Текст книги "Роковой мужчина"

Да, понятно, горько подумала она. На самом деле он, наверное, просто не может дождаться ее отъезда. Даже ни разу не попросил ее остаться… Ничего, не понимая, ненавидя его, ненавидя себя, она последовала за ним, молясь по дороге, чтобы не встретить его мать.

Положив ее чемодан в багажник, он остановил Гиту прежде, чем она успела сесть на место водителя и захлопнуть дверцу машины.

– Дай мне пять минут, и я поеду вслед за тобой.

– Мне не нужен сопровождающий, – зло бросила она. – Я вожу машину уже много лет!

– Да, но ведь за эти много лет тебя впервые преследует маньяк. Подожди меня.

Сердито мотнув головой, она села в машину. И стала ждать.

Через пять минут он вернулся с толстой папкой под мышкой, пиджак был небрежно наброшен на одно плечо. Он положил папку и пиджак на сиденье своей машины и подошел к Гите. Наклонившись, подождал, пока она раздраженно не опустила боковое стекло.

– Никогда не злись, сидя за рулем и ведя машину.

– Тебе легко говорить! – резко бросила она.

– Да. – И, вздохнув, он добавил: – Это все очень сложно, Гита. Как-нибудь я тебе объясню.

– Вот уж благодарю!

– Я поеду следом, а утром заеду за тобой и от везу в аэропорт.

– Я возьму такси.

Если она ожидала, что он начнет спорить, то ошибалась. Он посмотрел на нее долгим непроницаемым взглядом, затем кивнул:

– Очень хорошо. Увидимся, когда ты вернешься.

– Увидимся? – мрачно и нехотя спросила она.

– Да. – Просунув голову в окошко, он поцеловал ее.

Но она не ответила на поцелуй, и ее взгляд стал еще холоднее.

– Тебе ведь на самом деле все равно, не так ли?

– Ты думаешь? Между нами возникли отношения, Гита, – сказал он негромко. – Не просто любовная интрижка.

Бросив на него сердитый взгляд, она включила зажигание, с холодным выражением лица подождала, пока он не отойдет от ее машины, и медленно выехала со двора через узорчатые арочные ворота. Она держала путь в Лондон, возвращаясь к реальности и здравому смыслу.

Следуя за ней в своей машине, Генри проводил ее до самой двери ее дома и тут же отъехал, не задержавшись ни на секунду и даже не пытаясь возобновить разговор.

Она провела бессонную, наполненную переживаниями ночь, а утром, чувствуя себя не выспавшейся и утомленной, приняла душ, уложила вещи и вызвала такси, чтобы поехать в аэропорт. С самого утра шел мелкий унылый дождь, и от этого ее настроение стало еще хуже.

Париж встретил ее таким же моросящим серым дождем.

Клэр, ассистентка Этьена Верлейна, встречала ее в аэропорту. Завидев Гиту в толпе прибывших, она радостно улыбнулась, с истинно галльской сердечностью расцеловала девушку в обе щеки и повела к ожидающей их машине.

– Ты не будешь против, если мы сразу поедем к Этьену? – спросила она. – Прежде чем отправиться в гостиницу. – И, как бы извиняясь, добавила: – Он очень настаивал.

– Нет, разумеется, я не против. – Гита смотрела на мокрые, блестевшие от дождя улицы Парижа, на море разноцветных зонтов, и ее мысли гораздо больше занимал Генри, чем могущественный босс «Верлейн косметике».

Но когда Этьен приветствовал ее с вежливой отчужденностью вместо обычного бурного восторга, она была озадачена. В чем дело?

– Садись, Гита, – сказал он и повернулся к ассистентке: – Клэр, будь добра, проследи, чтобы никто нас не беспокоил.

Та кивнула, за его спиной состроила Гите забавную гримаску и вышла.

Сидя за своим столом, Этьен Верлейн подтолкнул к ней через стол небольшой пакет.

– Я получил это несколько дней тому назад. Можешь его открыть.

С противным ноющим ощущением где-то в желудке она открыла – и поняла, почему в подкинутом ей конверте не было негативов. По крайней мере, негатив той, на которой она была снята обнаженной, пригодился: точно такой же снимок теперь лежал перед Этьеном Верлейном.

– Ты уже видела его, – твердо сказал он.

– Да, – кивнула она, разрывая фотографию на множество мелких кусочков и отправляя в корзину для мусора.

– Прочитай записку, Гита.

Глубоко вздохнув, она развернула листок бумаги, приложенный к фотографии, и уставилась на него с выражением отвращения на лице. Как и в предыдущих посланиях, все буквы были вырезаны из газеты.

– «Если Вы ее не уволите, – по памяти процитировал Этьен, – эта фотография будет отправлена в газеты. Во Франции и в Англии».

– Ни одна из газет не опустится до такой низости, – запротестовала Гита, сама, впрочем, не слишком в это веря. – Не станет публиковать снимок, отправленный анонимно.

– Ты так считаешь? А я не столь оптимистичен. Бульварная пресса напечатает все, что угодно. Иногда мне кажется, что она вообще существует только ради того, чтобы обливать грязью известных людей.

– Я не так уж известна, – тупо возразила она.

– Зато я известен.

– Да. – Ей стало тошно. Подняв на него глаза, она глухо спросила: – Вы меня увольняете?

– Нет. Пока нет. Но я очень зол. Я предложил тебе номер в гостинице, где ты была бы в безопасности, персонал, который мог бы позаботиться о тебе, но ты предпочла туда не ехать.

– Да, – прошептала она. – Моя подруга предоставила мне свой коттедж.

– И там была сделана эта фотография?

– Да. И не только эта, – призналась она.

– Понятно. Вот результат твоего неповиновения. У нас есть опыт с преследователями, и мы знаем, как защитить своих людей. Но если эти люди не желают следовать нашим советам, желают все делать по-своему, то… Мы вложили в тебя очень много денег, Гита, и, хотя я тебе сочувствую, интересы бизнеса превыше всего. В твоем контракте существует раздел, касающийся неблагоприятной шумихи вокруг твоего имени, и, хотя в данном случае это не совсем то и в происшедшем, несомненно, мало твоей собственной вины, все же, если этот снимок опубликуют, – пробормотал он с отвращением, – престижу моей компании будет нанесен урон. Мы выбрали тебя, так как ты выглядишь волнующей, утонченной женщиной, на которую все прочие женщины хотели бы походить, которой они хотели бы подражать…

– Да, – горько согласилась она, не поднимая глаз. – А вовсе не женщиной, чья фотография в голом виде красуется на первых страницах бульварных газетенок.

– Именно. Ты сама все понимаешь. И поэтому нам пришлось принять решение воспользоваться услугами другой модели для запуска новых духов, который состоится завтра. Нам придется выдать это, за свежую идею: новая девушка для новой марки духов, ежегодно – новое лицо для линии декоративной косметики. Но ты тоже будешь присутствовать завтра при запуске духов. И ты будешь улыбаться, – велел он.

– Да, – согласилась она тихо.

– Мне жаль, Гита.

– Мне тоже.

– Найди его, Гита. Найди его, останови, или…

– У вас не будет другой альтернативы, кроме, как уволить меня совсем.

– Ох. – Глядя ей в лицо, Этьен позвал Клэр и велел ей принести кофе. – Может быть, ты знаешь или догадываешься, кто мог бы это сделать?

– Нет.

– А полиция была проинформирована насчет последних событий?

– Да, Ген… – Резко замолчав, она прикусила губу.

– Ген?.. – приподнял брови Этьен.

– Генри, – вздохнула Гита. – Мой приятель.

– Он был вместе с тобой в том коттедже?

Врать и изворачиваться, не было смысла.

– Да, – призналась она неохотно.

– Ну, так расскажи мне. Расскажи мне об этом Генри. О фотографиях. О коттедже. Расскажи мне все, что ты знаешь, и, вполне вероятно, мы вдвоем сможем догадаться.

И она рассказала ему обо всем, что произошло с ней за последнее время: о Генри, о коттедже в Шропшире, о надписи на стенах ее дома в Кенсингтоне. Обо всех остальных инцидентах он уже знал.

– Так ты знакома с тем декоратором?

– Нет. Генри сам договорился, чтобы он приехал.

– И ты ему поверила? Мужчине, с которым только что познакомилась?

– Да, – сказала она натянуто.

– И теперь он твой любовник?

– Да.

– Так скоро?

– Да, – сказала она сквозь зубы. Но ведь Генри было невозможно противиться. Как объяснить это Этьену? Как объяснить, что в мире существуют мужчины, перед которыми женщины просто не могут устоять, в чьем присутствии все разумные мысли моментально улетучиваются из головы! Мужчины, которые умеют заставить вас почувствовать себя желанной и особенной, потому результат неизбежен и предопределен.

– Значит, ты была неосторожной, – осуждающе сказал Этьен.

– Нет! Никто не знал, что я еду в коттедж! – упорствовала она.

– За исключением этого Генри, – сказал он мягко, – то есть друга Синди, которая работает в той же авиакомпании, где раньше работала ты. А она хотела сняться в рекламном ролике этой компании? Она подавала заявку стать нашим «Лицом Года»?

– Нет, – беспомощно ответила Гита.

– Список был только приблизительный. На этот раз я попрошу Клэр проверить его более тщательно.

– Да, но я не думаю, что Синди хотела сняться в той рекламе. Она не говорила…

– Но может быть, она все-таки хотела, а тебе не сказала. Может быть, она была разочарована и оскорблена. Может быть, она сообщила своему другу…

– Нет!

– И, может быть, этот мужчина для нее более чем друг.

– Нет!

– Но почему «нет», Гита? Ведь это возможно! Ты же плохо знаешь его, а он вполне мог узнать, где ты находишься, все от той же Синди, твоей лучшей подруги. Ты болтаешь с ней, делишься своими планами, говоришь, куда едешь…

– Нет, – слабо возразила Гита, прекрасно понимая, что Этьен прав. Впрочем, она ведь не рассказывала Синди о том, что познакомилась с Генри. Но почему? – вдруг пришло ей в голову. Почему она не рассказала о нем своей лучшей подруге? Нет, это не мог быть Генри! У него не было никакого резона так поступать! Чтобы пакостничать и одновременно предаваться с ней любви… Да еще как… Нет, такое невозможно.

– Но если это не Генри, то все же кто-то из твоих знакомых, – настаивал Этьен. – В большинстве случаев именно так оно и бывает.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

– Поезжай сейчас в отель, – сказал Этьен более приветливо. – И, как следует подумай о том, что я тебе сказал. Завтра ты примешь участие в запуске новых духов, будешь вести себя, как ни в чем не бывало, будешь улыбаться, будешь доброжелательной и спокойной, а затем вернешься домой, в Англию, и отыщешь того, кто это сделал. На твоем месте я бы непременно узнал в агентстве, ответственном за рекламу твоей авиакомпании, была ли в списке претенденток твоя подруга Синди.

Поднявшись на ватные ноги, Гита печально кивнула и вышла за дверь к ожидающей ее Клэр. Теперь, наверное, уже безразлично, в какого класса гостинице она остановится. Урон нанесен.

– Мне очень жаль, – сочувственно сказала француженка, которая явно все слышала.

– Да.

– Если я могу что-нибудь для тебя сделать…

– Спасибо.

Зарегистрировавшись в гостинице, она прямиком направилась в свой номер. Только не Генри, убеждала она себя. Генри не мог этого сделать!

По Генри ее не любит. А как злобно говорила с ней его мать! И он прекрасно знал обо всех ее передвижениях за последнее время, разве не так? И еще он очень старался поскорее уничтожить ту «кровавую» надпись на стене ее дома. Почему? Потому что это было лишней уликой? Или потому, что ему было не все равно? А может, ему надоело преследовать ее на расстоянии? И захотелось убедиться в ее реакции на него вблизи?..

Нет! Господи, только не Генри! Пожалуйста, Господи, только не Генри!

Но что, если это все-таки он? Если он продал в газеты рассказ об их занятиях любовью, о ее поведении в постели? Продал это вместе с фотографией?

А что, если он записывал на пленку все их разговоры…

Нет! Перестань, Гита, это уже паранойя…

Но еще немного, и ее окончательно уволят с работы, ведь так? Она потеряет дорогостоящий контракт. А значит, потеряет и дом, не сможет оплатить все счета… Проживание в Кенсингтоне стоит недешево. И разве кто-нибудь осмелится принять ее на работу после такого скандала?

Лежа в своей постели в номере гостиницы, она снова и снова прокручивала в уме все происшедшее. Прокручивала и мучилась от обуревающих ее страхов, тревоги, отчаяния. То абсолютно отвергала причастность Генри к этой травле, то вдруг приходила к твердому убеждению, что это его рук дело…

А потом соскочила с постели, нашла несколько листов писчей бумаги с эмблемой гостиницы, ручку и уселась за стол, чтобы составить список всех своих знакомых. И тех, кого знала уже много лет, и тех, кого встретила только недавно. Ведь совсем не обязательно, что ее враг – англичанин. Он или она вполне могли жить во Франции. И во Франции можно купить английскую газету, вырезать слова, наклеить их на бумагу, отправить…

Сперва на подметных письмах стояли английские штампы, самые же последние просто кинули в ее почтовую корзинку на входной двери. Но это не имело значения, письма могли исходить от человека, который много и часто путешествует. Но почему никто из соседей ни разу ничего не заметил? Почему никто никогда не видел того, кто опускает письма в ее корзинку? Значит, это кто-то, кого она хорошо знает, с кем знакомы ее соседи? Но ведь это ужасно, если преследователем окажется человек, которого она хорошо знает и который вхож в ее дом! Она этого не вынесет! Куда легче, если бы этот человек был совершенно ей незнаком.

Отбросив ручку в сторону, она уронила голову на руки и в отчаянии вздохнула. Даже если ей удастся найти подозреваемого, как сумеет она доказать его причастность?

Она поужинала в номере и рано легла в постель, но заснуть не смогла и утром подавленно изучала в зеркале свое усталое лицо с темными кругами под глазами. Этьен будет очень недоволен, если она появится на столь важной для его компании церемонии с лицом, напоминающим выжатую половую тряпку.

Она приняла холодный душ, тщательно и умело нанесла изысканный макияж, не менее тщательно причесалась и отправилась на запуск духов с улыбкой, словно приклеенной к лицу. На церемонии она, как ни в чем не бывало здоровалась со всеми. Смеялась, улыбалась. Смотрела по сторонам. И подозревала.

Пресса шумно обсуждала замену модели компании «Верлейн», но Гита отвечала на все вопросы, шутила, позировала перед фотокорреспондентами с новой девушкой и уехала оттуда, как только это стало возможным.

Во время перелета обратно в Англию она невидящими глазами глядела в иллюминатор и думала. Всю следующую ночь она провела в тяжких раздумьях и на следующее утро, взволнованная, встревоженная, долго ходила из комнаты в комнату. Когда у входной двери забренчал звонок, она дернулась от неожиданности. Это мог быть только Генри.

Глубоко вздохнув, она открыла ему дверь. Хотя она отсутствовала всего несколько дней, эффект, который он произвел на нее, был ошеломляющим. Ей тут же захотелось прикоснуться, прижаться к нему, и невозможность этого отозвалась в ней настоящей физической болью, глухой и невыносимой. И она поняла, что все это время себя обманывала. Она была влюблена в него, но не знала, могла ли позволить себе подобную роскошь.

Роскошь? Это не роскошь. Это необыкновенная тяга к нему и страстная нужда в нем. Ей, как никогда ранее, захотелось обвить его шею руками и умолять, чтобы он заверил ее в своей непричастности. Но она не могла этого сделать. Потому что, если это все-таки он…

Изучающее глядя в его лицо, в его серые глаза – глаза, которые показались ей гораздо более холодными и чужими, чем когда она видела его в последний раз перед поездкой в Париж, – она молча посторонилась, пропуская его в дом.

Но Генри всегда отличался острой интуицией, и сейчас его пристальный взгляд остановился на ее усталом лице.

– Что случилось?

– Ничего, – ответила она, ненавидя себя за двуличность. Но она устала от поездки и от волнений, ей было больно, и сейчас казалось, что лучше ничего никому не говорить. Даже Генри.

Направляясь впереди него по короткому коридору в ярко освещенную кухню, она повернулась, попробовала взглянуть на него объективно, увидеть его, как бы новыми глазами, постаралась проигнорировать тот магнетизм, который неодолимо притягивал их друг к другу. Попыталась сбросить с себя напряжение от его присутствия.

– Все еще дуешься?

Она покачала головой, едва поняв смысл его слов и едва уловив холод его тона, так, как все ее мысли были заполнены безжалостными в своей правоте доводами Этьена.

– Даже не поцелуешь? – Его голос казался насмешливым, ироничным, чужим.

Неужели это был все-таки он? И он понял, что она знает?

– Генри… – выдохнула она, не отрывая от него глаз, в которых светились беспокойство и страх.

И запнулась, не зная, что еще и как ему сказать. Отвернувшись, она бессмысленно потрогала пальцем листья растения в горшке на подоконнике.

– Ведь это не ты, правда же?.. – тихо сказала она. – Скажи мне…

– Что – не я?

– Этьен сказал, что…

– Этьен?

– Этьен Верлейн, глава косметической фирмы. Он сказал… – снова повернувшись к нему, Гита в отчаянии посмотрела на его замкнутое, отчужденное лицо, – твое появление здесь сразу после того, как на стене моего дома появилась та надпись, то, как ты сказал, что хочешь меня, совсем меня не зная… – с усилием пробормотала она. – И вы с Синди были единственными, кто знал, что я еду в Шропшир.

Вглядываясь в его серые глаза, сейчас такие ледяные и безразличные, она с трудом сглотнула.

– И ни на одной из этих фотографий нет тебя… И ведь именно ты рассказал обо всем полиции, – внезапно вспомнила она. – Но почему они не приехали и не попросили меня показать эти фотографии? Генри, ты ведь не стал бы этого делать со мной, да, Генри?

Он молча смотрел на нее, просто смотрел, словно изучая, а затем спросил тихо и ровно:

– Ты обвиняешь меня в том, что именно я и есть тот самый человек, который тебя преследует? Тот, что тебе угрожает?

– Я вовсе не обвиняю! – воскликнула она с болью. – Но я думала и думала, и я…

– Прощай, Гита. – Повернувшись, он спокойно направился к двери.

– Генри!

Но входная дверь уже захлопнулась за ним с громким и каким-то завершающим стуком.

С исказившимся от боли лицом, охваченная отчаянием, раненная в самое сердце, она схватила с подоконника горшок с цветком и с размаху швырнула его в стену. С дрожащими побелевшими губами добралась до кухонного стола, ударила обеими руками по столешнице, снова вскочила на ноги и принялась механически и бесцельно кружить по маленькой кухне.

* * *

– Я люблю тебя! – закричала она. – Но я должна знать!

А ведь он, между прочим, ничего не отрицал, не так ли? Даже не попытался ее успокоить, что-то объяснить. И смотрел на нее так, словно ожидал, что она обрушится на него с обвинениями. Почему?

Растерянная и испуганная, она с раздражением пнула ножку стула.

Если преследователем был он, этому должна быть какая-то причина. И единственная возможная причина могла заключаться в Синди. Может быть, именно из-за Синди мать Генри была такой жестокой к ней, Гите? Может быть, они с Синди действительно более чем просто старинные приятели? А потому, когда мать Генри обнаружила Гиту в постели сына…

Но он не мог бы так изобразить страсть, если на самом деле любит другую! Синди – ее лучшая подруга! Синди наверняка рассказала бы ей, если бы между нею и Генри существовали близкие отношения. Хотя, возможно, в этом мире существуют мужчины, которые могут заниматься сексом с одной женщиной, а в душе любить другую… Нахмурившись, она задумчиво уставилась в стену. Генри признался, что неправильно истолковал то, что Синди говорила о ней, Гите.

А что, если он, в самом деле, считал, будто она всю жизнь только и делала, что старалась отодвинуть Синди на второй план и тем самым унизить ее? И что, если он думал, что именно Синди должны были выбрать Мисс «Верлейн»? «Лживая дрянь»… Эти слова вполне вписываются в такую ситуацию, разве не так?

Никогда еще она так не жаждала иметь хоть какого-нибудь близкого человека, с кем можно было бы поговорить. Сестру, мать… Кого-нибудь, кто бы смог понять ее. Но у нее никого не было, и ей нужно было срочно узнать, хотела ли Синди стать Мисс «Верлейн». Хотела ли Синди сняться в рекламе авиакомпании. Потому, что если хотела, то…

Схватив трубку телефона, нетерпеливо перелистав странички телефонного справочника, она нашла номер того агентства, что занималось рекламным роликом авиакомпании, и попросила к телефону Лайзу, одну из знакомых ей сотрудниц.

– Я понимаю, что это, по-видимому, неэтично, – сбивчиво заговорила она в трубку, услышав знакомый голос, – и, скорее всего, не разрешено, но мне очень нужно знать имена тех девушек, которые хотели сняться в рекламе авиакомпании. Мне нужен список основных претенденток… Что?.. Ой, простите, – извинилась она запоздало. – Это Гита Джеймс. Пожалуйста, Лайза, это очень важно…

Лайза назвала ей имена. Кроме Гиты, только еще две девушки были отобраны агентством. Элисон Диар и Мэнди Кроуи. Синди среди них не оказалось. И ни одну из этих двух девушек Гита ни разу не встречала, она была уверена в этом.

Испытывая благодарность и огромное облегчение, но по-прежнему ничего не понимая, она медленно положила трубку на рычаг. Если это не Синди, то, значит, это не может быть и Генри, не так ли? Ну и что теперь? Как ей искать своего настоящего мучителя?

Но Генри не было на снимках, его не было с ней, и когда некто сделал ту самую фотографию…

Беспокойство и отчаяние опять окутали ее словно душный, липкий туман; с тяжестью в душе она поднялась наверх и собрала все письма и записки, отправленные ей преследователем за последние три месяца. И принялась снова и снова перечитывать их, пытаясь обнаружить хоть какие-то зацепки, хоть какие-то намеки, не замеченные ранее, на отношение автора писем к авиакомпании или к «Верлейн косметике». Но ничего не смогла найти. Ни в одном из посланий не было ничего конкретного. Жестокие, ругательные, все они были рассчитаны только на то, чтобы нервировать ее, вывести из себя. Их не мог посылать ей Генри. Или Синди. Но кто же?

Может быть, Синди могла что-то знать, может быть, до нее дошли какие-нибудь сплетни?..

Но ведь тогда она бы наверняка рассказала об этом. Синди была ее подругой. Она так обрадовалась, когда Гиту попросили сняться в рекламе авиалиний. Даже сама посоветовала ей принять предложение. И ни разу не говорила, что Гита якобы перешла кому-нибудь дорогу.

Кто же остается? Только кто-то неизвестный. Если, конечно, не Элисон Диар или Мэнди Кроуи. Но она ведь даже не знает их! Даже, кажется, ни разу в жизни не видела и не говорила с ними! Но если в ближайшее время ей не удастся найти своего преследователя, то она потеряет работу. Как, наверное, уже потеряла Генри.

Бросив письма обратно в ящик стола, она резко задвинула его и опустила голову на руки…

Попозже она пообедала, прибрала дом, но тяжелые раздумья не желали ее покидать. Бесполезные, бессмысленные, они обременяли ей голову. Зазвонил телефон, она схватила трубку и услышала голос Синди:

– Привет.

Стараясь придать своему голосу хоть немного жизнерадостности, она заставила себя улыбнуться в трубку.

– Привет, Синди, как дела?

– У меня? Все в порядке. Как тебе коттедж? Понравился? А Париж?

– Париж, как всегда, чудесен, – горько усмехнувшись про себя, вяло пробормотала Гита. – И коттедж тоже – спасибо, что разрешила пожить там. Синди, ты никому не говорила, что я туда поехала?

– Я? Нет, конечно, а что? Почему ты спрашиваешь? Что-нибудь случилось?

– А, да нет, ничего.

– Но ведь ты не просто так спросила, да? – рассмеялась Синди. – У тебя ужасно расстроенный голос.

– В самом деле? Наверное, я просто устала.

– Никакого отношения к «Верлейн косметикс» это не имеет, я надеюсь?

– К «Верлейн косметикс»?

– Ну да. Я просто подумала о том, как они отнеслись к твоему преследователю. Они же знают про него?

– Да, знают.

– Ага. Но ведь они не думают увольнять тебя из-за него?

– Увольнять? А почему они должны увольнять меня из-за него?

– О, ну я не знаю. Я просто волновалась за тебя, вот и все.

– Спасибо. Синди!

– Да?

Гита хотела, было, спросить подругу, не слышала ли та каких-нибудь сплетен по поводу рекламной кампании авиалиний, но вдруг передумала.

– Нет, ничего, так просто…

Они поговорили еще несколько минут, но ни одна из них не упомянула о Генри. Возможно, Генри не рассказал Синди о своей связи с ней, с Гитой. Но почему и она не стала рассказывать своей лучшей подруге о Генри? Потому что ее отношения с Генри никак не касались Синди. Нет, Синди не могла быть тем человеком, который так портил ей жизнь. Просто не могла.

Но все-таки лучше никому и ничего пока не рассказывать.

На следующее утро, на крыльцо ее дома был подброшен пушистый игрушечный котенок. Его симпатичная мордочка была жестоко изуродована. Снова ощутив тошноту и ужас, Гита поспешила поскорее его выкинуть.

А через день после этого на ее пороге оказался коричневый конверт, содержащий вырванную из бульварной газеты страницу – с ее фотографией. Той самой, где она, обнаженная, выходит из ванной комнаты. Заголовок гласил: «Мисс «Верлейн». Такая, какой вы ее еще ни разу не видели!» Гита даже не стала читать то, что еще там было написано. Скомкав страницу, она изодрала ее в клочки. Поспрашивала соседей, не заметили ли они кого-нибудь подозрительного близ ее дома, но все только качали головами. Ну, вот и все. Она даже не видела никакого смысла в том, чтобы сообщать полиции.

Полчаса спустя, позвонил Этьен Верлейн. Позвонил лично. Он только что получил точно такой же конверт по почте.

– Мне очень жаль, Гита.

– Да, – сказала она бессмысленно.

– Если кто-нибудь из газетчиков начнет названивать сюда, я скажу, что ты подверглась преследованию и что снимок был сделан и опубликован без твоего ведома. Но…

– Но… – повторила она.

– Я посылаю тебе чек выходного пособия. В двойном размере.

– Спасибо. Это очень щедро с вашей стороны.

– Я был очень тобой доволен. И мне очень, очень жаль. Нам будет тебя не хватать. Работать с тобой было чистым наслаждением. Я также высылаю тебе список моделей, желающих стать новым «Лицом Года».

– Спасибо.

– В нем есть имя Люсинды Бартон. Удачи тебе, Гита, и всего наилучшего, – негромко закончил он и повесил трубку.

Гита автоматически смахнула слезинки со щек и больно прикусила губу. В списке моделей стоит имя Люсинды Бартон? – подумала она. Наверное, Синди просто забыла ей рассказать. Или посчитала, что это совсем неважно и неинтересно. Или, может быть, она рассказала Генри? Потому что, похоже, все, так или иначе, снова возвращается к Генри. «Этот парень опасен», – сказала ей тогда ассистентка на студии. Он в пыль растаптывает чувства, надежды и мечты.

Глубоко вздохнув, чтобы избавиться от глухой, ноющей боли в груди – словно легкие ее плохо работали, – Гита поняла, что больше всего ей сейчас хочется убежать, спрятаться, быть где угодно, но только не здесь, быть кем угодно, но только не самой собой. Как много людей видели эту газету? – подумала она. Как много из тех, кто ее знает? Тех, кто знает, что она Мисс «Верлейн»? Вернее, была ею, поправила она себя с горькой усмешкой. Была.

Два дня тому назад Синди спросила, не уволили ли ее.

А теперь оказалась в списке.

Совпадение?

Ей следовало спросить у Этьена, не звонил ли ему кто-нибудь, чтобы узнать, уволена ли Гита.

Но это не могла быть Синди.

Значит, Генри. Она не верила в это, так как ей не хотелось в это верить. Но его мать отнеслась к ней чуть ли не с ненавистью. Не потому ли, что Синди была ей почти как дочь уже много лет? Не потому ли, что она знала: сын ее на самом деле влюблен в Синди, подружку своего детства?

Она должна увидеться с Синди и спросить ее о Генри. Даже не остановившись перед зеркалом, чтобы поправить волосы, она схватила сумку и ключи от машины, сунула ноги в удобные туфли и выбежала из дома. Это будет началом. Ей надо было спросить подругу о Генри еще тогда, когда он в самый первый раз морочил ей голову.

Синди дома не оказалось. Ее соседка сказала, что она уехала в Шропшир на выходные. Что, по-видимому, означало, что она в коттедже. Или в Блэйкборо-Холл. И Гита села в машину и поехала в Шропшир. Она не завтракала, не обедала, она устала и измучилась, но ей было нужно знать.

Добравшись до места, она обнаружила, что Синди в коттедже нет. Значит, она гостит в Блэйкборо-Холл. Гита остановилась возле дома фермера, чтобы узнать у него, не видел ли он здесь Синди.

– Не видел ли я ее? – хохотнул старик. – Да я, кроме нее, больше никого и не вижу! И на прошлой неделе, и в эти выходные я видел, как она ехала к поместью Блэйкборо. – Он улыбнулся. – Вы с ней, похоже, живете, чуть ли не друг у дружки в карманах. Здорово иметь таких друзей.

– Да, – согласилась она едва слышно с возрастающим изумлением в душе. На прошлой неделе? В эти выходные? Но Синди же не было здесь на прошлой неделе… Если только Синди и Генри не заодно…

С этим же тошнотворным ощущением внутри, не желая открытого разговора – подтверждения всему, – но зная, что должна через это пройти, Гита поехала в Блэйкборо-Холл. Позвонив у величественной входной двери, она ждала, отвернувшись и глядя невидящими глазами на долину. И заставляя себя не думать ни о чем другом. Сначала спроси, предостерегала она саму себя. Наверняка имеется какое-то очень простое объяснение. Синди, возможно, просто приезжала проверить, как она, Гита, чувствует себя в коттедже, не нашла ее там, и… и что? Просто села в машину и уехала обратно в Лондон?

Дверь ей открыла Синди, и Гита разом все поняла. Наконец она все поняла. По испугу в ангельски голубых глазах Синди, по ее первой автоматической реакции – тотчас захлопнуть дверь перед самым носом Гиты. Правда, она быстро пришла в себя, улыбнулась, но было уже поздно.

Она одна? Или вместе с Генри?

– Почему? – тихо спросила Гита.

– Что «почему»? – рассмеялась Синди. – Да не стой ты на пороге – заходи в дом.

– Нет, благодарю, – ответила Гита с исключительной вежливостью. – Просто скажи мне почему. И не отрицай ничего. Не говори, что ты этого не делала, не собиралась этого делать. Просто скажи почему.

– Гита, я совершенно не понимаю, о чем ты. Что я должна сказать?

– Нет, понимаешь.

И вдруг перед ней словно опустилась занавеска. Исчезла та Синди, которую она знала с одиннадцатилетнего возраста, исчезло столь знакомое мягкое выражение улыбающегося лица. Светло-голубые глаза стали жесткими, губы сузились в тонкую линию.

– Почему? – холодно переспросила она. – Я тебе скажу почему. Потому, что ты всегда хапала то, чего хотела я.

– Вздор.

Синди улыбнулась жестко и насмешливо.

– Да, разумеется. Твой обычный ответ на все: «Вздор», – злобно передразнила она Гиту. – Если что-либо не укладывается в твои планы, то это вздор. Так? Мне сняться в рекламе авиалиний – вздор, мне стать «Лицом Года» компании «Верлейн» – вздор…

– Но ведь ты же не хотела сниматься в рекламе! Ты сама сказала, что не хочешь!

– Что за бред! Разумеется, я хотела! Но что еще я могла тебе сказать? Мне часто приходилось улыбаться прямо в лицо неприятностям.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что ты всю жизнь все самое лучшее забирала себе.

– Но мы же были подругами!