Текст книги "Радогощь"

– Угу, – киваю я. – Там и дома много вещей поломалось, – признаюсь я.

– Ну, не беда, – отмахивается Серафима Трофимовна, – главное, что ты цела.

Мы идем в дом, Серафима Трофимовна видит разгром и всплескивает руками, хватается за голову и снова выкрикивает проклятия в адрес Лихая.

– Успокойся, Ягодина, не в безделушках счастье, – доносится громкий бас Корнея Иваныча. – А Аликсая я приструню, не придет он больше к тебе, не бойся, и девчонку твою не тронет, если сама она опять к нему не полезет.

– Корней Иваныч, – оборачиваюсь я к нему, – я же не просто из любопытства к нему зашла. У него на цепи друг мой, Кирилл, он с нами был, а потом потерялся. Как бы его обратно вернуть?

– А никак, – откликается Корней Иваныч, – кто на цепь Лихаю попался, тот обратно уже не вертается.

– Но Лихай же вас слушается, может, вы могли бы как-нибудь помочь Кириллу, – прошу я.

– Кроме него самого, никто ему помочь уже не сможет, коли он сам не захочет, – вздыхает Корней Иваныч. – Если я силой его уведу, он сам обратно вертается по первому же зову Лихая.

– А что ему нужно сделать, чтобы спастись?

– Стремиться к свету, перестать вокруг видеть одну лишь тьму, теперь только он сам за себя в ответе, – рассказывает Корней Иваныч. – Он поддался страху и совершил преступление.

– Какое преступление?

– Ему предложили выбрать самому спастись, а девушку свою погубить или обоим пропадать. Он выбрал себя спасти, его отпустили и в лесу, отягощенный совершенным поступком, он стал легкой добычей для нашего Лихая.

Хмурюсь. Ах, вот как, значит, было дело. Из-за Кирилла Аня утонула в колодце, вот пускай сам теперь и выкручивается.

– А ты больше к ним не лезь, сунешься ещё раз во двор к Лихаю и даже мне тебя не спасти, – предостерегает Корней Иваныч.

– Хорошо, – киваю я.

Глава 14
Калинов мост

Утром встаю как обычно, завтракаю вместе с Серафимой Трофимовной. Она мне наказывает больше по чужим дворам не ходить, нос свой любопытный никуда не совать, не то снова я во что-нибудь вляпаюсь. Да я и сама боюсь, больше не в жизнь ни в один двор одна не зайду.

Сегодня намного теплее, чем вчера, удивительно, как быстро здесь меняется погода. Одеваю свою ветровку и кроссовки и прусь на работу. На почте Пелагеюшка, выдает мне полную сумку журналов и конвертов, и как-то подозрительно на меня смотрит своим большим немигающим глазом, словно знает, что я скрыла и тайно прочитала одно письмо. Ничего ей не говорю, беру почту и тащу на выход. Уже на крылечке вытаскиваю из кармана конверт и сую в сумку. Топаю по адресам.

На всех улицах тепло, а на Нечистой опять холодно, и даже снег до сих пор лежит, ветрище задувает и небо тучами плотно затянуто. Подхожу к первым воротам, как раз к дому этой самой Марфушеньки, достаю письма. Одно вчерашнее, а второе новое сегодняшнее. Вздыхаю, а вдруг догадаются, что я это письмо вчера вскрывала? Ну если что скажу, что в сумке затерялось, не заметила его.

Только хочу в ящик положить, как слышу шипение за воротами, да такое, что мороз по коже. Сую в прорезь, да сразу два письма, а щель узкая, оба конверта вместе не пролазят, застревают. Шипение раздается громче, к тому же прибавляется стук от копыт, будто кто топчется с той стороны, царапает рогами ворота, дышит шумно и со свистом. Калитка со скрипом отворяется, и я в страхе отскакиваю, так и оставляя в прорези торчать конверты. Дверка распахивается, заглядываю за калитку, но там никого нет, только нетронутый почерневший снег. Осторожно делаю пару шажочков по направлению к воротам, и дверка вдруг резко захлопывается. Смотрю на почтовый ящик – пусто, писем нет. Сглатываю и иду к следующему дому.

Там меня уже ждут. Высокая худая женщина в черной накидке до самых пят. Она неподвижно стоит на крыльце, отвернувшись от меня, закрыв голову капюшоном и терпеливо ждет, когда я опущу письмо для неё. В первые дни она меня пугала, но со временем я привыкла к её молчаливому присутствию.

Но сегодня, едва завидев меня она вдруг спускается с крыльца почти не касаясь ступеней, будто бы парит в воздухе, и я наконец вижу её лицо. Очень бледное, радужка глаз светлая, совсем на чуть-чуть темнее белков, длинные белые ресницы, прямой нос, губы маленькие тонкие. От удивления замираю на месте с письмами в руках. Она подходит ко мне, протягивает руку, из-под черного рукава появляются длинные и настолько белые пальцы, что мне сначала кажется, будто она в перчатке, берет из моей ладони конверты, прижимает к своей груди, и отвернувшись от меня также молча поднимается обратно по ступеням, не оставляя при этом следов на заснеженном крыльце.

Срываюсь с места и бегу от этого места. Хочется всё бросить, но я понимаю, что должна разнести всю почту до конца. К счастью, все последующие дома как обычно пусты, никто и ничто больше не нарушает привычное безмолвие.

С замиранием сердца дохожу до ворот дома Лихая, осторожно заглядываю через изгородь и вижу Кирилла. Он сидит на сырой земле, обнимая колени, хмуро глядит на меня, к его ноге по-прежнему привязана цепь. Хочу поговорить с ним.

– Кирилл, подойди сюда, – зову я.

– Нет, – он мотает головой.

– Мне нужно кое-что тебе рассказать, – уговариваю его.

– Тебе лучше уйти, Дарина, – бормочет он.

– Возьми тогда письма для Лихая, а то у вас почтовый ящик оторван, не на грязную же землю мне их бросать, – вру я.

Он поднимается, идет ко мне, цепь волочится за ним, натягивается, не дает ему близко ко мне подойти. И я за калитку больше не сунусь. Тяну руку за изгородь и отдаю ему письма. Он тотчас хочет отойти от меня, но я хватаю его рукав ватника.

– Корней Иваныч, староста этого поселка, сказал, что ты можешь освободиться, если найдешь в себе свет, – тихо произношу я, заглядывая ему в глаза. – Я всё знаю, что случилось с Аней, но ты должен найти в себе силы отогнать вокруг себя тьму, чтобы отделаться от цепи Лихая.

Кирилл ещё больше мрачнеет, судорожно сглатывает, кивает.

– Я верю, что ты сможешь, – убеждаю его. – А я постараюсь вырваться отсюда, добраться до дома и всё рассказать, вернуться с подмогой. Только и ты сам не сиди без дела, старайся выйти на свет.

Вдруг хлопает входная дверь и на крылечке появляется Лихай.

– Так-так, кто к нам опять пожаловал, – хмыкает он. – А ну-ка схвати её.

Я тотчас отдергиваю руку и отпрыгиваю от изгороди, успеваю, пока Кирилл перекладывает из ладони в ладонь письма и медленно протягивает ко мне пальцы. Надеюсь, он не смог меня поймать нарочно. Он дергается к забору, но цепь снова ему не дает. Отбегаю подальше, скрываюсь за соседними постройками, никто не гонится за мной, перевожу дух.

Всё, что могла, я сделала, передала ему слова Корнея Иваныча, теперь за ним только дело, что Кирилл выберет: предаваться горестям, ещё больше загонять себя во тьму или бороться.

Прихожу в себя и отправляюсь дальше по адресам, разношу последние письма и возвращаюсь обратно на почту, отдаю пустую сумку Пелагеюшке.

– Тебе посылка, – говорит она и выставляет на прилавок небольшую коробку.

Судорожно сглатываю, оглядываю посылку, вижу штемпель из моего родного города и у меня начинают дрожать руки. Ни слова не говоря хватаю коробку и несусь вон из почты. Вбегаю во двор и от неожиданности замираю – все сараи будто по волшебству собраны обратно, досочка к досочке. Всё прибрано и аккуратно разложено.

Вижу Серафиму Трофимовну в огороде, но не окликаю, захожу в дом. Кладу посылку на стол, хватаю нож и дрожащими руками вскрываю упаковку. Внутри лежит мой плюшевый мишка из дома, летний сарафан и письмо. Ничего не понимаю, открываю конверт и читаю.

Пишет мама, говорит, что получила мое письмо и очень рада, что я решила остаться в поселке и работать на почте. Очень гордится мной и высылает мне вещи. Нервно сглатываю. Что за бред? Мама никогда бы не одобрила такой мой выбор. Да она всю полицию на уши бы подняла, чтобы только вытащить меня из этого поселка. Подумала бы, что я попала в секту. Никогда бы мне не выслала игрушку и старое платье. И не отпустила бы так просто в неизвестно куда. Поэтому я и не сообщила родителям, что мы вообще куда-то едем на пару дней, иначе бы мне устроили разгон и запретили ехать.

А если это вообще писала не мама? Смотрю – почерк её, но характер нет. Разглядываю медвежонка – точно мой, вон даже шов точно такой же, где я зашивала, когда он порвался, но как? Неужели это какой-то тайный сговор: забрались в мой дом и схватили первые попавшиеся вещи, но зачем?

Хлопает входная дверь. Слышу, как Серафима Трофимовна что-то бурчит в коридоре. Вытираю слезы, убираю вещи в рюкзак, ничего не говорю про посылку. Решаю завтра же утром бежать одна из этого поселка, раз Кирилл и Игорь не могут, я больше ни дня не останусь здесь. Надо уходить пока снова не выпал снег. Думаю, что попробовать пойти по насыпи, раз больше нет нигде никакого выхода. Ведь я весь поселок заново обошла, когда растаял снег, но снова не нашла никаких признаков дороги – она обрывается тотчас за последним домом.

Утром веду себя как ни в чем не бывало. Встаю как обычно, немножко подтаскиваю пирожков в дорогу, прячу их в рюкзак. Когда иду в туалет в огород тайком выношу из дома свой рюкзак и прячу в сарае. Прощаюсь с Серафимой Трофимовной и делаю вид, что иду на почту, сама же хватаю рюкзак и топаю в обратную сторону. Направляюсь к заброшенному комбинату, чтобы по насыпи добраться до какого-нибудь другого места, если получится. Ну или сгинуть в лесу, и то лучше, чем оставаться в этом странном поселке.

Иду по улице и всё мне кажется, что кто-то следит за мной, оборачиваюсь – нет никого. Продолжаю свой путь, снова слышу шаги, вновь оглядываюсь – улица пуста, но на миг мне кажется, что кто-то нырнул за глухой забор, кто-то очень высокий, худой и носатый. Варвара! Следит опять за мной эта любопытная старушонка и не лень же ей спозаранку. Ведь разнюхает всё и обязательно донесет Корнею Иванычу. Ну и пусть, меня это не касается, я сваливаю отсюда.

Вхожу на территорию комбината, тихо, всё заросло, только по ржавеющим остовам угадывается, что когда-то здесь было какое-то производство. Вчерашняя липкая грязь уже высохла и затвердела, удобно идти, хорошо всё-таки, что я надела свои кроссовки, а не те сапожищи, и вместо куртки свою ветровку. Пробиваюсь сквозь плотный ряд кленовых кустарников и с изумлением обнаруживаю, что уже набухли почки на ветках и показались первые маленькие зеленые листочки, такие чистенькие яркие, как будто и, правда, весна. Замираю на мгновение и дивлюсь на это чудо. Но любоваться некогда, нужно двигаться. Больше не слышу позади себя шороха, видимо любопытная Варвара подорвала ноги в руки и помчалась доносить, надо поторапливаться.

Выбираюсь из зарослей и меня поджидает новый сюрприз – вагонетки. Одна в проеме распахнутых ворот на самой границе с лесом, другая чуть поодаль от неё на территории комбината, третья ещё там дальше, а четвертая почти скрывается в полуразрушенном амбаре. Вагонетки стоят на насыпи, колесами врезаясь в колею. Вдруг первая, что стоит у ворот, вздрагивает и сама по себе медленно катится в сторону леса шурша колесами по гравию, постепенно всё набирая и набирая скорость, скрывается за поворотом. Дергается уже вторая вагонетка, медленно ползет к выходу, встает на место первой и замирает. Нервно сглатываю.

И вдруг мне в голову приходит отчаянная мысль – а не залезть ли мне в одну из этих вагонеток? Уж лучше проехаться, чем топать пешком неизвестно как долго и всё это время оглядываться и бояться, что тебя сшибет. И совершенно не думая о том, что это может быть опасно, я бросаю свой рюкзак в вагонетку и залажу следом. Устраиваюсь поудобнее на небольших ящиках.

Спустя пару минут моя вагонетка начинает дрожать, потом вздрагивает, будто кто-то рывком её дергает, а затем отпускает, и медленно выкатывается за ворота. Шуршит под колесами гравий, вагонетка вибрирует, набирает скорость, заходит за поворот и вдруг резко ускоряется. Я съезжаю с ящика вниз, падаю попкой на железное холодное дно, подтягиваю к себе рюкзак и прижимаю его к груди. Мимо проносятся сосны и ели, длинные ветки хлещут по вагонетке, вниз сыплются иголки, натягиваю капюшон и нагибаю голову.

Вагонетка ещё сильнее разгоняется, скрипит, качается, с громким скрежетом колеса врезаются в гравий, на новом повороте вдруг резко подпрыгивает, накреняется. Я падаю в угол, прижимаюсь к стенкам, ящики падают на меня, отталкиваю их ногами. Вся сжимаюсь, боюсь, что сейчас вагонетка опрокинется и кубарем поскачет под откос. Но она всё же выравнивается, встает всеми четырьмя колесами на насыпь и мчится дальше, катится с крутой горки.

Через некоторое время осмеливаюсь, подползаю к переднему краю, высовываю нос над бортиком и вижу впереди гору, дорожная насыпь упирается прямо в неё. Если сейчас вагонетка врежется в скалу, то я разобьюсь в лепешку. Смотрю по бокам, насыпь высокая, скорость большая, прыгать вниз страшно. Снова сажусь на дно, прижимаю к груди рюкзак, зажмуриваюсь, готовлюсь к удару…

Ветер свистит в ушах, вагонетка всё мчится и мчится, не останавливаясь. Чуток приоткрываю глаза – темно. Ничего не понимаю, оглядываюсь по сторонам. Я как-то оказалась внутри горы, трясусь в вагонетке по откуда-то взявшимся узким рельсам, парящим в невесомости, нигде и ничем не закрепленным. Они то расходятся, и тогда вагонетка наклоняется на сторону, скрипят два колеса на одной рельсе, то сходятся, и она снова падает на все четыре опоры, и я несусь вместе с ней на бешеной скорости.

А там внизу течет огненная река, длинные языки пламени облизывают черные каменные выступы, отбрасывая на потолок яркие всполохи. Вагонетка устремляется именно к ней, трясясь и подпрыгивая на каждом повороте, очень боюсь, что она вот-вот опрокинется и я улечу прямо в огонь. С каждой секундой я чувствую жар, исходящий от этой реки.

Вдруг впереди вижу железный мост, переброшенный через пропасть, он горит, весь охваченный пламенем. Вагонетка проносится мимо указателя. Я успеваю прочитать огненные буквы на железной табличке: «Калинов мост». Значит, это и есть река Смородина? А я как-то иначе всё это себе представляла, думала, что по берегам растет смородина, а мост сделан из веток калины.

Перед мостом стоят двое нелюдей в черных мантиях с надвинутыми капюшонами, в руках у них длинные литовки. Они замахиваются, и я в страхе падаю на дно вагонетки, прямо перед моим лицом проносятся острые тонкие лезвия, шаркаются друг об друга и вверх взметается сноп искр. Одна литовка всё же зацепляется о бортик, вагонетка притормаживает, та темная фигура останавливает её, тащит обратно. А до конца моста остается всего ничего, там впереди светится белый круг, на вроде портала, я вижу проспект и грохочет трамвай по мостовой. Вагонетку тянут назад, раздается противный скрежет железо об железо, и она начинает медленно и тяжело откатываться назад. Нет, желаемое так близко, я не хочу обратно!

Сгребаю в охапку свой рюкзак, разбегаюсь, вскакиваю на бортик и со всей силы оттолкнувшись, прыгаю в ту самую белую дыру. В последний момент вижу, как мелькает над моей головой длинное лезвие, но не успевает задеть, я уворачиваюсь от литовки, и меня втягивает внутрь портала.

Падаю и бьюсь коленками об мостовую. Слышу лязг тормозов, скрип шин об асфальт, отскакиваю, запинаюсь о бортик и тут же растягиваюсь на тротуаре.

– Да что же это такое? – слышу взволнованный женский голос.

– Жить надоело – кидается под машины, – бурчит мощный бас.

– Дорогу в неположенном месте стала переходить и на тебе, – ворчит какая-то старушка, – жива ли она там?

Кто-то поднимает меня и ставит на ноги. Осматриваю себя, вроде цела, оглядываюсь по сторонам – это же мой родной город. На остановке стоит троллейбус моего маршрута, как раз довезет до дома. И ни слова не говоря срываюсь с места, добегаю до троллейбуса и успеваю заскочить в него, до того, как захлопнутся дверки. Падаю на сидение, жмусь к окошку. Сердце бешено стучит, поверить не могу, что я вернулась в свой родной город.

– Девушка, у вас джинсы порвались, – кто-то говорит мне.

Поворачиваюсь на голос, смотрю на свои ноги – на колене разорвана джинса, кожа содрана, вроде глубоко так, а крови нет и не саднит. Смахиваю пыль с колена. Вижу, что ко мне направляется кондукторша, лезу в карман рюкзака, собираю мелочь, отдаю ей.

– Вы уверены, что вам именно туда нужно, а не в обратную сторону? – спрашивает она. Хитро так на меня смотрит, забирает деньги и отрывает мне билетик.

Бросаю взгляд за окно, вроде всё правильно едем. И вообще, почем ей знать, куда мне нужно? Подозрительно оглядываю её. Не нравится мне она, странная какая-то.

– Небыдовка совсем в другой стороне, – говорит она и пристально смотрит на меня, при этом её глаза неестественно так сверкают, что я ежусь и нервно сглатываю слюну.

Откуда она знает, что я сбежала из этого проклятого поселка?

Кондукторша садится на свое место, на отдельное кресло, направленное в сторону салона, достает старый кнопочный телефон и начинает усердно тыкать по нему. Отворачиваюсь к окну, смотрю на дома, пытаюсь отвлечься. Немного дрожат руки, мне не по себе от её взгляда и от её слов. Может быть, мне просто показалось, я перенервничала? А она совсем другое имела в виду?

– Корней Иваныч, да здесь она, в троллейбусе, домой собралась, – до меня доносится грубоватый голос кондукторши. – Только дома-то её никто не ждет.

Поворачиваюсь на голос и вижу, как она мне улыбается, скаля зубы. Чувствую, как у меня от страха мурашки бегут по спине. В этот момент троллейбус притормаживает на остановке, с мощным лязгом распахиваются двери, и мои нервы не выдерживают – я срываюсь с места и опрометью бросаюсь вон из троллейбуса.

Бегу по тротуару, не смотря ни на кого, лишь бы убежать как можно дальше, по пути оглядываюсь, не погналась ли за мной вслед та кондукторша. Слава богу, нет. Проехала мимо меня в своем грохочущем троллейбусе.

Перехожу на шаг, осматриваюсь, пытаюсь понять, где я. Вроде знакомые места, я всего-то не доехала две остановки до дома. Не страшно, тут уж дойду пешком. Иду, с наслаждением вдыхая запах родного города.

Шумит проспект, поют в зеленой листве птички, мелькают яркими пестрыми красками цветы на клумбах. И я только сейчас замечаю эту странность. Ведь уже поздний сентябрь, все деревья пожелтели, а тут снова зелено. Замедляю шаг и внимательно осматриваясь по сторонам.

Вскоре сворачиваю на свою улицу и сердце начинает бешено колотиться, ещё немного и я буду дома, увижусь с родителями и весь этот кошмар закончится!

И вот наконец мой дом, спрятался за зелеными кронами высоких тополей. Они тянутся сплошняком по всему двору, пушистым ковром на тротуаре лежит их пух, хрустят жесткие кожурки под подошвами моих кроссовок. Дохожу до своего подъезда и мне навстречу выходит незнакомая женщина. Успеваю схватиться за дверь, прежде чем она захлопнется, проскальзываю внутрь, вбегаю на свой четвертый этаж, стучусь.

Тишина, никто не открывает. А у меня нет ключей от дома, я не взяла их, только ключи от общаги. Я же не думала, что от когальской пожни отправлюсь прямиком домой. Ещё громче стучусь, прикладываю ухо к двери. Не слышно шагов и работающего телевизора. Ушли куда-то или на дачу уехали. Спускаюсь вниз, выхожу во двор, иду к стоянке. Нет машины на привычном месте, значит, точно на дачу уехали.

И тут меня осеняет – можно же пойти сейчас в кафешку, зарядить телефон и позвонить родителям. Всё просто.

Топаю до кафе, которое рядом с домом. Захожу за стеклянные двери, и у меня сладостно бьется сердечко – мое любимое кафе, такое привычное, родное. Устраиваюсь на мягком уютном диванчике, заказываю чизкейк и капучино, втыкаю зарядку в гнездо и откладываю смартфон, пусть заряжается.

Девушка приносит заказ быстро, ставит передо мной тарелку с куском десерта и большую кружку кофе. Ммм… вдыхаю ароматный запах, как давно я не пила настоящий капучино… как же соскучилась по этому вкусу. Принимаюсь за чизкейк. Оказывается, я настолько проголодалась, что сметаю всё в мгновение ока.

Тихо тут, хорошо. В этот ранний час, когда ещё не наступило время обеда и не набежал народ из соседних офисов, здесь полупусто. В темном углу сидит мужчина, повернувшись ко мне спиной. Ещё поодаль двое, скрытые за кадкой с пальмой. Из динамиков льется негромкая спокойная мелодия. Расслабляюсь.

Делаю последний глоток кофе и мой взгляд падает за окно. По пустой аллее шагают двое в темных мантиях с надвинутыми капюшонами. На плечах у них покоится по длинной литовке. Нелюди! От страха у меня холодеет всё внутри. Съеживаюсь и чуть ли не сползаю под стол. Боюсь, что они могут меня заметить. Откуда они взялись?

– Ещё хотите что-нибудь?

Поднимаю глаза на голос. Передо мной стоит уже другая официантка.

– Может быть ещё чашечку кофе перед тем, как вы отправитесь обратно? – говорит она и мило мне улыбается.

– Куда – обратно? – совсем не думая, брякаю я.

– В Небыдовку, – совершенно спокойно произносит она, собирая с моего стола грязную посуду.

Судорожно сглатываю, нервно озираюсь, вижу, как открываются стеклянные двери, и нелюди с литовками входят в кафе. Никто их не останавливает, и они направляются прямиком ко мне.

Вскакиваю, хватаю рюкзак и телефон, официантка разводит в стороны руки, перегораживая мне дорогу. Забираюсь ногами на диванчик, с него на стол, перепрыгиваю на другой. Навстречу мне из-за кадки с пальмой выбегают ещё двое в черных одеждах, их капюшоны спадают, и я узнаю Даню и Макса. Ничего не понимаю, но знаю одно – они теперь заодно со всеми из Небыдовки. Но почему? Думать об этом некогда и я просто бегу в другую сторону.

– Ну зачем ты от нас убегаешь? – слышу громкий бас.

Оборачиваюсь, тот мужчина, что сидел спиной ко мне, выходит из тени и я узнаю его – это Корней Иваныч. И мое сердце словно сковывает лед.

Спрыгиваю на пол, уворачиваюсь от официантки и бегу к выходу. Кто-то всё же цепляется за мою ветровку, дергаюсь, отбиваюсь, бью рюкзаком по рукам, схватившим меня. Поскальзываюсь и падаю на пол, они наваливаются всем скопом, держат меня.

– Нельзя так делать, нельзя порядок нарушать! – слышу над собой голос Корнея Иваныча.

Дергаюсь и в следующий миг на меня накидывают черный платок.