это произошло и до, и после битвы, хотя туч не было видно и небо повсюду было чистым. И было видно огромное количество воронов и ворон, летающих над французской армией».[359]359
  Kirkstall Abbey Long Chronicle. P. 91–92. Автор «Дара истории» добавляет к этому рассказу сообщение о том, что знамение способствовало панике среди французов (Eulogium Historiarum. Vol. III. P. 211). По версии Томаса Бертона, дождь, предшествующий появлению ворон, шел шесть недель и три дня (Burton. Vol. III. P. 58–59).


[Закрыть] Интересным свидетельством того, как Господь карает тех, кто воюет против Англии, является эпизод в «Скалахронике»: все члены шотландской шайки, напавшей в 1340 г. на Роксборо, «умерли позже плохой смертью», в частности их предводитель Александр Рэмен «умер от голода в тюрьме».[360]360
  Gray. P. 112.


[Закрыть]

Примеры, подобные вышеперечисленным, можно было бы приводить до бесконечности. Гораздо более любопытными являются эпизоды, в которых Господь бдительно оберегал англичан, даже когда последние попадали в переделку по собственной вине. Так, например, при осаде Арфлера горожане сделали вылазку и «из-за невнимательности и лени наших людей» смогли поджечь английские укрепления. Однако, как отметил хронист, «по желанию Бога» их огонь погас, и враг обратился в бегство, «не причинив нашим людям серьезного вреда».[361]361
  Gesta Henrici Quinti… P. 44.


[Закрыть] Напомню, что анонимный автор «Деяний Генриха V» непосредственно принимал участие в той кампании в качестве военного капеллана, поэтому его суждение свидетельствует не только о «благочестивой» оценке произошедшего, но также передает гневные эмоции, вызванные переживаниями по поводу небрежности дозорных. В следующем эпизоде, приведенном этим же автором, акцент также смещается с неосмотрительности англичан на их воинскую доблесть, благочестие и уверенность в собственной правоте. На Рождество 1416 г. дядя короля Томас Бофор, граф Дорсет, капитан Арфлера, в то время уже принадлежавшего англичанам, предпринял с небольшим отрядом явно грабительскую экспедицию в глубь Нормандии «для пополнения продовольствия в городе», во время которой англичане были застигнуты врасплох превосходящим их в пятнадцать раз отрядом графа Арманьяка. Граф Дорсет отверг предложения врага сдаться, поскольку он был уверен в том, что «принять их было бы несомненным предательством и глупостью», ибо это означало бы, что он «презирает благосклонность Бога и не верит в правоту своего короля и королевства Англии».[362]362
  Gesta Henrici Quinti… P. 116.


[Закрыть] Перед сражением все англичане набожно молились Богу, зная, что с его помощью их малочисленное войско может одержать победу над врагом, что и произошло – меньше 900 англичан разбили 15 тысяч «французских мятежников» («rebellium gallicorum»), «обратив в бегство, захватив в плен или поразив их мечом». Участники той экспедиции, а также все остальные англичане (успех был отпразднован не только в Арфлере, но и, по приказу короля Генриха, который сам возблагодарил Господа за сотворенное им чудо, в Англии) не сомневались в том, что эта победа была одержана только благодаря тому, что Бог в этой войне находился на стороне англичан.[363]363
  Ibid. Р. 116–120.


[Закрыть]

Конечно, можно усомниться в достоверности цифр, которые приводят историографы, завышая превосходство врагов над англичанами. Впрочем, в данном случае важнее не истинное соотношение сил и даже не конечные победы подданных английской короны. Пропагандируемая хронистами готовность небольших английских отрядов дать бой явно превосходящим в несколько раз силам противника свидетельствует об убежденности англичан в благоволении к ним Бога, поскольку именно они сражаются за правое дело. В этих случаях на задний план отступает столь часто встречаемое в источниках физическое противопоставление «своих» и «чужих», когда историографы, а еще больше поэты подчеркивают превосходство англичан над представителями других народов по разным параметрам воинской доблести. Как правило, в тех случаях, когда историографы намеренно подчеркивают вмешательство Всевышнего в ход сражения, победы англичан преподносятся в качестве чуда, порой вполне ожидаемого или закономерного, но всегда удивительного.