Текст книги "Жители ноосферы"

– Лети, голубь!.. Карман пуст – не садись играть, даже по маленькой!

Пашка треснулся лбом о бак с кипятком и слегка обварил шевелюру. На него тут же с удовольствием и знанием дела заорала проводница. Пашка же откусывал ломти затхлого воздуха, давился ими и не мог даже стонать по поводу максимально болезненной для мужчины травмы…

Пришел в себя Пашка только на перроне Ярославского вокзала. Но так и не соотнес пощечину, брошенную Нине, с ударом, вернувшимся от профессиональных шулеров.

Сработал закон компенсации, самый жестокий и неотвратимый из всех законов природы – и Пашка сам не заметил, как, меняя женщин ради – думалось ему – противодействия старости и смерти, попал в зависимость от их лукавого и сладкоречивого племени. Пашка подсел, будто на героин, на фигуры с мягкими формами, на безволосые личики, на сладкие губы и приятственные речи. Не он успел осознать необходимость каждый месяц обретать новую подругу – ему на это указали. Друзья гоготали, мама вздыхала… Пашка рванулся, ан поздно! – он уже был в тисках инстинкта, да не продолжения рода, а банального поиска все новых удовольствий.

А что параллельно с профессиональной ловлей на живца дочерей Евы житель ноосферы, временно командированный на землю, все больше втягивался в объятия зеленого змия, – так ведь и сей порок поэтам простителен и даже предписан…

Однажды некие светлые головы, из которых поэзия не вытравила объективного осознания мира, затеяли бизнес-проект – создали кафе-клубы, взяв для образца знаменитую «Бродячую собаку». В этих заведениях для эстетов вместе с люля-кебабами подавали отлично разделанных и поданных под пикантным соусом поэтов, бардов, рок-авторов – с гарниром из художников, театралов, киношников, густо присоленных и приперченных журналистами продвинутых газет и журналов. Там предполагалась постоянно действующая концертная программа. И нужен оказался постоянно действующий (живущий на работе) конферансье. Занятые эстеты с прохладцей отнеслись к перспективе с головой ухнуть в сомнительное на первых порах начинание. Кто соглашался быть ведущим, тот не устраивал организаторов или спонсоров – обычное дело. Так выбор пал на Пашку. Зная его неуправляемый нрав, предлагали работу опасливо… но Пашка с энтузиазмом согласился. Более того – взялся, попробовал и получилось!

«Весь вечер с вами ведущий, поэт Павел Грибов!»

Авторский проект «Пикировки» Павла Грибова состоял в парных вечерах маститых литературных львов и подающих надежды гениев. Павел сам пошел искать гениев по столице и не смог миновать литературный институт.

…Глаза у Милены были черными и приманчивыми – к таким намертво прикипают мужчины. Пашка, забредший полюбопытствовать, каких подлетков ставит на крыло его пожилой мастер, и затаившийся на последней скамье, еще не знал, как зовут девушку, сидящую в уголке аудитории. Но охотничий инстинкт повел его нос в сторону источника дразнящего запаха – молоденькой и хорошенькой добычи. Пашка расположился за партой так, чтобы получше рассмотреть девушку, и заключил: то, что надо! – потер ладони и перешел в наступление.

Наступление затянулось. Девушке очень понравилось быть королевой вечера, который он («Ой! Сам Павел Грибов? Это вы, да?») учредил в «Перадоре» в ее честь.

Сразу же после вечера Пашка отметил, что здорово влип – ибо не затащил девушку в койку, а начал планировать новые глупости. Узнав о бенефисе знаменитой поэтессы, живой легенды шестидесятых, в ЦДЛ, Грибов через карман вывернулся, чтобы упросить звезду пригласить молодежь с поздравлениями, и та милостиво позволила – а возглавила ассамблею «Слово преемникам!» Милена. За «преемников» разгневанная львица в буфете ЦДЛ треснула Пашку зонтиком и сообщила много нелестного, но Пашка, прыгая мячиком, увертывался от ударов, хохотал и не отбрехивался – потому, что на него глазела Милена. Ее прельстила публикация в «Знамени» и пятиминутка в «Книжной полке» на «Радио России». Не то чтобы она не понимала, чего ради для нее так старается «сам Павел Грибов», но когда влюбленный клал ей на плечо руку и придвигался губами, девушка делала жалко-испуганное лицо и стремилась освободиться… Больше месяца стремилась, но наконец-то…

Пашка старался не думать, что стена девичьего смущения пала в награду за размещенные в сборнике «Девять отражений» стихи Милены.

И в эту голубиную идиллию томным сентябрьским вечером вторгся дротик, пущенный умелой дланью Провидения. Это я.

Милена или Инна? Глупый вопрос! Конечно, обе!

Два месяца смятения чувств, беготни от одной к другой, то лед, то пламень в постели, «Пашка, читал – в “Сей-Час-Же” про Савинского написали – интересно, кто?..», шорох полосы А3, полприпадка от бешенства, газета летит в красивое недоуменное лицо, подстилка чертова, Инка, Инночка, Иннуха, сволочь, что ж ты натворила?!

– Ничего особенного не натворила, – сказала я ему. – Очень хотела тебя простить, Пашка, но поначалу не могла. Теперь же ты меня прости…

Не смогла удержаться – прочитала ему великое женское:

 
За все, за все меня прости,
Мой милый, что тебе я сделала!
 

Ладонь обмякла, разжалась, и чахлые астры освобожденно упали на землю, прошуршав о чем-то своем с кучами совсем уже выжатой после нашего «спиритического сеанса», окончательно погасшей, разлагающейся на глазах палой листвы.

Глава 8

Я ничего не говорю о своей работе. О своей профессии, тяжелой, проклятой, подлой, нежно любимой, единственной и незаменимой журналистике. Что трепаться? Работала тяжело и упорно, как ниггер. Особо похож на плантацию сахарного тростника был еженедельник «Сей-Час-Же», куда я переметнулась после публикации о Савинском, стоившей мне любовника, а Грибову, вероятно, жизни. Каждый день мы пикировались с замредактора Галиной Венедиктовной. Она с первого дня меня обожала неподдельной крупнокалиберной женской ненавистью. Мелкие подставы по службе, придирки к текстам и включенный по мою душу секундомер на проходной были ежедневным оружием Г. В. А коли выпадал шанс ударить побольнее, самый низкий, она им сладострастно пользовалась. Компромат собирался для увольнения, ежу ясно. Я не расслаблялась – снова искала пути отхода.

Мой рассказ отнюдь не о газетчиках, а об атлантах – жителях ноосферы…

Как-то Г. В. догрызла меня буквально до костей. Сидя за компом, я аж раскачивалась от замаскированной боли. «Дятлов» в редакции было предостаточно, и все они кормились из надушенных ручек Г. В., руководившей редакцией, пока главный развлекался то в Куршавеле, то на Гавайях, то бишь одиннадцать месяцев в году – грех было показать им, как меня зацепили! И пролистала я порталы трудоустройства… И прочие информационные сайты… И снизошло на меня сатори – не иначе, Грибов расщедрился на посмертный подарок! Просто вспомнилось, что год или более он кормился с собственного творческого проекта «Ангаже». Был «Ангаже», может, и не доходен, но престижен…

Тут же, поминутно озираясь, я настучала на компе концепцию литературного субпортала крупного информационно-публицистического сайта, посвященного забытым или малоизвестным современным поэтам. И даже родила несколько идей коммерческой подпитки этого сайта, не столь наивных, как меценатство. Рассудив, что могу это делать единолично за стабильную зарплату, а в свободное время подрабатывать рекламными статьями, на коих уже точно собаку съела. Успела скинуть текст сама себе в почту за три секунды до появления Г. В. со словами: «Наша Инночка, точно перезрелая тургеневская девушка, опять мечтает не пойми о чем… Инночка, чтоб твои мечты стали явью, вечером идешь на мужской стриптиз. Большое фото и три, максимум пять строчек текста. Безо всяких твоих умозаключений – голая фактура! Вход в клуб полторы тысячи, думаю, тебе на это денег хватит…» Я сердечно поблагодарила заботливую начальницу.

Через несколько дней я стояла перед шефом-координатором портала «Ля-русс.ру» – молодящимся, в богемном облачении, с пирсингом на брови: «Слушаю тебя, солнышко! На “ты” не в претензии? С такой пилоткой отчества излишни, без базара!» – и говорила ему, от волнения жестикулируя:

– Ты знаешь, если вдуматься, литераторы – очень несчастные люди. Они ничего не стоят без нас, журналистов. То есть сами по себе, конечно, стоят, некоторые, но мы формируем общественное мнение. Пресса на сегодняшний день его сформировала единицам. И не факт, что всегда справедливое. И не факт, что мы протрубили, кому нужно… Кто более заслуживал… СМИ словно прожектор направили в открытое море и осветили верхушку айсберга. Какая глыба там, под водой, никто не знает… Нам же в плюс пойдет, если мы эту ошибку исправим, этот неверный подход – по верхам – переломим…

– Ты чего хочешь, Инна? – переспрашивал меня шеф, озабоченно потирая лоб под яркой банданой.

– Мы все хотим, чтобы от нас на земле осталось нечто большее, чем тире между двумя датами, не так ли? Я и хочу помочь им оставить след длиннее этого…

– Да ну? Благотворительный фонд открыть? Дом для престарелых писателей?..

– Да что ты! Не потяну! Страничку на вашем портале открыть хочу… Или самостоятельный портал… Посвященный незаслуженно забытым и малоизвестным литераторам.

Координатор возражал мне со знанием дела: «раз никто их не знает, то и ты не сможешь», «а они заслуживают внесения в анналы, или только в аналы?», «ты будешь для этой отстойной публики стараться?», и наконец – «кто за них забашляет?». Тут я ему и предложила свой бизнес-план. Он похлопал себя по лбу:

– А тебе-то что от этого?

– Работа нужна! – честно сказала я.

– Почему тебе в «Сей-Час-Же» не работается? – первый для любого собеседования вопрос заронил в меня веру в лучшее.

– Большего хочу! – психологически грамотно ответила я. – Самореализации.

– Хочешь создать свое дело? – подсек он.

– А почему нет? Во всяком случае, хочу набраться опыта собственного менеджмента! Пока – под крылом такой мощной, отлично функционирующей команды, а в перспективе, возможно…

Грубая лесть подействовала. И мой ласковый прищур. И намек: «Представляешь, как будет здорово, если ты прославишься еще и меценатством?».

– Даешь… кокетка! Ну, раз ты прибегаешь к таким межличностным приемам… то валяй! Посмотрю, что у тебя получится… Кстати, что вечером делаешь?..

Чего вечером ни сделаешь ради удачного трудоустройства!.. В пассиве у меня были трагический финал любовной истории, чистый паспорт и свободное сердце, а в активе – Ленка, неуклонно переходящая в старший детсадовский возраст, и острая нужда хотя бы в малом московском окладе вместо большого березанского. Приятный вечер завершился тем, что меня взяли в штат «Ля-русса» как модератора культурной страницы, вмещающей проект «Берег реки забвения» (сама придумала!).

Но скептическое пророчество босса вышло правдой! Когда я принялась готовить открытие проекта «Берег реки забвения», оспаривать с пеной у рта выспреннее название, сломив имманентную гордыню, искать спонсоров и помощников-единомышленников из числа потенциальных героев сайта и отказываться от их медвежьих услуг, ибо каждый несостоявшийся в первую очередь предлагал сделать достоянием общественности собственные залежи, шокироваться виду резервуаров никем не востребованной интеллектуальной собственности, – мне полторы тысячи раз приходила мысль послать этих непризнанных гениев подальше! И предоставить им самим заботиться о теплом месте в ноосфере.

Четыреста пятьдесят два московских соискателя халявы (размещения на портале себя и своих друзей) были удалены с поля боя тут же. Я поняла, что от писателей самоотверженной работы с текстами, кроме личных, не дождешься, и все взвалила на свои плечи. Тут и стала загибаться. По «аське» и по «мылу» связывалась с писательскими союзами, творческими клубами, литературными объединениями, библиотеками, музеями всех областей и просила представить мне списки фамилий «выбывших из игры» литераторов. Поскольку на местах рассуждали так же, как и в Москве, я безумное количество времени только объясняла, что меня интересуют люди, обойденные жизненным успехом. Пришлось выработать универсальную формулу:

– Вы получили хоть какую-то известность, а я стараюсь для тех, у кого ни строки опубликованной нет!

Посему людей, засветившихся в литературных изданиях, выпустивших книги и читавших лекции, отбривала. Культурная работа за несколько месяцев принесла мне столько недоброжелателей, сколько не порождала вся моя журналистская судьба.

Я немного рассчитывала на приветы из ноосферы – но дудки! Ее жители предоставили мне спокойно разбираться с формальностями, а сами залегли на облака в ожидании лавровых венков. Знак свыше явился мне совсем иначе.

Ценой неимоверных усилий накопилось работ на первый жиденький хостинг. Ваять сайт я засадила молоденького веб-дизайнера из «Ля-рюсс.ру». И подошла вплотную к процессу, слабовольно откладываемому «на потом» – добыть публикабельную информацию о бывшем любовнике Пашке Грибове. Результат превзошел мои ожидания. Точнее, отсутствие результата.

Верный мой ухажер Васенька Сохатый при телефонном разговоре «Выведи меня на людей, кто хранит Пашкин архив – хочу поставить его на свой портал» – как-то странно забулькал и открестился от чести быть моим посредником. Еще не сильно удивленная, я разыскала бывшего владельца «Перадора», который казался мне более деловым человеком, но и тот довольно невежливо отказал мне в помощи, сославшись на занятость. Тут я уже поразилась всерьез и надавила: не хочешь помочь, так объясни почему! – он не объяснил, и мы поругались. Я осталась в недоумении.

На следующий день мне в редакцию позвонила некая странная старушка – ее голос дребезжал, точно стакан на купейном столике. Потребовала к телефону составителя сайта «Берег реки забвения». Я решила не заморачиваться на деталях:

– Слушаю вас!

– Слушайте! Представьтесь! Я должна знать, кто ищет стихи этого талантливого засранца Пашки Грибова!

Я поняла, с кем имею честь – с той девицей в огромных очках, что так забавно и трогательно материла Пашку после вечера памяти Савинского. Ее имя выветрилось у меня из башки сразу после мимолетного представления. Она, видимо, крепко любила Грибова, посвящала ему жеманные платонические стихи под Северянина и Надсона.

Я представилась. И получила в ответ:

– Так это ты, сучка драная?! Ты, подстилка трипперная?! Шалашовка подзаборная?! И я с тобой, тварью, еще разговариваю?! И ты еще смеешь со мной разговаривать?!

– Эй, полегче на поворотах! – обиделась я.

– Из-за вас, двух дряней, у всей русской литературы проблема! Он свалил в Новгород Великий в зените своей славы, козел! Съе…лся за этой сучкой Миленой, никогда ее терпеть не могла! И у кого теперь спросить, что наш любимый сукин сын Пашка навалял в своем изгнании, мудило, а? У Милены? Или у тебя, гадюка? Одна его увезла в свой долбанный Мухосранск, ей туда и дорога, но Пашку она погубила! Половина его стихов пропала, ети ее налево! Другая хочет на его светлом имени делать себе свой сраный промоушн – знаю я вас, журналюг, на чужом горбу да вечно в рай…

– Аккуратнее, я тебе не Милена!..

– А ты, рожа козлиная, давалка дешевая, журналистская шлюха, чем лучше Милены?! Ты, мерзавка, и думать не моги, что я тебе передам Пашкины стихи! Пусть их лучше вместе со мной похоронят, чем ты их вывесишь на свой говенный сайт!..

Она не могла прокричаться еще минут десять. Я вспомнила, что поэты шептались по ее поводу – системное психическое заболевание, недаром на один ее визит в «Перадор» приходилось полтора месяца отсутствия. Поразительно, как узнала, что Павел Грибов со мной спал!.. Все же плохо он маскировался… Выждав, пока хватило терпения, я повесила трубку – пусть одуванчик из Божьего сада спит спокойно! Лишний повод убедиться, что поэзия до добра не доводит! Но щеки у меня горели от незаслуженной обиды, как от пощечин. Ну ладно, отказ поделиться стихами Грибова у его фанатки был явно связан с моей персоной. А у остальных? Бойкот одной из вершин любовного треугольника, погубившего Пашку? Или мелочная поэтическая зависть – «почему он, не я»?

Едва успела успокоиться из-за Пашки, бесславно закончившего свою гордую жизнь и не допускаемого верными друзьями в интернет-бессмертие, и тут меня рассердили просто небывало. Позвонил один кадр, представился сложным именем, намекавшим на присутствие Батыевых темников в ряду предков, и сообщил, что у него «в ходе литературной деятельности» сложились полные подборки стихов лучших поэтов городов Рязани, Касимова и Мурома. Какие красивые былинные названия у этих городков! – умилилась я в начале разговора. И какие там люди сердечные живут! Темник был готов лично привезти архивы порталу «Берег реки забвения», что для него не составляет труда. Я никак не могла взять в толк, зачем ехать за двести километров, когда существует электронная почта. Спросила. Услышала, что ему хотелось бы получить гарантии защиты его собственных интересов. Подписать договор о вознаграждении владельцу исключительных авторских прав десятка рязанских и касимовских авторов. Он соглашался их уступить за умеренную плату. Я ткнула его носом в условия публикации на портале «Берег реки забвения» – работы писателей размещаются на портале без-воз-мезд-но. Для всех сторон. Он сказал, что мы современные люди и это несерьезно. Я сказала: лишний раз убеждаюсь, что искусство создается грязными руками. Засуньте ваш коммерческий проект себе… в стол. Ступайте в ларек водкой торговать – доходнее выйдет, чем стихами! Плюхнув трубку радиотелефона в гнездо, задышала учащенно и слепо стала обшаривать себя и стол в поисках сигареты.

– Ну, я ж говорил, что ты паришься зря, – произнесли сзади. Я нарочито долго закуривала, зная – стоит обернуться, и босс по глазам поймет, что подловил меня.

Но он понял это и со спины.

– На самом деле ты не должна зависеть ни от придурков, ни от сволочей. Они тебя растащат по нитке… А ты мне еще нужна…

– Спасибо за милый меркантилизм, дорогой.

– Нет, серьезно, мне тебя жалко. Забей. Я пришел к тебе с приветом… сказать, что предлагаю тебе должность культурного обозревателя портала «Ля-русс.ру».

– Только не культурного! – всколыхнулась я.

Тут до меня дошло. Он смотрел с улыбкой фокусника, доставшего из шляпы вместо мишурного букета банковский чек на миллион долларов. На предъявителя.

– Политика? Общество? Право? Экономика? Красный, желтый, голубой – выбирай себе любой! Видишь, как я тебя ценю?..

– Вся редакция уже видит…

– Я человек, измученный законными браками. Трижды разведен и ни перед кем не отчитываюсь. Так какую рубрику ты хочешь? Соглашайся, пока я добрый!.. А «Берег Леты» прикроем нахер, пока он еще не начал функционировать! Потом с ним разделаться будет сложнее. Замутят кампанию – мол, «Ля-русс.ру» бабки зажал… И про тебя начнут трындеть – середнячка Степнова взялась за гуж и поняла, что не ингуш… Такое большое и благородное дело нельзя доверить насквозь продажным СМИ… Соображай, пилотка, быстрее, и пойдем уже делом займемся…

Можете меня осуждать. Но я облегченно заявила:

– Закрывай! Аффтары, выпейте йаду! Буду заниматься «Обществом»!..

В тексте использованы опубликованные стихи

Игоря Загоруйко (Рязань), Владимира Воронова (Рязань), Александра Брятова (сеть), Леонида Шевченко (Волгоград), трагически погибшего в 2002 году.

Часть 3
КРУГОВОРОТ

Я стою у телефона с трубкой в руке, во рту у меня кляп, на шее – петля. Они гарантируют абоненту мое молчание.

Господи, неужели абонент – это ты, кого я знала, кажется, лучше себя самой, лучше собственной родинки на запястье, манеры жмурить правый глаз, прикуривая, лучше собственной любви к гостиничным номерам и полуфабрикатам в пластиковых корытцах?! Неужели такое говоришь мне ты, любящий, как и я, полуфабрикаты и гостиницы и обожавший мою родинку на запястье и сощуренный за облаком дыма правый глаз?!

Наверное, это ты, я узнаю твою речь, но я пока еще не могу узнать тебя.

Да, я тебя представляю, но не вижу – чувствуешь разницу?! Вчера я убеждена была бы – чувствуешь, а сегодня… Я представляю почту-телеграф-телефон на улице Щорса в твоем родном Зосимове. Там есть целая одна почта с телефонными кабинами, и автоматы с эбонитовыми трубками, как ни странно, работают, и ты сейчас стоишь в одном из складных гробиков, плотно закрыв дверь, придерживаешь трубку между кепкой и ухом и разговариваешь со мной за триста километров. Но я не вижу тебя, не вижу тебя нынешнего! – вижу совсем другое! Вижу, Ванга хренова, двадцать восемь лет нашей с тобой жизни бок о бок в этом, наверное, лучшем из миров. В этом лучшем из миров на тридцать семь лет обычно выпадают неожиданные переживания и озарения…

– Инночка! Постарайся, пожалуйста, меня понять, как это всегда у тебя получалось!..

Да, черт возьми, я тебя всегда понимала!

Например, когда упитанный и серьезный пацан задом пролез через ему одному ведомую дырку в школьном заборе под густые кусты боярышника, повернулся, делово отряхиваясь – и наткнулся на испуганный взгляд круглых серо-голубых глаз. Шмакодявка из начальной школы сидела на поваленном дереве и глупо зырила на большого мальчишку. Но, шмакодявка шмакодявкой, а сообразила, что парню неприятно рассекречиваться со своим тайным лазом, и что зритель с октябрятской звездочкой тут совсем некстати. Мне словно кто нашептал, что такая классная дырка помогала пацану «колоть» нелюбимые русский и английский… страшные такие предметы для больших парней! А если здесь толчется мелкота, его тайна под угрозой. И все это я поняла, но не знала, как тебе сказать, что не сдам.

– Ты чего здесь торчишь? – как можно суровее спросил он.

– Н-нравится, – выдавила мелочь.

– Чего нравится? – ты очень хотел понять, знает ли она про тайный лаз, но не напрямую, чтобы не засветить совсем свою любимую дорогу, а косвенно. А? Кто бы еще в девять лет тебя так просек, Илья Борисович?

– Когда никого нет, нравится… – думал, я проболтаюсь? Фиг тебе!

– Ну и дура! – с высоты одиннадцати лет объявил тогда пацан. Аж расслабился, я помню. – Не страшно?

– Не-а…

– Совсем дура! Ты из этой школы? – только вот зря ты меня – дурой-то…

– Да. Из второго «А».

Из дальнейшей беседы с наводящими вопросами (ты, наивный, как все мужики, считал их хитрыми!) выяснилось, что про дырку в заборе мелочь не знает, а здесь сидит, потому что поругалась с одноклассниками. В этом пункте ты солидно хмыкнул – надо же, и у сопливых конфликты, прямо как у больших! Да, я смылась с переменки, обошла школьный двор и выискала закоулок, где было тихо, влажно и даже пахло грибами (стояла середина октября). И кайфовала там до самого твоего появления. Одиночество среди людей – правда, сладко, Илья?

Ты грозно потребовал, чтобы я тебя не заложила – не додумался, герой, что я за тебя горой уже тогда встала! Щелкнул мелочь по лбу (да, не всегда ты был галантным!) и гордо удалился. До начала урока было еще минут двадцать, но не тратить же это время на разговоры с девчонкой, да еще настолько младше! – и даже этот твой мужской инстинкт я просекла. В твоих слишком серьезных для четвертого класса глазах я увидела нотку подозрительной схожести с собою… Но вот эту нотку я тогда точно выразить словами не могла.

И когда, лет двадцать спустя, подхихикивая, ты мне рассказывал, как узнавал странную мелочь, сталкиваясь в школьных коридорах, мне захотелось плакать. Имени шмакодявки не знал, но запомнил почему-то распяленные сизые глазищи, и порой, рассекая ледоколом стайку цыплят из начальных классов, обращал внимание – о, а вон дура, которой нравится, когда никого нет! Она чаще всего стояла у окна в одиночку или жалась к стенке, глядела своими светлыми пятаками исподлобья, бычась, с одноклассниками не бегала наперегонки, не играла – ну, дура и есть…

Да, Илья, я понимала, почему ты обращал на меня внимание, несмотря на мой октябрятский пентакль и уродский передник.

– Инна, что ты молчишь? Как в школе, когда урока не знаешь!..

Смотри-ка, и ты про школу вспомнил? Значит, и ты видишь сейчас то же, что и я? Но почему же тебе является чудачка в перекрученном пионерском галстуке, а не женщина, которая наблюдает в зеркале молниеносно прорезающиеся морщины? Помимо воли моей между бровями нарождается вертикальная складка, и около губ тоже, а это совсем скверно, Илюша, поскольку мне тридцать семь, и никакой лифтинг не ликвидирует последствий личной драмы…

Года через три после встречи в кустах (как звучит, а?!), на конкурсе защиты профессий, Илья узнал наконец, как зовут эту чудную. Эту часть я знаю с твоих слов. Память у тебя не хуже моей, и живописать ты умеешь…

Программу выступлений построили в шахматном порядке – старший класс, младший, средний, и семиклассник Шитов со товарищи должен был пережидать, пока всякая шелупонь пропищит комариными голосочками дурацкие стишки или чмошные песенки. Одной из таких писклявых, вызванных на сцену, и оказалась Инна Степнова. То есть меня объявили по имени. Наш пятый класс защищал профессию строителя. Классная руководительница пятого «А», слащавая литераторша, закатывая глаза, объявила, что Инна Степнова выучила стихи про благородную профессию строителя и хочет их рассказать всем-всем.

Инна Степнова, гадкий утенок в сползающих колготках и нелепо сидящем фартуке, с растопыренными от старания глазами, встала по стойке смирно – фу, какой мерзкий портрет у тебя получился, с ума сойти! – и завела:

 
Каменщик, каменщик в фартуке белом,
Что ты там строишь? Кому?
Эй, не мешай нам, мы заняты делом —
Строим мы, строим тюрьму…
 

Стихи тебе не понравились. Тебе и сама Степнова не понравилась – сразу видно, что она пыльным мешком пристукнутая, заявил себе семиклассник Шитов.

После конкурса, где, кстати, победил класс Ильи, он услышал в коридоре – завуч налетала на литераторшу, расцвеченную пунцовыми пятнами:

– Что за стихи читала ваша ученица? Их нет в школьной программе!

– Это Брюсов… – лепетала училка.

– Брюсов? Буржуазный поэт? Его нет ни в программе, ни в списке авторов для внеклассного изучения. Такой выбор стихотворения – грубейшая идеологическая ошибка! Ваша!

– У них такая семья…

– Что – антисоветские настроения? И вы только сейчас об этом говорите?

– Нет, нет, что вы… Просто… Читают много…

– Вы должны отслеживать, что читают ваши ученики! Не случайно литературу ведете! Мы поговорим с директором о вашем классном руководстве! Оказывается, вам еще рано доверять класс!..

Я-то не знала, все гадала, с какого перепугу отняли классное руководство у томной восторженной дамочки, посадили на ее место математичку, несгибаемую, как перпендикуляр…

Годом позже – помнишь, Илья? – ты снова наткнулся у заветного лаза на дуру Степнову. Она там носом хлюпала. Но сейчас у тебя мысли были уже другие, пубертатные, и к младшей школьнице ты обратился очень грубо, с вопросом, не хочет ли она кое-чего, раз сидит в кустах. Я от тебя такой прямоты не ожидала. Я к ней, прямо скажем, готова не была. Видал, как глазищи-то вылупила в недоумении? И покраснела. И попыталась торопливо оправдаться: мол, у меня двойка по алгебре, и я на математичку очень обиделась. Тогда, конечно, я не знала, что значит желать мужчину, и не представляла, что придет срок – и меня будет бешено тянуть к тебе… Тянет и сейчас, но ты уже не в постель зовешь, а понимания просишь… Ну в точности, как в тот раз, когда предупредил: «Мне бы твои проблемы. Скажешь кому, что я здесь хожу – стукну один раз, последним будет!».

Да, Илюша, тебе бы сейчас – мои проблемы… Сердце сжалось, грызет его что-то… невроз от слов твоих? Или реакция на постоянное курево?

А как, черт тебя побери, было не курить, когда в уютной темноте, при потушенной лампе, ты мне нашептывал целую сагу «Житие Ильи Шитова». Ты так хотел исповедоваться, что вдавался во все подробности, запамятовав, что соплюха из-под забора Степнова тебя понимает с полуслова… с полувздоха… с единого прикосновения твоих пальцев к моей щеке… В касании скрывался намек на извинение: прости, но я должен выложиться!..

Я молчала о том, скольким еще количеством мужиков (не обязательно моих любовников) двигало аналогичное желание.

Ты в своей исповеди и детство не опустил. Но его я опускаю, ибо не было в твоем поселковом детстве ничего такого, что повлияло бы на время, когда Илья Шитов и Инна Степнова лежали в одной постели, сросшись телами и обменявшись душами. Разве что метания твоих родителей в Березань – с тобой, будущим первоклассником – и матери обратно в Зосимов (после развода), откуда ты сейчас мне и звонишь, а потом пойдешь в ваше родовое гнездо – бревенчатое, в три комнаты, с роскошным яблонево-грушевым садом и крохотным огородом-палисадником, где твоя мама с маниакальным упорством разводит цветы. Классные цветы, я была довольна, когда тебе припадала блажь привезти мне букет – два часа в электричке до Березани и три часа до Москвы в автобусе… Стоп, вот это сейчас никак не в тему!.. Потому что я стою у телефона, вцепившись в трубку, во рту у меня кляп, а на шее петля, и они гарантируют тебе мое молчание.

Ты, Илья Шитов, к выпускному неожиданно для самого себя вымахал под потолок родительской «хрущевки», а комплекция у тебя так и осталась укрупненной. Немного повзрослев, ты должен был бы называться корпулентным мужчиной. С позиций своего роста ты свысока смотрел на путавшихся под ногами девиц. И серо-голубой взгляд Инны Степновой застопоривался теперь на уровне нижней пуговицы твоей рубашки, и наступил момент – лет на пять: с глаз долой – из сердца вон.

Дальше в твоей биографии нарисовались истфак местного педа, разлюли-малинник в окружении лучших красавиц Березани, студенческая дискотека, на которой двухметровый чувак, выполненный в гамме Алена Делона (темные волосы и голубые глаза), пользовался бешеной популярностью у девиц. И снисходительно выбранная для проводов одна из… Ты не заметил момента, в который вы поменялись ролями, и уж не ты позволял добиваться своего ухаживания, а девушка разрешала себя обожать. Она, видно, была цепкой и настойчивой, коли на раз-два произошел брак. И в этом пункте ты всегда задерживал дыхание и сильнее пальпировал мое лицо, словно бы опасаясь нащупать в темноте черты бывшей жены… Затем рождение дочки. Дочку ты любил. Ты ее до сих пор любишь. Ты и дочь мою Ленку любил, впрочем, а мне хватало ума не ревновать и не крысятничать куски твоей теплоты в пользу моего ребенка. И все же, Илья, все же… Ты ведь догадывался, хоть и не озвучивал своего горестного открытия – оттого и дышал так стесненно, и путался пальцами в моих волосах, рассказывая! – что ребенок был больше нужен тебе, а не ей. Ты обожал маленького человечка. А твоя молодая супруга твердо знала, как положено жить симпатичной неглупой женщине. Муж, квартира, ребенок, приличная, чистая работа, не слишком высокая зарплата – об уровне жизни должен заботиться сателлит! Признайся, ты страдал от того, что тебе отвели роль сателлита?.. Можешь не признаваться. И так понятно.