Текст книги "Догмат о Христе и другие эссе"

Нынешняя человеческая ситуация

Когда средневековый мир был разрушен, казалось, что западный человек устремился к окончательному воплощению своих заветных желаний и замыслов. Он освободился от власти тоталитарной церкви, груза традиционного мышления, географических ограничений лишь наполовину познанного земного шара. Он создал новую науку, которая в конце концов привела к высвобождению неслыханных до той поры производительных мощностей и к полному преображению материального мира. Он создал политические системы, которые как будто гарантировали свободное и продуктивное развитие индивида; сократил рабочий день настолько, чтобы наслаждаться продолжительным досугом, о каком его предки едва ли могли и мечтать.

И однако же где мы оказались сегодня?

Над человечеством нависла угроза всеразрушительной войны, угроза, которую вовсе никак не умаляют робкие попытки правительств ее избежать. Но даже если у политических представителей человечества достанет здравого рассудка избежать войны, человеческая ситуация далека от исполнения надежд шестнадцатого, семнадцатого и восемнадцатого веков.

Характер человека формируют требования мира, который он создал собственными руками. В восемнадцатом и девятнадцатом веках социальный характер представителей среднего класса демонстрировал сильную склонность к эксплуатации и накопительству: он определялся желанием эксплуатировать других и сберегать свой заработок, чтобы извлечь из него больше выгоды. В двадцатом веке ориентация человеческого характера демонстрирует заметную пассивность и отождествление с ценностями рынка. Современный человек уж точно большую часть своего свободного времени проводит пассивно. Он – вечный потребитель; он «потребляет» напитки, еду, сигареты, лекции, пейзажи, книги, фильмы; все это поглощается и проглатывается. Весь мир – один большой объект для его аппетита: большая бутылка, большое яблоко, большая грудь. Человек стал сосунком, вечно предвкушающим и вечно недовольным.

Там, где современный человек – не потребитель, он – торговец. Наша экономическая система сосредоточена вокруг работы рынка, который определяет ценность всех товаров и регулирует долю каждого в общественном продукте. Экономической деятельностью человека не руководят ни сила, ни традиции, как в предыдущих исторических эпохах, ни мошенничество, ни обман. Он волен производить и продавать; рыночный день – это судный день успеха его трудов. На рынке предлагаются и продаются не только товары; товаром стал и труд – он продается на рынке труда в тех же условиях честной конкуренции. Но рыночная система распространилась дальше, чем лишь экономическая сфера товаров и труда. Человек самое себя превратил в товар и ощущает свою жизнь как капитал, который следует выгодно вложить; если ему это удастся, он «успешен» и его жизнь имеет смысл; если нет, «он – неудачник». Его «ценность» заключается в умении продать себя, а не в человеческих качествах – любви, рассудительности – или художественных талантах. Потому его ощущение собственной ценности зависит от внешних факторов – успеха по суждению других людей. Потому он зависим от этих других и, чтобы чувствовать себя в безопасности, подражает им и никогда не отходит от стада более, чем на пару шагов.

Однако не одним только рынком определяется характер современного человека. Еще одним фактором, тесно связанным с работой рынка, является режим функционирования индустриального производства. Предприятия становятся все крупнее и крупнее; число нанимаемых ими людей, таких как рабочие или клерки, неустанно растет; владение отделяется от управления, и промышленными гигантами начинают заведовать профессиональные бюрократы, которых интересуют прежде всего беспроблемная работа и расширение предприятия, а не личная жажда наживы сама по себе.

Какой же человек в таком случае требуется нашему обществу, чтобы и оно работало беспроблемно? Ему нужны люди, которым легко сотрудничать в больших группах, которые хотят потреблять все больше и больше и обладают стандартизированными вкусами, которые несложно менять и предугадывать. Ему нужны люди, которые чувствуют себя свободными и независимыми, не подчиненными никакой власти, принципу или совести, и все же готовые подчиняться, делать то, чего от них ожидают, существовать без трений как деталь социального механизма; люди, которых можно направлять без применения силы, вести без нужды в предводителях, подталкивать к действию без всякой цели, кроме цели двигаться, функционировать, идти вперед. Современный индустриализм преуспел в производстве такого человека; он – автомат, отстраненный человек. Он отстранен в том смысле, что его действия и его собственные силы отчуждены от него; они стоят над ним и против него и управляют им, а не он управляет ими. Его жизненные силы превращены в вещи и институты; а эти вещи и институты превращены в идолы. Они ощущаются не как результат его собственных усилий, а как нечто отдельное от него, чему он поклоняется и чему сдается. Отстраненный человек простирается перед творениями своих собственных рук. Его идолы представляют собой его собственные жизненные силы в отстраненной форме. Человек ощущает себя не активным носителем собственных сил и богатств, а жалкой «вещью», зависимой от других вещей, отдельных от него, на которые он проецирует свою жизненную сущность.

Социальные чувства человека проецируются на государство. Как гражданин, он согласен даже отдать жизнь за своих соотечественников; как отдельный индивид, он движим эгоистическим беспокойством за себя. Поскольку он сделал государство воплощением собственных социальных чувств, он поклоняется ему и его символам. Он проецирует свое чувство могущества, мудрости и храбрости на своих предводителей и поклоняется им, будто идолам. Как рабочий, клерк или управляющий, современный человек отстранен от своей работы. Рабочий превратился в экономический атом, который пляшет под дудку автоматизированного менеджмента. Он никак не участвует ни в планировании рабочего процесса, ни в его исходе; он редко соприкасается с готовым продуктом. Управляющий, с другой стороны, соприкасается с готовым продуктом, но отстранен от него как чего-то конкретного – полезного. Его цель в том, чтобы выгодно задействовать капитал, вложенный другими; товар является лишь воплощением капитала, а не конкретным предметом, имеющим какое-то значение. Управляющий стал бюрократом, который обращается с вещами, цифрами и людьми лишь как с объектами своей деятельности. Обращение с ними называется «работой с персоналом», но обязанности управляющего начисто лишены всего персонального – это общение с автоматами, превратившимися в абстракции.

Не менее отстраненным стало и наше потребление. Решающую роль в нем играют рекламные слоганы, а не истинные наши нужды, наши языки, глаза и уши.

Бессмысленность и отстраненность работы влекут за собой стремление к абсолютной праздности. Человек ненавидит свою работу, потому что чувствует себя там узником и фальшивкой. Его идеалом становится абсолютная праздность, когда ему не нужно делать ни одного движения и все происходит согласно слогану фирмы «Кодак»: «Вы нажимаете кнопку – мы делаем все остальное». Эта тенденция подкрепляется типом потребления, необходимым для расширения внутреннего рынка, что ведет к реализации принципа, который Хаксли весьма емко сформулировал в книге «О дивный новый мир». Один из лозунгов, которые каждому внушаются с детства, гласит: «Никогда не откладывай на завтра удовольствие, которое можешь получить сегодня». Если я не откладываю удовлетворение своего желания (а я приучен желать лишь того, что могу получить), у меня нет конфликтов, нет сомнений; мне не нужно принимать никаких решений; я никогда не остаюсь наедине с собой, потому что все время занят – либо работаю, либо веселюсь. Мне нет нужды осознавать себя, потому что я постоянно поглощен потреблением. Я – система желаний и удовлетворений; мне нужно работать, чтобы исполнять свои желания, – а эти самые желания постоянно стимулируются и направляются экономической машиной.

Мы утверждаем, что стремимся исполнять заветы иудеохристианской традиции: любовь к Господу и ближнему своему. Говорят даже, будто мы переживаем период многообещающего религиозного возрождения. Но это совершенно не так. Мы берем символы, наполненные искренним религиозным смыслом, и преображаем их в формулы, которые служат цели отстраненного человека. Религия превратилась в пустую оболочку; ее трансформировали в метод самопомощи для подкрепления сил на пути к успеху. Бог становится деловым партнером. «Сила позитивного мышления» – прямая наследница книги «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей». (Автор первой книги – Н. Пил, священник, богослов; автор второй – Д. Карнеги, оратор-мотиватор. – Примеч. пер.)

Человеколюбие тоже стало редким феноменом. Автоматы не любят; отстраненным людям все равно. То, что восхваляют эксперты по отношениям и брачные психологи, – это командная работа двух людей, которые манипулируют друг другом с помощью правильных техник и чья любовь, в сущности, представляет собой эгоизм à deux (франц. «на двоих». – Прим. перев.) – спасение от одиночества, которое иначе становится невыносимым.

Чего же тогда ожидать от будущего? Если отбросить мысли, порожденные лишь нашими желаниями, приходится признать: самой вероятной возможностью по-прежнему является то, что разрыв между техническими познаниями и зрелостью рассудка приведет нас к ядерной войне. Самым вероятным исходом такой войны является разрушение индустриальной цивилизации и регрессия мира к примитивному аграрному уровню. Или же, если разрушения окажутся не настолько катастрофическими, как полагают многие специалисты в этой области, в результате победитель столкнется с необходимостью организовать и подчинить себе весь мир. На такое способно лишь централизованное государство, опирающееся на силу, и уже не будет особенной разницы, где его столица – в Москве или в Вашингтоне.

К сожалению, даже если мы избежим войны, это не обещает нам светлого будущего. Развитие и капитализма, и коммунизма в том виде, в каком мы представляем их в следующие пятьдесят-сто лет, будет усугублять процессы, которые стимулируют человеческое отстранение. Обе системы развиваются в управленческие общества, население которых сыто, одето, его желания удовлетворяются, а желаний, которых удовлетворить нельзя, у него не возникает. Люди все больше превращаются в автоматы, которые создают машины, ведущие себя как люди, и производят людей, ведущих себя как машины; их рассудок гаснет, хотя знания умножаются, что создает опасную ситуацию: наделяет человека великой материальной мощью, но не дает мудрости, чтобы верно ее использовать.

Несмотря на увеличение производства и комфорта, человек все более и более теряет ощущение себя, чувствует, что жизнь бессмысленна, пусть это чувство и остается по большей части бессознательным. Проблемой в девятнадцатом веке было «Бог умер»: в двадцатом – «умер человек». В девятнадцатом веке бесчеловечностью считалась жестокость; в двадцатом это шизоидная самоотстраненность. В прошлом люди боялись стать рабами. В будущем страшно будет стать роботом. Верно, роботы не поднимают восстаний. Но по законам человеческой природы роботы не могут жить и оставаться вменяемыми; они станут «големами»; разрушат свой мир и самих себя, потому что не сумеют больше выдерживать скуку бессмысленной жизни.

Какова альтернатива войне и роботизации? В самом фундаментальном виде, пожалуй, ответ можно дать, перевернув высказывание Эмерсона: «Вещи уселись в седло и погоняют человечество», и сказав: «Посадите человечество в седло, чтобы оно погоняло вещи». Иными словами, человек должен преодолеть отстраненность, которая делает его бессильным и иррациональным идолопоклонником. В психологической плоскости это означает, что он должен преодолеть рыночно ориентированные и пассивные установки, которые доминируют в нем сейчас, и выбрать зрелый и продуктивный путь. Он должен вернуть себе самоощущение; способность любить и обращать свой труд в значимую и конкретную деятельность. Он должен выбраться из болота материалистической ориентации и возвыситься до уровня, на котором духовные ценности – любовь, истина и справедливость – станут для него по-настоящему главной заботой. Но любая попытка изменить лишь один сегмент жизни, человеческий или духовный, обречена на провал. Более того, прогресс, происходящий лишь в одной сфере, разрушительно действует на прогресс во всех. Евангелие, занятое лишь духовным спасением, привело к образованию Римской католической церкви; Великая французская революция, занятая исключительно политической реформацией, привела к появлению Робеспьера и Наполеона; социализм, поскольку интересовался лишь экономическими изменениями, привел к сталинизму.

Применяя принцип одновременных перемен во всех сферах жизни, мы должны подумать об экономических и политических изменениях, необходимых для того, чтобы преодолеть психологический факт отстраненности. Мы должны сохранить технологические достижения широкомасштабного машинного производства и автоматизации, но при этом децентрализовать работу и государство так, чтобы придать им человеческие масштабы, и допускать централизацию лишь до предела, необходимого для нужд промышленности. В экономической сфере нам нужна промышленная демократия – демократический социализм, который характеризуется совместным управлением всех, кто работает на предприятии, дабы позволить им принимать в нем активное и ответственное участие. Можно найти новые формы для такого участия. В политической сфере можно установить эффективную демократию путем создания тысяч мелких, хорошо информированных групп, внутри которых серьезные обсуждения ведутся лицом к лицу и чьи решения впоследствии интегрируются в новую «нижнюю палату». Культурный ренессанс должен включать в себя рабочее образование для молодежи, образование для взрослых, а также новую систему общественного искусства и светских ритуалов в масштабах всей нации.

Как примитивный человек был беспомощен против сил природы, так современный человек беспомощен против социальных и экономических сил, которые он сам создал. Он поклоняется собственным творениям, простирается перед новыми идолами и при этом клянется в верности Богу, который приказывал ему разрушить всех идолов. Человек может защитить себя от последствий своего собственного безумия, лишь создав здравомыслящее общество, которое подчинено нуждам человека, – нуждам, которые основаны на самых условиях его существования. Это общество, в котором человек относится к человеку с любовью, в котором он связан обетами братства и солидарности, а не узами крови и земли; общество, которое дает ему возможность одолеть природу не разрушением, а созиданием, где каждый обретает самоощущение, переживая себя как субъект собственных сил, а не подстраиваясь под остальных, где существует система нравственной ориентации и самоотдачи, которая не требует искажать реальность и поклоняться идолам.

Построить такое общество – значит сделать следующий шаг; он обозначит окончание истории «гуманоидов», фазы, в которой человек еще не очеловечился до конца. Это не означает наступления «конца времен» или некоего «совершенства», состояния идеальной гармонии, в котором человек не сталкивается ни с какими конфликтами и проблемами. Напротив, человеку суждено, чтобы его существование кишело противоречиями, с которыми он должен разбираться, но которые никогда не сможет разрешить. Когда он преодолеет примитивный этап человеческих жертвоприношений – будь то в ритуалистической форме человеческих жертвоприношений у ацтеков или в секулярной форме войны – когда он научится вести отношения с природой разумно, а не слепо, когда вещи действительно станут его слугами, а не идолами, тогда он столкнется с поистине человеческими конфликтами и проблемами; ему придется быть предприимчивым, смелым, творческим, способным страдать и радоваться, но его силы будут служить жизни, а не смерти. Новая фаза человеческой истории, если она все же наступит, будет новым началом, а не концом.

Пол и характер

О том, что между двумя полами существуют врожденные различия, которые неминуемо выливаются в базовые различия характера и судьбы, мы слышим издавна. «К мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою»[61]61
  Быт. 3: 16. – Примеч. ред.


[Закрыть] – так Ветхий Завет формулирует особенность и проклятие женщины, тогда как крест мужчины заключается в том, чтобы трудиться в поте лица и со скорбью. Но в том же библейском тексте содержится и практически противоположный тезис: человек был создан по образу и подобию Божию, и лишь в наказание за первое преслушание мужчины и женщины – в вопросе нравственной ответственности к ним отнеслись как к равным, – их приговорили к вечному конфликту и разногласиям. Оба этих убеждения – в их фундаментальном различии или фундаментальной одинаковости – озвучивались снова и снова на протяжении многих веков; одна эпоха или философская школа делала упор на первом посыле, другая – на втором.

Данная проблема приобрела особую значимость в философских и политических дискуссиях восемнадцатого и девятнадцатого столетий. Согласно позиции философов Просвещения, между полами не существовало никаких врожденных различий (l’âme n’a pas de sexe[62]62
  У души нет пола (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]); наблюдаемые же различия были обусловлены разницей в образовании и являлись, как мы выразились бы сейчас, различиями культурными. Философы-романтики начала девятнадцатого века высказывали противоположную точку зрения. Проанализировав характерологические различия между мужчинами и женщинами, они заявили, что их фундаментальная несхожесть – результат врожденных биологических и физиологических различий. По их мнению, такие различия характера существовали бы в любой культуре, какую только можно себе вообразить.

Независимо от качества аргументации обеих сторон – а анализ романтиков во многом был весьма тщателен, – у той и другой имелась политическая подоплека. Просвещенные философы, особенно французские, желали поддержать концепцию социального и, до определенной степени, политического равенства мужчин и женщин. Они настаивали на том, что отсутствие врожденных различий является доводом в его пользу. Романтики же, бывшие политическими реакционерами, использовали свой анализ сущности – Wesen – женской натуры как доказательство необходимости политического и социального неравенства. Хотя они и приписывали «женщине» похвальные качества, но в то же время настаивали, что в силу своих особенностей она не способна участвовать в социальной и политической жизни наравне с мужчинами.

Политическая борьба за равенство женщин не окончилась девятнадцатым веком, как и теоретическая дискуссия о врожденном или культурном характере их отличий от мужчин. В современной психологии самым открытым сторонником точки зрения романтиков стал Фрейд. Однако там, где романтики облекали аргументацию в философские термины, Фрейд строил свою теорию на научном наблюдении за пациентами в ходе психоаналитического лечения. Он предположил, что анатомические различия между полами являются причиной неисправимых характерологических различий. «Анатомия – ее судьба», – говорит он о женщине, перефразируя высказывание Наполеона[63]63
  Имеется в виду фраза «Судьба – женщина»; см. «Максимы и мысли» (М., 2012). – Примеч. ред.


[Закрыть]. По его мнению, маленькая девочка, обнаружив, что у нее отсутствуют мужские гениталии, оказывается возмущена и потрясена этим открытием; она чувствует, что ей чего-то не хватает; она завидует мужчинам, поскольку они обладают тем, в чем ей судьба отказала; в ходе нормального развития она попытается преодолеть свое ощущение второсортности и зависти, заменяя мужской половой орган другими ценностями – детьми, мужем или имуществом. В случае невротического развития у нее не получается найти удовлетворительную замену. Она продолжает завидовать всем мужчинам, не отказывается от желания сама стать мужчиной, обращается к гомосексуальности, начинает ненавидеть мужчин или же выискивает культурно допустимые способы компенсации. Даже в случае нормального развития трагизм женской судьбы никогда не рассеивается до конца; женщина обречена желать того, что навеки останется для нее недостижимым.

Хотя ортодоксальные психоаналитики продолжают считать эту теорию Фрейда одним из краеугольных камней своей психологической системы, существует другая группа культурно ориентированных психоаналитиков, которая оспорила его выводы. Они указали на ошибки в аргументации Фрейда, приведя клинические и теоретические доказательства того, что характерологические особенности женщины, которые тот объясняет биологическими причинами, в действительности являются следствием культурного и личного опыта женщин. Взгляды этой группы психоаналитиков нашли подтверждение в антропологических находках.

Тем не менее существует некоторая опасность того, что кто-то из сторонников этих прогрессивных антропологических и психоаналитических теорий перегнет палку и примется вовсе отрицать влияние биологических различий на формирование структуры характера. Возможно, его побудят к этому мотивы, сходные с теми, что руководили представителями французского Просвещения. Поскольку внимание к врожденным различиям присуще противникам равенства женщин, возможно, он ощутит необходимость доказать, что у всех эмпирически наблюдаемых различий не было никаких истоков, за исключением культурных.

Необходимо сознавать, что в центре всех этих разногласий стоит важный философский вопрос. Склонность отрицать какие бы то ни было характерологические различия между полами, быть может, проистекает из негласного принятия одной из предпосылок антиэгалитарной философии: чтобы требовать равенства, необходимо доказать, что между полами не существует никаких характерологических различий кроме тех, которые прямо вызваны существующими социальными условиями. Дискуссия получается особенно запутанной потому, что одна группа говорит о различиях, в то время как реакционеры на самом деле подразумевают недостатки – и в особенности те недостатки, которые делают невозможным полное равенство с представителями группы большинства. Так, препятствием для полного равенства с мужчинами считались ограниченность интеллекта у женщин, а также нехватка способности к организации, абстракции и критическому мышлению. Одно философское течение заявляло, что женщины обладают интуицией, умением любить и так далее, но эти качества как будто не делали их более приспособленными к современному обществу. То же самое часто говорят и о меньшинствах, например евреях или представителях негроидной расы. Таким образом, психолог или антрополог оказывались в положении, где им приходилось доказывать, что между полами или народами не существует фундаментальных различий, которые каким-либо образом влияли бы на способность быть полностью равноправными членами общества. В таком положении либеральный мыслитель склонялся к тому, чтобы минимизировать существование каких бы то ни было различий.

Хотя либералы доказали, что различий, которые оправдывали бы политическое, экономическое или социальное неравенство, не существует, они позволили загнать себя в стратегически невыгодную защитную позицию. Чтобы заявить, что социально вредоносных различий не существует, не обязательно считать, что никаких различий нет вовсе. Значит, если поставить вопрос правильно, он прозвучит так: чем полезны существующие или предполагаемые различия и каким политическим целям они служат? Даже если между женщинами и мужчинами имеются некоторые характерологические различия, какова их значимость?

Основная мысль данной статьи заключается в том, что определенные биологические различия приводят к формированию различий характерологических; к этим различиям добавляются также и те, что непосредственно проистекают из социальных факторов; последние имеют гораздо более сильное влияние и могут усиливать, устранять или обращать вспять биологически обусловленные различия; наконец, характерологические различия между полами, которые не являются прямым продуктом культуры, никогда не означают различий в ценности. Иными словами, характерологические различия не делятся на «хорошие» и «плохие», а лишь имеют разную окраску – как достоинства и недостатки, присущие любой большой группе. Выражаясь более конкретно, характер, типичный для мужчин и женщин в западной культуре, определяется их соответствующими социальными ролями, но у характера есть окраска, причиной которой являются половые различия. Эта окраска незначительна по сравнению с социально обусловленными различиями, однако ею не следует полностью пренебрегать.

Мышление реакционеров во многом основывается на негласном предположении, будто равенство подразумевает отсутствие различий между людьми или социальными группами. Поскольку очевидно, что такие различия существуют практически во всем, что есть важного в жизни, реакционеры приходят к заключению о невозможности равенства. В свою очередь, когда либералы пытаются отрицать существование немалых различий в умственной и физической одаренности, а также благоприятных и неблагоприятных случайных особенностей личности, они лишь помогают своим оппонентам выглядеть правыми в глазах обычного человека. Концепция равенства в том виде, в каком она развилась в рамках иудеохристианской и современной прогрессивной традиций, означает, что всем людям должны быть предоставлены базовые человеческие возможности, ведущие к свободе и счастью. Кроме того, в соответствии с той же концепцией, политическим последствием этого исходного равенства является тот факт, что человек не должен делать орудием достижения своей цели другого человека, а группа – другую группу. Каждый человек представляет собственную вселенную и имеет собственную цель. Он стремится к самореализации – в том числе всех тех особенностей, которые характерны для него и отличают его от других. Таким образом, равенство предоставляет основу для полного развития различий, что приводит к развитию индивидуальности.

Хотя существует целый ряд биологических различий, влияние которых на различия в характере между мужчинами и женщинами можно было бы изучить, эта статья подробно затронет лишь одно из них. Нашей целью здесь является не столько рассмотрение проблемы различий характеров между полами целиком, сколько иллюстрация общего тезиса. Мы уделим основное внимание соответствующим ролям мужчин и женщин в половом акте и попытаемся показать, что это расхождение является причиной определенных характерологических различий, – которые лишь придают оттенок главным различиям, обусловленным разницей социальных ролей.

Для того чтобы выполнять действия сексуального характера, мужчине необходимо иметь эрекцию, а также сохранять ее во время полового акта, пока он не достигнет оргазма; дабы удовлетворить женщину, он должен сохранять эрекцию достаточно долгое время, чтобы оргазма достигла и она. Следовательно, для того чтобы сексуально удовлетворить женщину, мужчина должен продемонстрировать, что может достигнуть эрекции и ее поддерживать. Женщина, напротив, для того чтобы сексуально удовлетворить мужчину, не должна демонстрировать ничего. Безусловно, ее возбуждение может усилить удовольствие мужчины. Определенные сопутствующие изменения в ее половых органах могут облегчить для него половой акт. Но поскольку мы обсуждаем лишь чисто половые реакции – а не сложные психические реакции индивидуальных личностей, – факт остается фактом: чтобы удовлетворить женщину, мужчине необходимо иметь эрекцию, а женщине не нужно ничего, кроме некоторой степени желания, чтобы удовлетворить мужчину. Говоря о желании, важно заметить, что возможность женщины сексуально удовлетворить мужчину зависит от ее воли; это сознательное решение, которое она может принять в любой миг, когда ей будет угодно.

Однако возможность мужчины никоим образом не определяется просто его волей. В действительности он может ощущать половое влечение и эрекцию вопреки своей воле, а может ощущать половое бессилие, несмотря на горячее желание обратного. Более того, неспособность мужчины выполнять сексуальную функцию является фактом, который невозможно скрыть. Частичное или полное отсутствие отклика со стороны женщины, ее «неспособность», пускай зачастую заметная для мужчины, никоим образом не является столь же очевидной; здесь возможна немалая доля туманности. Если женщина дает согласие по своей воле, мужчина может быть уверен, что будет удовлетворен, когда ни пожелает. Но для женщины ситуация совсем не такова; самое горячее сексуальное желание с ее стороны не приведет к удовлетворению, если мужчина не желает ее достаточно сильно для эрекции. Даже во время полового акта женщине для полного удовлетворения приходится зависеть от способности мужчины довести ее до оргазма. Таким образом, чтобы удовлетворить партнера, мужчина обязан нечто доказать, а женщина – нет.

Из этого различия в сексуальных ролях проистекает различие в конкретных тревогах, связанных с сексуальной функцией. Тревога сосредоточивается в той самой точке уязвимости положений мужчины и женщины. Положение мужчины уязвимо, поскольку он должен что-то доказывать, а значит, может потенциально потерпеть неудачу. Для него половой акт всегда имеет оттенок испытания, экзамена. Его специфическая тревога связана с неспособностью. Крайним проявлением последней является страх кастрации – страх стать физически и, следовательно, перманентно неспособным выполнять действия сексуального характера. Уязвимость женщины, с другой стороны, заключается в ее зависимости от мужчины; элемент неуверенности, связанный с сексуальной функцией, заключается для нее не в том, что она не сможет, а в том, что что ее «бросят», – во фрустрации, в отсутствии полного контроля над процессом, который ведет к сексуальному удовлетворению. Таким образом, неудивительно, что тревоги мужчин и женщин относятся к разным сферам: для мужчины это область эго, престижа, ценности в глазах женщины; для женщины – область сексуального удовольствия и удовлетворения.

Возможно, сейчас читатель спросит: разве эти тревоги характерны не только для невротических личностей? Разве нормальный мужчина не уверен в своей потенции? Разве нормальная женщина не уверена в своем партнере? Неужели речь здесь идет не о крайне нервном и сексуально закомплексованном современном человеке? Разве «пещерный мужчина» и «пещерная женщина» со своей «примитивной», неиспорченной сексуальностью не свободны от подобных сомнений и тревог?

На первый взгляд может показаться, что это действительно так. Мужчину, который непрерывно беспокоится о своей потенции, можно отнести к конкретному типу невротической личности, как и женщину, которая постоянно боится остаться неудовлетворенной или страдает от своей зависимости. Здесь, как очень часто и бывает, разница между «невротичным» и «нормальным» заключается более в степени и в осознанности, чем в самом наличии качества. То, что у невротичной личности проявляется в виде сознательной и продолжительной тревожности, у так называемой нормальной личности остается относительно незаметной и количественно малой тревогой. Это касается и женщин. Более того, некоторые происшествия, у нормальных индивидуумов тревожности не вызывающие, у невротической личности непременно станут причиной выраженной тревожности. Нормальный мужчина не сомневается в своей потенции. Нормальная женщина не боится, что тот мужчина, которого она выбрала в партнеры, вызовет у нее сексуальную фрустрацию. Выбор того человека, которому она может «доверять» в сексуальном плане, является неотъемлемой частью здорового полового инстинкта. Это обстоятельство никоим образом не отменяет того условия, что потенциально мужчина может потерпеть неудачу, а женщина – нет, и что женщина зависит от желания мужчины, а мужчина от ее желания не зависит.