Текст книги "Шань"

– Умственная работа – это одно дело, а...

– Простите, что перебил вас, мистер Дэвис, но умственная работа не есть что-то, предназначенное для определенных обстоятельств. Ее нельзя включать и выключать, как водопроводный кран. Если человек хочет добиться чего-либо в жизни, то его ум должен работать непрерывно.

– Однако какое отношение все это имеет к нашему муравью?

– Видите, как он, получив от вас страшный удар, отбросивший его назад, возвращается прежним путем? – Дэвис нехотя кивнул, и Чжилинь продолжил. – Вот он приближается к той точке, где потерпел неудачу в предыдущий раз. Что же он делает теперь?

– Опять карабкается наверх.

– Совершенно верно, мистер Дэвис. И, заметьте это, без малейшего промедления. Для муравья вы – июнь,гора. Теперь представьте себе, что вы взбираетесь по склону Жиньюнь Шаня, мистер Дэвис. Добравшись до определенной точки, вы попадаете в ужасную бурю, которая сбрасывает вас вниз, к подножию горы. Как вы поступите? Отступите ли вы назад? Или снова полезете наверх?

– Я человек, а не насекомое, Ши тон ши, – возразил Дэвис. – Я обладаю способностью мыслить. А это существо знает лишь, что должно двигаться вперед, даже если ему предстоит быть уничтоженным неведомой силой, – с этими словами он протянул руку и, взяв муравья двумя пальцами, раздавил его.

– Э, мистер Дэвис, – Чжилинь сокрушенно покачал головой. – Скажите, как вы можете испытывать столько любви и сострадания к скакуну, на котором вы сегодня ездили верхом, и при этом не чувствовать ничего подобного к только что раздавленному вами муравью.

– Какую пользу может принести мне муравей?

– Понятно. Таков ваш критерий выбора между жизнью и смертью. – Чжилинь взглянул прямо в глаза американцу. – Тогда ответьте мне, мистер Дэвис. Прикончили бы вы меня, если бы поняли, что от меня вам нет и не будет никакой пользы?

– Не говорите глупостей! Чжилинь поднялся с земли.

– В глупости следует упрекать не меня, мистер Дэвис.

Он побрел прочь.

Дэвис вскочил на ноги и кинулся за ним следом.

– Я обидел вас, Ши тон ши, – сказал он. – Пожалуйста, простите меня, хотя, признаюсь, я не могу взять в толк, что я такого натворил.

– Я полагаю, что в этом все и дело. – Чжилинь остановился и задумчиво посмотрел на собеседника. – Меня же заботит только один вопрос: поддаетесь ли вы обучению или нет.

Слова Чжилиня задели Дэвиса за живое.

– Вы говорите так, будто речь идет о животном.

– Или, если быть совсем откровенным, о варваре. Именно так, мистер Дэвис.

Дэвис заморгал глазами.

– Я должен, по-видимому, счесть себя оскорбленным.

– Вовсе нет. Большинство моих соотечественников полагают, что гвай-лоне обладают способностью к обучению... Что им вообще не дано стать цивилизованными людьми.

– Понимаю.

– Нет, мистер Дэвис, к сожалению, не понимаете, – Чжилинь глубоко вздохнул. – Вы произносите слова, не подумав прежде. Вы говорите, но не наблюдаете. Короче говоря, вы шагаете по жизни так, словно мир не более чем принадлежащий вам клочок земли, распоряжаясь по собственному усмотрению всем, что попадается вам на глаза, если не испытываете помех со стороны тех, кто сильнее. Сейчас вы находитесь здесь, но это не ваша земля. Вы здесь чужой. Никто не звал вас сюда, вы явились непрошеным. Вас боятся, ненавидят, иногда просто терпят. Мне нет нужды напоминать вам об этом. Это унизительно для нас обоих.

Юношеские щеки Дэвиса запылали. В его глазах возникло выражение боли и обиды.

– Черт бы вас побрал, – рявкнул он, трясясь от ярости. – Вы просто негодяй.

Чжилинь не ответил. Его слух наполнили щебет птиц, пул насекомых, шмелей, шуршание листвы. То были сладкие для уха звуки. Звуки жизни.

Спустя некоторое время он все же промолвил:

– То, что я говорил прежде, я говорил всерьез. Мне кажется, мистер Дэвис, что вы не лишены способности учиться. Я думаю, что вы можете извлечь для себя пользу из вашего пребывания в Китае. По-моему, такое нельзя сказать о подавляющем большинстве представителей западного мира. Я бы очень серьезно задумался над этим, будь я на вашем месте.

– Но ты не на моем месте, Ши, – процедил сквозь зубы Дэвис.

Слепой гнев обуревал его. Сунув руку во внутренний карман, он вытащил маленький пистолет. Впрочем размер его вовсе не внушил Чжилиню иллюзию, будто перед ним безобидная игрушка.

– Мои предки жили в горах Кавказа, и тебе никогда не понять, что это значит. У тебя желтая кожа и узкие глаза. Ты болтаешь вздор, и вздор опасный.

Он взвел курок.

– Я могу убить тебя сейчас с такой же легкостью, с какой раздавил муравья. В моей власти решить твою судьбу. Как тебе это нравится?

Чжилинь покачал головой.

– Аргумент, предъявленный вами, мистер Дэвис, не имеет никакого отношения к власти. Это всего лишь сила. Впрочем, их часто путают между собой, и именно в таких случаях чаще всего гибнут люди.

– Какая чушь!

– Неужели? Убив меня, мистер Дэвис, вы проиграете.

– Почему?

– Да потому что вы потеряете меня навсегда.

– Ничего подобного, Ши. Я убью тебя, отберу у тебя жизнь. И это станет высшим проявлением моей власти над тобой.

– Нет, ты достигнешь не больше, чем достиг, раздавив муравья, совершив бесполезное – хуже того! – бессмысленное действие. Ты проявишь подлинное могущество, если защитишь меня в минуту опасности, сохранишь мне жизнь, станешь моим другом. Вот тогда ты обретешь во мне соратника в своих трудах, в крайнем случае, союзника в час испытаний. Ты докажешь, что дальновидность и смелость не чужды тебе. И таким образом ты сумеешь выработать свою стратегию.

Долго они стояли, глядя друг другу в глаза, застыв, словно каменные изваяния. Их разделяло несколько шагов и блестящее дуло пистолета, взведенный курок которого походил на змею, готовую ужалить в любую секунду. Многие годы спустя Росс Дэвис был готов поклясться, что в те мгновения на зеленом склоне Жиньюнь Шаня явственно ощущал присутствие какой-то потусторонней силы. Сидя в кругу друзей за бутылкой доброго старого виски, он говорил, что едва не задохнулся от ярости и унижения. Прошло много лет, прежде чем он решился признаться себе, что слова Чжилиня проникли ему в самое сердце. Тогда же на поляне он понимал лишь то, что его вдруг заставили почувствовать себя жалким и ничтожным созданием. Долго накапливавшийся в его душе гнев, порожденный собственной неспособностью проникнуть сквозь эластичный занавес, скрывавший от чужих взоров эту странную и завораживающую страну, выплеснулся наружу в ответ на слова Чжилиня.

В последующие годы Дэвис, вспоминая про этот случай, находил самым удивительным и необъяснимым то, что ему не хватило лишь чуть-чуть, чтобы нажать на курок. Профессиональный солдат, он хорошо знал ощущение жажды крови и в тот момент почувствовал, как она сжигает его изнутри. Ему показалось, что в воздухе разливается запах дыма и гари, точно пламя охватывает лес на склоне горы в жаркий день.

И именно в эту секунду оцепенение особого рода охватило его. Он словно почувствовал дыхание земли, передававшееся его ногам, проникавшее в его тело неведомыми ему путями, заглушая удары его собственного сердца.

Он вспомнил про тай цзы,про серебристые токи мыслей, которые подобно нитям, привязанным к пальцам кукольника заставляли его поднимать руки и ноги, поворачивать туловище и шею, вдыхая в него ритмы занимающегося дня.

Дэвис моргнул. Затем он перевел взгляд на пистолет и, внезапно охваченный ужасом, как суеверный человек при дурном предзнаменовании уронил его в густую траву.

* * *

Что случилось? Было уже поздно. Ночной мрак полз вдоль склонов Жиньюнь Шаня. Солнце несколько часов назад, сверкнув на прощание последним лучом, скрылось на западе, исчезнув за грядой голубых облаков.

Одна из сестер Пу (та, что спрашивала про огонь в волосах гвай-ло)принесла им еду, приготовленную из продуктов, подаренных семье Чжилинем. Отказаться было невозможно, и они поблагодарив девочку, принялись за еду.

Они ели молча, сосредоточившись на работе челюстей и вкусе пищи. Только когда они завершив трапезу отложили в сторону миски и палочки, Дэвис нарушил молчание.

– Есть вопросы, – тихо промолвил Чжилинь – не требующие ответов.

–Но...

– Вы должны научиться примиряться с тайнами, мистер Дэвис. Довольно часто жизнь не любит давать ответы на свои загадки.

Он посмотрел вверх. Сквозь чернеющую листву пробивался извечный бело-голубой свет звезд Чжилинь подумал, что давно уже не видел столь величественной карты звездного неба. На протяжении долгих лет сияние далеких светил меркло и тускнело за пеленой дыма от пожарищ и походных костров.

– Я сообщу вам один секрет, мистер Дэвис Совершенно непостижимо, почему я испытывал сегодня днем столько удовольствия.

– Вам действительно понравилось ездить верхом?

– Да.

Трескучее пение цикад усиливалось, отражаясь от гигантской стены Жиньюнь Шаня.

– Знаете, иные полагают, будто вы воплощение дьявола, – в ночи голос Дэвиса звучал так, словно американец шептал Чжилиню на ухо. – В библейской книге Апокалипсис говорится о Звере. Как утверждает Аллен Даллес, Зверь – это вы. Вы, и Мао, и прочие коммунисты.

– Мистер Даллес единственный, кто придерживается этого мнения?

– Господи, разумеется, нет. С ним соглашаются многие богатые и влиятельные люди. Генри Люс, Билл Донован, Генри Форд... Да всех и не перечислишь. – Дэвис повернулся к собеседнику. – Говорят ли вам что-нибудь эти имена?

– Думаю, да, говорят. – Чжилинь размышлял, стоит ли задать столь интересующий его вопрос. Он словно вновь услышал громкий топот скакуна. Почувствовал свое слияние с ним и близость к Россу Дэвису. Ну и, конечно же, он вспомнил оцепенение, охватившее их на поляне.

– А что президент Рузвельт? Соглашается ли он с этими богатыми и влиятельными людьми?

– Если говорить начистоту, то я думаю, что мнение мистера Рузвельта не имеет большого значения.

Слова Дэвиса заставили Чжилиня задуматься. Сам он полагал, что американский президент ненавидит и опасается Мао.

– Но ведь президент правит страной, разве нет? – заметил он.

– Да-а, – протянул Дэвис. – Но это верно лишь в определенном смысле. Кроме того, что согласно конституции в нашей стране действует принцип разделения властей, президент испытывает постоянное давление со стороны.

Дэвис не различал в темноте лица Чжилиня. Тот, помолчав, промолвил:

– Как известно, общий закон состоит в том, что чем богаче человек, тем большее давление он способен оказывать.

При этих словах Росс Дэвис слегка пошевелился.

– Да, я думаю, вы попали в точку.

* * *

На следующую их встречу на склоне Жиньюнь Шаня Дэвис явился не один. В его спутнике Чжилинь узнал одного из офицеров, сопровождавших Чан Кайши. Однако он не сказал ни слова, решив сначала узнать, что задумал американец.

– Ши тон ши, – сказал Дэвис, представляя их друг другу. – Это Хуайшань Хан. Подполковник Национально-освободительной армии.

– И советник генералиссимуса Чана, – добавил Чжилинь. – Я слышал о вас.

Он сопроводил свои слова мягким, церемонным поклоном и получил в ответ точно такой же.

– Ну что ж, – сказал Дэвис, потирая руки, – не приступить ли нам к ленчу? Я попросил нашего повара приготовить кое-что.

Он как бы невзначай поглядывал то на Чжилиня, то на Хуайшань Хана, словно ожидая первой искры, которая привела бы к пожару. Не дождавшись, он отошел в тень ближайшего дерева и поставил на землю большую плетеную корзину. День выдался необычайно душным. Тяжелый воздух, в котором не ощущалось ни единого дуновения ветерка, навевал дремоту.

Дэвис деловито извлек из корзины сэндвичи, невесть откуда раздобытые им приправы и бутылку белого вина.

– Не желаете подкрепиться? – обратился он к спутникам с надеждой в голосе. – Мне не хочется, чтобы вся эта провизия пропала зря.

Хуайшань Хан молча глазел на чужеземную пищу. Он был худым, как спичка. Чуть выдающаяся вперед челюсть свидетельствовала о том, что он уроженец Манчжурии или одной из высокогорных областей, тянущихся вдоль северной границы Китая. Маленькие уши его плотно прилегали к голове. Сквозь короткую щетину волос, едва прикрывавших череп, проглядывал кусочек лиловой полосы родимого пятна. Возможно, из-за формы челюсти создавалось впечатление, что нос и глаза Хуайшань Хана расположены несколько выше, чем им полагается.

Закончив раскладывать закуски, Дэвис обвел их взглядом.

– Ну хоть что-нибудь из этого вам нравится?

– Сэндвичи, – промолвил Чжилинь.

– А нет ли чая? – осведомился Хуайшань Хан. Солнце ненадолго скрылось за облаками. Поляна, казалось, утратила свои очертания, лишившись при этом отчасти присущего ей ощущения покоя. Плантация чая подходила к ней почти вплотную, и Дэвис и его спутники видели, как глава семьи Пу нагружает своего четвероногого помощника. Трое его дочерей, не останавливаясь, подавали один бушель чая за другим.

– Вино не подойдет? – Дэвис откупорил бутылку и извлек из корзины хрустальные бокалы.

– Я не возражаю, – ответил Хуайшань Хан, усаживаясь рядом с американцем. – Однако сомневаюсь, что наш товарищ придерживается того же мнения. – Он сделал глоток из протянутого ему Дэвисом бокала и поднял его с насмешливым видом. – Вам не стоит тратить время на это вино, товарищ, – сказал он, обращаясь к Чжилиню. – Столь элитарный напиток станет вам поперек горла. – Он кивнул головой, продемонстрировав родимое пятно в полной красе. – Кстати, по дороге мы видели небольшой ручеек. Вода, берущая начало из земли, больше подходит для коммуниста.

Чжилинь не спеша расположился по другую руку от Дэвиса. Он недоумевал, зачем тот притащил с собой человека из окружения Чана. Недолго думая, он решил выжидать и наблюдать. Определив характер взаимоотношений между Дэвисом и его спутником, он нашел бы ответ на свой вопрос.

Хуайшань Хан наклонился вперед. Его тонкие губы блестели от вина.

– Отличное вино, товарищ, – заметил он, обращаясь к Чжилиню. Его голос звучал с сарказмом. – Почему бы вам и не попробовать его? Оно ведь тоже берет начало из земли. – Он улыбнулся, показав два ровных ряда маленьких, ослепительно белых зубов. – Какая разница, что это напиток, ценимый капитанами капиталистической промышленности. – Он хмыкнул. – Впрочем, простите меня. Я забыл, что слово “промышленность” мало что может сказать истинному коммунисту. Я дрожу от мысли о том, что произойдет с этой страной, если Мао придет к власти.

– Без коммунистов Китай обречен на бесконечную междоусобную грызню, – парировал Чжилинь без малейшего признака враждебности. – Коммунизм – это единственная идея, способная объединить под своими знаменами миллионы крестьян, составляющих основную массу нашего народа. Без единства, которое может обеспечить только коммунизм, Китай станет слабой, раздробленной на куски страной, а следовательно, и легкой добычей для гвай-ло,подобных шакалам, питающимся падалью.

Хуайшань Хан крякнул с отвращением.

– Они всеядны, – промолвил Чжилинь, – эти гвай-ло. У них нет представления о культуре, о приличиях. Они ничего не знают об универсальности природы. Без защитного вала коммунизма они наверняка дочиста обгложут наши кости. Они вывезут из Китая все, что имеет хоть какую-нибудь ценность и полезность. Только тогда они уйдут, оставив после себя кучи отбросов и костей.

– Вы говорите не хуже, чем ваш бог Мао, – заметил Хуайшань Хан.

– Мой бог – Будда, – возразил Чжилинь. – Мне казалось, что это должно было быть очевидным.

Он подобрал с земли несколько тонких прутиков бамбука и, достав из кармана складной нож, принялся делать на них надрезы, мастеря какое-то сложное сооружение.

– Что вы делаете? – поинтересовался Дэвис, оторвавшись на мгновение от сэндвича.

– Я голоден, – ответил Чжилинь, – и намереваюсь предпринять кое-что по этому поводу.

Он встал и сорвал несколько стеблей какого-то растения, похожего на коноплю. Движения его рук были молниеносными. Закончив свои странные приготовления, он исчез в кустах.

Несколько минут спустя он вернулся и, усевшись на прежнее место, промолвил.

– Ну вот, теперь я не прочь отведать этого вина, – он не спеша пригубил изысканный напиток, попробовав его вначале на язык, и добавил: – В наше время не часто удается встретить в Китае такое отменное вино.

– Вы только послушайте его. Неужели эти слова произнесены коммунистом? – заметил Хуайшань Хан.

– Политика определяется убеждениями, – отозвался Чжилинь.

– Те, кто твердолобо следуют догмам на каждом шагу, часто ломаются на полдороге.

– Однако убеждения являются чем-то непреклонным и постоянным по своей сути, – указал Хуайшань Хан.

– В моем понимании, убеждения – это сознание правильно выбранной цели, – возразил Чжилинь. – Отстаивая правое дело, не стоит пренебрегать разнообразными средствами. Напротив, постоянно придерживаясь догм, мы наверняка не сумели бы решить нашу главную задачу и защитить людей от нищеты, болезней и иностранной интервенции.

Хуайшань Хан допил остатки вина из бокала и попросил Дэвиса налить ему еще.

– Я начинаю чувствовать голод, – проворчал он.

– По крайней мере, в этом, – подхватил Чжилинь, – националист и коммунист могут сойтись.

Он снова поднялся на ноги и исчез в зарослях кустов. Как и в первый раз, он задержался ненадолго и возвратился, таща попавшегося в его самодельный силок зайца.

– Вот и ленч, – провозгласил он и стал свежевать зверька.

– Вот видите, мистер Дэвис, – обратился он к американцу, – земля должна кормить людей. Это всеобщий закон.

Тот смахнул хлебные крошки с брюк.

– Разве убийство – любое убийство – не запрещено Буддой?

Он раскрыл портсигар и достал из него сигарету. Хуайшань Хан последовал его примеру. Дэвис поднес ему спичку, затем прикурил сам.

– Я слышал, что монахи не копают землю даже лопатами, опасаясь убить какого-нибудь жука или червяка, – продолжал он, затягиваясь. – Это правда, Ши тон ши?

– Правда, – согласился Чжилинь, потроша зайца. – У каждого из нас свое, отличное от других, предназначение на земле, мистер Дэвис. Например, я, быть может, больше похож на лису, чем мне бы того хотелось. Однако, как следует изучив мир, вы обнаружите, что он, в лучшем случае, несовершенен. Надо научиться принимать его таким, каков он есть. Вы не согласны?

Не дожидаясь, пока его попросят, Хуайшань Хан развел огонь, предварительно расчистив кусочек земли. Вскоре оба китайца уже поджаривали зайца на сделанном на скорую руку вертеле. Капли жира, стекая в огонь, взрывались с треском и шипением. Восхитительный запах готовящегося мяса разливался в воздухе.

Дэвис не мог разделить с ними это удовольствие: он видел лишь перед собой тусклые, остекленевшие глаза зверька и потому предпочел ограничиться табаком.

Чжилинь и Хуайшань Хан, по-братски разделив нежное, сочное мясо, были, казалось, всецело поглощены трапезой. Во всяком случае, пока она не закончилась, они не проронили ни слова. Дэвис, также молчавший все это время, с изумлением увидел, что они уничтожили все подчистую. Даже внутренности и те были запечены в углях и съедены на закуску.

– Наверное, вас интересует, зачем я пригласил на нашу встречу Хуайшань Хана, – сказал наконец Дэвис, когда его спутники завершили свой обед.

Чжилинь промолчал в ответ. Он знал, что пустые слова являются признаком глупости.

– Мы, то есть он и я, хотели бы узнать, не захотите ли вы обдумать предложение... – Дэвис откашлялся, прочищая горло. Он пристально изучал сияющие носы собственных ботинок, – ...перейти, э-э-э... на нашу сторону.

Другой, “идеологически выдержанный” человек на его месте наверняка взорвался бы от возмущения, переполняемый праведным гневом. Чжилинь же просто внимательно посмотрел на собеседников, чувствуя, что здесь дело нечисто. В их тактике ощущалось едва заметное противоречие, и это настораживало его.

– Насколько я понимаю, – осторожно начал он, – говоря о “нашей” стороне, вы имеете в виду националистов?

– И американцев, которые поддерживают их. Чжилинь кивнул.

– О, мистер Дэвис. Мы уже успели в достаточной мере удостовериться в вашем патриотизме. Дэвис смущенно улыбнулся.

– Неужели это так заметно?

– Словно горящий факел во мраке ночи. – Чжилинь даже не постарался скрыть своей иронии. – Однако в вашем неумении скрывать свои чувства есть нечто забавное и даже милое. Надеюсь, что хотя бы это не подвергнется разрушительному воздействию войны и времени.

– Все эти замечания весьма любопытны, – возразил Хуайшань Хан, – но вы так и не ответили на наш вопрос, товарищ.

Чжилинь посмотрел прямо в глаза подполковнику.

– Только лишь потому, что не воспринял его всерьез. Кроме того, я ни за что на свете не поверю, будто это и впрямь “ваш” вопрос. Мистеру Дэвису такая глупость просто не могла прийти в голову.

Чжилинь уже почувствовал напряжение, охватившее Хуайшань Хана, и подумал: Что-то ускользает от моего внимания, но вот что?

—Это вовсе не шутка, товарищ, – возразил помощник Чан Кайши, переходя на мандаринское наречие. – Нам весьма желательно как можно скорее получить от вас настоящий ответ.

– Но, любезный сударь, – ответил Чжилинь на том же диалекте, – вы уже получили его. Мне скорей пришло бы в голову наложить на себя руки, чем присоединиться к националистическим силам. Весь Китай находится в подвешенном состоянии. Его будущее и благополучие – вот что является главным для меня. Вы же предлагаете мне предать не столько Мао тон ши, сколько сам Китай.

Хуайшань Хан, внимательно изучавший лицо Чжилиня, быстро кивнул, словно окончательно удостоверившись в чем-то. Последнее казалось тем более вероятным, что, как ни странно, кивок был адресован Россу Дэвису.

– Ну что ж – вздохнул американец, приступая к уборке остатков ленча. – Мне думается, нам пора назад в Чунцин.

* * *

На дворе была глубокая ночь. Чжилинь крепко спал и слышал во сне завывающие голоса духов его соотечественников, погибших от рук гвай-ло,обращавшихся к нему на давно забытых языках. В их хор ворвалась барабанная дробь.

Капли дождя хлестали по окнам. Звук повторился, срывая с Чжилиня остатки прозрачного покрывала сна. Бамбуковые ставни задребезжали. Возле них виднелась тень. Высокая, угловатая, она застыла возле закрытой двери. Тень, которой там не должно было быть.

Чжилинь задышал ровней и глубже, возвращаясь на хрустальный путь,чтобы определить, что изменилось в обстановке комнаты.

Прислушавшись, он различил звуки дыхания, своего и чужого, к которым примешивался шум грозы. Короткая вспышка молнии, и могучий раскат грома загрохотал в ночном небе.

В это короткое мгновение Чжилинь понял, что не ошибся, доверившись хрустальному пути. В его комнате был не кто иной, как Хуайшань Хан!

Чжилинь вспомнил беспокойное напряжение подполковника во время их беседы на поляне. Сосредоточенное выражение, застывшее в его глазах. Это вовсе не шутка, товарищ. Нам весьма желательно как можно скорее получать от вас настоящий ответ.Тотчас в памяти Чжилиня вспыхнула другая картина: пистолет Дэвиса, союзника Хуайшань Хана, направленный на него.

Соскользнув с постели, он мысленно приготовился к поединку. Он не испытывал желания нападать первым, но твердо решил защищаться до конца.

– Ши тон ши.

Дождь оглушительно барабанил по стеклам.

– Ши тон ши!

Ставни тряслись под ударами ветра.

– Я здесь. – Подав голос, он тут же переместился на несколько шагов в сторону, но Хуайшань Хан никак не проявил свои агрессивные намерения, если даже они у него и были.

– Я должен поговорить с вами.

– Вы выбрали для этого весьма странный и бесцеремонный способ.

– На войне между нами также не принято придерживаться церемоний.

– Это правда, – признался Чжилинь. – Говорите то, зачем пришли. Сейчас я зажгу свет.

–Нет!

Голос незваного гостя звучал так настойчиво, что Чжилинь замер на месте.

– Прошу вас, не зажигайте света. Никто не должен даже заподозрить, что я приходил к вам.

– Простите мою недоверчивость, Хуайшань Хан, – промолвил Чжилинь, взвешивая каждое слово, – но вы отъявленный националист. Вчера вы совершенно ясно подтвердили это. Более того, вы старались склонить меня на свою сторону, убеждая предать дело, во имя которого я пожертвовал всем, что у меня было в жизни. Проще говоря, вы мой враг. Поэтому объясните мне, если сможете, почему я должен хранить в тайне ваши действия, а не сообщить о них тотчас же моему и вашему руководству.

– Потому, – ответил Хуайшань Хан пронзительным шепотом, – что мое руководство приговорило вас к смерти.

В комнате повисло жутковатое молчание, нарушенное лишь отдаленными раскатами грома.

– Объяснитесь.

– Я скажу все, что знаю, но вы должны пообещать не зажигать света.

– Ладно.

– Чану каким-то образом удалось мельком увидеть вас.

Сердце Чжилиня учащенно забилось при этих словах.

– Он все еще помнит, – продолжал Хуайшань Хан, – о гибели своих людей от рук человека, чьей женой была помощница Сунь Ятсена. Он не забыл про устроенную по его приказу охоту за головой того человека и то, что она оказалась безрезультатной. Теперь он решил, что ваш час пробил. Он прикончит вас здесь.

– Ерунда! – в глубине души Чжилинь испытывал гораздо меньшую уверенность, чем хотел показать. – Сейчас в деле замешана большая политика. На кон поставлена судьба Китая. Если Чан и Мао договорятся между собой, коалиция...

– Коалиции не будет, – прошипел Хуайшань Хан. – Это я могу вам гарантировать.

– Тогда зачем нужно было договариваться об этой встрече?

– По мнению генералиссимуса, только для того, чтобы умаслить американцев и русских, требовавших от него начать переговоры с Мао. Впрочем, если уж на то пошло, то к ним можно добавить и китайский народ. Он устал от войны. Однако, смею вас уверить, Ши тон ши, Чан принял решение еще до того, как вы и ваши соратники ступили ногой на землю Чунцина. Он рассматривает как победу тот факт, что “великий Мао” приехал в его логово смиренно просить о мире. – Хуайшань Хан покачал головой. – Однако о коалиции не может идти и речи. Чан намерен тянуть время, хитрить, а затем обвинить в провале переговоров несговорчивых коммунистов. После чего он обрушит на вас армию.

Чжилинь был потрясен: он с самого начала предполагал, что Чан планирует вести себя именно так. Мао знал об этом, но отказывался прислушаться к его мнению. Чжилинь не верил в жизнеспособность подобной мифической коалиции, и Чан, как теперь выяснялось, видимо, тоже. Разумеется, в том случае, если Хуайшань Хан говорил правду.

– У меня нет оснований доверять вашим словам, – заявил Чжилинь. – Вы мой враг. Тем более после вчерашнего разговора.

– В этом-то все и дело. Вы еще не отдаете себе отчета в том, что на самом деле произошло вчера. У меня не было ни малейшего намерения переманивать вас на сторону Чана, Ши тон ши. Я просто хотел заглянуть в ваше сердце, определить глубину и искренность ваших убеждений. Я хотел знать наверняка, с кем имею дело. Дэвис сказал мне, что я могу довериться вам. Однако я не поверил ему до конца. В конце концов, он всего лишь гвай-ло,не так ли? Можно ли полагаться на слова варвара, если речь идет о китайце?

– И вы решили взглянуть на меня сами? Из разрозненных кусков постепенно складывалась целостная мозаика.

– Совершенно верно. Вот почему я забросил приманку, пытаясь завербовать вас. Теперь я знаю, что ваши помыслы чисты. Следовательно, я могу довериться вам.

– Довериться мне? В чем?

– Дело в том, что я сам хочу перейти на вашу сторону, Ши тон ши. Я не в состоянии мириться с Чаном и его милитаристскими идеями. Его мысли заняты одними военными победами. Предполагаемыми победами. Он верит только в армию. Все остальное для него не существует. Ему почти совсем нет дела до народа.

– Значит, вы хотите стать коммунистом?

– Я хочу счастливого будущего для моей страны. Чан не способен обеспечить его. Это мне известно.

– Разумеется, вы рассказали обо всем Россу Дэвису, когда выбрали его в качестве посредника?

– Вовсе нет, – возмущенно возразил Хуайшань Хан. – Вы принимаете меня за круглого дурака? Я сказал ему лишь, что хочу неофициальными путями продвинуть вперед создание коалиции. “Возможно, – объяснил я ему, – наладив контакт с кем-нибудь из советников Мао и начав конфиденциальные переговоры, мы сможем ускорить процесс”.

– И он поверил вам?

– А почему бы и нет? Вы знаете Дэвиса не хуже меня. Такой подход не мог ему не понравиться. Он был вынужден согласиться: это означало для него исполнить долг патриота.

Чжилинь засмеялся.

– Да-да. Долг патриота.

– Лучшее качество благородного дикаря, – промолвил Хуайшань Хан.

– Он не так уж и плох, этот Дэвис, – заметил Чжилинь. – Для гвай-ло,во всяком случае.

Хуайшань Хан вышел на середину комнаты.

– Я помогу вам собрать вещи, – сказал он. – Вдвоем мы удерем на север, туда, куда не дотянутся руки генералиссимуса.

– Нет, – возразил Чжилинь. – Это ничего не решит. К тому же ваше исчезновение создаст серьезную проблему для Мао. Надо придумать лучшее решение.

– Решение? – повторил за ним следом Хуайшань Хан. – Как вы можете рассуждать о каких-то решениях, когда каждую минуту вам угрожает смерть?

– Успокойтесь, товарищ. Чан не станет подсылать убийц ночью в мою комнату. Скандал, который обязательно разразится после этого, обойдется для него слишком дорого. Если все, рассказанное вами только что, соответствует действительности, то, значит, ему во что бы то ни стало надо выйти из этого тупика с чистыми руками. По крайней мере, на этом как на обязательном условии продолжения своей помощи будут наверняка настаивать американцы. Отказавшись же от их поддержки, Чан тем самым подпишет себе смертный приговор. Поэтому он не станет торопиться. Он знает, что, пока Мао здесь, я никуда не денусь. Ему придется устроить все таким образом, чтобы моя смерть выглядела результатом несчастного случая. Он и его люди должны быть абсолютно вне подозрений.

– Да, вы правы, – согласился Хуайшань Хан. – И все же...

– Терпение, мой новый товарищ. Терпение. Мы найдем способ решить эту проблему.

* * *

Наутро, однако, Чжилиня стали обуревать сомнения в верности его расчетов. Поводом к тому послужило то обстоятельство, что Росс Дэвис не появился на занятиях по тай цзы.Подобное произошло впервые с тех пор, как они заключили свой договор, и могло быть расценено как тревожное предзнаменование. Чжилинь не любил делать поспешных выводов. Однако он не делал секрета из того, что каждое утро выполняет свои упражнения в определенное время и в одном и том же месте. Если Чан и намеревался устранить его, то наверняка не собирался осуществлять свой замысел на глазах у свидетеля, тем более американца. Не было ничего проще, чем придумать предлог, который воспрепятствовал бы появлению Дэвиса на месте преступления.

Тревога Чжилиня усилилась еще больше, когда он обнаружил, что Мао со свитой, сопровождавшей его на переговорах, уже отбыл на утреннее заседание, хотя стрелка часов только-только достигла цифры шесть. Чжилинь даже не успел передать ему информацию, полученную от Хуайшань Хана. Сам же Хан по предложению Чжилиня вернулся в лагерь Чана, где ему предстояло дожидаться условного сигнала. Чжилинь убедил его, что, находясь там, он сможет в настоящий момент принести Мао больше пользы.