Текст книги "Пески. Наследие джиннов"

Глава 23

Страшный миг, казалось, тянулся бесконечно, но потом мои пальцы всё-таки сомкнулись вокруг запястья подруги. Затем другая её рука вцепилась в мою, и у меня немного отлегло от сердца. Какая-то неведомая высшая сила словно притянула нас друг к другу.

Одной ногой Шазад опиралась на порожек под дверью, благодаря чему мне и хватало сил удерживать её на весу, но, стоило одной из нас ослабить хватку, падение стало бы неизбежным.

Мои пальцы дрожали от напряжения, я продолжала сжимать их одним усилием воли. Шазад что-то кричала, но я не могла разобрать ни слова в грохоте колёс и свисте ветра.

– Не слышу! – крикнула я.

– Ещё гости? – донёсся насмешливый голос из открытой двери, словно из глубин ночного кошмара. Я вздрогнула, ожидая ножа или пули спину. – Да это просто нашествие какое-то!

Резкий северный выговор толчком вызвал в памяти простреленную ногу Тамида и беседу с галанским генералом в Фахали.

Тысячник Нагиб! Сквозь шум ветра послышался его злорадный смех.

Я продолжала смотреть в глаза Шазад. Зацепившись одной ногой за порог, она висела на моей руке, под нами гремели колёса и мелькали шпалы, ветер трепал мою размотавшуюся куфию. Обернуться к двери я не могла, боясь разжать онемевшие пальцы, а притянуть подругу к себе не хватало сил. Внутрь вагона могла заглянуть только она.

– Кто-нибудь, втащите их! – лениво распорядился тысячник у меня за спиной.

Шазад показала глазами на револьвер у меня за поясом, потом на дверь. Было понятно, что она предлагала, но у меня не было свободной руки.

«Брось меня!» – прочитала я по губам. Если не убить Нагиба, мы умрём все. Шазад привыкла убивать других и жертвовать собой во имя общего дела, но у меня перед глазами стояло лицо Тамида. Я больше не была той, что бросает друзей.

Мои пальцы ещё крепче сжали её руку. В тот же миг меня подхватили сзади и втащили нас обеих в вагон. Опасность была позади, но впереди, наверно, ждала как бы не худшая.

Меня грубо бросили на пол, обшарили одежду, забрали оружие. Я тяжело дышала, уткнувшись лбом в ковёр, всё тело тряслось от пережитого напряжения. Драться сейчас я всё равно бы не смогла и поднялась на ноги лишь с помощью Шазад.

Роскошный персональный вагон был полон солдат в новой щегольской форме, на первый взгляд их было примерно две дюжины. Здесь же находились и наши друзья, избитые и измученные.

Двое солдат сторожили Жиня, который стоял на коленях и, судя по виду, едва держался, чтобы не упасть. Мы обменялись чуть заметными печальными улыбками.

Хале связали руки за спиной, в голову упирался ствол револьвера. Бахи я увидела не сразу, поэтому в первый момент подумала, что ему удалось сбежать, но потом заметила окровавленное лицо с разбитым носом и даже узнала с трудом.

Нагиб аль-Оман с надменной улыбкой стоял у полированной стойки бара, словно хозяин какой-то сумасшедшей вечеринки.

– Ну вот и все в сборе! – зловеще произнёс он. – Жалкое зрелище… – Его взгляд скользнул по моему лицу, потом вернулся. – Ах, и ты здесь, синеглазая плутовка? Значит, говоришь, где изменник, не знаешь?

– С тех пор кое-что изменилось, – процедила я, гордо выпятив подбородок и стараясь говорить не по-простому, а правильно и чётко, как Шазад. – Когда приставляют револьвер ко лбу, поневоле примкнёшь к другой стороне, господин тысячник!

– Вот как? – Он шагнул вперёд всё с тем же напыщенным видом. – Думаю всё же, это мой братец немало старался тебя убедить… – Его сапог ударил Жиня в живот, заставив охнуть и согнуться. Я молча скрипнула зубами. – Может, заодно поведаешь, где находится другой мой брат-изменник? – Он нервно одёрнул манжеты. – Это избавило бы тебя от многих неприятностей. В конце концов кто-нибудь да расскажет, ты тут не одна, и мне нет нужды оставлять жить остальных.

– Кто же так ведёт допрос!.. – хмыкнула Шазад.

Услышав её северный акцент, Нагиб резко дёрнул головой.

– Шазад аль-Хамад?! – выкатил он глаза, узнав девушку.

– Мы разве знакомы? – Она окинула его взглядом с деланым удивлением, будто и впрямь пришла на вечеринку.

– Ах да, конечно! – усмехнулся Нагиб. – Как могла единственная дочь великого полководца удостоить взглядом одного из многих сыновей султана? Но мы-то вас знаем.

– Замечают только достойных сыновей, – сухо бросила она.

Было хорошо видно, как парень, скрывавшийся под высокомерной маской тысячника, сжался от унижения.

– Твоего отца повесят за измену дочери! – прошипел он. – И меня это устраивает, потому что мой отец обещал мне его должность. Так что спасибо большое, а тебя я сам…

– Если тронешь её хоть пальцем, будешь гореть в аду! – прохрипел Бахи, плюясь кровью из разбитого рта. – Если не веришь мне, спроси демджи: она не может солгать.

Он кивнул на меня. И Нагиб с новым интересом вгляделся в мои глаза.

– Так и будет, – кивнула я. Бахи сам предостерегал меня от такого: нельзя навязывать истины мирозданию. Но сейчас надо было спасать подругу. – Тронешь её – и сдохнешь в жутких мучениях!

Всё, что я говорила, должно было исполниться, но никакой особенной исходящей из меня силы я не почувствовала. Слова выговаривались легко, как самые обычные, но от этого не становились менее опасными.

Пальцы Нагиба, протянутые к горлу Шазад, застыли в воздухе. Мы с целителем опасливо переглянулись.

– Лгать грешно, господин тысячник! – фыркнул Жинь.

И я невольно рассмеялась, несмотря на револьвер солдата, приставленный к голове.

– Что вы можете знать о грехе? – глухо прозвучало вдруг в тёмном углу, где были свалены броня, щиты и оружие.

Смех мой прервался, по спине пробежал холодок. Один из старинных доспехов зашевелился и шагнул вперёд. Человек был закован в металл с головы до ног, слышалось звяканье бронзовой кольчуги и скрип металлических сочленений. Даже лицо было скрыто маской шлема из блестящей меди, на которой играли бликами солнечные лучи из окон вагона.

Солдаты кинулись в стороны, уступая дорогу человеку в доспехах, и от их явного страха делалось совсем жутко.

– Дайте мне вашего недоделанного святошу! – Медные губы не шевелились, лица было не разглядеть, но слова он выговаривал совсем как у нас в Захолустье.

Двое охранников подняли Бахи на ноги и прижали к стене. Целитель с усилием приподнял окровавленное лицо, он едва держался на ногах.

Человек в броне, скрипя суставами, шагнул вперёд и сжал обе ладони целителя, татуированную и чистую, своими кольчужными перчатками. Наклонил голову, взглянул искоса. Под основанием шлема мелькнула полоска кожи – всё-таки живой человек, просто закованный в металл.

– Нуршем… – произнёс тысячник. В его бесстрастном голосе слышался приказ.

Нуршем? Я вспомнила тюрьму-молельню в Фахали и паренька в солдатском мундире, прикованного к стене. «Я особенный», – сказал он тогда с кривой усмешкой.

Глаза в прорезях маски сверкнули синевой, как небо над пустыней или озеро в оазисе среди песков. Как мои собственные глаза.

– Ты предатель! – глухо продолжал Нуршем, прожигая окровавленное лицо пленника своим синим взглядом. Слова падали как приговор, совсем не похожие на подавленный жалобный тон того солдатика в молельне. Я тревожно дёрнулась, но чужие руки держали крепко. – Предателей надо отправлять на суд Всевышнего – таков закон.

Он поднял бронзовую ладонь и тяжело положил её на лоб пленника, словно благословляя.

Разбитые губы Бахи шевельнулись в болезненной улыбке.

– Боюсь разочаровать, но я слишком давно сбился с истинного…

В следующий миг он уже корчился в судорогах боли.

Шазад рванулась из рук солдат, её крик утонул в отчаянных предсмертных воплях целителя. Прежде чем я успела двинуться с места, по вагону прокатилась волна ужасающего жара. Рука, прижатая ко лбу несчастного, вспыхнула раскалённой бронзой, и кожа его зашипела, дымясь и чернея на глазах.

Невольные зрители разразились криками ужаса. Руки, державшие меня, разжались, и я кинулась к Бахи, но остановилась в двух шагах и упала, задыхаясь, не в силах преодолеть огненную завесу.

Тело жертвы почернело целиком, затем побелело и рассыпалось. Стоя на коленях, я бессильно наблюдала, как мой друг превращается в кучку пепла.

Вот оно, новое оружие! Мы нашли его.

Глава 24

Раскалённый жар понемногу рассеялся, но моя обожжённая кожа горела как в лихорадке, и было больно дышать. Я стояла на четвереньках, хватая ртом воздух; сердце колотилось в такт стуку колёс.

Бахи больше нет, и умер он в страшных муках, которые я только что посулила Нагибу. Отвела смерть от подруги… и наслала на друга? Как знать…

Поезд сбавил ход, вагон трясло уже не так сильно, лишь чадящий масляный фонарь на стене раскачивался из стороны в сторону.

Все молчали. Внезапно Жинь вскочил с колен и рванулся вперёд, но солдат мощным ударом сбил его с ног и прижал к полу.

– Держите его, – распорядился тысячник. Он старался говорить с ленивой надменностью, но голос его дрожал, а волосы взмокли от пота. Хала в углу тихонько всхлипнула. – Пожалуй, теперь стоит заняться моим драгоценным иноземным братцем.

Он взглянул на Нуршема, но тот не обратил внимания и повернулся ко мне:

– Амани… Ты жива? – В голосе звучало изумление.

Сперва я не поняла его, но потом ощутила запах дыма и глянула на себя: одежда обуглилась и висела клочьями, но моя кожа под ней была цела, лишь слегка покраснела. Дочь огненного джинна не так-то просто сжечь пламенем, смертельным для простых людей.

– Живя в песках, привыкаешь к жару, – пожала я плечами с напускным равнодушием.

– Нет! – Бронзовая рука, всё ещё раскалённая, протянулась, указывая на меня. – Ты тоже особенная, как и я.

Я попыталась возразить, но язык не слушался. Неудивительно: мы оба демджи, лгать нам не дано.

– Нам надо поговорить с ней наедине! – бросил он Нагибу.

– Не смей её трогать! – прохрипела Шазад, лёжа ничком на полу.

И я поняла, что у подруги ещё остались силы.

– Только попробуй! – зарычал Жинь, поднимаясь на колени, и вновь согнулся, получив сапогом в живот.

– Стой! – выкрикнула я, видя, что Нагиб занёс ногу для нового удара. – Ты их не тронешь! Никто не тронет!

Тысячник замер, хотя было видно, что жажда мести переполняет его. Он не попал на султимские состязания, не сумел заслужить уважения солдат, смертельно завидует мятежному брату, который его во всём превосходит…

Я снова повернулась к Нуршему, встретив пристальный взгляд синих глаз в прорезях медной маски.

– Хорошо, поговорим. Но пока меня не будет, пусть никто не трогает моих друзей. Договорились?

Медное лицо осталось неподвижным, но синие огоньки глаз сверкнули улыбкой. Почему-то мне показалось, что он тоже узнал о своих способностях не так давно.

– Даю слово. – Он протянул руку. – Пока мы будем разговаривать, ничего с ними не случится.

Хоть я и дочь джинна, но чуть не вскрикнула от боли – так горяча была бронзовая перчатка.

Прежде чем отпустить с Нуршемом, меня дважды обыскали, однако, судя по поспешности, солдаты сами боялись приближаться к огненному демджи.

Соседний вагон, оказавшийся рестораном, очень походил на тот, где я обедала в поезде из Арчи. Столики, кресла. Стаканы на подносе уютно позвякивали под стук колёс, словно целый хор колокольчиков. Скрипя бронзовыми суставами, Нуршем опустился в ярко-красное мягкое кресло, а я прислонилась к двери, стараясь держаться подальше.

– Ты не вернулась за мной тогда, как обещала, – сказал он, помолчав.

Теперь голос из-под маски звучал иначе, и на миг передо мной будто снова предстал тощий паренёк, прикованный к стене молельни.

– Я хотела, очень… но потом… – Невнятные оправдания, пригодные для случайно встретившихся детей иностранцев, но не для демджи-неудачницы и оружия уничтожения. – Извини, мне очень жаль… Почему тебя заперли в Фахали?

– Не подчинился приказу, – буркнул он.

– Та молельня в Дассаме, – поняла я.

Он медленно кивнул.

– Ты не стал её жечь. Почему? – В памяти всплыла его ненависть к Бахи. – Не верил, что мятежник может молиться Всевышнему?

– Просто я знал, что там не может быть галанов.

– Галанов? – в изумлении переспросила я. – Но почему… – В голове внезапно прояснилось. Дассама была не только оплотом сторонников Ахмеда, но и основной военной базой иноземцев! Выходит, султан и от них хотел очистить Мирадж. – Вот, значит, как.

Медная маска снова кивнула.

– Султан сказал, что Всевышний разгневан на чужеземных еретиков и надо вернуть наши пески мираджийцам. Галаны забрали слишком много власти, они порабощают нас, присваивают наше оружие…

«И наших женщин», – подумала я. Голубые мундиры – главное бедствие этой страны. Вспомнилось, как мы с Ахмедом в его шатре гадали о планах султана. Как глупо, как наивно! Оману нет дела до жалкой кучки идеалистов, мечтающих о лучшем мире, он сам хочет исправить мир, просто не собирается ни с кем делиться.

За окном вагона что-то мелькнуло. Синие крылья! Гигантская птица рухх кружила над поездом.

Синие глаза под маской проследили за моим взглядом, но Изз, к счастью, уже успел подняться выше.

– Ты сам из Садзи, верно? – поспешила я спросить, отвлекая его внимание, потом отделилась от двери и принялась ходить взад-вперёд вдоль ресторанной стойки. Солгать нельзя, но обмануть всегда можно. – Ты говоришь совсем как у нас в Захолустье… – Меня вдруг осенило. Железные копи! Кусочки мозаики вставали на свои места. Недаром в памяти крутилось что-то знакомое, когда мы пробирались по сгоревшей Дассаме на другом краю Песчаного моря. – Там, в Садзи, был не случайный взрыв – это сделал ты!

– Да. Тогда и проявился мой дар! – Нуршем величественно поднялся и воздел закованные в броню руки, словно святой отец во время проповеди. – В тот день я впервые обрушил пламя гнева на грехи людские!

– В Садзи было так много грешников?

Я нервно водила пальцем по деревянному рисунку полированной стойки. Пока мы здесь, мои друзья останутся живы, надо ещё потянуть время. Пусть Нуршем говорит. Изз в окне больше не появлялся, но рано или поздно он должен понять, что наши планы сорвались.

– Ты ведь тоже из Захолустья! – хмыкнул огненный демджи. – Там, где ты жила, много было праведников?

С этим трудно было поспорить. Я вздохнула.

– Но ты убил больше людей, чем погибло у нас за всю историю.

Он развёл руками, туго скованные кольчужные перчатки блеснули тёмной бронзой.

– Я рождён для великих дел!

По спине у меня побежали мурашки. Как похоже на то, что я говорила Тамиду о своей мечте бежать в Изман! Большая жизнь, большие дела вместо жалкого прозябания в Пыль-Тропе. А потом другие мечты, уже в лагере мятежников… Нет, пусть мы и земляки, но теперь думаем по-разному.

– Что же тебе сделали те грешники в Садзи?

Демджи опустил голову, и медная маска на миг показалась человеческим лицом.

– Помнишь, как семь лет назад приходили галаны? – Он шагнул ко мне, опираясь на стойку.

Я пожала плечами, сжавшись от его близости, но не решаясь отстраниться.

– Они приходили много раз.

– Не делай вид, будто не понимаешь! – От волнения акцент Захолустья ощущался в его речи ещё сильнее. – Тот раз был особенный!

– Помню… – со вздохом призналась я, хотя вспоминать не хотелось. В тот год была сильная засуха, вспыхнули волнения, и иноземцев в голубых мундирах явились целые полчища. – Мы с матерью целый день просидели в подполе… Она притворялась, будто мы так играем, но я уже не была маленьким ребёнком, кое-что понимала.

Синие глаза демджи сверкнули.

– Моя сестра Рабия тоже была уже большая… А когда галаны ушли, рабочие из копей собрались и побили её камнями и других – за то, что спали с чужаками. Насмерть забили! А моя мать им позволила!

Я молчала.

– Долгие годы я ждал, что Всевышний накажет их… Молился… Но даже представить себе не мог, что гнев его явится через меня! – В его голосе звучали знакомые нотки из проповедей в молельне и религиозных рассуждений моего друга Тамида. – Потом как-то раз я заболел и не мог работать в копях. Хотел всё равно пойти, но мать не пустила. Когда поправился и вернулся на работу, заметил, что на меня смотрят как-то странно. Кто-то спросил о Сухи, другой моей сестре… А в обед один подвыпил и рассказал мне. Пока я болел, не стало денег, и мать, чтобы мы не умерли с голоду, послала Сухи продавать себя рабочим – тем самым, что забили камнями Рабию! И вот когда я узнал, во мне всё словно взорвалось… и огонь уничтожил их всех, а я остался цел и невредим!

Ничего себе, невредим!

Нуршем остановился в шаге от меня. Застывшие в неподвижности черты маски – и сжатый в ярости кулак в кольчужной перчатке. Тот же гнев я ощущала и в себе, вспоминая повешенную мать, а до неё – несчастную Далалу. Такие же точно люди могли спокойно отдать меня Фазиму или дядюшке в жёны.

– Меня отыскал принц Нагиб на вершине горы. Я сидел там и ждал нового повеления Всевышнего, но пришёл Нагиб… Он отвёз меня к нашему высокочтимому султану, и тот объяснил, что мне достался редкий дар – карать грешников и спасать достойных слуг Всевышнего.

– Разве огонь может различать добро и зло? – усомнилась я. – Не больше чем револьвер.

Синие глаза в прорезях маски прищурились:

– Разве ты не осталась жива?

– Это ещё не доказательство! – Я ухватилась за край стойки, чтобы не дрожали руки. – Ты же сам понимаешь… Иначе зачем бы понадобилось заковывать тебя в Фахали… И сейчас? Помнишь, зачем у нас в Захолустье подковывают буракки железом и бронзой? Для послушания!

Теперь мне стало всё ясно. Фахали, где стояли галаны, посланные уничтожить мятежников, султан тоже приказал сжечь. Нуршем не захотел, поэтому его отвезли назад в Изман и заковали в бронзовые доспехи.

– Вот! – Я показала на кольчугу. – Нагиб боится тебя и хочет иметь власть над тобой. Он просто использует тебя. Ты для него оружие, больше ничего.

Нуршем покачал головой:

– Почему ты так уверена?

– Потому что знаю точно…

Что толку объяснять ему сейчас про демджи или убеждать перейти на нашу сторону? Он верит султану, а я – принцу Ахмеду, и, хотя галаны наши общие враги, друг друга мы не переубедим. Жинь как-то заметил, что о вопросах веры не спорят, потому что вера и логика говорят на разных языках. И будь я трижды дочь джинна, мой собеседник может сжечь меня заживо, если сочтёт своим врагом.

Прежде всего надо выбраться отсюда! Я подошла к окну вагона и осторожно подняла взгляд. Синие крылья парили далеко в вышине. Оконная рама легко поддалась, впуская свежий воздух.

– Что ты делаешь? – забеспокоился Нуршем.

– Жарко очень…

Размотав куфию, ту самую, украденную с бельевой верёвки в Садзи, я высунулась в окно, чтобы конец её развевался на ветру, словно алый флаг. Изз должен разглядеть и всё понять.

– Ты что-то затеяла? – Растерянный голос Нуршема звучал совсем по-детски.

Я в отчаянии повернулась к нему. Любой ценой выиграть время!

– Не позволяй им использовать себя! Вот стал бы султаном принц Ахмед – и иноземцы убрались бы из наших песков без лишней крови. На его стороне народ, и Ахмед не станет никого заставлять жечь города. Мы не безвольное оружие в его руках, мы сами воюем за свою землю!

– Я не оружие, – возразил Нуршем.

Наверное, Жинь прав: никакие разумные доводы не помогут…

Изз спустился ниже и летел вдоль рельсов, догоняя поезд.

– Тогда почему, – продолжала я, – ты не можешь снять свою броню?

Пальцы Нуршема невольно тронули застёжку шлема, запаянную наглухо. В тот же миг гигантский рухх спикировал на крышу вагона.

Резкий толчок сбил меня с ног. Казалось, поезд сходит с рельсов. Я покатилась по полу и врезалась в деревянную стойку. От удара перехватило дух. Раздался скрежет рвущегося металла, и краем глаза я успела увидеть, как в когтях гигантской птицы болтается целый кусок стены. Новый удар, ещё один…

Кое-как поднявшись на ноги, я кинулась к дыре, зиявшей на месте окна. Мои обгорелые лохмотья трепал ветер. Холмистая пустыня расстилалась во все стороны. Справа вдруг появилась фигурка в яркой одежде, перекатилась по склону бархана, вскочила и бросилась бежать. Шазад! За ней, увязая в песке, гнались двое солдат. Следом, сцепившись с охранником, из вагона вывалилась золотокожая демджи.

За спиной хлопнула дверь, и в вагон-ресторан ворвался Нагиб. С быстротой, достойной Шазад, я метнулась к стойке, схватила бутылку и попыталась обрушить её на голову офицера, но он перехватил мою руку и крутанул с такой силой, что я заорала от боли. Бутылка упала и разбилась вдребезги. Отвлекло это Нагиба или помог новый толчок извне, но хватка вдруг ослабла, и мне удалось вырваться и отскочить.

Услышав своё имя, я бросила взгляд через плечо. За раскрытой дверью виднелся огромный пролом в соседнем вагоне, из которого выглядывал Жинь. Он явно собирался меня спасать – что за глупости!

Я махнула ему рукой, скорчив свирепую физиономию:

– Беги, живо! Я догоню!

Спорить со мной он давно уже отучился – прыгнул и покатился по песку. Перескакивая через опрокинутые столики, я бросилась к пролому на месте окна, оглянулась… Нуршем лежал навзничь, медный шлем был помят – видно, задело летящим обломком, – но уже поднимался на ноги. Пылающий синий взгляд был устремлён на меня.

Мысли в голове завертелись песчаным вихрем. Паровоз впереди уже взбирался на мост через ущелье. Если прыгать, то сейчас, но как же Нуршем? Живое оружие нельзя оставлять… в живых. Убить? Или сорвать шлем? Или утащить с собой? Сначала придётся справиться с Нагибом… или снова оказаться в плену. Между тем бездонная пропасть с остро торчащими скалами была уже почти рядом.

Я прыгнула, тут же подхваченная ветром, и закувыркалась по склону бархана, ощущая боль в каждой косточке. Глаза, запорошённые тучей поднятого песка, почти ничего не видели, но было ясно: тёмная бездна ущелья вот-вот поглотит меня.

Вцепившись в сыпучий песок скрюченными пальцами, я отчаянно пыталась остановиться и избежать падения, но на такой скорости оно было неминуемо. Избитое тело проехало ещё немного на животе, ноги перевалились через край отвесного обрыва, а за ними и всё остальное.