Текст книги "Шань"

* * *

– Ну и напугал же ты нас, юми-тори.Обладатель лука. Этот почетный титул присваивался лишь выдающимся воинам, в совершенстве владевшим этим древним оружием самураев. Кто мог обратиться к нему так?

– Микио-сан? – Кто мог знать, что он – киудзюцу сенсэй, кроме... – Это действительно ты? Он попытался привстать, чтобы лучше разглядеть склонившееся над ним лицо, и острая боль пронзила все тело.

– Тише, Джейк-сан, – услышал он умиротворяющий, почти нежный голос Микио. – Да, это я. Только, пожалуйста, перестань волноваться. Тебе здорово досталось.

– Ну, как?

Чьи-то руки легли ему на плечи, ласково, но настойчиво заставляя его снова лечь. Повернув голову, он увидел молодую женщину, скорее даже девушку, в оранжево-желтом кимоно.

Затем он снова перевел взгляд на Микио и почувствовал, что у него кружится голова.

– Я же сам видел, как ты погиб в кабинете. Я был там, когда твои враги выстрелили из “Бизона”. Я видел своими глазами, как взрывом твое тело разорвало на куски.

– Это тело и спасло тебе жизнь. – Микио Комото улыбался, глядя на Джейка, но под его улыбкой угадывалось плохо скрываемое напряжение. – Я пытался предостеречь тебя, Джейк-сан. Я хотел удержать тебя в стороне от всего этого. Однако я должен был действовать окольными путями, поскольку подозревал, что все мои связи прослеживаются врагами. Я сознательно не отвечал на твои звонки, надеясь, что ты поймешь всю серьезность ситуации и не станешь ничего предпринимать. Получив известие о твоем приезде, я приказал Качикачи отправить тебя обратно в Гонконг. В конце концов, твое место там, верно? И уж, по крайней мере, не здесь, в самой гуще войны, которую я веду. Однако, мой Друг, я совершил ошибку, забыв о твоем удивительном упорстве. И я бесконечно благодарен Господу за то, что ты не получил серьезных ран.

– Скажи мне, что произошло? – попросил Джейк.

– Военная хитрость, – ответил Микио. Он провел ладонью по короткому ежику своих кое-где расцвеченных сединой черных волос. – Ты попался на нее, а значит, есть основания полагать, что и мои противники тоже. Как ты уже мог догадаться, человек, который на твоих глазах садился в “Мерседес”, был не я.

– Качикачи! – Джейк внезапно вспомнил о предательстве маленького помощника Микио.

– Не переживай, Джейк-сан. Он всего лишь исполнял свою роль в задуманном мной плане и по-прежнему предан мне до конца. Однако его умелая игра внушила клану Кизан, будто они могут одним упреждающим ударом положить конец этой кровавой сваре. Без оябуна,которого уважают и беспрекословно слушают все члены клана, война вестись не может.

– Кто же тогда погиб в твоем кабинете?

– Храбрец, подлинный герой нашего клана. Он вызвался добровольцем. Это была смерть, достойная самурая, и, скорбя об его уходе, я радуюсь его счастливой судьбе. Его комивознесется высоко... И теперь у меня появилось преимущество над Кизан. Они считают меня мертвым и из этого неизбежно сделают вывод, будто наш клан обречен.

– И я чуть было не испортил такой блестящий замысел, – заметил Джейк.

Я должен был лучше понять твои намерения и предотвратить то, что произошло.

– Ты не мог предотвратить убийства моего отца.

– Ши Чжилинь мертв? Господи! Ты знаешь, кто убийца?

– Да, – ответил Джейк, и Микио уловил горечь в его голосе.

– Он пал от рук дантай,Микио-сан. Дантай,принадлежавших к якудзе.

—Это полнейший абсурд, – моментально возразил Микио.

Лицо его выдавало смятение, охватившее оябунапри словах Джейка.

– Я сам сражался с ними. Они убили отца и серьезно ранили Блисс, которая сейчас находится в больнице. Ошибки быть не может. Я лично видел татуировки на их телах. Ирезуми.

– Ирезуми,– повторил следом за ним Микио. Он присел на корточки. – И кто же мог послать дантайв Гонконг? Ни один оябуниз тех, кого я знаю, не решил бы пойти на столь открытые действия на территории другой страны.

– И тем не менее кто-то все же рискнул, потому что члены якудзывыполняют приказы только оябунов, —возразил Джейк. – Это одна из причин, побудивших меня приехать сюда, Микио-сан, и отказаться от обратного билета, который вручил мне Качикачи. Я обязан выяснить, кто стоит за спинами убийц, подосланных к моему отцу. Все люди, близкие ему, как и само дело, начатое им, находятся под угрозой, и я не могу предпринять никаких ответных мер, пока не узнаю, кто мои враги.

Микио кивнул.

– Понятно. Ты поступил мудро, приехав сюда, Джейк-сан. В твоем положении это был единственный выход. – Его задумчивый взгляд был устремлен в пространство. – Но Господь следит за нами. Он спас тебя только что от неминуемой гибели, и за это мы должны вознести хвалу ему. Теперь...

В этот момент девушка в оранжевом кимоно прикоснулась к его руке, молча указав взглядом на Джейка, устало опустившего веки.

– Я думаю, тебе лучше всего отдохнуть и набраться сил, – мягко промолвил Микио. – Когда ты проснешься, тебя будет ждать трапеза, и у нас будет время поговорить обо всем.

Нет, —подумал Джейк. – Я хочу поговорить сейчас.

Однако сон уже неудержимо наваливался на него.

* * *

Тони Симбал провел в Майами-Бич чуть больше трех часов, прежде чем ему удалось засечь Кубинца. Он обнаружил его в модном кабаке под названием “Ла Тукана”. Пастельных тонов голубовато-зеленые стены, многочисленные зеркала, длинная стойка бара, составленная из полупрозрачных стеклянных блоков, освещенных изнутри неоновыми лампами, плетеные кресла, столы со стеклянными поверхностями и еще Бог знает что делали заведение похожим на чудо-дворец, рожденный фантазией какого-нибудь латиноамериканца, подогретого изрядной порцией кокаина. Симбал не успел пробыть в нем и полминуты, как почувствовал, что его тошнит.

Облаченный в легкий белый костюм, из-под которого выглядывала ярко-голубая рубашка, он уселся у стойки бара, не снимая темных очков из-за этих самых неоновых ламп. Заказав водки, он огляделся по сторонам и незаметно подтянул повыше рукав пиджака, как было принято у здешней публики, ибо не хотел ничем выделяться из толпы.

Кубинец пришел чуть позже, и его появление удивило Симбала. Настоящее имя его было Мартин Хуанито Гато де Роза, поэтому неудивительно, что в “Кампусе” его звали просто Кубинец.

“Кампус” – так называлась штаб-квартира АНОГ, поэтому в принципе не было ничего удивительного в том, что Кубинец, один из опытнейших агентов этой службы, оказался в “Ла Тукане”. Его пребывание в Майами в то время, когда где-то здесь околачивался Эдвард Мартин Беннетт – вот что настораживало Симбала.

На земном шаре было немало мест, где Кубинец мог находиться в данным момент. Недаром же руководство ЦРУ так шумно восхищалось им, всячески подчеркивая эффективность его работы на “Субконтиненте”, как они называли Южную Америку.

Совпадение было слишком значительным, чтобы у Симбала не зародилось подозрение, так ли уж оно случайно. Беннетт и Кубинец. Сколько операций им доводилось проводить вместе? Сколько раз каждый из них заявлял, что другой снова спас емужизнь? Вполне достаточно для того, чтобы усомниться в случайности этого совпадения.В памяти Симбала всплыли строки из досье Беннетта, извлеченного им из компьютерной сети АНОГ с помощью Моники.

Моника.При воспоминании о ней у него начинало сосать под ложечкой. Что они задумали вместе с Максом Треноди? Что Макс от него хочет?Наверное, в сотый раз после вылета на операцию Тони размышлял, стоит ли ему сообщать Доновану о своих подозрениях. И в сотый раз он решил, что не стоит. В настоящий момент было вполне достаточно того, что у Донована были собственные соображения относительно странных маневров Макса. Симбал не хотел, чтобы ситуация выходила из-под контроля в то время, когда он находился вдали от Вашингтона. Он счел, что будет лучше продолжать вести игру со своим бывшим шефом, пока не удастся глубже проникнуть в его планы. С докладом Доновану можно было и подождать.

Однако Симбала продолжали грызть сомнения по поводу искренности своих рассуждений. Возможно, он просто в глубине души не мог поверить в то, что Макс работает против него. И если это правда, если Макс против него, то за кого же он тогда?Тони предпочитал не доискиваться ответа на этот вопрос. В конце концов, ужо в самолете в третий раз изучая досье Беннетта, он сказал себе: К черту все! Если я не могу принять решение относительно Макса, то, значит, так тому и бить.

В конечном счете мне просто придется принять на себя последствия своего бездействия, когда придет время.

Мартин Хуанито Гато де Роза выглядел заправским франтом в новеньком светлом костюме персикового цвета, создававшем впечатление, будто шоколадная кожа Кубинца светится сама по себе. Его вьющиеся волосы были аккуратно зачесаны назад с высокого, упрямого лба. Сыпь маленьких веснушек на щеках придавала его лицу мальчишеское выражение.

Однако Симбал хорошо знал, что перед ним отнюдь не мальчик. За время работы в УБРН пути его и Кубинца скрещивались дважды. Однажды в Колумбии он был свидетелем, как этот стройный, красивый караиб с глазами цвета топаза с невозмутимостью и ловкостью хирурга распорол горло торговцу кокаином.

Тогда Симбалу больше всего запомнилось отношение Кубинца к стоявшей перед ним задаче. Если ему и не доставило удовольствия всадить нож в горло контрабандиста, то уж во всяком случае он не испытывал при этом ни малейшего отвращения.

Тони никогда не доверял тем людям, даже своим непосредственным коллегам, которые, совершая убийство, относились к этому как к самому обыденному и, более того, приятному делу. Симбал считал подобное отношение ненормальным и опасным. Поэтому он отметил про себя Кубинца, а когда несколько месяцев спустя вновь повстречал того на вечеринке в “Кампусе”, то поразился, увидев перед собой остроумного, раскованного, элегантного – одним словом, вполне культурного человека.

В Кубинце действительно было что-то очень странное. Симбал думал об этом, раз за разом натыкаясь на его имя в досье Беннетта. И вот теперь, снопа увидев его, Тони почувствовал какое-то своеобразное волнение.

Сам он отнюдь не случайно забрел в “Ла Тукана” в первый же вечер по приезде в Майами. Согласно данным, имевшимся как у УБРН, так и у АНОГ, это заведение являлось одной из новых местных “точек” дицуйи рассадником наркотического зелья вообще. В двух других Тони уже успел побывать. Теперь он с интересом изучал лица людей, среди которых – он знал наверняка – были и подлинные монстры мира наркотиков. Подобно другим посетителям они чинно поглощали свои блюда, запивая их сладким калифорнийским вином, а заодно, как бы походя, заключали сделки на сотни тысяч, даже миллионы долларов, шедших на укрепление их личных империй.

Кубинец подсел к столику, за которым уже разместилась какая-то парочка. Внешность мужчины показалась Симбалу знакомой. Порывшись в каталоге своей памяти, он вспомнил его имя: Мако Мартинез, один из крупных оптовых торговцев кокаином. Интересно, что, в отличие от большинства своих коллег, Мако промышлял еще и торговлей оружием.

Тони представлялось весьма любопытным то обстоятельство, что из красочного многообразия воротил наркобизнеса Кубинец выбрал именно этого. Теперь он должен был отыскать ответы уже на два вопроса. Во-первых, что Кубинец делает в Майами? И, во-вторых, почему он вступил в контакт с Мако Мартинезом?

Насколько Симбал знал, контрабанда оружием не входила в сферу компетенции Хуанито Гато де Розы. Разумеется, предмет беседы Кубинца и Мако мог относиться к иной области. Однако все это выглядело весьма и весьма подозрительно.

Допив водку, он заказал новую порцию и сделал знак метрдотелю, означавший, что он не прочь поужинать. Официант тут же повел его к свободному столику, стоявшему неподалеку от того, где расположилась интересовавшая его компания. Проходя мимо, он украдкой взглянул на спутницу Мако и невольно усмехнулся, увидев ее совершенно бессмысленный, равнодушный взгляд и невероятных размеров несессер с косметикой.

Симбал сел так, чтобы столик Мако находился сбоку от него. Принесли водку, и он заказал крабов, салат и спаржу, невзирая на то, что метрдотель всячески расхваливал достоинства поджаренного на углях бифштекса.

Когда принесли заказ, выяснилось, что все приготовлено весьма посредственно, однако Тони, не будучи гурманом, не придал этому особого значения. Главное, что он получил отличную позицию для наблюдения за Кубинцем и Мако, которые увлеклись беседой, совсем позабыв о женщине. Та от нечего делать тупо разглядывала какого-то типа в штанах в обтяжку, отражавшегося в зеркальной колонне.

Напрягая слух, Симбал за грохотом бразильской музыки, вырывавшейся из колонок, развешанных по стенам, сумел разобрать язык, на котором шел разговор: испанский.

В конце концов, произошло то, что Симбал и хотел. То ли повинуясь требованию Мако, то ли окончательно заскучав, женщина поднялась с места, явно нацелившись в сторону танцплощадки.

Кубинцу пришлось также вылезти из-за столика, чтобы пропустить ее, и в это мгновение он заметил Тони.

Чуть погодя Симбал, окликнув официанта, попросил принести счет. Он чувствовал, что Кубинец смотрит на него, и не поднимал глаз. Не спеша расплатившись, он медленно побрел к выходу из ресторана, предоставив Кубинцу более чем достаточно времени, чтобы, распрощавшись с собеседником, последовать за ним.

Швейцар подогнал “Корветту”, взятую Тони напрокат, к самой двери, и Симбалу не оставалось ничего другого, как забраться в машину: вечер набирал оборот, и у входа выстроилась целая цепочка машин с желающими попасть в “Ла Тукану”, Кубинца не было видно.

Симбал бросил взгляд на боковую улочку. Над залитым неоновым светом тротуаром возле названия ресторана горело огромное изображение птицы, бессмысленно мотавшей головой вверх-вниз. Кубинца не было и там.

Гудки позади Тони стали более настойчивыми, и он, покачав головой, включил зажигание. Померещилось ли ему или на самом деле это произошло, но в тот миг, когда он тронулся с места, один из швейцаров нырнул в распахнутую дверь ресторана.

* * *

– В свободной продаже находится примерно двадцать пять миллионов акций “Общеазиатской”, – сказал Эндрю Сойер, вытирая платком пот со лба. – “Пибоди, Смитерс” владеют четырьмя миллионами, “Тун Пин Ань” – полутора, включая то, что они приобрели сегодня.

—Будь они прокляты, все эти открытые торги, – раздраженно буркнул Цунь Три Клятвы.

—Обычно это лучший способ привлечения капиталов, – заметил Сойер.

– Клянусь духом Белого Тигра, лучше мне было продолжать заниматься опиумом!

– Ты шутишь.

– Ничуть! Чума и сифилис на наших врагов и их потомство до двенадцатого колена! – загремел Цунь Три Клятвы. – Торгуя маком, по крайней мере, знаешь, кто твои враги. Там не проходят номера с подставными компаниями и прикрытиями в виде вонючих брокерских контор!

Несмотря на то, что биржа уже давно закрылась, два тай-пэняпродолжали сидеть в кабинете Эндрю Сойера. Здесь, на командном посту, они ожидали вестей с полей сражений и от своих разведчиков в тылу противника.

Сойер понимал, что почтенный Цунь просто дает волю гневу, вскипавшему в его груди при мысли о том, что они могут потерять контроль над “Общеазиатской”. Их финансовые состояния, по сути дела, целиком были сосредоточены в этой корпорации йуань-хуаня.Ши Чжилинь настоял на том, чтобы они передали в руки Цзяна доверенность на управление всеми активами, вкладами и т.д. Теперь в их распоряжении оставались совершенно мизерные средства, явно недостаточные для того, чтобы бороться за контроль над такой крупной корпорацией. Если бы я не был в таком долгу перед Ши Чжилинем... —повторял про себя Сойер. – Если бы мы не пошли на открытую продажу акций...Если бы, если, если... Бессильная ярость начинала душить его, когда он думал о своих многочисленных трудах, плоды которых могли превратиться в ничто всего за неделю.

– Нам пришлось закрыть двери “Южноазиатской”, – угрюмо заметил он. – У нас нет возможностей удержать ее на плаву, удовлетворив все требования о возвращении средств. Как только слухи о краже в “Южноазиатской” просочились наружу, корпорация была обречена. – Он с размаху ударил кулаком по заваленному бумагами столу.

– Черт побери, я даже представить себе не могу, как об этом стало известно! Мы вели себя так осторожно!

Цунь сплюнул себе под ноги.

– У меня есть свои люди в “Тун Пин Ань”, точно так же, как и во многих других компаниях и торговых домах. С чего ты решил, что и в наших корпорациях нет шпионов? Взятки всегда творили настоящие чудеса в Гонконге. Слишком велик соблазн заработать легкие деньги в обмен на нужную информацию. Для многих это становится средством существования.

– Только не в моей компании! – запальчиво возразил Сойер.

– Значит, она являет собой удивительное исключение.

– Я найду этого мерзавца.

– Гораздо лучше сосредоточиться целиком на решении проблемы, возникшей у нас по его вине. Сойер взглянул на собеседника.

– Да? Тогда в следующий раз мы снова попадем в ту же ловушку.

Цунь Три Клятвы промолчал в ответ.

– Где же он? – Сойер нетерпеливо взглянул на часы.

– Ему следовало бы появиться час назад.

– Ты беспокоишься, что он не придет? Напрасно. Он явится сюда, как только представится возможность. Вовсе ни к чему сейчас возбуждать подозрения в “Туи Пин Ань”, не так ли? Кривого Носа не следует торопить, Он хороший человек и честный шпион, – при этих словах Цуня рассмеялся. – Если, конечно, одно совместимо с другим.

– Не думаю, – кисло промолвил Сойер.

– Кривой Нос – мой зять, – возразил Цунь. – В его верности сомневаться не приходится. – Он снова засмеялся. – Кроме того, я регулярно выплачиваю ему достаточно крупную сумму.

В огромном зале биржи, хорошо обозреваемом из окна кабинета, царила пугающая тишина, удивительно контрастирующая с неумолкаемым гомоном, неизменно сопровождающим торги. И в этой необычной тишине оба компаньона ясно услыхали звук приближающихся шагов.

– Он здесь, – сказал Сойер.

На пороге кабинета возник человек лет сорока – сорока пяти. Единственной примечательной чертой на его некрасивом и незапоминающемся лице был перебитый нос.

– Какие новости? – встретил его вопросом Сойер. Цунь Три Клятвы налил своему зятю чаю, уже порядком остывшего, но тем не менее вновь прибывший с благодарностью ее принял. Опорожнив чашку, Кривой Нос приступил к делу.

– Я раздобыл информацию. Однако для этого пришлось немало повозиться, так что она попала ко мне буквально только что. Весь офис был завален бумагами от сделок по покупкам акций “Общеазиатской”.

– Ты установил, для кого “Тун Пин Ань” приобрела их? – осведомился Цунь.

– Да. Для сэра Джона Блустоуна, – ответил Кривой Нос.

– Блустоуна?! – воскликнул пораженный Сойер.

– Этого не может быть, – заявил Цунь. – Тут, наверное, какая-то ошибка. Девять месяцев назад, соблазнив его возможностью приобретения Пак Ханмина, мы истощили запасы краткосрочных средств “Тихоокеанского союза пяти звезд”. В и этом состоял план Ши Чжилиня, направленный против его врагов в Пекине, скупавших акции “Тихоокеанского союза”. – Он покачал головой. – Нет, нет. У сэра Джона слишком много долгов, чтобы затевать подобную операцию.

– И тем не менее это он и никто другой, – твердо возразил Кривой Нос. Вытащив из портфеля ксерокопии каких-то документов, он бросил их на стол. – Взгляните сами.

Два тай-пэнямолча стали изучать бумаги, подтверждавшие слова Кривого Носа.

– Откуда он взял деньги, чтобы вкладывать такие капиталы в “Общеазиатскую”? – удрученно спросил Сойер.

– Я сам не мог взять в толк, – отозвался Кривой Нос.

– Поэтому я позвонил своему другу, работающему в “Пибоди, Смитерс”. Оказалось, что был создан консорциум. Тогда я проверил свои недавние записи и убедился, что “Тун Пин Ань” занималась крупномасштабной продажей собственности, вкладов и тому подобного определенных людей. Вот список имен.

Цунь Три Клятвы просмотрел его и передал Сойеру.

– Мы знаем их всех, – сказал он. – Это приятели Блустоуна. Его деловые партнеры и те, кто чем-либо обязан ему. Он собрал всех, кого мог.

– Средства, вырученные от заключения сделок, использовались для скупки акций “Общеазиатской”, – вставил Кривой Нос.

– Джейк и Ши Чжилинь не могли предугадать подобный поворот событий, – заметил Цунь Три Клятвы, все еще не в состоянии оправиться от изумления.

Сойер скомкал бумажный лист.

– Это уже слишком, – в его голосе звучало отчаяние.

– Блустоун намеревается прибрать к рукам “Общеазиатскую”, а мы связаны по рукам и ногам действиями Джейка и Ши Чжилиня и не можем предпринять ровным счетом ничего, чтобы отстоять ее. – Он грохнул кулаком о полированную крышку стола. – Господи, вырви глаза у этого негодяя!

* * *

Блисс решила показать опал Человеку-Обезьяне. Вообще-то его звали Чань, Блисс сомневалась, что кто-либо вообще знает его подлинное имя. Все называли его Человек-Обезьяна. Он держал магазин на Йат Фу Лэйн в Кеннеди-таун. То была ветхая, пыльная лавка, в которой продавалось буквально все, что только можно было представить. По одну сторону от нее находилась традиционная аптека, где торговали корнем мандрагоры, женьшенем и истолченным тигровым зубом. По другую – большая фабрика по выделке ковров.

Чаня называли Человеком-Обезьяной по одной простой причине: его лицо весьма смахивало на физиономию орангутанга. Голова его выглядела непропорционально большой для тщедушного туловища, а благодаря сутулым плечам и спине руки казались длиннее, чем были на самом деле.

Однако даже в детстве, в отличие от многих своих сверстников, Блисс не обращала внимания на необычную внешность Человека-Обезьяны. С тех пор прошло немало лет, и Чань, постарев, стал пользоваться всеобщим уважением и почтением даже в большей мере, чем обычно пользуются в Китае пожилые люди.

Разумеется, он с восторгом встретил появление Блисс. Его удивительное лицо расплылось в широкой улыбке, отчего сеточки морщин вокруг глаз стали еще гуще. По старой привычке он назвал Блисс тинь гай чжай,маленькой лягушкой. Это прозвище он дал ей еще в те времена, когда водил ее, совсем маленькую, летом на пруд слушать пение древесных лягушек.

Спровадив последнего покупателя, он запер дверь лавки и провел Блисс в заднее помещение, где он жил. Идеальный порядок и чистота, царившие там, удивительно контрастировали с захламленной обстановкой в самой лавке.

Он тут же принялся хлопотать, заваривая чай и доставая откуда-то сладкие пирожки. Блисс даже не пыталась остановить его, зная, какое удовольствие доставляет старику любая возможность поухаживать за ней.

Они говорили о разных пустяках, пока наконец не добрались до цели ее визита. Едва Блисс переступила порог магазина, Человек-Обезьяна тотчас же догадался, что ее привело к нему какое-то дело. Однако он, естественно, не стал сразу же заводить о нем разговор, ибо это явилось бы признаком бестактности и дурных манер.

Блисс протянула старику камень. Тот осторожно взвесил опал на ладони, а затем, достав ювелирную лупу и включив настольную лампу, некоторое время сосредоточенно изучал его.

– Великолепно, – тихо сказал он. – Камень исключительной чистоты. К тому же он обработан настоящим мастером. – Сдвинув лупу с глаза, он взглянул на Блисс. – Сколько ты заплатила за него?

– Нисколько, – ответила Блисс и поведала ему, каким образом опал попал к ней, а также что ее интересует в связи с ним.

– Уф, на твои вопросы нелегко найти ответы, – задумчиво протянул Человек-Обезьяна.

– Но ты сказал, что его обработал настоящий мастер. Разве это обстоятельство не может как-то помочь в поисках?

Он пожал плечами.

– В общем-то, да. Беда в том, что кто бы его ни огранил, продавать его мог совсем другой человек. Насколько я могу судить, его обрабатывали в Австралии, там же, где и нашли.

У Блисс екнуло сердце.

– Должен же быть какой-то способ, – сказала она в отчаянии. Человек-Обезьяна, не сводя глаз с опала, лежавшего у него на ладони, медленно кивнул.

– Пожалуй.

Сказав это, он встал и направился к телефону. Набрав местный номер, он несколько минут толковал о чем-то с невидимым собеседником. Он говорил так тихо, что Блисс не могла разобрать ни единого слова.

Повесив трубку, он все с тем же задумчивым видом вернулся к столу, где она сидела, и промолвил:

– Да, способ есть.

– Очень хорошо.

– Не знаю, не знаю. – Он покачал головой. – Видишь ли, я не разбираюсь в опалах по-настоящему. Как правило, мне не приходится торговать ими. Если же время от времени такое случается, то... – Он снова пожал плечами и протер пальцами гладкую поверхность камня. – Я сейчас звонил одному своему знакомому. – Он сделал паузу, но Блисс была достаточно умна, чтобы не спрашивать имени. В числе многочисленных знакомых Человека-Обезьяны попадались самые разные, подчас весьма своеобразные обитатели колонии Ее Величества. Собственно говоря, поэтому она и решила обратиться за советом в первую очередь к нему. – Он дал мне имя одного человека... Но я сомневаюсь, стоит ли называть его тебе.

– Почему?

– Ты когда-нибудь слышала о Фане Скелете?

– Торговце наркотиками?

Человек-Обезьяна кивнул.

– Большая часть опиума, попадающего в Гонконг, проходит через его руки. – Он посмотрел на Блисс. – Однако он занимается и камнями. У него это нечто вроде хобби. Я слышал, будто его коллекции позавидовала бы сокровищница любой страны.

– Значит, Фан – тот, кто мне нужен. Блисс потянулась за опалом, но старик сжал его в ладони.

– Он опасный человек. Блисс рассмеялась.

– Взгляни на меня, и ты увидишь, что я уже не та девочка, какой была когда-то.

– Это вовсе не тема для шуток, тинь гай чжай.Тот, кто торгует маком, не имеет ни малейшего понятия о совести, о морали... У него нет души. Убить человека ему все равно что выкурить сигарету.

– Однако я должна встретиться именно с ним, не так ли?

Не дождавшись ответа, Блисс добавила:

– Скажи мне, где найти его. – Она сделала паузу. – Если ты не хочешь говорить, я выясню в другом месте. Пойми, твое молчание не остановит меня.

Помедлив, старик разжал пальцы, и Блисс забрала опал из его руки. Камень был теплым.

– Ты знаешь, где находится грузовой терминал?

– На Хой Бунь Роуд? Возле “Най Така”? – Речь шла о Квунь Тонге, индустриальном районе неподалеку от аэропорта.

Человек-Обезьяна кивнул.

– Мне сказали, что лучше всего появляться там незадолго до рассвета. – У него был такой мрачный вид, что Блисс, желая утешить старика, ласково погладила его по щеке. – Если с тобой что-нибудь случится, твой отец убьет меня.

Блисс снова засмеялась.

– Ты вечно навоображаешь себе невесть что. В конце концов, я ведь дочь своего отца. Что Фан Скелет посмеет сделать мне?

Человек-Обезьяна промолчал в ответ. Однако, уходя, Блисс заметила, что он, отставив в сторону чашку, потянулся за бутылкой “Джонни Уокера”.

* * *

Лежа в постели, Михаил Карелин неотрывно глядел в потолок. Старая штукатурка, покрытая кое-где темными, точно от сырости, пятнами, лежала неровным слоем, образуя затейливые, абстрактные узоры. Они представлялись Карелину очертаниями континентов, окруженных гладкой поверхностью океана.

Хотя большая кровать была вполне удобной, а в двух шагах за приоткрытой дверью находилась ванная, способная удовлетворить самый придирчивый вкус. Карелин чувствовал себя не слишком уютно, ибо находился не в своей квартире, а в специально устроенной в Кремле спальне, располагавшейся по соседству с рабочим кабинетом Федора Леонидовича Геначева.

Геначев любил ночь. Ночь, —нередко говаривал он, – мирное время, Михаил, и самое подходящее для работы. Только ночью можно отвлечься от суеты и помечтать.

Карелин тоже предпочитал ночь дню, но по другой причине. Для него ночь была временем слушать. В полумраке кремлевских коридоров внимательный слушатель мог различить негромкий шум таинственных машин, сплетающих паутину власти. Машин, неутомимо трудившихся двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят пять дней в году. Геначев, который терпеть не мог всевозможные клише, тем не менее, сам любил повторять одно: На земном шаре всегда где-то день, а значит, нельзя сидеть, сложа руки.

Ночь, как хорошо знал на собственном опыте Карелин, самое плодотворное время для политиков. Именно ночью в недрах чудовищного аппарата власти закручивались запутанные узлы интриг, строились заговоры, оказывались и оплачивались услуги – большие и маленькие. Под покровом темноты коррупция, ставшая бичом советской политической системы, приобретала поистине грандиозный размах.

Селена.

Вновь и вновь это слово приходило ему на ум.

Сигнал к действию. Получив его, он стал запрашивать более подробные разъяснения. В этом не было никакой нужды. Задание было сформулировано давно, все случайности учтены, цель предельно ясна.

И все же...

Так много воды утекло с тех пор, как это задание в качестве возможного варианта впервые было поставлено перед ним. Столько изменилось за долгие годы, проведенные во мраке. Ночью ему доставляло удовольствие смотреть на окружающий мир через окна самых разные, но больше всего через окно его собственной квартиры, выходящее на улицу Горького. Там, прислушиваясь к сонному храпу жены, доносившемуся из соседней комнаты, он погружался в свой мир, пробуждавшийся в эти ночные часы. Мир, где бал правили ложь и предательство, где рыскали остроглазые ищейки, обнюхивающие глубокие норы в поисках зарытых в них тайн.

Карелин любил огни ночной Москвы, мерцающие в полумраке, точно свет далеких звезд. Из этих огней, как из извилин на потолке своей кремлевской спальни, он создавал свой собственный мир.

Он давно уже понял, что у каждого человека должна быть своя родина. Чувствуя себя едва ли не на всем протяжении своей жизни обделенным в этом отношении, он с необычайной серьезностью играл сам с собой в придуманную им игру. В то время, когда жители Москвы сладко спали в своих теплых постелях, он из мрака и нитей горящих фонарей, протянувшихся вдоль улиц огромного города, творил удивительную, принадлежащую ему одному страну. Словно граф Дракула, Карелин ночью пробуждался ото сна, навеянного серой, отвратительной повседневностью, и вел свою собственную, не похожую ни на чью жизнь.

Так было, пока радиограмма, состоявшая из одного-единственного слова Селена,не изменила все.

Он был обучен лгать, притворяться, выжидать. Брать, пользуясь мраком ночи, то, что не принадлежало ему, и передавать это на другой конец земного шара. А еще он был обучен убивать.

С кряхтением Карелин вылез из кровати. Босиком прошлепал в ванную, включил холодную воду и сунул голову под струю.

Отфыркиваясь, он вытерся и, перебросив полотенце через плечо, взглянул на часы. Они показывали тридцать пять минут четвертого. Геначев все еще был на проводе с Вашингтоном. Карелин не сомневался в этом, так как знал, что, закончив разговор, генсек тут же поспешит растормошить своего ближайшего советника.