Текст книги "Кайсё"

Лиллехаммер развел руками:

– Тогда в чем же дело?

– Смертельный риск, – раздраженно произнес Кроукер. – Вот о чем мы говорим.

– Перестаньте!

Голос Маргариты, громкий и пронзительный, заставил их обоих замолчать в изумлении.

– Замолчите, вы, оба! – Она переводила взгляд с одного на другого. – Вы говорите обо мне, как если бы меня здесь не было, как если бы я была товаром, выставленным на торг. – Она резко встала. – Мне необходим свежий воздух, Лью.

– Я понимаю, – сказал Кроукер. Он и Лиллехаммер встали. – Не следовало поднимать вопроса о том, чтобы вовлекать вас.

– Нет. Мистер Лиллехаммер высказал хорошую мысль.

Кроукер был поражен.

– Вы говорите всерьез?..

– Я могу сделать это. Вы знаете, я уверена в том, что Роберт не причинит мне вреда. Но если это и случится, это будет мое решение, не ваше и не фэбээровцев.

– Довольно разумно, – поддержал Лиллехаммер. – Это все, о чем я могу попросить вас. – Он кивнул головой Кроукеру и открыл перед ними дверь. Он улыбался. Шрамы в уголках его рта резко выделялись, как надписи на заборе.

– Спасибо, миссис де Камилло, за вашу выдержку.

Уже в дверях она обернулась, ласково улыбнулась ему.

– Кстати, мистер Лиллехаммер, вы говорили неправду вначале. Вы и другие, подобные вам, имеете прямое отношение к смерти моего брата. Если бы не было полицейских-расистов, никогда не было бы нужды в Доминике Гольдони; если бы не существовали полицейские, страстно желающие, чтобы их купили, Доминик Гольдони никогда бы не процветал; если бы не было полицейских, стремящихся создать для себя известность, имя, он никогда бы не погиб таким образом.

* * *

Когда зазвенел будильник в ухе Нанги, он еще крепко спал. Он открыл глаза в ночной темноте и заворочался, нащупывая свою трость. Он уснул в мягком кресле в своей гостиной. Когда он встал, стопка бумаг, которые Нанги читал, рассыпалась по ковру у его ног. Он нагнулся, преодолевая боль в ноге. Факты и цифры об «Авалон Лтд» были собраны в аккуратные колонки, графики и бухгалтерские отчеты. С первого взгляда все эти материалы ничего не значили.

Однако, чтобы их собрать, пришлось много побегать, оказать множество услуг. «Авалон Лтд», как частная компания, не была обязана давать отчет о своей деятельности.

Нанги собрал бумаги и, опираясь на голову дракона своей трости, поднялся. Он отложил в сторону бумаги, вошел в прихожую, снял твидовое пальто.

Сев в машину, он включил обогреватель и смотрел, как ледяная корочка медленно исчезает с переднего стекла. Он не стал беспокоить своего водителя. Звук в его ухе изменил тон, и Нанги выехал с дорожки, ведущей к дому. Тон звучания снова стал другим, и он набрал скорость, руководствуясь миниатюрным приемным устройством, вставленным в ухо.

Не вся полученная им информация совершенно бесполезна, размышлял он, поворачивая на один из широких бульваров Токио, где кипела ночная жизнь. Если «Авалон Лтд» и проделывала большую работу, тем не менее она не получала никакой прибыли. Какого рода бизнес мог бы долго выдержать при таком финансовом балансе? Только если это была дутая корпорация, созданная главным образом для перекачки капиталов из одного источника в другой.

Розовый и серебристый свет от неоновых фонарей плескался о борта машины, как бы лакировал лица пешеходов, в основном туристов, которые всматривались в витрины магазинов, заполненные разными футуристическими электронными изделиями и антикварными кимоно, стараясь почерпнуть как можно большую информацию об этой бестолковой столице в самое короткое время. Разве могли они позволить себе сон?

Нанги продолжал размышления во время всего своего долгого пути. Исходя из предположения, что «Авалон Лтд» не является тем, за что она себя выдает, самым неотложным вопросом остановился не тот, что представляет собой эта компания, а тот, почему его навели на нее. Таинственный человек, который назвался братом Винсента Тяня, когда пришел забирать его труп, заявил, что «Авалон Лтд» это его компания. Зачем? Почему было не назвать какую-либо совершенно фиктивную корпорацию, поиски которой неизбежно завели бы в тупик? Так, без сомнения, сделал бы сам Нанги на месте этого человека. Почему тот не поступил подобным образом?

Лица молоденьких манекенщиц и популярных звезд с платиновыми волосами, высокие здания, оживленная торговля безалкогольными напитками и косметикой. Реальность расчленялась на части и собиралась вновь, но уже в совершенно другом порядке.

Звучание в его ухе снова изменило тональность, и Нанги свернул с бульвара в цепочку улиц, которые становились все уже и уже, темнее и беднее. По краям дороги валялись отбросы. Рыжие псы с выступающими под кожей ребрами рыскали в зловещей темноте в поисках чего-либо съестного.

Кто-то хотел, чтобы Нанги связал «Авалон Лтд» со смертью Тиня и направил свои поиски в определенном направлении. Было это правильное направление или же ложное, предназначенное для того, чтобы скрыть истинные обстоятельства убийства Тиня?

Нанги чувствовал через опущенное стекло запах реки Сумида, смесь соли и разложения, – запах, присущий району, давно прошедшему через свои лучшие времена. Безликие бетонные дома, заброшенные и взорванные за одну неделю, уступали место складам со стенами без окон, напоминающим угрюмых рептилий, спящих под рогатым месяцем. Причудливые машины строительных компаний прижимались к земле, как уродливые звери, в своих временных пристанищах, сделанных из металлических балок и перекрытий.

Слишком много вопросов остается без ответов, думал Нанги, а у него только один путь к этой загадке и тот, в лучшем случае, неопределенный. Сигнал в его ушной раковине превратился почти в вопль. Он затормозил и медленно пополз. Еще задолго до этого он выключил фары и обходился уличным освещением, кроме того, ему помогало ориентироваться зарево, которое разливалось над всем городом.

Через промежуток между зданиями он видел Сумиду. Лунный свет серебрил ее волнистую поверхность, танцевал на бурунах, отходивших от проплывавшей баржи, как струны на кото.

Затем, по мере его движения, эта мерцающая картина исчезла в темноте и вони разлагающихся отбросов. Сигнал в ухе стал похожим на глухой крик. Он остановил машину. Дальше в этом же блоке домов он увидел, как отключили свет в старом автомобиле. Он был припаркован перед зданием, которое, как ни странно, оказалось частным домом, втиснутым между двумя огромными складами.

Нанги продолжал сидеть тихо, скрытый темнотой. Из припаркованной машины вышла Сэйко. Она быстро вбежала по ступенькам и торопливо постучала в дверь, которую почти тут же открыла старая женщина, одетая в традиционное кимоно. Ее черные волосы были аккуратно зачесаны вверх и заколоты длинными булавками. Бросив быстрый осторожный взгляд вокруг, Сэйко переступила порог и закрыла за собой дверь.

Нанги вытащил из уха миниатюрный приемник, открыл резную голову дракона на своей трости и опустил его в пустое отверстие. Другая часть аппарата – передатчик – была спрятана в филиграни серебряной коробочки для таблеток, которую Нанги дал Сэйко в машине при возвращении в контору после похорон Жюстины.

Почему он стал относиться к Сэйко с подозрением? Было бы не по-христиански сомневаться в ее мотивах только потому, что она пробыла так долго во Вьетнаме, имела пылкие отношения с одним вьетнамским делягой. Это было бы равносильно тому, как если бы Нанги уступил японскому предубеждению против других, так называемых «меньших» азиатских культур, которые японцы в былые времена стремились подчинить себе. Этот вид предубежденности глубоко сидит в психике японцев. Как сторонники, так и критики рассматривали это предубеждение как результат различий в культурном развитии. Нанги же полагал, что оно скорее вызывается условиями островной страны с бедными естественными ресурсами, когда жители ее для своего существования должны зависеть от других стран азиатского континента и, следовательно, могут оказаться в их власти.

Нанги было больно от сознания, что у него могли появиться нехристианские мысли, хотя он и понимал, что осознание этих ошибок лишь подтверждало его гуманность.

На всякий случай он навел справки о бывшем любовнике Сэйко и наткнулся на некоторые весьма интригующие сведения. Например, этот человек подозревался в том, что он провернул крайне сложную операцию на Ханг Сенг, гонконгской бирже, которая дала его клиентам десятки миллионов долларов, а ему самому значительный процент прибыли. При дальнейшем расследовании выяснилось, что эти его клиенты оказались подставными лигами акционерных обществ, которые, как знал Нанги по своим собственным контактам, принадлежат якудза. В другом случае этот вьетнамец разорил клиентов в ряде японских министерств в результате быстрого и необъяснимого падения акций компаний, владеющих недвижимостью.

Сэйко могла совершенно ничего не знать о том, что планировал и готовил ее любовник. Но была ли она в таком же неведении относительно того, что собой представлял этот человек? По своему опыту он знал, что женщины гораздо лучше разбираются в характере людей, чем предполагают мужчины. Даже учитывая, что она в то время была ослеплена любовью, Нанги не мог считать всерьез, что такая, явно сверхловкая, женщина оказалась глухой, немой и слепой.

Ради Николаса он был готов отбросить свои сомнения, но в глубине своего сознания он понимал, что дал ей своего рода испытательный срок, в конце которого может быть вынужден принять необходимые меры. Установка передатчика была возможностью проверить его подозрения. Он вынужден был бы отбросить в сторону свое недоверие, если бы она не переступила дозволенных границ. Работа, которую она выполняла для компании, была бесспорно первоклассной, а ее опыт во Вьетнаме, особенно в Сайгоне, оказался бесценным.

Но затем она стала липнуть к Николасу. Возможно, она просто не могла удержаться. Сэйко была, как заметил Нанги, очень сексуальной молодей женщиной. Но непорядочность в отношении Жюстины и самого Николаса в этом плане говорила о наличии в ней определенных темных сторон. Последующие события вызвали еще большие подозрения. Николас был для нее ключом в «Сато интернэшнл». Создание филиала во Вьетнаме было полностью его идеей, и она знала это.

Глядя через призму настоящего в прошлое, Нанги мог оценить, насколько проницательной была эта женщина. Она чувствовала неполадки в семье Николаса и совершенно преднамеренно играла на этом.

А когда Николаса не стало, как легко она вошла в жизнь Нанги. Он был далек от того, чтобы ненавидеть ее. Наоборот, он чувствовал, что испытывает восхищение ею. Слишком редко попадаются такие экстраординарные, макиавеллевского типа умы, как у Сэйко. Вопрос заключался в том, что ему делать с ней сейчас, когда она стояла разоблаченной перед ним. Прогнать ее или прижать ее к своей груди как змею.

* * *

– Не лги мне, Лью, – обратилась Маргарита к Кроукеру. – Не говори мне, что не думал о возможности использовать меня, чтобы завлечь в ловушку Роберта, после того как я рассказала тебе обо всем.

– Думать о чем-то настолько рискованном и действовать таким образом – совершенно разные вещи.

Она кивнула головой.

– Верно. Но риск – это твой капитал в деле, не так ли?

Не было смысла отрицать это, и он не сказал ни слова. Они сидели за столиком в «Террацца», итальянском ресторане на Кинг-стрит в Старом городе в районе Александрия. Принадлежавший правительству автомобиль доставил их в ближайшую гостиницу, где Лиллехаммер снял для них комнаты. Шофер сказал, что он будет находиться в их распоряжении в течение всего времени их пребывания в Вашингтоне. Но Маргарите, по вполне понятным причинам, не понравилась такая перспектива, и Кроукер отпустил его. Маргарите хотелось итальянской пищи, и консьерж гостиницы порекомендовал «Терраццу». Они взяли такси до Александрии.

Кроукер, сидя напротив нее за маленьким столиком, улыбался.

– Что смешного?

– Не знаю, – ответил он, отламывая кусочек хлеба с хрустящей корочкой. – Я вспомнил удовольствие, которое получил от заключительной части твоего разговора с Лиллехаммером.

– Прежде чем я смогу как-то связать себя, дав обещание отдать свою жизнь в твои руки, я должна знать, на чьей стороне ты находишься. На его?

Подошел официант, чтобы принять заказ, и Кроукер посмотрел на лежавшее около него меню. Но Маргарита махнула рукой официанту, чтобы тот отошел. Она не хотела, чтобы что-либо отвлекало ее сейчас.

– Лью, тебе следует все хорошо обдумать.

– Я работаю на него. Он надеется, что я смогу завершить это дело.

Взгляд Маргариты не давал ему возможности уйти от прямого ответа на ее вопрос.

– Позволь мне сказать тебе кое-что. Фэбээровцы позволили Дому управлять его организацией через Тони, оставаясь в ФПЗС. Это было частью договоренности: получил – уходи. – Ее брови вздернулись вверх. – Ты меня слушаешь? Хорошо. Эти фэбээровцы более коррумпированы, более продажны, чем любой из муниципальных стражей закона, с которыми имел дело Дом. Вот почему эти подонки ближе к власти, настоящей власти. Вот что представляет собой этот город.

– Есть и более приятные стороны.

– Люди, подобные Лиллехаммеру, другие, Лью. В их руках достаточно власти, чтобы выкинуть любой грязный трюк. Ты уже видел частицу того, на что он способен, но я сомневаюсь, что ты понимаешь, каков уровень его психологической игры. Та его тюремная комната! Я знаю, что он привел нас туда, чтобы вывести меня из себя, чтобы показать мне, в чьих руках находится власть. Дом предупреждал меня о людях, которые проводят хитрые психологические опыты, а теперь я предупреждаю тебя.

– Я не сомневаюсь, что твой брат был совершенно прав, – заверил ее Кроукер. Он был удивлен тем влиянием, которое все еще оказывает на их жизни мертвец.

Он начинал лучше относиться к покойному Доминику Гольдони, сожалел, что у него никогда не было возможности встретиться с ним.

– Я знаю кое-что о Лиллехаммере, – продолжал Кроукер. – Он попал в плен во Вьетнаме. Ты видела шрамы вокруг его рта? Он мне рассказывал о том, как он получил их. Его пытали. Кто знает, как долго они оказывали на него давление и каковы были обстоятельства его освобождения. – Он покачал головой. – Мне кажется, что таким людям потом очень нелегко в жизни. Ломается что-то в них самих. Возможно, не в такой степени, как добивается противник, – Лиллехаммер утверждает, что он не дал им того, что они хотели, – но под давлением, которое на них оказывается, они делаются другими. Люди, которых я знал в которые попадали в подобные обстоятельства, казалось, теряли какую-то базовую способность выносить правильные суждения.

Кроукер отломил еще кусочек хлеба, но, почувствовав, что у него пропал аппетит, не знал, что ему делать с ним. Он смял его своей искусственной рукой в какую-то фигурку.

– Может быть, будет упрощением говорить, что заключенный превращается в соучастника, но это правда. Жертва неумышленно попадает в ловушку, начиная защищаться, когда идет осада на ее психику; все, что не соответствует выдуманной реальности, которую он создал себе в то время, предстает в искаженном виде. В результате он и его мучители становятся союзниками, так как они выдвигают на первый план эту выдуманную реальность.

– Совершенно ясно, что ему очень нужно найти Роберта, – сказала Маргарита. – Роберт вышел на Дома через меня, но каким образом Роберт узнал, что Дом должен позвонить мне, и знал точное время этого звонка?

– Лиллехаммер говорил мне, что он не может доверять своим собственным людям, и он подозревал, что в случае убийства Доминика имела место утечка информации где-то в системе ФБР. – Кроукер зажмурился. – Но после того единственного случая Лиллехаммер никогда не упоминал о предполагаемой утечке информации. – Он открыл глаза. – Что, если он знает Роберта?

Маргарита сразу отрицательно закачала головой. – Если бы он знал Роберта, он, несомненно, отправился бы за ним сам. Он знал бы привычки Роберта, где ему нравится проводить время, с кем он встречается. Лиллехаммеру ничего бы не стоило найти его.

– Но если он не виделся с Робертом длительное время? Скорее всего, с самого Вьетнама.

– Что?

– Ты говорила мне, что у Роберта восточная внешность не японца или китайца, а какая-то смесь рас, красноватая кожа, почти как у полинезийца. Такое описание очень подходит к вьетнамцу. – Кроукер кивнул головой. – Да, – медленно проговорил он. – Это было бы в некотором роде неожиданным поворотом. – Он постучал пальцами по столу. – Кто истязал Лиллехаммера, вьетконговцы? Допустим. Мог Роберт быть одним из них? Если так, то Лиллехаммер, будучи сам хороший солдатом, знал бы, какому риску он подвергнет себя, если сам отправится за Робертом. Если Роберт заметил его хотя бы одним глазом, он зарылся бы так глубоко, что Лиллехаммер никогда не нашел бы его. Но Роберт не знает меня. Бывший полицейский, детектив по расследованию убийств, пользующийся доверием фэбээровцев, – я являюсь прекрасной кандидатурой для этой работы.

Чувствовалось, что Маргарита сдерживает себя изо всех сил.

– Мне не нравится этот человек, Лиллехаммер.

Кроукер чувствовал, как от нее волнами распространяется напряжение.

– И не только сам Лиллехаммер?

– Да. Я имею в виду также то, что я увидела в той его тюремной комнате. – Она передернула плечами. – Ты не показывал мне фотографий Джинни. Так что это было неожиданно.

– Я не считал, что их нужно было тебе показывать.

Она кивнула.

– Я понимаю. Но теперь, когда я увидела их, я знаю, что здесь, в Вашингтоне, есть один человек, которого мы должны видеть. Человек, который может объяснить, почему Роберт нанес Джинни такие раны. – Она посмотрела на Кроукера холодным взглядом. – Лью, смерть Джинни была частью старинного ритуала. Я многого не знаю о нем, но есть человек, который знает. Я думаю, после встречи с этим человеком мы будем так близки к Роберту, что почувствуем его дыхание на своих лицах.

* * *

Дэвис Манч, специальный следователь Пентагона, предоставленный временно в распоряжение Комиссии сенатора Рэнса Бэйна, выглядел совсем не таким, каким описал его Гаунт Манни Манхайму.

– Если я не приду в течение двадцати четырех часов, – сказал Гаунт Манни вечером, когда он вернулся в ломбард и собирался отправиться в дом Лиллехаммера, – я хочу, чтобы ты отнес этот конверт человеку по имени Дэвис Манч. Он должен будет доставить его Николасу Линнеру в моей компании в Токио.

– Проклятие, – заявил тогда Манни, уже беспокоясь за своего друга, – я могу сделать это для тебя, Харли... допуская, что это надо сделать, в чем, однако, я совсем не уверен.

– Послушай, Манни, – настаивал Гаунт, – Манч – это спецслужба, следователь Пентагона по особым делам. Он знает, что надо будет делать. Я не могу рисковать, послав эти материалы по почте, или допустить, чтобы конверт был открыт кем-то другим, а не Николасом. Если это не удастся сделать, пусть его откроет Тандзан Нанги. Обещай мне, что не сделаешь никакой глупости. Ты доставишь конверт прямо в руки Манча. Он найдет способ – через официального курьера – переправить его в Токио.

Что бы с тобой ни случилось.

Обещай мне, Манни.

Манни обещал. Вот почему он оказался здесь среди ночи, на мокрых от дождя улицах Вашингтона, скрывая свое лицо от вспыхивающих красных огней на крышах полудюжины полицейских машин, заблокировавших район.

Послышался быстро приближающийся рев сирены. Манни видел из тени, в которой он стоял, как «скорую помощь» пропустили через барьер из полицейских машин, как, скрипя тормозами, она остановилась около тела человека.

Было очень много крови. Манни дрожал, несмотря на то что был в толстом двубортном коротком пальто. «Христос, милостивый, во что замешан Харли?» – подумал он.

Он звонил Дэвису Манчу домой по телефону, который оставил ему Гаунт. Того не оказалось на месте, и он продиктовал послание на записывающий аппарат. «Может быть, ему не следовало этого делать, может быть, телефон Манча прослушивается? Но кем? Манч из спецслужбы, следователь из Пентагона. Кто будет подслушивать таких персон, черт возьми?» Мании покачал головой, наблюдая за работой медиков «скорой помощи». Даже с такого расстояния он мог сказать, что их присутствие в данном случае бесполезно. Манч был мертв, его голову прострелили из мощного оружия. Манни закрыл глаза.

Когда Манни набрал номер телефона Манча, он услышал текст, записанный на магнитофон. Гаунт предупреждал Манни, чтобы тот не оставлял своего телефона, даже если будет говорить с самим Манчем. Оставляя сообщение для Манча, Манни решил воспользоваться автоматом в баре, который находился под его квартирой. Он обедал там и затем, заказывая порцию за порцией пиво, дождался, когда зазвонит сигнал вызова в автомате.

– Упомяни боксера по кличке Золотые Перчатки, – учил его Гаунт. – Он будет знать, о ком ты говоришь.

Гаунт был прав. После обеда Манч перезвонил ему. Не было названо никаких имен ни одной из сторон. Манч согласился встретиться с Манни около главного здания ФБР на Девятой улице, на месте, где раньше был «Лоун Стар Биф Хаус». Фэбээровцы получили это место, представлявшее собой бар на открытом воздухе, еще в 70-е годы после его конфискации у особо предприимчивого члена департамента по вопросам транспорта, который приобрел его, как они заявили, за счет нечестно добытых средств, присвоенных им у своих служащих.

«Какая пуля могла заставить всю заднюю часть головы взорваться как арбуз, брошенный на землю?» Эта мысль вертелась в голове Манни, когда он смотрел, как медики вынули мешок для трупа, а группа агентов в гражданской одежде фотографировала Манча во всех возможных ракурсах. Двое из них встали на колени, несмотря на дождь, чтобы сделать снимки крупным планом. Манни почувствовал, что содержимое его желудка поднимается в горло, он стал усиленно глотать, вдыхать в себя сырой воздух, дождь, все, что угодно, лишь бы не допустить рвоты. Он вновь закрыл глаза, но не мог избавиться от картины того, как мозги Манча разлетелись на расстояние в десять и больше футов. Манни был еще на другой стороне улицы, в тени, когда удар пули отбросил Манча к фасаду здания.

Чего он ждал? Оказалось, того, чтобы смерть миновала его. На пути от бара до места встречи горело здание, и такси с трудом пробиралось через поток машин, заблокированные улицы, забитые машинами объездные пути. В конце концов Мании выскочил из машины и бежал остаток дороги. Все равно он опоздал на пятнадцать минут.

Агенты, покончив с фотографированием, подписали какие-то бумаги у медиков, и вскоре труп Манча был помещен в блестящий мешок. «Там безопаснее, – пронеслась мысль в голове у Манни, – чем этой ночью на улице».

Пожар по дороге спас ему жизнь. Он повернулся и пошел. После того как увезли Манча, делать ему здесь было нечего. Или это не так? Под своим пальто он крепче прижал к груди находившийся там конверт.

Дома Манни стал поспешно собирать в сумку необходимые ему на ночь вещи. Из-под досок пола в спальне он взял пачку сотенных банкнот. «Что я еще забыл? Свой паспорт!» Он стал лихорадочно его искать. Прошло пятнадцать минут, прежде чем он, обливаясь потом, наткнулся на него во внутреннем кармане дешевой виниловой сумки – сувенира туристической компании, оформлявшей его поездку в Израиль. В прошлом году. Манни засунул в сумку предметы первой необходимости и вышел из дома. После того, что произошло с Дэвисом Манчем, он не был спокоен ни у себя в квартире, ни, говоря по правде, вообще в Вашингтоне.

Ночь в вашингтонском международном аэропорту, где он коротал время, вглядываясь в свое отображение в затемненных витринах закрытых магазинчиков, торгующих безделушками и сувенирами, несколько успокоила его перенапряженные нервы, но не до конца.

* * *

Маргарита и Кроукер прибыли ровно в полночь. Дом, скорее особняк в георгианском стиле, располагался, как пышно оперенная ворона, на гребне холма с изумрудной зеленью, одного из многих в этой местности. Опустив стекло, Кроукер жадно вдыхал в себя густые запахи лошадей и сена. Это был Потомак, штат Мэриленд, центр охотничьих угодий.

Он наклонился вперед, вытащил бумажку в пятьдесят долларов и передал ее водителю такси.

– Подождите нас, – сказал он.

– Да, сэр. Никаких проблем.

Он сложил руки на груди, откинулся на сиденье и вскоре уже крепко спал.

Кроукер заметил на подъездной дорожке к дому шесть или семь стоявших автомобилей: «ягуары», «роллс-ройсы», большие седаны «БМВ». Шоферов не было видно, их не оставили на произвол судьбы в этот осенний холод.

– Чей это дом? – спросил он.

Маргарита продолжала смотреть в безоблачное ночное небо. Рогатый месяц, бледный, как сливочное масло, плыл по небосводу, подобно призрачному кораблю или катафалку. Она вздрогнула, но не двигалась. Мучительные думы овладевали ею каждый раз, когда она возвращалась сюда.

– Маргарита?

– Ш-ш-ш, – прошептала она. – Не говори, не двигайся. Я должна подумать, что произойдет дальше. Вероятно, это неизбежно так же, как движение одной секунды за другой. Но в данный момент дай мне помечтать, что мы одни вдвоем в этой ночи.

Ее запах смешивался с запахом лошади. К своему удивлению, Кроукер легко представил себе, как она вытаскивает свою ногу в сапоге из стремени, спрыгивает с гладкого кожаного седла, расточая вокруг мускусный запах лошадиных мышц, пропитавший ее ягодицы и ноги. Ему показалось, что он слышит в ночи тихие, призрачные звуки: хруст кожи, позвякивание металла, мягкое всхрапывание лошади.

Он моргнул, и все пропало, до него доносились лишь звуки тяжелого, ритмичного дыхания таксиста, спокойного гудения кондиционера в машине.

– Я часто ездила здесь верхом, – прошептала Маргарита, – когда была моложе.

Он взглянул на нее. Она была сосредоточена, как шахматист в эндшпиле. Кроукер не понимал, чем были вызваны эти галлюцинации, позволившие заглянуть в другое время, в другой мир.

Маргарита наклонилась вперед, привалилась к двери, как бы от усталости или покоряясь чему-то ужасному, потом взялась за ручку, открыла дверцу и вышла из машины. Кроукер последовал за ней, прислушиваясь к похрустыванию под ее каблуками гравия, белого, как молоко под лунным светом.

Особняк был построен из розовато-коричневого кирпича. Окна аккуратно обрамляли ставни цвета густых сливок. Внушительный парадный вход был увенчан веерообразным окном с цветными стеклами, которому было не менее ста лет. Опускающаяся вниз подъездная дорога была обсажена подрезанными вишневыми деревьями, а ближе к главному зданию поднимались до верхушки крыши копьевидная магнолия и болиголовы с ветвями, похожими на месяц. По обе стороны каменных ступенек, поднимающихся до самого входа, были устроены клумбы с однолетними цветами. Сейчас они были голыми, с черной землей, смешанной с компостом цвета соломы. Пронизывающий ветерок продувал между рядами темно-зеленых карликовых кипарисов Хиноки, поднимавшихся вместе с ними, когда они шагали вверх по ступенькам.

Пока они шли, Кроукер внимательно осматривался по сторонам. Он был осторожен с тех пор, как они покинули ресторан в Александрии. Он помнил, что консьерж в гостинице рекомендовал этот ресторан и поэтому знал, куда они направлялись. Маргарита, очевидно, по той же причине настояла на том, чтобы они прошли пешком некоторое расстояние от ресторана и не садились в первое попавшееся такси. Направления, которые она указывала шоферу, были сложными, запутанными и окольными. Она не хотела, чтобы кто-либо знал, куда они поехали.

Перед резной деревянной дверью Маргарита обернулась к нему и сказала:

– Я хочу, чтобы ты понял кое-что, Лью. Я здесь ни за что не отвечаю, ни за что. Это место является большим, чем частная собственность.

Он уставился на нее, стараясь понять это странное превращение, которое произошло с ней с того момента, когда она увидела фотографии Джинни Моррис, разложенные на скромном правительственном столе Лиллехаммера.

Она нежно дотронулась до его запястья, попыталась улыбнуться, затем стукнула по двери бронзовым молоточком. Через мгновение дверь открылась и перед ними предстала красивая женщина, одетая в черные шерстяные брюки, шелковую блузку кремового цвета и вышитую испанскую черную куртку до пояса. Этот наряд, который не выглядел бы устаревшим на показе моделей в то время, когда эта женщина была на четверть моложе своего теперешнего возраста, подчеркивал ее стройную фигуру с длинной талией.

– Маргарита! Слава Богу, ты приехала!

Металлический оттенок голоса женщины напоминал работающий на улице мотор такси. Кроукер посмотрел на нее более внимательно. Морщины покрывали ее лицо. Они были в уголках глаз и рта, над всей верхней губой. Он видел, что годы оставили свой след, может быть, не такой заметный, как у многих других женщин, из-за незатухающей искры в ее лазурных глазах, но все же очевидный.

По улыбке, игравшей на губах женщины, Кроукер понял, что это опасная женщина. Он почувствовал запах, как после выстрела из пистолета, вспомнив страх и нежелание, с которым принимала Маргарита решение возвратиться сюда.

– Входи, дорогая, – пригласила женщина, закрывая за ними дверь. Она обняла Маргариту, поцеловала ее в обе щеки, как это принято в Европе. – Я так рада видеть тебя. Кажется, ничто не осталось прежним после смерти Дома. Несмотря на все мои усилия, даже обращение к сенатору из Миннесоты, которому я сделала раньше кучу одолжений, я сталкивалась с глухой стеной в попытках узнать, что же случилось с Домом.

– Я думаю, мы сможем помочь друг другу в этом отношении, – сухо промолвила Маргарита.

– Дорогая, это самые хорошие новости за последние недели, – сказала Рената. – Уверена, что ты знаешь, что говоришь. Дом всегда был очень высокого мнения о тебе.

Она нахмурилась, и Кроукер заметил, что на ее лице появляются новые морщины, как слова, написанные невидимыми чернилами и проявляющиеся под воздействием инфракрасной лампы.

– Но, моя дорогая, ты приехала с незнакомцем. А где Тони?

Маргарита повернулась к Кроукеру, и он отчетливо увидел борьбу в ее глазах. Боль и полузаметная душевная мука свивались друг с другом как темные краски, загрязняющие лучшую работу художника.

– Лью Кроукер, – обратилась она к нему. – Я хочу представить вас моей мачехе Ренате Лоти.

Рената любезно улыбнулась, протянула на удивление твердую руку, которая крепко сжала руку Кроукера.

– Пожалуйста, проходите. Моя дочь необычайно добра. За свою жизнь меня знали под разными именами. Ренатой Лоти меня называют в Вашингтоне, и я довольна этим именем. Но в прошлом я была известна как Фэйс Гольдони. Вам знакомо это имя, не так ли, мистер Кроукер?

«Это мать Доминика Гольдони, – подумал Кроукер, придя в изумление. – Бог милостивый!»

Она не предложила им снять верхнюю одежду, а немедленно повернулась и повела по длинной, выложенной панелями из грушевого дерева прихожей. Кроукер заметил, что она немного прихрамывала. Рената ничего не сказала об этом, и он видел по тому, как она шла, что не считает это прихрамывание недостатком. Наоборот, она приспособилась к нему так, что ее походка выглядела как просто свойственная ей. Они прошли мимо двойной двери, за которой слышались сдержанные звуки спокойного разговора.