Текст книги "Тихий дом"

Тихий дом
Эльвира Абдулова

Тихий дом

Сонно дрогнул камыш,

Пролетела летучая мышь,

Рыба плеснулась в омуте…

…И направились к дому те,

У кого есть дом

С голубыми ставнями,

С креслами давними

И круглым чайным столом.

Я один остался на воздухе

Смотреть на сонную заводь,

Где днем так отрадно плавать,

А вечером плакать…

Николай Гумилев.

© Эльвира Абдулова, 2024

ISBN 978-5-0064-4550-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Нынешнее утро ничем не отличалось от всех остальных. Слышно было, как нехотя открывалась входная дверь. Ее обычно начинали пытать часов в семь или в восемь, а потом делали это сто раз за день: щелк-щелк. Можно, конечно, прислушаться и по характерным звукам угадать, кто же явился на этот раз первым. Больше-то и делать особенно нечего. До завтрака или до прихода молоденькой медицинской сестры, измеряющей давление, есть много свободного времени.

Если ключ вставляют мягко и быстро и замок послушно поддается – это определенно старшая медсестра. Она уже давно и ладно управляется с этим капризным замком. Он в ответ предпочитает с ней не спорить или она все-таки уговаривает его не сопротивляться, смазывая каким-то маслом, хранящимся у нее в выдвижном ящике стола.

Старшая медсестра – достаточно крупная женщина рубенсовских форм, сильная и крепкая, но вместе с тем делает она все тихо и плавно, без суеты и лишних движений. С волной холодного воздуха она проскальзывает в коридор, закрывает за собой дверь, достает из-под стула мягкие спортивные туфли, белые и удобные, вешает верхнюю одежду в узкий шкаф, устало присаживается на стул и меняет обувь.

Осенью и зимой особенно заметно, как тяжело ей носить свое крупное тело, хотя никто и никогда не посмел бы обсудить с ней эту деликатную тему. Когда пальто и сапоги оберегают людей от пронизывающего ветра и обильных снегов, она вынуждена каждую осень констатировать, что пуговицы необходимо снова перешивать. К счастью, в продаже появились чудесные невесомые куртки-пуховики, и это значительно облегчает жизнь не только старшей медсестре, но и многим другим женщинам со схожим телосложением. Нести себя вместе с тяжеленным пальто или с шубой, рискуя при этом поскользнуться, очень даже непросто.

Сегодня она повесила на вешалку, одиноко болтавшуюся в узком шкафчике, серое демисезонное пальто, все еще удобное и прячущее предательски выпирающие формы. Модель оказалась на редкость удобной, продавец назвал ее «коконом» и пообещал изделию долгую и хорошую жизнь. Обещал и не обманул.

Черная вешалка привела в движение свою соседку, на нее в скором времени поместили серое шерстяное платье. Выглаженная форма аккуратно лежала на полке и женщина с удовольствием подумала, как наконец ей станет удобно в этих свободных брюках и в укороченном халате. Потом настал черед черных полусапожек. Небольшой каблучок в четыре-пять сантиметров ее не беспокоил – трудности постоянно возникали с замком. Он то и дело расходился, а кожа впивалась в и без того уставшие ноги. Справившись и с этим, Галина заглянула в свою огромную бездонную сумку, достала все необходимое в виде пудреницы, расчески, телефона и записной книжки и уселась за стол проверять график работы.

Восьмидесятилетняя Клара, уже почти оправившаяся после инсульта, но все же не полностью вернувшая себе бодрость левой ноги, уже много раз неодобрительно отзывалась о непотребном виде той самой черной плетеной сумки, которыми торговали много лет назад на каждом углу, но Галина в ответ лишь отшучивалась. Всякое женское барахло ее интересовало мало, она крепко и надолго прирастала к старым вещам, берегла их, ухаживала за ними и покупала новые исключительно в случае острой необходимости. Глядя на неунывающий, полный оптимизма взгляд Клары, Галина, конечно, удивлялась тому, как можно было сохранить в себе и пронести через всю жизнь такой веселый нрав и неугасающий юмор. Бывают в жизни разные сближения: эти двое, несмотря на почти тридцатилетнюю разницу в возрасте могли бы стать настоящими подругами, если бы встретились при других жизненных обстоятельствах.

Екатерина входила совершенно иначе. Нехотя кивала охраннику, который на всякий случай старался не попадаться ей на глаза. Уборщица, наученная горьким опытом, обычно заканчивала все до ее прихода. Все отделение слышало, как эта маленькая неприветливая женщина чеканит шаг, стучит высокими каблуками по плитке, как позвякивает в сумке ее добро. Звенели ключи – там висели нелепые брелки, шумела цепочка, прикрепленная к сумке, шуршал ее жесткий шарф, колокольчиками отдавали длинные сережки, похожие на гроздья винограда. Катерина шла деревянно, а когда в глубине коридора заворачивала в свой кабинет, все облегченно вздыхали. Каждый чувствовал на себе тяжелый взгляд ее холодных глаз и отворачивался в сторону. Всем хватало ума не собираться в коридоре и не точить лясы. Если она увидит, как щебечут молодые сестрички, разорвет их в клочья. Накрашенные губы искривятся, превратятся в оскал, сама она раздуется от злости, так что лучше не нарываться. В обычное время лицо у нее гладкое, глаза ясные и светлые, темные волосы с густой челкой, короткий и аккуратный носик. Фигурка точеная, ладная, вот только грудь выглядит несколько крупноватой при такой мелкой сборке, но видно было, что Екатерина ничуть этим не огорчена. Наоборот, при каждом удобном случае она с радостью демонстрировала свое великолепие тонкой кожаной курткой, приталенным пальто, перешитой специально для такого случая медицинской формой.

У них с Галиной были разные цели: одна хотела сделать по возможности невидимыми все рвущиеся на свободу формы, а Катерина гордо являла миру свое единственное богатство. Кстати говоря, она едва доходила Гале до плеча и поговаривали, что вся злость и крикливость маленькой женщины имеет только одну цель: заставить воспринимать себя всерьез.

Екатерина открывала дверь с трудом, замок ей сопротивлялся, ключ с неохотой проворачивался, она толкала, пинала, дергала дверную ручку, пока наконец не понимала, что замок готов подчиниться. Потом женщина с досадой хлопала дверью, но делала это уже войдя внутрь. Уже в тепле, уже в своем отделении. Она шла, стуча каблучками, раздувая ноздри, вертя головой, подозрительно нюхая, втягивая в себя все запахи. Она не выносила любое проявление нечистоты и отчаянно с этим боролась, непримиримо воспринимала всех курящих, как среди постояльцев, так и среди персонала, и относилась к ним как к личным врагам. Надежда Павловна, всегда стремившаяся принимать на работу персонал с человеческим лицом, с Екатериной беседовала не раз, требовала мягкости, но все же ее терпела, ценя профессионализм и ее организаторские способности. Потом Екатерина направлялась, как всегда, в кабинет выпить кофе, чтобы восстановить сбившийся ритм своего долгого утра. После осенней темноты яркий свет поначалу слепил, но постепенно непроглядная муть отходила, и Екатерина думала о том, какой же ей предстоит длинный и трудный день до возвращения домой. Выражение «работа – мой второй дом» она не любила, потому что это не могло быть правдой. Работа – это и есть работа, а дом – это место, где тебе по-настоящему хорошо. В случае с Екатериной добавлялся еще один важный факт: дом – это там, где ты снимаешь лифчик, стираешь макияж, лишаешься всей отпугивающей брони и становишься настоящей.

Сегодня был определенно Галин день. Замки не гремели, раздраженно не хлопала дверь. Большая женщина мягко плыла по длинному коридору, и всем от этого было хорошо.

Клара

1

Была середина февраля. Холодный, суровый зимний день самого трудного времени года – так всегда считала Клара. Осень она встречала с радостью. Ожидание карнавала ярких листьев смешивалось с предстоящим Новым годом. Не того, которого ждут все остальные, а ее собственного, втайне отмечаемого еще мамой. Потом, конечно, долгие прогулки по остывающей земле, готовящейся к зимней спячке, наслаждение от запаха влажных и преющих листьев и рано темнеющего по вечерам неба. Ей всегда нравилось наблюдать, как очищается небосклон после опадания листьев. Если поднять голову вверх и день ото дня усаживаться на одной и той же скамье городского парка, можно заметить, как редеют столетние деревья, на глазах превращая серое полотно в изящное кружево, в черно-серый графический рисунок, выписанный тонким пером невидимого художника. Осень приносила восхищение и букеты из желто-красной листвы, которые оставляли ребятишки на деревянных, умытых росой лавочках.

Зима в первые два месяца состояла из охватывающего всех безумия по случаю ожидания праздников. Кларин крошечный домик находился в самом центре города и день ото дня последние два десятилетия ожидал сноса. Помимо терпимых условий проживания, которые многие сочли бы возмутительными, Клара имела чудесную возможность выходить из дома в любое время суток и мгновенно оказываться в самой гуще городских событий. Зима в этом смысле, как, впрочем, и в любое другое время года, давала ей возможность наблюдать, как меняется городская площадь, готовясь к встрече Нового года, как украшаются деревья, окутанные светящимися гирляндами, как приезжают на грузовичках разного рода фигурки, снеговики, сани, дом Деда Мороза. Клара спала плохо, но старость давала ей еще один бонус в виде дневного сна, и она не особо огорчалась, потому что могла сходить на рынок к самому открытию, выпить кофе на ступеньках собственного дома в такую рань, что чувствовала себя полноправной и единственной хозяйкой всей городской площади. Дом располагался на возвышенности и обеспечивал хозяйку прекрасным видом на краеведческий музей, центральный универмаг, на растущие то тут, то там, как грибы после дождя, крошечные отели, гостевые дома и рестораны.

Ожидание Нового года воскрешало в ней ребенка, крошечную Хаюсю, как называла ее мама. Откуда-то пробивалось детское волнение, предвкушение чуда, хотя она мало в него верила. Ей не было грустно от того, что скоро ее не станет, в отелях будут селиться совсем другие туристы, из открытых кафе станет доноситься иная, незнакомая ей музыка. Мир не перестанет существовать с ее уходом, как думалось когда-то в далеком детстве, и это факт, но Клара не грустила. Ей хотелось только одного: дожить оставшиеся годы в ее старом доме, наблюдать за меняющимся на глазах миром и тихо продолжать жить в своем собственном.

Февраль был самым темным и холодным месяцем года. Новогодние праздники уже позади, все уже успели порядком устать от холодных ветров и ранней непроглядной вечерней темени, люди смотрели с надеждой и ожиданием в будущее, в грядущую весну. Замерзшая земля и нехотя падающий снег никого уже не радовали, кое-где еще висела новогодняя мишура, сердитый ветер приносил ее остатки и развешивал по щуплым деревцам, день все еще не увеличивался так быстро, как хотелось бы. Давным-давно кто-то из дальней родни однажды сказал, что после двадцать второго декабря дело определенно идет к лету, но Клара так не думала, особенно глядя на неприглядную февральскую темень за окном. Природа медлила, набиралась сил, и пройдет еще немало времени, прежде чем грянет наконец восхитительный гимн весне, ода радости, и наступит начало нового жизненного круга.

В этот раз Клару, сидящую в машине, радовало все. Даже февраль показался ей сказочным и зимним в своем белом инее, под бледным ясным небом. Солнце робко пробивалось и светило, протягивая короткие тени, но еще не дарило тепла.

Над крышами сохранившихся старых домиков из труб восходил дым отвесными столбами. У круто изогнутой дороги высился столб, указывающий направление, у магазина приостановился грузовик с продуктами, оттуда пахнуло свежей выпечкой, и этот запах приглушил сигаретный дым, которым пропиталось старое такси. На светофоре водитель приостановился и возмутился глупостью того, кто распорядился здесь его поставить. Чужое недовольство, как и пыльные стекла, не испортили Кларе настроения. Она наблюдала за стайкой голубей, столпившихся на тротуаре. Привлеченные теплом канализационного люка и рассыпанными на нем хлебными крошками, они лакомились, ссорились, попусту суетились, сердясь на тех, кто незваным гостем явился на их дневное пиршество.

Машина наконец покатилась с прискоком под гору. Клара знала, что до дома осталось совсем недолго, и с видом человека, выпавшего из привычной жизни на несколько недель, с интересом рассматривала знакомые с детства улицы: не изменилось ли чего? Людей почти не было, день казался холодным и не очень приветливым, несмотря на пробивающееся солнце. Дети все на занятиях в школе, взрослые на работе, только несколько стариков, лишенных шей, укутанных в шарфы, прячущих руки в карманах пальто, прогуливающихся в небольшом палисадничке. Один из них вел на поводке старого лохматого пса, и сердце Клары забилось от тоски и предстоящей встречи, но она быстро взяла себя в руки. Она дала себе обещание не огорчаться по пустякам, радоваться каждому добавленному ей дню, потому что время не будет тянуться вечно. Столько силы и оптимизма она не ощущала в себе давно.

Такси уже подъезжало к ее дому и вскоре остановилось возле шаткого на вид крыльца. Клара бодро вылезла из машины, почему-то сняла шляпку, тряхнула огненной головой, поправила бриллиантовые сережки, с которыми никогда не расставалась, и пошла отпирать дверь.

– Приехали! – почему-то сказал водитель, будто она сама этого не видела. «Возможно, я и старая, но еще не идиотка», – подумала Клара, но, острая на язык, решила на этот раз сдержаться. Не портить настроение ему и не огорчать попросту себя. А волнение все-таки было, Бог весть почему.

Клара вытащила из сумки ключ и ненадолго задержалась у порога, осматривая свой небольшой, пока еще спящий сад. Таксист между тем достал из багажника ее небольшую дорожную сумку, но ей не отдал, донес до самой двери. Клара спросила, сколько должна за услуги. Он, немного смущаясь, назвал сумму. Новомодными приложениями она не пользовалась и такси по старинке заказывала по телефону, хотя могла пользоваться интернетом, имела планшет и вполне себе современный телефон. Она заплатила и оставила ему сдачу. «Сегодня мне так хорошо, что я готова дать щедрые чаевые», – подумала Клара. Она чувствовала себя очень счастливой, как любой человек, возвращающийся наконец домой.

Войдя в дом, она с удовольствием осмотрела свое скромное жилище и осталась довольна. Соседка обещала присматривать за домом во время ее отсутствия и слово сдержала: цветы на подоконниках чувствовали себя прекрасно, воздух был свежим, пахло моющим средством, пол блестел, и Клара сразу, у порога, сняла обувь и отыскала свои старые растоптанные домашние туфли из войлока. Как все-таки хорошо оказаться дома после нескольких дней в палате с тремя незнакомыми особами! Хорошо быть среди своих вещей, на своей кухне, смотреть телевизор на стареньком продавленном диване, подложив под руку мягкую подушку! Тихо шумели радиаторы, давая блаженное тепло. После февральской стужи это было настоящим удовольствием.

Мысли о том, как же переживут ее отсутствие цветы и домашние любимцы, не давали ей покоя, но убедившись, что земля в горшках влажная, а листья яркие и здоровые, она ощутила уверенность в том, что и остальные дорогие ее сердцу существа пребывают в добром здравии.

Клара одинаково сильно хотела немедленно забрать их сейчас домой и выпить чашку любимого чая. Немного опразмыслив, она все-таки решила переодеться, дать себе получасовой отдых и только потом сходить к Александре, что жила на соседней улице. На часах было почти два, и она знала, что раньше трех Саша домой не возвращается. Следовательно, у нее есть время.

Нужно было поставить чайник и распаковать дорожную сумку, хранившую неприятный больничный запах. Она прошлась по комнатам, открыла воду, набрала чайник, достала крошечный заварочный чайничек и любимую чашку. Пошарив по полкам, она себе на радость отыскала пачку печенья и плитку шоколада. В полупустом холодильнике хранилось кое-что съестное: три банки консервов, баночка джема, десяток яиц и пачка сосисок. Клара хорошо помнила: их она не покупала. Значит, постаралась Саша. Можно приготовить на ужин гречку с сосисками или яичницу, открыть зеленый горошек и вполне себе прилично перекусить. Утром ей хватит яиц всмятку и чашки кофе (врач запретил категорически, но отказать себе в роскоши выпить чашечку свежесваренного кофе на пороге дома и заодно отпраздновать возвращение она не могла). Магазин и покупки можно легко оставить на завтра. В конце концов она же обещала себя беречь!..

Мысли путались, она перескакивала с одного на другое и никак не могла успокоиться. Она трогала мебель, поправляла занавески, заглядывала в окна. Все на своих местах! Наконец она положила на поднос чайник, две вазочки с печеньем и расколотым на квадратики шоколадом и уселась на диван. Чай источал аромат мяты и чабреца, за окном шевелились обнаженные ветки и нескончаемой чередой неслись низкие облака. Хмурый, ничем не примечательный день казался ей самым лучшим. Ее крошечный сад, скованный инеем, скоро оживет, голые кружевные ветки покроются свежей молодой листвой, пробьются подснежники – жизнь продолжается! Как все же хорошо дома!

Будто вспомнив что-то очень важное и упущенное, она встала с дивана и достала из шкафа подсвечник. Чиркнула спичкой, вспыхнула новая свеча, затрещала совсем немного и успокоилась. Язычок пламени взметнул вверх, и дом наконец окончательно ожил. «Тушить свечу нельзя, Хаюся, – говорила мама, – она должна догореть сама… это пламя жизни». «Хорошо, мамочка», – тепло и послушно прошептала Клара…

Через полчаса все дела были сделаны. Белье было отправлено в стирку, слышно было, как булькает в кастрюле с гречкой вода, как варятся сосиски. Саша знала какие надо покупать, а другие Клара бы и не съела, отдала четвероногому.

Да и он был тот еще гурман! Ел только вкусное, то, что из настоящего мяса. Клара так и говорила продавщице: дайте-ка мне одну сосиску. Как? Только одну?!! Именно так! Если этот паршивец съест – возьму килограмм, а если нет спасибо и извините. Ей, в ее-то возрасте, можно было простить многое. Что с нее взять? Уже за семьдесят, без странностей тут не обойтись.

Клара повесила свою шубу в шкаф, достала легкомысленную ярко-розовую курточку, подарок девяностолетней тети Фиры, уехавшей пять лет назад в теплую страну, натянула удобные мягкие сапожки и, еще раз оглядев дом, живой, булькающий, наполняющийся светом, привычными запахами, стала искать ключи. Когда она пила чай, телевизор все еще находился в спячке. Клара не включила его намеренно: хотела послушать, что говорит ей дом, как стучатся в окно обледенелые ветки, как крутится белье и шумит вода – это был голос ее дома, а телевизор нарушил бы всю гармонию, помешал бы их единению и тихому доверительному разговору. Клара посмотрела на часы – уже три. Теперь не осталось причин откладывать выход из дома. Она быстрым шагом двинулась в сторону дома Александры, решив заглянуть по дороге в кондитерскую. Хотелось поблагодарить молодую женщину за все, что она сделала во время отсутствия хозяйки дома. Это была для Клары неоценимая помощь.

2

В этот район Клара переехала двадцать лет назад, когда пришлось продать родительский дом и разделить наследство с сестрой. Деньги были не Бог весть какие, но Клара всегда зарабатывала неплохо, вот и решила купить этот скромный домишко, состоящий из кухни-прихожей, плавно переходящей в большую комнату, где она любила обедать и принимать гостей, и небольшой спаленки. Ванная комната и скромный садик, конечно же, прилагались, но Клару все равно почти никто не понял и не поддержал. Зачем было селиться в эту рухлядь, если на те же деньги можно было вполне удачно приобрести новое и удобное жилье в новостройке и наслаждаться видом из окна на растущий город. Хае с раннего детства ничье одобрение было не нужно (ну или почти ничье), поэтому она поступила так, как считала нужным, и все-таки купила этот домик, единственным достоинством которого было расположение в самом центре города, ну и пожалуй, близость к саду и земле. «А это, согласитесь не так уж и мало в моем преклонном возрасте!» – шутила Клара. Друзья отшучивались в ответ, напоминая о долгожительнице тете Фире, которая решилась в серьезном возрасте на переезд в теплую страну вслед за своими детьми и умирать еще не собиралась. Ее оптимизм простирался так далеко, что она наделась в ближайшее время приехать обратно и сделать ремонт в своей старой квартире, с которой все еще не решилась расстаться. С такими-то генами и неугасающим чувством юмора Кларе тоже обещалась долгая и веселая жизнь. Чтобы закончить вопрос с переездом, нужно отметить, что Клара ни разу за эти годы не пожалела, что решилась на такую покупку. Ее дом, как и соседствующие с ним, все время пугали скорым сносом и расселением жильцов в новые комфортабельные многоэтажки, но Клара надеялась, что это случится нескоро и ей все-таки удастся дожить здесь отпущенные ей годы. Не кривя душой она, отвечая на вопросы друзей и родных, настойчиво допытывающихся до правды, всегда говорила: «Я вполне довольна. Здесь мне очень нравится».

Теперь уж ей было хорошо знакомо ей все. Она знала, кто живет вон в том доме или в следующем. Жизнь многих ее соседей была прочно связана именно с этим местом, они прожили здесь всю свою жизнь, вырастили детей, дождались внуков и продолжали поддерживать свое ветхое жилье, принадлежавшее когда-то их отцам и даже дедам. Ничего примечательного, кроме хорошего расположения, но это было именно то, что хотела Клара.

Улица сделала поворот, и в самом ее конце, за новым безликим зданием, в котором располагался банк, виднелась кондитерская с аппетитной вывеской, обещавшей румяную сдобу, бабушкины пирожки, новомодные капкейки и донатсы. У входа с надеждой сидел хитрый рыжий котяра, которого подкармливали все сердобольные покупатели. Упитанный, важный, он относился к еде избирательно и иногда, придирчиво понюхав, отворачивался, и тогда что-то из его тарелки перепадало бродячим собакам. Клара много раз замечала, как ведет себя рыжий разбойник, заметив приближение хозяев, ведущих на поводке своих питомцев. Отчего-то уверенный, что он выйдет и из этой схватки победителем, кот до последней минуты не двигался с места. Кто-то из его племени, едва завидев пса, бросался врассыпную, взбирался на ближайшее дерево, но рыжий наблюдал, как истязают хозяев глупые собаки, как лают, рвутся в бой, как дергаются их поводки. Люди начинали ругать этих глупых скандалистов, увещевать и уговаривать, усадив в конечном итоге на короткий поводок или перейдя на другую сторону улицы, а рыжий хитрюга с невозмутимым видом продолжал так же сидеть, не сдвинувшись с места, и Клара могла поклясться, что видела ухмылку на его лице, довольную, хитрую, глумливую улыбку победителя.

Клара вошла в теплое и светлое помещение. Ярко горели лампы дневного света. Справа у входа были выставлены два белых круглых крошечных столика, украшенных искусственными кактусами в белых пластиковых горшочках. Голодные школьники часто усаживались здесь, покупали сладкое, пили кофе или горячий шоколад, но за двумя столами особенно не рассесться, поэтому они чаще брали что-то на вынос, к огромной радости продавцов. После них нужно было вытирать грязные лужи на белой плитке, мыть столы, расставлять стулья, от этой шумной ватаги подростков, от их разговоров и странного малопонятного языка хмурились постоянные посетители, жители близлежащих домов, а их потерять было никак нельзя. Клара, оглянувшись, увидела, что кондитерская почти необитаема, никаких грандиозных преобразований за время ее отсутствия произведено не было. За покупками пришла еще молодая пара, и Клара без всякого раздражения ждала, когда же они наконец закончат препираться друг с другом и купят то, за чем они пришли. Из темного нутра вышла упитанная, как сдобная булочка, девушка, оттуда же пахнуло корицей и ванилью, девушка приветливо поздоровалась с Кларой, обменялась парой фраз, спросила о здоровье, и, пропустив надувшуюся пару вперед, Клара наконец купила то, что хотела.

Ей был приятен взгляд девушки, ее улыбающееся лицо, густая шевелюра, спрятанная под белой шапочкой. Румяные щечки, голубые глаза, ладно сидящая форма – все здесь дышало теплом, комфортом, обещало восхитительный вкус и аромат. Саша любила старый добрый медовик, и Клара вышла из кондитерской с покупкой в белой картонной коробке, перевязанной шоколадной лентой. Для себя она решила, что предложение выпить кофе деликатно отклонит и сразу же пойдет домой.

Клара видела, как по-разному реагируют на нее люди. Ради посещения важных и серьезных мест она имела две изящные шубки, шляпки в тон, хороший твидовый костюм и кожаные сапоги. В таком обличии люди относились к ней уважительно – речь идет, конечно, о тех, кто ее не знал. Друзья и знакомые всегда воспринимают нас одинаково, они к нам снисходительны, они с нами терпеливы и добры. Совсем иное дело – облачиться в мягкие спортивные штаны, сапоги-валенки и легкомысленно-вызывающую флисовую (но такую теплую!) курточку с капюшоном от тети Фиры! Вместе с огненной шевелюрой и блестящими в ушах сережками образовывался такой бешеный ансамбль, что роль городской сумасшедшей Кларе была обеспечена!

Однажды в своем приличном туалете она явилась в школу за соседским ребенком. Молодая мама не успела это сделать сама, и Клара с радостью откликнулась и согласилась помочь. Девочка была хорошо воспитана и тиха, так что подержать ее два часа дома ничего не стоило. Впоследствии Клара забирала малышку из школы еще несколько раз, и они очень хорошо проводили время вместе: пекли сырники, копались в саду, смотрели советские мультфильмы. Клару поразило другое: она так достойно и респектабельно выглядела в своем лучшем костюме и наброшенной на плечи шубке, что с ней, идущей по коридору, здоровались бегущие мимо дети. Она внушала им такое уважение, что кто-то даже спросил у девочки, что преподает ее бабушка. Вот уж воистину наряд делает человека.

Имелась у Клары и другая история, совершенно иная, но вместе с тем подтверждающая ту самую истину. Нахлобучив на себя первое попавшееся из висевшего на вешалке, она побежала в хозяйственный магазин за какой-то мелочью. Нужно было, устранить течь на кухне, и время на переодевание не оставалось. Очевидно приняв ее за бомжеватую или выжившую из ума старушку, молодая продавщица отнеслась к ней крайне недоброжелательно, почти нагрубила и отмахнулась как от назойливой мухи. В следующий раз, приодевшись получше, Клара не услышала от той самой особы в свою сторону ничего дурного и подумала, как все-таки жаль, что люди так много внимания уделяют внешнему обличию. Подумала и не стала осуждать: сама была такой большую часть жизни.

Сейчас Клара никого не хотела удивить. Она не собиралась эпатировать людей и молодиться она тоже не хотела, просто на исходе жизни обнаружила, что можно уже не притворяться и носить то, что тебе удобно. Модная индустрия как раз в это время сделала отчаянный рывок в сторону удобства и комфорта – Клара с радостью этим воспользовалась и в повседневной жизни перешла на мягкую удобную одежду, которая к тому же еще и оказалась модной. Молодые люди провожали ее насмешливой улыбкой, она это знала, но ничуть не огорчалась. Сочетание рыжих волос, конечно, подкрашенных, теплой зеленой юбки и вязанного шерстяного кардигана тоже добавляло ей уверенности, хотя и выглядело, наверное, довольно экстравагантно, при ее-то небольшом росте, бюсте внушительных размеров и приятной мягкой полноте. Иногда, копаясь в саду, она была похожа на садовника, когда облачалась в вельветовые брюки, толстый домашний свитер и грубые ботинки.

Теперь ее радовали совсем другие вещи: любимые мелочи, цветы, вкусная домашняя еда, аромат поджаренного мяса, капельки любимых французских духов, на внешнее она решила не отвлекаться, не тратить время на пустое. И это ее очень радовало.

Подходя к дому Александры, увидев горшки с геранью на ее окне и приоткрытую форточку, Клара почувствовала, как потеплело на сердце. Она ускорила шаг, тщательно вытерла ноги у двери и смело нажала на звонок. Его оглушительный звон можно было сравнить разве что с пожарной тревогой.

Когда к самой Кларе впервые являлись гости (времена званых ужинов, беспокойств и желаний кого-то удивить своей стряпней давно канули в лету, и сейчас к ней попросту могли зайти хорошие знакомые и друзья без всякого приглашения), они были готовы по оглушительному визгливому лаю увидеть маленькое четвероногое существо, которое бежало встречать посетителей по первому зову дверного звонка. Однако их ожидало потрясение.

За маленькой лохматой собачкой, отличающейся вздорным характером, молча высилась достаточно крупная рыжая псина, рассматривающая смельчаков с большим интересом. Малыш Клёпа сначала заливался оглушительным лаем, а затем по обыкновению прятался в свою корзину или прыгал на колени к хозяйке. Клара часто шутила по поводу его храброго и бесстрашного сердца, вспоминая Моську из знаменитой басни Крылова. Клёпа чувствовал себя под надежной защитой Рыжего, который обладал прекрасным характером, большим и добрым сердцем, и всегда демонстрировал хозяйке свое обожание, преданность и благодарность.

Итак, Клёпа заливался лаем, за ним тихо стоял Рыжий, одна голова которого была размером с целого Клёпу, и входящие, конечно, пятились назад, убрав заготовленные заранее слова вроде «ах, какие мы громкие!», «почему же ты так сердишься?», «что за милое существо?» Клёпина внешность обещала дальнее родство с йоркширским терьером, улучшенное и разбавленное чисто дворянскими корнями. Клара искренне радовалась тому, что Клёпа – полукровка, потому как одна из ее приятельниц не знала себе покоя с привередливостью чистокровного йорка, подаренного заботливой дочерью и долженствующего скрасить одиночество матери. Кормить принца нужно было исключительно определенным кормом, стоившим немало, стричь полагалось только у мастера, а если вдруг глупая псина съест что-то на улице, хлопот не оберешься из-за слабости его нежного желудка. Клара советовала приятельнице намекнуть дочери на то, что ее подарок требует больших вложений, но женщина стеснялась обременять бедную девочку, и без того имевшую огромное количество хлопот с вечно ноющим мужем и вздорными детьми.

Клара была рада тому, что Клёпа обладал хорошим желудком, поддавался стрижке в домашних условиях, ел все без капризов и посылала благодарность тому, кто разбавил благородную породу, облегчив ей участь.