Текст книги "Избранное. Проза. Стихи."

Она сама занялась ремонтом: клеила обои, красила двери и батареи, мыла окна. Чтобы жена в конец не убила силы, которые ей скоро пригодятся при родах, Максимыч приставил к ней матроса – молодого, застенчивого паренька. Странным образом он напомнил ей Серёжу, и Линочка (она стала плаксивой во время беременности) всё старалась накормить его посытнее.

Родила она девочку, четыре триста. Смеялась: приклей усы и будет вылитый батька! Максимыч закатывал один банкет за другим.

Но что-то стало происходить с её до сих пор моложавой внешностью: ей казалось, что она начала стремительно стареть. Опускались брови, вниз – уголки зелёных глаз и породистых губ. Линочка улыбалась ещё больше, но это не помогало. На блондинистых волосах тотальная седина, слава богу, была не так заметна. Чтобы не располнеть, она умерила аппетит. А выпивать стала чаще.

Как только дочка подросла, Линочка наняла ей няньку, а сама устроилась на работу в соседнее село. Там председатель совхоза выделил ей списанное здание с удобствами во дворе. По просьбе Линочкиного мужа (уже большого начальника) здание отремонтировали. Линочка начала оказывать парикмахерские услуги местному населению – работникам рыболовецкого совхоза. Это был далеко не салон, к масштабам какого она привыкла в родном Херсоне, но и здесь жили люди. Вскоре Линочкины золотые руки прославились в каждом доме деревни, и местные рыбачки с нетерпением ждали её приезда, ссорясь в долгой очереди: кого Линочка примет первой.

Чуть расплывшиеся формы она теперь прятала за японскими дорогими спортивными костюмами, которые местные продавщицы доставали ей из-под прилавка. Волосы у Линочки отросли – рядом не было подружек-парикмахерш, в любой момент готовых их причесать. Она заплетала косу вокруг головы, придерживала отросшую чёлку чёрным бархатным обручем. Не очень стильно, конечно, но для деревни сойдёт. И всё-таки, в её облике нет-нет да и проскальзывала былая элегантность, особенно в походке: как она тянула полную, стройную ножку носком вперёд! Юношеские занятия гимнастикой в деревенской школе впечатались в память тела на всю жизнь.

С работы Линочка еле пёрла сумки, полные лососевой рыбы и красной икры. Самые дефицитные товары, за которыми в городке выстраивались длинные очереди с утренним и обеденным пересчётом не работавших домохозяек, ей приносили завмагши прямо домой. Холодильник ломился, дочка росла здоровой и цікавой – в Максимыча – и каждый вечер в их хлебосольную квартиру толпами заваливали сослуживцы из отряда мужа: моряки с жёнами и офицеры-холостяки. Последние с удовольствием делали Линочке неизменный комплимент, сравнивая её с Вией Артмане. С годами Линочка, действительно, становилась внешне на неё похожей.

Все с аппетитом ели вкусно приготовленные хозяйкой блюда, пили дорогие напитки, преподнесённые Линочке её клиентками. За ужином не смолкали смех и гитарные переборы. И это было счастьем.

Однажды среди приглашённых оказалась незамужняя продавщица из галантерейного магазина, Наташа. И Максимыч, не стесняясь, стал с ней заигрывать. Линочка усмехалась, – она не боялась соперничества. Тем более что Наташа казалась девушкой порядочной и скромной.

Но через несколько дней с Наташей пришли её подружки, одна из которых была женой подчинённого Максимыча, откомандированного им аж в Мурманск, а вторая – секретаршей из соседней части, холостячкой. И Максимыч весь вечер от них не отходил. Хохотал глуповато. И Линочка с беспокойством заметила предательскую эрекцию, остро выделенную его домашними трениками.

После вечеринки Максимыч, не обращая внимания на недовольство жены, пошёл подружек провожать. А жили они далековато, на другом конце городка. И транспорт уже не ходил. И всё это вместе взятое явилось убедительными доводами в пользу его оправданий. Ибо явился он только утром. Явился и сразу ушёл на службу. Оставив Линочку в смятении и горьких раздумьях.

С обречённым видом ехала она в тот день на работу. Но по-прежнему старалась улыбаться и никому не показывать своей грусти. Теперь вспоминались все проколы мужа за последнее время: и его поздние явления домой навеселе и то, как он недавно забыл поздравить её с Днём рождения, а спохватился только, когда заметил на столе букет кроваво-красных гладиолусов, ею самой себе подаренных. Гладиолусы… Когда-то такими в её честь заваливались двери салона – не пройти – пока дворник дядя Ваня, ворча, не разбирал пахучую копну…

***

Подстригая, причёсывая и накручивая на бигуди клиенток, Линочка по-прежнему улыбалась, не переставая. Но иногда её улыбающееся лицо напоминало маску и казалось людям неискренним. Никто ведь не знал, что у неё на душе.

Однако, не смотря на тяжкие раздумья, она брала волю в кулак и давала себе слово, что ни-ког-да, ни при каких обстоятельствах не даст семье рухнуть. Её поезд уже ушёл, и начинать любовные отношения с кем-нибудь снова было бы безнадёжно. И не для того она приехала за любимым человеком в эту Тмутаракань, чтобы отдать его какой-нибудь лахудре. К тому же подрастала долгожданная дочка. И пусть все считают её нежной, беззащитной, глуповатой блондинкой, – у неё хватит воли и хитрости удержать рядом с собой мужика!

***

Через пару лет после переезда на Дальний Восток Максимыча повысили в должности. Линочка успешно заведовала комбинатом бытового обслуживания в рыболовецком совхозе, который теперь оказывал ещё и услуги по пошиву и ремонту одежды. В этом цеху работала Тома, тоже офицерская жена. Но заказов было так много, что им с Линочкой пришлось взять к себе в помощь местную орочанку – молоденькую Зину.

Она была тихой, незаметной, застенчивой, немного забитой. Тыкала себе потихоньку иголочкой, согнувшись над шитьём. А жила напротив домика, который был выделен Линочке под комбинат, – в лачужке с прохудившейся шиферной крышей. В её неизменном, почти обетном молчании невозможно было прочесть ни мыслей, ни намерений. Единожды только она обмолвилась, что мечтает выйти замуж за офицера. У неё было фарфоровое личико, и она носила очки, словно хотела ими не только улучшить зрение, но и увеличить узенькие свои глаза.

Тома, имевшая вкус от природы (она постоянно читала журналы, была в курсе модных тенденций) и хороший, дружелюбный характер, часто приглашала Зину к себе в гарнизон. Чтобы та сходила на танцы. Но там на Зиночку внимания никто не обращал.

Линочка же, молча улыбаясь, фыркала: охота была тащить кого попало в дом. Что мы о них, об этих орочах знаем? Рабочие отношения не надо путать с другими. Вон недавно их уборщица, тоже орочанка, напилась где-то и такое устроила! Глаза дикие, в гневе неуёмна, еле милиция успокоила…

Однажды, вышагивая своей гимнастической походкой по центральной улице гарнизона и улыбаясь встречным женщинам, каждая вторая из которых была её клиенткой, Линочка вдруг застыла, не поверив своим глазам: Ирка! Ну да, её нерадивая парикмахерша Ирка из Херсона! Что она здесь делает?!

Ирка, расхохотавшись, раскрыла дружеские объятья: сколько лет, сколько зим! Казалась, она была необычайно рада встрече. (Им, алкашкам, всё – праздник. Вот и сейчас, ещё и не полдень, а уже освежилась где-то).

Выяснилось, что сюда в городок она приехала с Томиной подружкой – маникюршей Алиной, красивой, с внимательными умными глазами. Линочка с недавних пор опасалась звать таких к себе в дом. Алина работала в одной из центральных парикмахерских Владивостока, и, говорят, была отличным мастером. К тому же, настоящей красавицей. Когда она приезжала к Томе в гости, чтоб сходить на танцы и зацепить какого-нибудь лейтенантика, в клубе начинался настоящий переполох. Но она, видать, была гордой и капризной девахой, и замуж до сих пор не вышла.

Оказалось, что Алина и Ирка были знакомы ещё с пелёнок – их отцы когда-то служили вместе в этих краях. Потом Иркин папа перевёлся в Херсон. Там пожил недолго. Умер от инфаркта. Да, любил выпить. Вслед за ним и Ирина мама. У обедневшей со временем Ирки оставались ещё некоторые мамины ценности (бриллианты и кое-что из антиквариата). С этими вещами она прилетела во Владик по приглашению Алины, чтобы выгодно их продать. А сюда, в городок, они приехали в гости к Томе, ведь сегодня суббота. И в клубе будут танцы!

Светомузыка рокотала и глухо отбивала чёткий ритм. В её сине-зелёно-фиолетовых отсветах движения танцующих казались фантастическими, странно гротесковыми, мультяшными.

Алина, упиваясь своей пластикой и сексуальностью, буквально купалась в восхищённых взглядах молодых моряков. По правде говоря, это было, наверное, единственное, для чего она сюда приезжала. Как-то получалось, что любовные отношения её интересовали меньше, чем успех и популярность на танцах. Может быть, она их попросту боялась, а может быть, не хотела разочарований. Никто ничего не знал о её прошлом. Сегодня с девчатами на танцы пришёл Томин муж. Уже слегка на элеганте, тяжело дыша коньяком, он старался попадать в такт обольстительно-серьёзным движениям Алины, чем безумно раздражал свою жену. Не то, чтоб Тома его ревновала – она стыдилась его неловкости. Ей казалось, что все на них смотрят и подсмеиваются над её мужем, который, кстати, занимал не малый пост.

Танцы закончились в полночь, но для жителей молодёжного городка это было ещё не время ложиться спать. Подкрепившись в буфете, весёлая компания, в которой были Тома с мужем, Алина и Ирка, решила прогуляться, а потом пойти к кому-нибудь в гости. Выбор пал на Максимыча, – их с Линочкой дом славился гостеприимством.

На второй долгий звонок хозяин открыл дверь сам. Очень был рад молодым людям, а ещё больше – незнакомым девушкам. Линочка выглянула из спальни заспанная, но как всегда приветливая.

Стол был накрыт незамедлительно. Однако Максимыч обратил внимание на погрустневшие глаза жены, когда та увидела среди гостей Алину.

– Конкур-р-э-э-энция, – глуповато, как всегда при виде новой интересной женщины, засмеялся он, по-заячьи обнажив из-под усов мелкие крепкие зубы.

Чем окончательно испортил Линочке настроение: ну, надо ж такое сморозить?! Причём тут конкуренция? Но виду она как всегда не подала.

Когда во втором часу ночи гости стали расходиться, Тома с мужем пригласили всех на воскресный обед к себе. Линочка была вынуждена отказаться – сослалась на срочную поездку в Хабаровск. Одна Тома знала цель путешествия: Линочка едет туда на несколько дней к какому-то корейцу (или китайцу) на омолаживающие процедуры.

Возвращалась Линочка домой с тяжёлым сердцем. Поезд тащился долго. Прекрасная, девственная, живописная природа за окном не радовала глаз. Безответно кивали ей с придорожных обочин красные дикорастущие здесь лилии – душа чувствовала беду.

Денег китайцу она отдала много, а результатов – чуть. На прощанье он проповедовал ей здоровый образ жизни, вегетарианство, гимнастику, позитивное мышление и всякую другую чушь. От мошенник! Лишь бы денег содрать! Дескать, без вышеперечисленного лечение пользы не даст. Рассказывать она и сама умеет не хуже него. А в жизни: как же можно отказаться в хорошей компании от рюмочки да от биточка, да от шампанского на десерт? Ото лишь бы денег содрать… Ставит нереальные задачи… Ни хрена особо не омолодил… «Лишь бы денег содрать», – крутилось в голове в такт ритмичному покачиванию…

Но волновало больше другое: провожая её неделю назад, Максимыч на перроне сиял. Необычайно радостной, какой-то воодушевленной даже улыбкой из-под своих уже седеющих усов. Совсем не печалился по поводу расставания с женой. С ним вместе провожать Линочку пришли почти все давешние гости. В том числе и Ирка с Алиной. Максимыч стоял между ними, держа обеих под руки, как павлин. И браво с ними смотрелся: Ирка была беззаботно– весёлой и слегка поддатой уже с утра, Алина – молчаливо-серьёзной. Не давал покоя её тяжёлый с поволокой взгляд. И Максимыч между ними. Помолодевший.

Бляха муха! Поехала дурочка на омолаживание. Неизвестно, что дома застанет…

Её никто не встречал на вокзале, – у мужа ответственные учения. В квартире прибрано, в холодильнике кастрюлька с котлетами, на плите свежий, ещё горячий суп. Спасибо Клавочке соседке! Надо будет ей завивку к весне бесплатно сделать. А сейчас она привезла ей хороший сувенир.

Навстречу Линочке из соседской квартиры бросилась дочка. Слава Богу, жива-здорова! Клава что-то тараторила, рассказывала последние новости. Линочка жестом пригласила её к себе на кухню. Достала из холодильника бутылку вина. Ни слушать, ни говорить ей не хотелось.

Уже провожая Клаву, Линочка, пошатываясь, зашла в ванную комнату. Сняла с крючка тяжёлый махровый халат. И застыла. Рукава её пушистого розового халата были на половину подвёрнуты. Она сама так никогда не делала. Понюхала ворот, проймы. Так и есть: резкий запах Иркиных французских духов! А чтоб их всех поразрывало, б..дей!

***

Через пару месяцев Алина перебралась из Владивостока в морской гарнизон. И стала работать в Линочкином комбинате, – так настоял Максимыч. Дескать, он был обязан её отцу, большому начальнику, и теперь в благодарность пёкся об его дочке. Помог ей получить однокомнатную квартиру. И это на фоне нехватки жилья среди офицерских семей!

Маникюрный столик поставили Алине возле окна, в трёх шагах от кресла Линочки, и та теперь должна была ежедневно созерцать её точёный профиль, склонённый над руками посетительниц.

Но Линочку просчитать дано не всякому. Как радушно и гостеприимно она встретила девушку на новом месте! Как по-дружески предложила ей свой свободный пока маникюрный инструмент! Делилась всем, чем могла: и профессиональными секретами и знакомствами с нужными людьми:

– От ты сколько им скажешь заплатить, столько тебе в точности до копейки и заплатят. На чай давать здесь не принято. И будь осторожна, не набавляй, бери строго по прейскуранту… В сельмаг привезли японские магнитофоны, пойди к директорше, скажи, что от меня, договорись и себе и мне… В чёрную краску для бровей хорошо добавлять крошку урзола. На, у меня осталось немного…

Доставала из шкафа заветную коробку: «Эти туфли мне вряд ли подойдут – слишком высокий каблук. Да, это „фламинго“. Ладно, бери себе. Та не лезь ты целоваться. Мы ж подружки».

Алина вызывала в Линочке противоречивые чувства. Она понимала, что имеет дело с потенциальной соперницей. Ничего пока не подозревающей. И от этого в сто раз более опасной. Но как она напоминала ей далёкую Светку! Те же черты лица, и такой же отстранённый взгляд красивых глаз: не поймёшь, о чём сейчас думает… А Линочка так соскучилась по настоящей подружке!

После работы они вдвоём неспешно, упакованные до зубов завидными покупками возвращались в городок. Всегда в хорошем настроении: а чего унывать? Обе умеют работать – азартны до денег. И люди их любят. Обе красавицы. Конечно, Линочка постарше… Но ведь это дело вкуса, правда?

Наконец-таки Алина познакомилась на танцах с достойным женихом – Маратом, командиром катера. Он был крымчанином. Недавно перевёлся с Черноморского флота. Однажды только глянул раскосыми своими тёмными глазами на девушку и решил: «Самая-самая здесь… А значит, будет моей». Марат был упрям, и вскоре его настойчивые ухаживания увенчались свадьбой.

Веселье было пышным и многодневным. Родители Алины заказали лучшее в городке кафе, подарили детям «Жигуль». Завистливые подружки и восхищённые моряки не сводили с молодых глаз. Вот это пара!

Через год Алина одарила мужа двойней. Счастливых родителей с долгожданным приплодом гостеприимно встречала в Крыму шумная мусульманская родня. Алина купалась в любви и ласке. Там, в просторной, овеваемой жаркими душистыми ветрами степи умеют любить: раз и навсегда, до смерти. Наверное, и ненавидеть так же. Но тогда Алина ничего о том не знала.

***

Немного раздобрев и успокоившись, Алина после двух лет благополучной семейной жизни, сидя с детьми дома, заскучала. И упросила мужа разрешить вернуться в парикмахерскую. Детям взяли няньку, – среди тоскующих офицерских жён было много желающих. Поколебавшись (жена должна сидеть дома!), Марат разрешил.

И опять они с Линочкой были неразлучны. Часто женщин на «Жигуле» приезжал встречать с работы Марат, а иногда и Максимыч. Поднапрягшись, они с Линочкой тоже купили себе машину (ну до чего ж красивую! Бледно-голубого, размытого такого цвета. Ну, нет подобной в гарнизоне!).

Вечеринки у Максимыча считались по-прежнему самыми популярными в городке. Линочка слыла самой гостеприимной хозяйкой (а хіба хочеш? Мусиш. С батькой спорить не нужно).

А тот по-прежнему мечтал об Алине. И чем равнодушней она смотрела в его сторону, тем больше он её желал.

И однажды подходящий случай подвернулся. Марата отправили в долгую командировку. С детьми сидела нянька, а Линочку с Алиной забирал с работы Максимыч. Уговорил молодуху заехать сначала к ним. Быстро сообразили на стол. Но, то ли водка оказалась некачественной, то ли весь день ничего не евшая Алина слабой, – её развезло после первой же рюмки. Плохо помнила, как досидела до вечера. И опять услужливый Максимыч взялся проводить её до дому. В машине нестерпимо пахло бензином, и как будто под его настырным гипнозом – она не смогла отбиться…

Наутро в страшном мареве похмелья (как будто и впрямь что-то к водке было подмешано) она, ненавидя своё отражение, тупо смотрелась в зеркало. И понимала: это был конец её счастливой жизни. И даже если никто ничего не узнает, она, не умевшая с детства врать, не посмеет теперь смотреть мужу в глаза.

Развод был громким. Обрадованные друзья-подружки, не переставая, смаковали рождавшиеся во время пересудов подробности.

Марат набил Максимычу морду. Прямо на построении.

И тот приложил все усилия, чтобы ревнивца перевели подальше отсюда, в район вечной мерзлоты, к северными мишкам: пусть с ними сражается. Поднять при всех на него, командира, руку! Ещё и похотливым бараном обозвать посмел…

И только казалось, что с Линочки – как с гуся вода. Она по обыкновению улыбалась всему миру через распахнутые ресницы своими невинными зелёными глазами…

А с Алиной приходилось по-прежнему работать вместе. Не так просто было уволить мать двоих малолетних детей.

И та как с цепи сорвалась: за словом в карман не лезла и всё зыркала в сторону Линочки злобно так, аж мурашки по плечам. А причём тут она?! Конечно, Линочка догадывалась о намерениях мужа и могла бы всё случившееся предотвратить… Могла бы, если б очень постаралась. Но на то она и умная жена, чтоб с неизбежным не спорить и мужа своего не злить. А Алинка эта – дура! Умная бы мужу не призналась. Мало ли чего ни бывает. На житті як на довгій ниві… Таскает за собой на работу своих двойняшек, типа: она мать-одиночка, не трогайте её! Противно смотреть… Придурошная. Ещё и злится. Отправлялась бы отсюда тоже, вслед за своим припадочным Маратом, подальше… Ну откуда это всё вдруг навалилось, спрашиваю я вас?!

В отпуск в Херсон Максимыч с Линочкой поехали в мае – начиналось мокрое и тяжкое дальневосточное лето. Влажность страшная, мошкара к телу липнет, нечем дышать. А там, на родине черешня ранняя и абрикосы отцветают, пчёлы на солнышке гудуть и на Днепре, говорят, уже купаются. Да и к матери на могилку за столько лет надо бы сходить. Померла, бедная, три роки тому. Тоже баловалась, бідолажна, горилочкой, прости господи…

К тёте Ане Линочка пошла на второй день по приезде.

Знакомое богатое подворье, понурые женщины чередой под каменным забором. Казалось, что и цыган у калитки нисколько не изменился, даже пиджак был тот же, только невероятно выцвел, да и сам он стал белым, как лунь. Но Линочку узнал – молодцевато подбоченился и даже крякнул, быстро, как и раньше, оглядев её располневшие ноги.

– Ах она сучка паршивая! Ещё и злится на тебя! И уезжать не хочет? Ей что там, греховоднице, мало славы? Смотри, как бы она, дрянная, мужа ещё у тебя не увела! Что? По-прежнему на неё заглядывается? То-то и оно… – Цыганка, тяжело дыша ставшим багровым с годами лицом, перебирала толстыми пальцами карты, – вижу, вижу, падает ей скорая семейная жизнь… Кто-то подберёт потаскушку… Смотри, что б ни твой.

Линочка холодела от предсказаний. Предательски сосало под ложечкой. Кому-кому, а тёте Ане она верила как самой себе. Даже больше.

Выходила от неё, озабоченно держа, словно драгоценность, баночку с молотым красным перцем и пачку соли, – заговоренными. На сто процентов верила: поможет!

***

Алина задумчиво смотрела в окно троллейбуса. Он, не спеша, поскрипывая на поворотах, вёз её к работе – новому салону красоты, которым она вот уже год как заведовала.

Домой, к родителям во Владивосток девушка вернулась, прислушавшись, наконец, к их настойчивым уговорам: ну, зачем же там оставаться, среди чужих людей? Что держит кроме горьких воспоминаний? Достойных мужчин и здесь, в городе, хватает. Даст бог, ещё сложится дочкино женское счастье.

Но главной причиной возвращения стали навалившиеся там вдруг ниоткуда болячки: то глаза начинали зудеть, то кожа. Аллергия какая-то, что ли… Море рядом, а том подлодки. Повышенный фон радиации, наверное…

Врачи разводили руками: печень здорова, кровь хорошая, никаких патологий.

Только вот откуда ни возьмись время от времени под порогом её квартиры появлялись сыпучие, красно-серые кучи. Прилежная Алина дочиста выметала всё веником, мыла с порошком двери. Наверное, от котов сыплют, чтоб не гадили…

Но соседка, увидев однажды странный мусор, забеспокоилась: это кто-то подсыпает. Как зачем? Со злыми намерениями, конечно. И ни в коем случае нельзя ту тряпку, которой мыла, обратно в дом заносить. Да, выбросить на помойку. И не просто выбросить, а в полнолуние, да с заговором. Вот сейчас она сбегает домой за бумажкой, у неё записано…

Алина отмахивалась: что с них взять, с этих офицерских жён. Как правило, никакого образования. Подбирают их курсантики где-нибудь на танцульках, сразу женятся. Потом дома держат, работы для них в гарнизонах нет, развития тоже. Хотя, её ведь тоже Марат на танцах подобрал. Говорят, уже женился второй раз, сын у него родился… Алина тяжко вздыхала.

А здоровье странным образом всё ухудшалось. Ночами снилась всякая жуть. Иногда не удавалось отличить сон от яви… Почти каждую ночь Алину мучили страшные, непонятные то ли виденья, то ли события, о которых она никому не решалась рассказывать.

Она спала головой к окну. И просыпалась в одно и то же время от ритмичного постукивания в радиатор. Постукивание будило назойливо. Но проснуться окончательно что-то мешало: в тот самый миг, когда Алине казалось, что сознание вот-вот вступит в реальность, ей мерещилось, будто сзади к ней приближается кто-то. Алина цепенела против воли и понимала, что не может ни проснуться окончательно, ни пошевелиться, ни закричать. Вся ледяная, она ощущала, что это кто-то хочет ею завладеть, вселиться в неё. Оно чаще всего имело женскую сущность. Абсолютно осознанно Алина начинала читать про себя «Отче наш» и все молитвы, которые только знала. По нескольку раз. Нечистая сила нехотя отступала.

После такого «отдыха» Алина приходила в себя с трудом. Утром еле отрывала тяжёлую голову от подушки. В ванной комнате со страхом разглядывала своё землистое, осунувшееся лицо с синими кругами вокруг глаз и со странным, безумным каким-то взглядом.

И самое нехорошее – она всё меньше внимания уделяла детям. Быстро уставала от них. Дети её раздражали.

Со временем, обессиленная кошмарами (спала она теперь только со светом) Алина поняла, что рядом с родителями ей будет легче, и малыши наконец-то обретут заботу и любовь.

Итак, старенький троллейбус, кряхтя, медленно ехал к центру её родного города, а она задумчиво смотрела в окно.

Пригляделась: знакомый силуэт! Высокая дама, по-спортивному вытягивая носок вперёд, вся в чёрном (длинное пальто-клёш, широкополая шляпа, сапоги на каблуках) – с претензией на элегантность – шла быстрым шагом по тротуару. О чём-то думает себе, а на губах знакомая улыбка. Конечно, Линочка!

Как будто почувствовав прицел Алининого взгляда, Линочка оторвала глаза от дорожки, по которой шла, и растерянно подняла голову, ища того, кто смутил её своим вниманием. И встретилась взглядом с Алиной… Только на считанные секунды. Потом Линочка, покраснев, потупилась и, не останавливаясь, продолжила свой путь. Явно расстроенная.

Алина же, как ни странно, не ощутила ни радости, ни грусти. Словно увидела далёкую знакомую, или кого-то, кого знала только понаслышке…

Придя после работы домой, она рассказала матери об утренней встрече.

– Ах, это та женщина, Линочкой зовут… Помню, помню… – Как-то неприязненно заметила мать.

На вопросительный взгляд дочки, она рассказала, что в то время, когда Алина против воли родителей продолжала после развода жить в гарнизоне, Линочка однажды звонила им. Сказала, что находится во Владивостоке по делам, намекала, что не против зайти в гости, повидаться по старой дружбе. Но то, каким тоном она начала повествовать о холостяцкой жизни Алины и о причинах их с Маратом разрыва, отбило у матери охоту с ней видеться. Голосок Линочки как всегда был елейным, но в нём витали двусмысленные нотки, и мать, оборвав её на полуслове, не дала возможности облить дочь грязью.

Хмурое туманное утро незаметно переходило в пасмурный день. Сегодня было безветренно, слава богу. Вчера так завывало за окошком, что просто страх: вот-вот крыша на ветхом здании комбината завалится.

– Снесёт, не дай бог, предприятие, – шутила Линочка.

Рыбачки о чём-то шумно спорят в коридоре. На очереди ещё две покраски и стрижка с укладкой. И одна пожилая женщина, она приходит греть под стационарным феном простуженную морскими ветрами голову. Платит какую-то копейку за это. Линочка и брать-то с неё не хочет, но та настаивает – гордая.

А вот мелькнул и силуэт Максимыча за окном. По-прежнему статный батька, но усы непоправимо побелели…

После списания в запас Линочка устроила мужа на рыболовецкое судно, в совхоз. Уезжать из этих краёв в Херсон они не торопились, – уж больно хорошие заработки, куда ехать! И было ещё одно очень важное обстоятельство, которое их здесь держало…

После армии Серёжа вернулся домой к бабушке. Мать с Максимычем присылали им каждый месяц очень приличную денежную помощь, и потому устраиваться на работу он не спешил.

Девушка его дождалась, но ходили упорные слухи, что «в заросли укропа прыгала» в его отсутствие регулярно.

Из их класса только трое парней продолжили обучение, двое окончили киевские вузы, один – московский. Все были презренными зубрилками, ботанами. И надо ж тебе – сейчас слывут богатыми людьми, бизнесменами! Вспомнишь – вздрогнешь, как она шапки-то ещё тёплой осенью напяливали, в музыкальные школы со скрипочками ходили, маменькины сынки… Ни одна приличная девчонка в их сторону даже плюнуть не хотела, а теперь жизнь у них, как часы налажена, в том числе и личная. Сытые, благополучные рожи, жёны – модельной внешности, из богатых семей, сами – кто на «Мерине», кто на «Бумере», словно соревнуются друг с другом.

Но он-то, Серёжа, вечерами в парке ещё по-прежнему классно играет на гитаре, ещё лоснится вздутыми мышцами его крепкий торс в открытой майке. И вереница самых классных девчат (пусть простых, зато красивых) тащится за ним по следу с надеждой в глазах. И каждый день в гости за накрытый в изобилии бабушкой стол слетаются на пиво его друзья-приятели. И им есть о чём поговорить между тягами папироской с анашой.

После второго привода внука в милицию за хранение и распространение наркотиков бабушка вызвала Линочку на телефонные переговоры.

Свекровь кричала и плакала, что с Серёжей сладу нема. Что нет больше её сил. Что все последние сбережения она отдала следователю, чтоб тот закрыл глаза на следы уколов на венах внука. Что двое уже из его самых близких дружков умерли от передозировки.

Белая как полотно Линочка вышла с почты, пьяно качаясь… У неё было много вопросов к судьбе…

Линочка и Максимыч чуть не силой заставили Серёжу оставить Херсон – вызвали его к себе. Устроили прапорщиком в интендантскую службу.

Сейчас у него всё в порядке. И скоро он, наверное, женится на дочке замполита, ведь родители пообещали подарить ему на свадьбу свой «Жигуль».

Так Линочка рассказывала при встрече всем своим клиенткам. Каждая из них преувеличенно участливо кивала на её слова головой, а глаза у всех светились злорадством.

Линочка же делала вид, что не замечает в вопросах подвоха и мило, искренне улыбалась в ответ.

Только подтянутое вкруговую (операция стоило так дорого!) её всё ещё красивое оливковое лицо подозрительно часто искажалось, дрожа в предательской судороге…