Текст книги "Смертельные враги"

Глава V
В когтях тигрицы

В самом деле, что же случилось с Сэнди Гуком? Благополучно переплыв через пороги, он вынырнул ниже порогов ярдов на двадцать, перевел дыхание и сейчас же нырнул, потому что с берега загремели выстрелы преследовавших беглеца индейцев.

Однако преследование не могло затянуться, потому что берега в этом месте оказались очень скалистыми, индейцам приходилось перебираться через овраги, делать большие обходы, и они очень скоро отстали.

Сэнди Гук тоже чувствовал себя не очень хорошо: вода была холодна как лед, пловцу приходилось поминутно сталкиваться с плывущими вниз по течению льдинами и обломками деревьев, рискуя разбить себе голову или порезать руки.

Мало-помалу смертельная усталость овладевала смелым бандитом. Мысль работала вяло. Не хотелось ни о чем думать, мечталось только о полном покое.

– Нет, так дело не пойдет! – мотнул головой Сэнди. – Так и на тот свет отправиться недолго!.. Уф! Вот когда было бы в самую пору присутствие моего полоумного англичанина с его страстью драться на кулаках! Маленькая партия бокса чудесно разогрела бы стынущую в жилах кровь и прибавила бы бодрости духа не хуже доброго глотка рому!.. Воображаю, какую рожу скривит Вильмор, когда узнает, что я отправился в маленькое путешествие, не захватив его с собой!

Бандит поднял голову и огляделся вокруг. Невдалеке от него, кружась, плыла довольно большая почерневшая льдина, а за ней ствол дерева.

– Кажется, судьба посылает мне на помощь кое-что! – пробормотал Сэнди и двумя-тремя взмахами рук бросил свое тело к плывшим предметам.

– Лед не годится, – решил он, оплывая льдину. – Он скоро раскрошится, и тогда мне придется хуже прежнего. Попытаем счастья с представителем растительного царства, тем более что плавание на бревнах – знакомое мне с детства дело. Ну-ка, лошадка, стой, не брыкайся, хвостом не мотай!

Уцепившись за бревно окоченевшими руками, Сэнди не без труда ухитрился оседлать его и, совершенно изможденный, попросту растянулся вдоль бревна.

Холодный ветер продувал пловца, как говорится, насквозь, словно задавшись целью заморозить его, но Сэнди не поддавался. Как человек, привыкший ко всяким приключениям и держащийся всегда наготове, он имел в кармане штанов про запас бутылочку, которую берег как зеницу ока. Осторожно вытащив эту бутылочку, он отбил горлышко ударом о край бревна, острая живительная влага полилась ему в рот и огненным потоком пошла по жилам.

– Уф! Вот когда по достоинству оценишь значение виски! – пробормотал Сэнди, не без сожаления выбрасывая в мутные и холодные волны опустевшую бутылочку.

– Интересно знать, куда мы, собственно, доедем? – продолжал бормотать бандит. – Не пора ли высаживаться и багаж получать?

Течение вынесло бревно с оседлавшим его Сэнди в сравнительно спокойные воды, где бревно плыло уже очень медленно и лениво, плавно покачиваясь и как будто переваливаясь с боку на бок. Сэнди попробовал грести руками, бревно пошло боком, правда, очень медленно, но все же неукоснительно направляясь к пологому в этом месте берегу.

Еще четверть часа, и Сэнди Гук, весь мокрый и обледеневший, но довольный удачей, выбрался на сушу.

Сориентировавшись, он побежал легкой рысцой, пробираясь с поразительной ловкостью среди голых кустов и черных стволов лесных великанов.

Как и предвидел лорд Вильмор, Сэнди Гук направлялся к импровизированному блокгаузу, в котором хранились охотничьи припасы Вильмора.

Прошло не меньше двух, а то и трех часов, пока бесконечно усталому и до полусмерти озябшему бандиту удалось наконец добраться до блокгауза.

Последнюю милю он плелся, выбившись окончательно из сил и думая о том, что блокгауз может оказаться занятым индейцами. Тогда гибель его, Сэнди, была неизбежна, ибо только в блокгаузе он мог рассчитывать и отогреться, и подкрепиться.

Однако и в этот критический момент привычная осторожность не оставляла Сэнди: на ходу он внимательно осматривал почву, подмечал малейшие следы. Но ничего подозрительного его пытливый взор не обнаруживал.

Вот наконец и блокгауз.

Через пять минут в камине весело пылал огонь, шипел и ворчал чайник, на вертеле поджаривался большой ломоть копченой оленины из запасов Вильмора.

Наскоро подзакусив, Сэнди Гук растерся спиртом, принял порядочную порцию того же спирта внутрь, потом завалился спать, не выпуская из рук верного ножа. Чтобы лучше заснуть, Сэнди без церемоний разоблачился, оставшись чуть ли не в костюме Адама.

Сон его был крайне крепок и здоров, но в то же время чуток. И вот сквозь сон Сэнди услышал быстрые шаги у блокгауза, потом нетерпеливый стук в дверь. В мгновение ока Сэнди оказался на ногах.

– Кто там? – крикнул он.

– Отворите, Сэнди! – послышался ответ. – Это я, лорд Вильмор!

– Лорд Вильмор?! – поразился Сэнди Гук. – Какая нелегкая вас сюда принесла, милорд?!

– Пожалуйста, без фамильярностей! – брезгливо отозвался Вильмор. – Прошу вас не забывать, что между нами неизмеримая пропасть! Да отворяйте же и… Попробуйте еще раз расквасить мне нос, как это вы сделали сегодня утром! По нашим условиям, вы должны драться со мной дважды в день, а мы сегодня дрались только однажды. И вы отлучились без моего позволения, за что я намерен оштрафовать вас на десять долларов.

– Что?! Оштрафовать меня на десять долларов? Ладно! Я вам покажу, как записывать подобные бесчеловечные штрафы! Вваливайтесь сюда да закрывайте двери, а то снаружи нестерпимо дует! – взревел бандит.

Лорд Вильмор «ввалился», и Сэнди Гук, пораженный представившимся зрелищем, невольно отступил в сторону: лорд был в костюме, еще менее приспособленном для прогулок по лесу, чем у самого Сэнди, то есть полуголым. Собираясь из «последнего убежища атапасков» броситься в воду, Вильмор снял с себя решительно все, что могло мешать ему плыть, и явился в блокгауз покрытый ледяной коркой вместо рубашки.

Весьма естественное движение Сэнди Гука полоумный англичанин принял за прием боксера и сам немедленно стал в позицию, потом замахал кулаками и нанес бандиту сильный удар в бок. Сэнди, разумеется, не остался в долгу и ответил лорду порядочной затрещиной, сопровождая ее вопросом:

– Но как вы добрались сюда, ваша светлость?

– Морским путем, – флегматично ответил лорд, нацеливаясь кулаком в переносицу Сэнди.

– Э-э, нет, этот номер не проходит, – отпарировал экс-бандит удар Вильмора и опять треснул его по ребрам.

Бой длился не более двух минут: силы оказались слишком неравными, ибо Сэнди успел уже отдохнуть, отоспаться, отогреться и подкрепиться, а лорд еле двигался от усталости и окоченения. После двух-трех выпадов лорд получил такую увесистую затрещину, что почти без дыхания рухнул на землю, и Сэнди Гуку пришлось возиться с ним, чтобы привести в сознание, вливая ему в рот чистый спирт.

Очнувшись, Вильмор поднялся, шатаясь прошелся по комнате, присел у стола и потом вымолвил:

– Вы меня отлично вздули на этот раз, Сэнди!

– Так вы, ваша милость, довольны?

– Очень! Я прощаю вам штраф!

– Ладно! Может быть, хотите получить еще пару затрещин?

– На сегодня довольно! Завтра утром…

– Хорошо! Всегда готов быть полезным вашей светлости! Но вот что, милорд! Мне тут возиться с вами некогда! Я должен до рассвета добраться до лагеря генерала Форсайта, чтобы…

– Знаю, знаю! Чтобы арестовать этих бандитов, Джона и его спутников?

– Да, да! Чтобы арестовать этих бандитов! – смеясь подтвердил Сэнди. – Словом, я сматываюсь отсюда! А что вы будете делать, милорд?

– Последую за вами!

– Но вы выбились из сил! Вы свалитесь где-нибудь по дороге!

– Ни в коем случае! Мне надо только отогреться и подкрепиться. Наконец, ведь вы же, Сэнди, не пойдете пешком, а поедете верхом на мустанге? Я сяду на второго мустанга, и если почувствую себя слишком слабым, я попрошу вас…

– Чтобы я вздул вас снова?

– Нет. Я же сказал, что на сегодня с меня достаточно. Просто я попрошу вас привязать меня к спине мустанга.

– Да зачем вы поедете со мной? Не лучше ли вам отоспаться в блокгаузе?

– Нет, я так решил! – мотнул головой лорд.

Сэнди знал, что с этим упрямцем ничего нельзя сделать, если он что-либо втемяшил себе в голову, и, пожимая плечами, стал готовить Вильмора к новому путешествию.

Англичанин, закрыв глаза и вытянув тощие ноги, предоставил все свое избитое тело в полное распоряжение Сэнди, который не замедлил весьма ловко и быстро подвергнуть это злополучное тело основательному массажу, потом растер благородные члены Вильмора спиртом.

– Готово, милорд!

Вильмор открыл глаза.

– Вы – чудный человек, Сэнди! – сказал он. – Право, Сэнди, я думаю, что вы только из непонятной скромности скрываетесь под видом простого охотника!

– А кто же я на самом деле? – заулыбался Сэнди Гук.

– Вы? Держу пари, что вы – чистокровный аристократ!

– Браво! Вы, ваша светлость, попали в самую точку! Разумеется, мой папаша был граф, а моя мамаша – полковая командирша. Или наоборот, хорошо не помню! Но я попрошу вас держать это в величайшем секрете! Иначе, знаете, в Европе может вспыхнуть война между Швейцарией и Турцией, а я этого не желаю!.. Однако мне нет времени болтать. Пора ехать!

Сэнди Гук наскоро оделся, привел к блокгаузу двух бодрых коней, стоявших в отдельной загородке, и, усадив Вильмора в седло, сам вскочил на спину второго коня.

– В путь, в путь, ваша светлость! – крикнул он.

– Пожалуйста, подгоните моего коня! – заявил англичанин, мустанг которого почему-то заартачился и не желал стронуться с места.

– Сейчас, сейчас! – ответил Сэнди Гук и съездил хлыстом по крупу… всадника упрямого мустанга, приговаривая:

– Мало я тебя колотил, проклятая скотина?! На ж тебе, на!

– Довольно, довольно! – завопил Вильмор. – Вы бьете не коня, а меня!

– Разве? – искренне удивился Сэнди. – Вот, подите же, какая оказия?! Думал хлопнуть четвероногую скотину, а трахнул двуногую! Но едем, милорд! Дайте шпоры вашей кляче!

Минуту спустя оба всадника уже неслись галопом вниз по течению медленно катившей свои мутные воды Волчьей реки.

Незадолго до рассвета один из сторожевых пикетов генерала Форсайта услышал человеческие голоса и топот копыт двух коней.

– Стой! Кто идет? Ни шагу дальше, или я стреляю! – крикнул командовавший отрядом сержант, загораживая дорогу ночным странникам.

– Потише, потише, мой друг! – отозвался из темноты насмешливый голос Сэнди Гука. – И, пожалуйста, поосторожнее с огнестрельным оружием. А то вы, чего доброго, по необразованности и незнанию светских приличий, ухитритесь попортить пулей драгоценную шкуру, составляющую неотъемлемую собственность его светлости лорда Вильмора!

– Где эта шкура? – удивился сержант, не видя никакого тюка за седлом второго всадника.

– Он надел ее на себя, – ответил неунывающий Сэнди Гук. – Но это беда не столь большая, сержант! Важно вот что: вы из людей Форсайта? Да? Ну, так ведите нас в лагерь, к генералу! У меня есть важные сообщения!

Прошел еще час, и весь лагерь генерала Форсайта пришел в движение: кавалерия Форсайта, имея с собой четыре митральезы[2]2
  Митральеза – картечница.


[Закрыть], готовилась к выступлению в поход против остатков племени сиу, осмелившихся напасть на белых охотников. Главной целью Форсайта было попытаться наконец захватить в плен знаменитую «охотницу за скальпами», Миннегагу, женщину-сахема сиу, и ее отца, Красное Облако.

Солдаты оживленно переговаривались о том, что за поимку Миннегаги обещана премия в десять тысяч долларов, а за голову ее отца – пять тысяч долларов.

Отряд шел на рысях. И впереди отряда несся неутомимый Сэнди.

Лорд Вильмор и на этот раз не пожелал разлучаться с Сэнди Гуком, но так как он уже не мог держаться в седле, то Сэнди по его просьбе привязал англичанина к седлу, и теперь чудак спал на ходу мертвым сном. И, кажется, видел во сне бесконечные партии бокса.

По крайней мере, его лицо носило на себе выражение полного блаженства, рот был широко открыт, фиолетовый нос задран кверху, а по губам поминутно пробегала радостная улыбка.

О том, как провели эту же самую ночь четыре охотника, наши читатели знают. На рассвете же, когда отряд кавалеристов Форсайта трогался в путь, Красное Облако тоже поднял своих людей и отдал приказ готовиться к походу.

Четырех пленников поволокли к берегу.

Волчья река сегодня бушевала, казалось, больше прежнего: ее мутные воды влекли к стремнинам порогов целые полчища принесенных с верховьев льдин, и эти льдины, кружась и сталкиваясь друг с другом, низвергались в бездну.

В то же время в холодном воздухе носились мириады снежинок и, падая на остывшую землю, покрывали ее белоснежной пеленой, изглаживавшей все следы.

Зима вернулась и торжествовала свою победу над шаловливой весной…

У берегов островка, где находилась пещера атапасков, «сожженные леса» имели сегодня три порядочной величины плота.

Воины, соблюдая полный порядок, разместились на этих плотах. Пленников разбили на две группы: на первый плот поместили агента, которому явно уделялось особое внимание, по-видимому, как личному врагу женщины-сахема, и с ним траппера Джорджа. На другом плоту нашли себе приют молодой Деванделль и второй траппер, Гарри.

Переправа через реку длилась около получаса и была далеко не безопасной, потому что индейцам приходилось бороться и со стремительным течением, и с налетавшими на плот льдинами, которые грозили затереть и разбить его.

Лежа на дне плотов, пленники с известным трудом могли видеть только окрестные берега, и Джон Максим с тоской вглядывался в туманную даль в тщетной надежде заметить какие-нибудь признаки близящейся помощи.

Лес стоял, угрюмо нахмурившись, небо казалось свинцовым, и свинцовыми были холодные воды Волчьей реки.

Глядя на эти волны, с рокотом теснившиеся к плотам, агент невольно думал об участи, постигшей смелого Сэнди Гука.

– Нет, погиб Сэнди! Что уж и говорить!

Переправившись через реку, индейцы усадили пленников на спины четырех запасных мустангов, причем, разумеется, приняли все обычные предосторожности против побега, и поехали на север, немилосердно гоня лошадей и останавливаясь время от времени лишь на несколько минут, чтобы отдохнуть.

– Нельзя сказать, – ворчал Джон, – чтобы ехать нам приходилось с комфортом!

В самом деле, если индейцы, свободно управляющие своими мустангами, утомлялись в пути, проходившем девственным лесом, то пленникам, у которых были грубо связаны руки, а ноги привязаны, притянуты к брюхам лошадей кожаными лассо, приходилось во много раз хуже.

Но охотники старались изо всех сил поддержать свое достоинство и не показывали индейцам, что они страдают от неудобств.

– Терпите, терпите, ребята! – шепотом подбадривал своих спутников старик-агент. – Бывает ведь и хуже!

– Но редко, дядя Джон!

– А ты помалкивай, Джордж! Слишком ты разбаловался за последние годы! А еще называешься траппером! Советовал бы тебе помнить, что впереди нас ждут еще худшие неудобства, чем тряска на спинах мустангов. Вот усадят нас в какую-нибудь полную гнили яму, потом привяжут к знаменитому столбу пыток и заставят петь Лазаря!

– Не дождутся! – стиснув зубы, отозвался Джордж Деванделль. – Я помню рассказы отца о мучениях, которым в его дни краснокожие подвергали белых охотников или захваченных в плен солдат, но помню и то, что тогда позором считалось просить пощады, стонать. Сумею и я выдержать эти муки не застонав!

– И я! – отозвался кто-то из трапперов.

Другой поддержал:

– Разумеется, я предпочел бы удрать! Но уж если придется, то не услышат красные жалоб и от меня! Буду стараться раздразнить их, чтобы они поскорее покончили со мной! Может, удастся этот маневр.

Джон глубоко вздохнул и что-то пробормотал себе под нос.

Если бы офицер и трапперы заглянули в его душу, они прочли бы в этой душе старого степного бродяги большое сомнение. «Легко говорить! – думал агент. – Попробуйте вы выдержать муки, которым краснокожие дьяволы умеют предавать своих пленных!»

Тем временем отряд индейцев, сделав несколько десятков миль, приблизился к месту, где расположилось становищем уходящее в Канаду племя «сожженных лесов».

Становище это было достаточно обширным: оно состояло почти из полутораста отдельных типи разнообразнейшей величины. Среди обычных типи выделялись размерами и богатством отделки палатки вождей: женщины-сахема, то есть Миннегаги, и руководителя переселения, Большой Ноги. У обеих типи, перед пылающими кострами, держались небольшие отряды молодых воинов, явно исполнявших обязанности телохранителей и вестовых у вождей.

Пленники ждали, что немедленно по прибытии их отведут к грозной «охотнице за скальпами», Миннегаге, но ошиблись в своих расчетах: индейцы Красного Облака подвезли их к стоявшей среди других типи грязной и закопченной палатке, сняли с мустангов и, снова связав по рукам и ногам, без церемонии, словно тюки, бросили в эту палатку.

Там было холодно, но с этим еще можно было мириться людям, привыкшим всегда находиться на свежем воздухе.

Что было, однако, совершенно нестерпимо – это невозможная грязь внутри палатки, словно она была обращена в помойную яму. И кроме того, по шкурам, из коих состояли стенки этой «типи пленных», ползали тысячи насекомых, которые, конечно, не преминули накинуться на злополучных пленников как на давно желанную добычу.

Первым почувствовал неудобства этого мучения Джордж Деванделль.

– Черт знает какая гадость! – заворчал он. – Меня положительно съедят заживо эти паразиты! Нарочно, что ли, собрали их сюда в ожидании нашего прибытия?!

– Ничуть не бывало! – ответил хладнокровно Джон. – Сразу видно, что вы, мистер Деванделль, не имеете настоящего представления о жизни индейцев. Бог один знает, что это такое: некультурность ли, стоицизм ли, ложно, конечно, понимаемый и еще более ложно применяемый. Но факт тот, что огромное большинство индейцев живет в неимоверной грязи, в прямо-таки поражающей своей антигигиеничностью обстановке. Врачи, которые посещали селения индейцев для научных исследований, буквально в ужас приходили, видя, что тут делается, в каких условиях проходит существование краснокожих.

Начать с того, что индейцы не знают печей, а зимы ведь тут бывают прежестокие, и без согревания никак обойтись немыслимо. Ну, вот они и согревают палатки огнем костров, разводимых прямо на полу.

Дым ищет себе выход в верхнем отверстии палатки, но улетучивается, разумеется, далеко не весь: значительная часть его остается внутри, отравляя дыхание. И с дымом остается жестокий угар. Говорят, у индейцев железные организмы. Может быть, и так! Но я своими собственными глазами видел, как из одной типи как-то раз вытащили семь трупов: угорели насмерть! Вся семья из семи человек!

А ведь те же индейцы, посещая поселки бледнолицых, не могут не знакомиться с домашним устройством, не могут не знать удобств хотя бы первобытных печей!

– Но почему же они не обзаводятся печами, хотя бы переносными?

– Почему, мистер Деванделль? Потому что это объявлено греховным! Нет, в самом деле, тут вмешалась их религия, или, вернее, вмешались их святоши-жрецы, их пресловутые врачеватели, хранящие старые традиции. И еще – старые ведьмы, скво… В пятидесятых годах одно из племен центральных штатов, уже вкусив плодов цивилизации, стало обзаводиться печами. Вождь этого племени даже получил имя Железной Печи, потому что приобрел у поселенцев переносную железную печку для своего вигвама и, странствуя, всюду таскал за собой эту башню вавилонскую, вызывавшую у всех зависть. Таким образом был создан благой почин, подан разумный пример.

И что же бы вы думали? Против «греховного новшества» завопили со всех сторон. Индейские шаманы странствовали от одного становища к другому, возбуждая, главным образом, выживших из ума скво россказнями, что приобретение печей – это оскорбление Великого Духа, или всемогущего Маниту, что тот индеец, который купит печь, мало-помалу побелеет, превратится в презираемого индейцами бледнолицего.

Кто обзаведется печью, тот ради печи должен обзаводиться постоянным жилищем. Кто обзаведется жилищем, тот изменяет общине, ибо община ведет кочующий образ жизни. Значит, он изменник и предатель! Он уже не индеец!

Кончилось своего рода революцией: по настоянию влиятельнейших из индейцев все печи были уничтожены, брошены в болота или зарыты в землю, а на всех, кто пожелал бы впредь соблазниться их приобретением, наложено священное проклятие!

– Борьба старого, умирающего быта с новым, нарождающимся бытом, – задумчиво промолвил Деванделль.

– Да, борьба старого с новым! – продолжал опытный охотник, вспоминая целый ряд аналогичных историй из жизни краснокожих. – Вот, возьмем хотя бы этот вопрос: невыразимую грязь в индейских вигвамах! Знаете ли вы, что и эта грязь объявлена священной? Представьте, да! У краснокожих фанатиков выработалась особая теория: кто боится грязи, тот изнежен. Кто изнежен – тот не воин. Кто не воин – тот не индеец, а отщепенец, предатель, изменник, грешник! А результаты каковы?

Среди индейцев трудно найти человека, который не страдал бы какой-нибудь кожной болезнью. Простая чесотка – это еще совсем невинное дело, пустяки!

А есть и похуже: целые поселения сплошь заражены прилипчивой экземой. Другие поселки держат в своей среде прокаженных как равноправных членов, постоянно соприкасаясь с ними.

И мрут индейцы, как мухи осенью!

Да, на нашей американской расе лежит большой грех: мы приложили руку к истреблению краснокожих!.. Но что это значит в сравнении с болезнями, истребляющими индейцев по их собственной вине?! В сороковых годах между краснокожими свирепствовала натуральная оспа. Кто-то пустил легенду, что оспа нарочно, дескать, привита индейцам белыми в целях их скорейшего истребления, чтобы белые могли завладеть землями индейцев.

Один богатый и многолюдный индейский род, соприкасавшийся с белыми, обратился к их помощи, и военный врач Макферсон в 1842 году сделал прививки от оспы полутора сотням человек.

Знаете, что из этого вышло? Следующей весной все эти люди были без жалости, без пощады истреблены своими сородичами, объявившими их нечистыми. И опять-таки сделано было это зверство во исполнение повеления самого Маниту, Великого Духа, которому будто бы привитием оспы индейцами нанесено жесточайшее оскорбление.

Нет, джентльмены, что ни говорите, а краснокожие сами сильно повинны в том, что им придется исчезнуть с лица земли. На них как будто лежит печать проклятия.

– Так-то так, – задумчиво вымолвил Деванделль. – Но и мы, янки, обращались с индейцами далеко не так, как следовало бы.

– Об этом что и говорить! – отозвался Джон. – Греха на душу приняли немало. Но это судьба!