Текст книги "Избранное. Проза. Стихи."

Избранное
Проза. Стихи.
Елена Львовна Соколова

© Елена Львовна Соколова, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дороги через океан
Роман

Мариетта вышла на крыльцо. Дождь только что закончился, оставив после себя тяжёлое, влажное дыхание тропиков. Даже птицы сонно молчали, – им было лень начинать полуденные песни.

Размяв длинными тёмными пальцами такую же длинную и коричневую сигару, она закурила. Глубоко и жадно втягивая душистый дым, зашла опять в дом, чтобы сварить кофе.

Он получился, как всегда, густым и очень крепким. Мариетта любила такой. «Как поцелуй горячего любовника», – шутили они с подружками.

А вот Энрике вёл себя в последние дни странно: обходил её дом стороной, при встрече, отводя глаза, жаловался на занятость, дескать, хозяин донельзя загрузил его работой – он страшно устаёт на разделке рыбы и, придя домой, падает без рук – без ног. Короче, не до любви. А ей, Мариетте, подавай по нескольку раз в день! Где взять сил?!

Но изучив его хорошо за несколько лет, она чувствовала ложь: наверняка, кого-то себе завёл на стороне…

Сегодня Анна, соседка-парикмахерша, ждёт её на маникюр.

Мариетта небрежно провела огромным пером какой-то птицы по грубо отёсанному обеденному столу, сметая крошки пирога.

– Ничего, ещё посмотрим…

Чёрно-голубые, быстрые (не смотря на свою тяжесть) грозовые облака стремительно надвигались откуда-то с севера на побережье острова. Океан угрожающе закипал белыми барашками. На пляжах выставлены таблицы: осторожно! Прибрежные воды кишат акулами и ядовитыми медузами, пригнанными штормом из далёких глубин.

– Жаль, сегодня не искупаюсь, – Мариетта, увязая по лодыжки в песке, шла навстречу ветру. Чуть подавшись корпусом вперёд для равновесия, жадно впитывала красивыми и крупными, как у породистой кобылы, ноздрями терпкий, ни с чем несравнимый аромат бушующего океана. Пьяная от духа свежей воды и морских водорослей трезвела от россыпей солёных брызг в лицо. Она любила непогоду, она и сама была буйной и непокорной.

– И это со мной, со мной, затеял он играть…

Перед маникюром Анна предложила Мариетте кофе с сигарами и рюмочку светлого рому. Пусть недорогого, зато крепкого.

Потом раскинула карты.

– Конечно, он тебе изменяет… Да нет никаких сомнений: вот она, дама, смотри. Ишь, стерва, притулилась к нему. Хочет отбить.

Мариетта с ненавистью, от которой вдруг вскипала её и без того горячая мулатская кровь, вперилась в карту, словно на ней и вправду была изображена соперница.

– А-а-а-а, тварь…, – она нецензурно выругалась, – ей никогда не заполучить Энрике!

И Мариетта и Анна с детства исповедовали религиозный культ, возникший на острове в незапамятные времена. Он получился из гремучей смеси африканских языческих верований, привезённых сюда рабами ещё в позднее средневековье, и христианской религии, навязанной колонизаторами. Католические традиции и культ африканских народов породили религию острова.

Среди местных их религия имела огромное значение. В католические церкви люди здесь ходили редко, зато свой культ оправляли повсеместно. На любом балконе – бельё для таинственных церемоний, магические цветы в горшках. Из дворов и квартир то и дело доносится глухой звук ритуальных барабанов – аккомпанемент религиозным пениям.

Потомки древних народов – современные жители острова – поклонялись многочисленным богам, за связь с которыми отвечали различные колдуны, знахари, прорицатели и простые смертные, одержимые тем или иным духом – проводники. Им может стать любой, – нужно только впасть в транс на церемонии жертвоприношения, или увидеть вещий сон.

Бывало, жрец выбирал человека из толпы, доводил его до транса, и тот в бессознательном состоянии выкрикивал вдруг предсказание или рычал чужим злобным голосом. При этом он мог откусить жертвенному животному – петуху или черепахе – голову.

– Помочь смогу, да не натворим ли беды? – засомневалась Анна.

– Делай, – Мариетта беспрекословно выставила вперёд свой мощный подбородок.

В священном углу комнаты, как у всех жителей острова, у Анны находился алтарь. Там она общалась с предками, которые всегда помогали ей безошибочным советом.

В когорту предков попасть совсем не просто. Для этого при жизни нужно вести себя праведником, соблюдать традиции, достойно воспитывать детей. А если вдруг умрёшь молодым, значит, вмешались злые силы, – плох ты был! И тебя уже не зачислят в предки. И даже родственникам будет разрешено не приезжать на твои похороны. И наоборот, главу семейства, дожившего до преклонных лет, не похоронят, пока не соберется вся родня. Копать могилу разрешено будет только жрецу – последователю того бога, которому при жизни поклонялся покойный. В могиле устанавливалась особая кровать для тела. А после ритуального обряда всех пригласят на пиршество и танцы. Как говориться: мёртвых в землю, живых за стол.

– Духи моих благословенных родителей, моих прародителей, всех родственников по крови, достопочтимых и прекрасных, строгих и великих, прошу снизойти ко мне, грешной… Услышьте меня, помогите советом, – Анна в трансе закатила глаза, обнажив голубоватые белки. Казалось, тело больше ей не принадлежало, оно расслаблено покачивалось в ритме слышимой только ею музыки.

Прошло минут семь-десять. Вдруг гадалка встрепенулась. Ошарашенно обвела комнату взглядом. Ещё минут пять помолчала, приходя в себя.

– Ну, не томи, – Мариетта нетерпеливо раздула ноздри, – говори, что привиделось!

– Даже страшно рассказывать, – Анна в замешательстве принялась разминать сигару, – такое увидела, не приведи господи! – И опять замолчала. Над верхней губой у прорицательницы выступил пот.

Мариетта заёрзала в плетеном кресле-качалке, выпрямила спину, приподнялась:

– Ну, говори, говори!

– В общем так. Мой покойный дедушка Хосе-Мартин пришёл ко мне и сказал, что соперницу надо убить. Да, убить. Причём, не просто убить, а чтоб она помучилась хорошенько. Ну, например, так, как мучаются утопленники… Иначе тебе Энрике никогда не вернуть, ведь она от него тяжёлая…

Наступила пауза. Подруги, выпучив глаза, смотрели друг на дружку, не зная, как расценить такое предсказание. Причём, было очевидно, что Анна недоумевает и боится не меньше Мариетты.

Цех по разделке рыбы находился прямо на берегу океана. Он представлял собой десяток простых столов и столько же грубо сколоченных лавок под большим деревянным навесом. Настилы (тоже деревянные) петляли между столами, позволяя рабочим двигаться быстро и не увязать в песке. По настилам можно было пройти также в заросли кустарника и лиан, которые начинались сразу за полосой пляжа. По нужде, например. А если попробуешь там ступить босой ногой на землю, – сразу в ступню вопьётся множество мелких, злых колючек. Потом хоть пинцетом вынимай!

Разделанную рыбу бросали в огромные тазы, внутренности – в корыта, возле которых постоянно паслись прибившиеся коты и собаки. Они совсем не враждовали между собой – всем хватало пищи. Груды соли, свежий ветер и океанская вода, в которой рыбу промывали, были превосходными антисептиками.

– Хэй, Энрике, говорят твоя от тебя забрюхатела. Ну и пузо у неё! Не иначе – там двойная икра! – Матиас, здоровенный самбо (помесь индейца и чёрной) ржал во весь рот – большой красный, с зияющей впереди среди белого чёрной дырой. Передние зубы ему выбили когда-то в драке за неуёмные шуточки. Вот и сейчас тоже он явно нарывался – не обращал внимания на угрюмость Энрике и всё цеплялся к нему с подколками.

– Еле-еле ходит бедняжка, и как это ты им всем подряд засаживаешь? Гляди, как бы твоя Маритта не сделала ей преждевременные роды. И тебе тоже!

Энрике сжал зубы. Молниеносно подскочил к самбо, схватил его за предплечье, замахнулся и чуть не вонзил ему свой огромный, весь в рыбьей крови нож в хохочущую пасть.

От неожиданности тот остолбенел на мгновенье, потом, как налим, вывернулся из руки противника (благо, тело было мокрое от пота) и уже в паре метрах от него, потирая предплечье, выкрикнул:

– Нервнобольной! Позаводил себе кучу баб, и ищет виноватого!

Очень вспыльчивые люди отходят совсем не так быстро – вопреки общеизвестной истине. Энрике со злости на маленькие кусочки расшматовал большого жирного тунца, потом с размаху засадил нож в крепкий, просоленный стол. Чертыхнулся, сплюнул и быстро пошёл берегом. Рабочие, усмехаясь, поглядывали ему вслед, не прекращая разделки.

– Проклятый самбо! И без него тошно, – в душе Энрике побаивался Мариетту, – а он ещё насмехается, подлец.

Энрике слыл любвеобильным. Как и большинство мужчин на острове, впрочем. Женщины тоже не связывали себя клятвами верности почём зря. Но – парадокс – на фоне общей свободы отношений обоюдная ревность процветала. И часто конфликты разрешались либо поножовщиной, либо другими видами мести, более изощрёнными.

Поясницу потягивало, внизу живота ныло. Люси догадывалась (хоть и была первородкой) что это были тревожные симптомы. Седьмой месяц – самый опасный, так говорит бабушка. Но Люси удалась крепкой, пышногрудой, с широкими плечами и тазом. Не очень высокой. Не то, что эта лошадь Мариетта. И что Энрике в ней нашёл? Интересно, догадывается ли она, что Энрике ей изменяет? И не просто изменяет – он любит её, Люси. В этом никто не мог сомневаться. Последнее время он только у неё и пропадает каждую ночь. Засыпая, подолгу гладит её большой, натянутый живот, целует его. Говорит, что мечтает о близнятах. Интересно, как он захочет их назвать? Ведь, наверняка, это будут мальчики. Так хочет Энрике.

Не поверив подруге, Мариетта пошла к самому знаменитому на острове колдуну. К нему обращались только в крайних случаях, если ничто другое не помогало. Он был страшным и злым. Но если уж брался за дело, то действовал безошибочно. На все сто, как говорится.

Анатоль, так звали колдуна, был белокожим. И это всех удивляло, ведь и его родители, и все его предки (насколько их помнили) были мулатами. Но, видать, сказалась какая-то давняя наследственность – и, унаследовав крупные, африканские черты лица, Анатоль поражал всех нежной, веснушчатой кожей и пронзительным, серо-голубым взглядом недобрых глаз из-под рыжих колючих бровей. Ему было под шестьдесят, но выглядел он лет на сорок. Любил молодых девушек, крепкий ром и мясо с кровью. Его он часто готовил себе на углях сам, посыпая еду какими-то острыми и пряными, одному ему известными специями.

Сегодня он был явно не в духе. Да и редко его видели смеющимся. Жил он, как и положено колдуну, на окраине. Прислуживал ему мальчик, чёрный словно уголёк, Сэм.

– Господин, я приготовил вам апельсиновый сок и зажарил бананы, как вы любите, – Сэм бесшумно появился на веранде.

– Поставь на стол и иди, – хмуро ответил Анатоль. Не вставая с кресла-качалки, он проводил взглядом Сэма, не взглянув при этом на поднесённую им еду. Смутные предчувствия мучили его всю ночь и утро, – верный знак скорой недоброй работы, которая тяжело ему давалась. После неё он долго болел головой и животом, лежал плашмя, нечего не ел и не пил. Но выбор был сделан за него, – ещё в детстве бабка приобщила маленького Анатоля к страшному ремеслу, а уходя на тот свет, приказала сделать дыру в соломенной крыше. И мальчик самолично рубил мачете тугую солому прямо над кроватью умиравшей старухи – труха сыпалась ей на бледное восковое лицо, пока та не испустила свой грешный дух. Наверное, прямо в эту дыру…

– А вот и гостья, – мрачно констатировал колдун, издалека увидев приближающуюся Мариетту. Та шла на своих длинных ногах, прямая и статная, по-особому красиво переставляя высокие бёдра. Но её грациозность не радовала колдуна, слишком уж точно знал он причину её визита, после которого ему придётся долго болеть.

Подойдя к жилищу Анатоля, Мариетта, слегка оробев (что было ей не свойственно), в нерешительности остановилась перед калиткой возле большого, почти с неё ростом мясистого кактуса, вглядываясь вглубь двора.

– Заходи. Раз пришла. – Вздохнув и устало поднявшись с кресла, Анатоль взмахом руки пригласил гостью в дом.

Муки любви… Как много он о них знал. Совсем молодым пареньком служил он когда-то на флоте. Их судно долго стояло тогда в одном испанском порту. Там он влюбился в хозяйку кофейни. Средних лет, по-европейски спокойная, немногословная и сдержанно-страстная, она сразу привлекла его внимание. Она очень отличалась от крикливых женщин его родины. Он мог часами сидеть за остывшей чашкой кофе, следя за её движениями. Как плавно передвигалась она между столиками, приветливо (не больше!) заговаривая с посетителями. Как тихо и строго давала указания вертлявым официанткам. Как женственно поправляла перед зеркалом безупречно «зализанные» в низкий пучок каштановые волосы с живой розой в них. Как резко могла оборвать нагловатого ухажёра! Но поклонников это не останавливало, – слишком уж маняще (хоть и редко) обнажала она в улыбке крупные, ровные, как зёрна, зубы. Слишком ярко и внимательно светились её зелёные с поволокой глаза. Слишком женственным был изгиб её длинной шеи над безупречно ровной по-испански спиной…

Благодаря ремонту, его корабль целых три месяца простоял тогда в том городке. И он смог-таки добиться её взаимности – она оценила его настойчивость и собачью преданность.

Никогда не забыть ему сумасшедших с ней ночей, слившихся в памяти в один миг короткого, быстротечного счастья.

А потом было прощание. Болезненное, как рана, страшное, как смерть. Как молил он её бросить всё и отправиться с ним на остров! Ведь он тогда уже не был бедным. А их разница в возрасте никогда его не смущала, – он был колдуном и не боялся времени, тем более что умел им управлять. (Да-да, ему уже тогда были известны тайны хронального двигателя – этакого луча, проводника сквозь временные пласты). Да и что такое время! Обманная субстанция, придуманная обычными людишками для того, чтоб им не заблудиться в пространстве! Минута или день, миг или год – всего лишь угол поворота Земли относительно Солнца. Обыкновенная цикличность: за днём – ночь, за ночью – день, за осенью зима. Просто – чтоб не запутаться. Выдумали и сами же подчинились. Оттого и стареют. Потом умирают. Согласно якобы наступившему возрасту.

Забыв про гордость, на коленях молил он её уехать с ним.

Но она не согласилась. Не помогли ни заговоры, ни привороты.

И не пришла она в порт, чтобы с ним проститься.

И тогда проклял он её самым страшным проклятьем: чтоб не взвидеть ей ни света, ни людей! Чтоб никого она больше не полюбила, и чтоб никто не смог прикоснуться к ней, даже к подолу её платья!

И когда через полгода пришло ему известье через океан, что скоропостижно умерла она вдруг после тяжкой, быстрой болезни, он не удивился.

Выйдя от колдуна, Мариетта ещё долго не могла прийти в себя. Шла по белёсому песку пляжа, как завороженная. Океан заговаривал с ней шёпотом, успокаивающе журча. Заигрывал бирюзово-малиновыми переливами волн, отражая тропический закат. Зазывал криками своих птиц.

Но ей было не до него. В ушах всё ещё звучал страшный голос Анатоля, его предостережения: «Хорошо подумай, прежде чем заказывать смерть соперницы. Обратной дороги не будет. Расплатишься сполна».

Ещё несколько дней то и дело думала она над его словами.

Но когда однажды вечером пришла на берег, где островитяне по обыкновению собирались на танцы, она утвердилась в своём решении.

Там, где заканчивалась пальмовая роща, и начинался пляж, была вырублена уютная поляна для проведения сельских праздников. На небольшом возвышении разместился оркестр: две гитары, труба, барабаны и скрипка. Внизу – столики, с краю – буфет. Нарядные женщины в ярких платьях, с повязанными туго на головах платками – бантом на лоб, с крупными серьгами в ушах, в тяжёлых бусах приплясывали босиком (что при таких нарядах выглядело особенно живописно).

– Кванта ромеро, – сентиментально, полифонией затянули звонкими голосами музыканты.

Не спеша, надменно, подбородком вперёд держа красивую голову, приближалась Мариетта к танцующим. Покачивала большими ягодицами в такт музыке. Шуршала коричневыми пальцами в кулёчке с орехами. Вдруг остолбенела – увидела соперницу.

Люси что-то весело рассказывала в кругу собравшихся женщин. Гордая своим животом, по-утиному раскачиваясь и косолапя ноги, совсем как баба, не смотря, что ей семнадцать.

– П… а, – грязно выругавшись, Мариетта, уже не владея собой, кинулась на соперницу.

Кто-то взвизгнул, музыка оборвалась, мужчины стали настороженно оборачиваться, некоторые ринулись разнимать.

Неизвестно кто подсунул ей нож. Остервенелая Мариетта уже занесла с ним руку в роковом замахе, когда, задрожав от боли в кисти, вдруг выпустила его и невидящими ещё глазами обернулась к тому, кто её остановил.

Красный от напряжения и стыда Энрике крепко сжимал ей запястье.

– Ступай домой. Иди, я сказал, – не дав ей опомниться, грубо вытолкал из толпы.

Шатаясь, как пьяная, она пошла.

– Убить. Убить. Убить тварь, – шла и всё время повторяла про себя…

– Счастья нет нигде. На этом свете – точно. Все наши достижения, которые мы воспринимаем с таким трепетом и гордостью сегодня, завтра кажутся ничтожными. И нет уже ни удовольствия от достигнутого, ни волнения от предвкушения новых побед. И послезавтра всё то же, и опять, и опять… И начинаешь понимать со временем, что пребывание твоё на Земле – не более чем кем-то заданный урок, который, хоть умри, а выполнить надо. А не выполнишь – тебе же хуже. И цель твоего присутствия здесь – лишь скучный курс саморазвития и дисциплины в итоге. И удовольствия быстротечны, и счастье – химерно, и всё преходяще. И ничто не вечно. Ничто. Это пусть поэты врут, что любовь и красота – вечны. На то они и поэты – они ведь, как дети. А трезвый ум усвоил урок и понял закон: всё проходит. И ни за что в этом мире цепляться не стоит, – так думал Анатоль, уставившись в океан.

Его владения были обширны и захватывали живописный обрыв, под которым океан плескался. Любимым местом, где он обычно отдыхал, был этот самый обрыв. Там приказал он поставить себе плетёное кресло и часами в нём просиживал в задумчивости под крики чаек, наблюдая за игрой волн и нежной сменой красок моря и неба. «О чём думает он?» – часто спрашивал себя Сэм. Но никому не дано было постичь тайну мыслей колдуна.

Он только что закончил свой завтрак на свежем воздухе, как к нему, запыхавшись, подбежал Сэм: пришёл посетитель.

То был странный для этих мест белокожий турист среднего возраста. Холёный, высокий, статный и, по всему видать, из богачей.

Анатоль, подходя к дому, внимательно его рассмотрел.

– Заходите, – как всегда немного раздражённо Анатоль пригласил мужчину в дом.

Слегка пригнувшись, чтоб не задеть дверной проём, седовласый господин, по-военному стройно ступая с левой ноги, вошёл в дом колдуна. Огляделся неторопливо. Во всём его облике сквозили уверенность и некоторое высокомерие.

– Так это Вы и есть тот самый знаменитый местный маг?

Анатоль кивнул без слов, не уступая гостю в спесивости. Про себя отметил его статус – он видывал таких в Европе и знал, что подобным тоном обычно разговаривают люди непростые. Посетитель внушал ему уважение.

– У меня к Вам дело деликатное, не терпящее посторонних ушей, – покосившись на застывшего с открытым ртом слугу, сказал гость.

– Выйди, Сэм! – Что за несносный тупица, этот парень! – с досадой подумал про себя Анатоль.

Неспешно достав из золотого портсигара сигару, повертев её в пальцах, прежде чем закурить, немного помолчав, гость тихим голосом начал своё повествование.

– Дело было в годы Второй мировой. Наши войска тогда уверенно продвигались вглубь Советского Союза, и не было сомнений в победе Великого рейха. Под нами уже была почти вся Украина. Но фюрер беспокоился: ему не терпелось захватить полностью земли, что назывались в древности Скифией. Лишь особо приближённые к нему знали, что цели мистические были нераздельны для него с целями реальными, и последние зависели от первых. Где-то в курганах под Никополем якобы был захоронен древними скифами золотой меч, и по преданию, только тот, кто найдет его, мог рассчитывать на полную победу. Меч нёс в себе необычайную силу – древние мастера знали магию и умели придавать вещам сверхъестественную мощь. Какими уж они пользовались заговорами – никто не знал, но что-то было вложено кудесником в тот меч, какое-то колдовство (он изготавливал его для скифского царя) – обладатель меча становился в бою непобедимым. Да и в мирной жизни меч давал его хозяину сверхзнания, сверхвидение и крепчайшее здоровье, чуть ли не бессмертие.

Солдаты перерыли множество уцелевших от бомбёжек холмов, массу золотых изделий достали оттуда: колец, диадем, браслетов, каких-то неведомых нам амулетов. Был среди найденного и небывалой красоты золотой пантакль, весом с килограмм, на нём – сюжеты с колесницами, воинами и прекрасными женщинами. Необыкновенного мастерства ювелирная работа! Его немедленно доставили фюреру, но находка того совсем не обрадовала. Он по-прежнему нас торопил: меч был ему необходим. Фюрер опасался, что не найдя его, он не получит победы над врагом. Была столь фанатичная зависимость от мистики его предрассудком, или он и вправду что-то знал, – уже не скажет никто, но «Абвер»и «Аненербе» (таинственные организации Третьего рейха) были им созданы не случайно, и они делали свой вклад в победы Германии. Взять хоть бы наши походы на Тибет, или на Кавказ, или в Крым. Их проделывали, чтоб разузнать древние секреты, которые дали бы нашим вождям нечто, чем не обладал ни один смертный на Земле. До сих пор ходят легенды о семидесяти тоннах скифского золота, захороненного на дне Азовского моря. Мы их, к сожалению, так и не нашли… Да и свой «Вервольф» под Винницей Гитлер соорудил неслучайно – были у него на то какие-то тайные причины. Одна из них – легенда о происхождении арийской расы на территории современного центра Украины. В селе Гуйва, что на Житомирщине, Гиммлер тоже организовал свою ставку «Хегевальд» – в выкопанном под землёй бункере. Планировал колонизировать оккупированные восточно-европейские территории. Но, думается мне, и это делалось для прикрытия каких-то тайных миссий… Словом, без прогнозов приближённых астрологов и советников-колдунов руководство и шагу не ступало.

Меч тогда нам найти не удалось. И с того момента началось наше глобальное отступление по всем фронтам, приведшее к разгрому Великого рейха. Явилось ли это простым совпадением, или следствием неудачных раскопок – кто знает? Но факт есть факт, – словно не замечая нетерпеливых поёрзываний Анатоля, гость не спеша продолжал свой рассказ.

– Итак, всем известно, что войну мы проиграли. Страх как жаль, – столько надежд было с ней связано. Я присмотрел своей Марте отличный надел земли в Украине – несколько деревень на юге. Чернозём великолепный, соловьи по ночам, тёплая речка, подсолнухи… Куда там Провансу! Но все планы рухнули. После разгрома рейха я с женой и дочерью, как и вся правящая верхушка, рванул в Южное полушарие. Ходят слухи, что фюрер имитировал самоубийство с помощью своего двойника (выдали дырявые носки на покойнике, никогда Гитлер не носил рваных носков) и также спрятался в этой части Земли. Не зря в конце апреля 1945-го наша лётчица-асс Хана Райч, самая знаменитая в Люфтваффе, зачем-то прилетела буквально на миг в уже осаждённый Берлин, умудрившись посадить самолёт прямо на автомагистраль близ Имперской канцелярии. И не зря в эти же дни из Гамбурга ушла таинственная подводная лодка, а кто был на борту – неизвестно. Думаю, фюрер жив до сих пор. Нацизм не умер и ждёт своего часа!

Анатоль смотрел на гостя уже с откровенной неприязнью. Он был знаком с теорией наци: главенство якобы единственной достойной на Земле расы – истинных арийцев, так они себя называли. Понятно, что цветные (метисы и мулаты) в их число не входили. И значит, подлежали уничтожению. Сволочь фашистская! Хорошо же вас уделали! Да, видать, не всех. Говорят, что многие из них после разгрома рейха осели в здешних краях.

Колдун своими пронзительно голубыми глазами посмотрел из-под лохматых рыжих бровей на гостя:

– Благодарю за познавательный рассказ, но чем, собственно, могу помочь?

– Видите ли, – немец толстыми пальцами вновь потёр душистую сигару, – будучи много о Вас наслышанным, о вашей сверхъестественной силе, хотел бы просить Вас вот о чём, – он опасливо оглянулся, боясь посторонних, – в те военные годы именно я руководил раскопками в Украине, под Никополем в частности. Кое-что припрятал, каюсь, несколько старинных золотых вещиц. Показывал их знатокам антиквариата в Париже – цены нет артефактам. Продавать не стал, но видите ли, вот беда! С некоторых пор со мной и членами моей семьи происходят небывалые речи, я бы даже сказал: жуткие! – Немец нервно закурил, – внезапно заболела дочь. Тяжело, а ведь ей нет и тридцати! Красавица – крупная, сильная, стройная! Этакая Брунгильда! Нервы, что твой провод! Бомба взорвётся – не дрогнет! А тут вдруг упала с лошади (она давно занимается конным спортом – опытная наездница). Да так неловко – сломала ногу. И жеребец, чтоб он издох, злопамятная скотина, протащил её (нога в стремени) с полкилометра! Накануне она знатно отхлыстала его за непослушание. Потом жена. Ни с того – ни с сего врачи обнаружили у неё опухоль в груди. Никогда не болела, аккуратно проходила профилактические осмотры. На одном из них и обнаружили… Помогите! Редко кого прошу. Сейчас предчувствую большие несчастья в будущем. Готов благодарить. В разумных пределах, разумеется.

– Жадный фриц, – подумал Анатоль. – Просит да с оглядкой: как бы ни переплатить. Не тут—то было, сдеру с него по полной. И уже вслух:

– Помогать буду. Денег мне сейчас не надо, не беден. А вот один из древних артефактов возьму. Выберу сам и возьму.

– Но позвольте, – начал было немец, – это бесценные вещи, выходит, я зря рассказал…

– На этом всё. Жизнь родных должна Вам быть дороже. Торговаться не буду, – отрезал Анатоль. Глазами дал понять: аудиенция закончена.

Немец встал.

– Когда к Вам можно приехать? И привезти сокровища?

– Как будете готовы. Затягивать или нет с приездом – решать Вам. Я бы не советовал откладывать надолго.

– Понял, буду через неделю. Разрешите откланяться.

Анатоль проводил гостя холодным взглядом светлых глаз.

– Да, счастья нет на этом свете. Всё призрачно, всё – мираж, – продолжал свои думы колдун, – и верить в счастливое завтра может только полный идиот. Зачем мы вообще пришли на этот свет? На эту планету? Иногда, не в силах справиться с обстоятельствами, люди говорят: ничего не поделаешь, судьба! Полный бред. Ничего предрешённого нет!

Сколько раз он, Анатоль, менял человеческие судьбы. Но и он не Бог. Иногда, действительно, ничего изменить нельзя. Так отчего же тогда всё зависит? Неопределённость бесила его. Он привык контролировать абсолютно всё. Людям, выходившим из-под его контроля, он не прощал неповиновения. Но больше всего не прощал измен.

– Самую страшную рану предательства могут нанести только самые близкие люди, – ведь ты им доверяешь безраздельно и даже не задумываешься об особенностях их поведения, о каких-то их фразах: чем они могут быть для тебя чреваты… И когда-нибудь: на, получи! И стресс от такого удара бывает настолько страшным, что многие не выдерживают, тяжело заболевают или умирают даже…

Не однажды в жизни колдун испытывал горечь разочарований. И сам часто «отделывал» от последствий измен обращавшихся к нему за помощью. Но с годами перестал верить кому бы то ни было. И друзья постепенно, один за другим покинули его. И слава Богу! Больше уже не предадут.

– Этот фриц в конце концов окажется предателем. Не смотря на всю свою доблесть и спесь. И первой пострадает преданная ему безраздельно жена. Эй, Сэм, неси сюда кальян! – Иногда, не очень часто, колдун покуривал гашиш из металлического чеканного кальяна, изрезанного тонкими замысловатыми рисунками. Это был старинный кальян, изготовленный специально для подобных курений. Анатоль привёз его из плавания к берегам Ближнего Востока.

Вскоре вязкие, пряные клубы дыма окутали колдуна.

Анатоль смутно помнил своё детство, – оно было безотрадным, как во всех бедных семьях. Отец слыл гулёной и бездельником, мать – труженицей. Он не знал, была ли она красавицей, но по тревожным взглядам, которые бросали на неё встречные женщины, понимал, что она их чем-то задевает. Чем? Своей природной статностью и значимостью. Её было видно за километр, так она ходила: с какой-то особой величественной грацией, совершенно природной при этом. Позже, увидев статую свободы в Америке, он понял, кого она ему напомнила, – его мать. Ей не надо было стараться, что бы слыть красивой. От того и не любили её женщины в посёлке, отводили глаза при встрече и не хотели здороваться.

Он помнил свою бабушку, деревенскую чародейку, и её мать – свою прабабушку. Та тоже занималась колдовством. Она погибла во время страшного цунами, однажды обрушившегося на остров. Анатолю тогда исполнилось пять лет. Раньше на памяти островитян таких катастроф не было, защищённый коралловыми рифами остров бури обходили стороной. Но в тот день с утра жутко завыли собаки и куда-то подевались все кошки в округе. Мать с бабушкой и Анатолем уехали в город продавать рис – далеко в горы. А всю деревню смыло – как и не бывало её раньше. Когда они вернулись через несколько дней – онемели от ужаса и горя. Деревня исчезла. Начисто. И безмятежно сияло солнце над бирюзовым морем. И зазывно кричали чайки, радуясь богатому улову.

Погибли почти все жители. И его отец в том числе. Он отсыпался дома после ночной пьянки. Прабабушка же свою смерть предчувствовала и неделю ходила в церковь к католическому священнику – он всё не хотел её исповедовать.

В тот роковой день она буквально пристала к ним тогда с тем рисом: чтоб только её дети уехали из дому. Подняла накануне дома скандал – никто не понимал, что это ей так приспичило. Она и сама не понимала толком, но своих близких выпроводила. И тем спасла.

Клубы сладковатого, чуть тревожного – ни с какими запахами несравнимого дыма – заполнили всю комнату. Колдун позволил себе расслабиться сегодня. Это был день воспоминаний, день поминовений его родни. Его день…

Наутро Анатоль, покачиваясь, ехал в небольшой элегантной повозке по старой мощеной дороге над океаном. На черепашью ферму направлялся он. Там был у него срочный разговор с хозяином: никак тот не хотел вернуть ему старинный долг – приличную сумму золотых монет, одолженную год назад. Анатоль знал, что у хозяина, Педро, деньги были, но, то ли тот вздумал пожадничать по своему обыкновению, то ли подразнить Анатоля, только деньги никак не возвращал.