Текст книги "Пески. Наследие джиннов"

Глава 19

В оазисе стемнело неожиданно быстро. По-ка мы шли с караваном через Песчаное море, я как-то об этом не думала, но Шихаб, самая длинная ночь в году, уже приближался. Сумерки приглушили пестроту шатров и зелёной листвы. Среди деревьев замерцали костры, вокруг которых ужинали, болтали и смеялись. У нас в Пыль-Тропе ели за закрытыми дверями, жадно цепляясь за каждый кусок. Здесь пища была разложена на большом ковре в центре лагеря рядом со стопкой разномастных тарелок.

Мы с Шазад устроились вдвоём у крошечного костерка. Она наполнила две тарелки лепёшками и фруктами и протянула одну мне.

– Откуда пришли все эти люди? – спросила я, наваливаясь на еду и только теперь осознав, насколько проголодалась.

Шазад рассеянно окинула взглядом поляну, освещённую кострами.

– Да кто откуда… Когда мы бежали из Измана после состязаний, нас десяток всего было, остальные пришли потом. За последний год много народу прибыло. Кого-то выгнали из дома за разговоры про Ахмеда, кто-то сбежал из-под ареста, а некоторых мы сами освободили. Фарук и Фазия – сироты из Измана. – Она кивнула на пару подростков, которые утром возились с бомбой, а теперь забавлялись, строя что-то из лепёшек. – Мы наняли их, чтобы они устроили взрыв, но военные узнали, и теперь деваться ребятам некуда. Вообще, полезное умение – если однажды не взорвут нас всех случайно.

– А ты?

– Я могла бы сделать большую карьеру, если бы родилась мужчиной. – Шазад отломила кусочек лепёшки. – А так… Вот и всё, что остаётся. Мать подозревает, что я просто от замужества увиливаю.

У меня из памяти всё не выходило, как запросто Шазад справилась с давешним гулем и как утром гоняла по плацу два десятка бойцов с таким уверенным видом, что могла бы вести за собой и целую армию. Если даже она не сумела выбить для себя достойное место среди мужчин в Измане, то на что надеяться мне?

– Это она скромничает! – хмыкнул Бахи, плюхаясь на подушку рядом с нами и пристраивая тарелку с едой на скрещённые ноги. – Шазад рождена для великих подвигов, она дочь самого Хамада.

Я перевела вопросительный взгляд с него на девушку.

– Он двадцать лет командовал армией султана, – объяснил Бахи. – Сын у него вырос слабым, а дочь – сильной. Хамад – известный мастер неожиданных стратегий, вот и воспитал её своей наследницей.

– Мой брат не слабый, – нахмурилась Шазад, – он просто болезненный.

Бахи оскалил зубы в мрачноватой ухмылке.

– Другой бы загонял сына до полусмерти, чтобы сделать солдатом, как пытался первое время мой отец.

– Отец Бахи служит сотником в армии султана, – ответила Шазад на мой незаданный вопрос. – Мой отец – его командир, так что мы знаем друг друга с шести лет.

– Не только знаем, но и дружим, – поправил Бахи. – Это потому что я такой обаятельный.

– Ну, пожалуй, не такой осёл, как твои братья! – фыркнула девушка, и Бахи приосанился с довольной улыбкой. – У сотника Резы шестеро сыновей, вот он и решил, что одному можно дать поблажку… хотя страшно гордится своим потомством, ведь у самого Хамада всего один сын, да и тот…

– Ещё и дочь, – напомнила я.

– Дочерей Реза за потомство не считает! – снова фыркнула Шазад.

– И очень зря, – вставил Бахи.

– А знает твой отец, – повернулась я к девушке, – что… ну, что ты воюешь против него?

– С чего ты взяла, что мы противники? – рассмеялась она. – Отец тоже за Ахмеда, это он рассказал нам, что у вас в Захолустье делают новое оружие – такое секретное, что султан даже моего отца держал в неведении. Но у того есть свои осведомители.

Вот это да! А наши-то дураки в Пыль-Тропе верят, что мятежники Ахмеда – просто кучка романтических юнцов. Теперь понятно, почему галанам пришлось уйти из Дассамы, уничтожив её напоследок. Принц Ахмед – настоящая сила, если его поддерживает даже командующий армией!

– Значит, у вас есть сторонники и при дворе? – округлила я глаза.

Шазад расплылась в улыбке, от которой её ослепительная красота стала немного зловещей.

– Есть кое-кто… А как бы иначе Ахмед смог исчезнуть из дворца вместе с Далилой, не в облаке же дыма, как джинн? Или, думаешь, потом он и впрямь появился в Измане только в день султимских состязаний, как верят простаки?

Я вспомнила слова принца о том, как их с Жинем матери задумывали побег, – про это в байках у костра не говорилось ни слова.

– Он тогда жил в столице уже полгода, – продолжала Шазад, – приплыл на корабле с купцами, и вокруг него стали собираться горячие головы вроде моего братца – болтали о философии, политике, о будущем страны… Почти все – из семей придворных. – Она закинула в рот ещё кусочек лепёшки. – Однажды на базарной площади в Измане я увидела своего брата с Ахмедом и ещё несколькими парнями – в колодках, как преступников. Они вздумали агитировать за право женщин выбирать женихов. – У меня по спине пробежал холодок. – Ну, я же дочь Хамада, у меня с солдатами разговор короткий – сразу кинулись и всех освободили. Знали бы власти, что выпускают на свободу блудного принца! Ахмед в то время снимал угол в каких-то трущобах под чужим именем.

Я понятливо кивнула. Такие подробности редко попадают в легенды: народным героям не положено спать на блохастой подстилке в углу сарая.

– Ну вот, – снова улыбнулась девушка, – тогда я и познакомилась с Ахмедом, привела его вместе с братом к нам домой, ещё и выругала за неосторожность: могли бы и головы потерять! Тут же стали обсуждать учение Атауллы об управлении государством, заспорили… а кончилось тем, что я стала тренировать Ахмеда к поединкам на султимских состязаниях.

– А я тогда корпел над книгами у святых отцов, – пробубнил Бахи с полным ртом, – иначе бы сразу вам всю философию растолковал.

– А за что тебя оттуда потом вышибли, не поведаешь?

Бахи смущённо опустил глаза в тарелку:

– Не помню уже.

– Зато я хорошо помню! – буркнула Шазад. – За то, что напился пьяный и орал песни под моим окном.

– Что за песни? – полюбопытствовала я.

– Не помню, – снова буркнул он.

– Наверное, про Руми и принцессу? – В глазах девушки мелькнули насмешливые искорки.

– Нет, – надулся Бахи, – про джинна и дэва.

Шазад расхохоталась, за ней и я, а Бахи заявил, что готов спеть и сейчас, но для этого должен сначала как следует выпить.

У меня самой и без всякой выпивки кружилась голова. Ночная тьма с заревом костра, шелест листвы, смех и говор вокруг… Люди, уверенные в себе и в правоте своего дела. Легенда, берущая начало в прошлом и устремлённая в будущее. Благодаря стараниям и борьбе этой горстки храбрецов мир никогда уже не станет прежним, даже если они в конце концов проиграют. Их выдернули из прежней жизни и поставили туда, где они нужнее, словно фигуры на доску в великой игре, цель которой – спасение родной страны, а риск невероятно высок. Опасность их затеи пьянила меня, и я понимала, что могу тоже стать одной из них, если захочу. Впрочем, отступать было поздно: я уже стала неотъемлемой частью этой легенды.

– Эй, куда ты запропал, святоша? – оборвал мои размышления женский голос, и к нашему костру подсела ещё одна девушка, вида не менее странного, чем Далила или Имин. Всё тело её от ресниц до кончиков ногтей казалось отлитым из чистого золота, только волосы и глаза были чёрными. – Не посмотришь? – Она вытянула к Бахи руку, всю в ожогах и запёкшейся крови.

Целитель поморщился, втянув воздух сквозь зубы.

– Что это с тобой приключилось?

– Да так, небольшой взрыв…

– Ну, ничего особо страшного, – с облегчением сказал он, присмотревшись. – Для дочери джинна, созданного из чистого огня, любые ожоги – ерунда.

– Кстати, ты давно вернулась, Хала? – спросила Шазад.

В ответ девушка с золотой кожей молча кивнула на свою одежду, грязную и окровавленную. Глупый вопрос: ясно, что только что, не успела даже переодеться.

– Мы опоздали… – вздохнула она. – Она уже арестована. Странно для оборотня, должна была продержаться дольше. Та же Имин целых две недели протянула, а этой, должно быть, хитрости не хватило. По слухам, её держат в Фахали и будут судить. Я за подмогой вернулась – если поторопиться, можно успеть до того, как её повесят, покопаться в их мозгах, и…

– Это не та, с багровыми волосами? – перебила я. Хала только теперь удостоила меня взгляда. – Демджи… – Слово до сих пор странно ощущалось на языке. – У неё ещё лицо всё время менялось…

– Ты видела её?! – Глаза девушки вспыхнули, она подалась вперёд, сверкнув золотом в свете костра.

Однако следующие мои слова заставили её застыть на месте.

– Галаны прострелили ей голову.

Общее радостное настроение тут же потухло. Блестящее металлическое лицо Халы окаменело.

– Почему же тогда ты вернулась живая? – сухо процедила она.

Я должна оправдываться? Ещё чего!

– Потому что мне голову не прострелили.

Презрительный оскал демджи напоминал драгоценный гребень матери Тамида из золота и слоновой кости. Хала сделала мне жест продолжать, и я невольно впилась взглядом в её руку, на которой не хватало двух пальцев.

– Таращиться нехорошо, – заметила она, и рука приобрела нормальный вид. Рядом из песка вылез большой чёрный жук, забрался на мою ногу и пополз вверх. – А ещё нехорошо бросать друзей, спасая собственную шкуру!

Я брезгливо прихлопнула жука, но вместо него тут же возникло ещё несколько, потом каждый из них тоже размножился, и вскоре назойливые копошащиеся насекомые облепили всё моё тело. Вскочив, я принялась вертеться на месте, стряхивая их с покрасневшей и зудящей кожи.

– Хала, прекрати сейчас же! – Голос Шазад прозвенел как стальной клинок.

Жуки мгновенно исчезли, будто их и не было. Я вспомнила, что она говорила про демджи, способных насылать наваждения. Очевидно, Хала как раз из таких. Жуть, да и только!

– У нас принято выручать своих, – угрюмо буркнула золотокожая, внимательно рассматривая свои ногти.

– Она старалась, – раздался за спиной тихий голос Жиня.

Глава 20

Он вышел в круг света от костра, тяжело опираясь на плечо Ахмеда. Усталый и измождённый, но живой. Стоял и смотрел на меня. Я дёрнулась с места, будто притянутая к нему верёвкой… или как стрелка компаса, магически связанного с другим. Однако прежде чем успела вскочить на ноги, раздался истошный визг, и на шею Жиню бросилась Далила, восторженно тараторя что-то по-сичаньски и заливая ему рубашку слезами радости. Вокруг уже собирались любопытные со всей широкой поляны, закидывая младшего принца вопросами и приветствиями.

– Эй, не напирайте! – забеспокоился Бахи. – Он ещё только встал на ноги.

Постепенно толпа схлынула, возвращаясь к своим кострам и тарелкам, и Жинь повернулся к Шазад.

– Генерал… – начал он. Голос звучал ещё хрипловато после болезни, но тон был хорошо знаком. Точно так же он называл меня Бандитом.

– Какой я тебе генерал! – улыбнулась девушка, осторожно обнимая его, чтобы не нарушить повязку. – Ну, кто обещал: «Только осмотрюсь – и назад», а?

Друзья собрались вокруг Жиня, загораживая меня от него. Послышался смех. Я сидела у костра и думала, что ему скажу. Кто я такая здесь, в лагере? Да и он не тот, кем представлялся мне в пустыне, опять чужой для меня. Эти люди уже готовили вместе восстание, когда я ещё тренировалась в стрельбе по жестянкам.

– Лучше поздно, чем никогда, – заметила Хала. Она не стала обнимать Жиня, но в отблесках костра было видно, что даже её жёсткое, будто отлитое из золотистого металла лицо немного смягчилось. – Вернулся живой, и ладно.

– Мне спасибо скажите, что живой, – пробурчал Бахи с полным ртом. Курчавый целитель продолжал есть даже стоя.

– Святые отцы делают свою работу во имя Всевышнего, не за спасибо от смертных, – подмигнул Жинь, отводя от меня взгляд.

– Вот и хорошо, что я не доучился! – усмехнулся в ответ Бахи, стрельнув хлебной крошкой в Далилу.

– А ещё спасибо Амани, что притащила тебя живым, – добавила Шазад.

Лучше бы она молчала… Я наконец встретила его взгляд. Два месяца вместе в песках, ложь, недомолвки, секреты… В его глазах светилось понимание, что на этот раз я его не бросила, как тогда в пивной, лежащего лицом в тарелке. Спасла от галанов, спасла от кровожадных гулей.

– Ладно… – Хала обняла за плечи Далилу. – По крайней мере одного демджи тебе удалось привести в лагерь.

Я не сразу осознала, что она кивает на меня. Собравшиеся в круг обернулись, все внезапно замолчали.

– Демджи? – непонимающе нахмурилась я.

Ахмед с удивлением глянул на Жиня, они обменялись быстрыми фразами на певучем сичаньском наречии.

– Между прочим, невежливо говорить о ком-то на языке, которого он не знает! – бросила я громко, вскакивая на ноги и совсем забыв о почтении к принцам. Тарелка с едой опрокинулась на песок.

– Амани, – мягко произнёс Ахмед, – садись, успокойся…

– А если мне не хочется? – Я не знала ещё, что скажу, но говорить уж точно собиралась стоя. Мой взгляд впился в глаза Жиня. – Лгать грешно!

Он печально вздохнул:

– Мне не светило попасть в рай ещё задолго до встречи с тобой…

– С чего вы вообще взяли, что я…

– Не обманывай себя, Синеглазый Бандит, – произнёс Жинь сухо и как-то отстранённо. – Я знал, что ты демджи, ещё когда считал мальчишкой. Твои глаза… – Мои предательские глаза! Волосы Далилы, глаза Имин, кожа Халы… Метка джинна! – Когда я услышал о твоём отчиме, то понял, что ты и сама ничего не знаешь. Демджи, если знает о своём происхождении, никогда не назовёт отцом человека.

Я глянула на двух демджи рядом с ним. Далила смущённо прикусила губу и смотрела на меня сочувственно. Во взгляде золотокожей Халы светилось явное злорадство. Казалось, она готова захлопать в ладоши.

– У галанов такие же глаза! – горячо возразила я.

Жинь покачал головой:

– У северян они голубые, бледные, как вода, а твои – как металл синего каления. Да и не только это… – Он прищурился, вглядываясь мне в лицо. – Ты ведь знаешь старые сказки лучше меня. Вспомни – джинны не умеют лгать… как и их дети. Клянусь чем угодно: ложь ни разу в жизни не слетала с твоего языка!

Я невольно расхохоталась во весь голос, так что вздрогнула даже невозмутимая Шазад.

– Хочешь сказать, я честная?

– О нет, обманывать ты умеешь блистательно, но не лгать.

В памяти всплыли его слова, сказанные в дядюшкиной лавке: «А ты ловко выкручиваешься, хоть и не врёшь».

– Когда ты прятался под прилавком от Нагиба… – начала я.

– Ты не соврала ему ни разу, – кивнул Жинь. – Сказала, что почти никто не заходил, тем более чужаки, вот и всё. Ты обманула его, но напрямую не солгала, так же как караванщику, а когда мы познакомились, только лишь разрешила звать тебя Оманом, «если так хочется»… – Вот почему он всегда мне так верил и так легко дал себя убедить в Фахали! – Поистине нет существ изворотливее джиннов…

– А извиниться не хочешь? – прервала я.

– И это ещё не всё…

– Жинь! – Голос Ахмеда донёсся словно издалека.

– Жар пустыни не иссушает тебя, как простых смертных, потому что ты сама – плоть от плоти огненных песков! – не слушая, продолжал тот. Я вспомнила, как в конце перехода через пустыню он поражался моей выносливости. – Ты схватываешь чужие языки с ходу!

Последние слова он произнёс по-сичаньски, и я поняла. Выходит, и наши задушевные беседы на привалах у костра, рассказы о дальних землях и приключениях были всего лишь проверкой!

– Заткнись! – едва выговорила я, вся дрожа от горькой обиды.

Что там говорила Шазад? Демджи многое умеют, они – мы! – полезны? Так вот зачем он спас меня из Пыль-Тропы! Вот зачем потащил через Песчаное море и не пустил в Изман к тётке. Вовсе не потому, что мы нужны друг другу… Нет, это только я нужна ему – чтобы использовать в делах брата!

Набычившись, я шагнула вперёд. Собравшиеся вокруг принцев растерянно расступились. Мы с чужаком стояли так близко, что могли бы снова поцеловаться… Тот поцелуй – он тоже был фальшивым! Или, может, моей уловкой? Я ведь самое изворотливое на свете существо!

– А может, это ты врёшь?! – прошипела я.

Он криво усмехнулся:

– Хорошо, тогда докажи! Соври что-нибудь сама, только напрямую. Скажи, к примеру, что твоё имя Оман… или Алидад. Скажи, что ты не демджи.

– Вот ещё! – Я сжалась от унижения, уже понимая, что мой язык отказывается повторить такое.

– Ну вот, не можешь! – расплылся Жинь в победной улыбке, наблюдая за моими мучениями.

И тут же получил по морде. Да так, что у меня отшибло руку. Прежде чем кто-либо успел вмешаться, я растолкала опешивших зрителей и кинулась прочь.

– Ты все наши револьверы стащить задумала или обойдёшься парой по числу рук? – послышался ехидный смешок.

Я резко развернулась. В крошечную пещерку в стене ущелья заглядывал принц Ахмед. В полумраке его лицо было едва различимо.

Бежать я решила сразу, когда ещё не перестала ныть отбитая ладонь. Только куда уйдёшь без оружия! Засовывая за куфию, снова заменившую пояс, четвёртый револьвер, я усмехнулась.

– Если нельзя брать что хочешь, то почему ваш оружейный склад не охраняется?

Ахмед пожал плечами:

– Пока не приходилось об этом думать… до твоего появления.

– Тогда скажи своему брату, чтобы больше не притаскивал в дом всяких подозрительных бродяжек. – Я оттолкнула его и вышла из пещеры. Он поплёлся следом. – Меня что, взяли в плен?

– Ничего подобного. – Принц развёл раскрытые ладони. – Просто Жинь просил послать кого-нибудь за тобой следом, чтобы выручить, если что. Например, если свалишься от жажды в песках.

– Как он верит в меня! – не сумела я сдержать иронию.

– О да! Он ожидал, что сейчас ты окажешься уже далеко от нас.

Я задумчиво потеребила револьвер. И правда, ноги уже подкашивались от слабости. Рана, усталость, голод… Куда я пойду? До ближайшего оазиса многие дни пути, и ещё дальше от тех мест, куда хотелось бы добраться. Конечно, я осталась бы – до того как Хала произнесла слово «демджи» в мой адрес.

– Почему… – Мой голос сорвался, я сипло откашлялась.

– Ну, насколько я понял, ты в песках чувствуешь себя как дома. Вот он и боялся, что забредёшь туда, откуда не хватит сил вернуться.

Я чуть не рассмеялась его непонятливости. Прямо как парни из нашей Пыль-Тропы, только что выговор аристократический.

– Нет, почему он мне сразу не сказал?

– Это ты у него самого спроси. Но, если честно… – Принц тяжело вздохнул. Сейчас он казался куда старше своих восемнадцати. – Демджи – настоящее сокровище, Амани. Не пойми меня превратно: нам дорог каждый сторонник. Вот Имин, к примеру, лучший шпион, которого я знаю, а Хала со своим даром спасла больше людей, чем даже Шазад. Моя сестра когда-то спасла меня самого от покушения после султимских состязаний. Или вот наши близнецы – в зверином облике они могут за день преодолеть путь, для которого остальным понадобится месяц. Во время войны таким способностям цены нет.

Лучше бы меня уговаривал Жинь: с ним легче спорить, а предводителю целого войска не очень-то и возразишь. Тем не менее одно оставалось непонятным.

– Но я же… – Слова застревали в горле. – Я не умею ничего, что положено демджи! Уж наверное успела бы заметить, умей я менять лицо… или там иллюзии наводить. Остаётся только, как Шазад… – Я осеклась, чувствуя себя глупее некуда. Пускай Шазад никакая не демджи, но гуля она прикончила одним махом, даже не вспотев. Куда мне до неё! Без револьвера я просто никто. – У вас тут и жуков из ничего творят, и превращаются, а я…

– Если захочешь уйти, никто тебя не держит… – снова вздохнул Ахмед. – Конечно, сейчас в Мирадже опасно быть демджи, но ты до сих пор не вызывала подозрений, так что… – Я вспомнила про расстрелянную в Фахали девушку и о том, как Жинь предупреждал об опасностях Измана. – А если решишь остаться, наши демджи постараются помочь тебе узнать свои способности – должны же быть какие-то… Тогда ты сможешь помочь нашему делу. Если хочешь, конечно.

Если я хочу… Хочу ли я стать частью этой сказки? А куда мне деваться?

Глава 21

Три граната на зелёной ветке. А вот их два… а вот четыре. Я хмуро покосилась на Далилу – она улыбнулась.

– Видишь? Это же совсем просто!

С тех пор как Жинь очнулся и мы говорили с Ахмедом, прошла уже неделя, и всё это время Бахи с Далилой показывали мне разные фокусы. Как будто увидеть – значит научиться!

– Да что толку! – возмутилась я. – С чего вы взяли, что мой дар вообще связан с иллюзиями?

– Это самый распространённый дар джиннов… – пожал плечами Бахи.

– Ты просто попробуй, постарайся! – не отставала Далила.

– Угу! – хихикнула Хала, проходя мимо. – Сделай, чтобы их стало два, и можешь зарабатывать медяки на базарной площади в Измане.

Я мрачно уставилась на дерево, копаясь в себе. Если верить Хале, способность таится в голове, а Далила говорит, что в сердце. У меня ни там, ни там ничего не обнаружилось. Да ещё и лошади ржут неподалёку – никак не сосредоточиться.

Обернувшись, я увидела конный отряд, вернувшийся из набега на заставу в горах. Нам требовалось больше оружия. Мне Ахмед ехать с ними не разрешил – не стоит, мол, посылать демджи, не зная, в чём её сила. Можно подумать, когда-нибудь узнает… Нет, ни на что я не гожусь… и зачем тогда тут сижу?

Глядя на тюки с ружьями и револьверами, я скрипнула зубами от ярости. Хоть бы чему-нибудь научиться – но как? В лагере уже заключали пари, как скоро мне удастся раскрыть свои способности, но кое-кто уже шептался, что и раскрывать нечего.

Я снова перевела взгляд на ветку гранатового дерева, и тут один из трёх плодов лопнул, истекая чёрной гнилью. Всё ясно, работа Халы… Гнев охватил меня, и револьвер будто сам собой прыгнул в руку. Бах! Гранат взорвался фонтаном косточек и сока – ярко-красного. Наваждение исчезло.

– Вот! – сердито бросила я, возвращая оружие за пояс. – Получайте свои два!

Смех за спиной заставил меня обернуться. Жинь остановился с охапкой хвороста на плече, наблюдая за нами. Он быстро оправился от укуса нетопыря и вчера уже тренировался в рукопашной с Шазад, довольно успешно, хотя победить и не смог, как ни старался.

Мои щёки вспыхнули, я отвела взгляд. Всю неделю Жинь делал вид, будто ничего не случилось, а я старательно его не замечала. Такое непросто забыть – снял меня с поезда, чтобы затащить в свой лагерь… А я-то думала, спасти хотел! И с караваном нарочно придумал – наверняка были другие способы добраться до Измана. Нашёл легковерную дурочку! А самое обидное, что я поверила в его искренние чувства… Хорош друг, нечего сказать!

Я постаралась отмахнуться от злых мыслей. Всё это мелочи, в конце концов. Идёт война, и Жинь делал то, что должен был… Хотя, похоже, всё оказалось зря: никуда я не гожусь.

– Ты знаешь, что наводишь иллюзии даже во сне? – повернулась я к Далиле. – И ещё надеешься, что я научусь вот так просто, раз – и всё?

– Ладно, так или иначе придётся сделать перерыв, – вставил Бахи. – До темноты всего несколько часов: сегодня Шихаб.

Хала подняла глаза к небу. Солнце и впрямь уже клонилось к горизонту. На лице её мелькнуло выражение, непохожее на привычную усмешку.

Далила положила руку подруге на плечо.

– Не волнуйся, Имин уже возвращается.

Я вспомнила первый день, когда мы с Жинем явились в лагерь. Имин тогда послали к галанам в облике солдата, а вернуться она должна была как раз к Шихабу – самой длинной ночи в году.

– Откуда ты знаешь? – спросила я Далилу.

Тревожные мысли о галанах и их оружии всю неделю не оставляли меня. Что будет, если они всё-таки доберутся сюда, в этот райский уголок, равного которому нет во всём Мирадже?

Аловолосая демджи смущённо опустила глаза.

– Я так ещё маленькая привыкла всё узнавать. Когда братья выросли и стали уходить в плавание, каждое утро говорила себе вслух, что они живы, в безопасности и плывут домой. И если не получалось сказать, что вернутся сегодня, значит, ждать было ещё рано… А сейчас я точно знаю: Имин возвращается. – В её глазах светилась уверенность.

«Мы не можем сказать неправду, – подумала я. – А вдруг это действует, и наоборот? Сказала же я тогда в ущелье, что галанский солдат нас не найдёт, он и не нашёл! Зато нашёл гулей».

– А если объявить, что завтра мои способности точно проявятся?! – выпалила я. – Или, например…

Далила испуганно вытаращила глаза, а Бахи поспешно зажал мне рот своей татуированной ладонью. От его пальцев пахло ладаном, словно в молельне.

– Нельзя объявлять истинным то, чего ещё нет! – строго произнёс он. – Может случиться такое… Никто не знает, что может тогда случиться!

– Например, – с горечью добавила Хала, – можно сказать, что Ахмед точно победит в состязаниях, но забыть упомянуть про трон…

Я глянула ей в глаза и поняла, что так всё и произошло на самом деле.

В сказках люди то и дело обращались к джиннам с глупыми, непродуманными просьбами, которые хоть и исполнялись, но счастья никому не приносили. Галану, который нас не нашёл, не посчастливилось уж точно.

Убедившись, что я всё поняла, Бахи убрал руку. Хала хмуро глядела себе под ноги. Неудивительно, что она так рассвирепела из-за убитой галаном демджи с красными волосами, – сама себя уже больше года не может простить.

– Думаю, что и сама на твоём месте не удержалась бы… – вздохнула я, но сочувствие к Хале в тот же миг испарилось: руки обожгло созданное ею иллюзорное пламя.

– Мало ли кто не удержался бы, но сделала-то я! – выкрикнула золотокожая. – А если бы удержалась, Ахмед, может, стал бы султимом, никакая война не понадобилась бы и люди остались бы живы! – Всхлипнув, она кинулась прочь.

Бахи хлопнул в ладоши, привлекая общее внимание.

– Всё, хватит. В занятиях объявляется перерыв – скоро Шихаб!

Мы с Далилой неторопливо возвращались из рощи к шатрам, где уже готовились к праздничной ночи: развешивали гирлянды фонарей, жарили мясо и пекли лепёшки. Я много мечтала об Измане, но такого места вообразить себе не могла. Здесь каждый делает своё дело, но цель у всех одна – возвести Ахмеда на трон, чтобы весь Мирадж стал таким, как этот крошечный оазис.

– Как получилось, что Жинь не состязался на титул султима? – нарушила я неловкое молчание. После выпада Халы всем было немного не по себе.

В самом деле, на титул султима-наследника претендовали двенадцать старших принцев, а Жинь – шестой по счёту. Тем не менее он нигде не упоминался в связи с тем скандалом, так же как с бегством из дворца в ночь, когда родилась Далила.

– Почему ты не спросишь его самого? – откликнулась аловолосая демджи, нервно грызя ноготь.

Потому что не хочу с ним разговаривать, вот почему!

– У него дурная привычка никогда не отвечать прямо, – пробурчала я вслух.

– Был долгий спор… – призналась она, помолчав. – Шазад настаивала, чтобы Жинь участвовал, тогда у Ахмеда был бы союзник среди претендентов. Хала возражала: никто, мол, не поверит, если вернутся сразу двое пропавших принцев… И Жинь тоже, он ведь ни капельки не похож на старого султана – весь в мать. А Бахи сказал, что это, наоборот, отвлечёт внимание от Ахмеда. Шазад его высмеяла, заявила, что святые отцы привили ему вкус к интригам… Начали ругаться… – Далила смущённо потупилась. – Так или иначе, Жинь сам не хотел, а заставить его невозможно, он с детства такой… Он вообще никогда не хотел иметь ничего общего с Мираджем. – Она на ходу сорвала с ветки апельсин и стала чистить. – Ахмед совсем другой: он просто влюбился в наши пустыни, когда попал сюда. Сказал, как будто потерянный кусочек души встал на место. А Жинь понять его не мог, да и я не могла, пока не увидела своими глазами – здесь всё такое родное… Короче, когда Ахмед решил тут остаться, они поссорились, и Жинь вернулся на корабль один. Потом всё ждал, что брат передумает, но… А когда Лин, наша мать… – Далила опять смутилась. – То есть мать Жиня, но и наша тоже… В общем, когда она умерла, мы сами нашли Ахмеда. До состязаний оставалось несколько месяцев. Жинь хотел взять его домой, но Ахмед уже собирал сторонников. Когда мы наконец нашли его по компасу, они чуть не подрались, но вмешалась Шазад и разбила Жиню нос…

Ах вот оно что! Я-то думала, история с носом случилась в каком-нибудь портовом кабаке. Ну, хоть тут не соврал – и впрямь мираджийская девица виновата.

Далила между тем продолжала:

– Жинь надеялся, что брат хотя бы уцелеет в поединках и тогда мы все уедем в Сичань… – Она обвела рукой лагерь. – И вот чем всё закончилось.

– А почему Жинь сам остался здесь?

– Он всегда защищал Ахмеда, ещё с детства. Когда того дразнили… – Далила замялась, переводя с сичаньского. – Ну вроде как грязным иностранцем… Жинь тут же кидался в драку. Вот и теперь… Хотя мне кажется, он так и не простил брату любви к чему-то вне нашей семьи… Впрочем, сейчас он, наверное, лучше понимает Ахмеда. – Она бросила на меня лукавый взгляд, и мои щёки вспыхнули.

– Мы с Жинем не… – запинаясь, пробормотала я. – У нас не…

– Даже не пытайся вы-ы-ыговорить, – насмешливо протянула она, – лгать грешно! – Расхохоталась и убежала, перепрыгивая через костры.

Начинало смеркаться. Шазад должна была уже покончить с воинскими занятиями, и я направилась к нашему шатру – вернее, её шатру. В первую ночь, когда выяснилось, что я демджи, сопротивляться уговорам Ахмеда не было никаких сил, и я отправилась спать к Шазад, а потом так и осталась. Она пока меня не выгоняла и даже поделилась одеждой, которая теперь валялась грудой на полу, отгораживая мой угол от идеального порядка в жилище воительницы. Я чувствовала себя почти как дома.

Поднырнув под полог шатра, я едва успела увернуться от комка ткани, летевшего в лицо.

– Лови! – запоздало бросила Шазад.

Я нагнулась и развернула шикарный халат из золотистого шёлка с алым шитьём.

– Зачем?

– Как это – зачем? – удивилась она. – Сегодня редкий случай, когда надевают всё своё самое лучшее.

Воительница уже успела нарядиться к Шихабу. Она была само совершенство: чёрные волосы уложены тугими кольцами, золотые заколки на халате, затмевающем своей сочной зеленью деревья оазиса, сверкают в багровом сиянии заката.

– Моё самое лучшее пришлось бросить… – вздохнула я, в восторге гладя пальцами роскошное шитьё. Не халат, а настоящее волшебное оперение райской птицы!

– Значит, не своё, а своих друзей, – улыбнулась Шазад. Друзья… Я снова вздохнула, вспомнив о Тамиде. – Если этот не нравится, у меня есть другие, – спокойно добавила она, заправляя выбившуюся прядь за ухо.

– Имин ещё не вернулась? – Как бы ни уверяла Далила, я тревожилась за желтоглазую демджи, отправленную в стан врага. Не постигла бы её судьба той красноволосой.

– Нет, – нахмурилась Шазад. – Подождём до конца Шихаба, а завтра пойдём выручать.

– Кто? – Я начала переодеваться.

– Мы с Жинем… и ты, если хочешь.

Мои руки застыли на полах халата.

– Вообще-то, – робко заметила я, – мне велено оставаться в лагере, пока не овладею своими способностями.

Шазад насмешливо фыркнула:

– Ты что, так и собираешься вечно от него бегать? Жизнь коротка, особенно в нашем положении…

– Думаешь, стоит рискнуть?

Последний луч солнца скрылся за горизонтом, и наступила священная ночь Шихаба, напоминание о самой первой ночи, когда Разрушительница принесла с собой тьму. В прошлом году в Пыль-Тропе веселились до упаду. Тамид кружил меня на месте, и под конец мы оба едва держались на ногах от танцев и выпивки. Так продолжалось до полуночи, когда мир, как всегда, погрузился в полный мрак, а потом луна и звёзды вернулись, и мы молились до самого рассвета. Но всё это не шло ни в какое сравнение с празднованием здесь, в лагере мятежного принца. Гирлянды фонарей исчертили рощу так густо, что ветви и листья терялись в их радужном сиянии. От фиников и прочих сладостей, наваленных на широких блюдах, слипались пальцы. Воздух был пропитан ароматами приправ и жареного мяса, и даже ночной ветер из пустыни был напоён какой-то особенной жизнью.