Текст книги "Похищенные годы"

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

– Дэвид, что-то случилось!

Летти лихорадочно вскрыла телеграмму, которую ей передал портье, когда они вернулись с утренней прогулки.

ОТЕЦ СЛОМАЛ НОГУ ТОЧКА СРОЧНО ПРИЕЗЖАЙ ДОМОЙ ТОЧКА ВИННИ

От ужаса ее глаза округлились. Чувство вины охватило ее. Она передала Дэвиду телеграмму.

– Я должна ехать, – сказала она, отчаянно надеясь, что он поймет ее.

– Конечно, поезжай, – ответил он сразу. – Иди собирай чемоданы, а я расплачусь по счетам и узнаю, когда ближайший поезд. – Он нежно обнял ее, на мгновение притянув к себе. – Не беспокойся.

Но она была испугана.

– Мне не следовало ехать. Мне нужно было оставаться с ним. Если бы я была дома, он бы не упал.

– Это глупо. Ты бы ничего не смогла предотвратить.

– Если бы я была там, подобной ситуации могло и не возникнуть. Он бы был в другом месте и не упал бы.

– Ты не можешь этого знать! Летти снова прочла телеграмму.

– Она не пишет, насколько все серьезно. Может, его здоровье в опасности. Она что-то скрывает от меня!

Ее охватила паника.

– Это же телеграмма, милая. – Дэвид обнял ее за плечи и попытался успокоить… – Она должна быть краткой, иначе это будет стоить кучу денег.

– Но, возможно…

– Послушай, милая, никаких «возможно». Иди и собирайся. Через несколько часов ты все узнаешь.

– Как ты можешь быть такой эгоисткой?! – тон Винни был резок, губы поджаты. Летти видела, что она плачет.

Они даже не поздоровались. Лишь только она с Дэвидом вошла в квартиру, как на нее градом посыпались обвинения.

– Оставить его одного работать в магазине! Ему пришлось бегать к покупателям вверх и вниз по этим лестницам. Неудивительно, что он упал.

– Как, с лестницы?

Она могла бы возразить Винни, что отец и в прошлом году присматривал за магазином, когда она с Дэвидом уезжала на несколько дней, и он совсем не инвалид, хотя и ведет себя так. Но она была слишком взволнована, чтобы спорить.

– Конечно, с лестницы! – резко ответила Винни. – Миссис Холл не было, и он лежал там внизу, пока не пришел покупатель и не обнаружил его. Подумай, как это стыдно, когда тебя находят в таком состоянии. Он там лежал полчаса, ты знаешь об этом?

Тебе должно быть стыдно, Летти, оставить отца и поехать в… в… – Она взглянула на Дэвида, спокойно стоящего рядом, и покраснела. – Ты знаешь, что я имею в виду. Папа сказал, что ты и… Я не хочу говорить тебе, что он сказал. Но я просто потрясена, Летти, просто потрясена…

– Он может говорить? – Летти, наконец, собралась с мыслями, постепенно приходя в бешенство оттого, что Винни фактически обвинила ее в непорядочности.

– Конечно, он может говорить, – ехидно ответила Винни.

– Где он?

Она уже совершенно пришла в себя. Винни сказала, что отец сломал ногу. Он не при смерти и даже говорит о ней такое, что Винни теперь считает ее не меньше, чем проституткой.

А где, ты думаешь? В лондонской больнице. Я примчалась туда, как только миссис Холл позвонила мне. Жаль, что у вас нет телефона. Ей пришлось обегать весь квартал, прежде чем удалось позвонить из одного из магазинов. Люси сейчас в больнице, а я решила, что дождусь тебя здесь.

«Чтобы прочитать мне нравоучения», – подумала Летти, а Винни тем временем продолжала:

– Тебе лучше самой туда поехать… если у тебя есть время!

Летти вспыхнула от гнева.

– Не разговаривай со мной таким тоном, Винни! Можно подумать, что я вообще не забочусь об отце…

Винни сверкнула глазами.

– Ты уехала развлекаться, оставив отца бегать по лестницам, и он упал – вот что «можно подумать».

– Я не знала, что он может упасть!

– Но ты не должна была уезжать и оставлять его одного. Пока ты там забавлялась…

– Он был не один. С ним была миссис Холл.

– Но в тот момент ее не было! – Голос Винни сорвался на крик. – Ты должна была быть здесь!

– А ты? – Летти тоже повысила голос. – Было бы неплохо, если бы ты тоже иногда здесь появлялась.

Ты или Люси. Но нет! Вы заняты своей собственной жизнью. А у меня не должно быть своей жизни? Вам слишком трудно приехать разок-другой и посмотреть за отцом, пока я поехала чуть-чуть отдохнуть.

– Ах, это теперь так называется? Отдых! Я бы назвала это по-другому!

– Это тебя не касается! – вспыхнула Летти. – Это из-за отца мы с Дэвидом до сих пор не женаты. Я не могу выйти замуж, потому что никто из вас не может и пальцем пошевелить, когда нужно присмотреть за ним. Вы с Люси ничего не хотите знать, пока не случится что-нибудь в этом роде. Тогда сразу начинается: «Где Летти? Она должна была быть с ним». Я была здесь день и ночь с тех пор, как умерла мама, и не услышала от вас ни одного слова благодарности. И от отца тоже. Вы все принимаете как должное. Это из-за вас двоих я все еще здесь и все еще не замужем. Вы все эгоисты!

В ответ Винни разразилась яростным воплем, но Дэвид, наконец, возвысил голос:

– Достаточно! Ваши крики не помогут. Я думаю, нужно ехать к отцу! Ты согласна, Лавиния?

Он сказал это так уверенно, что Винни мгновение смотрела на него, ловя ртом воздух, потом, бросив на Летти злой взгляд, молча кивнула.

– Вернулась, наконец?

Отец, укрытый больничной простыней и выцветшим розовым одеялом, приподнял голову с подушки. Его нога была в гипсе, в глазах застыли растерянность и боль. Несмотря на такое неласковое приветствие, при виде отца в окружении медсестер, в палате, где резко пахло лекарствами и карболкой, Летти охватила жалость.

– Лавиния сказала… сообщила мне, – начала она, запинаясь.

– Слава Богу, что она приехала, когда никто другой не смог.

Летти знала, кого он имеет в виду, но, при таком его состоянии, не хотела затевать ссору.

– Слава Богу, что она приехала, – невнятно повторила она в надежде, что он оставит эту тему.

К ее удивлению и радости, он действительно ее оставил, но ей от этого не стало легче. Если бы он жаловался или, как обычно, обвинял ее, она бы защищалась, но он молчал, и она стала винить себя сама. Это было глупо, и она разозлилась, но ничего не могла с собой поделать.

Когда отец вернулся домой, его нога еще несколько недель оставалась в гипсе. Сначала он ходил на костылях, потом, к Рождеству, сменил их на палку. Чувство вины заставило Летти еще больше заботиться о нем, она старалась искупить то, что считала своей ошибкой. Отец постоянно жаловался и извинялся.

– Только обуза для всех, – бормотал он почти про себя, его глаза искали сочувствия и прощения.

– Ничего подобного, папа, – отвечала она ему и винила себя еще больше.

Но это не приносило ей облегчения. Она говорила, что он не обуза, и думала, что, если бы она была с ним, он бы не упал. Летти была убеждена в этом, но не решалась ему этого сказать, опасаясь разбередить его воспоминания. Слово лечит, и слово калечит.

– Ради Бога, отец! Мне совершенно все равно, ленч это или обед, если ты придешь из пивной вовремя!

К зиме отец все еще ходил с палкой, но нога уже понемногу приходила в норму. Все понемногу приходило в норму. Больше не было жалоб и извинений, он снова стал к ней придираться, а ее чувство вины сменилось желанием компенсировать испорченный отпуск и снова куда-нибудь уехать.

Но зима в этом году была влажной и ветренной, и любой выход из дома становился проблемой. Приходилось кутаться в пальто, которое уже через пять минут пропитывалось сыростью и становилось тяжелым и мокрым. Вечерняя тьма, словно одеяло, покрывала город, грязный от копоти туман создавал вокруг фонарей желтый ореол и не рассеивался до утра. Все усугублялось тем, что отец не мог теперь ходить в «Трефовый валет», как это делал до болезни, и они все время оставались вместе. Летти была готова выть.

– Иди в пивную и выплесни свою злобу на собутыльников! – в сердцах сказала она, вымещая свою собственную злость на хлебном пудинге, который она, как всегда, готовила в конце недели, разминая тесто костяшками пальцев. Добавив сахар, маргарин, смородину, специи, кишмиш и яйца, она швырнула массу на сковороду и поставила ее на газовую плиту. У нее никогда не получался пудинг, как у мамы. Мать всегда ставила его в печь, хотя на плите было быстрее, и вся квартира наполнялась ароматом теплого хлеба. Но у матери всегда было много времени на готовку, а Летти приходилось еще думать о магазине.

– Какая разница, как назвать: обед или ленч?

Предлагая ему отправиться в пивную, она, не подумав, сказала, чтобы он не опаздывал к ленчу. Просто оговорилась. Дэвид вообще называл это просто дневной едой, и это, как многое, что говорил Дэвид, запало ей в голову. Отец выпрямился.

– Наверное, твой парень так говорит? А в нашей части света это не ленч! У нас ведь будет тушеное мясо. И хлеб с вареньем, и пироги. Я хочу, чтобы в обеденное время был обед.

В брюках и шерстяном белье, со свисающими на бедра подтяжками, отец над раковиной смывал с лица остатки мыльной пены. Вода текла по его локтям на линолеум, образуя лужи вокруг ног. Летти бросила взгляд на залитый пол и успокоилась, видя, что на ковер не попало.

– Насколько я знаю, мясо едят на обед, в час дня, поэтому как ты могла назвать его ленчем, когда…

– Хорошо, папа! В час у нас будет обед. Это тебя устраивает? – Она швырнула пудинг в печь, с силой захлопнула дверцу и, так как на плите молоко уже подбиралась к краям кастрюли, сняла ее, выключила газ и налила молоко в кувшин. Бутерброды, украшенные специями, молоко и пудинг – это был любимый завтрак отца, но ей самой кусок не лез в горло.

– Твой завтрак! – буркнула она. Отец заковылял к столу, подтяжки все еще свисали с его ног, а она подошла к раковине, взяла половую тряпку и вытерла оставленные им лужи.

Было восемь тридцать: только-только, чтобы сбегать к Бинзам за хлебом и к девяти открыть магазин.

– Я быстро, – сказала она, беря корзину, и вышла, оставив отца завтракать. Какое это было облегчение – вырваться из квартиры хотя бы на десять минут, но, когда она дошла до магазина Бинзов, от ее радости не осталось и следа. Сырой туман щипал глаза, оседал на волосах, забирался под пальто.

– Я ненавижу зиму, – сказала она, расплачиваясь с Бинзом.

– Я бы мог сам принести тебе, – предложил он, но она только пожала плечами.

– Сегодня утром отец просто взбесился. Я была вынуждена ненадолго уйти из дома.

Странно: когда она разговаривала с Билли, она легко переходила на кокни, хотя ее акцент был уже не такой сильный, как у него. А с Дэвидом она говорила, правильно округляя гласные.

Билли дружелюбно улыбнулся, даже не заметив, как изменилась ее речь. У него все еще не было девушки; точнее, была одна, но так, ничего серьезного. С ним было на удивление легко. Даже если он хмурился, ему это только добавляло привлекательности.

Его улыбка была широка и приветлива, как всегда.

– Не беспокойся, Лет. Завтра четверг. Можно закрыться пораньше.

Он все еще работал у своего отца, который был намного моложе ее отца. Он не скоро передаст дело в руки сына. Поэтому Билли не проявлял к магазину особого интереса, ожидая четвергов, когда можно пойти попинать мяч с приятелями.

– Четверг, – сказала Летти с грустной улыбкой. – Я привязана к отцу и к четырем стенам нашего дома. Он жалуется то на одно, то на другое, а я должна все это выслушивать.

– Не беспокойся, – повторил Билли весело. – Ведь в воскресенье ты увидишься со своим парнем, так ведь? Это поднимет тебе настроение.

– Наверное, – ответила она машинально, больше думая о завтрашнем дне. Если туман не рассеется, они с отцом будут фактически замурованы в доме.

Билли улыбался ей, как чеширский кот.

– Наверное? – переспросил он. – Можно подумать, что встречаться с ним – это твоя обязанность. Если он тебе надоест, можешь всегда погулять со мной.

Смех замер на губах Летти. На лице у Билли сияла его обычная широкая улыбка, но глаза были серьезными.

– Мне не надоест, – сказала она надменно. – Просто мы встречаемся не каждую неделю. Это необязательно, если люди знакомы так долго…

Летти внезапно запнулась. Она не собиралась говорить этого.

Билли больше не улыбался, а недоуменно смотрел на нее.

– А вы ведь уже давно знакомы, правда, Лет?

– Это тебя не касается, Билли.

– Конечно нет.

Он смотрел, как она бросила батон хлеба в хозяйственную сумку, как вышла из магазина. Его ярко-голубые глаза странно заблестели, он пожал плечами и, когда дверь за Летти закрылась, выбросил мысли о ней из головы.

А Летти не могла забыть, как Билли смотрел на нее. Это разбудило в ней все те мысли, которые, словно воры, притаились в ее голове, готовые выскочить из-за угла и лишить ее бесценного сокровища – способности обманывать себя. Прошел месяц с тех пор, как Дэвид последний раз упомянул о женитьбе. Они теперь редко виделись. Кольцо на ее пальце, когда-то столь много обещавшее, сейчас казалось лишь слабой ниточкой, связывающей ее с Дэвидом. Даже его поцелуи стали равнодушными.

Летти переложила сумку в другую руку и плотно прижала воротник пальто к горлу. По узкой улице ей навстречу шли две девочки и играли в мяч. На одной было короткое пальто, другая и вовсе была в одном платье. Казалось, им совсем не было холодно, хотя Летти заметила, что руки у них посинели. Она прибавила шаг, чтобы скорее пройти последние несколько ярдов. Ее мысли были об отце.

Она долго делала вид, что никакой размолвки у них с Дэвидом нет, но несчастный случай с отцом все поставил на свои места. Последний раз Дэвид заговорил о женитьбе, когда отец приехал из больницы, и она ответила:

– Я не могу, Дэвид. Не сейчас.

Она собиралась сказать: «пока нет» и «пусть отец встанет на ноги». Ей нужно было сразу поправиться, но она не сделала этого. Дэвид спокойно повернулся и ушел, и с тех пор больше об этом не заговаривал. Летти чувствовала, что теряет его, но была не в силах ничего изменить.

Может быть, Билли прав. Может быть, она потеряла интерес к…

Нет! Летти отбросила свои мысли и вошла в магазин. Нет, она любит Дэвида, она больна любовью к нему, больна от мысли, что никогда его не увидит. Она так хочет стать его женой, но… но опять на ее пути становится отец. Опять все тот же старый довод. Она разрывается между отцом и Дэвидом, и отец неизменно побеждает, потому что она не может представить, как он останется один.

Летти взглянула на отца, расположившегося в мамином кресле. Он сидел, поставив ноги в мягких тапках на медную решетку камина, а она рядом штопала его носки. В плетеной корзинке около нее еще несколько пар носков ждали своей очереди.

Несмотря на то, что уже наступил апрель, они все время разводили огонь. Уголь был недешев, почти по шиллингу за центнер, но отец эти дни все время мерз. Он, казалось, не замечает, что в доме туго с деньгами; магазин с трудом покрывал их расходы. Она мечтала о том, как откроет магазин в Вест-Энде, но вести такое дело женщине в одиночку нелегко. С мечтами пришлось проститься, к тому же отец все время встревал в дела и не давал ей сделать то, что она считала необходимым. Конечно, это был его магазин, и последнее слово было за ним. Вот только если бы он вкладывал в него столько же энергии, сколько вкладывал в создание препятствий на ее пути! Летти чувствовала, что, если бы ей развязали руки, она бы многое смогла сделать.

– Что нам нужно, так это телефон, – сказала она небрежно.

Даже отец Дэвида, по его словам, консервативный и чуждый всего нового, поставил в марте по телефону в обоих своих магазинах. Дэвид сказал, что это оказалось очень удобно: товары можно заказывать по телефону, а когда вы приезжаете с письменным заказом, товар уже подобран к отправке. Все считают телефон лучшим изобретением на свете. Его родителям он так понравился, что они поставили его даже в доме.

Летти втайне мечтала о том, что, если ей удастся уговорить отца поставить телефон, она сможет звонить Дэвиду и разговаривать с ним, когда захочет, хоть каждый день. Она только об этом и думала.

– Как ты на это смотришь, папа? – спросила она. Отец медленно шевелил ногами на решетке камина. Она старалась не думать, что он когда-нибудь подожжет свои тапки, и ждала ответа.

– Ну? – терпеливо напомнила она.

Он так быстро снял ноги, что она решила, что тапки уже загорелись, он потянулся вперед за трубкой.

– За каким чертом?

– Во многих магазинах есть телефон.

Она ждала, пока он совершит весь ритуал зажигания трубки.

– Я тридцать лет обходился без телефона, – проворчал он наконец.

– Я знаю, но времена меняются. – Иголка быстро мелькала в ее руках. – Мы сможем гораздо быстрее заказывать товары.

– Что нам заказывать? Наш товар только тот, что нам приносят. А для этого телефон не нужен.

В этом он был прав. На самом деле телефон им не нужен. Летти, нахмурившись, склонила голову над штопкой, пытаясь найти довод, который бы убедил отца. По оконному стеклу хлестал дождь. В камине потрескивали угли. У Летти в голове вертелась одна мысль: как было бы легко общаться с Дэвидом, если бы можно было просто снять трубку и назвать номер. И услышать голос Дэвида, словно он стоит рядом.

– А если ты заболеешь? – внезапно осенило ее. – Предположим, ты заболел. Тогда мы сможем очень быстро связаться с Люси и Винни.

– Ты ждешь, когда я заболею?

Мгновение Летти не могла отвечать, стараясь подавить гнев. Она смотрела на маленькое облачко дыма, выбивающееся из-под каминной трубы в комнату. Нужно прочистить дымоход, подумала она, и выложила неоспоримый козырь.

– А кто знал, что ты упадешь и сломаешь ногу? – решительно сказала она. – Если бы у нас был телефон, миссис Холл не пришлось бы бегать по всему кварталу и искать, откуда позвонить Винни.

– Лавинии, – грубо поправил он, и на этот раз Летти не удалось справиться со своим гневом.

– Господи, папа, какое это имеет значение! Лавиния или Винни – все равно. Перестань обращаться со мной, как с ребенком!

Но отец решительно оборвал ее. Его выцветшие голубые глаза сверлили ее насквозь.

– Нам не нужен никакой телефон, – медленно произнес он, – если ты будешь здесь, правда ведь?

Голос Летти задрожал.

– Но мне нужно будет уезжать куда-нибудь… Слова замерли на ее губах. Какой смысл? Что бы она ни сказала, она не избавится от мысли, что несчастный случай с отцом – это ее вина. Он как невидимой цепью был прикован к ней, и эту цепь нельзя разорвать, не причинив себе боль.

Она машинальным движением скрутила заштопанную пару носков, бросила в корзину и взяла следующую, ощупывая пальцами истончившуюся пятку.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Ничто не могло удивить Летти больше, чем появление Дэвида субботним июньским днем у дверей ее магазина в великолепном автомобиле Моррис Оксфорд. Ошеломленная, она разглядывала сверкающую на солнце черную полировку, а Дэвид хвастливо, как школьник, улыбался ей из машины.

– Отец сделал меня партнером по бизнесу, и мы решили отметить это событие. Сто восемьдесят шиллингов. Прямо из автосалона. Тебе нравится?

Растроганный ее искренним изумлением, он, казалось, молодел на глазах: сейчас ему никто не дал бы тридцати четырех.

– О Дэвид, это замечательно! Ты никогда не говорил… что станешь партнером. И это… это замечательно! И машина! – Она заглянула внутрь. – Это просто удивительно!

– Мы можем прокатиться, – сказал он, оборвав ее бессвязную речь. – Я могу отвезти тебя к Лавинии и Альберту и заодно показать машину.

Она растерянно посмотрела на него.

– Но уже поздно…

Винни и Альберт переехали в Уолтамстоу в новый дом с большими окнами и садом, почти как у Люси.

С тремя мальчиками – маленькому Артуру скоро будет два – им, конечно, нужен был дом побольше. Но Уолтамстоу! Благодаря сестрам, Летти по крайней мере могла задирать голову, нанося, пусть и нечастые, визиты родителям Дэвида, которые все еще неодобрительно смотрели на ее дружбу с их сыном.

Новый дом Винни, как и старый, казался недостаточно большим для трех буйных мальчишек. Это было так непохоже на дом Люси, в котором, казалось, никто не жил. Ее две дочки никогда не бегали, не кричали, не доставляли хлопот. Если Элизабет иногда пыталась капризничать, то у Люси сразу начинала болеть голова. Она так давно не подпускала Джека к себе, что Летти небезосновательно считала, что семья Люси вряд ли когда-нибудь станет больше.

А Винни в ноябре ждала следующего ребенка.

Летти больше предпочитала хаос дома Винни чистоте и порядку дома Люси, даже несмотря на все возрастающую напыщенность Альберта. Он ей, в общем-то, никогда особенно не нравился, а теперь, с годами, он все больше толстел и становился еще более важным. Интересно, какое у него будет лицо, когда он увидит новую машину Дэвида.

Дом Винни располагался недалеко от Эппингского леса. Летти давно мечтала побывать там. Теперь они могли съездить туда, и вообще куда угодно, и превосходно провести время, не беспокоясь о расписании поездов, автобусов и трамваев.

Но сейчас уже так поздно. Если они поедут к Винни, то вряд ли вернутся до темноты. И отец не слишком обрадуется, особенно потому, что его заранее не предупредили.

– Мы вернемся очень поздно, – произнесла она, но Дэвид только расхохотался.

Новое приобретение сделало его более беспечным, словно он немного выпил и мог завоевать весь мир. Дэвид небрежно похлопал рукой по спинке кожаного сиденья, приглашая ее сесть рядом с ним.

– На машине это всего полчаса, – весело сказал он, и Летти, неспособная больше сопротивляться, неуверенно открыла дверцу и скользнула на сиденье. А в Дэвида словно дьявол вселился. – Интересно, какое лицо будет у Альберта!

– Стемнеет раньше, чем мы вернемся.

Лицо Летти помрачнело. Должна ли она сказать о поездке отцу? Уехать, не предупредив его, оставив одного дома. Потом несколько дней будут испорчены его ворчанием и упреками. О, как она ненавидела эти дни!

– Сейчас середина лета, дорогая. Еще не скоро стемнеет. Сейчас только семь часов.

– Отцу время ужинать.

По лицу Дэвида Летти сразу поняла, что этого не следовало говорить. Но он быстро взял себя в руки. Ничто не могло испортить ему настроения.

– Если хочешь, мы можем взять его с собой, – сказал он без особого энтузиазма. В этот вечер он хотел видеть только ее. – Мы вернемся до темноты.

Полчаса туда. Час у них. Полчаса обратно. Но если ты предпочитаешь…

Летти бросила на него быстрый взгляд. Она прекрасно поняла, о чем он думает. Его радость быстро угасла при мысли, что нужно пригласить отца поехать с ними, а он, конечно, откажется, и она будет чувствовать себя несчастной.

Летти видела, что Дэвид изо всех сил старается сохранить бодрый вид, и она сама воспряла духом и мгновенно приняла решение.

– Необязательно, Дэвид. Он прекрасно пробудет несколько часов один. – Она уже вылезала из машины. – Подожди меня, я только надену шляпку.

Как всегда, когда она волновалась, в ее речи стал слышен акцент. Дэвид, довольный ее решением, улыбнулся ей.

Она нашла отца на кухне. В рубашке без воротника и со свисающими на бедра подтяжками, он перед зеркалом над раковиной подстригал свои усы. Ножницы замерли в его руках, он повернулся. Два алых пятнышка симметрично пылали на щеках Летти, от радостного блеска глаза казались еще более зелеными. Все было ясно без слов.

– Дэвид внизу.

Казалось, что у нее за спиной выросли крылья, и она вот-вот взлетит.

Она уже готова уехать со своим бесценным Дэвидом Бейроном, с горечью подумал Артур Банкрофт. Странно, что она вообще потрудилась сказать ему об этом. Его благодушное настроение моментально испарилось. Сегодня вечером он будет предоставлен самому себе, зная, что все ее внимание отдано Дэвиду Бейрону, и плевать, каково ему здесь одному.

– И угадай, папа, что он сделал! Он купил машину. Пойди посмотри. Она великолепна!

Отец хмыкнул, повернулся к ней спиной и принялся подстригать торчащие над верхней губой волосы. В маленьком, забрызганном водой зеркале отражались его выцветшие, полные ревности голубые глаза.

– Я полагаю, ты собираешься с ним уехать?

– Он хочет, чтобы мы съездили навестить Винни и…

– Лавинию! – прервал он ее, продолжая заниматься своими усами.

– Лавинию, – кротко повторила она. Сейчас было не время спорить. – Дэвид спрашивает, не хочешь ли ты поехать с нами? Тебе ведь будет приятно навестить Вин… Лавинию. Доставь себе удовольствие в выходные.

С таким же успехом она могла разговаривать с глухим.

– Я уже говорил раньше и скажу еще раз: никто не заставит меня сесть в этот вонючий громыхающий тарантас.

Краем глаза он увидел, как она напряглась, ее подбородок дерзко задрался. Он пожал плечами и продолжал приводить в порядок усы.

– Полагаю, тебе все равно, поеду я с вами или нет. Ты все равно поедешь. Хоть на всю ночь.

– Я никогда не уезжала на всю ночь, – ответила она обиженно. – Я всегда возвращалась до того, как ты пойдешь спать. По крайней мере, если ты шел спать в обычное время. Так ты едешь или нет?

Она знала его ответ.

Он коротко покачал головой.

– Я не собираюсь сидеть сзади вас, как третий лишний. Ты же не хочешь, чтобы я ехал с вами. И он не хочет, я это знаю.

– Ну… – она запнулась и поджала губы. – Он только спросил.

Она гордо подняла голову, повернулась на каблуках и решительно пошла в спальню, принадлежавшую раньше ее сестрам.

Через мгновение она появилась в кремовой шляпке, которая неплохо шла к голубому, цвета морской волны платью. Дэвид купил ей его на день рождения. Очень модное, узкое, достаточно короткое, чтобы были видны ее щиколотки. Летти была без ума от этого подарка.

Отец старался сделать вид, что не замечает ее, но она выглядела так привлекательно, ее фигура была так изящна, а щеки так пылали, что волна любви захлестнула его.

– Я ухожу, папа. – Ее резкий голос охладил на мгновение вспыхнувшую нежность.

Он хмыкнул и уставился в зеркало, наблюдая, как она выходит из комнаты. Ее каблуки сердито застучали по ступенькам.

– И не позволяй ему ничего делать с собой в его распрекрасной машине! – крикнул он ей вслед. Он услышал, как в магазине звякнул дверной звонок и как хлопнула дверь.

– Не позволяй ему, – пробормотал он тихо, словно опавшие листья прошелестели по тротуару. – Не позволяй ему забрать тебя у меня. Что я буду делать, если ты уйдешь?

Мгновение он смотрел на свое отражение в зеркале, потом отвернулся и уныло бросил ножницы на перевернутый медный поднос.

Мысленно он отправился за ними. Он видел горящие лица влюбленных, слышал их смех, его дочь уже не девушка, а женщина, которая после шести лет знакомства должна знать мужчину, который за ней ухаживает, каждый его дюйм. А знает ли она каждый его дюйм?

Он постарался не думать об этом, но мысли не слушались. На лице мужчины за рулем, должно быть, блуждала улыбка; он смотрел на дорогу. Женщина откинула голову на спинку сиденья, ее волосы выбивались из-под шляпки. Или нет, она, наверное, сняла шляпку, и ее волосы развевались на ветру.

У Лавинии они, вероятно, смеялись, болтая за чашкой чая, играли с его внуками, которых он сам редко видел, потому что его старшая дочь не часто приезжала к нему. До него никому нет дела. Чертова семейка! Проклятия проносились в его голове. Ты растишь их, заботишься о них, работаешь, потеешь, чтобы они были чуть лучше одеты, чуть лучше накормлены. И что получаешь взамен? Они превращаются в бесчувственных кукол, которые и знать не хотят дом, в котором выросли. Они слишком заняты, чтобы приехать туда, где родились и где живет их отец.

Затем, распрощавшись с Лавинией и Альбертом, они покинут их шикарный дом, сядут в автомобиль, медленно поедут в темноте… Артур Банкрофт отдернул на окне в гостиной толстую кружевную занавеску, белоснежную после недавней стирки и жесткую от крахмала. Летиция хорошо крахмалила белье. Небо было покрыто темными облаками, через которые бледно просвечивала зеленоватая луна.

В сумерках мужчина и женщина будут медленно ехать мимо леса. Деревья отбрасывают на дорогу длинные тени. В одном из тенистых мест мужчина остановит машину, выключит мотор, повернется к женщине, обнимет ее. Прижмет к себе, поцелует, начнет ласкать…

– Мерзкий грубиян! Своими грязными руками… Мою дочь! Он хочет забрать ее у меня. Но я не позволю ему! Видит Бог, я не позволю!

Отец сидел в деревянном кресле жены у незажженного камина. В гостиной было темно. Что возраст делает с людьми! Весь его гнев вдруг улетучился. Он следил выцветшими голубыми глазами за тенями на стене.

– Я старею. Старею. Пятьдесят шесть. Господи, что я буду делать, если он заберет ее у меня?

С усилием, как человек, страдающий артритом, он медленно поднялся с кресла, пошарил рукой на камине в поисках спичек, встряхнул коробок, проверяя, что они там есть. Вспыхнувшая спичка желтым пламенем осветила его лицо, он прошел в центр комнаты и поднес спичку к газовой лампе. Газ зашипел, затем раздался хлопок, и комната озарилась зеленоватым светом. Газ пошел ровнее, свет стал ярче.

На краю Эппингского леса Дэвид наклонился и нежно поцеловал Летти. Она лежала в его объятиях, стараясь не думать об отце и желая только нежных поцелуев, которые говорили так много. Но она не могла не думать об отце.

– Уже поздно, Дэвид.

– Нет еще, – прошептал он, не замечая ничего вокруг, кроме нее. Легкий ночной ветер освежал их лица, она вернула ему его поцелуй. Его руки сквозь одежду ласкали ее грудь, она вздохнула, ей захотелось избавиться от стесняющего платья.

Они могли любить друг друга здесь, в тени деревьев. Она знала это. Ее руки обвивали его шею, их губы соприкасались, кровь стучала у нее в висках. Но где-то в глубине сознания билась мысль: уже поздно, отец будет волноваться…

– Дэвид, нужно возвращаться. – Слова вырвались сами собой, против ее воли.

– Не беспокойся, дорогая. – Голос Дэвида был прерывистым. Но ее волнение лишь усиливалось, тело напряглось.

– Дэвид…

– Не беспокойся. – Его дыхание стало резким, руки требовательными. Она вдруг испугалась, что может забыть все предосторожности, все благоразумие.

– Нет, Дэвид, не надо.

Самоконтроль помимо ее сознания владел ею. Как она ненавидела этот самоконтроль, но, подобно беспомощной жертве, была вынуждена подчиняться ему. Может быть, наступит такой момент, когда она станет полностью свободна, забудет все и позволит любить себя со всей страстью. Час назад она бы позволила. Но сейчас…

– Дэвид, уже поздно!

Ее резкий голос привел его в чувство. Откинувшись назад, он прочитал в ее глазах, с какой мукой и болью она отвергает его, замер на мгновение, затем осознал: она отвергает не его, это влияние того, кто находился за много миль отсюда, а мог бы тоже сидеть рядом с ними. Тот, с кем он не мог состязаться.

Он сидел, глядя перед собой в темноту.

– Хорошо! Я отвезу тебя домой к отцу. Тебя это беспокоит? Я для тебя всегда на втором месте. Во всяком случае, я сейчас отвезу тебя домой.

Взревел мотор.

Чуть не плача, Летти хотела крикнуть: нет, она не хочет домой! Она хочет, чтобы он занялся с ней любовью! Но то, что между ними произошло, уже нельзя было исправить.

Дэвид молча вел машину. Она тоже молчала, считая мили, неумолимо приближающие ее к дому.