Текст книги "Фиеста"

Глава девятая

Встреча боксеров Леду и Фрэнсиса состоялась 20 июня. Встреча была интересной. На другое утро я получил письмо от Роберта Кона, из Андайи. Он живет очень тихо, писал он, купается, иногда играет в гольф и очень много в бридж. В Андайе великолепный пляж, но он ждет не дождется, когда поедет с нами ловить рыбу. Скоро ли я приеду? Если я буду так добр и куплю ему двойную лесу, он вернет мне деньги, когда я приеду.

В то же утро, сидя в редакции, я написал Кону, что мы с Биллом выезжаем из Парижа двадцать пятого, – в противном случае я буду телеграфировать, – и встретимся с ним в Байонне, а оттуда автобусом поедем через горы в Памплону. В тот же вечер около семи часов я заглянул в кафе «Селект» – повидаться с Майклом и Брет. Их там не было, и я пошел в кафе «Динго». Они сидели в баре за стойкой.

– Хэлло, милый. – Брет протянула мне руку.

– Хэлло, Джейк, – сказал Майкл. – Я, кажется, был навеселе вчера вечером?

– Мягко выражаясь, – сказала Брет. – Просто безобразие.

– Послушайте, – сказал Майкл, – когда вы едете в Испанию? Вы ничего не имеете против, если мы поедем с вами?

– Это будет замечательно.

– Вы серьезно ничего не имеете против? Я, знаете, бывал в Памплоне. Брет ужасно хочется поехать. Но мы наверно не будем вам обузой?

– Не говорите глупостей.

– Я слегка пьян, знаете ли. А то бы я не решился так прямо спросить вас. Вы наверно ничего не имеете против?

– Замолчи, Майкл, – сказала Брет. – Что ж ты хочешь, чтобы он тебе ответил? Я его после сама спрошу.

– Но вы ничего не имеете против?

– Если вы еще раз спросите, я рассержусь. Мы с Биллом едем двадцать пятого утром.

– Кстати, где Билл? – спросила Брет.

– Он в Шантилье, приглашен к кому-то на обед.

– Он славный.

– Чудесный, – сказал Майкл. – Именно чудесный.

– Ты же не помнишь его, – сказала Брет.

– Помню. Отлично помню его. Вот что, Джейк, мы приедем двадцать пятого вечером. Брет не может рано встать.

– Ну конечно!

– Если пришлют деньги и если вы наверно ничего не имеете против.

– Деньги пришлют. Я позабочусь об этом.

– Скажите, что нужно выписать.

– Два или три удилища с катушками, лесы и мух.

– Я не буду рыбу удить, – сказала Брет.

– Тогда два спиннинга. И Биллу не придется покупать.

– Хорошо, – сказал Майкл. – Я пошлю телеграмму нашему сторожу.

– Вот будет чудесно! – сказала Брет. – Испания! Повеселимся на славу.

– Двадцать пятого – когда это?

– В субботу.

– Придется поспешить со сборами.

– Ну вот что, – сказал Майкл, – я иду к парикмахеру.

– А мне нужно ванну принять, – сказала Брет. – Проводите меня до отеля, Джейк, будьте другом.

– Мы живем в замечательном отеле, – сказал Майкл. – По-моему, это бордель.

– Мы оставили свои вещи здесь, в кафе, когда приехали, и в отеле нас спросили, на сколько часов нам нужна комната. Страшно обрадовались, что мы остаемся на ночь.

– Уверен, что это бордель, – сказал Майкл. – Уж мне ли не знать.

– Ох, замолчи и ступай подстригись.

Майкл ушел. Брет и я остались сидеть за стойкой.

– Выпьем еще?

– Пожалуй.

– Теперь легче стало, – сказала Брет.

Мы пошли по улице Деламбр.

– Мы еще не виделись с тобой после моего приезда, – сказала Брет.

– Нет.

– Как живешь, Джейк?

– Отлично.

Брет взглянула на меня.

– Послушай, – сказала она, – Роберт Кон тоже едет с вами?

– Да. А что?

– Ты не думаешь, что ему будет тяжело?

– А почему?

– Как ты думаешь, с кем я ездила в Сан-Себастьян?

– Поздравляю, – сказал я.

Мы пошли дальше.

– Зачем ты это сказал?

– Не знаю. А что ты хочешь, чтобы я сказал?

Мы пошли дальше и свернули за угол.

– Он неплохо вел себя. Только с ним скучно.

– Вот как?

– Я думала, это пойдет ему на пользу.

– Советую тебе серьезно заняться благотворительностью.

– Не говори гадостей.

– Не буду.

– Ты правда не знал?

– Нет, – сказал я. – Вероятно, я не думал об этом.

– Как по-твоему, ему не будет слишком тяжело?

– Это его дело, – сказал я. – Напиши ему, что ты едешь. Он же всегда может не поехать.

– Я напишу ему, чтобы он мог отказаться заранее.

После этого я не видел Брет до вечера 24 июня.

– От Кона было что-нибудь?

– Да. Он в восторге.

– О Господи!

– Я сама удивилась. Пишет, что ждет не дождется свидания со мной.

– Может быть, он думает, что ты едешь одна?

– Нет. Я написала ему, что мы едем все вместе. И Майкл, и все.

– Он бесподобен.

– Правда?

Они рассчитывали, что деньги придут на следующий день. Мы условились встретиться в Памплоне: они едут прямо на Сан-Себастьян, а там пересаживаются. Мы все встретимся в Памплоне, в отеле Монтойи. Если они не приедут до понедельника, то мы едем без них в горы, в Бургете, ловить рыбу. В Бургете ходит автобус. Я записал им подробный маршрут, чтобы они могли найти нас.

Мы с Биллом уехали утренним поездом с вокзала Орсэ. Был чудесный день, не слишком жаркий, и местность с самого начала была красивая. Мы пошли в вагон-ресторан и позавтракали. Уходя, я спросил у проводника билетики на обед в первую очередь.

– Все занято до пятой очереди.

– Что такое?

В этом поезде никогда не подавали обед больше чем в две очереди и всегда было сколько угодно свободных мест.

– Все расписано, – сказал проводник вагона-ресторана. – Пятая очередь будет в три тридцать.

– Плохо дело, – сказал я Биллу.

– Дай ему десять франков.

– Возьмите, – сказал я. – Мы хотим пообедать в первую очередь.

Проводник сунул десять франков в карман.

– Спасибо, – сказал он. – Я бы посоветовал вам запастись сандвичами. Все места на первые четыре очереди заказаны через управление дороги.

– Вы далеко пойдете, приятель, – сказал ему Билл по-английски. – Очевидно, дай я вам пять франков, вы посоветовали бы нам спрыгнуть с поезда.

– Comment?[5]5
  Что? (фр.)


[Закрыть]

– Подите к черту! – сказал Билл. – Велите подать сандвичи и бутылку вина. Скажи ему, Джейк.

– И пришлите в соседний вагон. – Я объяснил ему, где мы сидим.

В нашем купе сидели муж с женой и подросток-сын.

– Вы, кажется, американцы? – спросил муж. – Приятное путешествие?

– Чудесное, – сказал Билл.

– Хорошо делаете. Путешествуйте, пока молоды. Вот мы с мамашей давно собирались в Европу, но пришлось немного подождать.

– Мы могли поехать десять лет назад, если бы ты хотел, – сказала жена. – Но ты всегда говорил: сперва посмотрим Америку! Что ни говори, а видели мы немало.

– В нашем поезде полно американцев, – сказал муж. – Целых семь вагонов. Все из Дейтона, штат Огайо. Это паломники. Они побывали в Риме, а теперь едут в Биарриц и Лурд.

– Ах вот оно что! Паломники. Святоши сопливые, – сказал Билл.

– Из каких вы краев?

– Я из Канзас-Сити, – сказал я. – А он из Чикаго.

– Оба едете в Биарриц?

– Нет. Мы едем в Испанию ловить рыбу.

– Я сам этим никогда не занимался. Но у нас многие увлекаются. В нашем штате Монтана лучшие места для рыбной ловли. Я тоже рыбачил с приятелями, но никогда не увлекался.

– Страх как много ты рыбачил, когда ездил с приятелями, – сказала жена.

Он подмигнул нам.

– Женщины все одинаковы. Как только почуют флягу с вином или кружку пива, то уж ты, значит, пропащий человек.

– Мужчины всегда так, – сказала жена, обращаясь к нам. Она погладила свои полные колени. – Я голосовала против «сухого закона», чтобы сделать ему удовольствие и потому что я люблю, чтобы в доме было пиво, а теперь он вот что говорит. Удивительно, чего ради мы за них замуж выходим.

– А вы знаете, – сказал Билл, – что эта орава отцов-пилигримов захватила вагон-ресторан до половины четвертого?

– Что вы говорите? Этого быть не может!

– Пойдите попробуйте достать место.

– Тогда, мамаша, не пойти ли нам еще раз позавтракать?

Она встала и оправила платье.

– Посмотрите, пожалуйста, за нашими вещами. Идем, Хьюберт.

Они втроем отправились в ресторан. Немного спустя по вагону прошел проводник, объявляя о первой обеденной очереди, и паломники под предводительством своих патеров потянулись по коридору. Наш сосед с семейством не возвращался. По коридору прошел официант с нашими сандвичами и бутылкой шабли, и мы позвали его.

– Достанется вам сегодня, – сказал я.

Он кивнул:

– Сейчас начинают, в десять тридцать.

– А когда мы есть будем?

– А я когда есть буду?

Он поставил бутылку и два стакана, мы заплатили за сандвичи и дали ему на чай.

– Я приду за тарелками, – сказал он, – или захватите их с собой.

Мы ели сандвичи, пили шабли и любовались видом из окна. Хлеба только что начали колоситься, и поля пестрели цветами мака. Пастбища были зеленые, мелькали живописные рощи, а иногда большие реки и вдали, среди деревьев, – замки.

В Туре мы вышли и купили еще бутылку вина, и когда мы вернулись, джентльмен из Монтаны с женой и сыном Хьюбертом уже удобно расположились в купе.

– А в Биаррице хорошее купанье? – спросил Хьюберт.

– Мальчишка с ума сходит, пока не дорвется до воды, – сказала его мать. – В этом возрасте трудно сидеть смирно в поезде.

– Там хорошее купанье, – сказал я. – Но опасно в бурную погоду.

– Вы пообедали? – спросил Билл.

– Да, пообедали. Мы просто остались сидеть за столом, когда они пришли, и там, наверное, подумали, что мы с ними. Официант сказал нам что-то по-французски, а потом троих отправили обратно.

– Они, конечно, приняли нас за паломников, – сказал муж. – Все-таки большая сила – католическая церковь. Жаль, что вы, молодые люди, не католики. Тогда бы вы вовремя пообедали.

– Я католик, – сказал я. – Вот это-то и обидно.

Наконец в четверть пятого нам подали обед. Билл уже начал выходить из себя. Он взял за пуговицу патера, который возвращался в свое купе во главе партии паломников.

– Скажите, отец, а протестантам есть полагается?

– Я ничего не знаю. Разве у вас нет билетиков?

– Этак, пожалуй, и к Клану примкнешь, – сказал Билл.

Патер оглянулся на него.

В вагоне-ресторане официанты в пятый раз подавали обед. Официант, прислуживавший нам, пропотел насквозь. Его белая куртка под мышками была лиловая.

– Он, наверно, много вина пьет.

– Или носит лиловое белье.

– Давай спросим его.

– Не надо. Он слишком устал.

В Бордо поезд стоял полчаса, и мы вышли через вокзал на улицу. Для поездки в город было слишком мало времени. Потом мы ехали по Ландам и любовались закатом. Между соснами виднелись широкие выжженные просеки, уходившие вдаль, точно улицы, а в конце их высились лесистые холмы. В половине восьмого мы пошли ужинать и любовались видом из открытого окна вагона-ресторана. Вся местность – лесок и сосна, и повсюду заросли вереска. Попадались поляны с домиками, а время от времени показывалась лесопилка. Стемнело, и за окном чувствовались жаркие темные пески, а к девяти часам мы приехали в Байонну. Муж, жена и Хьюберт попрощались с нами за руку. Они ехали дальше, до Ла-Негресс, где была пересадка на Биарриц.

– Желаю вам всего лучшего, – сказал муж.

– Будьте поосторожнее на бое быков.

– Может быть, увидимся в Биаррице, – сказал Хьюберт.

Мы сошли с поезда, неся чемоданы и чехлы с удочками, и через темный вокзал вышли на освещенную площадь, где стояли фиакры и автобусы отелей. Там, среди шоферов и агентов, дожидался Роберт Кон. Он не сразу увидел нас. Потом пошел нам навстречу.

– Хэлло, Джейк! Как доехали?

– Отлично, – сказал я. – Это Билл Гортон.

– Здравствуйте.

– Идемте, – сказал Роберт. – У меня фиакр. – Он был немного близорук, я раньше никогда не замечал этого. Он пристально и с видимым смущением вглядывался в незнакомое лицо Билла. – Мы поедем в мой отель. Там хорошо. Вполне приемлемо.

Мы сели в фиакр, кучер пристроил чемоданы на козлы, потом взобрался сам, щелкнул кнутом, и мы через темный мост поехали в город.

– Я очень рад познакомиться с вами, – сказал Роберт Биллу. – Я столько слышал о вас от Джейка, и я читал ваши книги. Вы привезли мне леску, Джейк?

Фиакр остановился перед отелем, и мы все вылезли и вошли. Отель был хороший, и люди за конторкой очень приветливы, и мы с Биллом получили по уютной маленькой комнате.

Глава десятая

Утро было ясным, улицы поливали водой, и мы втроем позавтракали в кафе. Байонна – красивый город. Он похож на очень чистый испанский город и лежит на большой реке. Уже сейчас, так рано утром, на мосту через реку было очень жарко. Мы прошли через мост, а потом погуляли по городу.

Я отнюдь не был уверен, что удочки Майкла вовремя придут из Шотландии, поэтому мы стали искать магазин рыболовных принадлежностей и в конце концов купили Биллу удочку где-то во втором этаже над галантерейной лавкой. Хозяин отлучился, и нам пришлось дожидаться его. Наконец он пришел, и мы купили недорогую, весьма приличную удочку и два сачка.

Выйдя из магазина, мы пошли посмотреть на собор. Кон что-то говорил о том, что это прекрасный образец чего-то, – не помню чего. Мне собор показался красивым, красивым и неярким, как испанские церкви. Потом мы пошли дальше, мимо старой крепости, и дошли до здания конторы, откуда должен был отправляться автобус. Там нам сказали, что автобусное движение откроется не раньше 1 июля. В туристском бюро мы узнали, сколько надо заплатить за автомобиль до Памплоны, и в большом гараже возле городского театра наняли машину за четыреста франков. Она должна была заехать за нами в отель через сорок минут, и мы зашли в то же кафе на площади и выпили пива. Становилось жарко, но в воздухе еще пахло свежестью раннего утра, и сидеть в кафе было приятно. Подул ветерок, и чувствовалось, что прохладой тянет с моря. По площади расхаживали голуби, и дома были желтые, словно прокаленные солнцем, и мне не хотелось уходить из кафе. Но пора было идти в отель, сложить вещи и уплатить по счету. Расплатившись за пиво, – мы бросили жребий, и, кажется, платил Кон, – мы пошли в отель. На меня с Биллом пришлось только по шестнадцати франков плюс десять процентов надбавки за услуги, и мы отправили свои чемоданы вниз и стали ждать Роберта Кона. Пока мы ждали, я увидел на паркете вестибюля таракана, не меньше трех дюймов длиной. Я показал его Биллу, а потом наступил на него каблуком. Мы решили, что он, вероятно, только что приполз из сада. В отеле действительно было необыкновенно чисто.

Наконец Кон спустился вниз, и мы все вышли к машине. Машина оказалась большая, с откидным верхом, шофер был в белом пыльнике с голубым воротником и такими же обшлагами, и мы попросили его опустить верх. Он погрузил наши чемоданы, и машина тронулась. Мы ехали длинной улицей по направлению к окраине, мимо цветущих садов и оглядывались назад, прощаясь с городом, а потом очутились среди зеленых холмов, и дорога пошла в гору. То и дело мы обгоняли воловьи и коровьи упряжки, тащившие повозки басков, мелькали аккуратные выбеленные фермы. Бискайя – плодородный, цветущий край, дома чистенькие, деревни, видимо, зажиточные. В каждом селении была площадка для игры в пелоту, где ребятишки кидали мяч под жарким солнцем. На церквах виднелись надписи, запрещающие кидать мяч о церковные стены, домики были крыты красной черепицей, – а потом дорога свернула и пошла еще круче, и мы стали подниматься по склону горы, и под нами была долина, а холмы уходили назад, в сторону моря. Моря не было видно. Оно было слишком далеко. Видны были только холмы и еще холмы, и чувствовалось, в какой стороне море.

Мы пересекли испанскую границу. Там была речка и мост, и в одном конце его – толстые усатые французы в кепи, а в другом – испанские карабинеры в лакированных треуголках, с короткими ружьями за спиной. У нас открыли только один чемодан, взяли наши документы и заглянули в них. С той и с другой стороны кордона было по большой лавке и по гостинице. Шоферу пришлось зайти в помещение пограничной стражи и заполнить какие-то бумаги, и мы вылезли из машины и подошли к реке посмотреть, есть ли там форель. Билл пытался заговорить по-испански с одним из карабинеров, но из этого ничего не вышло. Роберт Кон, показывая пальцем в воду, спросил, водится ли здесь форель, и карабинер сказал, что да, но ее немного.

Я спросил его, ловит ли он рыбу, и он ответил, что нет, он этим не занимается.

К мосту подходил бородатый старик с длинными, выгоревшими на солнце волосами, в сшитой из мешковины одежде. Он опирался на длинную палку, а за спиной у него, головой вниз, висел козленок со связанными ногами.

Карабинер махнул ему саблей, чтобы он воротился. Старик, не сказав ни слова, повернул и пошел обратно по белой дороге в Испанию.

– Почему старика не пустили? – спросил я.

– У него нет пропуска.

Я предложил карабинеру сигарету. Он взял и поблагодарил меня.

– Что же он будет делать? – спросил я.

Карабинер сплюнул в пыль.

– Да просто перейдет реку вброд.

– Много у вас тут контрабанды?

– Да, – сказал он, – бывает.

Вышел шофер, на ходу складывая бумаги и пряча их во внутренний карман. Мы все сели в машину, и она покатила по белой дороге в Испанию. Сначала местность была почти такая же, как до границы; потом, все время поднимаясь в гору по спиралью вьющейся дороге, мы перевалили через вершину, и тут-то и началась настоящая Испания. Показались длинные бурые хребты, поросшие редкой сосной, и буковые леса на далеких склонах гор. Дорога сначала шла по верху ущелья, а потом нырнула вниз, и шофер вдруг дал гудок, затормозил и свернул в сторону, чтобы не наехать на двух ослов, заснувших на дороге. Горы остались позади, и мы въехали в дубовый лес, где паслись белые козы. Потом пошли поляны, поросшие травой, и прозрачные ручьи, мы пересекли один ручей, миновали сумрачную деревушку и снова стали подниматься в гору. Мы поднимались выше и выше и опять добрались до перевала и повернули, и дорога пошла вниз, забирая вправо, и к югу открылась новая цепь высоких гор – бурые, словно спекшиеся на солнце и причудливо изборожденные ущельями.

Немного погодя горы кончились, появились деревья по обе стороны дороги, и ручей, и поля спелой пшеницы, и дорога бежала дальше, очень белая и прямая, а потом мы въехали на пригорок, и слева на вершине горы показался старинный замок, тесно окруженный строениями, и колыхаемое ветром пшеничное поле, поднимающееся до самых стен. Я оглянулся через плечо – я сидел впереди рядом с шофером. Роберт Кон спал, но Билл смотрел по сторонам и кивнул мне. Потом мы пересекли равнину, и справа в пролетах между деревьями сверкала на солнце широкая река, а вдали над равниной уже вставало Памплонское плато, и видны были городские стены, и высокий темный собор, и кресты на куполах других церквей. Позади плато были горы, и повсюду, куда ни повернись, были еще горы, а белая дорога бежала впереди нас по равнине прямо к Памплоне.

Обогнув плато, мы с другой стороны въехали в город по пыльной дороге, круто поднимавшейся между двумя рядами тенистых деревьев, а потом спустились в новую часть города, которую строят за стенами старого. Мы проехали мимо арены боя быков – высокое белое здание, казавшееся бетонным под солнцем, а потом переулком выехали на центральную площадь и остановились у подъезда отеля Монтойи.

Шофер помог нам вытащить чемоданы. Вокруг машины столпились ребятишки, и на площади было жарко, деревья зеленели, флаги висели на своих шестах, и приятно было уйти от солнца в тень аркады, которая тянется вокруг всей площади. Монтойа обрадовался нам, пожал нам руки и дал хорошие комнаты с окнами на площадь, а потом мы умылись, почистились и спустились в столовую к обеду. Шофер тоже остался обедать, а потом мы заплатили ему, и он уехал обратно, в Байонну.

В отеле Монтойи две столовые. Одна во втором этаже с окнами на площадь. Другая внизу, на целый этаж ниже уровня площади, и оттуда можно выйти на улицу позади отеля, по которой рано утром пробегают быки, когда их через весь город гонят к арене. В этой столовой всегда прохладно, и мы очень хорошо позавтракали. Первая трапеза на испанской земле – это каждый раз серьезное испытание: закуски, кушанья из яиц, два мясных блюда, овощи, салат, десерт и фрукты. Нужно много вина, чтобы все это одолеть. Роберт Кон пытался сказать, что не хочет второго мясного блюда, но мы не стали переводить его слова, и служанка принесла ему что-то взамен, кажется, холодного мяса. С самой нашей встречи в Байонне Кон нервничал. Он не знал, знаем ли мы, что он ездил с Брет в Сан-Себастьян, и это смущало его.

– Ну, – сказал я, – Брет и Майкл должны приехать сегодня вечером.

– Я сомневаюсь, чтобы они приехали, – сказал Кон.

– Почему? – спросил Билл. – Конечно, приедут.

– Они всегда опаздывают, – сказал я.

– Я почти уверен, что они не приедут, – сказал Роберт Кон.

Он сказал это таким тоном, точно он что-то знает, чего мы не знаем, и мы оба разозлились.

– Держу пари на пятьдесят песет, что сегодня вечером они будут здесь, – сказал Билл. Он всегда держит пари, когда злится, и поэтому обычно заключает глупые пари.

– Хорошо, – сказал Кон. – Пари. Помните, Джейк, пятьдесят песет.

– Я и сам запомню, – сказал Билл.

Я видел, что он злится, и хотел успокоить его.

– Они приедут, без всякого сомнения, – сказал я. – Только, может быть, не сегодня.

– Хотите отказаться от пари? – спросил Кон.

– Нет. С какой стати? Давайте хоть на сто песет.

– Пожалуйста. Принимаю.

– Ну довольно, – сказал я. – А то вам придется зарегистрировать у меня пари и заплатить мне проценты.

– Ладно, – сказал Кон. Он улыбнулся. – Все равно вы их отыграете у меня в бридж.

– Вы их еще не выиграли, – сказал Билл.

Мы вышли на площадь и под аркадой пошли в кафе «Ирунья» пить кофе. Кон сказал, что пойдет к парикмахеру побриться.

– Послушай, – сказал мне Билл, – есть у меня шансы выиграть это пари?

– Плохие у тебя шансы. Они еще никуда не приезжали вовремя. Если они не получили денег, то, конечно, сегодня не приедут.

– Я сразу пожалел, как только рот открыл. Но я не мог не вызвать его. Он как будто ничего, но откуда он знает больше нашего? Майкл и Брет условливались с нами.

Я увидел Кона – он шел к нам через площадь.

– Вот он идет.

– Пусть лучше бросит свои еврейские повадки и не важничает.

– Парикмахерская закрыта, – сказал Кон. – Только в четыре откроется.

Мы пили кофе в кафе «Ирунья», сидя в тени аркады в удобных плетеных креслах, и смотрели на площадь. Потом Билл ушел писать письма, а Кон отправился в парикмахерскую. Она все еще была закрыта, и он решил пойти в отель и принять ванну, но я еще посидел на террасе кафе, а потом пошел прогуляться по городу. Было очень жарко, но я держался теневой стороны улиц, и прошелся по рынку, и радовался, что я снова здесь. Я зашел в ayuntamiento[6]6
  Муниципалитет (исп.).


[Закрыть], и разыскал старика, который каждый год заказывал для меня билеты на бой быков, и узнал, что он получил деньги, высланные мной из Парижа, и возобновил абонемент, так что все это было улажено. Он был архивариусом, и все архивы города помещались в его конторе. Это, кстати сказать, не имеет никакого отношения к рассказу. В его конторе была дверь, обитая зеленым сукном, и вторая, из плотного дерева, и когда я ушел, оставив его среди архивов, занимавших сплошь все столы, и притворил обе двери, и вышел на улицу, швейцар остановил меня, чтобы почистить мне пиджак.

– Вы, должно быть, ехали в автомобиле, – сказал он.

На воротнике и плечах лежал толстый слой пыли.

– Да, из Байонны.

– Вот-вот, – сказал он. – Я так и знал, что вы ехали в автомобиле, по тому, как пыль легла. – Я дал ему две медных монеты.

Я увидел собор в конце улицы и направился к нему. Когда я в первый раз увидел его, фасад показался мне некрасивым, но теперь он мне нравился. Я вошел. Внутри было мглисто и темно, колонны уходили ввысь, и люди молились, и пахло ладаном, и было несколько изумительных высоких витражей. Я встал на колени и начал молиться и помолился обо всех, кого вспомнил, о Брет и Майкле, о Билле, Роберте Коне, и о себе, и о всех матадорах, отдельно о каждом, кого я любил, и гуртом о всех остальных, потом я снова помолился о себе, и пока я молился о себе, я почувствовал, что меня клонит ко сну, поэтому я стал молиться о том, чтобы бои быков прошли удачно, и чтобы фиеста была веселая, и чтобы нам наловить побольше рыбы. Я старался вспомнить, о чем бы еще помолиться, и подумал, что хорошо бы иметь немного денег, и я помолился о том, чтобы мне нажить кучу денег, и потом начал думать, как бы я мог их нажить, и, думая о наживе, я вспомнил графа и подумал о том, где он теперь, и пожалел, что не видел его с того вечера на Монмартре, и старался вспомнить что-то смешное, что Брет рассказала мне про него, и так как я все это время стоял на коленях, опершись лбом о деревянную спинку скамьи, и думал о том, что я молюсь, то мне было немного стыдно, и я жалел, что я такой никудышный католик, но я понимал, что ничего тут не могу поделать, по крайней мере сейчас, а может быть, и никогда, но что все-таки это – великая религия, и как бы хорошо предаться набожным мыслям, и, может быть, в следующий раз мне это удастся; а потом я стоял под жарким солнцем на паперти собора, и указательный, средний и большой пальцы правой руки все еще были влажные, и я чувствовал, как они сохнут на солнце. Солнце палило жестоко, и я переулками, прячась в тени зданий, вернулся в отель.

Вечером, за ужином, оказалось, что Роберт Кон принял ванну, побрился, подстригся и вымыл голову и что его волосы чем-то смазаны, чтобы не торчали. Он нервничал, и я ничем не старался ему помочь. Поезд из Сан-Себастьяна прибывал в девять часов, и Брет с Майклом могли приехать только этим поездом. Без двадцати девять, когда мы еще и половины ужина не съели, Роберт Кон встал из-за стола и сказал, что пойдет встречать их на вокзал. Я сказал, что пойду вместе с ним, – просто чтобы поддразнить его. Билл сказал, что скорей повесится, чем уйдет, не доев ужина. Я сказал, что мы сейчас же вернемся.

Мы пошли на вокзал. Я наслаждался волнением Кона. Я надеялся, что Брет приедет этим поездом. На вокзале оказалось, что поезд опаздывает, и мы дожидались его, сидя в темноте на багажной тележке за вокзалом. Я никогда, кроме как на войне, не видел, чтобы человек так волновался, как Роберт Кон, или был в таком нетерпении. Я наслаждался этим. Свинство было наслаждаться этим, но я и чувствовал себя свиньей. Кон обладал удивительной способностью пробуждать в человеке все самое скверное.

Наконец мы услышали далекий свист внизу, с другой стороны плато, а потом увидели поднимающиеся в гору огни паровоза. Мы вошли в вокзал и стояли в толпе встречающих у самой решетки; поезд подошел и остановился, и пассажиры потянулись к выходу.

Их не было в толпе пассажиров. Мы подождали, пока все прошли через вокзал и сели в автобусы, или наняли фиакры, или пошли пешком в темноте с друзьями и родственниками.

– Я так и знал, что они не приедут, – сказал Кон.

Мы шли обратно, в отель.

– А я думал, может быть, все-таки приедут, – сказал я.

Когда мы вернулись в столовую, Билл ел фрукты и допивал бутылку вина.

– Не приехали?

– Нет.

– Ничего, Кон, если я отдам вам сто песет завтра утром? – спросил Билл. – Я еще не обменял свои деньги.

– Да не нужно, – сказал Роберт Кон. – Давайте лучше держать другое пари. Можно держать пари на бой быков?

– Можно, – сказал Билл, – только не нужно.

– Это все равно что держать пари на войну, – сказал я. – Здесь не требуется материальной заинтересованности.

– Мне очень любопытно посмотреть бой быков, – сказал Роберт.

К нашему столику подошел Монтойа. В руках у него была телеграмма.

– Это вам. – Он передал ее мне.

Я прочел: «Остались ночевать Сан-Себастьяне».

– Это от них, – сказал я.

Я спрятал телеграмму в карман. В другое время я показал бы ее.

– Они остановились в Сан-Себастьяне, – сказал я. – Посылают вам привет.

Почему меня подмывало бесить его, я и сам не знаю. Впрочем, знаю. Я слепо, непримиримо ревновал к тому, что с ним случилось. Хоть я и считал случившееся в порядке вещей – это ничего не меняло. Я, несомненно, ненавидел его. Не думаю, чтобы я по-настоящему ненавидел его до той минуты, когда он за завтраком напустил на себя всезнающий вид и потом отправился наводить красоту в парикмахерскую. И я спрятал телеграмму в карман. Как бы то ни было, телеграмма была адресована мне.

– Ну что ж, – сказал я. – Самое правильное – уехать с дневным автобусом в Бургете. Если они приедут завтра вечером, пусть догоняют нас.

Из Сан-Себастьяна было только два поезда: один рано утром и другой, вечерний, который мы только что ходили встречать.

– Это неплохая мысль, – сказал Кон.

– Чем скорее мы доберемся до реки, тем лучше.

– Мне все равно, когда бы ни ехать, – сказал Билл, – чем скорее, тем лучше.

Мы посидели в кафе «Ирунья» и выпили кофе, а потом прошлись до арены, погуляли в поле и под деревьями на краю обрыва, смотрели вниз на темную реку, и я рано лег спать. Билл и Кон, вероятно, поздно засиделись в кафе, потому что я уже спал, когда они пришли.

Утром я взял три билета на автобус до Бургете. Он отходил в два часа дня. Раньше этого ехать было не на чем. Я сидел в кафе «Ирунья» и читал газеты, когда увидел Роберта Кона, пересекающего площадь. Он подошел к моему столику и сел против меня в плетеное кресло.

– Это очень уютное кафе, – сказал он. – Хорошо выспались, Джейк?

– Я спал как колода.

– Я спал неважно. Да мы с Биллом и легли поздно.

– Где вы были?

– Здесь. А когда здесь закрыли, мы пошли в другое кафе. Где хозяин говорит по-немецки и по-английски.

– Кафе Суисо.

– Вот-вот. Очень симпатичный старик. По-моему, его кафе лучше этого.

– Днем там нехорошо, – сказал я. – Слишком жарко. Между прочим, я взял билеты на автобус.

– Я не поеду сегодня. Вы с Биллом поезжайте вперед.

– Я же взял билет.

– Дайте его сюда. Я получу деньги обратно.

– Пять песет стоит.

Роберт Кон достал серебряную монету в пять песет и отдал ее мне.

– Я должен остаться, – сказал он. – Понимаете, боюсь, что вышло недоразумение.

– Имейте в виду, – сказал я, – что они могут приехать и через три дня, и через четыре, раз они развлекаются в Сан-Себастьяне.

– В том-то и дело, – сказал Роберт. – Я боюсь, что они рассчитывали встретить меня в Сан-Себастьяне и поэтому остались там.

– Почему вы так думаете?

– Потому что я писал Брет об этом.

– Почему же, черт возьми, вы не остались там и не дождались их… – начал было я, но остановился. Я решил, что эта мысль сама придет в голову, но, кажется, этого так и не произошло.

Теперь он уже не стеснялся, ему приятно было говорить со мной, после того как он дал мне понять, что между ним и Брет что-то есть.

– Мы с Биллом уедем сейчас же после завтрака, – сказал я.

– Жаль, что я не могу. Всю зиму мы мечтали об этой рыбной ловле. – Он даже загрустил. – Но я должен остаться. Серьезно, должен. Как только они приедут, я сейчас же привезу их.

– Надо найти Билла.

– Я пойду к парикмахеру.

– Ну, увидимся за завтраком.

Я нашел Билла в его комнате. Он брился.

– Да, да, он все поведал мне вчера вечером, – сказал Билл. – Изливал душу. Говорит, что у него с Брет было назначено свидание в Сан-Себастьяне.