Текст книги "Послушник дьявола"

– Ладно, – ответил Кадфаэль и повернул к монастырским воротам, торопясь скорее добраться до своей постели.

Глава пятая

Облеченный доверием аббата, брат Кадфаэль вывел мула из конюшни, предпочтя на нем проделать путь до Аспли, чуть более четырех миль, вместо того чтобы идти пешком. Прошли времена, когда он постыдился бы садиться в седло ради такого расстояния; ему было уже шестьдесят, и на сей раз он решил поберечь силы. Кроме того, теперь ему редко выпадал случай проехать верхом, а некогда это было для него самым большим удовольствием, и сейчас он не мог пренебречь такой возможностью.

Он уехал после заутрени, перекусив на скорую руку. Утро было туманным и тихим, наполненным тяжкой сладковатой влагой меланхолической осени; прятавшееся за облаками солнце иногда просвечивало сквозь дымку и казалось очень большим и теплым. Путь, во всяком случае его первый отрезок – до проезжей дороги, был приятным.

Долгий Лес, тянувшийся к югу и юго-западу от Шрусбери, испортили, к счастью, меньше, чем другие леса. Вырубки были редки; чащи, где можно охотиться, оставались густыми и дикими, а открытые пустоши давали пристанище самым разным созданиям, живущим на земле и в воздухе. Шериф Прескот строго следил за любыми переменами, однако не вмешивался, если они служили укреплению порядка, а не нарушению его, и владельцам пограничных маноров разрешалось раздвигать их границы и расчищать земли при условии, что хозяева твердой рукой охраняли мир в своих владениях. По краю леса было разбросано несколько очень старых хозяйств; некогда это были небольшие участки, вырубленные в глухой чаще, а теперь их окружали хорошо возделанные поля, обнесенные изгородями. Три соседствующих друг с другом древних манора – Линде, Аспли и Фориет – располагались на восточной границе этих земель, в полулесной, полуоткрытой местности. Человеку, отправлявшемуся отсюда в Честер, не нужно было проезжать через Шрусбери, он мог миновать город, оставив его на западе. Питер Клеменс так и сделал, предпочтя, раз уж представилась такая возможность, заехать к родне, а не искать пристанища в аббатстве Шрусбери. Как бы сложилась его судьба, выбери он местом ночлега обитель Святых Петра и Павла? Тогда по пути в Честер он мог бы миновать Витчерч и проехать западнее, где нет болот. Поздно гадать!

Увидев аккуратные поля, с которых давно собрали урожай, и жнивье, где паслись овцы, Кадфаэль понял, что выехал на земли манора Линде. К этому времени небо немного очистилось, мягкое молочно-белое солнце согрело воздух, но туман полностью не рассеялся. По нераспаханному краю поля шагал молодой человек, за ним по пятам бежала собака, а на руке у него сидел сокол со связанными ремнем лапками; сапоги юноши потемнели от росы, шапки на голове не было, и на светло-каштановых волосах блестели капли воды, упавшей с листьев, когда он проходил по подлеску. Этот молодой дворянин с очень легкой походкой явно был в превосходном настроении: разматывая ремень и поглаживая взъерошенную птицу, он весело насвистывал. Ему было, наверное, чуть более двадцати лет. Увидев Кадфаэля, молодой человек спрыгнул на тропу и, поскольку на нем не было шляпы, приветствовал монаха изящным наклоном своей светловолосой головы и веселым восклицанием:

– Добрый день, брат! Ты направляешься к нам?

– Если тебя зовут Найджел, то да, к вам, – останавливаясь, ответил на приветствие Кадфаэль и усомнился, что перед ним старший сын Аспли: тот должен быть на пять или шесть лет старше брата, а этот слишком юн и не похож на Мэриета ни цветом волос, ни сложением. Этот молодой человек был высок, строен и голубоглаз, круглолиц и улыбчив. Чуть больше рыжины в его светлых волосах – а они были того неуловимого зеленовато-желтого оттенка, который присущ листьям дуба, когда они еще не совсем распустились весной или готовы опасть осенью, – и можно бы сказать, что локон, который хранил у себя Мэриет, срезан с головы этого юноши.

– Тогда нам не повезло, – вежливо проговорил молодой человек, состроив милую гримасу разочарования, – но все равно мы будем рады, если у тебя найдется время заехать к нам отдохнуть и выпить чего-нибудь. Потому что я всего лишь Линде, а не Аспли, и зовут меня Джейнин.

Кадфаэль вспомнил, что рассказывал Хью о том, как отвечал Мэриет на вопросы каноника Элюара. Старший брат Мэриета был обручен с дочерью хозяина соседнего манора. И это могли быть только Линде, потому что среди обитателей родного дома Мэриет упомянул, не проявив особой заинтересованности, и свою молочную сестру, которая была наследницей манора Фориет, прилегающего к Аспли с южной стороны. Тогда этот жизнерадостный молодой человек – брат невесты Найджела.

– Очень любезно с твоей стороны, – приветливо проговорил Кадфаэль, – благодарю за приглашение, но я еду по делу и должен выполнить данное мне поручение. Осталось, наверное, проехать всего милю?

– Даже меньше, если ты поедешь низом, по левой дорожке от развилки. Пересечешь лесок – и ты в их полях, тропа выведет тебя прямо к воротам Аспли. Если не торопишься, я провожу тебя.

Кадфаэль с удовольствием согласился. Даже если он мало что узнает от своего попутчика об этих трех манорах, у хозяев которых были дети – сыновья и дочери – почти одного возраста, росшие, очевидно, как одна семья, компания юноши приятна сама по себе. А несколько крупиц услышанного, упав на благодатную почву, могли потом дать ростки. Монах тронул мула, и тот двинулся вперед медленной иноходью, а Джейнин Линде пошел рядом легкими широкими шагами.

– Ты из Шрусбери, брат? – Юноша явно не был лишен свойственного всем людям любопытства. – Не случилось ли чего-нибудь с Мэриетом? Честно говоря, мы были потрясены, когда он решил надеть сутану, но, если подумать, он всегда поступал по-своему, а уж выбрав путь, шел им до конца. Как он? Надеюсь, у него все хорошо?

– Более или менее, – ответил Кадфаэль осторожно. – Ты, должно быть, знаешь его гораздо лучше, чем мы, вы ведь соседи и почти однолетки.

– О, мы росли вместе с пеленок – Найджел, Мэриет, моя сестра и я, особенно после того, как наши матери умерли; и Айсуда росла с нами, когда осталась сиротой, хотя она и моложе. Мэриет – первая потеря в нашем клане, мы скучаем без него.

– Я слышал, скоро состоится свадьба, и все изменится еще больше, – тихонечко забросил удочку Кадфаэль.

– Розвита и Найджел? – Джейнин легко и беззаботно пожал плечами. – Наши отцы условились заключить этот брак давным-давно, а если бы они не сговорились тогда, им все равно пришлось бы сделать это позже, потому что сама парочка решила пожениться, еще когда мы были детьми. Раз ты направляешься в Аспли, то и сестру мою увидишь. Она бывает там чаще, чем дома. Они по уши влюблены друг в друга! – Он сказал это со снисходительной улыбкой, с какой братья, еще не раненные стрелами Амура, говорят о странностях влюбленных сестер. По уши влюблены! Тогда если рыже-золотая прядь действительно принадлежала Розвите, значит, это не был подарок Мэриету, потерявшему голову младшему брату ее жениха? Скорее, эта прядка была тайно отстрижена, а ленточка украдена. Или же все это, в конце концов, принадлежало совсем другой девушке.

– Да, Мэриет выбрал другую стезю, – продолжал Кадфаэль гнуть свою линию. – А как отнесся отец к его решению уйти в монастырь? Мне кажется, будь я отцом двух сыновей, мне бы не доставило радости расставание с одним – любым – из них.

Джейнин коротко и весело рассмеялся:

– Отцу Мэриета очень редко нравилось то, что делал сын, а Мэриет не прилагал никаких усилий, чтобы порадовать отца. Но все равно, готов поклясться, они любили друг друга, как любят большинство отцов и сыновей. Только время от времени схватывались, как непримиримые враги, как огонь и вода, и ничего не могли с этим поделать.

Они дошли до места, где край поля переходил в подлесок и широкая тропа поворачивала под небольшим углом, уходя в глубь чащи.

– Это самая короткая дорога, прямо к манору Аспли, – сказал Джейнин. – А если на обратном пути у тебя найдется время заехать к нам, мой отец будет рад принять тебя.

Кадфаэль сердечно поблагодарил молодого человека и повернул на лесную дорожку. У поворота он оглянулся. Джейнин весело шагал обратно, в сторону открытого поля, где он мог отпустить полетать своего сокола, не боясь, что ремень запутается в кроне дерева и птица покалечится. Юноша опять насвистывал на ходу, очень мелодично, а его светлые волосы отсвечивали тем самым редким оттенком дубовой листвы. Сверстник Мэриета, но совсем другой! Этому не составило бы труда угодить самому придирчивому из родителей, и он, конечно, не огорошит отца решением уйти от мирской жизни, которая, похоже, ему очень нравится.

Подлесок был довольно редким, пронизанным воздухом; деревья уже наполовину сбросили листву и пропускали свет к земле, на которой местами еще не пожухла трава. На стволах виднелись голубоватые грибы-поганки. Тропа вывела Кадфаэля, как и обещал Джейнин, к широко раскинувшимся полям манора Аспли, давно отвоеванным у леса и с тех пор постепенно расширявшимся на запад, в сторону леса, и на восток, туда, где были богатые обжитые земли. Здесь на жнивье тоже паслось много овец, они подбирали все, что находили после второго укоса, и оставляли свои орешки, удобряя почву для следующего посева. Дорожка меж полей пошла вверх, и вот глазам Кадфаэля открылась усадьба, окруженная стеной, но стоящая достаточно высоко, чтобы быть видной. Длинный дом с окнами в нижнем, жилом этаже был сложен их камня; под ним угадывался подвал; несколько комнат, выходивших на солнечную сторону, имелось, вероятно, и на чердаке, под крышей. Крепкая постройка, в отличном состоянии, достойная того, чтобы быть переданной по наследству, как и земли, окружавшие ее. Низкие широкие двери, приспособленные для того, чтобы в них могли въезжать телеги и повозки, вели в подвал, а к жилому этажу поднималась крутая лестница. Во дворе, с внутренней стороны стены, по обе стороны тянулись конюшни и хлева для скота.

Когда Кадфаэль въезжал в ворота, два-три человека трудились около одного из хлевов. Из конюшни, увидев бенедиктинца, выскочил конюх и помог монаху сойти с мула. Из открытой двери дома вышел пожилой коренастый, бородатый человек, оказавшийся, как правильно предположил Кадфаэль, управляющим Фремундом, который в свое время передал просьбу отца Мэриета принять сына в монастырь. Прекрасно налаженное хозяйство. Должно быть, когда Питер Клеменс неожиданно приехал, его встретили на пороге с полагающимися почестями. Таких слуг нелегко застать врасплох.

Кадфаэль сказал, что хотел бы видеть лорда Леорика, и ему объяснили, что тот ушел в дальние поля наблюдать, как будут выкорчевывать дерево, упавшее в ручей с оползающего берега и запрудившее течение, но за ним тотчас же пошлют, если брат Кадфаэль согласится подождать с четверть часа в зале и выпить кружку вина или эля, чтобы скоротать время. Кадфаэль, проделавший неблизкий путь, охотно принял приглашение. Мула его уже увели, и тот, несомненно, получил причитающуюся ему долю гостеприимства. Аспли соблюдали обычаи предков. Гость здесь был священным лицом.

Входя, Леорик Аспли полностью загородил собой дверной проем; густая копна его тронутых сединой волос касалась притолоки. В молодости они, наверное, были светло-каштановыми. Мэриет не унаследовал ни роста, ни сложения отца, но в их лицах было большое сходство. Может быть, именно в силу своей невероятной схожести отец и сын воевали друг с другом и, как сказал Джейнин, не могли прийти к согласию?

Аспли приветствовал гостя, собственноручно налил ему вина и закрыл дверь, подчеркивая этим, что не хочет, чтобы домочадцы им мешали.

Когда они уселись друг против друга в глубокой нише у окна, поставив кружки на каменную скамью рядом с собой, Кадфаэль начал:

– Меня послал аббат Радульфус, чтобы посоветоваться с тобой. Речь идет о твоем сыне Мэриете.

– А что мой сын Мэриет? Он по собственной воле теперь более близкая родня вам, брат, чем мне. Он выбрал себе другого отца в лице лорда аббата. Какая же необходимость советоваться со мной?

Аспли говорил рассудительно и спокойно, так что холодные слова звучали скорее мягко и взвешенно, чем непримиримо, но Кадфаэль понял, что помощи здесь ждать нечего. И все же попытаться стоило.

– Но все-таки он твой сын. Думаю, тебе невольно приходится вспоминать об этом, когда ты смотришь в зеркало, – проговорил Кадфаэль, пробуя найти трещину в непроницаемой броне. – Родители, которые отдают своих детей в монастырь, не перестают от этого любить их. И ты, я уверен, тоже.

– Ты хочешь сообщить мне, что он уже раскаивается в своем выборе? – спросил Аспли, презрительно кривя губы. – Он пытается избежать вступления в Орден? Так быстро? Тебя послали предупредить, что он, поджав хвост, возвращается домой?

– Отнюдь нет! Он и вздохнуть не может, чтобы не напомнить, что его сокровенное желание – стать монахом. Он делает все, чтобы ускорить постриг, проявляет даже слишком большую горячность. Каждый час своего бодрствования он посвящает достижению этой цели. Однако во сне дело обстоит иначе. Тогда, как мне кажется, его разум и дух корчатся от ужаса. Все, чего он желает при свете дня, он с криком отвергает ночью. Мы хотим, чтобы ты знал это.

Аспли молчал и хмуро смотрел на брата Кадфаэля, пребывая, как можно было заключить из его неподвижности, в некотором раздумье. Кадфаэль решил развить первый успех и рассказал о переполохе в дормитории, но по какой-то непонятной ему самому причине умолчал о нападении на брата Жерома – и о самом происшествии, и о последовавшем наказании. Если отца и сына разделял огонь взаимной обиды, зачем подливать масло?

– Проснувшись, – продолжал Кадфаэль, – он ничего не помнит о том, что происходило ночью. В случившемся его нельзя винить. Однако существуют серьезные сомнения в его призвании. Отец аббат просит, чтобы ты подумал, не причиняем ли мы все, вольно или невольно, большое зло Мэриету, позволяя ему продолжать послушничество, как бы он ни желал этого сейчас.

– То, что аббат хочет избавиться от него, я хорошо могу понять, – сказал Аспли, обретая после минутного колебания каменно-непроницаемый вид. – Мэриет всегда был упрямым, несносным мальчишкой.

– Ни аббат Радульфус, ни я не считаем его таковым, – резко возразил Кадфаэль.

– Значит, какие бы трудности ни возникли, он ведет себя с вами лучше, чем со мной, потому что я с самого его детства считал, что он именно такой. И разве не следует из этого, что мы совершим большую ошибку, отвращая его от благой цели, раз уж он стремится к ней? Он сделал выбор сам и только сам может изменить его. Для него будет лучше, если, претерпев вначале эти муки, он не откажется от своего намерения.

Ничего другого нельзя было ждать от человека твердого и неумолимого, который, дав однажды слово, держит его и идет по избранному пути до конца, из упрямства ли или по велению чести. Тем не менее Кадфаэль не оставлял попыток найти уязвимое место в броне старшего Аспли, потому что только причиненная некогда горькая обида могла заставить отца отказать отчаявшемуся сыну в малейшем знаке привязанности.

– Я не стану понуждать его избрать тот или иной путь, – подвел черту Аспли, – и не буду смущать его ум, приезжая к нему или разрешая другим членам моей семьи навещать его. Пусть он живет у вас в ожидании, что на него снизойдет прозрение. Думаю, свое решение он не изменит. Он начал пахать свою борозду – он должен ее докончить. Я не приму его, если он пожелает вернуться обратно.

Аспли поднялся, показывая, что этот разговор окончен и что больше от него ничего не удастся добиться; потом, вернувшись к роли гостеприимного хозяина, с подчеркнутой любезностью предложил Кадфаэлю перекусить, от чего тот не менее вежливо отказался, и проводил гостя во двор.

– Прекрасный день для прогулки верхом, – заметил Аспли, – хотя мне было бы приятнее, если бы ты разделил с нами трапезу.

– Благодарю, я тоже был бы рад, – ответил Кадфаэль, – но долг велит мне вернуться поскорее, чтобы сообщить твой ответ аббату. Не беспокойся, я доеду.

Конюх привел мула. Кадфаэль сел на него, вежливо распростился с хозяином и выехал через ворота в невысокой каменной стене.

Он проехал не больше двухсот шагов, как раз столько, чтобы скрыться из глаз оставшихся за оградой, когда заметил две фигуры, неторопливо бредущие ему навстречу, в сторону этих самых ворот. Двое шли держась за руки и не заметили всадника, приближающегося к ним, потому что смотрели только друг на друга. До Кадфаэля доносились их голоса – густой мужской и серебристый женский. Переговаривались они лишь изредка, урывками, как будто видели один общий сон, в котором точные выражения не были нужны. Когда раздавались короткие взрывы смеха, казалось, будто звенят колокольчики на уздечке. Только парочка шла пешком. Две хорошо обученные собаки спокойно бежали следом, принюхиваясь к доносящимся со всех сторон запахам, но не отвлекаясь на них.

Это, несомненно, влюбленные возвращались к обеду. Ведь и они должны есть. Медленно двигаясь вперед, Кадфаэль с интересом стал приглядываться к ним. А посмотреть на них стоило. Когда молодые люди подошли поближе, но все еще были достаточно далеко, чтобы попрежнему пребывать как бы в забытьи, он смог яснее разглядеть их. Оба высокие. У юноши благородная осанка, как и у его отца, но по молодости он был гибче и походка его была легче; светло-каштановые волосы и румяное лицо выдавали сакса. Таким сыном можно гордиться. Крепкий от рождения, он, вероятно, рос и расцветал как здоровое растение, обещая хороший урожай. Приземистый смуглый и темноволосый младший, зачем-то появившийся с отставанием на несколько лет, не мог быть, совершенно очевидно, предметом такой же гордости. Одного рыцаря достаточно, да и сравниться с ним трудно. А если он движется к зрелости, не имея никаких изъянов и не зная никаких препятствий, зачем нужен второй?

И девушка была ему под стать. Чуть выше его плеча, такая же прямая и стройная, как он, похожая как две капли воды на своего брата; только все, что в том было просто миловидным и привлекательным, в ней было доведено до совершенства и стало красотой. У нее было то же мягкое овальное лицо, но столь утонченное, что казалось почти прозрачным, те же ясные голубые, только чуть более густого оттенка, глаза, окруженные бахромой темных ресниц. И те самые рыже-золотистые волосы – тяжелый узел и выбившиеся из него пряди на висках.

Значит, вот оно, объяснение поступка Мэриета? Обезумел от безнадежной любви и решил бежать в мир, где нет женщин; может быть, не хотел, чтобы на счастье брата пала хоть малейшая тень горя или упрека – таков был его расчет? Однако он взял с собой в монастырь символ своих мучений – разумный ли это поступок?

Тихий цокот подков мула по мелким камешкам дорожки и пробивавшимся сквозь них остаткам мягкой травы достиг наконец ушей девушки. Она подняла глаза, увидела приближающегося всадника и что-то прошептала на ухо своему спутнику. Молодой человек задержал на мгновение шаг, посмотрел вперед и увидел монаха-бенедиктинца, отъехавшего от ворот Аспли. Очень быстро он связал одно с другим. Легкая улыбка тут же сбежала с его лица, он вытащил свою руку из руки девушки и заторопился вперед, явно намереваясь заговорить с монахом.

Они сошлись на дорожке и, точно сговорившись, остановились. Вблизи старший сын Аспли оказался ростом выше отца; юноша был невероятно хорош собой, воплощенное совершенство. Большой, хорошей формы рукой он взял мула за повод, посмотрел на Кадфаэля ясными карими глазами, округлившимися от тревоги, и поспешно коротко поздоровался.

– Из Шрусбери, брат? Извини, что я осмеливаюсь спрашивать, но ты был у моего отца? Есть новости? Мой брат – он не… – Он прервал себя, произнес запоздалое почтительное приветствие и назвал свое имя. – Прости, что я так невежливо поздоровался, ведь ты даже не знаешь меня, я Найджел Аспли, брат Мэриета. С ним что-нибудь случилось? Он не сделал… какой-нибудь глупости?

Что можно было ответить на это? Кадфаэль вовсе не был уверен, считает ли он сам действия Мэриета глупостью или нет. По крайней мере, кажется, перед ним стоял человек, которому было не безразлично, что́ случилось с Мэриетом, и который, судя по читавшимся на лице беспокойству и озабоченности, испытывал за него страх, пока еще ничем не обоснованный.

– И он все еще… он не изменил своего решения?

– Нет, не изменил. Он все так же намерен принести обет.

– Но ведь ты приезжал к моему отцу? О чем ты говорил с ним? Ты уверен, что Мэриет… – Он замолчал, с сомнением всматриваясь в лицо Кадфаэля.

Девушка тем временем не спеша подошла поближе и остановилась чуть в стороне, наблюдая за обоими мужчинами с безмятежным спокойствием; ее поза была настолько естественной и грациозной, что Кадфаэль не мог отвести глаз и любовался ею.

– Когда я оставлял твоего брата, он был преисполнен стойкости, – сказал монах, стараясь держаться как можно ближе к правде, – и настроен столь же решительно, как и прежде. Аббат послал меня, только чтобы поговорить с твоим отцом относительно определенных сомнений, которые зародились в голове настоятеля, а не твоего брата. Мэриет еще слишком юн для такого серьезного шага, и его пыл тем, кто много старше, кажется чрезмерным. Ты ближе ему по возрасту, чем ваш отец или любой из нас, – добавил Кадфаэль. – Не можешь ли ты объяснить мне, почему Мэриет так поступил? Почему – а причина должна быть очень основательной – он решил так рано распроститься с мирской жизнью?

– Не знаю, – с сомнением ответил Найджел и грустно покачал головой. – Почему вообще так поступают? Я никогда этого не понимал. – Да и как ему было понять стремление уйти в монастырь? Ведь у старшего брата Мэриета были все основания оставаться в самой гуще мирской жизни. – Он заявил, что хочет пострига, – сказал Найджел.

– Он и сейчас так говорит. При каждом удобном случае он настаивает на этом.

– Ты поддержишь его? Ты поможешь ему осуществить его желание? Если это и правда то, чего он хочет?

– Мы все стараемся помочь ему исполнить его желание, – произнес Кадфаэль наставительно. – У молодых людей могут быть разные судьбы, как ты, наверное, знаешь. – При этом Кадфаэль не спускал глаз с девушки, – она знала это, и он знал, что она знает. Еще один рыже-золотой локон выбился из-под ленты и спустился на гладкую щеку, отбрасывая на кожу золотистый отсвет.

– Ты передашь ему мой самый сердечный привет, брат? Скажи, что я всегда молюсь за него и люблю его. – Найджел убрал руку с поводьев и отступил, пропуская всадника.

– И мои уверения в любви тоже, – проговорила девушка тягучим и сладким как мед голосом. Ее голубые глаза посмотрели в лицо Кадфаэля. – Мы росли и играли вместе, все мы, – добавила она, говоря, несомненно, правду. – Я могу говорить о любви, потому что скоро стану его сестрой.

– Мы с Розвитой должны в декабре обвенчаться, – пояснил Найджел и снова взял девушку за руку.

– Я с радостью передам ваше поручение, – сказал Кадфаэль. – Да пребудет с вами Божье благословение в день вашей свадьбы.

В ответ на легкое подергивание поводьев мул послушно двинулся вперед. Кадфаэль поехал мимо влюбленных, все еще не сводя взгляда с Розвиты, которая пристально смотрела на него своими голубыми, как летнее небо, бездонными глазами. Самая легчайшая из улыбок тронула ее губы, когда монах поравнялся с ней, и крошечный огонек довольства собой сверкнул в очах. Она знала, что он восхищается ею, и даже восхищение пожилого монаха доставляло ей удовольствие. Несомненно, все движения, такие легкие и такие обдуманные, она проделывала, сознавая, что Кадфаэль замечает их, – паутина, сотканная для того, чтобы изловить еще одну необычную муху.

Кадфаэль заставил себя не оборачиваться, так как ему пришло в голову, что именно этого она со свойственной ей самоуверенностью ждет.

На самой опушке лесочка, там, где начинались поля, совсем близко от тропы стоял сложенный из грубых камней загон для овец, и на его стенке кто-то сидел, скрестив маленькие босые ноги и болтая ими в воздухе. На коленях у сидевшего лежала, очевидно, горстка лесных орехов, которые он грыз; скорлупки то и дело летели вниз, в высокую траву. На расстоянии Кадфаэль не мог разобрать, мальчик это или девочка: волосы были острижены коротко, а подол килта из домотканой коричневой материи, обычной для деревенских жителей, подобран до колен. Однако, подъехав ближе, монах понял, что это девушка, более того – девушка в том возрасте, когда она превращается в женщину.

Тугой корсаж подчеркивал высокую крепкую грудь, и при тонкой талии у нее были довольно широкие бедра, которые обещали в свое время превратить роды в естественное и легкое дело. «Лет шестнадцать», – подумал Кадфаэль. Самое любопытное, оказалось, что ждет она его, и когда он направил мула в ее сторону, она повернулась на своем насесте, посмотрела на монаха с доверчивой улыбкой, как бы приветствуя его, а когда тот приблизился, соскользнула со стены, сбросив с колен остатки ореховой скорлупы, и резко отряхнула юбку жестом человека, приготовившегося действовать.

– Брат, мне нужно поговорить с тобой, – сказала она решительно и положила маленькую дочерна загорелую руку на шею мула. – Ты можешь сойти и посидеть со мной?

Ее лицо еще сохраняло детскость, сквозь которую, однако, уже начали проглядывать женские черты: младенческая пухлость исчезала, уступая место утонченным линиям скул и подбородка. Под коричневым, такого же оттенка, как скорлупа орехов, загаром проступал румянец, губы были красными и похожими на лепестки полураскрывшейся розы. Густая копна коротких волос отливала каштаново-рыжим цветом, такого же, но чуть более темного цвета были глаза, опушенные черными ресницами. Никак не крестьянская девушка, хоть и предпочитающая ходить босиком и явно пренебрегающая украшениями. Во всем ее облике сквозило сознание того, что она богатая наследница и что с ней нельзя не считаться.

– Охотно, – немедленно отозвался Кадфаэль на предложение девушки и спешился. Девушка, не ожидавшая, очевидно, такого безоговорочного согласия, когда объяснений не требуют и не предлагают, отступила на шаг, а увидев, что монах, когда слез с мула, оказался всего на полголовы выше ее, вдруг решилась и улыбнулась ему широко и лучезарно.

– Наверное, мы хорошо поговорим. Что же ты молчишь и даже не спрашиваешь, кто я?

– Думаю, я знаю, кто ты, – возразил Кадфаэль, привязывая поводья к скобе в стене. – Ты, скорее всего, Айсуда Фориет. Остальных я уже видел, и мне говорили, что ты самая младшая в этой компании.

– Он говорил обо мне? – немедленно отозвалась девушка с горячим интересом, однако без видимой тревоги.

– Он упомянул о тебе в разговоре с другими, но это дошло и до моих ушей.

– И что же он говорил обо мне? – спросила она прямо, выпятив крепкий подбородок. – Это тоже дошло до твоих ушей?

– Я понял так, что ты вроде младшей сестренки. – Кадфаэль почувствовал, что не только не может солгать этой девочке, но и что, говоря с ней, не стоит смягчать правду.

Она улыбнулась и задумалась, как взвешивающий свои шансы на поле битвы уверенный в победе командир.

– Он не очень-то обращал на меня внимание. Ничего! Обратит.

– Если бы он слушался меня, я посоветовал бы ему сделать это теперь, – с должным почтением произнес Кадфаэль. – Ну вот, Айсуда, я здесь, как ты хотела. Пойдем сядем и расскажи, зачем я тебе нужен.

– Считается, что вы, братья, не должны иметь дела с женщинами, – начала Айсуда. Она опять уселась на стенке и оттуда тепло улыбнулась Кадфаэлю. – По крайней мере, ему не будет грозить опасность от нее. Да и все равно это безумие долго не продлится. Могу я узнать твое имя, раз уж мое ты знаешь?

– Меня зовут Кадфаэль, я валлиец из Трефрива.

– Моя первая няня была валлийка, – сказала Айсуда, наклонилась, сорвала тоненькую травинку и прикусила ее своими белыми, крепкими зубами. – Наверное, ты, Кадфаэль, не всегда был монахом, уж слишком много ты знаешь.

– Я встречал монахов, живших в монастыре с детства, с восьми лет, – ответил Кадфаэль серьезно, – и они знали больше, чем я смог бы узнать за всю свою жизнь, и только одному Господу Богу ведомо, как им это удавалось. А я – я до сорока лет жил в миру и только потом пришел в монастырь. Мои знания ограничены. Но всем, что я знаю, я поделюсь с тобой. Полагаю, ты хочешь услышать о Мэриете.

– Не о «брате Мэриете»? – проговорила она, быстро, по-кошачьи ловко уцепившись за его слова.

– Пока еще нет. Пройдет еще время, прежде чем его можно будет так назвать.

– Никогда! – заявила девушка твердо и уверенно. – До этого не дойдет. Он не должен. – Она повернула голову и посмотрела в лицо Кадфаэлю надменным и властным взглядом. – Он мой, – коротко сказала она. – Мэриет мой, известно ему об этом или нет. И никому, кроме меня, принадлежать он не будет.