Текст книги "Пески. Наследие джиннов"

Глава 11

Чужеземец неподвижно стоял в центре круга, мышцы его обнажённой спины блестели от пота, вздымаясь и опадая. Дав противнику обойти себя и кинуться сзади, ловко ухватил его и швырнул наземь. Прежде чем все звуки утонули в возбуждённом гомоне толпы, отчётливо послышался хруст сломанного носа.

– Да, твой спутник может и ударить, и выдержать удар, – кивнул Парвиз, предводитель кочевого клана Верблюжье Колено. Пощипывая бородку, караванщик наблюдал, как противник Жиня утирает окровавленный нос.

Вновь переодетая парнем, я одобрительно буркнула, стараясь сделать голос погрубее. Сколько бы носов чужак ни разбил сегодня вечером, работы в караване вдвоём с девчонкой он не получит. А чтобы переправиться через Песчаное море и не погибнуть от жажды, караван необходим.

До Массиля мы добрались к концу дня, израсходовав все припасы, а последние деньги ушли на пошлину у городских ворот. За право оказаться внутри древних стен брали по три фауза с человека. С верблюда брали целых пять. Здесь, в царстве торговцев, всё продавалось и покупалось, а человеческая жизнь ценилась дешевле всего. Так объяснил Жинь, когда мы входили в некогда славный город через гигантскую каменную арку.

Историю Массиля знала даже я. Когда-то здесь правил мудрый и могущественный джинн, а сам город был крупнейшим портом на берегу Малого моря. Джинн влюбился в дочку одного купца и предложил ему весь город в обмен на её руку. Девушка уже была обещана другому купцу из-за моря, но жадный папаша соблазнился невиданным выкупом и заказал мастерам её точную копию из воска, а затем оживил с помощью магии. Дочь он отдал жениху, а куклу – джинну, и когда тот обнаружил подмену, город уже принадлежал обманщику. Сами джинны лгать не умеют, а значит, не могут и нарушить своё слово. Не в силах забрать выкуп назад, обманутый джинн поднял небывалую песчаную бурю, которая свирепствовала так долго, что море наполнилось песком до краёв, а сам исчез, оставив корыстолюбивому торгашу бесполезный город на краю пустыни – Массиль, последний оплот цивилизации перед великим Песчаным морем.

Толпа снова взревела: кулак чужака угодил противнику в лицо, и тот повалился на песок. Цивилизация и цивилизованность – немного разные вещи.

– Видел бы ты его в настоящем деле, – заметила я. – Ломает кости только так. – Я щёлкнула пальцами, вспоминая хрустнувшее запястье чемпиона Дахмада.

Противник вновь кинулся на Жиня, тот ловко увернулся, пропустил его мимо себя и ударом под коленку опрокинул навзничь. Лицо караванщика оставалось непроницаемым, как у карточного игрока, но я видела, что он впечатлён.

– Поневоле научишься драться, если вечно приходится защищать братишку, – ехидно проговорил кто-то в толпе.

Ещё не успев вглядеться, я уже знала, что реплика брошена в мой адрес и принадлежит кривозубому пареньку, который весь вечер пытался меня поддеть. Ждал только повода с моей стороны, чтобы вздуть меня как следует и понравиться караванщикам. Выйти в круг и сразиться с бойцами своего роста он явно побаивался. Жинь бы точно вправил ему зубы.

Предводитель кочевников смерил меня критическим взглядом:

– Он правда твой брат?

– У нас разные матери. – Наскоро слепленная легенда шаталась, как старый курятник, но без каравана наши кости растащат стервятники уже через пару дней в пустыне. – Мы согласны работать за половину обычной цены.

Нам уже дважды отказывали за этот вечер, то ли из-за моей хлипкости, то ли из-за чужеземной внешности Жиня. Вся надежда была на Верблюжье Колено: их караванщики были известны своей скупостью.

– Я торгую с тех пор, как дорос до верблюжьего колена, – усмехнулся Парвиз своей шутке, – и хорошо умею считать. По полцены за каждого – это вместе как за одного, но кормить-поить придётся всё-таки двоих. Мне не нужны нахлебники, Алидад, – назвал он меня вымышленным именем, – хоть, наверно, ты ничего почти и не ешь…

Караванщик отвернулся, и Кривозубый тут же встрял в разговор:

– Верно говоришь, сразу виден опыт! Тут таких слабаков…

Он обвёл толпу рукой, в которой держал стакан с выпивкой, и в тот же миг прогремел выстрел моего револьвера. Кривозубый тупо смотрел на горсть окровавленного стекла у себя в кулаке. Зрители на миг умолкли, затем раздались смешки, и прежняя пьяная болтовня возобновилась.

– Ах ты, сукин сын! – прошипел он, выдёргивая осколок из пальца. – Ты мог в меня попасть!

– Не мог, я целился в стакан, – пожала я плечами, убирая револьвер за пояс. – Не волнуйся: спирт промыл рану… Так вот, я как раз хотел сказать, что в наше время рост и вес значения не имеют. Чтобы спустить курок, большая сила не нужна.

Караванщик перевёл взгляд с Кривозубого на меня. Он и в самом деле был опытным купцом и знал толк в выгодных сделках.

– Выступаем на рассвете из Западных ворот, – сухо бросил он. – Не опаздывайте.

Подошёл Жинь, натягивая на ходу рубашку.

– Никак, подстрелил кого-то?

– Всего-то стакан разбил, – скромно потупилась я. Судя по его насмешливому взгляду, получилось не очень. – Зато нас наняли охранниками.

Он с улыбкой обнял меня за плечи:

– Ты всегда мне нравился, Бандит.

Может, у меня и предательские глаза, но его улыбка могла кого угодно сделать предателем. По сути, я ничего не ведала о нём и всё же не могла не верить, что он знает правильный путь и вместе с ним можно ничего не бояться. Ну что ж, за полтора месяца так или иначе выяснится, ошиблась я или нет.

Глава 12

На рассвете, как и было обещано, караван Верблюжьего Колена двинулся в путь из Западных ворот. Я думала, что хорошо знаю пустыню, но, глядя на огненный шар, восходящий над расплавленным золотом горизонта, ощутила невольное изумление. Песчаное море поражало своей бесконечностью и непрестанным движением, а кочевники укрощали пески, как дикого зверя, в то же время испытывая благоговейный ужас, как перед жестоким тираном. Тем не менее я была здесь почти у себя дома.

Гигантские волны песка перекатывались без остановки, то увлекая за собой вниз по склону, то вырастая впереди неодолимым препятствием, – казалось, идёшь целую вечность, а гребень бархана всё не приближается. Порывы ветра взметали песчаные вихри, забивая глаза и рот, несмотря на туго повязанную куфию. Солнце уже поднималось к зениту, когда сдвинувшаяся масса песка впереди вдруг обнажила какое-то огромное деревянное строение с облупившейся красной и синей краской по бокам.

– Что это? – удивлённо спросила я, прикрывая ладонью глаза от слепящего света.

– Затонувший корабль, – объяснил Жинь.

И в тот же миг песчаная волна вновь поглотила обломки.

Когда караван первый раз остановился на ночёвку, у меня ныли все мышцы, а пересохшая кожа горела огнём.

Верблюжье Колено насчитывало всего каких-нибудь полсотни человек с двумя дюжинами верблюдов, тяжело навьюченных припасами и товарами на продажу. Достаточно было взглянуть, как слаженно караванщики разбивают лагерь, чтобы понять: ходить по Песчаному морю они привыкли смолоду.

– Настоящее море похоже на это? – спросила я Жиня, присев рядом в тени дюны со своей порцией еды.

Куфию я не разматывала и ела, чуть приподнимая её уголок. Жинь пустил слух, что брат его в детстве обгорел на пожаре и стыдится показывать лицо.

– По настоящему морю не ходят пешком! – усмехнулся он, подбирая соус куском лепёшки.

– Тогда чем занимаются моряки весь день? Валяются в тени, наращивая пузо? – Я шутливо ткнула его в живот, твёрдый, как доска.

Жинь расхохотался, но, прежде чем успел ответить, заговорил старый Дауд, сидевший у костра:

– Садитесь ближе, дети мои, и я поведаю вам историю… – Глубокий и звучный голос рассказчика далеко разнёсся по сумрачным пескам.

– Вот кто лучше всех разъяснит тебе смысл той сказки про Атийю и Сахра, – насмешливо шепнул мой спутник, нарочно называя джинна по-своему.

– Лучше пусть расскажет о неугомонном чужеземце, что гонялся за удачей, – парировала я.

– Когда Всевышний сотворил землю, – начал Дауд, – то взглянул с небес и увидел, что земля пуста. Тогда из собственного огненного тела он создал бессмертных живых существ: хитроумных джиннов, гигантских крылатых руххов, паривших в небе над горными вершинами, диких коней буракки, скакавших через пески с одного конца пустыни на другой, – пока вся земля не оказалась заполненной.

– Надеюсь, Всевышний избавит меня от выслушивания этой истории в очередной раз! – прыснула Ясмин, дочка Парвиза, неожиданно плюхаясь на подстилку между мной и Жинем.

С принцессой Верблюжьего Колена мы уже успели познакомиться. Её бабка Изра, проходя мимо, отвесила внучке крепкий подзатыльник, так что длинная чёрная коса змеёй взметнулась в воздух.

– Ничего, помолчишь и послушаешь, принцесса Длинный Язык!

«В точку», – подумала я.

Ясмин высунула язык вслед бабке и повернулась ко мне.

– По правде говоря, старый Дауд для вас это рассказывает, – шепнула она. – Наёмная охрана тоже должна знать, кто подстерегает людей во тьме. – Она со зверским видом скрючила пальцы, едва не уронив жестяную плошку с едой, и продолжала с набитым ртом: – Те, от кого вы должны нас защищать… хотя гулей не видели уже много лет. («Как и у нас в Пыль-Тропе, – подумала я. – Встречала, правда, нетопыря ещё в детстве».) Другие смертные в наши дни гораздо опаснее.

Изра пригрозила ей кулаком с другой стороны костра, и Ясмин умолкла, скорчив недовольную рожицу. Старик между тем продолжал свой рассказ.

История о первых смертных и впрямь была известна всем, но Ясмин не ошиблась. Рассказывая, старый Дауд то и дело бросал многозначительные взгляды на нас с Жинем. Поэтому я старалась слушать внимательно: про Золотой век, когда землю населяли одни древние, и про то, как спустя бессчётные тысячелетия из подземных глубин явилась Разрушительница со страшным чёрным змеем, который пожрал солнце, обратив свет во тьму, и полчищами своих чудовищных порождений. Когда впервые был убит древний, его огненная сущность ярко вспыхнула в вышине, и бессмертные с ужасом узнали, что такое смерть. Так началась самая первая война на земле, и звёзды одна за другой стали заполнять тёмное небо.

Джинны, самые умные из древних, больше всех боялись смерти. Собравшись вместе, они вылепили из земли, воды и ветра первого смертного и вдохнули в него огненную искру жизни. Его предназначением было сражаться и погибнуть вместо своих создателей. Он получил оружие из железа и обезглавил гигантского змея, поглотившего солнце Всевышнего, которое снова поднялось в небо, и вечная ночь закончилась.

Древние посмотрели на своё творение и поразились. Разрушительница сеяла страх, но тот, кто был рождён, чтобы умереть в бою, смерти не боялся. А откуда взяться храбрости у бессмертных? Тогда они сотворили ещё одного смертного, а потом новых и новых – людей вместо джиннов, простых коней вместо буракки, птиц вместо огромных руххов. Так появилась целая армия смертных, храбрости которых Разрушительница не смогла противостоять. Её власть пала, а чудища, ею порождённые, разбрелись по пескам, подстерегая неосторожных…

Когда старый Дауд умолк, магия его мудрых слов долго ещё витала над костром, а затем тот мир, за который дрался и погиб первый смертный, снова забурлил беззаботной болтовнёй и потрескиванием курительных трубок, а бабушка Изра вновь принялась корить Ясмин – на этот раз за неприлично яркий халат, который нашла во внучкиных вещах.

Когда принцесса убежала, раздражённо закатывая глаза, а лагерь кочевников стал затихать, я повернулась к Жиню:

– Хочешь, за тебя подежурю? Всё равно спать неохота. – Кровь во мне кипела, разгорячённая рассказом.

– Лучше сначала я, – покачал головой чужеземец, передавая мне воду. – Напугал меня старик своими чудищами – ещё сожрут во сне!

– В Пыль-Тропе говорят: они забирают только грешников. – Я сделала глоток и отдала флягу обратно.

– И неверующих, – кивнул он. – Вроде меня.

– Разве ты не веришь во Всевышнего? – удивилась я.

– Я много где побывал и что только о нём не слышал. – Жинь пожал плечами. – Когда люди говорят разное и каждый так верит в своё, поневоле усомнишься.

О своей вере мне никогда не приходилось задумываться. Истории из святых книг я слушала так же, как легенды о мятежном принце Ахмеде. Какая разница, сколько в них правды? Слушать о героях и приключениях, о чужих мечтах всегда интересно.

– У вас в Мирадже верят, что Всевышний сотворил бессмертных, ваших джиннов, из огня, а они уже создали смертных, – продолжал чужак. – Ионийцы считают богами самих бессмертных, которые создали людей для своего развлечения; альбы говорят, что всё живое, и смертное, и бессмертное, вышло из воды и деревьев, порождённое самой землёй; а для галанов все древние – орудия Разрушительницы, что джинны, что упыри, и Всевышний для того и создал людей, чтобы очистить землю от этой скверны.

Я задумалась. Вообще-то и бессмертные, и упыри боятся железа… Однако сама мысль об убийстве джиннов заставляла морщиться. Конечно, отношения с ними были непростыми – судя по легендам, их и обманывали, и пленяли, узнав истинное имя. Но убивать? Бессмертные – творения Всевышнего, они вечные, как силы природы, и древние, как сам наш мир. Человеческая жизнь для них всего лишь мгновение. Бессмертных убивала Разрушительница, а люди должны беречь и спасать их, для того и созданы.

– Значит, галаны убивают джиннов нашим оружием? – нахмурилась я.

– Вообще-то пока они больше воюют с людьми. У себя всех бессмертных давно уже извели, а теперь нацелились на другие страны.

– Например, Сичань, – понятливо кивнула я, невольно глянув на его расстёгнутый воротник, под которым виднелась татуировка с солнечным диском.

В душе вдруг зашевелился гнев на чужака за взорванную фабрику. Галаны галанами, а для нашего Захолустья это настоящая катастрофа. Пускай кое-кто в Пыль-Тропе и заслуживает голодной смерти, но вот взять, к примеру, Тамида – он-то тут при чём? Моя сестрёнка Олия, с которой мы то и дело возмущённо переглядывались за спиной у тётушки Фарры, или крошка Назима, которой ещё предстоит понять, как плохо родиться девочкой, – разве их не жалко?

С другой стороны, соотечественников Жиня тоже можно понять – кому охота оказаться в положении Мираджа?

Жинь поправил воротник.

– Галанов тысячу лет сдерживали соседи. Но мечи против магии – это одно, и совсем другое дело – огнестрельное оружие. Бессмертным грозит беда повсюду, как в них ни верь.

– А как веришь ты?

– Я верю, что деньги и оружие в наши дни сильнее магии.

– Тогда почему не живёшь в своей Сичани в доме с мягкими коврами и пятью жёнами, а взрываешь фабрики в какой-то глуши?

– С пятью? – фыркнул он, едва не поперхнувшись глотком воды. – Нет, столько мне не потянуть. – Я выжидающе молчала, уже зная, что рано или поздно он ответит. – Думаю, и древних, и смертных создала сама природа, только везде по-разному. В зелёных лесах Запада магия растёт из земли, на заснеженном Севере выцарапывается из толщи льда, а здесь пылает огнём в горячих песках. Всему своё место: рыбам – море, руххам – горные вершины, а девушкам с солнечной кожей и верным глазом – пустыня, где слабые не выживают. – Он быстро отвёл от меня взгляд. – А вот мой братец сказал бы тебе, что все древние просто разные земные проявления единого Творца, – так считают новые философы.

– У тебя есть брат? – В его глазах мелькнуло смущение – понял, что проговорился. – Где он сейчас?

Жинь встал, отряхивая с рук песок.

– Ладно, посплю, пожалуй, раз уж ты согласна подежурить.

Глава 13

Пустыня уже надоела: полтора месяца один песок и раскалённая синева над головой. Ступни ног превратились в сплошные мозоли на месте вздутых пузырей, сменявших друг друга. Однако внутри меня всё радостно бурлило. Вечно подавляемая мечта всей жизни наконец сбывалась: я снова была на пути в Изман.

По ночам, когда лагерь спал, я снимала душную куфию и наслаждалась прохладным воздухом, сидя бок о бок с Жинем, пока усталость не заставляла прилечь перед собственным дежурством.

Он учил меня словам чужих языков, которые узнал в дальних плаваниях, и к концу месяца я уже умела ругаться по-сичаньски, альбийски и галански. Показал и как сломал тогда запястье пьянице Дахмаду – этот приём он перенял у джарпурского моряка в альбийском порту. Рассказал даже про мираджийскую девицу, сломавшую ему когда-то нос, который затем вправил брат.

О брате он проговаривался, всякий раз смущаясь, но о заморских краях и своих приключениях болтал охотно, и мне уже не терпелось увидеть золотые дворцы Амонпура и ощутить покачивание палубы под ногами. Я выросла на историях матери про Изман, но мир оказался куда больше, чем она рассказывала.

Пустыня заканчивалась, идти оставалось всего день-другой, и впереди уже маячили неясные контуры гор, совсем непохожие на привычные барханы.

– Там Страна дэвов, – показал Жинь, сидя у костра, – сплошные скалы и пропасти до самой западной границы Мираджа. Говорят, землю так изуродовали, когда бились с Разрушительницей ещё до сотворения первых людей.

– Ну и драка была, должно быть! – покачала я головой, вглядываясь в ночь. Песчаные волны серебрились в голубоватом сиянии, и, если бы не россыпи звёзд, трудно было бы отличить землю от неба. – Второй месяц идём, даже созвездия сдвинулись.

– Капитан, с которым я плавал, умел прокладывать курс по звёздам.

– Зачем тебе тогда сломанный компас? – хмыкнула я. Жинь лишь неопределённо дёрнул щекой, как всегда. – Подежурить за тебя? – Так у нас сложилось с самой первой ночи.

– Поражаюсь я тебе. – Помолчав, он устало потёр щёку. – Эта пустыня даже любого мужчину вымотает.

– Я не мужчина и, потом, предложила только из вежливости, так что… – Я вскочила на ноги.

– Нет, погоди! – Чужак удержал меня за ладонь и дёрнул, усаживая снова. – Извини, я просто не могу уже больше… этот песок везде…

– Ну а мне не привыкать. – Я перевела взгляд на волны барханов, уходящие к тёмным вершинам на горизонте. – Песок давно въелся мне в душу.

– И в кожу. – Жинь вдруг протянул руку и, прежде чем я успела отстраниться, приложил тёплую, чуть шершавую ладонь к моей щеке и провёл большим пальцем по скуле, счищая налипший песок. Я вздрогнула, по спине побежали мурашки. – Амани… – произнёс он, не убирая руки, – когда мы доберёмся до Дассамы, тебе придётся быть особенно осторожной. Там уже долгие годы стоит галанский гарнизон, в оазисе их чуть ли не больше, чем мираджийцев.

– Разве я бываю неосторожна? – Я шутливо приподняла брови, по-прежнему остро ощущая его прикосновение.

– Никогда не бываешь! – усмехнулся он и снова провёл пальцем по щеке, пристально глядя в моё лицо, словно стараясь запомнить. – Вот сейчас увидит нас кто-нибудь – и пропал весь маскарад. – Он погладил моё лицо ладонью, и у меня перехватило дыхание.

– Ты бы сам сейчас подумал об осторожности! – напомнила я. Жинь уронил руку, и прохладное дуновение ночного ветерка отозвалось болью пустоты. – И потом, ты же будешь со мной… Какие заботы у Атийи, когда рядом Сахр?

Чужеземец даже не улыбнулся. Я уже успела привыкнуть – значит, что-то скрывает. Внезапно меня пронзило осознание скорой разлуки. Конечно, тётушка Сафия – родная кровь, но Жиня я близко узнала и не хотела расставаться. Его рассказы приоткрывали передо мной огромный мир, чужие страны, в которых так хотелось побывать. Вот бы он взял меня с собой! Однако время нашего общения подходило к концу.

При первом свете утра горные вершины стали казаться ещё ближе. Грудь сдавило от нетерпеливого ожидания. Впереди Дассама, конец пустыни и первый очаг цивилизации за много-много дней.

В караване кочевников, так размеренно и неторопливо двигавшемся до сих пор, чувствовалось непривычное оживление. Детишки сновали взад и вперёд вдоль вереницы навьюченных верблюдов, пытаясь обратить на себя внимание взрослых и выклянчить мелкую монетку для базара, а те громко предвкушали долгий отдых и прохладные напитки. Бабушка Изра упрекала Парвиза за скупость: в этот раз провизии едва хватило на переход, придётся первым делом пополнять запасы.

– Когда мы придём в Дассаму, – шумно вздохнул маленький Фахим, двоюродный брат Ясмин, свесив голову и болтая на ходу руками, как тряпичная кукла, – я отброшу ноги и куплю себе новые, не такие побитые.

– А я, – подхватила игру его младшая сестрица, – проглочу сразу сотню медовых лепёшек!

– Целую сотню?! – шутливо вытаращила глаза Ясмин. – Где же ты найдёшь для них место после сотни жареных цыплят и горы фиников?

Я слушала их, тщетно пытаясь унять урчание в желудке.

– А ты, Алидад? – весело повернулась ко мне Ясмин. – Чем собираешься заняться в Дассаме?

По правде говоря, я мечтала первым делом пойти в баню и отмокать в воде до тех пор, пока грязь с моего тела не превратит её в маленькое Песчаное море. Только вот как при этом сохранить свой секрет? Впрочем, здесь, у края пустыни, мои мысли куда больше занимал Изман.

Мать столько твердила о бегстве к сестре в столицу, что у нас дома это стало своего рода молитвой – когда отец не слышал, конечно. Однако теперь уже я не была уверена, что хочу туда. А может, и прежде не так уж сильно хотела, да и мать говорила об этом больше для собственного успокоения, иначе жить было бы совсем невмоготу.

Тётушка Сафия могла оказаться ничем не лучше Фарры, а если и лучше, то с какой стати мне вновь позволять кому-то распоряжаться моей жизнью? Стоит ли ради этого терять Жиня?

Поглощённая своими мыслями, я смотрела ему в спину и не сразу осознала, что передние верблюды почему-то остановились.

– Что случилось? – заволновалась Ясмин, удерживая Фахима за плечо и не давая убежать вперёд.

Караванщики тревожно загомонили, люди вытягивали шеи, заслоняясь ладонями от заходящего солнца и стараясь рассмотреть, что помешало движению. Без приказа погонщики с места не трогались, а верблюды, пользуясь случаем, устало опустились на колени.

Охранники были свободнее в своих передвижениях, и я кинулась догонять Жиня, который уже взобрался на пологий песчаный холм и осматривался, спустив куфию с лица. Парвиз стоял рядом на гребне дюны.

Поравнявшись с ними, я застыла в изумлении. Вместо Дассамы впереди лежали руины. Полуобвалившиеся древние стены отбрасывали в лучах заката длинные тени, чёрные и уродливые. Я не сразу поняла, что это не только тени. К горлу подступил горький комок.

– Разве может песок гореть? – озадаченно спросил Жинь.

Чем ближе мы подходили, тем ужаснее становилась картина разрушения. Обугленные камни, обращённые в прах, чёрный дымящийся песок. Узкие улочки завалены обгоревшими обломками домов. Совсем не похоже на обычный пожар, который тушат песком уцелевшие горожане.

– Ни одного трупа, – шёпотом озвучил чужак мои мысли.

– Тела сгорают быстрее, чем камни. – Я ткнула носком сапога почерневший обломок, и он рассыпался пеплом. – Тут горело так, будто весь посёлок залили маслом.

– Взрыв? – предположил чужеземец, понятливо кивая.

– Что-то не похоже.

Он глянул искоса:

– Откуда ты знаешь?

Дымный ветер трепал куфию, от запаха гари тошнило.

– Наверное, у вас в Сичани детишки никогда не играют с порохом! – через силу усмехнулась я.

– Я вырос вдалеке от оружейных фабрик! – напомнил Жинь.

– У взрыва всегда есть центр, – принялась я объяснять, – и огонь распространяется от него наружу, а здесь дома обгорели со всех сторон, посмотри сам. Как будто огонь упал прямо с неба и сразу на весь посёлок. – Что-то знакомое крутилось в памяти, но никак не давалось. Я завернула за угол полуосыпавшейся каменной кладки и застыла на месте. – А ещё – взрыв обычно не щадит и молельных домов.

На центральной площади среди сплошных разрушений возвышалось как ни в чём не бывало большое здание с куполом – судя по всему, единственное уцелевшее во всём посёлке. Огонь не тронул даже побелку на стенах – удивительно!

– Что же это было? – прошептала я в недоумении.

Чужеземец покачал головой:

– Колдовство какое-то!

– Похоже, неприятности ждут и нас. – Я кивнула на кучу оплавленных камней и металла посередине площади. – Здесь, похоже, был источник.

Страх, охвативший караванщиков, подтвердил мои опасения. В пустыне нет ничего ценнее воды.

– Сколько у нас осталось? – окликнул Жинь предводителя кочевников.

– На день пути, – ответил тот мрачно. – На два, если сократить пайки, а до Сарамотая почти неделя пути. – Туда лежал наш путь после оазиса Дассамы.

– За два дня можно добраться до Фахали, – заметил Жинь, – если двинуться на запад.

– Нам надо на север, – как-то слишком поспешно возразил Парвиз.

– Предпочитаешь умереть от жажды в песках? – Чужеземец опустил глаза, думая о чём-то своём. – Больше ведь ничего не остаётся.

Предводитель многозначительно переглянулся со своим братом, которого прозвали Большой Оман, чтобы отличать ещё от троих Оманов в караване. Тот еле заметно покачал головой.

– Мы чего-то не знаем о Фахали? – спросила я, тщетно пытаясь поймать взгляд Жиня.

– Опасный город, – буркнул Парвиз.

– Пески тоже опасны, – парировала я, гадая, что скрывают караванщики. – Для того вы и наняли нас в охрану.

Последовало напряжённое молчание. Затем предводитель кочевников неохотно кивнул.

– Ладно, идём в Фахали. Полагаюсь на твою меткость, юный Алидад.