Текст книги "Шань"

Пробегая глазами строчки, он убедился в том, что в 1621 году во время взятия Пекина, в результате которого к власти в Китае пришла маньчжурская династия, армией бунтовщиков действительно предводительствовал генерал Ли Чжи Чен. Рядом имелось упоминание и о супруге последнего императора, однако поскольку тот, в значительной мере утратив власть, узурпированную некоторыми из его придворных, не считался большинством китайских ученых особо важной персоной, ее имя не было названо.

Чжилинь перебирал одну книгу за другой, но, сколь угодно подробно описывая события того периода, они не сообщали, как звали эту женщину. Впрочем, к услугам советника Мао были все библиотеки и книгохранилища Пекина, и в одной из них, известной лишь узкому кругу людей, он нашел то, что искал – имя жены последнего императора из династии Мин.

Ху Чао.

Книга третья
Образование
Виватра

Весна. Время настоящее
Чжиао – Гонконг – Майами – Киото – Москва – Пекин – Вашингтон – Каруизава

Под проливным дождем, терзаемая непрекращающейся болью, шагала Ци Линь, повторяя про себя: Я животное. Я была животным в течение долгих месяцев. Теперь, если я хочу выжить, я должна снова стать человеком.

Легко сказать: стать человеком. Ци Линь поднесла здоровую руку к лиловому пятну, оставшемуся на том месте, где в отчаянии нажимал своим пальцем полковник Ху, сломав при этом девушке ключицу, но так и не избежав своей собственной гибели. Боль от раны волнами прокатывалась по ее телу, но Ци Линь было не привыкать.

Боль оставалась ее другом, ее единственным постоянным спутником все время, пока полковник Ху убеждал ее, будто черное – это белое, любовь – это ненависть, страдания – это чувство, покой – отсутствие чувств, смерть – это жизнь.

Используя прану —технику глубокого дыхания, она сосредоточила боль в определенном участке мозга, а сама в это время попробовала пошевелить рукой. Все было нормально, пока она не поднимала ее до уровня плеча. Стоило, однако, добраться до этой черты, и девушка тут же чувствовала, как начинают тереться друг о друга концы обломков кости. Но самое главное, рука немела от плеча до кончиков пальцев, а это означало, что был задет нерв. Ци Линь не нуждалась в чужих подсказках, чтобы понять, что ей нужно обратиться к врачу.

Поразмыслив, она решила, что это вполне осуществимо, и таким образом избавилась от хотя бы части вопросов, не дававших ей покоя.

Однако сначала надо было выбраться из леса. Ци Линь нуждалась в отдыхе. Она ясно отдавала себе отчет в своем положении: пешком, да еще в такую погоду она не могла идти до бесконечности и, пройдя определенное расстояние, все равно отключилась бы.

Ее преследователи понимали это и уже наверняка вычислили сектор поисков, в центре которого находился покинутый ею лагерь. В какую бы сторону она ни двинулась, рано или поздно ее обнаружат. Поэтому надо было не попасться на удочку естественного желания перегнать преследователей, а постараться перехитрить их.

Она взглянула вверх, невольно моргая, потому что капли дождя попадали ей в глаза. Теперь она знала, что ей надо было сделать, однако для осуществления своего замысла ей требовалось использовать обе руки, хуже того, поднять их над головой. Единственной альтернативой была смерть.

Скрипя зубами, она подняла руки и ухватилась за свисавшую ветвь ближайшего дерева. Вскоре ее маленькая фигурка уже исчезла в гуще листвы. Забравшись как можно выше, она растянулась на толстой ветке и, поддерживая поврежденную руку, впала в забытье.

Когда она проснулась, уже почти рассвело. Вдыхая свежий аромат леса, она стала спускаться с дерева, соскальзывая с ветки на ветку. Вдруг до ее слуха донеслись голоса людей. Она замерла, припав к стволу дерева, и не шевелилась, пока они не затихли вдали. Очутившись на земле, она, не теряя ни мгновения, зашагала прочь от этого места.

Пройдя километра два, она наткнулась на крестьянский дом, где ей посчастливилось украсть одежду и кое-какую еду. Она понимала, что поступать так было все равно что навести на свой след собак, но выбора не оставалось.

Незаметно втеревшись в группу женщин, работавших на протянувшихся до самого горизонта рисовых полях, она весь день вырывала из земли нежные колоски риса и вечером вместе с другими забралась на громыхающий, невероятно потрепанный грузовичок, забиравший работниц с полей. Еще днем она успела познакомиться с одной из них и, запомнив ее имя, после обеда перешла на другое поле, где представилась ее дальней родственницей. Впрочем, никто не проявлял особого любопытства, и ей почти не задавали вопросов.

Она добралась до города, состоявшего почти целиком из прямых рядов унылых, неухоженных домом, чрезвычайно напоминавших бараки, уже после наступления сумерек. По дороге она видела несколько мельниц, длинные корпуса факторий, небольшие чугунолитейные заводики и прочие производственные атрибуты провинциального городка современного Китая. Отыскав в темноте дом врача, она постучала в дверь. Прошло несколько минут, прежде чем на втором этаже отворилось маленькое окно и из него высунулась голова. В полумраке блеснули круглые стекла очков. В следующее мгновение человек показал рукой на угол дома.

Обогнув дом, Ци Линь очутилась перед маленькой дверью и услышала шум отодвигаемого засова. Через несколько секунд она очутилась в доме.

– Сестра?

Доктор оказался пожилым человеком, кривоногим и пузатым. На ничем не примечательном лице его было написано добродушное и бесхитростное выражение. Он был одет в старомодное пальто, из-под которого выглядывала пижама. Кончики его длинных усов вздрагивали при каждом слове, вылетавшем из маленького рта, под стать его тихому голосу. Пятна электрического света, отражавшегося от его очков в стальной оправе, прыгали по стене, точно перепуганные мотыльки.

Ци Линь низко поклонилась по старинному обычаю, полагая, что таким образом сможет завоевать расположение хозяина дома.

– Тысяча извинений за мой поздний визит, – промолвила она. – Сегодня утром по дороге на поле я поскользнулась на корне и упала. – Она осторожно притронулась пальцем к синяку, расплывшемуся возле основания ее шеи. – Мне кажется, я сломала кость.

Услышав, в чем дело, врач щелкнул языком и заметил:

– Тебе следовало тотчас же обратиться ко мне. Ци Линь сделала круглые глаза.

– О, я не могла. Мой заработок и так невелик. К тому же, видите ли, мой сынишка – ему только три года – серьезно болен. Он лежит в больнице, и мне постоянно приходится ездить к нему. Он плачет, когда мамы нет. Разве я могу не навещать его? – Слезы выступили у нее на глазах. – И у меня есть еще дети, которых надо кормить, а мужа у меня нет.

– Но ведь государство наверняка...

– Государство, государство! – воскликнула она, еще больше входя в роль. – Я не хочу, чтобы я или мои дети стали нахлебниками на шее государства.

– Э, милая, – протянул врач. – Ты должна помнить, что Конфуций сказал насчет гордости. – Однако было очевидно, что слова девушки не оставили его равнодушным. Он наклонился вперед. – Давай-ка я посмотрю, что с тобой случилось.

Ци Линь наблюдала за тем, как он, раздвинув отвороты ее блузки, стал осматривать поврежденное место.

– Скажите мне, пожалуйста, точно, куда я попала? Я оказалась здесь по дороге домой.

– Ты всего в нескольких шагах от шень дао,пути духов. Или, по-другому, Священного Пути,по которому везли тела усопших императоров из династии Мин. – Его прикосновения были мягкими и искусными. Тем не менее девушка вскрикнула, и он вновь щелкнул языком. – Этот поселок называется Чжиао чжуан ху. Возможно, ты когда-либо слышала о нем. Он сыграл важную роль в нашей недавней истории. Во времена войны крестьяне вырыли здесь целую сеть подземных ходов, чтобы иметь возможность укрываться от японцев, а заодно и следить за ними. Эти ходы сохранились до сих пор как памятник изобретательному и смелому китайскому уму.

Его неутомимые пальцы остановились. Открыв пузырек со спиртом, он смазал кожу вокруг перелома и погрузил в нее две длинные иглы. Боль тут же исчезла.

– Теперь мне надо сделать надрез, милая. Думаю, тебе лучше отвернуться.

Ци Линь стало так весело, что слезы чуть было снова не выступили у нее на глазах. Однако она не подала вида, лишь подумала про себе: О, старик! Если бы ты знал, сколько крови, мне довелось увидеть в своей жизни. Даже прожив на земле на тридцать лет меньше тебя, я видела ее куда больше, чем ты, хоть ты и врач.Тем не менее она отвернулась, потому что таково было его приказание.

Ну вот и все, – промолвил он через некоторое время. Он сделал примочку из целебных трав и наложил сверху повязку. Затем отошел к газовой плите и стал греть воду.

Ци Линь следила, как он откупоривает одну за другой бутылочки, пузырьки, банки, подливая из них поочередно в кастрюлю с горячей водой. Из одного ящика он вытащил какой-то твердый материал, отрезал кусочек, который затем истолок в ступке. Получившийся порошок также был высыпан в кастрюлю. Все это время доктор мурлыкал себе под нос какую-то мелодию без слов.

После того как Ци Линь выпила по его настоянию целую кружку мерзко пахнувшего снадобья, он направился к небольшому убогому столу. Вооружась чернильницей и пером, достал откуда-то листок бумаги, очень похожий на официальный бланк, и произнес:

– Теперь, милая, ты должна сказать мне свое имя, адрес и место работы.

Ответить на первые два вопроса не составляло труда, но зато с третьим дело обстояло гораздо хуже. Ци Линь знала, что он потребует предъявить документы, а их у нее, разумеется, не было. Она хорошо знала, что для свободного передвижения по коммунистическому Китаю они совершенно необходимы, и твердо решила раздобыть их во что бы то ни стало. Именно это, помимо сломанной ключицы, естественно, заставило ее явиться сюда в столь поздний час.

– Подземные ходы, – сказала она, поднимаясь с кушетки, на которой врач обследовал ее.

– Прошу прощения?

– Я говорю о знаменитом подземном лабиринте, про который вы рассказывали. – Она осторожно приблизилась к столу, не сводя глаз с доктора. – Об этом чуде изобретательности. Я бы хотела взглянуть на него. Вы проводите меня?

– Когда? Сейчас?

– Ну, конечно, сейчас. – Она добавила энтузиазма в голос. – Самое подходящее время, ведь верно? Именно в такие часы наши предки спускались в туннели и отправлялись следить за японцами, разве нет?

– Ну... да, но...

– Ведь какой прок смотреть на них при свете дня, – она улыбнулась. – Кроме того, мне надо, чтобы что-то отвлекло меня от боли в плече.

Помедлив, он кивнул и растерянно пробормотал:

– Хорошо, я согласен.

Ци Линь удалось нащупать и нажать верные кнопки. Полковник Ху обрадовался бы, узнав, сколь значительная часть его самого продолжает жить в его бывшей подопечной.

Доктор пошел вперед, указывая путь. Добравшись до нижней ступеньки лестницы, упиравшейся в гладкую стену, он зажег захваченный из дому факел. Отыскав какую-то неровность на поверхности камня, он надавил, и перед ними открылся вход в лабиринт.

Оглядываясь вокруг в неровном свете факела, Ци Линь сказала:

– Я хочу, чтобы вы показали мне дорогу в Пекин. Врач замер на месте. Его старые слезящиеся глаза уставились на нее.

– В столице тебе понадобятся документы, – промолвил он наконец.

– Тогда вы снабдите меня ими.

Он пожал плечами.

– Я не умею их подделывать.

Она улыбнулась.

– Я видела у вас на столе фотографию. И туфли в углу комнаты. – Ее взгляд стал жестким. – У вас есть дочь.

Он держал факел высоко, и от этого огромные тени прыгали по влажным стенам.

– Кто ты? – осведомился он внезапно осипшим голосом.

– Я китаянка, – ответила она. – И я не китаянка. Он уловил вызывающие нотки в ее голосе.

– Ты не местная?

–Нет.

– Значит, ты родилась не в Китае.

Она молча изучала его лицо.

– На Тайване?

Она засмеялась.

– Не бойтесь, я не враг. Я не связана с Гоминьданом.

– Но ты убила бы меня не задумываясь.

– Вы не захотели бы жить, как живу я, – отозвалась она.

– “Небо не может не быть высоким, земля не может не быть широкой. Солнце и луна не могут не ходить по кругу, и точно так же все живые существа не могут не жить и не расти”, – процитировал он Лао-Цзы.

– Значит, вы дадите мне документы вашей дочери?

– Бессмысленно спорить. – Врач, прищурив продолговатые глаза, смотрел на нее. – Я вижу, что тебе еще предстоит усвоить этот урок. – Он кивнул. – Ты старше меня, хотя и выглядишь моложе. Я уступаю твоим желаниям.

Они вернулись в дом, где врач вручил ей все документы, которые могли ей потребоваться. Когда они опять спустились в туннель, он подвел ее к западной границе лабиринта.

– Вот, – сказал он, указывая на шаткую деревянную лестницу. – Через заросли пихт ты выйдешь на дорогу. По ней ездит много машин. Оттуда ты сумеешь без труда добраться, куда тебе нужно.

– Я по-прежнему могу убить тебя, – заметила Ци Линь.

–Да.

– Ты видел меня. Ты знаешь, куда я держу путь.

– Я также видел и лису за окнами дома, – возразил он. – И я знаю, куда дует ветер. Другие изо всех сил делают то, что я уже знаю, но терпят неудачу.

– Почему?

Его взгляд, казалось, проникал в душу Ци Линь, и девушка, слегка поежившись, подумала, что этот человек далеко не так прост, как ей показалось вначале.

– Они не следуют заповедям Дао, – ответил он, помолчав. – Они предпочитают сражаться, и поэтому другие сражаются против них.

– Подобно мне.

– Тебе доводилось убивать людей, сестра. Я вижу смерть в твоих глазах.

– Я убивала, чтобы выжить.

– И поступая так, ты убивала себя, – тихо сказал он. Она презрительно фыркнула, несмотря на то, что у нее от тоски вдруг защемило сердце.

– Ты хочешь, чтобы я поверила, будто ты рад помочь мне.

– Это не в моей власти, сестра.

– Но ведь ты не веришь мне, – продолжала настаивать она. – Я и сейчас убила по необходимости.

– Неужели?

Боль в ее сердце стала почти невыносимой. Она чувствовала, как ее затягивает в зловещую черную бездну. Страх перед этой бездной заставил ее убить полковника Ху.

– Он меня создал, – ее голос опустился до пронзительного шепота. – И я уничтожила его.

Старик не сводил с нее глаз. Его лицо оставалось совершенно бесстрастным, ее же выражало затаенную муку.

– Он переделал меня. Словно гончар, он вылепил из глины мою новую душу.

– Теперь его больше нет.

– И я свободна.

– Ты сама сознаешь, что это заблуждение. Ци Линь в ответ промолчала. Она знала, что ей следует несколькими расчетливыми движениями свалить его, добить и продолжать путь. Оставлять его в живых означало идти на слишком большой риск.

– Быть может, твой создатель и превратил тебя в солдата, которого я вижу перед собой, – промолвил старик. – Надо ли мне говорить тебе, что солдаты – это орудия в руках зла? Дао – это путь истины. Тот, кто управляет другими, имеет в своем распоряжении источник физической силы. Однако тот, кто управляет собой, обладает неиссякаемой силой.

Ци Линь прижала ладонь к раскалывавшейся от боли голове.

– Я даже не помню, для чего он готовил меня. Смутные тени появляются передо мной и исчезают...

Какое-то чувство промелькнуло на его неподвижном лице.

– С тобой сделали нечто такое, что не под силу изменить даже Дао.

Тени, гоняющиеся друг за другом. Ужасная боль в голове! И надвигающаяся вслед за тенями черная бездна.Ци Линь слабо вскрикнула и стукнула себе кулаком в висок.

– Ты опасен, – выдавила она из себя с трудом. – Через тебя они могут выйти на мой след.

– Значит, ты должна сделать так, чтобы этого не случилось, – он произнес эти слова с такой откровенностью, что девушка, опешив, изумленно уставилась на него.

– Тебе все равно, умереть или остаться в живых?

– О, нет, не все равно. Но это поистине не имеет никакого значения по сравнению с реками, впадающими в море.

– Что ты хочешь этим сказать?

Он оставался совершенно спокойным.

– Те, кто способны вовремя прекратить действия, точно так же как и начать его, живут долго. Остальным суждено умереть в молодости.

Ци Линь долго молча смотрела на него. Она чувствовала, как сильно колотится ее сердце. Пламя факела плясало, слегка потрескивая. Тени вытягивались вверх по сырым, неровным стенам и скрещивались на своде потолка. Остальным суждено умереть в молодости.

Бросив на него прощальный взгляд, она засунула бумаги обратно за пояс. Ее путь лежал вверх по шатающимся ступенькам, прочь от мерцающего света факела. Она так и не решилась убить старика. Было ли это признаком победы или поражения? Она не знала. Уже скрывшись во мраке, она обернулась и крикнула:

– Прощайте!

– Помни о реках, – ответил он, обращаясь в пространство перед собой, где она только что стояла, – которые впадают в море.

* * *

Закрыв глаза, Блисс видела этот драгоценный камень. Сверкающие лучи, красные, золотые, тянулись от него через бескрайнюю гладь океана. Почему этот опал так важен? —недоумевала Блисс.

Проснувшись на борту джонки своего отца, она услышала чьи-то голоса и, натянув одежду, вышла из каюты. Босиком она прошла по коридору. Ей казалось, что она слышала эти голоса во сне и что они-то ее и разбудили. Впрочем, она тут же усомнилась в этом; уж больно тихо они звучали.

Будда простит тебя, боу-сек, —сказал он. – Как я прощаю тебя.Но могла ли она простить себя? Этот вопрос по-прежнему не давал Блисс покоя.

И точно так же по-прежнему Чжилинь не оставлял ее наедине с мучительными вопросами и сомнениями. Он умер, да, и умер от ее рук. Однако что произошло между ним и ею в то мгновение, когда жизнь покидала бренную оболочку Цзяна. Блисс не могла ни передать в словах, ни даже понять сама. Быть может, —размышляла она, – мы вместе проникли сквозь резонирующую оболочку в да-хэй? И кто знает, какие превращения произошли с нами в великой пустоте, таинственной и волшебной?

В одном она была уверена: все это – что бы там ни было – являлось частью плана Чжилиня. Он знал о приближавшейся смерти и хотел, чтобы Блисс находилась рядом с ним в эту минуту. Разве он не подготовил ее к этому заранее? Разве не с его помощью она неоднократно проникала в да-хэй?Теперь она не сомневалась, что все это делалось для того, чтобы в нужную минуту она оказалась готова.

Но к чему?

– ...как ты сам можешь убедиться, исключительной чистоты, – донесся до нее голос отца, явно старавшегося говорить негромко. – Отличный экземпляр.

– Его привезли из Австралии, не так ли? Это был Дэнни, третий сын Цуня Три Клятвы. Было уже поздно – или рано? – почти четыре часа утра.

– Мне нужно, чтобы ты установил, где его купили. Стоя в дверях каюты, Блисс прислушивалась к разговору отца и сына. Все еще наполовину погруженная в да-хэй,она вдруг отчетливо поняла, что ее место сейчас не в коридоре, а там, в каюте.

– Отец?

Цунь Три Клятвы поднял голову, Дэнни повернулся лицом к двери. Он очень походил на отца.

– Боу-сек. Стобой все в порядке?

В последние дни она постоянно слышала из его уст этот вопрос и видела на его лице озабоченное выражение, Ей очень хотелось бы успокоить его, но как она могла объяснить, что творится с ней, если сама толком не знала?

– Да, – ответила она. – Со мной все нормально. Мне приснился огромный опал, горевший малиновым пламенем.

Опустив взгляд на стол, она увидела на нем в точности такой же камень, какой привиделся ей во сне всего несколько минут назад. Прежде чем кто-либо из мужчин успел помешать ей, она протянула руку и схватила его.

– Боу-сек...

– Отец, тысяча извинений, что прервала вашу беседу, но мне кажется, что я уже видела этот опал. – С усилием она отвела глаза от камня. – Я случайно услышала, что ты просил Дэнни узнать, где он был куплен. Это важно?

В первое мгновение Цунь собирался соврать дочери ради ее же блага. Он очень беспокоился за нее и, тщетно ломая голову над тем, как бы помочь ей, чувствовал себя совершенно беспомощным. Однако, встретив ее взгляд, так хорошо знакомый ему, он сделал единственное, что ему оставалось, – сказал правду.

– Джейк дал мне его перед отъездом в Японию. Он обнаружил его в кармане шпика, следившего за ним в ту ночь, когда погиб Чжилинь. Из-за этого шпика Джейк и не успел тогда на джонку к назначенному часу.

– Знал ли Чжилинь о том, что он должен приехать?

– Думаю, что знал.

Блисс, замолчав, стала рассматривать опал, вертя его в своих тонких, длинных пальцах. Огонь, горевший внутри камня, то распадался на тысячу мелких брызг, то вновь сливался воедино. Блисс на мгновение почудилось, будто в трепетном сиянии опала проступают черты лица Цзяна.

– Боу-сек...

—Отец, мне бы хотелось...

– Об этом даже и речи идти не может, – отрезал Цунь Три Клятвы, словно угадывая ее мысли. – Это должен сделать Дэнни. Он...

– Ты держишь меня здесь под арестом?

– Что за чушь! – возмутился Цунь. – Ты вольна идти, куда и когда тебе заблагорассудится.

– Ну да, если только сестра Лин будет сопровождать меня, – возразила Блисс и, видя, что отец молчит, добавила: – Стало быть, я не заключенная, а всего лишь пациентка плавучей больницы?

– Я не... – он вдруг оборвал фразу на полуслове и, повернувшись к сыну, попросил его: – Дэнни, пожалуйста, оставь нас одних.

Молодой человек, кивнув, вышел, и когда дверь за ним закрылась, Цунь укоризненно промолвил:

– Боу-сек, боу-сек,чего ты хочешь от меня? Чтобы я послал тебя навстречу опасности, даже не зная, в каком состоянии находится твое здоровье?

– Единственная опасность, – сердито ответила Блисс, – состоит в том, что я умру от бездействия и тревоги за Джейка. Вот на что ты меня обрекаешь.

Цунь Три Клятвы покачал головой.

– Мне кажется, ты сама плохо представляешь, что с тобой происходит.

– Со мной все в порядке. Однако ты прав, я уже не та, что была до... гибели моего духовного отца. – Она уселась в кресло, освобожденное Дэнни. – Ши Чжилинь был последним звеном, связывавшим меня с моим прошлым. – Мой прадед, первый Цзян, был его наставником. Именно к Ши Чжилиню пришла за помощью моя мать в самую трудную минуту. Не будь его, я вообще могла бы не появиться на свет. И уж точно не попала бы в Гонконг и не обрела бы в тебе нового отца. Да, я стала другой и не отрицаю этого. Там, где раньше был свет, теперь – пустота. Я приняла его смерть, отец. Такова была воля Будды. Джосс. И, конечно же, это не могло не повлиять на меня. Я не хочу и не буду притворяться, будто я не изменилась.

– Никто и не просит этого от тебя, – тихо промолвил Цунь.

– Вот и хорошо.

Он смотрел на сидевшую перед ним молодую женщину, чужую ему по крови, но выросшую в его семье, и сам удивлялся безграничности своей любви к ней.

– Я не принесу тебя в жертву делу йуань-хуаня,– заявил он решительно.

– Это уже произошло, – возразила она. – Давным-давно, отец, ты принял решение, противоречащее твоим теперешним словам. Ты подготовил меня. Теперь я прошу тебя: пожалуйста, не мешай мне исполнить мое предназначение.

– Я сожалею...

– Поздно сожалеть, отец.

Цунь Три Клятвы проникся мудростью ее слов. Сдавшись, он сообщил Блисс все, что Джейк рассказал ему про опал. В конце разговора Блисс, улыбнувшись, наклонилась к старику и поцеловала его в щеку. И в то же мгновение ее пальцы сомкнулись вокруг самоцвета.

* * *

Слуха Джейка достигли чьи-то голоса. Целая толпа мертвых орала у него над ухом. Действуя ему На нервы, они гремели костями, щелкали зубами, точно голодные аллигаторы, тыкали в него костлявыми пальцами.

Они хотели сообщить ему нечто важное и, видимо, поэтому, решил он, не переставали кричать. Джейк не отвечал, но от этого их вопли не становились тише.

Он с удивлением и раздражением думал о том, почему их голоса звучат так естественно, словно принадлежат живым. Эта какофония постепенно выводила его из себя. Если он мертв, то к чему столько шума и суеты? Если же нет...

Несколько песчинок, подхваченных ветром, упали ему на лицо. В горле у него запершило от едкого дыма. Он закашлялся, и в то же миг под опущенными веками забрезжил серый свет, явившийся на смену кромешной тьме.

Кровь, обрывки кожи, ярко-розовые и малиновые кусочки человеческого мяса – результат взрыва заряда “Бизон” в кабинете Микио. Грохот...

Он открыл глаза. ...швырнувший на него тело Микио. Камон,символ клана Комото, на тонкой, испещренной красными кляксами ткани кимоно, распадающийся на части у него на глазах. Грохот...

Он увидел, что находится в комнате, стены, пол и потолок которой отделаны полированным кедром.

…кромсающий тело Микио, навалившееся на него. Полоса визжащего огня, и в самом конце, за мгновение до того, как сознание окончательно угасло, кошмарное зрелище кровоточащего, розового месива из мяса и костей, ухмыляющейся маски смерти на месте лица Микио.

Он увидел зелень – листва деревьев за окном? – и на другом конце комнаты закрытую фузуму,деревянную дверь с филенкой, обитой матовой парчой. Словно под действием его взгляда она скользнула вбок. Послышалось пение птиц – с деревьев за окном? Он не был уверен ни в чем. Его органы чувств до сих пор не могли оправиться от двойного удара: чудовищного грохота и тяжести тела Микио, разрываемого на части силами, которым не может противостоять ни одно живое существо.

О,Микио, мой друг!

Он прищурился, вглядываясь в фигуру человека, появившегося в дверном проеме, точно вынырнув из глубины полутемного коридора. Тихонько, на цыпочках, человек подошел к кровати, на которой лежал Джейк, и склонился над ней.

Напрягая глаза, перед которыми все еще плавали облака белого порохового дыма, он изумленно уставился на до боли знакомое лицо.

– Микио-сан!

* * *

Я должен связаться с Цзяном во что бы то ни стало.Это было первое, о чем подумал Эндрю Сойер.

Однако, зная, что это невозможно по той простой причине, что он не имел ни малейшего представления, где сейчас пребывает Цзян, Сойер схватил трубку телефона, стоявшего в его кабинете, и набрал номер Цуня. Где-то далеко под ним бурлила и шумела по обыкновению Ханг-Сенг, гонконгская биржа ценных бумаг. При взгляде сверху ее можно было принять за змеиное логово – такое там царило неистовое, безостановочное движение.

Просунув руку под пиджак, Сойер потянул за шелковую ткань дорогой рубашки, прилипшей к его телу. Рубашка была влажная и потемневшая от пота. Черт побери! —ругался он про себя, слыша в трубке длинные гудки. – Где же ты?

Его беспокойный взгляд метался от цифр на высоком табло к оживлению возле столов “Пибоди, Смитерс” и “Тун Пин Ань” – двух крупнейших брокерский фирм – и обратно. И там, и там налицо были признаки надвигающейся катастрофы.

Наконец длинные гудки прекратились, и Сойер шумно вздохнул.

– Да-а-а.

– Началось, – сказал он с ходу. – Худшие опасения оправдываются.

– Где ты?

– На Хант-Сенге.

– Ну, и как там? Плохо?

– Хуже, чем плохо. Если бы было просто плохо, сегодня я бы прыгал от радости.

– Я выезжаю, – сказал Цунь Три Клятвы.

– Боже правый, – промолвил Сойер в трубку, из которой уже доносились короткие гудки.

Онемевшими пальцами он водрузил ее на место и повернулся к помощнику, уже подававшему ему листки бумаги с данными о торгах и передвижений акций за последние четверть часа.

Все цифры сегодня с момента открытия биржи подтверждали одно и то же: две брокерские фирмы “Пибоди, Смитерс” и “Тун Пин Ань” через неравномерные промежутки времени целыми пакетами скупали десятитысячные акции “Общеазиатской торговой корпорации”. Самым странным было то, что эти пакеты не оплачивались.

Поскольку “Общеазиатская” являлась относительно новой корпорацией, а также из-за подвижности гонконгского рынка ценных бумаг, значительное колебание цены и уровней продажи и покупки акций на протяжении торгового дня не являлось выходящим из ряда вон событием. В обязанности Сойера, главного биржевого представителя “Общеазиатской”, входило отслеживание сделок с крупными пакетами акций корпораций. Его сотрудники проверяли, для кого независимые биржевые фирмы приобретали пакеты, даже в тех случаях, когда след вел к какой-нибудь подставной компании, принадлежащей йуань-хуаню.

Платежи, так же, как и уровни спроса и предложения, служили индикатором, позволявшим Сойеру и другим главным членам круга избранных чувствовать пульс рынка и, принимая соответствующие меры, уберегать корпорацию от лишних потрясений.

Однако в этот день на бирже явно творилось что-то неладное. Две брокерские фирмы приобрели в общей сложности около семидесяти пяти тысяч акций “Общеазиатской”, и при этом отсутствовала какая-либо информация об осуществленных платежах. Именно это последнее обстоятельство больше всего и тревожило Сойера, ибо недвусмысленно свидетельствовало, что “Общеазиатская” находится под согласованной, корпоративной атакой.

Но кто же руководит и осуществляет ее?Сзади послышался шум, достаточно громкий, чтобы оторвать Сойера от бесконечных раздумий. Он повернулся и увидел торопливо приближающегося к нему Цуня Три Клятвы. Нездоровая бледность покрывала щеки пожилого китайца. Широкий лоб его был усеян бусинками холодного пота.

– Плохие новости, – заявил он, едва переступив порог кабинета.

Помощнику Сойера пришлось посторониться при появлении тай-пэня:в тесном маленьком кабинете едва хватало места для двух человек.

– Хуже чем вот это? – Сойер показал жестом на беспокойную толпу в зале внизу. – Я думаю, что ты еще не осознал всей тяжести...

– “Южноазиатская”, – перебил его Цунь Три Клятвы. – Известия о скандале уже разошлись по всей колонии.

– О, господи, – Сойер бессильно рухнул в кресло. В следующую секунду его начало трясти. – Что банк?

– Массовый наплыв требований вернуть вклады, – ответил Цунь. – Если не удастся остановить этот поток, у нас не хватит средств расплатиться с клиентами.

– Черт бы побрал все это! – В мгновение ока перед мысленным взором Сойера пронеслись картины разрушения трудов всей его жизни, кропотливой и упорной работы, направленной на превращение “Сойер и сыновья” в один из крупнейших торговых домов на Дальнем Востоке. Во имя чего я пахал как проклятый столько лет?– вопрошал он себя. – Чтобы в конце концов все в один прекрасный день пошло прахом? О Боже, нет!

Сверкая глазами, он уставился на Цуня Три Клятвы.

– Может статься, что в течение одной недели мы лишимся и “Южноазиатской”, и “Общеазиатской”.

– Чума на всех наших врагов! – загремел Цунь. – Это означает, что мы потеряем контроль над Пак Ханмином и Камсангом. То есть случится то, чего, как предостерегал мой старший брат, мы не должны допустить ни в коем случае.

– Камсанг? – вскричал Сойер. – Во имя всего святого, кому какое дело до проекта, отстоящего от нас на шесть сотен миль, и о котором, к тому же, нам ровным счетом ничего не известно? Наши собственные компании могут пойти с молотка, вот о чем сейчас идет речь. Если операция, затеянная против “Общеазиатской”, окажется успешной, то это будет означать конец всему, ради чего мы работали столько лет. Ты понимаешь, почтенный Цунь? Всему!