Текст книги "Шань"

Джейк стоял, согнувшись и тщетно стараясь отдышаться, в то время как Блисс обеими руками поддерживала его гудящую голову. Прошло немало времени, прежде чем он услышал, как она зовет его:

– Джейк, Джейк, Джейк!..

– Ты совершила глупость, явившись сюда, – промолвил он, обретя наконец способность говорить. – Самую настоящую глупость.

– То же самое я могла бы сказать и тебе, – возразила она, прижимаясь к нему. – Я умоляла отца не говорить тебе ничего до тех пор, пока ты не приедешь на джонку. Я знала, что ты сделаешь что-нибудь в этом роде. О, Будда, я так боялась за тебя! – выкрикнув последние слова в ночь, она вновь прижалась к нему, всхлипывая и шепча. – Где ты был? Почему ты не звонил мне? Я так беспокоилась!

Джейк молча заключил ее в свои объятия. Ему хотелось рассказать ей обо всем. О том, что ему удалось узнать в Японии и почему он вообще отправился туда. Однако он не мог вымолвить ни слова. Почему? Он сам не знал. У него лишь было такое ощущение, какое случается иногда в кошмарном сне, когда человек пытается заговорить и вдруг обнаруживает, что у него пропал голос.

Поэтому он просто стал целовать Блисс. Словно сцена из фильма, —подумал он. – Всесильный, герой, вернувшись домой, встречается с нежной и беззащитной, возлюбленной.Эта мысль принесла в его душу некоторое успокоение, так что он сам удивился в первое мгновение.

Он чувствовал, как громко бьется ее сердце, как ее тепло вливается в его тело, и внезапно понял, как не хватало ее все то время, пока они были в разлуке. Конечно же, он тоже беспокоился о ней. У него много раз возникало желание позвонить ей из Японии. Однако он не делал этого. Почему? Уж во всяком случае, не от недостатка любви. Скорее из-за ее избытка. Ситуация сначала в Токио, а затем и в Киото не раз становилась слишком угрожающей, чтобы он мог позволить чувствам отвлекать его. В то время для него было гораздо лучше не сокращать расстояние, разделившее их.

Однако теперь он сознавал, сколь жестоко поступил со своей возлюбленной.

– Прости, Блисс, – сказал он. – Это было очень тяжелое время для Микио. Смерть окружала нас со всех сторон, и я не хотел взваливать на тебя эту ношу. – Он поцеловал ее в шею. – Ведь я знаю, что ты почувствовала бы все, едва я успел бы произнести хоть слово.

– Ничего страшного, Джейк, – прошептала она. – Главное, ты вернулся назад живой и здоровый. Все остальное неважно.

Она поцеловала его.

– Я разузнала кое-что про женщину с опалом, – торопливо продолжала она. – Она была любовницей Большой Устрицы Пока, а по совместительству шпионила в пользу коммунистов.

– Значит, я оказался прав. Это она села мне тогда на хвост, чтобы удержать вдали от джонки и не позволить помешать дантайсделать свою работу.

– Но...

Не дав Блисс договорить, он закрыл ей рот ладонью, сложив губы в беззвучном призыве к молчанию. Всего несколько сантиметров разделяло их лица, так что он ясно увидел озадаченное выражение в ее глазах.

– Машина, – беззвучно выдохнул он и, приблизив губы к ее уху, шепнул:

– Ступай к своему автомобилю и отведи его от входа в дом. Не забудь выключить фары. Затем тотчас же возвращайся сюда.

– Но, Джейк...

– Торопись! – настойчиво перебил он ее и проводил взглядом ее фигуру, растворившуюся в тени. Она двигалась совершенно бесшумно.

Когда Блисс вернулась, Джейку показалось, что она материализовалась из той же самой тени. Пригнувшись, она быстрыми шагами приблизилась к нему.

– Ты видела что-нибудь? – шепотом осведомился он. Она кивнула.

– Машина едет в эту сторону. Я видела огни фар.

– Ладно, давай посмотрим, кто навещает Напруди Лужу в столь позднее время.

Они вернулись в дом. Джейк знал, что им следует действовать быстро, и решил устроить засаду у входной двери. Потянулись тревожные минуты ожидания.

Через некоторое время до них донесся приглушен! ты и шум мотора. Дождь уже прекратился окончательно, и в наступившей тишине они ясно услышали хруст гравия под колесами машины. Он затих, и почти тотчас же послышались звуки шагов. Кто-то поднимался по лестнице в дом.

Раздался стук в дверь. Блисс отворила ее, и в то же мгновение Джейк, прыгнув вперед, крепко схватил ночного гостя Маккены и втащил его в дом. Блисс ногой захлопнула дверь и щелкнула выключателем.

Вспыхнул свет, и они увидели перед собой китайское лицо с одним здоровым глазом. Другой, затянутый молочно-белым бельмом, горел в отраженном свете, похожий на сердитое зимнее солнце.

* * *

– Я не желаю с ним встречаться, – заявил Сойер Сей Ан. – Ни под каким видом...

– Но я уже здесь, – возразил сэр Джон Блустоун, отворяя дверь кабинета Эндрю Сойера.

– Прошу прощения, тай-пэнь, – извиняющимся голосом промолвила Сей Ан, хмуро уставясь на высокого гвай-ло. —Он застал меня врасплох.

– Ничего страшного, Сей Ан, – отозвался Сойер.

– Я послала за охраной.

Сойер увидел широкую, самодовольную ухмылку на физиономии Блустоуна и не смог стерпеть ее.

– Нет-нет, Сей ан. Скажи им, что все в порядке, и отошли их назад, – возразил он, хотя это в известном смысле роняло его достоинство в глазах секретаря.

Взглянув на своего тай-пэня,Сей ан поняла, в сколь неловком положении тот оказался и, не желая усугублять это положение, молча кивнула и закрыла за собой дверь.

– Присаживайтесь, тай-пэнь, —с принужденной улыбкой обратился к непрошеному гостю Сойер. – Чем обязан столь высокой чести?

День клонился к вечеру. Красноватое солнце висело в небе, точно набухший синяк. Порт Виктории был забит разнообразными кораблями, начиная от древних, на вид весьма обветшалых джонок с широкими оранжевыми и красными парусами до сверхновых сверкающих крейсеров; от грязных барж и Других грузовых судов, зарегистрированных в портах, разбросанных по всему земному шару, до сверкающих, выкрашенных в серый цвет авианосцев.

– Из этих окон, – заметил Блустоун, не обращая внимания на Сойера, – открывается поистине удивительный вид. Он создает такое впечатление, будто ты владеешь всем Гонконгом. – Он отвернулся от окна и все с той же усмешкой на лице, не спрашивая разрешения, подошел к буфету и наполнил два широких хрустальных бокала. Один из них он поставил на стол перед Эндрю Сойером, а сам приложился к другому. – М-м-м, один солод. Превосходный вкус. – Сойер не прикоснулся к своему виски. Он держал руки перед собой, сцепив их, чтобы унять дрожь, вызванную то ли гневом, то ли страхом: он сам не мог сказать наверняка.

– Не хотите выпить, тай-пэнь? —осведомился Блустоун, вновь ухмыльнувшись. Он был одет в безупречно сшитый легкий костюм, ослепительно белую рубашку с золотыми запонками, армейский галстук и начищенные до блеска красно-коричневые ботинки.

– Это что, светский визит? – поинтересовался Сойер, окончательно выведенный из себя наглостью визитера.

Блустоун улыбнулся своей еще одной крошечной победе над заклятым врагом. Эти победы, складываясь друг с Другом, скоро должны были перерасти в полный триумф. Заглянув в рюмку, он взболтнул янтарную жидкость.

– Светский? О нет, тай-пэнь.Боюсь, у меня нет времени на подобные вещи.

– Разумеется, нет, – насмешливо отозвался Сойер. – В последнее время вы были очень заняты. Не так ли?

– И именно поэтому вы бы сейчас с большим удовольствием огрели меня чем-нибудь тяжелым по голове, не так ли, тай-пэнь? – Блустоун медленно поднял голову и уставился прямо в глаза собеседнику. – Однако я бы посоветовал вам вести себя поосторожней.

– Это угроза? Вы полагаете, что можете испугать меня?

– Надо быть полным идиотом, – отозвался Блустоун с некоторой резкостью в голосе, – чтобы не испугаться перед лицом перспективы потерять всю свою империю без остатка.

– Теперь мне ясно, зачем вы явились сюда, – заявил Сойер, поднимаясь с кресла и терпя еще одно поражение в схватке с Блустоуном. Он почувствовал, что физически не в состоянии взирать на царственную осанку англичанина снизу вверх. – Вы пришли, чтобы позлорадствовать. Вы думаете, что уже победили, что “Общеазиатская” уже принадлежит вам?

– А разве нет?

– Конечно, нет, – твердо ответил Сойер. Блустоун подошел к столу и, наклонившись вперед, навис над ним, похожий на хищную птицу.

– Уже сейчас у нас в кармане тридцать восемь процентов акций “Общеазиатской”. Только за сегодняшний день мы приобрели восемь процентов. Курс акций падает все ниже, а наши брокеры завалены предложениями об их покупке по той цене, которую мы предлагаем и которая превышает на добрых десять процентов текущую цену на бирже. Неужели ты полагаешь, что способен остановить лавину, неотвратимо набирающую ход?

– Убирайся из моего офиса! – взорвался Сойер. Его щеки пылали от гнева. Столь открыто проявлять свои чувства означало еще больше уронить достоинство тай-пэня,но Эндрю уже было все равно.

Блустоун, словно пребывая в задумчивости, обвел взглядом громадный кабинет.

– Я всегда мечтал заполучить этот кабинет, как, впрочем, и все здание. Его месторасположение выбрано как нельзя более удачно.

– Это здание принадлежит мне! – рявкнул Сойер. – И до тех пор, пока это так, я запрещаю тебе появляться здесь!

Он поднял трубку телефона и срочно вызвал охрану.

– Ну что ж, до тех пор, пока оно принадлежит тебе, это твое право. – Блустоун с размаху поставил бокал на стопку бумаг в центре стола. – Однако мы оба знаем, что тебе недолго осталось пользоваться этим правом. – Он поднес палец к губам и задумчиво промолвил. – Знаешь, мне кажется, что я знаю, как переделать кабинет, чтобы усилить потрясающее впечатление от этого восхитительного вида.

В этот момент в кабинете появились два вооруженных охранника. Увидев их, Блустоун сказал:

– Ладно, я вижу вы заняты, тай-пэнь.У меня тоже немало работы. – Он поднял руки. – Все это требует возмещения, сами понимаете, задача не из легких. Поэтому, надеюсь, вы извините меня.

С этими словами он быстро скрылся за дверью.

– Сэр? – вопросительно промолвил старший из охранников.

– Ничего, – ответил Эндрю Сойер, закрыв лицо руками. – К сожалению, вы ничего не можете сделать.

* * *

Когда Олег Малюта вызвал ее к себе в кабинет, Даниэла охотно отправилась к нему. Теперь, когда она наконец освоилась в игре, навязанной им, когда ей удалось просунуть нож в щель между стальными пластинами доспехов Малюты и нащупать его слабые места, она больше не испытывала былого ужаса перед ним.

Образ чудовищного исполина, превосходящего могуществом и коварством человеческое разумение, померк в ее сознании.

Однако она ни на мгновение не забывала про оставшийся в его владении пистолет с отпечатками ее пальцев. Про снимки с изображением ее заплаканного лица, сделанные Малютой в ту ночь, когда он поймал ее в ловушку, вынудив убить Алексея. И, самое главное, про фотографии, запечатлевшие ее в объятиях Михаила Карелина и унижавшие ее любовь – то, чем она сейчас дорожила больше всего на свете.

Их надо уничтожить во что бы то ни стало, —размышляла она. – Они не имеют право на существование, ибо являются святотатством по отношению к Богу и нашему чувству.Эти фотографии не могли идти ни в какое сравнение с обычной порнографией: непристойные сцены в журналах или на экране не несут истинного чувства, возникающего между партнерами в реальной жизни. Для того, чтобы оживить их, зрителю или читателю необходимо включить в работу собственное воображение. В крайнем случае, они могут вызывать брезгливое отношение, в то время как снимки, на которых обнаженные тела Даниэлы и Карелина сплетались в страстных объятиях, производили поистине потрясающее впечатление, бесстыдно выставляя на всеобщее обозрение нечто большее, чем человеческую плоть.

Садовое кольцо было забито машинами, и, спасаясь от выхлопных газов, Даниэла подняла стекло в машине. Впрочем, это было даже к лучшему. Ей хотелось почувствовать себя в одиночестве – шофера, разумеется, она не принимала в расчет – после трудного рабочего дня, заполненного встречами, совещаниями и обсуждениями нудных и утомительных вопросов бюджета, штатов, строительства новых корпусов...

Усталость камнем висела на ее душе. И причиной этой хронической усталости была не столько отнимающая массу сил и времени работа и даже не изнурительная борьба с Олегом Малютой за выживание, сколько невеселые размышления насчет ситуации, сложившейся в советском обществе за последние годы. Некогда бурно развивающаяся система стала пробуксовывать, давая один сбой за другим. Вялость и апатия все больше охватывали общество, пораженное страшной раковой опухолью бюрократизма, прятавшегося под идеологической маской. Даже управление Даниэлы, в котором работали лучшие, элитные кадры советской разведки, казалось, безнадежно погрязло в серости, скуке и неисправимой тупости.

Такие мысли мучили Даниэлу, когда ее “Чайка” вкатила через Боровицкие ворота на территорию Кремля, в котором находился один из рабочих кабинетов Олега Малюты. Ей уже приходилось бывать здесь, и она прекрасно помнила тяжелые бархатные портьеры, производившие гнетущее впечатление, и массивный стол из красного дерева, расположенный таким образом, что свет из створчатых окон бил в лицо посетителям.

Даниэла затворила за собой дубовую дверь и, ступая по мягкому дорогому ковру, прошла мимо двух обитых бархатом кресел с высокими спинками. Со стен на нее смотрели огромные портреты вождей, выполненные явно по специальному заказу хозяина кабинета. Из приоткрытой двери в дальнем конце комнаты выглядывал угол кожаного дивана.

Видя, что Малюта, сидевший вполоборота к ней, разговаривает по телефону, Даниэла молча подошла к столу и положила на него два конверта. Их содержимое составляла добытая информация о последних действиях Карелина и Геначева.

Малюта указал ей на кресло, однако она проигнорировала его жест. Обойдя вокруг стола, она поставила ногу на сидение его вращающегося кресла, согнув ее в колене. При этом ее грубая форменная юбка словно случайно задралась, открывая бедро.

Вне себя от гнева и изумления, Малюта замахнулся на нее, но Даниэла схватила его за кисть обеими руками, прежде чем он успел ударить ее. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но промолчал, увидев ее лицо совсем близко от себя. Их взгляды встретились, и Даниэла с безошибочной ясностью разглядела слабость и уязвимость, тщательно спрятанные под внешне грозным фасадом его внешности. Как и все мужчины, в глубине души он оставался ребенком, маленьким и беззащитным.

Преодолевая его не слишком уверенное сопротивление, Даниэла заставила Малюту опустить руку и засунула ее себе под юбку.

– Ты ведь хочешь этого, – прошипела она, словно рассерженная змея. – Но ты просто боишься, что Ореанда накажет тебя за это. Не так ли, Олег?

– Не зови меня так здесь.

Его лицо побагровело. Он с такой силой сжал в руке телефонную трубку, что она едва не треснула.

– Повесь трубку, Олег.

– Я же сказал тебе...

Еще крепче стиснув его руку, Даниэла пропихнула ее дальше, так что его пальцы погрузились в густой лес волос между ее бедер. Почувствовав дрожь, охватившую его, она оттолкнула его руку, но не выпустила ее.

Мозг Малюты пылал, охваченный пламенем возбуждения. Сквозь это зарево перед ним проступал облик Ореанды. Ее полный, чувственный рот открылся. Она что-то говорила ему, но он не слышал, а скорее ощущал ее слова. Они падали, точно капли росы, на его зажатые в ладонях Даниэлы пальцы.

Высунув язык, Малюта провел ими по пересохшим губам. Теперь он уже дрожал всем телом.

– Ты хочешь этого, Олег, – повторила она вкрадчивым шепотом.

– Только не здесь, – прохрипел он. – Не сейчас.

– Нет, именно здесь, сейчас. Она приблизила губы к его уху.

– Нет! – воскликнул он, поднимаясь из кресла. Однако он тут же рухнул назад, потому что Даниэла вновь прижала его палец к своей теплой, мягкой плоти и дальше внутрь.

– Ну же, не бойся, – шепнула она, как если бы обращалась к ребенку, уговаривая его не пугаться темноты.

О Господи! О Господи! —мысленно твердил Малюта, не переставая дрожать. Он почувствовал, как горячие струйки пота стекают у него из-под мышек. Испустив сдавленный стон, он повесил трубку, не закончив беседу. Во рту у него стоял странный, сладковатый привкус.

– Ты сошла с ума? – спросил он, зная, что подобный вопрос скорее следует задавать ему, а не ей, потому что он чувствовал, что в этот момент не смог бы оторвать руку от ее тела ни за что на свете.

– Зачем ты так делаешь? Ты хочешь еще больше унизить меня? – шептал он, в то же время завороженно глядя на ее бедра, совершавшие резкие круговые движения. – Ты хочешь показать, как сильно презираешь меня? Какое отвращение ты испытываешь от близости со мной?

– Я сейчас кончу, – с придыханием проговорила Даниэла. Она прогнулась, заставляя его еще глубже погрузить пальцы в ее плоть. Казалось, взгляд ее серых глаз обволакивал его, даря самые нежные, самые утонченные ласки. – Еще чуть-чуть.

С этими словами она стиснула рукой бугорок, появившийся спереди на его брюках.

Малюта наклонился вперед, затем вдруг резко вздрогнул.

– Вот так, – прошептала она. – О да, вот так. Зазвенел телефон. Лицо Малюты блестело от пота, стекавшего ему на накрахмаленный воротник рубашки. Он легонько дергался, точно через его тело проходил электрический ток, в то время как Даниэла продолжала своими ласками приводить его во все большее возбуждение. Телефон замолчал.

– Надеюсь, у тебя здесь есть запасная одежда, – смеясь заметила она и, выпустив его руку, убрала ногу с кресла.

– Тебе понравилось? – он не сводил с нее глаз, даже когда она, выйдя из-за стола, уселась в одно из бархатных кресел. – Я хочу знать, – промолвил он, не дождавшись ответа. – Мне важно знать, так это или нет.

С того момента, как Даниэла выпустила его руку, он даже не шелохнулся.

– Почему это так важно для тебя, Олег?

– Потому что... – начал он, но вдруг остановился.

– Потому что ты считаешь себя знатоком в любви?

– Потому что Ореанде... это ни за что не понравилось бы!

Он выпалил последние слова, явно стыдясь их. Даниэла с трудом удержала победную улыбку. Разумеется, после стольких лет добровольного затворничества, вызванного смертью Ореанды, он был никудышным любовником и не мог сам не знать этого. Однако, зная это, Даниэла сознательно постаралась ужалить его как можно больнее, чтобы тем самым заставить его сказать правду. Она не ошиблась в расчетах и почувствовала себя еще увереннее.

– Теперь ты хочешь узнать, похожа ли я на нее в этом отношении, – промолвила она.

–Да.

– Но ведь Ореанда никогда не заявлялась к тебе в кабинет и не делала того, что только что сделала я. Верно, Олег?

– Да. Такая мысль никогда не пришла бы ей в голову.

– А что нравилось ей?

Закрыв глаза, он принялся пальцами растирать лоб.

– Она читала де Сада. Ты же знаешь. Да, теперь она знала. Однако тогда, на даче, она только догадывалась и упомянула де Сада в расчете на удачу.

– И она осуществляла на практике то, о чем читала. – Даниэла внимательно следила за выражением лица Малюты. – Да, могу себе представить, какой стервой она была.

– Ты совсем не знаешь, какой она была, – сказал он. Однако голос его звучал не слишком уверенно.

– Напротив, – возразила Даниэла и замолчала, не желая продолжать фразу.

– Ну так как же? – настаивал он. – Ты так и не ответила на мой вопрос.

– А мне казалось, что ответила.

– Тогда я не понял.

– Другого ответа ты не получишь, Олег. – Она встала и улыбнулась. – Надеюсь, у тебя нет встреч ни с кем в ближайшие минут десять-пятнадцать. Ты весь мокрый.

Малюта оглядел себя и только теперь заметил, в каком состоянии находится его костюм.

– Посмотри, что ты сделала со мной.

– Я хочу получить фотографии – со мной и Михаилом.

– Нет, – отрезал он.

– Зачем они тебе? – презрительно осведомилась она – Чтобы поливать их по ночам своей спермой?

Внезапно он оскорбился.

– Ты пытаешься осрамить меня, чтобы я отдал их тебе? Не выйдет.

– В этом нет нужды, Олег, – промолвила она без тени улыбки. – Ты уже сам сделал достаточно, чтобы осрамить себя.

– Ты так легко лжешь, сука.

– Нет, Олег. Сукой была Ореанда, превратившая твою жизнь в кромешный ад.

– Я любил ее! – закричал он, и Даниэла подумала: Да, я была права. Рана еще кровоточит. Так сильно, точно была нанесена вчера. —Я любил ее всем сердцем.

– Ты не мог любить ее, – уверенно заявила она. – Иначе она бы не погибла.

Его лицо побелело как полотно.

– Что ты этим хочешь сказать? Он знал ответ на свой вопрос, но боялся признаться в этом даже самому себе.

– Ты утверждал, что не поджигал дом. Ты врал. Зачем? Неужели ты думаешь, что в состоянии скрыть это от нее? Неужели ты надеешься, что сумеешь избежать расплаты?

Малюта молчал, вцепившись пальцами в подлокотник кресла.

Смягчив голос, Даниэла добавила.

– Она слушает нас сейчас. Разве ты не чувствуешь этого, Олег?

Малюта уставился на нее широко открытыми глазами.

– Да ты просто сошла с ума! – воскликнул он, дрожа, точно в лихорадке.

Он чувствовал, что должен нарушить молчание, наступившее после слов Даниэлы, иначе его рассудок просто не выдержит. Он испытывал то же самое ощущение, с которым боролся едва ли не каждый день на протяжении долгих лет, прошедших после смерти Ореанды. Теперь оно выползло наружу, просачиваясь из наглухо закупоренного черного колодца, запрятанного в самом дальнем уголке его сознания.

– Она мертва! Мертва навеки!

Даниэла покачала головой. Теперь она уже не сомневалась в своей победе над ним. В глазах Малюты, тускло поблескивавших налитыми кровью белками, застыло выражение, какое бывает у испуганных животных.

– Она продолжает жить в твоей душе, Олег. Ты не можешь не знать об этом.

Перегнувшись через стол, она впилась в Малюту мрачным, сверкающим взглядом.

– Она знает, кто устроил пожар. Она знает, кто виноват в ее гибели.

Вдруг она обошла вокруг стола и вновь очутилась рядом с ним. Выражение ее лица смягчилось так же, как и тон.

– Но я спасу тебя, Олег. Я спасу тебя от Ореанды. – Она положила руку ему на брюки. – Ее власть над тобой стала моей, не так ли? Ее колдовская сила передалась мне, чтобы я использовала ее по собственному усмотрению, – голос Даниэлы превратился в кошачье мурлыкание. – Да, я спасу тебя.

Содрогнувшись, Малюта неожиданно стал лихорадочно искать что-то. Вытащив особый ключ на золотой цепочке, он попытался вставить его в замочную скважину нижнего ящика стола. Его руки так тряслись, что прошло некоторое время, прежде чем ему это удалось. Выдвинув ящик, он стал рыться там.

– Вот, – сказал он наконец. – Держи. Теперь ты довольна?

Даниэла бросила взгляд на конверт, брошенный Малютой на крышку стола, и ее сердце забилось быстрее. Она постаралась взять себя в руки, но не смогла.

– Ты и Михаил Карелин, – не разжимая губ, выдавил из себя Малюта. – Точно герои из американского порнографического фильма. – Он отвел глаза. – Там все: и снимки, и негативы.

Синяя жилка, вздувшаяся у него на виске, бешено пульсировала. Он выглядел необычно уставшим, словно, отдав фотографии, лишился разом всей своей энергии.

Даниэла нежно провела ладонью по его влажному лбу.

– Бедняжка, – прошептала она. – Тебе надо отдохнуть. Засыпай.

Малюта кивнул и закрыл глаза. Медленно, очень медленно Даниэла протянула руку и взяла конверт.

* * *

Джейк нанес Белоглазому Гао сильный удар по переносице. Из раны хлынула кровь. Крепко держа Гао за руки, Джейк не позволял ему остановить ее.

– Я знаю, что ты приходил сюда не трахаться с Маккеной, – сказал Джейк, таща Гао на другой конец комнаты, залитой ярким светом. – Во-первых, твоя задница слишком стара для него. Ну, а во-вторых, ты узкоглазый ублюдок. Ведь он именно так называл тебя, не так ли? Интересно, говорил ли он когда-нибудь тебе это в глаза? Нет, надо думать, у него была кишка тонка. Но для него ты всегда оставался просто прыщом на двух ногах.

Схватив Белоглазого Гао за шкирку, точно щенка, нагадившего на ковре, он ткнул его носом в обрюзгшую рожу уже начавшего смердеть Маккены.

– Да это же ведь Напруди Лужу! – с трудом выдавил из себя Белоглазый Гао. – Черт побери!

– Правильно, – заметил Джейк, – взывай к Будде. Впрочем, сегодня ночью он не проявит милосердия. По крайней мере, по отношению к тебе.

Он заставлял Гао стоять на коленях, зная, как важно держать его в неудобной позе.

– Пить, – пробормотал тот. Повернув голову, он посмотрел на Блисс. – Во имя Будды, дайте мне воды!

– Ага, – промолвил Джейк. – Ты хочешь, чтобы она позаботилась о тебе вместо меня? Ну что ж.Обещаю, что эту ошибку ты уже не совершишь вторично.

Белоглазый Гао непонимающе уставился на него своим единственным налитым кровью глазом. Джейк улыбнулся ему и в то же мгновение молниеносно выбросил Руку вперед, схватив его священный член и стиснув так сильно, что здоровый глаз Гао вылез из орбиты, а сам китаец задрожал и задергался от ужасной боли.

Его грудь трепетала, бурно вздымаясь и опускаясь, когда Джейк разжал пальцы. Гао глубоко застонал и беспомощно уронил голову.

– Джейк...

Блисс шагнула было к нему, но Джейк, махнув рукой, остановил ее. Он не обращал ни малейшего внимания на озабоченное выражение, появившееся у нее на лице.

– Ты видишь, сколь глупо поступил, обратившись к ней? – тихо сказал он на ухо Белоглазому Гао. Дождавшись, когда тот кивнет, он продолжил: – Ну а теперь я хочу знать, зачем ты явился сюда.

– Я п-пришел в гости.

Джейк повторил предыдущий прием. На сей раз Гао прогнулся, беспорядочно брыкая ногами.

– О Будда! – прошипел он сквозь стиснутые зубы.

– Будда теперь тебе не поможет, – заметил Джейк. – Никто тебе не поможет. Поэтому лучше расскажи нам, зачем ты здесь. – Он снова легонько сжал пальцы, и Гао, издав глубокий, пронзительный крик, весь съежился, точно стараясь уменьшиться в размерах.

– Я знаю тебя, – тихо промолвил ему на ухо Джейк. – Я знаю, что ты работаешь на сэра Джона Блустоуна. Мне известно и кто такой Блустоун. Кто же ты в таком случае?

– Коммунист, – ответил Белоглазый Гао, с ужасом глядя на своего мучителя.

– Очень хорошо. И какое же дело может быть у коммуниста к Напруди Луже?

– Он... – Гао запнулся, поперхнувшись собственной кровью. – Он был всего лишь рупором, через который Блустоун распространял известия о неприятностях в “Южноазиатской”.

– А ты был у Блустоуна на побегушках?

–Да.

– Ну и Маккена, разумеется, ничего не подозревал?

– Подозревал? Он полагал, что я из какой-нибудь триады.

– Значит, за хищением средств из “Южноазиатской” стоит Блустоун.

– Конечно.

– Кто еще участвовал в дело?

– Не знаю.

Резко развернув Гао, Джейк с силой дернул его за шиворот, заставив вытянуться в струнку.

– Слушай, ты, вонючий кусок коровьего дерьма, – угрожающе протянул он. – Мой отец погиб. Вот в эту леди стреляли. На меня самого устроили настоящую охоту по всем закоулкам отсюда до Китая.

– Джейк, я думаю, с него хватит, – рассудительно промолвила Блисс.

– Нет, не хватит, – отрезал Джейк с такой яростью, что она испугалась. Затем, повернувшись к Белоглазому Гао, он рявкнул: – Говори все, что тебе известно.

– Я уже сказал тебе... а-а-а! – Поднатужившись, он изверг из себя целый поток рвоты после удара Джейка, пришедшегося ему в печень.

– Джейк, – Блисс положила руку на плечо возлюбленному. – Может быть, он говорит правду.

– Послушай ее, – выдавил из себя Гао, стоявший на коленях, прижимаясь лбом к ковру. – Во имя Будды, чего тебе нужно от меня?

– Ты умеешь держать язык за зубами, – заметил Джейк, наклоняясь к нему. – Я хочу знать, кто тебя готовил.

– Блустоун.

Джейк перевел взгляд на Блисс.

– У него один и тот же ответ на все вопросы. – Заметив особое выражение на ее лице и то, как она покачала головой, он понял, что не ошибся. Гао говорил неправду.

– Черт возьми! Каковы вопросы – таковы и ответы! – произнес тот, не поднимаясь с пола.

– Чувствуется рука мастера, – необычайно серьезно промолвил Джейк, обращаясь к Блисс. – Говорю тебе, его готовил настоящий мастер, знаток своего дела.

Оставив скорчившегося на поду китайца под присмотром Блисс, он отправился на кухню. Порывшись там некоторое время в ящиках, он вернулся в комнату с маленьким ножом в руках. Наклонившись над Белоглазым Гао, он ухватил того за влажные от пота волосы и оттянул его голову назад.

– Поскольку ты умеешь держать язык за зубами, нам, похоже, следует лишить тебя возможности пользоваться своим талантом, – сказал он.

– Чт-то ты задумал?

Джейк мрачно усмехнулся, глядя на побелевшую физиономию Гао. Его усмешка была свирепой и беспощадной.

– У тебя многовато зубов, так что я решил подсократить их количество, выдергивая их один за другим.

– О господи! Ты сошел с ума! – Белоглазый Гао, точно завороженный, не сводил взгляда со сверкающего острия на конце лезвия ножа. Затем он хитровато, по-лисьи улыбнулся. – Отличная работа. Просто великолепная. Знаешь, я чуть было не наделал в штаны с перепугу. Но я знаю, что ты не станешь...

– Нет, Джейк. Ради всемогущего Будды – стану!.. Белоглазый Гао заверещал не своим голосом, когда Джейк погрузил нож в мягкую ткань десны нижней челюсти. Царапая эмаль, он повернул лезвие и, поддев один из зубов, вытащил его из гнезда.

– Джейк, какой бес вселился в тебя?

Из образовавшейся дырки хлынула кровь. Белоглазый Гао захрипел, давясь и издавая булькающие звуки. Он принялся бить себя самого кулаками по голове, чтобы остановить боль.

– О-о-о! – стонал он. – Он не говорил мне, что будет такое.

– Кто не говорил? – Джейк приблизил свое лицо к нему.

– Он не говорил, что мне будет больно. Что я... О Будда, мне так больно!

– Представь, что ты почувствуешь, когда я доберусь до верхней челюсти, – заметил Джейк, снова поднося нож ко рту Гао.

– Черт побери! Нет, только не это!

Извиваясь ужом, китаец попытался отползти в сторону, но Джейк крепко держал его.

Слезы катились по лицу Белоглазого Гао. Он выплюнул большой сгусток крови.

– Это не стоит таких мучений! Нет!

– Тебя готовил не Блустоун, это же очевидно, – Джейк сделал паузу. – Тогда кто же? Даниэла Воркута?

– Вонючая баба? – презрительно отозвался Белоглазый Гао. – О Будда, нет, конечно. – От внезапного прилива гордости у него даже перестали течь слезы. – Я был учеником у Чень Чжу.

Джейк расхохотался.

– Об этом старом ублюдке ходит больше легенд, чем о любом другом человеке, о котором я когда-либо слышал. Ладно, посмеялись, и хватит. Теперь выкладывай правду.

– Я сказал правду! Неужели, во имя Будды, ты думаешь, мне хочется, чтобы это повторилось еще раз?

– Ну-ну, перестань. Легко говорить про Чень Чжу, зная, что он давным-давно мертв.

– Мертв? – Теперь наступил черед смеяться Белоглазому Гао. – Как ты думаешь, кто все это затеял? Блустоун? – Он снова плюнул. – Этот гвай-лосчитает себя умнее всех, а на самом деле туп, как дерево. – Он вытер кровь с лица рукавом. – Кто, по-твоему, подкинул многоуважаемому тай-пэню“Тихоокеанского союза пяти звезд” идею о проникновении в самое сердце “Южноазиатской”?