Текст книги "В дебрях Атласа"

– А еще что?

– Еще? Гиены и львы.

– Рай для охотников! Есть ли, по крайней мере, слоны? Хорошо бы привезти с собой на родину сотенку клыков и основать фабрику изделий из слоновой кости. Что ты скажешь, граф, по поводу моей блестящей мысли?

– Гм! – произнес магнат. – Вряд ли ты найдешь там слонов. Зато можешь собрать прекрасную жатву львиных когтей и начать торговлю ими. Говорят, они теперь хорошо идут в качестве брелоков.

– Ты хочешь, чтобы меня сожрали звери, прежде чем я уеду из Алжира? Это страна двуногих и четвероногих людоедов.

– Кубба! – прервал их Хасси.

– Хороший кубик для игры в кости, – пошутил тосканец. Однако здание представляло собой куб только в нижней своей части.

Куббы – здания большей частью некрупные – состоят из четырех стен, всегда белых, и купола из сухой глины, очень неплотного, так что дожди размывают его через несколько лет, и он требует постоянной починки.

Подобные живописные мечети разбросаны в большом количестве в Нижнем Алжире, Триполитании, Тунисе и Марокко. Они служат гробницами марабутов[24]24
  Марабут – рядовой член одного из дервишских братств, аскетических духовных орденов в исламе, лицо, сочетающее в себе функции законоучителя, целителя, исполнителя магических обрядов и торговца амулетами.


[Закрыть] и посвящены святым, признаваемым исламом.

Несколько пальм дают куббе свою тень, и почти всегда по соседству находится ключ прекрасной, свежей воды, из которого верблюды утоляют свою жажду.

В куббе живет один человек – человек «святой жизни» – большей частью помешанный, так как помешанные считаются у магометан отмеченными милостью Аллаха. Этот человек обрабатывает клочок земли, живет милостыней и в случае необходимости питается травами.

Однако не во всех куббах живут сумасшедшие. В некоторых, особенно находящихся на краю пустыни, обитают приверженцы обширного тайного общества – секты сенусси, устраивающей в куббах склады оружия для своих будущих восстаний.

В куббах есть искусно скрытые подземелья, чтобы французы не могли доискаться до этих маленьких арсеналов. Когда вспыхивает восстание, которое всегда поддерживают сенусси, ненавидящие христиан, то ружья, пистолеты, ятаганы, кинжалы из этих хранилищ раздаются восставшим.

Увидав, как мы сказали, куббу на возвышении, Хасси пустил своего махари шагом по начавшемуся подъему. Достигнув вершины небольшого холма, он два раза выстрелил в воздух.

Через минуту в узкой щели, служившей окном, показалась полоска света и раздался голос:

– Что вам надо в такой час? Если хотите напоить верблюдов, идите к ключу, он в пятидесяти шагах от двух пальм.

– Это я, Хасси аль-Биак. Отопри! – ответил мавр.

В куббе послышался шорох, затем дверь отворилась и в ней показался бородатый мужчина, скорее похожий на воина, чем на духовное магометанское лицо. На нем был широкий кафтан из темной шерстяной материи; в руке он держал двуствольное ружье.

– Привет тебе, друг, – сказал он, узнав Хасси.

Подойдя на несколько шагов, он подозрительно взглянул на легионеров и спросил:

– Франджи?

– Они мои друзья; тебе нечего бояться их.

– Здесь гробница святого, а они христиане!

– Теперь нельзя раздумывать. Аллах и Магомет простят тебе. Нас преследуют спаги из бледа, и мы просим у тебя приюта. Дай мне доказательство твоей давнишней дружбы.

– Хоть десять. Входи, Хасси. Войдите и вы.

Мавру, Афзе и легионерам пришлось нагнуться, чтобы пройти в низкую дверцу, ведущую в гробницу святого, неведомого даже магометанскому календарю.

XIII. В куббе Мулей-Хари

Внутренность куббы представляла собой квадратное помещение с совершенно белыми стенами, украшенными надписями из Корана, сделанными красной краской.

На полу кое-где лежали старые ковры; вся меблировка состояла из кипы циновок, по-видимому служивших марабуту постелью, двух глиняных кувшинов с водой и трех аккуратно закрытых корзин, по всей вероятности скрывавших чрезвычайно опасных змей, которых аиссаны умеют искусно ловить.

– Я получил твое послание, – сказал марабут, обращаясь к Хасси аль-Биаку, – но не ждал твоего приезда так скоро.

– Спаги гонятся за мужем Афзы, – ответил мавр. – Я не мог ни на минуту откладывать своего бегства.

– Я слышал, что Звезда Атласа вышла за франджи, только не настоящего франджи.

– Отлично, это избавит меня от объяснений. Я уже сказал тебе, что за нами гонятся по пятам и нам необходимо достигнуть больших лесов Атласа. Для этого мы нуждаемся в твоей рекомендации к сенусси. Если ты не дашь ее нам, его убьют франджи и моя Афза будет безутешна.

– Я дам тебе рекомендацию, – сказал марабут. – Спаги далеко?

– Нет, ближе, чем ты думаешь. Есть у тебя место, где можно скрыться?

– Есть такое, что спаги не найдут, да есть и еще кое-что, чтобы заставить их убраться отсюда. Мы похитрее франджи. Кто из твоих спутников будет посильнее других?

– Я, – ответил граф, отлично знавший арабский язык. Марабут поднял ковер, лежавший посередине куббы. Под ним оказалось кольцо. Он продел в кольцо железную палку и с помощью мадьяра поднял камень площадью около квадратного метра.

– Здесь погребен Сиди Амар, святой человек, – сказал он, показывая на небольшую каменную лестницу, спускавшуюся в подвал.

– И мы должны спуститься в эту могилу? – спросил тосканец, тоже понимавший арабский язык.

– Спаги не посмеют нарушить покой святого человека: закон это запрещает, – сказал марабут. – Спрячьтесь здесь или отдавайтесь в их руки – выбирайте.

– А мы не задохнемся там, когда камень будет опущен? – спросил мадьяр.

– Наши убежища построены людьми, подумавшими обо всем. Воздух проходит в подземелье по глиняным трубам, скрытым под землей.

– А махари? – спросил Хасси аль-Биак.

– Разве я не могу держать верблюдов? Кто мне может запретить это? Снимите с них седла, запасы – все, что может выдать ваш внезапный приезд, и предоставьте мне все остальное. Не теряйте времени. Мне кажется, я слышу вдали лошадиный топот.

Ару, Энрике и мавр поспешили развьючить верблюдов и побросать все вещи в подвал.

Марабут между тем заправил два масляных ночника и передал их графу и Афзе.

Стоя на ступеньке, граф сказал:

– Еще одно слово. Если спаги увидят кольцо, они смогут поднять камень?

Марабут улыбнулся.

– Когда дверь затворится, кольца там уже не будет, и самые зоркие глаза ничего не обнаружат.

– А у Бассо и всего-то один глаз, – заметил тосканец.

– Вы готовы? – спросил марабут. – Спускайтесь.

– Идем составить компанию святому человеку, – сказал тосканец. – Надо надеяться, что он умер уже много лет тому назад и, стало быть, воздух не отравлен.

Они спустились один за другим по лестнице, освещая путь ночником, и оказались в обширном подземелье со стенами, увешанными всевозможным оружием.

В одном углу несколько бочонков были тщательно покрыты старыми коврами: вероятно, в них находились пули и порох.

– А где же святой человек? – спросил Энрике, напрасно искавший могилу.

– Очень вероятно, что он никогда и не существовал, – ответил Хасси. – Только распускают слух, будто он погребен здесь, чтобы надежнее скрывать оружие.

– Тем лучше: откровенно говоря, общество мертвеца мне вовсе не улыбается.

– Смотрите, не подносите ночники близко к бочонкам, – сказал граф. – Можно взлететь на воздух.

В это мгновение послышался глухой удар: марабут завалил плиту и беглецы оказались погребенными в подземелье.

Марабут, опустив камень, направился к двум загадочным корзинам и уставился на них со странной улыбкой.

– Леффа и бумен-фак – славные змейки для аиссанов, но франджи они не любят. Приготовим сюрприз для спаги. Христиане недолюбливают пресмыкающихся, которых Магомет любил даже больше своих кошек.

Он сбросил свой темный кафтан, открыв при этом здоровый торс цвета ситного хлеба, стянул широкие шаровары сурового полотна, спускавшиеся до щиколоток, и дотронулся до крышки одной из корзин, тихонько насвистывая.

В ответ на его призыв послышалось шипение, и вслед за тем из корзины выпрыгнули десять-двенадцать пестрых змей около метра длиной и стали извиваться по полу куббы.

– Сюда, бумен-фак (отец опухолей), – позвал марабут. – Уж давно я не ласкал тебя, моя радость. Как только покажутся спаги, ты станешь кусать их. Твой яд ужасен, от него нет спасения никому, кто не из секты аиссанов. Иди сюда, малютка. Отец поцелует тебя.

Змея потянулась к марабуту, быстро шевеля хвостом, и остановилась перед ним, высовывая раздвоенное жало.

– Теперь идите сюда вы, леффы, – нежно продолжал марабут. – И вы годитесь для спаги. Один укус – и человек отправляется к гуриям Магомета, если он мусульманин, или в христианский рай, если такой есть. Этим людям не испытать того блаженства, которое сулит Магомет. Они прокляты! Ну, леффы, сюда!

Из корзины выскочило штук семь змей; извиваясь, они подползли к хозяину.

– Друзья-спаги, теперь вас ждет достойный прием. Но у меня еще припасена кобра, страшная для любого не из нашей секты. Иди сюда и ты, Кафир!.. Ты слишком много спишь.

Он тихо засвистел особым свистом, и из корзины появилась великолепная кобра метров трех длиной, зеленоватого цвета, с темными полосами и желтым рисунком, напоминающим очки. Она покорно поползла к марабуту, поднимая и опуская свой капюшон на шее.

– Мне нужен твой яд, Кафир, – сказал заклинатель.

Змея посмотрела на него своими черными глазами, сверкавшими как угли, и тоже остановилась перед ним вместе с прочими.

Марабут начал дразнить одну из змей, сильно дергая ее за хвост, чтобы рассердить.

Приведя ее в ярость, он бросил ее в угол куббы, предоставив ей яростно извиваться там на свободе, и проделал то же с остальными с необычайной быстротой и не заботясь о предохранении себя от их укусов.

Все принадлежащие к секте аиссанов не боятся змей, хотя бы самых ядовитых, и, случается, даже безнаказанно съедают их живыми.

Они утверждают, что яд не страшен для аиссанов, потому что им покровительствует Сиди Мухаммед бен Аисса, один из святых, чтимых мусульманами Алжира и Марокко. Но, конечно, это неправда.

По всей вероятности, они нашли какое-нибудь надежное противоядие против яда пресмыкающихся, даже таких опасных, как кобра и леффа, и ревниво охраняют свою тайну.

Часто утверждали, видя смелую игру этих укротителей змей на площадях, что они предварительно заставляют опасных пресмыкающихся кусать куски материи, чтобы лишить змей их яда.

Однако было нетрудно убедиться, что яд сохраняется в железах в неприкосновенности. Один флотский медик-француз встретил в свою бытность в Танжере одного аиссана, совершенно спокойно дававшего кобрам кусать себя до крови. Не веря в покровительство святого Сиди Мухаммеда и в действенность таинственных противоядий, медик пожелал проделать опасный опыт, уверенный в безнаказанности.

Аиссан прежде всего спросил его, принадлежит ли он к последователям секты почитателей змей, и, получив отрицательный ответ, отказался позволить ему взять в руки кобру, с которой давал в это время представление.

– Если ты не веришь в покровительство Сиди Мухаммеда, которое он оказывает нам, купи курицу и увидишь, что будет.

Рынок был под рукой; медик купил великолепного петуха и дал кобре, уже рассерженной аиссаном, укусить его.

Через минуту злополучной птицы не стало! Говорят, что с этого дня медик избегал встречи не только со змеями, но и с их поклонниками.

Марабут не переставал дразнить своих лефф, кобру и бумен-фака. Он щипал их, кусал до крови их хвосты, подбрасывал в воздух, топтал – все, чтобы сильнее разозлить их.

Кубба наполнилась свистом и шипением. Пресмыкающиеся в ярости метались во всех направлениях и бросались на ноги своего мучителя, пытаясь укусить его.

Временами Мулей-Хари останавливался и прислушивался. Отдаленный топот, услышанный им, становился все явственнее.

Не оставалось сомнения, что это приближались спаги. Они, по всей вероятности, заметили след верблюдов на сырой почве и поскакали по нему.

Прошло минут пять, и топот умолк перед куббой, сменившись криками и проклятиями.

Марабут продолжал играть со своими змеями или, скорее, продолжал дразнить их.

Со двора до него доносился хриплый и вместе с тем повелительный голос:

– Эй ты, магометанский святоша, отопри! Мы французские спаги!

– Войдите, – ответил Мулей-Хари, приподнимаясь с пола. – Дверь отперта, и моя кубба – надежное убежище для правоверных.

Дверь отворилась от сильного толчка, и на пороге показался «белоглазый» Бассо с саблей в руке.

Увидав змей, скачущих с шипением и свистом по каменному полу, он быстро отступил, крича:

– Негодяй аиссан! Убери этих тварей, не то пристрелю тебя!

– Я не могу заставить их повиноваться, господин, – ответил марабут. – Не знаю, что такое приключилось, но они разозлились; даже мне самому становится страшно. Берегись их: они все ядовитые!

– Стало быть, Сиди Мухаммед не защищает больше аиссанов? – спросил Бассо, благоразумно отходя от двери.

– Должно быть, надоело.

– Пошли его к дьяволу вместе со всеми змеями и выходи сюда.

– Не смею двинуться, господин, – жалобным голосом отвечал марабут. – Тут одна кобра как раз улеглась в дверях; она не спускает с меня глаз, будто хочет заколдовать.

– Толкни ее ногой или убей ятаганом.

– У меня нет оружия.

– Черт возьми! Иди сюда! – кричал сержант, теряя терпение. – Ты совсем не такой простак, каким притворяешься, и знаешь кое-что о тех, кого я ищу. Они, наверное, проехали мимо твоей куббы. Я убежден, что они останавливались у колодца поить своих проклятых махари.

– Не понимаю, что ты хочешь сказать, господин, – ответил Мулей-Хари. – Я бедный марабут, охраняющий могилу святого, и только и знаю, что читаю Коран.

– И напиваешься, как скот.

– Я мусульманин! – с негодованием воскликнул марабут. – Это вы, франджи, пьете все без разбору.

– Наш Аллах нам этого не запрещает. Ну, да будет болтать! Ты тут вздумал мне зубы заговаривать, чтобы дать другим время ускакать. Только очень ошибаешься.

Он обратился к своим спешившимся спутникам:

– Сабли наголо! Приняться за этих гадин! Живой или мертвый марабут должен быть в наших руках.

Я его заставлю говорить. Он должен знать о беглецах.

– Там жарко, сержант! – ответил один из спаги. – Если надо сражаться с людьми, я всегда готов. Ну а со змеями – слуга покорный!

– Мы говорим то же, – хором подтвердили остальные.

– Трусы! – яростно крикнул на них Бассо.

– Поведи нас против отряда кабилов, и мы покажем, кто мы, сержант, – сказал капрал.

– Этот человек мне нужен, черт возьми!

– Прикажи ему выйти.

– Он боится кобры, которая разлеглась перед дверью.

Спаги пожали плечами и не тронулись.

– Божье наказание! – закричал Бассо. – Я вам покажу, что я храбрее вас.

Он вынул из сумки двуствольный пистолет и, сунув саблю под мышку, направился к двери.

Марабут продолжал стоять посреди куббы, неподвижный словно статуя. Казалось, страх парализовал его.

Змеи, все еще не успокоившиеся, по-прежнему ползали по полу куббы, поднимаясь на хвосты и яростно шипя. Иногда одна из них подползала к Мулей-Хари и пыталась укусить его.

Сержант был человек храбрый, но и он на минуту остановился перед страшным пресмыкающимся, поднявшимся на хвост и распустившим капюшон.

– Собака марабут! – закричал Бассо. – Ты можешь заставить ее отойти: все змеи повинуются аиссанам.

– Что же мне делать, если они сошли с ума и не слушаются моего голоса? – ответил Мулей-Хари. – Попробуй сам.

– Я никогда не имел ничего общего с Сиди Мухаммедом.

Он прицелился из пистолета, в то же время взяв в правую руку саблю на случай внезапного нападения, и выстрелил.

Кобра, пораженная в голову пулей, открыла было пасть, но вслед за тем перевернулась и вытянулась.

– Путь свободен, – сказал сержант. – Ты можешь выйти.

– А другие? – спросил Мулей-Хари дрожащим голосом.

– Оставь их в куббе.

– Как же мне потом вернуться сюда?

– Это уж твое дело. Ну, поворачивайся! Мне некогда терять времени. Если не станешь повиноваться, я тебя пристрелю!

Марабут прекрасно понял, что дольше тянуть нельзя, иначе его собственной шкуре грозит опасность. С жестом, выражавшим покорность судьбе, он бросил последний взгляд на своих змей, охранявших неприкосновенность убежища Хасси аль-Биака, и вышел из куббы.

Едва он успел переступить через порог, как Бассо схватил его за грудь и потащил к лошадям, говоря угрожающим тоном:

– Если осмелишься сопротивляться – смерть тебе! Здесь пустыня, и никто не расскажет твоим братьям по религии, что я отправил на тот свет марабута, потому что все мои спаги – христиане.

– Что же тебе от меня надо, господин? – спросил Мулей-Хари.

– Многое, любезнейший, – ответил сержант. – Прежде всего, чьи это махари у колодца?

– Мои.

– Ты держишь верблюдов? Мне еще не случалось видеть, чтобы марабут занимался этим ремеслом, недостойным святого человека.

– Пророк не запрещает это. Для него верблюд тоже священное животное.

– Плохой вкус у вашего Пророка, что он покровительствует вонючим верблюдам.

– У меня махари.

– А! Махари! – воскликнул Бассо. – Ну, попался.

– В чем?

– Погоди, любезнейший. Мне из-за тебя придется потерять немного времени; но так как с теми людьми, кого мы ищем, едет женщина, они должны будут остановиться отдохнуть на несколько часов. Все равно мы догоним их на заре. Так, стало быть, махари твои?

– Мои, господин.

– Посмотрим. Сколько их у тебя?

– Семь, господин.

– Оседланных?

– У меня совсем нет седел.

– Вот как? Увидим. Эй, молодцы, зажгите-ка факелы.

Двое спаги порылись в плащах, свернутых позади седел, и, вынув оттуда факелы, зажгли их.

– Идем, святой человек, – сказал Бассо. – Тебе меня не провести. Ты, может быть, и хитер, да я, хоть и не алжирец, в десять раз хитрее тебя.

– Я следую за тобой, – поспешно проговорил Мулей-Хари, старавшийся казаться спокойным, хотя в душе тревожился за Хасси аль-Биака.

Сержант направился к водопою – струе воды, вытекавшей из расселины в скале вблизи группы карликовых пальм, и осмотрел всех махари.

– А между тем я уверен, что эти верблюды были под седлом, – бормотал он. – Этот марабут, наверное, заодно с беглецами! Смотри в оба, Бассо, и постарайся доставить своим людям две тысячи франков, обещанных за поимку этих мошенников.

Он обратился к марабуту и спросил его неожиданно:

– Когда расседлали этих верблюдов?

– Я уже сказал тебе, что они не были под седлом, – ответил Мулей-Хари. – Вели обыскать всю куббу, и ты не найдешь ни узды, ни седла.

– Да, когда она кишит змеями! Ноги моей там не будет. С меня довольно и твоей кобры.

– В таком случае поверь мне на слово.

– Но у этих махари шерсть на спине как будто вытерта. Отчего это? Объясни-ка мне это, мошенник.

– Хозяин, продавший мне их, может быть, ездил на них, а я не ездил.

– Кто их продал тебе?

– Кабил с гор.

– Когда?

– Три месяца тому назад.

– Ха! – произнес сержант, делая нетерпеливое движение.

– Клянусь тебе, господин.

– Чем?

– Костями святого, покоящимися к куббе.

Марабут мог клясться сколько угодно, потому что в святилище не хранилось ничего, кроме разнообразного оружия, принадлежавшего сенусси.

Однако эти слова произвели на Бассо некоторое впечатление: ему казалось невозможным, чтобы убежденный мусульманин мог так святотатственно обращаться с именем своего покровителя.

– Ну, может быть, – сказал он, – хотя я вовсе не убежден, что ты не врешь. Пока оставим махари: они меня не интересуют в данную минуту. Ты лучше скажи мне, кто останавливался у тебя несколько часов тому назад.

Марабут испугался, но не выдал себя и быстро ответил:

– Змеи, которых я вчера наловил во рву.

– Люди?

– Уж несколько дней я не видал ни единого человека. Сторона у нас безлюдная, а кабилы мало религиозны, чтобы приходить молиться моим святым.

– Врешь ты все, мошенник! – крикнул сержант. – Мы проследили до твоей куббы отпечатки ног нескольких махари, на которых ехали мавр, его дочь, старый негр и двое франджи.

– Должно быть, я спал в то время.

– А, спал! – закричал сержант, приходя в ярость. – Куда же они девались, если мы не нашли за твоей куббой следов махари? Куда ты спрятал этих людей? Знай, что у меня есть средство развязать тебе язык. Я никогда не пускаюсь в путь по вашей проклятой земле, не захватив с собой негашеной извести: она скорей ведет к цели, чем палка.

– Ты можешь убить меня, – отвечал мусульманин с несокрушимой твердостью, – но я не скажу о том, чего не видал.

– Ты не скажешь, куда направились эти люди или где они скрылись?

Он обратился к спаги, курившим во время этого разговора, и приказал им:

– Возьмите негодяя и держите крепко.

Двое всадников бросились на несчастного марабута и схватили его за плечи.

Бассо открыл сумку, висевшую у него на перевязи, и вынул длинную полосу крепчайшего полотна и коробочку.

Все спаги подъехали и, по-видимому, вовсе не были возмущены ужасной пыткой, готовившейся для мусульманина.

– Будешь ты говорить или нет, турецкая башка? – громко крикнул Бассо.

– Я тебе сказал все, что мог сказать. Убей меня. Когда-нибудь мои братья отомстят за меня, потому что марабут неприкосновенен.

– Интересно, кто сообщит им это.

– Об этом позаботится Пророк.

– Не до такого ему негодяя… Молодцы, разожмите ему правую руку!

Спаги после некоторых усилий разжали кулак марабута.

Бассо взял из коробки несколько щепоток белого порошка и насыпал на ладонь Мулей-Хари, затем, сжав руку снова в кулак, крепко завязал полотняной полосой.

– Скажешь ты теперь? – спросил сержант.

– Я ничего не знаю.

– Отведите его к ключу и смочите ему руку.

Спаги силой потащили отчаянно упиравшегося марабута и несколько мгновений держали его руку под стекавшей водой.

Пытка негашеной известью – одна из самых ужасных, придуманных адской изобретательностью алжирских и марокканских палачей.

Редко кто в состоянии выдержать подобное мучение, а выжившие остаются калеками.

Пытка состоит в том, что на руку пытаемого кладется несколько щепоток негашеной извести. Когда на нее попадает вода, она разрушает мышечную ткань, сжигает ее, уничтожает совершенно.

Боль до такой степени невыносима, что пытаемый часто сходит с ума. Случается, что в недалеком Марокко осужденные подвергаются такой пытке два или три раза кряду.

Через несколько дней пальцы сгнивают, развивается гангрена, и несчастный умирает в продолжительных, ужасных мучениях.

Мулей-Хари, решивший скорее умереть, чем выдать друга, испустил ужасный крик.

Известь начала свое разрушительное действие и, растворяясь в завязанном кулаке, разъедала кожу и мясо на суставах пальцев.

Бассо невозмутимо смотрел на эту мучительную пытку. И на спаги, уже привыкших к ужасам бледа, крики, по временам вырывавшиеся у несчастного, по-видимому, тоже не производили никакого впечатления.

Что были эти крики в сравнении с отчаянными воплями восьмисот арабов, среди которых были не одни мужчины, задушенных во время завоевания Алжира одним из генералов в дыму, наполнявшем пещеру.

Бассо подождал несколько минут; затем, увидав, что бедный марабут не в состоянии больше переносить своих страданий, холодно спросил у него:

– Заговоришь ты теперь?

Мулей-Хари стиснул зубы и ответил с дикой ненавистью:

– Никогда… Собака франджи!

– Это твое последнее слово?

– Чтоб Аллах проклял тебя, христианская собака.

– Привяжите его к пальме и пусть себе околевает, – приказал сержант. – Может быть, какой-нибудь лев освободит его от мучений, проглотив его в четыре глотка.

Спаги потащили несчастного к пальме и крепко привязали веревками к стволу, не обращая внимания на его крики и проклятия.

– А теперь на коней! – сказал Бассо. – Пусть эта каналья выпутывается, как хочет. Беглецы проехали здесь под предводительством проклятого туарега, не сообразившего, что в бледе найдутся запасные лошади, чтобы заменить загнанных. Помните, молодцы, можно заработать две тысячи франков и десять дней отпуска, чтоб прожить эти деньги в Оране или Константине. Кто отказывается?

– Никто, – ответили спаги в один голос.

– Ну, так едем дальше. Я уверен, что эти мошенники стараются достигнуть гор Атласа, чтобы скрыться у кабилов и сенусси. Только, я надеюсь, мы накроем их раньше. Мы сейчас же опять отыщем их следы, если они где-нибудь остановились, и окружим их. Едем!

Двенадцать спаги вскочили на коней, и отряд помчался по пустынной равнине, а вдогонку, среди сгустившихся сумерек, вслед ему неслись отчаянные крики марабута.