Текст книги "Тихий дом"

8

Появление внучки не лишило Зинаиду Алексеевну разума – это точно. Соседка Валя, например, растворилась во внуках полностью, отказавшись от своей собственной жизни. Они с Володей видели, как Валюша, старше их лет на десять, разрывается между домом, дачей и внуками, и выглядит при этом совершенно счастливой.

– Ты бы отдохнула, Валь, хотя бы одну неделю, – говорила Зина, увидев, как соседка тащит на четвертый этаж неподъемные сумки с продуктами, детские вещички, чтобы постирать и подшить, овощи и фрукты с дачи, в скором времени превращающиеся в банки с вареньем и соленьем, которые доставлялись потом детям и внукам.

– От чего, Зина? – недоумевала женщина.

– Детей я люблю, внуки без меня и неделю не выдерживают, к бабушке просятся, а дача – это мое лучшее место отдыха, моя сила. Жду, как только наступит весна, чтобы навести там порядок. Выйдешь из домика, посмотришь на аккуратные ряды, прикроешь глаза от яркого солнца – и жить хочется!..

– Не бережешь ты себя, Валя!

– А для чего мне себя беречь? Чтобы на диване лежать в одиночку и болячки свои пересчитывать? Все туда уйдем, никто здесь не останется, а я живу так, как хочу, с детьми и внуками, в любви и согласии.

Зинаида Алексеевна давно поняла, что они разные, и понимание о счастье и отдыхе у них другое, но все же удивлялась, винила Валиных детей в эгоизме. Володя никогда ничего такого не говорил, только при случае помогал соседке с сумками, спускал детский велосипед и спрашивал у забавных мальчишек-погодков, как, мол, обстоят дела и что у них нового в их молодой жизни.

Сейчас-то, конечно, Зинаида Алексеевна думает, что силы у нее закончились, потому что она осталась одна. С Володей они бы уделяли внучке гораздо больше внимания. Но теперь она считала себя жертвой и находила объяснение своим вспышкам и переменам в настроении в недавнем вдовстве.

Первой пострадавшей оказалась кошка Лунька. Лена, будучи ребенком, часто просила кошечку или собачку, но мама отказывала, говоря все эти банальности, что слышат обычно от родителей дети: «животные – это большая ответственность», «ты вначале за собой научись ухаживать», «убери вот лучше свою комнату», «закончишь без троек – посмотрим», «может быть, к следующему дню рождения».

Дочка выросла, так и не получив обещанного. Очень хотела завести кошку, когда поехала учиться, но в общежитии на это был наложен строгий запрет, потом были против хозяева съемной квартиры, так что мечте осуществиться не удалось.

Луньку два года назад принес домой Володя маленьким, дрожащим, еле живым комочком. Кто-то подбросил ее на работу, и добрый электрик не смог оставить животное умирать. Зинаиде пришлось смириться. Она успокаивала себя долгое время, что это временно, до поры до времени, пока они не найдут хороших хозяев. Но Лунька пришла в себя, оказалась замечательной бело-черной кошечкой и сразу же выбрала Володю в качестве своего хозяина. Как только он усаживался в кресло, Лунька летела к нему на колени. Потом пробиралась под правую руку, прятала мордочку в изгиб хозяйского локтя и видно было только ее белый хвост с черной кисточкой на кончике. Володе она не просто позволяла себя гладить: она просила об этом и даже требовала.

Кормила ее в основном Зинаида Алексеевна, и потому кошка ее терпела – так говорила сама хозяйка. Знала, чувствовала, что эта любовь неискренняя, корыстная, да и не любовь вовсе, а временное перемирие ради обеда. Когда являлся Володя, Лунька смотрела на него своими добрыми глазами и жаловалась, мяучила, а Зину просто отказывалась видеть.

Копошение на кухне и аппетитные запахи, доносящиеся оттуда, говорили Луньке лучше любых часов, что пора обедать. Можно было не оборачиваться – Лунька всегда стояла за Зинаидой Алексеевной и испытывала ее терпение, испепеляла взглядом. Если на нее совсем не обращали внимание, она подпрыгивала и цеплялась за хозяйское платье или требовательно била ее лапой. В конечном итоге ее, конечно, кормили, и Зинаида Алексеевна удовлетворено говорила, глядя на жующую кошку: «Вот, знает все-таки, кто на кухне главный!».

Володя не верил, что Лунька сыта и довольна, велся на ее просящий взгляд и чем-то обязательно ее угощал. А потом, конечно, они втроем смотрели телевизор или слушали музыку, Лунька – на коленях или на руках у хозяина.

С появлением в доме Володи Зина переставала для нее существовать, но женщина не сердилась, ей кошкино внимание было не нужно. Возмущалась, конечно, из-за шерсти – это да, а вот обнимашек и любви не требовала.

Чужих Лунька не любила. Как только являлись соседи или друзья, она уходила в спальню и залезала под кровать. Вытащить ее оттуда было нельзя. Чем только ни пытались соблазнить ее дети – все было бесполезно. «Кошка наша – определенно интроверт», – говорил Володя. Лунька и к Лене привыкла не сразу, не с первого дня, а потом, когда уже согласна была допустить до поглаживаний, заканчивался Ленин отпуск, и ей пора было возвращаться на работу.

Только однажды Лунька заинтересовалась дочкой хозяев сразу же. Прыгнула на колени в первый же день, да так неожиданно и резво, что Лена аж вздрогнула. Лена тогда носила Лизу и впервые явилась к родителям с Виталиком, решив познакомить их с солидным и респектабельным женихом. На Виталика кошка не отреагировала никак, ощутила, наверное, сразу его излишнюю самоуверенность и даже некоторую душевную слепоту и не одарила даже взглядом. А вот к Лене почувствовала сильный интерес. Скорее к тому, кого она в себе носила. Нерастраченный материнский инстинкт Лунька обратила на живот с младенцем, вела себя на удивление всем на редкость открыто, смешливо и даже разговорчиво. Мяучила Лунька, давала себя гладить и, чудо из чудес, не обращала никакого внимания на Володю, сосредоточившись лишь на Ленином животе. Все запомнили, что как только Виталик попытался бессознательно в разговоре, коснуться Луньки рукой, она вдруг насторожилась, заупрямилась, фыркнула, обозначив, что может быть совершенно другой и даже опасной с теми, кто осмелится проявить инициативу. Было ощущение, что к Лене ее очень тянет, тянет так сильно, что она и не в силах противиться. За этим интересом скрывалось какое-то более глубокое и сильное чувство. Интересно, способны ли люди понять, кто она на самом деле такая? Сознают ли хотя бы отчасти, что может таиться в ее маленькой, замкнутой в кошачьем теле душе?

После смерти Володи Зинаида Алексеевна не обращала на Луньку никакого внимания. Разве ей до кошки? Хоть бы с собой разобраться!.. Убирала вместе со всей квартирой и кошачий лоток, меняла наполнитель. Насыпала еду, освежала воду в чашке тогда, когда ела сама. Не исключено, что пару раз пропустила приемы пищи, но кто посмеет ее в этом обвинить?

Женщины переносили одиночество по-своему: Лена боролась с усталостью и растила дочку, Зинаида Алексеевна не знала, как ей жить дальше, а Лунька двое суток вообще не вылезала с полки, где лежали вещи хозяина. Пришла как-то Лена к матери, открыла окна, распахнула на балкон дверь, затеяла влажную уборку и вспомнила про Луньку. Искала ее безуспешно, звала, суетилась, а потом решила, что в суете, с людьми, уходящими и входящими, вылетела кошка из дома, а вернуться уже не смогла. Улицы Лунька боялась, дальше третьего этажа никогда не спускалась, а единственная попытка Володи вывести ее на прогулку закончилась трусливым возвращением домой. «Уже нагулялись», – так и сказал он.

Лена обнаружила Луню среди отцовских вещей и поняла, что сидела она там долго: кошачья попа даже не хотела отлипать. Нужно было перебрать оставшиеся вещи, и эту трудную задачу Лена взяла на себя. Сдерживала слезы, еле со всем справлялась, но делала, понимая, что матери это совсем не под силу. А тут и пропажа нашлась!

Лунька вылезла нехотя. Исхудавшая, грустная, не заинтересованная даже коляской с младенцем. Лунькин мир рухнул, и она тоже не знала, как и для чего ей дальше жить. В этой квартире ей больше никто не был нужен.

А потом она начала чудить, да так, что никто от нее и не ожидал: ободрала всю стену в коридоре, обклеенную квадратиками из пенопласта, похожими на конфеты-подушечки, которые так любила в детстве Лена. Потом вдруг стала гадить в самых разных местах, хотя раньше, даже крошечным полуживым котенком, такого себе не позволяла. И в чем, интересно, душа держалась? Что она такого понимала, если сразу же стала ходить в лоток без всяких напоминаний и угроз в виде тыканья носом в собственную лужу?

А тут, будучи взрослой и умной кошкой, вдруг поглупела. Зинаида Алексеевна первое время терпела: пугала, конечно, тапком, ругала, но до серьезных наказаний дело не доходило. Володино кресло, уничтоженное и исцарапанное, имело совсем уже непотребный вид, дома держался стойкий кошачий дух, а Лунька будто с ума сошла и по-прежнему чудила.

Все произошло так быстро и неожиданно для всех, и кошка мгновенно перешла от сонного расслабленного мурлыканья и дружелюбия к осатанелому шипению и готова была всякому, кто ей досаждал, показать свои зубы и когти. Что бы с ней ни происходило, это совершенно изменило ее характер. То она вдруг смотрела в пустой угол побелевшими от испуга глазами и застывала на некоторое время без движения, то ночью пугала Зинаиду Алексеевну своими воплями, причитаниями и постанываниями, то начинала так яростно чесаться, что на шерсти стали виднеться розовые участки кожи с красными царапинами. Лена даже почувствовала дурноту, когда увидела, как истязает себя бедная Лунька.

Обычно она сторонилась чужих и пряталась под кровать. Вылезала только по папиному зову или тогда, когда чувствовала запах еды и подступающий голод. Папа всегда шутил, объясняя поведение кошки: «Одна кошка – один любимый хозяин. Было бы три – тогда бы у каждого имелась своя любимица». Лена это отлично помнила.

А теперь черно-белое миролюбивое создание рвало когтями любимое папино кресло, гадило в мамины тапочки, уничтожило игрушку, с которой прежде не расставалась. Зинаида Алексеевна стала переходить к ответным действиям: Луньке доставалось, но эти меры никак на нее не действовали. Гость в доме теперь появлялся крайне редко, но Лунька успевала оставить сюрприз в чужой обуви и на кровати хозяйки во время ее отсутствия. «Мстит мне за все, в особенности за то, что я жива и никогда ее на самом деле не любила», – думала Зинаида Алексеевна. «Очень скучает», – думала Лена.

Чашу терпения переполнил, казалось бы, ничего не значащий эпизод. Утром, когда Зинаида Алексеевна заставила себя позавтракать, и, жуя бутерброд и запивая чаем подумывала о том, что надо бы перемыть посуду, оставленную с вечера в раковине (прежде она себе такого не позволяла, но сейчас было абсолютно все равно), Лунька вдруг прыгнула на шкаф. Походила там, не обращая совершенно никакого внимания на ленивые окрики Зинаиды. Та, уставшая уже с раннего утра и ничего не желающая делать, вдруг вспомнила о холодильнике, который тоже давно не мешало бы помыть, и от одной этой мысли ей стало плохо. Лунька к тому моменту уже топталась в раковине, выбирая место среди грязных тарелок и чашек, ближе к сливному отверстию. Зинаида Алексеевна не успела бросить в нее тапком, как кошка уже пустила струю, метясь в пустое пространство среди посуды. От такой невероятной наглости хозяйка потеряла дар речи. Через секунду она бросилась за бунтаркой с самыми что ни на есть грозными словами и обещаниями, а кошка уже сидела под кроватью, в самом дальнем и недоступном углу. Женщина с отчаяния все-таки запустила в нее тапком и ушла на кухню босиком, решив, что на этот раз Луньке не удастся избежать самого строгого наказания – какого, правда, она пока не придумала.

Зинаида Алексеевна горевала по-своему. Выполнение домашних дел ее не успокаивало, как бывает с некоторыми. Была бы ее воля, она бы вообще ни до чего даже не дотрагивалась. Она стала еще больше сердиться и раздражаться на дочку: если бы у нее была нормальная и полноценная семья, она могла бы уделять матери гораздо больше внимания. Приходить, например, с еженедельной уборкой или чаще приглашала бы в гости. Замечая, что дочка ни на что не жалуется и пытается справляться со всеми житейскими трудностями самостоятельно, Зинаида Алексеевна стала все чаще наступать на больное и упоминать Виталика. Лену она не жалела и уж тем более не хвалила – называла дурой и подчеркивала, что нужно затребовать алименты, а не упиваться своей гордостью. Лена на конфликт не шла и, сочувствуя матери, пыталась сохранить мир.

Раздраженная от того, что предстоит много дел, а этим заниматься не хочется, Зинаида Алексеевна нехотя стала отмывать раковину, потом взялась за посуду и холодильник. Володя очень любил слушать радио и пристрастил к этому супругу. В льющейся воде она слабо различала слова диктора и звуки музыки – радио было лишь фоном, своеобразным маркером нормальной жизни, которая прежде у нее была.

Не так давно к Зинаиде Алексеевне заявилась соседка с первого этажа. Особа спокойная, уравновешенная, не очень приятная вдове своей позицией, нежеланием принимать чью-либо сторону во время конфликтов. Володя считал, что это проявление ума – Зинаида была уверена, что это говорит в соседке хитрость. В любом случае женщины здоровались и иногда перебрасывались несколькими, ничего не значащими фразами. На этот раз та явилась с пирожками и просидела около часа. За чаепитием все пыталась успокоить Зину, утверждала, что нужно во что бы то ни стало двигаться, делать простые и доступные вещи, убирать по утрам постель, поливать цветы и кормить себя и кошку. Хорошо бы молиться – это Зина отклонила сразу, никаких молитв она не знала – и отвлекаться на заботу о внучке. Татьяна знала, о чем говорила, она к тому моменту уже пять лет вдовствовала, но Зина считала, что у каждого свой путь выхода из такой ситуации. Вот Таня могла, а она нет, потому что нет у нее сил на то, чтобы заботиться о ком-то, потому как всегда о ней заботился муж, и сейчас ей невозможно привыкнуть к другому.

Татьяна упорствовала: обязательно должно быть что-то знакомое и обязательное, что способно удержать тебя в этой жизни, не допускающее возможности просто лечь и умереть. Нужно держаться за быт и привычные мелочи, даже если они кажутся сейчас совершенно бессмысленными. Именно они сшивают разорванное жизненное полотно, штопают и соединяют ткань. Они напоминают, что ты все еще дышишь, ходишь, живешь, что мир не рухнул, кое-что осталось, а внучка и дочь могут быть тем, ради чего стоит жить. За них нужно цепляться, они и есть главный путь возвращения к жизни.

Зинаида Алексеевна слушала и терпела гостью по праву гостеприимной хозяйки, но держалась из последних сил. В конце разговора вдруг пришла шальная мысль: возможно, Лена ей нажаловалась на мать или доброжелательная соседка, увидев, как та является с коляской, сама затеяла этот разговор. Определенно, должно быть нечто такое, что ее сподвигло на такую беседу…

Недолго думая, едва проводив соседку и натянув из последних сил улыбку, Зинаида Алексеевна бросилась к телефону. Дочка, очевидно, только уложила внучку и говорила полушепотом. Зная, как трудно и мало Лизочка спит и как важно для дочери это время, бабушка сейчас об этом даже не подумала. Начала сразу, без предисловий:

– Ты это, знаешь что? Ни с кем меня не обсуждай! Поняла?

– Мама, ты о чем? – дочка говорила тихо и спокойно, будто и не знала своей вины.

– Я тебе все сказала! Ты меня поняла? Ни с кем из соседей и родственников!

– Я и не обсуждала тебя ни с кем. Ты что такое говоришь?

– Ты отлично знаешь! – Зинаида Алексеевна сказала резко, будто ножом отрезала, и успокоилась. Будет знать, как наговаривать на мать!

Вспомнив сейчас об этом случае именно за мытьем холодильника, Зина улыбнулась. Дочка все же была виновата, а иначе бы не оправдывалась. Но ничего, она несколько дней с ней не разговаривала, а потом-то, конечно, пришлось. Родные же люди! Пришлось и дверь открыть, и трубку взять, и про внучку спросить. Татьяна зато больше с ней об этом не разговаривала и советов своих дурацких не давала.

Разозлившись еще раз на всех, кто раздает советы и считает себя умнее всех, Зинаида Алексеевна закрыла кран и решила покончить с уборкой сразу. Набрала ведро воды, сходила за шваброй на балкон и стала протирать на кухне пол. В комнате было чисто, а кому там пачкать?

День за хлопотами клонился к вечеру, подошло время вечернего сериала, и Зинаида Алексеевна ощутила приятное чувство голода, которое появлялось у нее в последнее время крайне редко. Забывшись на секунду, она бросилась в комнату, где обычно сидел у телевизора Володя, и что-то хотела ему рассказать, но пустое кресло все сразу объяснило.

Все пронеслось в голове сразу и причем с невероятной скоростью. Вспомнилось горе и одиночество, могилка, усыпанная цветами, а потом укрытая венками от родных, пустая кровать и тишина в их общем доме тоже вспомнилась, конечно, сразу. Зинаида Алексеевна бросила тряпку в ведро и уселась в мужнино кресло. Она сидела некоторое время молча, а потом взгляд ее вдруг скользнул в сторону, и она увидела все сразу, всю картину целиком. Огромный и такой любимый фикус, который она с таким трудом выходила, стоял теперь с почти что обнаженными корнями. Вокруг была разбросана земля, клочья земли и грязи, будто кто-то намеренно расшвыривал ее на самое дальнее от горшка расстояние. Лунька и не думала прятаться. Она сидела неподалеку и смотрела на хозяйку с каким-то новым для себя злобным кошачьим прищуром, в котором чувствовалась наглость и вызов.

Зинаида Алексеевна резко вскочила, схватила кошку обеими руками, ощутила, как кошачьи когти впиваются в ее руки, и, совершенно не чувствуя боли, распахнула входную дверь и с силой вышвырнула проклятое создание за дверь.

К часам десяти, когда уже укладывалась спать после любимого сериала, Зинаида Алексеевна, забывшись и успокоившись, вспомнила, что не покормила кошку. Нагнулась к ее чашке, собралась было открыть холодильник, как вдруг вернулось все: и долгий день на кухне, и уверенность, что вокруг чистота, и изуродованный фикус, и то, как долго пришлось убирать грязь, мыть пол, и досыпать из мешочка на балконе землю. Сериал ее утешил, она даже с удовольствием съела тарелку супа, сбегав за ним на кухню в рекламную паузу, но теперь ей стало страшно. За то, что могло приключиться с дурехой, которая так боится улицу, никогда не спускается ниже третьего этажа и за то, что сказал бы на это Володя…

Луньки нигде не было. Ни в подъезде, ни во дворе. Зинаида Алексеевна обыскала все, спустилась даже в подвал, звала ее что было сил, но кошки и след простыл. Вернувшись домой и укладываясь спать, Зинаида Алексеевна себя успокоила: кошка сошла с ума и сама ее спровоцировала. У нее не было другого выхода и точка. Если все же у кошки остались остатки ума, вернется сама. Захочет есть – придет точно! А Зинаида Алексеевна, так и быть, примет ее обратно.

Но Лунька больше домой не вернулась. Ни на завтра, ни в какой-то другой день. Лена очень за нее переживала. Ей казалось, что с Лунькой от них окончательно ушел папа. Мать раздражалась, когда дочка выспрашивала на утро все подробности, и сердилась, потому что дочь не теряла надежды на возвращение. «Лучше бы так о матери беспокоилась, чем о какой-то кошке», – думала она. На утро Зинаида Алексеевна никаких угрызений совести не испытывала и успокоилась на том, что кошка была виновата во всем сама.

9

По мнению Лены, Луньку, черно-белую красавицу, Лиза помнить не могла. Кошка ушла и не вернулась, когда девочке было чуть больше трех лет, но Лиза утверждала, что помнила. Возможно, мать ей часто рассказывала о Луньке и показывала фотографии с дедушкой, и девочка убедила себя в том, что все помнит сама. Ей, конечно, не стали говорить об изменившемся кошачьем характере и о том, как не ладила она с бабушкой. Пожалели ребенка и сказали, что Лунька вылетела в полуоткрытую дверь, растерялась на улице и, очевидно, не нашла потом дороги домой. Горькую пилюлю решили подсластить – с юных лет девочка принимала очень близко к сердцу все страдания четвероногих – и убедили Лизу, что такая умница и красавица, как Лунька, наверняка нашла себе хороших хозяев и теплый дом.

Как бы то ни было, именно с той, первой в их семье кошки и началось увлечение Лизы всякого рода животными. Если книжки, то только о них. Передачи и фильмы – исключительно о животных. Игрушки, куклы, монстры, о которых совершенно зря беспокоилась Лена, девочку совсем не занимали.

Поначалу она просила сказку о путешествиях и приключениях пропавшей Луньки, и Лена в меру своих возможностей что-то там сочиняла. Получалось, конечно, коряво, богатым воображением Лена не отличалась, но дочке нравилось, со временем она стала добавлять новые подробности сама, и черно-белая кошка отправлялась в путешествие, находила дорогу домой, умело избегала опасных столкновений и всегда находила себе что-то съестное на оживленных улицах, полных злобных собак, жестоких людей и мчащихся автомобилей.

Потом дочка стала ждать, когда же ей позволят завести домашнее животное. Прекрасно понимая, что пятилетний ребенок не сможет полноценно заботиться о ком-то, Лена сначала решила было отказать, но потом, вспомнив свою детскую, так и не осуществленную мечту, все-таки согласилась.

Радости ребенка не было предела, она была счастлива уже заранее, от одного того, что мама наконец согласилась, и стала выбирать еще не существующей кошечке имя. Идеи, конечно, черпались из мультфильмов и книг, и к моменту появления первого в их семье котенка у Лизы наготове имелось несколько вполне приличных вариантов. Никаких Мусь или Мурок в этом списке не было – исключительно Варежки, Пирожки, Барсики, Тигры и даже украденная у кенгуренка кличка Ру тоже бралась в расчет.

Зинаида Алексеевна к тому моменту окончательно потеряла интерес к кому-нибудь, кроме себя самой, и каждое утро вываливала на дочь сводку военных событий, случившихся за вечер и прошедшую ночь. Локальные столкновения с соседями стали чуть более обширными и затяжными, Зинаида Алексеевна погрузилась в них полностью, и у нее всегда имелась наготове одна или две истории о человеческой глупости и неблагодарности. Действующие лица могли меняться, но со временем образовалась группа постоянных ненавистников и врагов, желающих ей только зла, нездоровья и лишающих ее сна.

Лена, только-только пришедшая в себя после трудных первых лет жизни дочки, закончившая с лечением последствий родового обвития, хотела было вздохнуть, оглядеться и подумать о будущем, как тут все сильнее стали заявлять о себе мамины проблемы.

Она очень хорошо помнила всех, кто когда-то ее обидел и, сам того не зная, чем-то ей досадил. Соседка этажом ниже, державшая двух кошек, то ли в память о непокорной Луньке, то ли из-за мелочного конфликта касаемо подвального помещения, которое все жители давным-давно по совести поделили на зоны и использовали в качестве свалки или хранения ненужной мебели, переметнулась из просто «неприятных особ» во вражеский стан.

Маму раздражало в ней все, начиная от внешнего вида, тихого голоса и заканчивая запахом из квартиры, мешающей ей комфортно жить.

Лена, признаться, узнав о зарождающемся конфликте, удивилась. Женщина средних лет по имени Евгения выглядела вполне опрятной и доброжелательной, хотя и достаточно сдержанной. Мама утверждала, что из комнаты соседки несется отвратительный кошачий дух, и, так как живут они друг над другом, в теплые дни и при открытых окнах, дышать совершенно невозможно. Никакие уговоры и советы здесь не действовали: мать в первое время с трудом сдерживала эмоции, а потом вышла на открытую тропу войны.

Соседка уверяла, что у нее всего лишь две кошечки, за которыми она приглядывает и тщательно убирает, в квартире чисто, и никто, кроме Зинаиды Алексеевны, не жалуется, но мама была не тем человеком, кто останавливается на полпути. Сторонившаяся людей и избегающая сочувственных слов в первые годы своего вдовства, она бросилась к соседям за подтверждением того, что любительница кошек и им мешает жить. Забегая вперед, нужно сказать, что никто ее в этом порыве не поддержал, никого «дурная квартира» не беспокоила так, как ее.

Никто, кроме Лены, больше поддержать ее не смог, но Зинаида Алексеевна уже неслась в своем негодовании вперед, решив, что кошек в квартире значительно больше, чем две, что Евгения держит их на балконе, там же находится их зловонный лоток, а все только для того, чтобы лишить Зину покоя и заставить задыхаться в душные летние ночи.

– Вот! Я опять не могла нормально спать! – слышала по утрам Лена вместо «доброго утра».

– Если бы у меня было два балкона, я бы, конечно, постаралась устроиться на ночь в другой комнате, но в однокомнатной квартире не разгуляешься, а эта снова открыла ночью окно и опять принесла с улицы новую кошку!

– Откуда ты знаешь, мама? – Лена пробовала ее успокоить.

– Может быть, это все те же кошки?

– Ты-то откуда в этом уверена?!? Говорю тебе: я видела с балкона, как она несет кошку в сумке! Забрала, наверное, с улицы. Она вечно их кормит и помогает им плодиться и размножаться!..

– Мама, может она носила их к ветеринару и просто принесла домой?

– Ты готова поверить кому угодно, только не родной матери! Говорю тебе: у нее новая кошка! А все для того, чтобы травить меня и не давать спать ночью!

Лена поначалу сомневалась – уж больно нормальной выглядела Евгения. А потом, конечно, стала верить маме, жалеть ее и утешать, насколько это было возможно в той ситуации.

Зинаида Алексеевна сообщала обо всем несколько раз в день, находя всякий раз все новые подробности, подтверждающие неадекватность горе-соседки. Никакого дела до растущей внучки и того, как справляется со всем дочь, ей не было. Не жалуется – значит, все в порядке. Денег не просит – значит, хватает. Внучка наконец начала нормально спать, неплохо есть и на пару часов в день ходить в сад – проблемы испарились.

Евгения жила с сыном-студентом, который частенько отсутствовал. «Ездил к отцу», – говорила сама Женя. «Не может жить в этой обстановке», – утверждала мать. Лене было сложно представить, как в однокомнатной квартире могут уместиться, помимо двух взрослых людей, больше, чем две кошки, но ссориться с матерью не хотелось, и она сочувствовала.

Однажды Зинаида Алексеевна позвонила ранним утром, когда девочки долеживали в кровати последние минуты перед неизбежным подъемом, и сквозь слезы и истерику сообщила, что идет писать заявление в полицию. Вчера «Женька» принесла еще трех кошек для того, чтобы окончательно выжить ее из дома. Несла в сумке, но Зинаида Алексеевна сверху все видела, а ночью начались невозможные вопли и нескончаемое мяуканье, а у нее, у Зины, похоже, начинается аллергия на кошачью шерсть и невозможную вонь – это настоящий ад! Больше такого терпеть она не намерена! Сейчас сходит в полицию и положит этому конец. Полчаса назад Зинаида Алексеевна спустилась к «Женьке» и долго стучала в дверь, топала и кричала, но дверь ей никто так и не открыл. «Боится меня!» – кричала в телефонную трубку Зинаида Алексеевна. «Может быть, человек спит», – предположила дочка.

Лена слушала и думала, как же ей поступить. В голове крутились разные мысли касаемо наступающего дня: Лизу нужно отвести в сад, работу сдать до вечера, сходить в супермаркет за продуктами и приготовить обед до возвращения дочки домой. Теперь все летело кубарем вниз, нужно было включиться в материнские проблемы и идти к ней – не оставлять же ее одну перед лицом такой опасности и агрессии.

Мать, однако, от помощи дочери отказалась и пообещала все рассказать, как только вернется домой. Приняв решение, она даже успокоилась, решив, что возмездие близко и дочери приходить запретила.

К вечеру раздался звонок, и Лена услышала довольный голос матери: та, очевидно, торжествовала. К ней отнеслись вполне участливо, заявление приняли, выслушали и посочувствовали, добавив что-то про сумасшедших собачников и кошатников, не видящих берегов и не считающихся с нуждами и пожеланиями соседей, а ведь так нельзя, если живешь в многоквартирном доме. Купи себе отдельное жилье или дачу – и заведи кошачий приют или собачий питомник.

Услышав поддержку авторитетных людей, наделенных властью, Зинаида Алексеевна успокоилась настолько, что после полиции съездила на рынок за мясом. В то время, когда Лена безуспешно пыталась дозвониться до матери, а телефон упрямо молчал, пожилая женщина выбирала свиную мякоть и тарелки для кухни. Мясо попалось замечательное! Молодое, нежное, почти без жирка – можно будет сделать отличное рагу! А тарелки после Володи отчаянно бьются – как хорошо, что удалось найти три такие же, что разбились, и дополнить комплект!

Лена, понимая, что ее день был безнадежно испорчен, и она провела его совсем не так, как рассчитывала, то беспокоясь о молчащей матери, то допустив несколько ошибок в работе, которую нужно было сдать к вечеру, все же слушала ее с облегчением. Она уже почти одела дочку и собралась ехать к матери, а тут услышала ее спокойный голос и выдохнула.

Прекрасно зная по интонации, что дальше плохих новостей не будет, Лена уселась на диван и стала слушать дальше. К вечеру, оказывается, явился участковый с молодым помощником. Зинаида Алексеевна уже готова была звонить и напомнить о своем деле, не требующем отлагательств, как они наконец явились. Оказывается, у них были и другие дела – кто бы мог подумать? Кроме того, они ожидали вечера, когда Евгения («Как ее по отчеству? Ах, да, Александровна») будет дома наверняка. «Она же работает?». «Работает? Кто ж ее знает! Кто же будет такую держать?» – улыбнулась в ответ Зинаида Алексеевна, изумившись глупому предположению.

Участковый убедил Зинаиду Алексеевну, что дома у соседки чистота и порядок, кошек всего две, белая и рыжая, а сама Евгения Александровна была дружелюбна, с удовольствием их впустила и все показала. «Нет причин для беспокойства», – сказали напоследок люди в форме. Она, конечно, что-то где-то подписала и даже сердечно предложила им чай. Ребята вежливо отказались и ушли, успокоив Зинаиду Алексеевну.

– Унесла всех кошек из дома, я-то знаю! – довольно постановила мать.

– Поняла, что я не остановлюсь после того, как я стучалась к ней утром, и унесла новых кошек из дома, – Зинаида Алексеевна ликовала, празднуя победу.

– Но мне-то все равно, лишь бы было чисто, и я могла открывать окно и балконную дверь! – в голосе ни следа от утренней истерики.

– Ну и хорошо, мама, – Лена вздохнула тоже, хотя не все для нее было ясно в этой истории.

– Прими успокоительное и ложись сегодня пораньше.

– Да-да-да! Я так плохо спала последние две ночи, что сейчас посмотрю новую серию любимого сериала и усну, как убитая!