Текст книги "Писатели свободы. Как 150 «трудных» подростков и учительница бросили вызов стереотипам"

Дневник 51. Баскетбол для Боснии

турнир по баскетболу в поддержку Боснии стал запоминающимся событием. Мисс Груэлл и ее ученики устроили его в университете, чтобы помочь собрать еду и медицинские принадлежности для боснийских детей. Пришло больше 500 человек, и кроме баскетбола был развлекательный городок для младших братьев и сестер, а в перерыве – конкурс талантов. Меня взяли в команду, хоть я и из другого класса. Наша команда называлась «Ангелы Анны» (в честь Анны Франк), и после игры мне разрешили оставить футболку. Вообще-то о победе и поражении никто не думал – мы просто развлекались, чтобы помочь тем, кто попал в беду.

После этого дня мне так захотелось к ней в класс. Они не просто класс – они больше похожи на семью. У мисс Груэлл все получается так здорово и вместе с тем так просто. Мне казалось, будто я уже вхожу в их команду, потому что никому не было дела, какого я цвета и как я выгляжу. Все думали только о том, чтобы объединиться ради общего дела. Когда тебя принимают такой, какая ты есть, и никто над тобой не ржет – это круто, но для меня непривычно.

На меня сразу нахлынули воспоминания. В своем классе отличников я никогда не чувствовала себя так свободно. Я всегда была чудачкой и так и не стала своей. Мне как будто постоянно приходилось доказывать, что мое место здесь. Хорошо помню себя в те дни.

Я выросла в окружении толстяков. У моей мамы – избыточный вес, у брата – избыточный, у сестры – избыточный, у моей тети – да, угадали, тоже избыточный! В детстве я всегда думала: ну почему я? Почему именно у меня лишний вес? Почему именно я не занимаюсь спортом из-за своего веса? Я не могла лазить по канату в спортивном зале, не могла качаться на качелях, не могла подтягиваться. И думала, что с моим весом ничего нельзя поделать. Думала, что такой уж мне суждено быть – ЖИРНОЙ!

Прыгать со скакалкой и слышать, как другие дети вопят: «Землетрясение! Бежим прятаться!» – это правда обидно. Мне часто говорили: «Почему ты позволяешь так с собой обращаться? Дай отпор!» – но мне не хватало смелости. Я боялась пикнуть, чтобы не услышать в ответ: «Заткнись, толстожопая!» Мне казалось, так я смогу избежать неловкости.

Шестой класс стал адом! У меня почти не было друзей, я никому не могла посмотреть в глаза. И думала только о еде. К окончанию года я весила больше 200 фунтов[18]18
  Почти 91 кг. Прим. ред.


[Закрыть]. Для шестиклассницы это до фигища. Я носила 26-й или 28-й размер и была крайне не уверена в себе. Я считала себя уродиной! У меня не было парня, я не ходила на вечеринки, ни с кем не общалась и держала все в себе. За обедом кто-нибудь из ребят обязательно восклицал: «Куда ты столько жрешь, и так жирная!» Я делала вид, что не слышу, но со временем мне становилось все тяжелее пропускать оскорбления мимо ушей. С трудом верилось, что люди готовы уничтожить мою самооценку, лишь бы повысить собственную. Я сдерживалась, чтобы не надавать им пинков под тощие задницы, только по одной причине: не хотела, помимо толстухи, стать еще и задирой. Тогда со мной не стал бы разговаривать никто.

Мне было стыдно, и я чувствовала себя одинокой. После уроков я шла домой и размышляла обо всем, что мне хотелось сказать обидчикам, но никогда не хватало духу. Я ненавидела их и себя. Мне казалось, что я забилась в раковину, выхода из которой нет.

Вместо того чтобы жалеть себя, я находила утешение в книгах и учебе. И вдруг стала получать одни высшие баллы. Благодаря школе я начала выползать из своей раковины – медленно, но верно.

Турнир по баскетболу в поддержку Боснии буквально заставил меня переродиться. Вся моя неуверенность улетучилась. Когда закончился матч, мы выстроились в линию, как в передаче Soul Train, и станцевали прямо на баскетбольной площадке. Поверить не могу, что смогла встать в середине линии и станцевать перед пятью сотнями зрителей. Все так разошлись, подбадривали меня криками, махали руками. Я больше не чувствовала себя никому не нужной – я словно обрела семью. Я была не просто одной из учениц – мне выпал шанс показать себя и зажечь!

Письмо Златы

Прошло время с тех пор, как я провела ту безумно короткую, но очень насыщенную и особенную неделю с вами. Я до сих пор переживаю некоторые моменты, прокручиваю фильм в голове, вспоминаю всех вас, читаю письма. Слушаю записи, которые вы подарили мне, смотрю на подарки и на пятно от того самого летающего напитка на моем жакете (шучу!)… Воспоминания останутся со мной навсегда – они из тех, забыть которые нельзя. И я просто хочу поблагодарить вас за все это, за вашу дружбу, ваше понимание – человечество отчаянно нуждается в них. И все это есть в вас – вместе со стремлением сделать мир лучше, начав с себя и своего окружения. Вы настоящие герои.

Вместе с тем я хочу поблагодарить вас за то, что вы делаете сегодня для моей родины. Для детей и подростков, которые по-настоящему нуждаются в таких помощниках, как вы, – бескорыстных и гуманных в своих стараниях сделать для них хоть что-нибудь. Спасибо за то, что не забываете их и что благодаря вам у них меркнет ощущение, будто мир отвернулся от них. Знайте, что они высоко ценят все, что вы дали им, ведь важно не только количество, но и сам жест. Протянутая рука помощи – это более чем прекрасно.

Чтобы это письмо не вышло бесконечным (а могло бы!), я просто пожелаю вам сегодня как можно больше удачи и веселья. Живите в радости. Надеюсь, что благодаря вам друзья узнают о Боснии немного больше. Вперед, «Боснийские красотки» (ха-ха) и все остальные!

Не забывайте: сила в вас. Вы наделены властью. И вы выбираете, как ею распорядиться. Просто не забывайте об этом.

Еще раз спасибо вам за все – от моего имени и от имени всех жителей маленькой страны Боснии, которые нуждаются в вашей помощи. Особая благодарность вашей чудесной, замечательной учительнице (я уже слышу гром аплодисментов!)…

Я люблю вас и очень по вам всем скучаю.

С дружеским приветом…

До скорой встречи.

С любовью, Злата

P. S. Самые теплые и искренние пожелания – всем жителям солнечного Лос-Анджелеса. «Мы либо научимся жить вместе как братья, либо все вместе погибнем как глупцы». Доктор Мартин Лютер Кинг – младший.

Дневник 52. Развод

моя жизнь катится под откос. Так быстро, что я уже не уверен, сумею ли остановить ее. Начну с самого начала. Недавно мы с сестрой перебирали фотографии, которые нашли в комнате наших родителей. И среди них обнаружили снимок с каким-то стариком и моей мамой вместе в отеле. Они сидели рядом в купальных костюмах и обнимали друг друга. И что самое ужасное, мои родители по-прежнему женаты. Мы ничего не поняли. Но мне показалось, эта находка шокировала меня сильнее, чем мою сестру. Я не понимал, чего мне хочется – расплакаться или просто разораться. Мама же обманывала всю нашу семью. Мы отнесли ей фотографии и спросили об этом человеке. Она сразу возмутилась, запретила нам входить к ней в комнату, заявила, что мы не имели права рыться в ее вещах и что этот человек – просто ее друг. Ага, как же! Я ни на минуту в это не поверил. Будь он просто другом, она бы так не смутилась. Когда на прошлой неделе мама уезжала за город со своей «подругой с работы», она была с этим человеком! Это значит, что она… изменяет моему папе! Никто из нас не может сказать об этом ему, поэтому мы решили держать язык за зубами. Он все и так скоро узнает. Моя семья начинает рушиться, она еще не развалилась, но я знаю, что это вскоре произойдет.

Мне хотелось, чтобы класс мисс Г. заменил мне семью, но теперь выясняется, что надежды на это мало. Возможно, в следующем году мы уже не будем вместе. Хотя мисс Г. готова преподавать у нас, другие учителя английского настроены против. Они заявляют, что учитель, который проработал здесь всего пару лет, не имеет права выбирать себе класс и учить его четыре года подряд. Кое-кто из учителей уже нажаловался, и теперь есть опасность, что наш класс в следующем году расформируют.

Не верится, что это происходит со мной. Разваливаются обе мои семьи. У меня не останется никого, всех распределят по разным классам. Я не выдержу, я просто не могу потерять сразу всех! Это же все, что у меня осталось. Подумать только: это от недовольства других учителей. Сейчас мы в центре всеобщего внимания, в газетах печатают статьи про нас. Некоторые учителя ничего нового не сделали за годы, а мы постоянно пробуем новое, вот они и обзавидовались. И потому пытаются надавить на нас, разделить нас, не дать нам ничего изменить. Но это не сработает!

Мисс Г. делает все, что только может. Она уже поговорила со всеми, кто был готов выслушать ее, рассказала о наших достижениях, и этим мы кое-чего добились. Уже поговаривают о том, чтобы оставить наш класс как есть. Все обеспокоены. Я как-то застал двоих ребят в слезах из-за этого. Уверен, что и меня не раз видели плачущим. Я думаю только о том, что мы уже не будем все вместе. Что же нам делать? К кому обратиться? В старших классах и так нелегко, а теперь нас ждет еще больше трудностей. Сейчас у меня есть своя зона комфорта, место, где все принимают меня и я принимаю всех вокруг, но я не смогу обходиться без этого следующие два года.

Всем пришлось нелегко. Мы продолжали работать на уроках, хотя так и не знали, останемся ли вместе в следующем году. Другим учителям не разорвать нашу связь: наши сердца объединены в невидимую цепь, и мы всегда будем вместе. Мне страшно, очень страшно. Надеюсь, все наладится.

Дневник 53. Друзья приходят в класс

школа почти закончена, а я только что узнал, что в следующем году нашей учительницей снова будет мисс Груэлл! Отличные новости. Она так старалась, чтобы мы все остались вместе! Мне повезло учиться у нее два года. Как говорит моя мама, «я выиграл в школьную лотерею». Мисс Груэлл – лучшая учительница, какая у меня когда-либо была. Она по-настоящему беспокоится о нас и никогда не судит по внешности. А теперь я проведу в ее классе третий учебный год!

У меня много друзей из класса «одаренных детей», и в последнее время они живо заинтересовались тем, что происходит у нас! Посыпались вопросы о наших экскурсиях и ужинах. После всех этих лет ребята, рядом с которыми я часто чувствовал себя глупым, вдруг заинтересовались нашими уроками. Это ведь они когда-то прозвали класс мисс Груэлл «гетто-классом» из-за представителей меньшинств. Они всегда выставляли меня тупым белым парнем, потому что я не отличник. А теперь, похоже, они сами в проигрыше, ведь никто из них понятия не имеет, какой это замечательный класс и как много друзей у меня здесь появилось. К нам часто приходят выступать гости, мы бываем в музеях и на общественных мероприятиях. Благодаря новому опыту я многое воспринимаю не так, как они, но все-таки мы остаемся друзьями.

Я рассказал им, что в классе мисс Груэлл найдется место еще для пары учеников. И оказалось, что все они уже на следующий день внесли свои фамилии в лист ожидания. Если моих друзей примут, надеюсь, они будут с уважением относиться к мисс Груэлл и другим ученикам. А если нет, придется мне вмешаться, и в моем «гетто-классе» их будет ждать испытательный срок!

Письмо Мип Гиз

Дом Анны Франк/ Фонд Анны Франк

Руководству и учащимся школы Уилсон-Хай,

Амстердам, 6 апреля 1996 г.

Дорогие ученики,

сердечно благодарю всех вас за чудесное время, которое я провела в вашей школе.

Интерес и осведомленность, проявленные учителями и учениками, глубоко поразили меня. Без малейших колебаний могу утверждать, что этот визит произвел на меня неизгладимое впечатление. Ваши лица останутся в моей памяти навсегда.

С наилучшими пожеланиями,

Мип Гиз

Третий учебный год, осень 1996 г.

Запись № 5 / Из дневника мисс Груэлл

даже не верится, что занятия в школе начинаются уже завтра, а я все еще в такси, спешу в аэропорт во Франции. Хоть утром мне и обеспечен джетлаг, оно того стоит. Поскольку я не смогла взять своих учеников в эту в двухнедельную поездку, мне хотелось привезти с собой немножко Европы. И я собирала книги, музейные буклеты и открытки во всех местах, которые упоминались на наших уроках, – вроде лондонского Тауэра и чердака Анны. Не могу дождаться, когда покажу классу мои деревянные башмаки из Голландии, камень Красноречия из ирландского замка Бларни и все мои снимки.

Впереди двенадцатичасовой перелет, мне точно хватит времени на воспоминания о лете. Я буду «прокручивать фильм в голове», как сказала бы Злата, воспроизводить лето с начала и ставить его на паузу на самых ярких моментах.

Первый день лета кажется таким далеким. В сущности, летнего отпуска в общепринятом смысле у меня не было, так как я начала преподавать в университете. Профессор Национального университета, чей сын учится в моем классе, пригласил меня провести семинар – рассказать, как заинтересовать подростков чтением. Эти два часа выдались эмоционально насыщенными. К середине семинара кое-кто из слушателей даже прослезился. Когда занятие закончилось, декан университета предложил мне работу.

Так что в будние дни я вела занятия у двух групп, а по выходным работала в «Марриотте» и в итоге накопила достаточно денег, чтобы съездить в Европу и навестить Злату и Мип.

Сначала я приехала в Нидерланды. Один из плюсов работы портье в «Марриотте» – возможность останавливаться в других отелях сети со скидкой для служащих, и я поселилась в самом центре Амстердама. Я уже бывала в этом городе, но поскольку теперь я знакома с Мип и посмотрела документальный фильм «Вспоминая Анну Франк[19]19
  Оригинальное название Anne Frank Remembered. Прим. пер.


[Закрыть]», то эта поездка значила для меня гораздо больше.

Я договорилась о встрече с Мип и ее подругой Кор у себя в отеле. Там я передала ей памятные подарки от моих учеников, в том числе футболку с надписью «Мип-мания» с нашего баскетбольного турнира в поддержку Боснии, прекрасные фотографии в рамках, сделанные во время ее приезда, и номер журнала People, где был опубликован ее снимок в окружении школьников. По-видимому, они произвели на нее впечатление, она даже сказала: «Их лица останутся в моей памяти навсегда».

Мы поговорили и об Анне. Несмотря на то что с момента ее смерти миновало больше полувека, Мип призналась: не проходило ни дня, когда бы она не вспоминала Анну. Я с трепетом выслушала рассказ об их особых отношениях и обо всем, чем пожертвовала Мип за два года пребывания Анны в убежище. Мип говорила о том, как проезжала на велосипеде несколько миль в снегопад, чтобы накопать в поле репы, и о том, как Анна уговорила ее провести ночь на чердаке. Мип была не только щедра и великодушна, но и на редкость отважна. Она описала, как прорвалась в нацистский штаб и пыталась подкупить гестаповцев, чтобы они отпустили ее арестованных друзей. Укрывательство евреев считалось преступлением и каралось смертью, так что Мип чудом осталась в живых. Спасти друзей она не смогла, но сохранила бесценный дневник Анны. И теперь, думая о холокосте, миллионы людей вспоминают Анну.

Меня особенно поразила скромность Мип. Несмотря на все похвалы, она не считает свои действия героическими или даже особенными. Она говорила мне, что своим примером надеется объяснить людям, что «каждый из них, даже самая обычная домохозяйка или секретарь, способен внести свой вклад». С нетерпением жду, когда поделюсь ее простыми принципами с моими учениками, чтобы и они смогли внести свой вклад – как Анна или Злата.

Мип очень обрадовалась, когда я рассказала ей, что лечу в Дублин навестить Злату и ее родителей. Со Златой она познакомилась пару лет назад в турне в поддержку ее книги. Мип сказала мне, что у Златы «глаза Анны».

После нескольких дней в Амстердаме и попыток смотреть на город от лица Анны я улетела в Ирландию, к Злате и ее родителям. Они только что вернулись с побережья Хорватии, где провели летний отпуск. Это было их первое возвращение на Балканы после бегства от войны зимой 1993 года. Родители Мирны соскучились по ней, поэтому она планирует в этом году учиться в Сараеве. С самого отъезда из Боснии Злата и Мирна были неразлучны, теперь им предстоит привыкнуть к переменам.

Злата говорила, что с начала войны в Сараеве многое изменилось. Мы подолгу разглядывали семейные снимки, сделанные еще до войны. На футбольном поле, где проходили Олимпийские игры 1984 года, теперь стоят ряды надгробных камней. Несмотря на то что многие здания уже выстраивали заново, родителям Златы показалось, что понадобится немало времени, чтобы заново выстроить отношения. Слишком остро еще ощущается враждебность и межрасовая напряженность.

Дневник Златы проливает свет на проблемы Боснии, однако масштабы войны она осознала лишь после отъезда из страны. Мы часами обсуждали политику, смотрели фотографии и строили предположения, что будет после вывода всех американских солдат.

Злата – ровесница моих учеников, но она кажется гораздо более мудрой. Порой она делится философскими мыслями, а иногда ведет себя как обычный подросток. После многочасовых разговоров о политике и обеда из традиционных боснийских блюд она решила поводить меня по дублинским магазинам и показать город, который приютил ее. Она взяла меня на концерт панк-рок-группы, помогла выбрать мартинсы и вместе с другом Дарой сняла видео для моих учеников.

За это время мы так сблизились, что в день моего отъезда все плакали.

После Дублина я ненадолго заехала в Лондон, но не могла дождаться, когда попаду в Париж и познакомлюсь с двоюродной сестрой Златы – Меликой. До переезда в Ирландию Злата и Мирна учились вместе с Меликой в Париже. Мы встретились у Эйфелевой башни, и я сразу почувствовала, что она часть моей семьи. Как и в случае с Мип и Златой, осмотр достопримечательностей уступил место рассказам, снимкам и укреплению дружеских отношений.

Так как эта поездка наверняка поможет сделать живой и наглядной мировую литературу, мне предстоит придумать ловкий способ оживить и литературу американскую. Интересно, сумеем ли мы в этом году подружиться с кем-нибудь из известных авторов или побывать в каких-либо исторических местах. Превзойти прошлый год будет непросто.

Дневник 54. Учительница-расистка

когда я родилась, врач, наверное, поставил мне на лоб штамп «Представитель по вопросам тяжелого положения чернокожих», который виден только моим учителям. Большинство из них относятся ко мне так, будто я одна в ответе за этих загадочных афроамериканцев, – я прямо как Розеттский камень чернокожих. Так было, пока я не перевелась в класс мисс Груэлл. А до этого я вечно слышала одно и то же: «Итак, Джойс, как чернокожие относятся к позитивной дискриминации?» За вопросом следовал пронзительный взгляд. «Джойс, ты не расскажешь нам о восприятии романа “Цвет пурпурный” чернокожими?»

Может, я просто неправильно все понимаю и мне следовало бы считать это лестным. Мне же доверили нести всю тяжесть голосов многомиллионной толпы людей, так? А вот и нет! Ничего лестного я в этом не вижу. Откуда мне, черт возьми, знать, какого мнения чернокожие о позитивной дискриминации или «Цвете пурпурном»? По волшебству, что ли? Читают себе чернокожие и – опа! – чудесным образом приходят к одним и тем же выводам. Единственное мнение, которое я могу высказать хоть с какой-то степенью определенности, – собственное.

Понимаю, некоторые возразят: «Да ладно тебе, Джойс, афроамериканцев встретишь не в каждом классе отличников и не на каждой программе по углубленному изучению предмета». Людям кажется, что я должна знать все лучше всех, если уж попала в такой класс. Как будто я не заметила или, лучше того, забыла, что я здесь единственная чернокожая. Хм, наверное, вылетело из головы.

Я помню учительницу, которая была у меня до мисс Груэлл. Скажу о ней только, что деликатностью она не отличалась. Мне приходилось иметь дело со всевозможными грубыми и стереотипными высказываниями, но однажды она зашла слишком далеко. Когда я спросила, почему наш список чтения на год и задания по сочинениям настолько однообразны, то услышала в ответ: «На наших уроках мы не изучаем литературу чернокожих, потому что все, что в ней есть, – только секс, распутство, наркотики и ругань». Эй, полегче, достаточно было простого «она неприемлема». Но нет, ей приспичило дойти до крайности. Я почти готова пропустить мимо ушей вопиющую безграмотность ее заявлений, но зачем надо было делать их перед всем классом? Ну, то есть – блин!

Я промолчала и держала язык за зубами до обеда, где поделилась случившимся с подругой. Она посоветовала мне рассказать все маме, директору, школьному инспектору – кому угодно. И я рассказала маме, когда вернулась домой. Я пыталась делать при этом равнодушный и беспечный вид. Просто представьте: сижу за обеденным столом, жую курятину с брокколи и между делом сообщаю, как прошел мой день.

– Как дела, Джойс?

– Даже не знаю, пожалуй, как всегда.

– Выкладывай.

– Ну, я обедала с Алисой, участвовала в викторине по химии. Да, и кстати, моя учительница английского – ксенофобка.

Краткая пауза, звон вилки, отвисшая челюсть. Мама просто уставилась на меня. Потом спросила, что я натворила. И я заверила: «Ни хрена!» Ну, вообще-то при маме я не ругаюсь, поэтому сказала: «Ничего». На следующий день меня вызвали к директору, там была моя мама со списком книг, написанных чернокожими и о них. Мне объяснили, что с учительницей уже поговорили, и директор лично извинился за ее слова. Мама отдала мне список, обняла, поцеловала и отправила в класс.

Ладно, ну и что мне было делать? Явиться в класс с улыбкой и новеньким списком книг и вручить его учительнице, как блестящее красное яблоко? «Миссис Ксенофобия, я только хотела подарить вам этот список чудесных книг. Надеюсь, в них нет наркотиков, распутства, секса и ругани. Более того, хочу, чтобы вы знали: я не держу на вас зла и с нетерпением жду ваших познавательных уроков в ближайшие два года!» Ага, еще чего. Я представить себе не могу еще хотя бы один семестр с этой женщиной. А если я останусь на английском в классе отличников, мне придется до окончания школы отвечать за всех чернокожих.

Я объяснила Алисе свою дилемму, и она рассказала мне про свой класс английского. Сказала, что ее учительница в самом деле заслуживает звания педагога. Она целиком отдается преподаванию в своих классах, заботится об учениках, выслушивает их и – главное – не навешивает ярлыков. Все остальное меня не особенно интересовало: я поняла, что там мне не придется устраивать опросы общественного мнения среди негров всей страны.

В начале третьего учебного года я очутилась в классе мисс Груэлл. Такова моя личная история с тайнами и предчувствиями, ненавистью и героизмом, скандалом и жертвами. Ну, если уж начистоту – это история о том, как у одной женщины, чуждой стереотипов, нашелся ластик, который стер штамп «Представитель по вопросам тяжелого положения чернокожих» с моего лба. Она заменила его штампом «Представитель мнения Джойс Робертс».