Текст книги "Избранное. Проза. Стихи."

Выйдя из машины, неспешно стал подходить к дому колдуна.

К нему навстречу вышел Сэм.

– Здравствуйте, мой господин! Вы договаривались с хозяином о встрече?

– Нет, дружок, я приехал по срочному делу и прошу об этом доложить.

– Сию минуту. Но Вам придётся подождать в машине – хозяин не любит непрошеных гостей. Вы, наверное, об этом знаете.

Пауль сделал вид, что реплика слуги его совершенно не задевает.

Ждать пришлось довольно долго, около часа. Всё это время Пауль, не желая возвращаться к автомобилю, нервно прогуливался перед воротами дома колдуна.

– Проклятый туземец. Да сколько ещё тут мне ошиваться?! – В нём закипала злость. И когда он всё-таки зашёл к Анатолю, ему не пришлось играть уверенность и решимость – старая военная закалка плюс негодование оскорблённого достоинства помогли ему взять нужный в разговоре тон.

– Честно сказать: не привык я так подолгу ждать аудиенции, – начал было он, но, наткнувшись вдруг на ледяной взгляд серых глаз колдуна, споткнулся и замешкался, проклиная себя: да неужели и впрямь этот абориген имеет такую силу даже над ним?

Возникла пауза. Долгая. Неприятная для Пауля. Он вконец растерялся – колдун даже не приглашал его присесть. Он так бы и стоял, переминаясь с ноги на ногу перед Анатолем, как школьник, если б всё-таки не взял себя, наконец, в руки: не дождавшись приглашения, он с шумом отодвинул из-за стола стул, уселся и закурил. Колдун по-прежнему молча его разглядывал.

– У меня к Вам пикантное дельце. Весьма пикантное, – Пауль глубоко затянулся, помолчал и продолжил, – сдаётся мне, я знаю, отчего умер Президент.

Анатоль продолжал молчать. Только его жёсткие глаза обрели какое-то новое странное выражение: словно, он уверился, наконец, в чём-то, и теперь уже окончательно контролировал ситуацию.

Поняв, что вопреки ожиданиям его заявление не произвело паники, Пауль заёрзал и продолжал уже сбивчиво:

– Так вот, мне доподлинно известны причины смерти нашего знаменитого во всём мире Президента: он умер от колдовства, – в этот момент Паулю почудилось, что земля уходит из-под него, ибо такими нелепыми вдруг оказались эти слова на слух.

Колдун издевательски (именно так определил Пауль) приподнял брови в мнимом удивлении и продолжал молчать.

– Да, от колдовства. Вашего колдовства. Я подслушал беседу заговорщиков с одним местным типом – Костасом Гуэндо – и мне известны все ваши с ними манипуляции. Так вот: теперь не Вы мне будете ставить условия и назначать цену, а я Вам заявляю: если Вы не вылечите срочно мою умирающую дочь, я сообщу куда следует, и Вам несдобровать. Вот так, – выпалив всё это, Пауль понял, что наломал дров, и затея с шантажом может теперь оказаться не только глупой, но и опасной. Но отступать уже было поздно.

– Я ожидал нечто подобное. Но такая наглость – это уж слишком, – Анатоль, наконец, заговорил. Он медленно перебросил одну ногу на другую, усевшись поудобнее в своём любимом кресле, – более бредовых сообщений я давненько не получал. Вы, видимо, совсем сбрендили, или запили крепко, мой друг. Вам пора подлечиться. За отдельную плату могу взяться Вам помочь. О каком колдовстве Вы тут болтали? И что Вы там подслушиваете, разведчик Вы наш старый? Неплохой сюжет для приключенческой повести, но я, простите, не писатель. Так что – не по адресу. Ну, а теперь я вынужден с Вами распрощаться – мне время обедать. Что касается Вашей дочки – увы, огорчу Вас: поздновато Вы обратились. Не хочу браться, справляйтесь сами. И принеси Вы мне сейчас даже всё Ваше золото, я его уже не приму. Да, не приму. Всему своё время. Вы его упустили. Прощайте.

Пауль вышел на подкашивающихся ногах, бледный, в тон своему летнему костюму. Как он завёл машину и отъехал – он потом не помнил. Неужели это был крах?

Придя, наконец, в себя после бурных суток запоя и разврата, Костас, жадно хлебал на кухне ледяную газировку, прямо из горла бутылки.

– Как собака какая, совсем я расслабился и отупел, – сознание потихоньку возвращалось к нему.

Девиц он недавно проводил, вернее, вытолкал их, запихав им за пазухи смятые купюры. Они, толстухи (до чего неуёмные!) не очень-то хотели убираться, но пора было и честь знать. Телефон разрывался, призывая заняться делами, и страхи потихоньку отступали.

Ещё плохо соображая, Костас вздрогнул от звонка в дверь: кого ещё там принесло? Уж не девицы ли опять вернулись? С твёрдым намерением их вышвырнуть, Костас, пошатываясь, пошёл открывать.

– Вы?! – на пороге стоял бледный и расстроенный чем-то Пауль. Не отвечая, он зашёл и направился без приглашения в гостиную.

Кресс возвращался с работы домой, он спешил: Мариета сегодня приболела, и он настоял, чтобы она осталась дома. На фабрике не принято было оплачивать больничные дни, поэтому никто из рабочих не позволял себе роскоши болеть. Кресс сегодня договорился с хозяином и отработал и за себя, и за Мариетту. В последнее время тот поглядывал на Кресса как-то по-особенному – внимательно, с лёгким уважением и завистью. Отказать ему в просьбе отработать за невесту не посмел.

Мариетта не стала лежать пластом день-деньской – к приходу любимого дом блестел, на обеденном столе красовалась ваза со свежесрезанными цветами. Грядки были прополоты, а из кухни доносился вкусный запах горячего ужина. Всю работу она сделала с удовольствием, не спеша, не смотря на боли в пояснице.

– Дорогая, как ты? Зачем ты вставала? – Кресс был счастлив – на него лучистыми глазами смотрела любимая женщина, которая ждала и к его приходу постаралась сделать всё, чтобы порадовать своего мужчину.

Вино было терпким, но вкусным, утка – чудесной, свечи мерцали таинственно. Вокруг веранды полыхали белым в ночи душистый табак и розы. Одурманенные их ароматом, сигарами, вином, а ещё больше – своими чувствами, молодые люди не сводили друг с друга глаз. И кто смеет ещё сомневаться на свете, что жизнь прекрасна?

Утром Кресс спешил на работу. Сегодня он опять оставил невесту дома – он не хотел, чтоб она выходила на фабрику, не выздоровев окончательно. Он нёс подмышкой пакет с обедом (Мариетта заботливо приготовила его рано утром). Кресс спешил – сегодня они опять проспали. Насвистывая, он вышел из тенистого переулка. Метрах в семидесяти виднелось шоссе, там, на остановке уже должен стоять фабричный автобус, через пять минут он отходит, нужно торопиться.

Вдруг из-за кустов вышли трое. По их неожиданному появлению и угрожающей походке Кресс сразу догадался об их опасных намерениях. Он остановился в недоумении: утро на дворе, и у него нечего красть.

Не говоря ни слова, тот, что сзади вдруг ударил Кресса по голове чем-то тяжёлым – у того потемнело в глазах, и он уронил пакет. Двое набросились на него с разных сторон и стали методично, профессионально избивать. Упавшего добивали ногами.

– Нельзя быть свиньёй, красавчик. Возомнил, что тебе всё можно, даже менять девушек, как кухонную утварь. Советуем вспомнить, кого ты обидел, и вернуться к ней. Не просто вернутся – в ногах валяться, чтоб простила. А эту свою – забудь, – получив напоследок удар ногой в живот, Кресс скорчился от боли. Пролежав ещё несколько минут, он с трудом встал и принялся вытирать кровь с лица.

А на работу идти всё-таки придётся – хозяин не простит им с Мариеттой прогула.

Придя на фабрику (Крессу повезло, автобус по какой-то причине задержался на несколько минут, и он на него успел), он не стал отвечать на любопытные вопросы и взгляды. Сказал, что упал и сделал вид, что ему совсем не больно.

Весь день он перебирал в уме факты последних дней: неужели это Гретхен наняла мордоворотов?! Нет, не могло такого статься. Ему казалось, он изучил девушку – она была слишком для этого благородна. Хотя… На почве ревности женщины, бывает, опускаются до различных методов. Вот и Мариетта рассказывала ему, на что была готова, лишь бы устранить соперницу. Нет-нет, всё-таки, не Гретхен. Тогда кто же? Он стал ловить себя на мысли, что, не смотря на недоказанность её причастности к происшествию, он начинает испытывать к ней неприязнь. Ведь, так или иначе, – его избили из-за неё. Вот так окончательно угасает любовь. Теперь-то он уже точно никогда к ней не вернётся, даже под угрозой расстрела. Любить под угрозой – это не его удел. Ни альфонсом, ни слабаком Кресс не был.

Этим вечером он вернулся домой очень поздно: во-первых, остался на фабрике, чтоб отработать двойную норму, во-вторых, не хотел, чтобы его увидела избитым Мариетта. Глядишь, она уже к его приходу будет спать, да и в темноте синяки на его лице не так заметны.

Но Мариетта не спала. С сигарой в длинных пальцах она поджидала любимого на веранде. Стрекотали цикады в кустарниках роз, мошкара вилась вокруг пламени свечки. Девушка волновалась: Кресс никогда не задерживался с работы.

Наконец, она услышала его шаги. От сердца отлегло. Затушив недокуренную сигару, она поспешила на кухню за кастрюлькой с жарким, стол на веранде был уже сервирован.

– Боже, что с тобой?! – Она не могла скрыть своего ужаса, увидев опухшее лицо Кресса и его разбитые губы.

Он увиливал от ответов, пытался выдать за правду версию про своё падение на ступеньках автобуса. Но она не верила. Тогда он выдумал, что подрался с рабочими на фабрике, якобы из-за каких-то мужских споров, что Мариетту не должно касаться. Она настойчиво допытывалась, и ему пришлось грубо её оборвать: как мужчина он не терпел подобного контроля, тем более – устал за весь день, и всё тело ломило от побоев.

Она проглотила обиду, скрыла слёзы, перевязала его опухшую руку и молча убрала недоеденный ужин – у них у обоих пропал аппетит.

Кресс подумал, обнимая её в постели, что, всё-таки, она у него – умница…

Пауль стоял на пирсе, глядя на бушующий в шторме океан. Сегодня его настроение было созвучно стихии: он ненавидел вся и всех. Затея с колдуном, по всей видимости, провалилась – тот так и не помог и уже, наверное, не поможет. Зато золото осталось в целости. Кресса проучили – помог Костас Гуэндо. Он без лишних слов (даже с каким-то удовольствием) выделил своих молодчиков на это дело, и Паулю всё обошлось в копейки. Но Кресс так и не вернулся к Гретхен – наоборот, стало ещё хуже: если раньше он часто навещал его дочь, принося ей в госпиталь цветы и фрукты, то после своего избиения забыл к ней дорогу. На её настойчивые просьбы Пауль несколько раз связывался с ним, но Кресс всегда сухо отвечал отказом, ссылаясь на занятость. И Пауль перестал его преследовать: а, пропади он совсем, жалкий бродяга! Променять его несравненную дочь на какую-то туземку! Значит, они стоят друг друга. Вот только Гретхен страдает… А, может, взять да убить подонка? Ничего, он это ещё обмозгует.

Темнело, шторм стихал. Пауль обратил внимание на странное свечение океана, которое появилось вдруг вдалеке от берега. Внезапно он стал чувствовать тупую головную боль. В ушах – гул. И, чёрт его подери, он слышал немецкую речь! Или это были галлюцинации? С чего бы это? На ум пришли секретные сведения времён его службы в Третьем рейхе: подобные светящиеся круги наблюдали в морях и океанах и тогда. Сначала подозревали русских и их союзников в том, что они-де изобрели какие-то сверхбыстрые подводные лодки, и это их неимоверно большие прожектора, вращаясь, светятся сквозь толщу воды. Но скорость таинственных лодок достигала 300 миль в час! На очень большой глубине это было не под силу тогда (да и теперь) ни одному флоту в мире. Более того, объекты взлетали! Похожие на вертолёты, они с воздуха наблюдали за кораблями рейха, вызывая панику и страх у моряков. Многие сходили с ума. Вот и сейчас Пауль видел светящиеся красно-оранжевым эллипсовидные тела над поверхностью воды. Они странным образом давили на его психику и волю. Он схватился за голову, но ноги не несли его с пирса. Как завороженный он продолжал смотреть на эти огромные, горящие странным светом и беспрерывно вращающиеся в океане дьявольские колёса…

На берегу этой ночью он был не один. Сюда пришла Люси, горюя об Энрике. Мерзавец с неделю назад сбежал от неё и детей на каком-то корабле торгового флота в Европу. Бросил её! Бросил! И как теперь ей жить без его тела, без его ласк, без привычных скандалов с ним?! Как одной растить детей? Где брать денег? И кому она будет теперь нужна с его выродками?! Попробуй выйти замуж снова с таким вот «прицепом»! Близнята – шутка ли сказать! И зачем она родила от него?! Люси упала на песок и зарыдала. Попадись он ей сейчас, она убила бы его. Убила!

Прошло около часа. Или больше. Или чуть меньше. Она не замечала, как бежит время. Подняв, наконец, голову, она обратила внимание на странное мерцание каких-то ярко-жёлтых огней в море. Наверное, планктон. Хотя, не похоже – круги быстро вращались. Вдруг её сковал страх, ей захотелось встать и убежать. Но, несмотря на жуткую тревогу, силы оставили её. Как парализованная, она не могла двигаться и всё смотрела, смотрела на этот жуткий неестественный свет в воде. Рассудок её окончательно помутился, и она потеряла сознание.

Наконец Пауль стал приходить себя. Уже светало… Он попытался постепенно восстановить в памяти события этой ночи и остановился на странных светящихся кругах в океане. Да, именно с их появлением он потерял над собой и происходящим контроль и впал в прострацию. Что же они собой представляют, чёрт возьми?! И почему так ужасно действуют на психику? Да, как много ещё неразгаданного в этом мире…

Идя по пляжу в сторону того места, где он оставил автомобиль, Пауль наткнулся вдруг на лежащее на песке тело женщины. Она была без чувств. Он стал её осторожно разглядывать: молодая, полная, ниже среднего роста, с очень выдающимися формами, смуглая. Типичная местная жительница. Девушка лежала на боку, и было видно, что грудь её слабо и ритмично вздымается.

– Живая.

Он попытался её расшевелить, но она не приходила в себя. Что же делать? Брать её на руки и нести? Он не горел таким желанием. Оставить здесь и сообщить о ней? Что ж, это вариант. На автомобиле он сможет быстро добраться до полиции.

Уже через полчаса полицейская машина и карета скорой помощи стояли на побережье в месте, которое указал Пауль. Сам он, дав необходимые показания, быстро уехал. Люси на носилках погрузили в машину и повезли в ближайший госпиталь. По результатам внешнего обследования, её жизни ничего не угрожало.

Через несколько часов, лежа на больничной койке, она открыла глаза. Сестра-монашка, сидящая рядом с ней с книгой в руках, заметила это и улыбнулась Люси. Но через секунду улыбка сползла с её губ: настолько странным и зловещим было выражение глаз пациентки.

Вдруг Люси проворно вскочила с кровати и кинулась к сиделке. Скрюченными, как у большой хищной птицы пальцами обеих рук она вцепилась женщине в лицо, норовя выцарапать той глаза. Монашка дико взвыла от боли, пытаясь защитить лицо. На шум сбежался медперсонал и некоторые больные.

Несчастную еле вырвали из рук Люси. Сиделка плакала и причитала что-то вперемешку с молитвами. Она имела жуткий вид: растрёпанные седеющие волосы, оторванный, болтающийся на нитке воротничок, сочащаяся между пальцами кровь с лица. Её увели из палаты в перевязочную.

Тем временем двое здоровенных санитаров занимались хохочущей дико Люси: её скрутили и связали с помощью смирительной рубашки. Во время борьбы она успела сходить под себя, но видавших виды санитаров это не смутило. Подхватив её под руки, они вынесли её из палаты, словно куклу и погрузили в машину, которая, завывая сиреной, рванула с места в психиатрическую лечебницу. Взволнованные пациенты долго потом обсуждали этот страшный случай:

– Жалко девушку, такая молодая…

– Говорят, у неё двое совсем маленьких детей остались дома, близняшки.

– Господи, да это же жена Энрике! Как какого? Того самого, что неделю назад сбежал от неё на «Эсмеральде» в Европу! Да, нанялся матросом и сбежал!

– Какая жена?! Разве они венчаны? У него таких жён! Взять хоть бы Мариетту…

– Да Мариетта уже давно живёт с Крессом!

– Боже, а что с монашкой? Говорят, она совсем ослепла!

– Да нет, бог милостив, помощь подоспела вовремя, и у неё просто останутся глубокие царапины на лице.

– Ну, дай-то бог, жаль божью невесту, уж ей-то несправедливо досталось.

Люди ещё долго гудели об этом жутком случае: весть из больницы быстро разнеслась по острову. Обычно подобные страшные истории обсуждаются с особым смаком: каждый в душе радуется, что подобное не коснулось его самого…

Через несколько дней после визита к Анатолю, когда деньги в банке были заказаны, и оставалось только взять их оттуда и привезти колдуну, Шульц решил позвонить Моргану, чтобы обсудить одну возникшую у него вдруг идею.

– У аппарата, – было слышно, что, несмотря на сонное состояние, Морган по-военному уже готов его с себя сбросить.

– Просыпайся, Parteigenosse. Встретимся через час в кафе «Дары океана» на набережной. Заодно и позавтракаем.

– Jawohl.

– Вот за что я люблю эти места, так это за великолепный климат! – говорил Шульц своему товарищу, сидя с ним за столиком открытого кафе с видом на океан.

Лёгкий свежий бриз овевал им лица, листва пальм шелестела над головами. Кричали чайки.

Они только что сделали заказ и в предвкушении вкусного завтрака потягивали кофе.

– Так по какому поводу ты вытащил меня из дому с утра пораньше? – поинтересовался, наконец, Морган.

– Не даёт мне покоя этот Анатоль. Ну, посуди сам, не верх ли легкомыслия – взять да отдать ему такую сумму денег? Неужели, ты и впрямь уверен на все сто, что выполнение заказа по устранению Персоны импортанте – полностью его заслуга?

Морган насторожился. Но в душе был вынужден согласиться с товарищем: абсолютных доказательств заслуги Анатоля нет. А деньги ему пообещали отдать немалые.

– К тому же, весь обширный регион этого континента, включая остров, напичкан нашими экспериментальными установками как наземными, так и подводными. Они исправно излучают повышенные электромагнитные поля, что само по себе может приводить к злокачественным заболеваниям.

Морган кивнул. Постройка гигантских пирамидальных установок, назначение которых маскировалось под якобы сверхмощные коммуникационные антенны, была когда-то частью их с Шульцом операции. Хитрый Шульц, как всегда, имел резон: почему бы, действительно, не представить руководству отчёт о недавно выполненном задании по устранению Президента, приписав заслугу полностью себе? И получить вдобавок все деньги? Немного подумав, он ответил:

– Ты прав. Но как мы теперь решим с колдуном? И не навредит ли он нам в отместку? Я не очень-то горю желанием с ним встречаться.

– А это нам и ни к чему. Составим ему туманное письмо и вместо своих подписей поставим факсимиле шефа управления. Дескать, мы-то пообещали и хотели бы заплатить за некие услуги, да руководство не позволило, о чём и уведомляет. Его точку зрения изложим в официальной форме, в завуалированном виде, разумеется, – не хватало нам ещё международного скандала.

Ну и Шульц! Голова! Морган завистливо на него покосился – сам бы он ни в жизнь не додумался.

– Так что? По рукам? – Шульц возбуждённо засмеялся, – я уже представляю, куда пристрою денежки, а ты?

Остаток позднего завтрака прошёл в прекрасной весёлой атмосфере. На десерт друзья заказали себе шампанского.

Санитарка психиатрической клиники разносила завтраки больным. За утро она уже умаялась – сегодня она была одна на этаже. Её напарница уволилась накануне, и, не смотря на приличную для этих мест зарплату, смену ей пока не подыскали. Мало желающих было приглядывать за буйными психами. В последнее время их число подозрительно увеличивалось – Мария работала здесь почти всю свою жизнь, уже лет двадцать и помнила, что когда-то этот этаж пустовал. Как и вся клиника, впрочем. Ведь именно поэтому она сюда и устроилась – платили хорошо, а работы практически не было никакой. Местное население отличалось завидным здоровьем, особенно душевным. Ни психов, ни гениев на острове особо не водилось. Но за последние года три всё изменилось: участились случаи самоубийств, насилия и психических заболеваний. Колдуны и шаманы винили в этом злых духов, политики (особенно умерший недавно Президент, пусть Пречистая Дева Мария побеспокоится о его душе) – империалистов. Но факт остаётся фактом: работы прибавилось не на шутку, а зарплата осталась прежней. А уходить отсюда она не собиралась: поздно, профессии у неё не было.

Вот и на днях привези из обычной больницы новенькую – Люси. Что случилось с девушкой? Санитарка отлично знала всю её семью – нормальные обычные люди. Люси с детства отличалась спокойным нравом и крепким здоровьем. Каких крупных детей недавно родила! Неужели это с ней случилось на почве бегства от неё её сожителя Энрике? Подлец, довёл девушку. Нет веры мужикам…

Санитарка одной рукой – руки у неё были по-мужски большими и сильными – открыла ключом тяжёлую металлическую дверь, другой – вкатила в палату довольно массивную тележку с едой. По правилам безопасности к буйным нужно входить обязательно вдвоём. Но руководство иногда закрывало на соблюдение этого правила глаза из-за недостатка персонала. А ей самой не привыкать – она была опытной работницей. К тому же, довольно сильной физически. Психи её побаивались.

– Ну вот, Люси, вот твоя еда, просыпайся.

Что-то насторожило санитарку. Что, она бы так сразу и не объяснила. Но многолетний опыт подсказывал: что-то было не так. Какая-то подозрительная тишина давила на уши. И чувство опасности, незримое и невидимое, безотчётное… Люси лежала под одеялом с головой – вероятно, спала. Днём это было не типично для буйных. Не желая рисковать, санитарка поставила тележку так, чтоб она отделила её от больной. И ещё раз позвала, погромче:

– Люси! Пора обедать!

Не успев оглянуться на шорох сзади, она получила удар по голове. Упала без сознания.

Люси, возбуждённо смеясь (всё это время она пряталась за дверью, а в одеяло вместо себя завернула подушки) склонилась над санитаркой. Её кулаки по обыкновению сослужили ей службу – сколько раз они спасали в драках с Энрике!

Люси порвала простыню на куски, накрепко связала санитарке руки и ноги, завязала ей рот. Затем раздела её и уложила на кровать, накрыв ей голову одеялом. Надела на себя форму. Нащупала в переднике связку ключей. Вышла из палаты. Щёлкнул автоматический замок – дверь захлопнулась.

Люси без труда спустилась вниз, прошла через коридор и вышла из клиники. Сонная охрана не обратила на неё ни малейшего внимания.

Сказать, что она чувствовала себя душевнобольной, было бы неправдой. Просто с некоторых пор она начала ощущать себя в каком-то ином состоянии. Это – если бы она могла сравнить это состояние с прежним. Но ни сравнивать, ни анализировать Люси уже не умела. С того момента, как её нашли в обмороке на берегу океана, она стала как-то по-другому себя вести: свободнее что ли. Словно где-то внутри неё рухнули невидимые заслоны правил и ограничений, и больше никто и ничто уже не могло её контролировать и сдерживать. Для окружающих эта была дьявольская свобода, болезнь. И она требовала изоляции от общества.

Уже давно стемнело. Люси, ступая по-кошачьи (туфли санитарки пришлись впору), шла по улицам городка, заглядывая в окна. Они уютно светились, оттуда раздавались музыка, смех, иногда – детский плач. Но это всё не занимало Люси.

Наконец она остановилась перед окном какого-то дома. Это было окно кухни. В ней никого не было. На разделочном столе лежала рыба – её только-только начали готовить. И большой нож.

Люси неслышно перепрыгнула через низкий забор. Оглядываясь, словно дикое животное на охоте, она влезла через окно в кухню. Взяла нож – весь в рыбьей крови – и так же бесшумно вернулась на улицу. Озираясь по сторонам, пригнулась и побежала.

Раньше, в той жизни, она знала, где живёт Мариетта.

Она направилась туда.

Продолжение следует