Текст книги "Кайсё"

Он чувствовал, как усиливается давление на его уши по мере их погружения, но он не мог обращать на это внимания. Его мозг был наполнен красной кровью, волшебной силой Мессулете и единственной мыслью, что ему необходимо подняться из этого мрака, чтобы пойти к Маргарите, которая ждет его на ближайшем берегу.

* * *

Николас понимал, что тонет. В действительности они тонули оба, но он сомневался в том, что Мессулете даже догадывался об этом. Он чувствовал, что его разум сжимается как темная звезда, плотная, с неестественной силой притяжения и смертельным излучением.

Он завлек Мессулете сюда на озеро вполне сознательно, так как знал, что лежит в его глубине, то, что он забросил туда много лет тому назад, когда он и Жюстина еще только встретились, полные любви и надежд.

Туманно, как через пелену сна, его травмированный ум восстановил картину того, как сломался Мессулете на фабрике по производству роботов. Он слышал его всхлипывания, подобные эхо, почти видел образ женщины, которая, как доисторический зверь, плавала в его мыслях. И вот опять возник этот образ, на этот раз сильнее, как если бы изображение приобрело осязаемые формы. Он мог впервые почувствовать все спутанные и сжатые эмоции, свернувшиеся в сознании Мессулете как клубок кобр.

Николас был готов использовать силу, которую он нашел за Шестыми воротами, он был полностью способен взорвать Мессулете огненным шаром психической энергии. Психические эмоции сошлись вместе, и он чувствовал их все, как горящие обломки от крушения.

Это заставило его заколебаться, сострадание вытеснило его стремление к отмщению. И теперь он платил за это свое колебание. Он тонул.

Он обратился внутрь себя, открыл глаз тандзяна, вступил в Шестые ворота, надеясь собрать силы для того, чтобы оторваться от своего противника и уничтожить его. Но он обнаружил, что сама суть Мессулете уже находится там, за воротами, в том же самом месте, и все, что они могли сделать, – это заблокировать доступ друг другу.

Патовое положение.

Они погружались все глубже. Во время одного из их медленных вращении Николас заметил расплывчатые очертания тени на дне озера. Он просил Бога, чтобы его расчет был верен, так как это был единственный шанс остаться живым, не дать воде захлестнуть нос и горло, а затем и легкие. Тогда дыхание прекратится, и он будет мертв.

И вот он – этот шанс.

Освещенный бледным светом, торчал, как призрачный палец Бога, конец самурайского дай-катана, который дал ему полковник. Он имел название Исс-хогай – «Для жизни».

Глаза Николаса стали закатываться вверх, на периферии его видения начинала мерцать темнота. Он взмахнул ногами, направив движение в сторону длинного острого лезвия меча, который он забросил в озеро, думая, что он никогда больше не понадобится. Тяжелая рукоятка ударилась в дно озера и погрузилась в мягкий ил, а лезвие поднималось вверх под некоторым углом ко дну озера.

До Дук, чувствуя слабость Николаса, сжал его еще крепче, и теперь Николас не верил, что ему хватит сил продвинуться на последние шесть футов до конца лезвия. Его руки потянулись вверх, вцепились в лицо До Дука – его лицо. Концы пальцев нащупывали и нашли края маски. Он запустил свои ногти в места приклеивания маски. Ему удалось немного поднять ее, разорвать сцепление. Вода озера намочила клейкий состав, и он отодрал еще часть маски от лица Мессулете.

Николас потянул ее, и резина соскользнула на ноздри и рот Мессулете, закрыла его глаза. Мессулете попытался сопротивляться, но Николас тут же сделал ногами резкое движение, напоминающее движение ножниц. Они завертелись, и в какой-то момент Николас очутился в опасной близости от конца лезвия. Затем они перевернулись еще раз, и спина Мессулете оказалась прямо над острием меча.

Николас вновь заработал ногами, направив движение вниз, ко дну озера. Он видел и чувствовал – это произошло. На лице Мессулете не появилось никакого выражения, так как оно было скрыто нелепо сдвинутой маской, но конец длинного меча дай-катана вышел через его грудную клетку, проткнув его насквозь.

Мессулете забил ногами, мускулы их сводили спазмы. Облака туманной крови поднимались кверху подобно воздушным змеям под летним ветерком.

Николас нажал на тело Мессулете, лезвие увеличивалось как бы само по себе, готовое кромсать тело и кости. Он почувствовал, что его горло освободилось от чужих рук, и, ощущая головокружение от недостатка кислорода, немедленно попытался рвануться к поверхности озера. Но он не сдвинулся с места.

Поглядев вниз, он увидел, что рука Мессулете крепко сжала его левую ногу чуть повыше ступни. Он попытался достать до захвата, но ему удалось только дотянуться пальцами до Мессулете. Он понял, что ему не удастся освободить ногу.

Николас висел в воде, без сил, уставившись в перекошенное лицо человека с синей татуировкой полумесяца на внутренней стороне мощной кисти. В его затухающей памяти проносились отрывки воспоминаний о своем противнике.

«...Река в джунглях, солнечные лучи, пробивающиеся через трехслойные заросли джунглей, жара и черный леопард, произносящий таинственные обещания и заклинания... старик с лицом, потрепанным временем и магией, и сине-белое вздутие смерти... крокодилы, лениво шевелящие своими хвостами под жарким солнцем, с челюстями, распахнутыми для принятия пищи... вкус человеческих мозгов... белая сорока, кричащая в триумфе, когда она поднималась, сияя, к медному солнцу...»

Николас висел, медленно умирая вместе с Мессулете, чей разлагающийся мозг посылал жаркие мысли, как пузыри, поднимающиеся на крышу водяной могилы.

«...Магические формулы земли и воздуха... и красивая темноволосая, с янтарными глазами женщина... Маргарита, я хочу сказать тебе... замечательная в своей ужасной красоте... сказать тебе, что я... как Цирцея... что я... более могуч даже, чем Джим, Синий Полумесяц, все древние ритуалы Мессулете... я не могу коснуться тебя... это все, что осталось мне... в это одно мгновение... что я люблю...»

Николас был один в полной тишине и безмолвии глубины.

Казалось, что время остановилось. Даже сердцебиение, кажется, мерцает и замедляется. Кровь превращается в лед. А затем через почти смертельный мрак он почувствовал движение воды около своей холодной щеки. Его голова медленно, устало повернулась. Он видел очертания фигуры, возникающей из мрака, человека, который приближался к нему. Его щеки были надуты, так как он держал воздух в своих легких.

Воздух!

Он сморгнул. Это был Кроукер, плывший быстро и умело, разрезая воду. Его рука была вытянута, как бы в приветствии, биомеханическая рука из нержавеющей стали, титана и поликарбоната, замена той руки, которую он потерял, помогая Николасу. Николас никогда не простил себе, что стал причиной увечья своего друга, хотя сам Кроукер простил его. И теперь Кроукер здесь, и снова предлагает ему эту руку. Николас стремился взять ее в свою в знак дружбы, готовности, наконец, простить себя.

Словно в тумане, он смотрел, как рука Кроукера отогнула один за другим пальцы Мессулете, сломала суставы, разомкнула смертельный захват.

Кроукер обхватил Николаса и, сильно работая ногами, поднялся через становившиеся все более светлыми слои полумрака, из ледяной ночи, из могилы, на поверхность в последние лучи света уходящего дня.

Эпилог:

Первый день нового года

Ах! Быть

Ребенком...

В первый день нового года!

Исса

Токио

Рев моторов ударил по барабанным перепонкам людей, когда «Джамбо-747» оторвался от земли, оставив за собой пепельного цвета облако, которое прилепилось к воздуху, как бинт к ране. Сквозь него солнце выглядело раздувшимся и приобретшим цвет запекшейся крови.

– Я хочу сказать тебе кое-что, – обратилась Маргарита к Кроукеру, устремив на него взгляд своих янтарных глаз. – Если я тебя больше не увижу, я высохну и умру.

– Может быть, ты действительно сирена, как это считал До Дук? – Кроукер улыбнулся, чтобы смягчить свои слова, но она отвернулась от него.

– Я чувствовала, когда он умер, – прошептала она. – Я чувствовала, что он зовет меня.

– Зачем он это делал, Маргарита? Убил Дома, всех других?

– Думаю, что это – все, что он умел. Для него жизнь была смерть. И ничего не было другого. Он просто старался выжить.

– Бедный ублюдок.

– Интересно, – сказала она, повысив голос, так как еще один «Джамбо» с ревом помчался по взлетной полосе. – Что бы он сделал, если бы ты и Николас позволили ему захватить меня?

– Кто знает? Но я догадываюсь, что даже он сам не хотел знать этого. Он сделал этот шаг, чтобы спровоцировать нас, потому что у него не было другого выхода. Он говорил, что гончие псы напали на его след, и он был прав.

Маргарита повернулась к Кроукеру, и он видел по ее глазам, что она хотела, чтобы тема До Дука больше не затрагивалась.

– Я действительно думаю так, как говорила раньше.

– Я знаю, что это так, – подтвердил Кроукер. – Но я также знаю, куда ты отправишься теперь – обратно к Тони Д. – Он помолчал немного, как бы не желая продолжать. – Я бы помог, если бы ты рассказала мне о процедуре установления контакта с Нишики.

Маргарита покачала головой.

– Это было единственное наследие Дома, увековечившее всю его власть. Я не буду подвергать его риску... даже для тебя. – Она горестно улыбнулась. – Бизнес, – проговорила она, обхватив его лицо своими руками. Она крепко поцеловала его в губы, и он надолго задержал поцелуй, чувствуя на губах ее слезы.

– Скорее возвращайся домой, – сказала она, наконец оторвавшись от него. – Франси начнет уже скучать по тебе. – Она поставила на весы свою сумку. – Ты проводишь меня до ворот?

Он взглянул на нее.

– Я прошел так далеко, как только мог, Маргарита. Это дальше, чем я когда-либо предполагал.

Она кивнула и повернулась к выходу. Через мгновение она посмотрела на него через плечо.

– Когда ты будешь дома?

– Когда с этим будет закончено. Когда я смогу.

– А потом?

– Все зависит от судьбы, не правда ли?

Маргарита, казалось, на какой-то миг растерялась, затем улыбнулась.

– На данный момент, по крайней мере, я полагаю, что так оно и есть.

* * *

– Мне не надо было бросать его, – сказал Николас. – Это было проявлением высокомерия, как бы ударом по лицу моего отца.

За ним, на стене гостиной, висел во временных кожаных ножнах Исс-хогай, громадный дай-катана. Новые ножны были изготовлены в традиционной манере с глазурью и серебряным тиснением из выделанной кожи ската девяностолетним человеком, которого Николас давно знал.

– Он здесь на месте, – заметил Кроукер.

На некоторое время воцарилось молчание. Он перевел взгляд с длинного меча на пару каркасов, которые изготовил сам Николас для размещения на них двух масок До Дука. Вначале казалось нелепым, что Николас хочет держать у себя эти отвратительные напоминания о человеке, который почти убил его. Но он согласился с Маргаритой, что никогда в жизни не существовало ничего четко определенного, зло, так же как и добро, имело много различных масок.

Наконец Кроукер спросил:

– Ходил ли ты на могилу?

Николас понимал, что он имел в виду могилу Жюстины.

– Нет еще, – ответил он. – Должно пройти какое-то время, прежде чем я смогу смириться с ее смертью. Я не хочу ходить туда, пока этого не произойдет, пока не будет своего рода мир между нами. – Он сложил руки вместе. – Здесь все еще есть часть ее духа, которая не нашла покоя. Я чувствую ее каждое утро, когда просыпаюсь на рассвете, перед тем как сделать зарядку. Я думаю, что ей необходимо покинуть это место, Лью.

Кроукер понимающе кивнул головой.

– Не спеши, Ник, – проговорил он и глубоко вздохнул. – По крайней мере сенатор Бэйн не представляет больше из себя силу, с которой следовало бы считаться. Когда умер Червонная Королева, его силовая база рассыпалась. Для Фэйс Гольдони не составило большого труда привлечь тех, кто раньше боялся его, к стану его врагов, поносящих его.

– Но Годайсю все еще действует, – заметил Николас. – У меня предчувствие, что пока нам не удалось проникнуть дальше поверхности. Где Оками? Что случилось с ним? Нанги уверен, что он жив. Конечно, угроза для его жизни еще остается. И имеется несколько трудных вопросов, на которые он должен ответить.

На улице земля была покрыта снегом. Завтра будет первый день нового года, время замены старого на новое, когда все может случиться.

– Что я хотел бы узнать, – сказал Кроукер, – так это чего добивались Оками и Доминик Гольдони.

– Для этого нам надо углубиться достаточно далеко в этот лабиринт.

– Если мы только сможем это сделать.

– Я начну с Тэцуо Акинага, Акира Тёса и Томоо Кодзо, трех оябунов в узком совете Кайсё. Один из них несет ответственность за подготовку его устранения. И кроме того, существует «Авалон Лтд». Они поставляют любые военные материалы. Сравнительно легко купить китайское или русское оружие, но они имеют также доступ к американским реактивным истребителям «F-15».

– Ваксман, Червонная Королева, был способен обеспечить этот доступ, – заявил Кроукер.

Николас кивнул.

– Справедливо. Надеюсь только, что это мог сделать лишь он один.

Кроукер налил себе кофе из термоса.

– Почему, по-твоему, Доминик назвал До Дуку твое имя, как подлинного Нишики?

Николас пожал плечами.

– Кто может знать? Может быть, Оками хотел, чтобы Доминик считал меня Нишики на случай той катастрофы, которая и произошла на самом деле. Оками знал, что только я смогу остановить До Дука.

Николас посмотрел через окно на глубокий снег. Зимняя тишина распространялась по окрестностям подобно тому, как туман затмевает звезды.

– В данный момент меня больше всего беспокоит словесный код «Факел 315», который я обнаружил в кассетах «Авалон» в Париже.

– Я думаю над этим все время с тех пор, как ты упомянул о нем, – заявил Кроукер. – Держу пари, что ферма – это какое-то экспериментальное оружие, на которое они пытаются наложить руки. Если это так, то я совершенно уверен, что это наше оружие. Я проверю это.

Николас некоторое время молчал.

– Я согласен, что это вполне возможно, – сказал он потом. – Но существует и другая возможность, которую мы не вправе игнорировать. – Он задумчиво постучал кончиками пальцев. – Что, если «три-пятнадцать» не является числом, а означает конечный срок? То есть два с половиной месяца от сегодняшнего дня. Мартовские иды. – Николас разочарованно покачал головой. – Если бы здесь был Оками. Я чувствую, что он смог бы объяснить нам, что означает «Факел 315».

– Нанги, кажется, считает, что Оками пытается подсказать, что мы должны делать.

– Верно. «Авалон Лтд». Затем этот международный торговец оружием Тимоти Делакруа, о котором упоминал Харли Гаунт в материалах, доставленных Манни Манхаймом. Согласно Харли, Делакруа утверждал, что «Сато» была одним из его поставщиков. Это значит, что этим поставщиком был покойный Винсент Тинь.

Мужчины посмотрели друг на друга. Им не нужно было никаких слов, но вновь всплыли воспоминания.

– Ты посадил Маргариту на самолет? – спросил Николас.

– Вчера поздним вечером.

Он взглянул на Кроукера.

– Ты уверен, что сделал правильный выбор?

– Ничуть. – Кроукер улыбнулся ему, но тут же почувствовал фальшь и погасил улыбку. – Я не могу позволить ей уйти из моей жизни, Ник, но что еще я могу сделать? Я – полицейский, слава Богу. Я всегда стоял на стороне закона.

– А ты уверен, что она на другой стороне?

Кроукер с удивлением посмотрел на своего друга.

– О чем ты говоришь?

– Это же черт знает какая женщина, Лью!

– Она грозный мафиозо, приятель.

Николас, скрестив перед собой руки, мягко заметил:

– Микио Оками – Кайсё всех якудза. Месяц тому назад я с радостью выдал бы его, если бы у меня было хоть полшанса. А сегодня я не могу быть так же уверен. – Он перевел взгляд с заснеженного ландшафта за окном на мрачное лицо своего друга. – Позволь задать тебе один вопрос, Лью. Является ли Маргарита аморальным человеком?

– Я... – Кроукер остановился, не зная, что сказать. «В каком сумрачном месте скрывается правда?»

– Мы все носим маски, – продолжал Николас, – чтобы скрыть то, что всего важнее для нас.

Вновь наступила тишина, и два друга услышали приглушенный хруст шагов на улице. Николас слегка пошевелился и спросил:

– Ты знаешь, что тебе надо будет делать?

– Да. Нанги и Фэйс Гольдони уверены, что Оками и есть Нишики. Маргарита собирается узнать, как связаться с ним. Даже непрямой путь, который он установил с Домиником Гольдони, будет лучше, чем то, что имеем мы сейчас, то есть ничего.

Кроукер помешал кофе в керамической кружке.

– А что, если они ошибаются? Что, если Оками не является Нишики?

– Мы все равно должны попытаться найти Оками. Готов ты к этому?

Кроукер рассматривал свою биомеханическую руку, как если бы он никогда не видел ее раньше. Он понимал, что ему предлагают делать: следить за Маргаритой длительное время, с тем чтобы он смог выяснить всю тщательно разработанную цепочку до самого источника – Нишики.

– Я люблю ее, Ник. Но мы оба знаем правила. Мы знаем, кто мы и какие дороги мы избрали. – Он посмотрел в темные глаза своего друга. – Это все, что имеет каждый из нас.

Передняя дверь открылась, затем тихо закрылась. Кроукер встал и пошел на кухню.

– Ужин через час?

– Хорошо, – сказал Николас, беря свою утепленную куртку. – Не затрудняй себя уборкой. Сашико придет завтра рано утром.

Челеста дожидалась его в прихожей. Она молча смотрела, как он надел сапоги, затем взяла его за руку, и они вышли на сумеречную улицу.

Везде лежали синие тени. Внизу, под кедром, облепленным снегом, были видны кроличьи следы, яркий клочок шерсти. Следы убегали в ближайший подлесок.

Они прошли через группу призрачных мелкорослых гинкго, поднялись на небольшой холм, затем спустились к озеру. Оно почти полностью покрылось льдом, местами напоминающим цветные стекла.

– Весной, – сказал Николас, – я собираюсь понырять в озеро.

– Ты боишься, что его там не окажется?

– Нет. Но его душа нуждается в компании. У нее не было этого при жизни.

Челеста сжала его руку.

– Этот человек был хладнокровным убийцей. Я не могу понять твоего отношения к нему... или отношения к нему моей сестры.

– Я не смогу объяснить тебе этого.

– Не может и она. Как и ты.

Они повернули обратно, поднялись на вершину холма. Отсюда был виден противоположный берег озера. Домики теснились друг к другу, как бы в поисках тепла. Лаяла собака, а мужчины усердно трудились, подрезая деревья так, чтобы они выглядели как узловатые шары.

Японцы, как узнала это Челеста за короткое пребывание здесь, не любят оставлять что-либо на произвол судьбы.

– А что относительно кореку. Освещенной Энергии? – спросила Челеста. – Ты все еще считаешь, что это так важно?

– Я собираюсь спросить это у Оками, когда увижу его, – ответил Николас. – Но, да, я считаю, что это еще более важно сейчас, чем когда-либо. – Он думал о том даре, который он нашел за Шестыми воротами. Вероятно, поэтому он и чувствовал себя так близко к До Дуку. До Дук дал Николасу и Маргарите очень ценную вещь, которая изменила их жизни. Сила, лежащая за Шестыми воротами, все еще в основном оставалась тайной. Что будет дальше, Николас не мог пока сказать. Было ясно только, что, как и предсказывала Сэйко, он уже не был больше таким, каким был раньше.

Он оторвался от своих мыслей и посмотрел на Челесту.

– Ты не останешься со своей сестрой?

– Мы – два разных типа Гольдони. Мне нужно найти Оками, чтобы успокоиться. – Порыв ветра с озера взлохматил ее волосы, когда она покачала головой. – Кроме того, я никогда не смогла бы жить в Америке. Я бы скучала по воде и свету... величию Венеции, ее истории. Теперь зимой все ее прекрасные краски теряют блеск из-за облаков и дождя, пока не наступит волшебный момент в конце дня, когда поток солнечных лучей прорвется через облака и превратит piazze в византийское золото. – Ее взор был устремлен вдаль. – Скоро наступит время карнавала и вновь появятся маски.

Они молча медленно направлялись к дому. Через некоторое время Челеста сказала:

– Я знаю, что ты сердишься на меня.

– Правда?

– Да. Ты считаешь, что мне следовало сказать тебе с самого начала, что я Гольдони. Но дело в том, Николас, что я сомневалась, станешь ли ты доверять мне, если узнаешь об этом. Оками знал твой характер, и он предупредил меня, чтобы я скрыла от тебя свое настоящее имя.

Они остановились около подъезда, чтобы отряхнуть снег с сапог. Николас открыл переднюю дверь, и они оставили там свою обувь.

– Пожалуйста, не сердись на меня, – попросила она. – Это причиняет мне такую боль!

* * *

Тени и ночи. Лунный свет, рассекаемый на части бамбуковыми занавесями, падал на Николаса, лежащего на своем футоне. Он мог бы спать уже несколько часов, но его тело подвело его, бросая то в жар, то в холод, – оно желало женщину, которая была в соседней спальне.

Он знал, что может встать, пойти и лечь рядом с ней. Он также знал, что она хочет этого, что они оба хотят, но он чувствовал себя парализованным. Образ Жюстины преследовал его. Он знал – не потому, что кто-то сказал ему, а потому, что он просто чувствовал это, – она умерла, так как его там не было, чтобы защитить ее. И если они разошлись в последние годы, если их любовь не выжила, то это также из-за него... из-за него и из-за Японии.

Он услышал легкий звук, когда гиодэи – экран из рисовой бумаги, загораживающий его спальню, медленно отодвинулся. Он заметил тень, почувствовал легкие бесшумные шаги в своей комнате. Она избегала полосок лунного света и держалась в глубокой тени по углам комнаты.

Фигура стояла неподвижно какое-то время, наблюдая за ним. Затем, как призрак, сбросила с себя кимоно и с легким вздохом проскользнула под покрывало его футона. Он почувствовал запах Челесты, такой же возбуждающий, каким он помнил его по Венеции и Парижу. Что бы ни произошло потом, он знал, что будет всегда помнить ее в тот первый насыщенный электричеством момент, в schola cantorum церкви Сан-Белизарио, полную загадки и власти, столь характерных для Венеции.

– Я не смогу быть ею.

– Я и не хочу, чтобы ты была ею, – сказал Николас.

– Это действительно так?

– Взгляни в мою душу.

– Я не хочу этого, никогда. – Это была одна из черт, которые он любил в ней. – Я вижу только тебя, когда я гляжу на тебя.

Она вздохнула снова, но на этот раз потому, что он сжал ее в своих объятиях. Его губы нашли ее губы. Он почувствовал, как они дрожат, когда Челеста раскрыла их. Они слились в страстном поцелуе. Их тела как бы были специально созданы друг для друга.

* * *

Николас встал на заре. Ему не хотелось оставлять Челесту, но его тело и ум требовали разминки. Был первый день нового года. Продолжал идти снег, тихо и густо, скрывая под собой все, кроме высоких деревьев, стоявших недалеко от дома.

Николас предался медитации, чувствуя себя более умиротворенным, чем когда-либо с момента, когда Нанги сообщил ему о смерти Жюстины. Он глубоко дышал: вдох-выдох, вдох-выдох. Прана. Он знал, что она не возражает против присутствия здесь Челесты, что она приветствовала бы эту привязанность, если бы была еще жива. Где бы была она в этом случае? Что сделало бы ее счастливой? Вдох-выдох. Это самое печальное, думал он, что он не помнил о всех тех вещах, которые делали ее счастливой.

Краем уха он слышал, как шодзи был поставлен на место, но не обратил на это внимания. Сашико приходила рано по праздничным дням, делала свое дело и уходила в полдень к своей семье.

Открылся шкаф, и она достала свои принадлежности для уборки. Один, два маленьких шага маленькой женщины.

Николас быстро изогнулся вверх и влево, услышав вдруг внутренний голос, схватил ее, перевернул и повалил вниз. Она упала на спину, парик соскочил с головы, кимоно раскрылось, зло сверкнуло лезвие вакидзаси. Он узнал его мгновенно. Это был Томоо Кодзо, фотографии которого показывала ему Челеста в Венеции.

Николас был в невыгодном положении, сидя, скрестив ноги. А Кодзо внезапно вошел в оборонительную позицию. Конец его длинного ножа был на расстоянии всего нескольких дюймов от горла Николаса, и по устремленным на него полным ненависти глазам оябуна он понимал, что у него нет выбора.

Николас нанес концами своих пальцев убийственный удар под грудину Кодзо, прорвал кожу, плоть и внутренности и врезался в горячее, бьющееся сердце.

Он смотрел в лицо Томоо Кодзо, когда жизнь покидала его, одновременно внимательно прислушиваясь ко всем посторонним звукам в доме. Потом он вновь стал искать в своем сознании тот голос, но понял, что Жюстина, если это была она, говорила с ним в последний раз.

Он потерял бдительность. Но он знал, что не надолго. Итак, это уже началось. Узкий совет Кайсё двинулся против него. Но он жив. И где-то был Микио Оками, цель его поиска, который дергал за ниточки в этом еще пока неизвестном танце теней.

Николас дышал: вдох-выдох, вдох-выдох, чувствуя, как избыток адреналина булькает в его венах, выходя наружу.

Еще раз он был так близок к смерти, что мог ощущать ее специфический привкус во рту. Вымазанный кровью другого человека, он вступил в снежную тишину, склонил свою голову, приветствуя молитвой первый день нового года.