Текст книги "Избранное. Проза. Стихи."

Повести

Стажёрка, или Об особенностях профессии

Стажёром прокуратуры Ирина работала недавно – два месяца тому получила диплом о высшем юридическом образовании.

Ещё со школы, мечтая стать адвокатом, она представляла, как будет расхаживать по залу судебных заседаний в дорогих деловых костюмах и сексуальных блузках на виду у присяжных и зрителей (именно таковыми она считала свидетелей и родственников участников процесса). Её зажигательные, остроумные речи будут вызывать одобрительный смех публики и убеждать судью и присяжных принимать её, адвоката сторону. А противный прокурор (толстый, потный, живущий на одну зарплату и оттого завистливый) будет краснеть от злости, предчувствуя поражение в прениях и выговор по службе. И после работы обязательно напьётся.

Но адвокатами (имеется в виду хорошими) сразу не становятся. Так говорил ей очень известный в городе правозащитник Василий Григорьевич Клеменчук. Сидя в её кабинете следователя, положив на стол дорогую потёртую папку с бумагами, откинувшись на спинку стула для посетителей и скрестив по-адвокатски на животе руки, он с удовольствием объяснял молодой симпатичной стажёрке премудрости одной из древнейших профессий.

А премудростей и тонкостей оказалось не мало. Вот, думаешь, это просто – получить у клиента гонорар? … Так он в руки тебе сразу все деньги и отдаст, да? Не даст? … А тогда для чего работать? … Взять надо сначала частично – за саму работу, за усилия, так сказать. Потом, предчувствуя благоприятный исход, ещё. А остальную сумму – уже по окончании работы, после выигрыша дела. Но тогда можно и пролететь, в смысле – ничего не получить. Вот так – ничего… Поэтому надо всегда уметь оставить для себя важный козырь напоследок. Ха, какой… Вот и начинай уже сегодня, учась сшивать уголовные дела, понимать: как эти дела потом нужно будет ломать. И не жадничать. А то, бывало, хапнешь сдуру (он смешно, как паук, широко загрёб волосатыми руками вокруг папки представляемую кучу денег), а потом ночами бывает страшно…

С Василь Григоричем они познакомились в процессе расследования первого порученного ей уголовного дела – убийства одной гражданки. У подозреваемого – залётного азербайджанца – денег особо не было, поэтому никто из адвокатов защищать его не хотел. Тогда прокурор района привлёк к делу одного из своих должников – Клеменчука.

– Вот, Круглова, тебе по делу адвокат. Опытнейший. Учись жизни.

Учиться было чему. Несмотря на своё крестьянское происхождение, Клеменчук имел ту особую европейскую внешность, которой отличаются люди умственного труда. И не только внешность: его доброжелательность, тонкий юмор, коммуникабельность, острый ум – всё к нему располагало. Судьба благоволила счастливчику, с ним приятно было работать. И адвокатский опыт его чувствовался сразу. Просмотрев бегло материалы дела, Клеменчук уверенно определил в азербайджанце убийцу.

– Вы уверенны, что он убил? Ведь прямых доказательств по делу нет.

– А кто ж ещё?

Клеменчук хитро усмехнулся. Он знал этого типа. Тот торговал на рынке арбузами. Сожительствовал с потерпевшей долгое время, потом, устав от её измен, нашел себе другую – скромнее. Но старую любовь забыть не мог и, напившись, частенько захаживал к её родителям с угрозами. Вот и привёл свой преступный умысел в исполнение.

Знал родителей потерпевшей и прокурор: когда-то, будучи простым следователем, помог открыть им цех по пошиву американских джинсов. Теперь они, обещая как всегда не остаться в долгу, просили его наказать азербайджанца по всей строгости.

Сомневаться не приходилось.

Тем не менее, Ирина, будучи девушкой добросовестной, решила все факты перепроверить. Сидя за столом в прохладном кабинете с высокими потолками (районная прокуратура занимала первый этаж сталинки), она бездумно водила по тетрадному листку карандашом. Так учил их в институте один преподаватель: когда на экзамене попадался неожиданно трудный вопрос, необходимо было расслабиться и писать на бумаге всё, что придет на ум. Подсознание само подсказывало. А если напрягать только логику, то ответ мог и не всплыть.

Итак, потерпевшая жила на втором этаже хрущёвки, недалеко от Центрального рынка, где работал азербайджанец. Приоткрытую в квартиру дверь обнаружил утром сосед, уходя на работу. Он зашёл, позвал хозяев, в нос ему ударил неприятный характерный запах – на полу в ванной комнате лежал труп потерпевшей. Она жила одна (частный дом её родителей и их цех находились на окраине города).

Сосед вызвал милицию. Милиция (поскольку расследование убийств подсудно прокуратуре) – следователя прокуратуры и эксперта-криминалиста.

На место происшествия в тот день Ирина пришла пешком, – дом потерпевшей был близко. Составила протокол осмотра. Оперативники по всей квартире собрали отпечатки пальцев, криминалист осмотрел труп. Девушка была убита ножом накануне вечером, но из-за сильной жары тело её распухло и обезобразилось. Ирина, обратив внимание на фотографии в серванте, ужаснулась разнице. Обследовала дверь, замок. Оказалось, что он не имел как большинство современных замков так называемой «собачки», – то есть дверь сама захлопнуться не могла, её необходимо было закрыть либо изнутри, либо ключом снаружи.

Опросила соседей. Те рассказали, что последние недели две к потерпевшей захаживал какой-то ранее никому не знакомый парень – высокий и белобрысый. Азербайджанец время от времени к ней забегал и устраивал скандалы. Вчера тоже из её квартиры доносился шум, поздно вечером, орал азербайджанец. Люди обратили внимание, как девушка и белобрысый в обед зашли к ней в квартиру. Выходил белобрысый ещё засветло.

Так может быть, это новый знакомый потерпевшей убил её?

Он был задержан, как и азербайджанец. У обоих были отобраны образцы крови, сняты отпечатки пальцев, обоих допросили. Каждый наотрез отрицал свою вину в смерти девушки.

Ирина подошла к открытому окну и закурила. Прокурор разрешал курить в кабинетах только следователям. Сам из бывших, он с особым уважением относился к следакам. Лично проверял, чтобы все во время обедали – стращал язвой желудка (профессиональной болезнью), которой и сам страдал.

В окно ворвался жаркий, пыльный ветер. На улицу выходить не хотелось, в кабинете было прохладно, спокойно, и думалось легче.

Она достала из стола выводы экспертов: кровь потерпевшей и обоих мужчин – одной группы. Отпечатки пальцев подозреваемых – по всей квартире, и это ни о чём не говорило, они были вхожи к потерпевшей. Нулевыми в плане доказательности оказались и результаты экспертиз по наложению одежды одна на другую (рассматривались версии о тесном соприкосновении тел убитой и каждого из мужчин при насильственном контакте).

Делать нечего, придется ещё раз идти в СИЗО, передопрашивать подозреваемых.

На личное авто стажёрка пока не разжилась, поехала общественным транспортом.

После душного, тесного трамвая прохлада тюремных коридоров казалась спасительной.

Первого на допрос привели азербайджанца. Он доброжелательно улыбался из-под широких усов. Сорокапятилетний высокий, жилистый мужчина с трудовыми руками… Уже седой, глаза – немного детские. Неужели такой хитрый, претворяется? Или это их обычная национальная простодушность, обманчивая? Которая в критический момент может превратиться в звериную жестокость…

– Я нэ убывал. Хотя она и заслужила… Я прэдупрэждал. У нас за такое – только смэрть… А она ещё и заразила меня дурной болэзнью. Но я нэ убывал… Да, в тот вечер я к ней зашёл. Было уже поздно, часов одиннадцать вечера. Она собиралась идти в ванную… Для чэго заходыл? Так просто, поговорить… Что? Дверь? Ну да, она за мной закрыла. Или я сам захлопнул – не помню. Ключа от её квартиры у меня никогда нэ было.

Итак, дверь. Если убийца он, то тогда всё сходится. Убитая не смогла бы закрыть за ним дверь, поэтому сосед и обнаружил квартиру незапертой.

Вторым привели белобрысого. Рассеянный, отстранённый. Взгляд какой-то неподвижный.

– Мы с ней познакомились недели две назад, в кафе. Она сидела с подружками. Они выпивали. Такая красивая… Вы её выдели?.. Я подошёл к ней, пригласил на танец. Предложил проводить до дому. Дорогой читал ей свои стихи. Остался у неё на ночь. Это время знакомства с ней – самое счастливое в моей жизни. Мы практически не расставались.

– В день её убийства вы с ней виделись?

– Да, я встретил её после работы, часа в три, мы пошли к ней. Занимались любовью. Потом я читал ей стихи. Вечером я ушёл. Да, дверь она за мной заперла, я точно помню – она была раздетая, опасалась, чтоб её не увидели в таком виде соседи. Мы практически ничего не пили в тот день, только сухое вино – было жарко… Я ушёл, когда ещё было светло, часов в семь-восемь. Потом я просто прогуливался, в голове слагались стихи… Где прогуливался? Да там у нас, в Лесках, недалеко от моего дома. Кто видел? Не знаю, может быть, кто-нибудь и видел…

Картина вырисовывалась. Но неужели азербайджанец? Или, всё-таки, этот тихий маньяк?

Следующее утро было выходным. На рынок Ирина вышла из дому пораньше, пока не успела разгуляться жара.

Южный базар шумел, как улей. Прилавки ломились от обилия фруктов и овощей. Она шла между рядами, отмахиваясь от ос. Оставалось купить ещё помидоры, сыр и виноград…

Вдруг кто-то взял её сзади за локоть.

– Ирина Леонидовна, здравствуйте. Вы меня помните?

Конечно, Ирина её узнала. Это была новая сожительница азербайджанца, та, к которой он ушёл после разрыва с потерпевшей. Хотя, можно ли это назвать разрывом…

– Помню. Вы что-то хотели?

– Хотела, пользуясь случаем, Вас угостить, – она протянула Ирине спелую дыню.

Ирина покраснела и спешно оттолкнула от себя подарок:

– Ничего не нужно. Не нужно. Зачем это?

– Да Вы не обижайтесь, все мы люди. Что тут такого? А мой муж не мог убить, понимаете, не мог! Вы не знаете, какой он добрый, как хорошо относится к моей дочке! А та была шалава, пусть она красивее меня, но она его всего измучила. Как он страдал по ней! Только-только стал забывать… И тут вдруг его арестовали!

Новая подруга азербайджанца мало походила на рыночную торговку: светлая, стройная, с приятными чертами лицами, слегка веснушчатая. Рядом с ней стояла её дочка. Тоже светленькая. Ирина решительно развернулась, чтобы уйти.

– Леонидовна, не сажайте моего мужа.

«Сейчас ещё заплачет», – с досадой подумала Ирина и спешно направилась к выходу рынка. Какой уж там виноград.

Лесками назывался промышленный район города – там когда-то для застройки домов вырубали сосняк. Район был заселён в основном рабочими одного из кораблестроительных заводов-гигантов. Белобрысый подозреваемый проживал в хрущёвке, окна которой грустно смотрели на свет божий мутными стёклами в рамах с облущенной, ядовитого цвета краской. Жил с матерью – такой же, как и он, тихой и бесцветной.

– Когда пришёл мой сын в тот день? Да, поди, рано пришёл. Не поздно. До этого ошивался тут под окнами часа два. Он у меня слегка странный. Ну да, пришибленный малость. Всё что-то сочиняет, каракули какие-то пишет в блокноте. Да посмотрите сами.

Из древнего буфета, пропитанного запахами наливок и лекарств, мать вытянула и протянула Ирине большой блокнот в синей обложке. Содержимое – сплошные стихи. Ирина вчиталась: тема не проглядывалась, рифмы не сплетались, ритм хромал. Короче, полная чушь.

– И давно он у Вас поэт?

– Давно, милая, ещё со школы. Всё хотел в литературный поступать, но куда нам… Я его одна ростила, а тут дружки и всякие компании. Сами понимаете. Так он и пошёл на «Черноморский» фрезеровщиком.

– Ясно…

После беседы с бабушками, неизменно сидящими на посту возле подъезда, Ирине стало понятно, что версия белобрысого подтверждается. Во временном промежутке совершения убийства он находился возле своего дома – далеко от места преступления. Но необходимо было доказательства закрепить железно, – потребуется, наверное, дополнительная экспертиза.

Вернувшись домой поздно вечером, Ирина взяла купальник, полотенце и отправилась на лиман. Ничего, что уже темно, – прелесть ночного плавания возместит все дневные напряжения: пешеходные походы по плавящемуся асфальту знойных улиц, марание о потные перила и ручки дверей различных присутственных мест, отёкшие ноги и, самое главное, – моральную усталость.

Ночное побережье встретило её таинственным спокойствием, на фоне которого все дневные трудности выглядели жалкой суетой. Из тишины доносились только разговоры охранников с девушками, пришедшими их навестить и скрасить дозор.

Она любила поздние прогулки в одиночестве. Её не пугала темнота и безлюдность. Наоборот, мир словно открывал перед ней свои сокровенные, тайные подробности, скрываемые днём за ярким солнечным светом и обыденным людским шумом.

Сбросив на мокрый песок парео, Ирина медленно, ровным шагом стала заходить в тёмное море, ночной прохлады которого она не боялась, – стажёрка, сколько себя помнила, занималась спортом, была дружна с природой.

Пройдя метров десять-пятнадцать от берега, она нырнула с головой в чернильную гладь, с наслаждением почувствовав макушкой мягкий, трепетный удар морской воды, проникшей одновременно во все клетки её благодарного сильного тела, которое мгновенно – на генетическом уровне – радостно вспомнило первозданную родную среду.

Вынырнув, по-животному естественно фыркнув и отдышавшись, она медленными уверенными бросками поплыла в абсолютно тёмную даль, где море должно было слиться с небом. Какие-то мелкие рыбёшки, подпрыгивая над водой и фосфоресцируя, словно звёздочки, косяками стали её сопровождать. Вскоре, испугавшись удалённости от берега, отстали и они. А она всё плыла и плыла, не чувствуя усталости, с удовольствием ощущая поддержку солёной воды, растворяясь в ней, словно принимая её химический состав и теряя свой собственный. Оглянувшись наконец, она уже не различала пляж. Почему-то вспомнился лондоновский Мартин Иден. Не утонуть бы от наслаждения.

Она медленно, как большая рыба, развернулась в сторону земли.

Здание городского морга находилось рядом с областной больницей, в старинном квартале города. С этого места несколько веков назад город, собственно, и начинался: брусчатые мостовые, дома из ракушняка, петли трамвайных линий.

На стене приёмной морга, над столом медсестры висела ксерокопия известного рисунка лица Александра Блока: в гробу… Остряки!

Воздух стоял такой, что всякая тварь, наверное, вздыбила бы с непривычки шерсть от ужаса и тревоги: запах формалина и хлора вперемешку с запахом разлагающихся человеческих тел.

Медсестра Алёна сидела за столом под остроумной в своей уместности ксерокопией и пила чай с пирожным.

– Привет, Алёна!

– А, лучшие следователи города! Наше Вам с кисточкой!

– Приятного аппетита.

Алёна равнодушно кивнула в знак благодарности.

– У меня дополнительные вопросы к эксперту, – Ирина протянула девушке листок с напечатанным текстом.

– Можешь сама ему передать, Иванов сейчас здесь, на вскрытии. Проходи.

Просторный зал был хорошо освещён дневным светом через большие окна. Повсюду стояли кушетки с телами. Странно, но они уже не вызывали эмоций подобно живым, пусть очень больным, но всё же живым людям, – они походили на больших кукол: в них отсутствовала жизнь.

– Сан Саныч, тут у меня к Вам дополнительные вопросы по уточнению времени убийства той девушки, помните?

– Не помню, у меня тут много девушек, сама видишь, – он как раз готовился вскрывать тело совсем молоденькой девочки, лет пятнадцати, стройной и необыкновенно красивой. Её великолепные русые, чисто вымытые ещё при жизни волосы были настолько длинны, что свисали с кушетки до пола, пачкаясь там о кровь. На немой вопрос Ирины эксперт ответил: «Трагический случай».

Ирина назвала фамилию своей потерпевшей.

– Ах, та, да-да-да, припоминаю…

– Ну, так я Вам оставлю постановление.

– Нет, не уходи, сегодня я без помощников, поможешь подержать. Надевай халат.

Ирина с дрожью в ногах встала там, где указал эксперт, и стала держать труп девочки за плечи. «Ничего, это не страшно – её больше нет, она ничего не чувствует. А мне по барабану… По ба-ра-ба-ну…»

Эксперт вонзил инструмент в тело девушки повыше лобка и стал вспарывать её так, как дома мать Ирины вспарывала курицу. И точно также комментировать, перебирая её внутренние органы: тут у нас печёнка, а вот и лёгкие, чистые… Но Ирина уже его не слушала, или не слышала: навыки занятий восточными техниками помогали абстрагироваться и держаться молодцом. Именно так похвалил её Сан Саныч, когда всё закончилось.

– Давай своё постановление. Иди, покури, я быстро отвечу. Чтоб не ездить тебе сюда лишний раз по жаре… Алёна, которая из машинок печатает?

В те времена компьютерами эксперты и следователи были редко оснащены. Тексты набирали на печатных машинках, и если делали ошибку, то перепечатывали, чертыхаясь, всё с начала по нескольку раз.

Вымыв тщательно руки с мылом и умывшись, Ирина вышла на улицу и с наслаждением затянулась сигаретой. Курила она, невзирая на мизерную зарплату, только дорогие. Благо, родители кормили и одевали.

Подъехала машина (в городе их называли «шараповками» за очевидную допотопность и сходство с той, на которой Глеб Жеглов и Володя Шарапов выезжали на задания в послевоенные годы). Из неё, плача, вышли какие-то люди. «Деревенские», – определила Ирина по их одежде и поведению. Из морга вынесли тело молодого человека в гробу, обитом чёрными кружевами. С трупа слетела кепка, и Ирина увидела грубые швы крестом на лысом черепе, характерные для трепанации. Машина с гробом и родственниками уехала.

Ирина пошла в сквер, разделявший морг и областную больницу, и села на скамейку в тени пыльной акации… А кушать, всё-таки, уже хотелось… Сейчас она заберёт ответ эксперта и пойдёт обедать…

На противоположной скамейке старая женщина в больничном халате рассказывала жалобным голосом с еврейским акцентом своей очень толстой дочери:

– Ай, чтоб им всем ни дна, ни покрышки, Аличка. Лечить толком никто не хочет. Говорит: «Кушать надо меньше, мамаша, Вы сильно тучная. Если не похудеете, от сахара в крови не избавитесь. Но и тогда не переживайте, сейчас лето, все консервируют, сахар – дефицит, а у Вас – вон сколько». Ещё шутит. Шутить – все мастера, а вот лечить толком никто не умеет…

Её дочка кивала ей с плачущим выражением лица.

Добравшись уже под конец рабочего дня до своего кабинета, Ирина первым делом пошла в туалет и вымыла под холодной водой руки, лицо и шею, потом, изловчившись, – ноги. Поставила в кабинете чайник и достала бутерброды. Полшестого. Но прокурор строго запрещал уходить с работы раньше девяти. Считал, что до шести как следует – на совесть – свои профессиональные обязанности выполнить не может никто. Он был трудоголиком и требовал того же от подчинённых. С ним спорила только его старший помощник, отвечающая за общий надзор. Из кабинета прокурора часто были слышны его возмущённые крики и настойчиво-занудные возражения Людмилы Ивановны, цитирующей КЗоТ. Оттуда она всегда выходила красная, разъерепененная, но с победным видом.

И своё нежелание выезжать на трупы Людмила тоже отстояла: как-то, устав сопротивляться сотрудникам, она всё-таки согласилась разок подежурить. И, надо же, именно в этот день, именно на порог крыльца прокуратуры выбросился с балкона четвёртого этажа какой-то наркоман.

– Людмила Ивановна, ну Вам прямо как всегда везёт. И выезжать никуда не нужно и, главное, в рабочее время, – шутили следователи.

Бледная Людмила Ивановна взяла блокнот и ручку, позвонила по внутреннему Ирине, чтобы та помогла ей составить протокол осмотра места происшествия, вышла, поглядела на кровь и мозги на ступеньках крыльца и медленно осела у двери – у неё случился обморок. Больше её к дежурствам не привлекали.

Ирина же считалась счастливчиком: во время её дежурств происшествия были редкостью. Это указывало на особый её следовательский фарт (работники прокуратуры тоже забубенные). Коллеги на неё смотрели с уважением, а прокурор даже хвалил: молодец, мол, Круглова. Ирина про себя удивлялась: какая уж в том её заслуга? Однако похвалы принимала с удовольствием.

Но однажды вечером, собираясь наконец домой и уже пряча после работы бумаги в сейф, где кроме уголовных дел лежали всевозможные конфискованные у преступников ножи и финки (Круглова любила оружие), она недовольно сняла трубку задребезжавшего телефона:

– Слушаю… Где труп? Убийство? … Только собралась уходить. Да, я сегодня дежурю. Ни евши, ни пивши ещё толком… Поняла, присылайте машину.

Почти одновременно со звонком в её дверь как всегда без стука зашёл начальник угрозыска Митяев – представительный, спортивный парень, тайно влюблённый в стажёрку.

– Интеллигентной прокуратуре пламенный привет от грубых, простых и надёжных парней из милиции. Но зато у нас верные сердца и честные намерения.

– Ладно, заваливай. Чаю хочешь? Ты на машине?

Уже через полчаса они подъехали к дому, в котором было совершено убийство. Как обычно: рабочий квартал, тусклые окна в доме с пахнущими кошками подъезде. Второй этаж, дверь открыта, плачущая женщина в комнате на диване, в кухне – оперативные работники милиции. Проводят обыск.

– Ирина Леонидовна, эксперта вызвали. Уже едет.

– Хорошо. Кто убил? … Она? Это его жена? … Не сознаётся?

На полу, в коридоре квартиры лежал труп мужчины – маленького роста, худощавого, в семейных трусах. С худыми волосатыми ножками.

– Наповал она его. И нож вымыла. Говорит: не она. А кто ж ещё? Соседей опросили, говорят, был семейным деспотом. Ревновал, бил… Да кто ж ещё, если не она?

Круглова поневоле сочувственно смотрела на плачущую женщину… Вот только как же доказывать, если она не признаётся? И вымыла все ножи…

– Слышишь, Семёнова, давай без рёва, – неожиданно резко выступил из коридора в комнату Митяев, – хэрэ ломать тут дурочку. Плачет она. Давай показывай, каким ножом саданула мужа своего.

Ирина вздрогнула. Но с благодарностью посмотрела на Митяя: именно так, наверное, и надо колоть преступников – без соплей…

Женщина ещё с минуту повсхлипывала, потом пошла на кухню и достала из стола здоровенный нож для резки хлеба.

– Этим? Этим, я спрашиваю? – Митяй не менял тона, был настойчив, почти груб.

Женщина кивнула.

– Опера, давайте понятых, потом составляйте протоколы: изъятия ножа, описания предмета, приобщения его к вещдокам… Я давно эту мадам знаю, – уже другим тоном рассказывал он Кругловой, – та ещё… Прикидывается овечкой. И самогоночкой баловалась – продавала опиум народу, и проституцией не брезговала. Сколько приводов ей самолично оформлял. Думал, вышла замуж – образумилась. На тебе…

Ирина присела в коридоре на низкий стульчик и на коленях стала оформлять протокол осмотра места происшествия. Там ей было удобнее, чем за столом, – в кухне работали опера. Коридор был тесный. Труп мужчины лежал вплотную к ногам Ирины, его левая рука почти касалась голой в босоножке пятки девушки. Увлёкшись описанием трупа, Ирина почти не обращала внимания на подозреваемую. С ней работал грубый, но надёжный парень Митяй. Хорошо, всё-таки, что такие работники рядом…

Вдруг Ирину за пятку кто-то поскрёб… Ещё раз, уже больнее… Стажёрка похолодела. Но визжать не стала, сдержалась – характер не позволял. Медленно заглянула под стульчик: там с ремешком от босоножки заигрывал совсем маленький котёнок. Облегчённо вздохнув, она взяла его на руки:

– Давай не мешай. Без тебя тут хлопот…

Котёнок по-детски таращил свои круглые, бессмысленные пока глаза и устрашающе топорщил усы.

На следующее утро Ирина докладывала о случившемся прокурору. Выслушав её, он не сразу сделал своё заключение, – в задумчивости постоял у раскрытого окна, обернулся к ней:

– Санкцию на арест подозреваемой пока не дам. Ограничимся подпиской о невыезде.

– Юрий Витальевич, но ведь она убила. Преступление тяжкое, предусматривает наказание в виде лишения свободы. Да и характеристика подозреваемой будет не ахти, мне Митяев рассказывал…

– Больше их слушай, своих ментов, – прокурор ревниво повысил голос, – им бы только покрутиться возле молоденькой стажёрочки. Смотри мне, не подмочи репутацию прокурорского работника, чтоб никаких с ними шашней!

– Юрь Виталич, – Круглова даже покраснела от обиды, – Вы что…

– Ладно, утри слёзы, это я так, для профилактики… А по делу выходит следующее: убитый был деспотом, это очевидно. Бил несчастную, унижал. И будь она даже распоследней бэ – имеет право на защиту жизни и достоинства. И однажды лопнуло от побоев её терпение – защищаясь, в состоянии аффекта схватила нож и убила. А что такое аффект ты должна знать.

– Это такое психологическое состояние…

– Да, да, да. Учила, знаешь. Личность не подлежит уголовной ответственности за превышение границ крайней необходимой обороны, если вследствие сильного душевного волнения, вызванного опасностью ей грозившей, она не смогла оценить толком обстановку и совершила преступное деяние. Так что любой самый слабенький адвокат её отмажет. И выйдет она из зала суда с высоко поднятой головой. А на следующий день этот самый адвокатишка надоумит её подать на реабилитацию, то есть – против нас с тобой. Получится, что мы её, видишь ли, незаконно арестовали. И будет нам уже не весело… Не спорь, Круглова, практика так сложилась: подобные семейные, бытовые конфликты между жестоким мужем и женой-жертвой, заканчивающиеся убийством истязателя, в большинстве случаев признаются убийствами в состоянии аффекта жертвы. Со всеми выше изложенными последствиями… Иди, работай.

Итак, предстояло дело заканчивать, но перед этим – собрать необходимый фактический и характеризующий материал. На семнадцать часов были вызваны соседи подозреваемой.

– Войдите.

В кабинет вошёл мужчина среднего роста, обычно одетый, с курчавой шевелюрой седеющих волос, с характерными чертами южного, очень смуглого лица.

– Вы из цыган?

– А Вы, случайно, не из евреев? – он явно намекал на породистый нос Кругловой.

Она от такой наглости чуть не задохнулась:

– Вы потише, не у себя в таборе, вопросы задаю я. А то могу и условия создать для основательных раздумий над манерами и поведением вообще…

Мужчина покраснел от злости, но замечание скушал молча. На вопросы следователя стал отвечать вежливо:

– Да, я сосед и близкий друг гражданки Семёновой. Насколько близкий? Насколько Вам это кажется. Всё-всё. Больше не буду. Да, у нас хорошие отношения. В том числе и интимные. При таком звере муже. Простите, покойном муже. Очень её бил, издевался. Женщина – есть женщина. Одним местом всегда сможет отомстить. Сами понимаете. Ой, простите, опять вырвалось. Так она хорошая женщина, душевная. Но нервная, конечно. Вы её не наказывайте строго. Где подписать? Вот тут внизу? С моих слов записано верно, мною прочитано… До свидания. Будьте здоровеньки.

Привели подозреваемую. С виду тихая и застенчивая. Как обманчива внешность. Учитывая то, что рассказал о ней Митяй.

– Мы не будем Вас привлекать к уголовной ответственности. На этот раз. Но учтите, отношение органов теперь к Вам будет непростым. Слишком много Вы уже успели накуролесить. Пересмотрите своё отношение к жизни. Я, по крайней мере, Вам так советую.

Женщина заплакала и кинулась целовать Кругловой руки. Та буквально шарахнулась от неё на стуле:

– Перестаньте, перестаньте… Всё, идите.

– Что, и так просто – за спасибо – взяла и отпустила? И она тебе даже бутылку, что называется, не поставила? – Клеменчук театрально закатил глаза. – Учу тебя, учу, Круглова, а всё равно – одни «двойки». А кушать что будем? Сколько тебе платит государство? Сколько?! Слов нет…

Ирина от адвоката отмахивалась.

Поджимали сроки по делу об убийстве девушки. Пора было окончательно определяться и предъявлять обвинение. Разумеется, азербайджанцу. Вот только по-русски он еле кумекает, нужно подыскивать переводчика. А сейчас она быстренько допечатает постановление о прекращении уголовного преследования в отношении белобрысого и вручит ему бумагу. Его уже доставили. Ждёт в наручниках в коридоре.

– Вот, почитайте. Подпишите здесь. Конвой, снимите наручники.

Белобрысый был как всегда заторможено-невозмутимым. Только подрагивали руки.

– Всё понятно?

– Всё понятно. Так Вы меня освобождаете? Прямо сейчас?

– Разумеется. А Вы против?

Белобрысый смутился. Через его почти непроницаемую, флегматичную маску было видно, что он волнуется.

– Всё, Вы свободны. Идите.

– Спасибо.

– На здоровье, – воспитывать его у стажёрки времени и желания не было.

На вечер оставалось так много текучей работы. Собралась огромная стопа отказных материалов. Ирина начала листать первый: «Коли до мене прилітають на кришу біси, я відразу їх не жену, а очікую, коли прилетить відьма. Тоді я її намагаюся зловити. Бажано – за хвіст, тримати потрібно сильно, щоб не впустити… А напускає всіх цих чортів моя сусідка… Прошу порушити проти неї кримінальну справу, бо якщо знов не звертати на це уваги…»

Всё понятно. Своим быстрым почерком («Как у Ленина», – восхищался Клеменчук) Ирина написала сверху: «В возбуждении уголовного дела отказать».

Как хорошо, что лето. Можно перед сном успеть искупаться в море.

Переводчиком с азербайджанского оказался молодой красивый офицер в капитанских погонах. Он вошёл в кабинет к стажёрке и опешил, увидев её. Уж больно хороша. Не ожидал.

Она в свою очередь уставилась на него своими кошачьими, с поволокой, внимательными глазами: «Красив и, кажется, скромен. Странно, для их-то нации».

В первый же вечер капитан пригласил её в ресторан поужинать. Вёл себя как джентльмен. Рассказывал, что закончил несколько лет назад Бакинское военное училище. Был распределён в их город. Ему нравилось на Украине. Он даже принял православие. Нет, пока не женат.

Стажёрка слушала почти равнодушно. Капитан пока её не зацепил. С аппетитом ела – всё было вкусно, он очень старался понравиться. И глаза у него были хорошие – добрые, сочувственные, честные… Нет-нет, об этом не стоит пока думать. На работе шашни заводить нельзя… А где, собственно, тогда можно? Если с утра до позднего вечера – только работа.

На следующее утро они опять встретились в её кабинете. Предстояла работа по переводу обвиняемому азербайджанцу с русского всех процессуальных документов. Капитан был как всегда с иголочки. И преданно смотрел ей в глаза:

– Неужели ничего нельзя сделать для моего земляка?

– А Вы ещё на что-то надеетесь? Ведь он – убийца.

– Если честно, то у нас за измену женщину карают.

– Так это там у вас. А здесь, слава богу, законы цивилизованные. Начинаем работать. Вот обвинительное заключение. Дня два Вам хватит? Тогда – до встречи.

Сразу после его ухода стажёрку в свой кабинет пригласил прокурор. Предложил чаю. Это было что-то новое. Польщённая Ирина смотрела на него, как на бога.