Текст книги "Избранное. Проза. Стихи."

– Видишь ли, Круглова, пора тебе начинать заниматься делами тонкими… Не понимаешь? Посмотри вокруг: все эти бизнесмены и дельцы незаконно зарабатывают капиталы. А мы призваны следить за соблюдением законности, получаем за свой каторжный труд копейки… Понимаешь?

Стажёрка сидела, выпучив на него глаза, с глупой улыбкой на лице. «Ещё для неё рановато…”, – подумал он, – «видно, пока ей нужно давать что-нибудь попроще».

– Ладно, об этом – потом… Вот тебе дело, изучи и доложи своё видение. В двух словах: на перекрёстке улиц Воздвиженской и Торговой, возле колхозного рынка стоит знак «Остановка запрещена». Но стоит он хитро, полностью спрятан в зелени деревьев, его не видно. И мест для надлежащей парковки возле рынка практически нет. А там всегда людно, сама знаешь. Водители вынуждены парковаться, то есть, нарушать. И тут, откуда не возьмись наши доблестные гаишники. С целью соблюдения законности, разумеется. Гребут взятки, как с куста.

– Это трудно доказать постфактум.

– Круглова, в плане доказывания ты как раз сильна. Уж тут лучше тебя нет никого. Поясняю: едешь в ГАИ, выбираешь в прошлом месяце конкретный день, лучше, конечно, выходной. Берёшь журнал с корешками выписанных квитанций. В них указаны фамилии и адреса нарушителей, а также суммы штрафов. Выясняешь, кто штрафовал. Ну, да, фамилию гаишника. И всех – на допрос. Да, да допрашивать нарушителей подробно: сколько у них работники милиции просили, сколько взяли в руки, сколько предложили заплатить официально и так далее. Потом допросишь милиционеров – их версия… Короче, работай и докладывай. Всё. Свободна.

Когда в условленный день капитан пришёл в прокуратуру с готовым переводом, Ирина сразу поняла по его лицу, что он чем-то угнетён. На её вопрос переводчик ответил:

– Я просто в шоке. Никогда не ожидал, что вы способны так жёстко расправиться с моим земляком. Вы его буквально приговорили своим обвинительным заключением.

– Нет. Приговор вынесет суд. Но не забывайте: я здесь представляю обвинение. И оно должно быть абсолютно аргументированным и безупречным в плане доказательственной базы. А то, что нет лирики – не обессудьте. Не в бирюльки тут играемся. И не забывайте: Ваш земляк убил человека. Отдаёте себе отчёт? Убил. Или для вас всех женщина – не человек?

Капитан досадливо молчал.

– И сколько ему светит?

– От семи до пятнадцати.

Капитан сидел в раздумье. Ирина понимала, что пропасть между ними безвозвратно растёт. Ну и ладно. Лучше уж сразу.

На следующий день, перед тем как выехать в ГАИ, Ирина по привычке наводила порядок на рабочем столе: сюда текучку, сюда отказные, тут самое важное. В дверь постучали.

– Войдите.

Вошёл белобрысый. На удивлённый взгляд Ирины он смущённо ответил:

– Я пришёл Вас поблагодарить. Вы очень много для меня сделали. Я уже знаю, что такое тюрьма. Вот, это самое дорогое, что у меня есть.

Он протянул ей пропитанный куревом и ещё чем-то неприятным знакомый синий блокнот со стихами.

Чтоб его не обидеть, скрыв брезгливость, она взяла блокнот в руки и вежливо сказала:

– Большое спасибо. Я обязательно почитаю.

В ГАИ дежурный проводил её к начальнику. Начальник – высокий крупный и пузатый, с красивыми когда-то чертами лица (теперь от излишеств багрового) – удивлённо и настороженно на неё уставился.

– Постановление о выемке регистрационного журнала? С чего бы это? Света, принеси кофе. И коньяк.

– Спасибо. Я не пью. Да и жарко. И кофе не нужно. Лучше воды с лимоном.

– Да… Что-то Витальич там себе надумал… Не знаете, случайно?

– Откуда нам. Мы люди маленькие.

– Не скажите, не скажите… Следователь – процессуально независимое лицо. И от него много что зависит. Очень много. А Вы не пьёте, потому что за рулём? А у Вас, кстати, есть права? И машина?

– Да, представьте, уже всё есть.

– Ну, позвольте хотя бы отвезти Вас в прокуратуру. Ведь жара.

– Спасибо.

Первый допрошенный автолюбитель показал, что в одну из майских суббот он, не заметив знака, припарковал свою машину на обочине дороги возле Центрального рынка. Сам он из села, города не знает. Ему показалось логичным, что именно здесь удобно будет припарковаться: и близко с рынком, и никому не мешает. Однако, распродав свой товар и выйдя к машине, он увидел работника ГАИ, составлявшего протокол. Тот показал ему запрещающий остановку знак и продолжил оформлять штраф. Водитель стал просить о снисхождении и о возможности договориться. Гаишник согласился. Сумма штрафа была пятьдесят рублей. Водитель дал работнику ГАИ десятку, и протокол, вроде бы, составлен не был. Да, он помнил фамилию милиционера: Миленков. Конечно, он его сможет опознать. А в отношении его кур, ну, которыми он торгует на рынке, то они все как на подбор: здоровы и упитанны. И Ирине Леонидовне не нужно обращать внимания на сплетни односельчан: будто бы он кормит их чем попало – лишь бы продать…

Следующими была молодая пара: он – успешный бизнесмен, она – красивая, избалованная мадам, ревниво разглядывающая стажёрку. Особенно её, видимо, сразили дорогие бриллиантовые сережки Ирины, которые та получила в подарок от бабушки на двадцатилетие. Они были семейной реликвией.

– Нет, нет. Мы ничего такого не помним, – мадам одёрнула начавшего было давать показания мужа, растаявшего под кошачьим взглядом Кругловой.

Ирине пришлось прибегнуть к методу мелкого шантажа, намекнув, что налоговая инспекция будет искренне рада ещё раз, более детально покопаться в хозяйственной деятельности бизнесмена.

Показания семейной пары были аналогичны предыдущим.

Несколько следующих свидетелей рассказали о том, что платить на лапу милиционеру отказались, хотя гаишник активно на это намекал, и настояли на оформлении штрафов. Они опознали свои подписи в протоколах. Милиционера тоже готовы были опознать.

Итак, картина складывалась. В субботу-воскресенье конца мая, возле рынка поочерёдно дежурили двое работников ГАИ, которые зарабатывали на незнании людей о существовании знака, запрещающего остановку на месте, удобном для стоянки автомобилей. Чтобы не оформлять штрафы, они предлагали нарушителям им за это платить. Некоторые водители соглашались, некоторые – нет. Свидетели свои показания дали. Выводы по почерковедческим экспертизам готовы. В них определены подлинности подписей оштрафованных и милиционеров в протоколах. Оставалось допросить самих милиционеров. Ими были Миленков, проработавший в ГАИ уже лет десять, и молодой Ёжиков, поступивший на службу недавно.

Первым был приглашён Миленков.

Он зашёл в кабинет уверенно, но глаза его бегали. Он отрицал факты вымогательства им и его напарником взяток, считая, кроме прочего, что доказать эти факты будет невозможно.

Ёжиков держался не так самоуверенно, но был также в отказе. При подписании протокола допроса руки его дрожали.

Теперь было необходимо собрать характеризующий личности подозреваемых материал. Для этого Круглова пригласила начальника отдела кадров городского управления милиции.

– Зачем привлекаете парней? Ведь нормальные же ребята. Особенно Ёжикова жаль. Только-только начал кумекать что к чему, недавно женился. Представляете, что с ними будет после зоны? Вся оставшаяся жизнь – кувырком.

– Значит, надо поощрять злоупотребление и взяточничество?

– Да поощрять, разумеется, не надо. Мы им выговора влепим, на время отстраним от занимаемых должностей, короче говоря: накажем по всей строгости. Только уголовные дела зачем возбуждать? Не мне Вам говорить, что систему так сразу не переломишь… Получаем же от государства гроши. И вы и мы… Хотя, Вы ещё молодая и рьяная. Талантливая, что и говорить. Вот Вам прокурор это дело и поручил: доведёте до суда без сучка – без задоринки… Только не знаете Вы: таким вот образом прокурор мстит нашему начальнику за то, что он год назад посадил его водителя за серьёзнейшее нарушение ПДД – тот человека сбил чуть не насмерть, лихачил на прокурорской «Волге»… Однако я Вам ничего не говорил.

Любое имущественное преступление предусматривает обыск жилища обвиняемого. После обыска частного дома, в котором жил Миленков с женой, маленьким ребёнком и его престарелыми родителями, у стажёрки осталось тягостное чувство то ли вины, то ли тревоги. То ли неуверенности… Дом был небогатым. Никаких излишеств в нём не было. Но излишества можно было бы загодя спрятать. Однако старомодная мебель, не элегантная обстановка в целом (безвкусно-яркий байковый халат полной жены Миленкова или дешёвый протез ноги его отца, отсутствие санитарных удобств в доме) указывали на весьма скромный образ жизни его обитателей. Конечно, это могла быть тщательно спланированная конспирация накраденного. Но врождённая интуиция подсказывала Кругловой обратное.

Особенно тяжко ей стало после описи и выемки скромных золотых украшений жены Миленкова. Тонкой цепочки, обручального кольца, лёгоньких серёжек с искусственными рубинами и такого же колечка. Они лежали в хрустальной вазочке на видном месте. Испуганная женщина подавала их стажёрке со смешанным выражением страха и лёгкого презрения на лице.

Обыск в съёмной квартире Ёжикова прошёл для Кругловой проще. Жена его была девушкой интеллигентной, держалась гордо и вместе с тем с пониманием обстановки – по-деловому.

Приговор суда был жёстким: оба милиционера получили по четыре года. Ёжиков – условно, а вот Миленков – реально.

Карьера Кругловой развивалась головокружительно. Не прошло и пары лет, как она уже занимала видный пост в Республиканской прокуратуре. Потом, набравшись опыта, ушла в адвокатуру. А ещё через три года считалась одним из ведущих адвокатов столицы. С соответствующими притом гонорарами.

Но сперва дела не шли. Привыкнув к прокурорскому нахрапу, она с одной стороны слишком жёстко разговаривала с клиентами, а с другой – допускала с ними вредившую её карману доверчивость. Слезливое и, как правило, лживое: «Денег не-е-т…”, – обескураживало её и заставляло плясать под дудку родственников преступника.

Таким вот плачевным образом закончилось для неё первое очень сложное дело, где она защищала известного проходимца. Освободившись с её помощью из зала суда, он, предварительно наобещав ей золотые горы, спешно скрылся, оставив её и солидных людей, которых она за него просила, с носом.

На недоумённые вопросы друзей: как можно защищать негодяев, она отвечала, что любой человек имеет право на защиту и исправление. И судят, в принципе, не человека, а его поступки.

И в отношениях с судьями тоже были сложности, – они уже не заискивали перед ней как прежде, с опаской косясь на её прокурорские погоны, а откровенно хамили, порой прямо в зале суда, злорадно следя за реакцией её клиентов.

Однажды, приехав в родной городок к родителям в отпуск, чтобы набраться сил и забыть на время об измотавшей её работе, Ирина проснулась глубокой ночью от резкого телефонного звонка.

– Круглова? У нас тут труп. Через полчаса за Вами придёт машина.

– Ты кто, Вася?

– Старший лейтенант милиции Приходько. Сегодня по моему списку Ваше дежурство.

– Тебе рассказать, куда засунуть твой список? Молчит он. Я уже лет пять не работаю в районной прокуратуре.

– Извините ради бога. Промашечка вышла. Странно, что Вас не вычеркнули.

– Ладно, бывает.

Не вычеркнули всё-таки.

Подушка терпеливо приняла её тихие, краткие слёзы…

Линочка

Линочка была очень хорошим парикмахером. Паликмахершей, как она в шутку себя называла, – так говорили её клиентки из сёл и городских фабричных окраин. Но Линочка не зазнавалась, – после школы она тоже приехала в город из маленькой деревеньки, и она любила простых людей. Её мама была доброй женщиной, щірой українкой: хлебосольной и красивой. Только вот слегка зашибала.

Сама же Линочка удалась в мать – необыкновенной красоты бабенция, с внешностью странно изысканной, какой-то даже больше арийской: бледно-нежная, с оливковым оттенком кожа, светлые волосы, великолепно вылепленный, правильной формы нос и ярко-зелёные глаза. Высокая и статная. Понимая о себе свою вычурность и непохожесть на остальных в их деревне, она с детства мечтала об особом будущем. И не здесь.

В Херсон Линочка приехала на пыльном рейсовом автобусе с обшарпанными гобеленовыми сиденьями. Вся водительская кабина была уклеена фотографиями полуобнажённых красоток, а руки водителя разрисованы пробитыми сердцами с душещипательными надписями.

Еле выволокла из прохода свой большой старомодный чемодан, в котором вместе с более чем скромными её пожитками лежали аккуратно завёрнутые в чистую тряпицу здоровенный шматок домашнего сала и хлеб, вчера матерью испечённый.

Первым делом по приезде, разгуливая вечером по городу, выбрала себе в витрине ЦУМа ткань на платье, – не пойдёт же она устраиваться на работу в материном старомодном сарафане! Это так, в дорогу ещё сойдёт. А уж на работу… Купив дорогой по её меркам отрез, она всю ночь шила. По выкройкам двоюродной тётки (Линочка у неё остановилась, та жила в коммуналке), из журнала «Работница».

Наутро – небольшая бледность её не портила – она заявилась с документами в Комбинат бытового обслуживания. В новом платье.

Каково же было её смятение, когда на окнах кабинета директорши она увидела шторы! Из купленной ею вчера материи!

Директорша (сама из деревенских) понимающе усмехнулась.

Линочку поначалу приняли ученицей мастера дамского зала. Дали общежитие. Назначили небольшую зарплату. Она была на седьмом небе от счастья.

Вокруг странным городским варевом кипела незнакомая, совсем другая жизнь… Парикмахерши походили на заграничных киноактрис: яркие, в ярких же заграничных нарядах, с яркими причёсками (красными, розовыми, бледно-фиолетовыми, выбеленными, чёрно-смоляными), с агрессивным макияжем на и без того красивых лицах. После работы, неизменно выпив сухарика или шампанского, они выпархивали из цирюльни к поджидавшим их кавалерам. Таксисты, или мясники, или фарцовщики, или картёжники – самые бравые парни. Но уж никак не заводские Васи.

В скором времени Линочку приметил один из таких козырных. Чёрный, высокий, наглый (как и полагается) мясник с Октябрьского рынка.

Линочка светилась от радости – её мечты сбывались. О лучшем женихе она и не мечтала.

***

Прошло три года. Линочка уже стала одним из ведущих мастеров, к тому же – при портфеле (её выбрали парторгом). В коммунистическую партию она вступила через год после переезда в Херсон.

Она остригла свои пшеничные косы, с помощью фуксина придала волосам бледно-розовый оттенок. Каждый день её головка была уложена феном – парикмахерши причёсывали друг друга. Педикюр, маникюр, самая модная одежда из универмага. Вечером самые лучшие столики в ресторане. По выходным летали самолётом в Киев за золотыми украшениями – там выбор был больше. Девушки из парикмахерских входили в элиту наиболее предприимчивых людей в городе. У них везде были знакомые и клиенты.

Линочка любила свой общественный пост. И очень гордилась доверием коллектива. На собраниях строго, но не высокомерно отчитывала нарушавших трудовую дисциплину коллег:

– Ира, ну шо ты такая нерадивая! Ну, скажи мне! Ну, разве ж так можно ж? Ну, чего надо было зассываться с утра пораньше? Еле стоишь весь день с теми ножницами, как хайка! Ещё порядочных клиенток имеешь! Вон тётя Дуся с колбасного пришла к тебе в назначенное время с полными торбами подарков, а ты её и принять толком не смогла, пришлось Гале её обслуживать. Шо, нельзя после работы чуть-чуть со всеми выпить? Ну, обязательно с утра, от эта, глаза зассыкать?!

Ирка молчала иронично. Она была из очень интеллигентной семьи. Но рано осталась без родителей, – они по каким-то странно-трагическим обстоятельствам безвременно умерли один за другим. Оставили ей прекрасную трёхкомнатную квартиру, дачу, машину, гараж. Ира имела очень дружелюбный и щедрый характер – не умела отказывать. Скоро осталась только квартира. Тогда она спрятала подальше свой диплом инженера– судостроителя и пошла работать в парикмахерскую. Заработки были отличными. Но в итоге вместо прибыли приносили ей одни неприятности: неумение отказать друзьям-подружкам и, видимо, наследственная тяга к спиртному потихоньку и страшно волокли её куда-то вниз и в сторону. От заданного коммунистической партии курса. Ох, горе-горе…

Однажды Линочку и ещё одну активистку наградили путёвками за границу. Вот было радости! Линочку назначили руководителем группы и обязали приглядывать за туристами. Ну, чтоб никто не перебежал на сторону врага и не стал шпионом. Линочка согласилась без раздумий, – а куда деваться? Раз партия сказала…

Ей потом много лет снился белоснежный лайнер, комфортабельная двухместная каюта, где они с подружкой отдыхали и приводили себя в порядок перед выходом на берег, громада бирюзовой воды, весь в белом, с иголочки капитан… Фены, расчёски и лаки они взяли в поездку в нужном количестве, и таких красавиц, какими они выпархивали с парохода – на всём побережье было не сыскать.

Однажды в египетской Александрии за Линочкой увязался седой, высокий и очень представительный араб. Он шёл за нею несколько кварталов, и она своей длинной и гибкой спиной прямо физически ощущала его прожигающий, настырный взгляд. В испуге, желая спрятаться (а вдруг завербуют?!), она заскочила в какую-то ювелирную лавку и в нерешительности остановилась перед дальней витриной. С деловым видом стала рассматривать изделия и цены на украшения в надежде, что араб пройдёт мимо. Но вдруг трепетно и явно почуяла сзади сладко-пряный запах одеколона. Оглянулась – араб стоял молча. Совсем близко к ней. У неё затряслись ноги от странного, смешанного чувства страха и возбуждения.

Араб указал услужливому продавцу на самое дорогое на прилавке кольцо. С бирюзой в бриллиантовой россыпи. Тот, заискивающе улыбаясь и что-то ласково воркуя на их гортанном языке, достал его. Араб сухой и твёрдой рукой взял ладонь Линочки и надел ей кольцо на средний палец. Вопросительно заглянул в её бирюзовые глаза. Она чуть не потеряла сознание.

– Нет, нет, – звонко скинула перстень с пальца на блестящее стекло прилавка и выскочила из магазина.

Что есть духу побежала в сторону порта. Запыхавшись, залетела на лайнер. Из иллюминатора (уже с облегчением) стала смотреть на берег. И опять сердце чуть не выскочило: араб прохаживался по набережной, с надеждой глядя на советский пароход. Она просидела в каюте до заката – пока не отдали швартовы, и её незнакомец не растаял вдалеке…

***

Линочка наслаждалась жизнью. Она слыла отличным работником и хорошей подругой – не злобливой и не завистливой. А кому завидовать? Красотой бог не обидел, деньги к рукам липли. И муж любил.

Хотя… До неё стали доходить сплетни о том, что за ним бегает одна официантка из «Паруса». А Линочка к тому времени была на пятом месяце. С мужем разговоры не получались – приходил поздно, слышно было только, как чмакал липкими ступнями в мокрых за день носках по паркету – шёл спать отдельно.

Однажды Линочка не выдержала и пошла в «Парус». Ресторан находился неподалёку от парикмахерской, тоже в центре. Села за свободный столик и со стороны оглядела разлучницу. Ничего не скажешь – хороша: длинные каштановые волосы нарядно заколоты, униформа с иголочки, попа стульчиком, грудь высокая. А она, Линочка, уже скоро на сносях. И ноги отёкшие, и лицо в пигментных пятнах.

Разлучница скоро сама к ней подсела – всё поняла. С минуту молча друг на друга смотрели.

– Оставь его, у нас семья. И я скоро рожаю.

– И не подумаю, зря пришла. Я за своё горло перегрызу.

– Это не твоё.

– Посмотрим…

Линочка родила мальчика. Муж устроил банкет на пятьдесят человек. Слава богу – не в «Парусе». Были все знакомые из горкома, директор рынка, начальник ГАИ, зам. прокурора, главврач санэпидемстанции, начальник пожарной инспекции и прочие большие люди. Сына назвали Серёжей. Но муж связь с разлучницей не прекратил.

Тогда Линочка по совету товарок пошла к женщине – местной ворожейке тёте Ане. Та жила в цыганском частном секторе, на окраине.

Дом тёти Ани считался одним из самых богатых. Линочку приняли вне очереди – длинной вереницы грустных женщин во дворе, сидящих и стоящих вдоль большого каменного забора.

Тётя Аня была высокой, толстой и усатой. Не старой ещё. С пронзительным взглядом коричневых глаз в жёлтых белках. В нарядной бархатной юбке с люрексом. Раскинула карты.

– Всё понятно, гуляет. И она ему делает. Любит-то он тебя, да уйти от неё не может – присушила, – закачала осуждающе головой, прицокнула, – давай ей на смерть сделаем, паскуднице?

Линочка вздрогнула. На смерть она не хотела.

– Да ты не бойся, голуба, грех на мне ляжет, я отмолю.

Линочка колебалась… Нет, на смерть, всё же не надо.

– Ай, хорошая ты девка, ай, хорошая. И от такой красоты гулять, чтоб ему, кобелю… Ладно, не волнуйся, накажу их обоих, и к тебе вернётся. Ни о чём не думай – моя печаль.

Цыганка стала дуть над водой, жечь бумагу, зашептала страшно: «Водяные… упыри, помощники мои жёлтоглазые, болотные… призываю…» Линочке становилось дурно. Уже не помнила как со склянкой заговоренной воды, покачиваясь, вышла из дому. Цыганка, провожая, напутствовала: «Часть воды дашь ему выпить, часть ей под порог дома подольёшь, часть на перекрёсток ночью выльешь… Завтра буханку свежего хлеба мне принеси, утреннее яйцо от домашней курицы, прядь его волос. И не забудь пятьдесят рублей для начала». Это была половина месячной зарплаты инженера по тем временам. Но Линочка на такие дела не скупилась.

Калитку за ней закрывал седой горбоносый цыган в потёртом пиджаке, кривой на один глаз. Зрячим он внимательно, быстро и оценивающе осмотрел нарядную Линочку с головы до ног. Понимающе и сочувственно цокнул.

Через положенный срок разлучница родила от Линочкиного мужа больного ребёночка. Психического. Сам он по непонятным причинам спился и через полгода сгорел от цирроза печени. Линочка осталась жить у свекрови с сыном, в котором та души не чаяла и баловала как могла.

***

Придя в себя после аварии (ах, да, не было сказано, что Линочка, похоронив мужа, через полгода попала в аварию. Как? А сшибла её машина прямо на проезжей части, когда она выходила из троллейбуса. Черепно-мозговая травма. Долго лежала в больнице, но ничего, очухалась), Линочка опять вышла на работу. На прежнее место. Слава богу, её красота не пострадала. Только вот иногда по щеке пробегал тик, и тогда её улыбающееся, приветливое лицо чуть подрагивало в судороге.

Как-то в город приехал знаменитый певец из Москвы. Красавец и сердцеед. Днём, до концерта, проходя холлами гостиницы, увидел Линочку, – она в то время заведовала тамошней парикмахерской. Обалдел: «Вот это девка!» Приторно-певучим, тренированным голосом произнёс:

– Девушка, а что мы делаем сегодня вечером?

Линочка углами вниз скривила породистые губы. Фыркнула. Не удосужилась даже ответить. Знай наших!

Через день знаменитость с просящими глазами растерянно стояла у стеклянных дверей в парикмахерскую.

Потом многие годы Линочка с гордостью рассказывала, как она, «простая херсонская жлобиха, – она была самокритична, – сумела обломать самого …!»

И, прикрыв от смеха рот рукой, добавляла, что удовольствия особого при этом не испытала, – у него на удивление оказался маленький.

От поклонников у Линочки отбоя не было. Однажды один командировочный так в неё влюбился, что каждое утро стал заваливать вход в парикмахерскую цветами – гладиолусами и георгинами, дело было в августе. С раннего утра скупал цветы у всех бабушек, сидящих под гостиницей. А однажды, когда они с Линочкой шли на пляж, и она напоролась на осколок от бутылки, он, чтобы остановить кровь, у всех на виду встал перед Линочкой на колени и губами впился в большой палец её молочно-белой ноги, думая, наверное, вместе с кровью выпить её всю, такую желанную. Но он был женатиком. И после его отъезда, не смотря на письма и телеграммы, она связь с ним прекратила.

Лучшей подружкой Линочки считалась парикмахерша Светка. Тоже очень хороший мастер и красивая деваха. Но менее везучая, чем Линочка: и в работе (была в отличие от подружки беспартийной), и в любви. Вечно выбирала себе в ухажёры каких-нибудь несерьёзных: то баскетболистов, то футболистов, то залётных моряков-загранщиков. Зато красавцев. А какой от них толк? Разве что смазливые. Светка говорила, что если переспит с кем-нибудь не по душе, у неё начинали болеть грудь и низ живота, и портилось настроение. Менее темпераментная (и, наверное, поэтому) более разумная Линочка Светку не понимала. Ну, а партией зачем пренебрегать? А всё от того, что городская, зажратая. Хлебнула бы, как Линочка в своё время в деревне – в голоде, холоде, да в пять утра на ферму, да в поле под солнцепёком, не разгибаясь, – так ценила бы всё хорошее, что жизнь даёт. Эх…

После работы девчата отдыхали в ресторане. Каждый раз в разном. Но любили центральные, дорогие, с хорошей публикой, с приличным интерьером и знакомыми официантками. Заказывали, не скупясь, всё самое лучшее. Уважали «Советское шампанское» и водочку. К концу вечера выплясывали, шо дурные. Иногда уходили из ресторана не одни…

Но самыми значимыми в их жизни событиями были дни конкурсов парикмахерского искусства, в которых обе мастерицы с большим удовольствием принимали участие. И как стилисты, и как модели.

Причёски, обрамлявшие их красивые лица, получались нарядными – украшались перьями экзотических птиц, бижутерийными бусами и брошками. Букли, волны, локоны, высокие начёсы, – на каждую сложную конструкцию из волос уходило по целому флакону лака. Лёня-визажист из их салона (хоть и голубой, но классный парень, подружечка) долго колдовал над фантазийным макияжем. С блёстками и росписью на верхних веках аж до висков и бровей, как положено. Линочка обычно олицетворяла собой синюю птицу. А огненно-красная Светка – искусительницу Лилит. На конкурс приглашался профессиональный фотограф, и замечательные портреты улыбавшихся девушек украшали потом обложки местных журналов и газет.

После объявления результатов соревнований, в которых подружки занимали неизменно призовые места, всех ждал ужин в ресторане. И опять веселье до утра.

Однажды на одном из таких застолий Линочка познакомилась с военным моряком, капитаном третьего ранга, местным. Он отдыхал в ресторане со своим экипажем. Был высоким, с густыми, завлекательными, как у Никиты Михалкова, усами. Как будто искра между ним и Линочкой проскочила. Из ресторана ушли вдвоём, куда-то на квартиру к его товарищу (Линочка водить дружков к свекрови стеснялась).

Таких сильных мужчин у неё давно не было. Наутро пришла в салон с опозданием. Румяная, похудевшая, с блестящими глазами. Так продолжалось с месяц-другой. Жить друг без друга они больше не могли и не хотели. Максимыч (так звали капитана его подчинённые), хоть и имел молодую жену балерину и двух сыновей погодков, слыл большим гулякой. А вот на Линочку, видать, запал серьёзно. Распознал в ней умницу. Мужчины, что ни говори, именно разум и порядочность более всего ценят в женщинах. Красавиц-то и в Херсоне, и в соседнем Николаеве – хоть пруд пруди. А вот по-настоящему мудрых женщин мало. И Линочка выгодно отличалась на общем фоне. Взять хоть бы Светку: и книг перечитала столько, что и с самим Максимычем поспорила бы, и выглядела элегантно, и слово нужное всегда уместно вставить могла. А глаза б… ие. Как рюмку-другую выпьет, – бери её тёплую. Позавчера сама пристала к нему на кухне: давай мол, пока Линка в спальне выпимши спит… Хорошо – удержался. Линочка-то, оказывается, всё слышала.

Вот и жена давно ему надоела. Перестал с ней чувствовать себя мужчиной. Ревнивая, капризная – страх. И готовить не любит, и на его ребят-сослуживцев свысока смотрит. Балерина. Толку, что красивая. Уже давно к ней не тянет.

Про Линочку, всё-таки, прознала – добрые люди донесли. Но ходить к ней (как сама Линочка в бытность обманутой жены) не стала, – гордость не позволила. Один раз только ей позвонила:

– Сука! – и трубку бросила.

Линочка победно смеялась: кто ж так за своего мужчину борется!

Не хорошо, конечно, чужих детей сиротить: всё-таки двое парней у Максимыча, подростков…

Но Линочке недавно стукнуло тридцать девять. И она за Максимыча теперь сама бы горло перегрызла. Теперь это была уже другая история – её собственная, роковая.

***

Максимыч от жены таки ушёл. Без скандала. Гордая балерина молча выставила ему чемоданы в коридор, сама закрылась в комнате. И детям запретила видеться с предателем. И это было молодым только на руку.

Максимыч с Линочкой стали снимать квартиру возле порта, счастье их не знало границ. Ему в то время исполнился сороковник – критический для мужчины возраст. И надо ж было, что б так ему с новой женой повезло! Есть справедливость на земле! Всем жинка взяла: и хозяйственная, и мудрая, и красивая, и в постели с ней он – бог! Немного, правда, грызла совесть по поводу оставленных сыновей… И чтоб окончательно заглушить докори сумління Максимыч согласился на перевод во Владивосток. Начинать с белого листа, так на новом месте!

Собрались быстро. И тут Линочка показала себя образцовой боевой подругой, хоть и была уже на четвёртом месяце. Никакого нытья, складывала пожитки по уму: только самое необходимое, что в дороге и на новом месте пригодится. Остальное докупится, слава богу – Максимычу пообещали полуторный оклад. Правда, будут высчитывать алименты на двоих детей. Но и сама она без работы сидеть не собиралась. А тут с бабушкой оставался её сын Серёжа. Пусть всё, что она нажила до нового брака, останется ему.

Прощальный вечер устроили в квартире свекрови. Проводы молодых на Дальний Восток совпали с проводами Серёжи в армию. Стол, как всегда, ломился. Пришли все Линочкины подружки, друзья Максимыча и друзья-товарищи Серёжи. Когда он танцевал медленный танец со своей девушкой, нежно и уверено её обнимая, Линочку вдруг как током прошибло: а ведь они уже с ней близки по-настоящему, как мужчина и женщина… Совсем неожиданно её сын повзрослел. Когда успел?

***

До Владивостока добирались двумя самолётами, через Москву. Перелёты были длинными, Линочку тошнило… Потом ещё три часа на автобусе, до райцентра. Как утром из Москвы вылетели, так утром и прилетели – время здесь опережало европейское почти на восемь часов. Вся бледная, осунувшаяся, с запавшими глазами Линочка еле ногами передвигала. Но держалась молодцом, со своей неизменной улыбкой на поголубевших, дрожащих губах.

Встречал их матрос на Уазике, – Максимыча пригласили, что ни говори, на высокую должность.

На какое-то время он полностью окунулся в работу, пропадал на службе ночи и дни. Линочка не обижалась – она как взрослая девушка понимала, что мужу необходимо со всеми познакомиться, вникнуть в особенности новой службы, завоевать у начальства доверие. Тем более – ей было чем заниматься. Им дали прекрасную двухкомнатную квартиру в новом доме, не смотря на то, что в гарнизоне с жильём было туго, и многие офицерские семьи по нескольку лет ютились в общежитиях.