Текст книги "Фиеста"

– Пей, брат мой, прошу тебя.

Билл сделал большой глоток.

– Попользуйся, брат мой. – Он передал мне бутылку. – Отгоним сомнения. Не будем рыться обезьяньими руками в священных тайнах курятника. Примем это чудо на веру и возгласим в простоте души – прошу тебя, присоедини свой голос к моему, – что же мы возгласим, брат мой? – Он ткнул в меня куриной ножкой и продолжал: – Я скажу тебе. Мы возгласим, – я лично горжусь этим и хочу, чтобы ты, брат мой, преклонив колена, возгласил вместе со мной. Да не устыдится никто преклонить колена здесь, среди великой природы! Вспомни, что леса были первыми храмами Господа. Преклоним колена и возгласим: не ешьте этой курицы – ибо это Менкен.

– Возьми, – сказал я, – попользуйся немножко вот этим.

Мы откупорили вторую бутылку.

– А в чем дело? – спросил я. – Ты не любил Брайана?

– Я любил Брайана, – сказал Билл. – Мы были как родные братья.

– Где ты с ним познакомился?

– Я с ним учился в школе Святого Креста, с ним и с Менкеном.

– И с боксером Фрэнки Фричем, – сказал я.

– Неправда. Фрэнки Фрич учился в Фордхэмском университете.

– А я учился в школе Лойолы вместе с епископом Мэннингом.

– Неправда, – сказал Билл. – Это я учился в школе Лойолы с епископом Мэннингом.

– Ты пьян, – сказал я.

– От вина?

– Вероятно.

– Это от сырости, – сказал Билл. – Нужно убрать эту собачью сырость.

– Выпьем еще?

– Это все, что у нас есть?

– Только две бутылки.

– Знаешь, кто ты? – Билл с нежностью смотрел на бутылку.

– Нет, – сказал я.

– Ты агент «Лиги трезвенников».

– Я учился в школе Богоматери с Уэном Б. Уилером, главой «Лиги».

– Неправда, – сказал Билл. – Это я учился в Коммерческом училище Остина с Уэном Б. Уилером. Он был нашим старостой.

– Все равно, – сказал я, – долой кабаки!

– Ты прав, дорогой одноклассник, – сказал Билл. – Долой кабаки, и я погибну вместе с ними!

– Ты пьян.

– От вина?

– От вина.

– Все может быть.

– Хочешь вздремнуть?

– Давай.

Мы легли головами в тень и смотрели вверх, сквозь сучья деревьев.

– Спишь?

– Нет, – сказал Билл. – Я думаю.

Я закрыл глаза. Приятно было лежать на земле.

– Послушай, – сказал Билл. – Что у тебя с Брет?

– А что?

– Ты был когда-нибудь влюблен в нее?

– Был.

– И долго это тянулось?

– С перерывами, а вообще очень долго.

– О черт! – сказал Билл. – Прости, милый.

– Ничего, – сказал я. – Теперь уже мне наплевать.

– Правда?

– Правда. Только я предпочел бы не говорить об этом.

– Ты не сердишься, что я спросил?

– Чего ради я стал бы сердиться?

– Я буду спать, – сказал Билл. Он закрыл лицо газетой. – Послушай, Джейк, – сказал он, – ты правда католик?

– Формально.

– А что это значит?

– Не знаю.

– Ну ладно, я буду спать, – сказал он. – Не болтай, пожалуйста, ты мне мешаешь.

Я тоже уснул. Когда я проснулся, Билл укладывал рюкзак. Было уже поздно, и тени деревьев вытянулись и легли на плотину. Я не мог разогнуться после сна на земле.

– Что с тобой? Ты проснулся? – спросил Билл. – Почему ты уж заодно не проспал всю ночь?

Я потянулся и протер глаза.

– Мне приснился чудесный сон, – сказал Билл. – Ничего не помню, но сон был чудесный.

– Мне как будто ничего не снилось.

– Напрасно, – сказал Билл. – Все наши крупнейшие бизнесмены были сновидцами и мечтателями. Вспомни Форда. Вспомни президента Кулиджа. Вспомни Рокфеллера. Вспомни Джо Дэвидсона.

Я развинтил наши спиннинги и уложил их в чехол. Катушки я положил в мешок со снаряжением. Билл уже собрал рюкзак, и мы сунули туда один из мешков с форелями. Другой понес я.

– Ну, – сказал Билл, – как будто все взяли.

– А червяки?

– Ну тебя с твоими червяками. Клади их сюда.

Он уже надел рюкзак, и я положил банки с червями в один из наружных карманов.

– Теперь все?

Я посмотрел кругом, не осталось ли чего на траве под вязами.

– Все.

Мы пошли по дороге, ведущей в лес. До Бургете было далеко, и уже стемнело, когда мы лугами спустились на дорогу и шли к гостинице между двумя рядами освещенных домов.

Мы пробыли в Бургете пять дней и хорошо порыбачили. Ночи стояли холодные, а дни знойные, и всегда дул ветерок, даже в самое жаркое время дня. Приятно было в такую жару входить в холодную воду, а потом сидеть на берегу и обсыхать на солнце. Мы нашли ручей с такой глубокой заводью, что в ней можно было плавать. Вечерами мы играли в бридж втроем – с англичанином, любителем рыбной ловли, по фамилии Харрис, который пришел пешком из Сен-Жан-Пьеде-Пор и жил в нашей гостинице. Он оказался очень славный и два раза ходил с нами на реку Ирати. Ни от Роберта Кона, ни от Брет и Майкла не было ни строчки.

Глава тринадцатая

Когда я в то утро спустился вниз к завтраку, Харрис, англичанин, уже сидел за столом. Надев очки, он читал газету. Он взглянул на меня и улыбнулся.

– Доброе утро, – сказал он. – Вам письмо. Я заходил на почту, и мне дали его вместе с моими.

Письмо, прислоненное к чашке, ждало меня у моего прибора. Харрис снова углубился в газету. Я вскрыл письмо. Его переслали из Памплоны. Письмо было помечено «Сан-Себастьян, воскресенье».

«Дорогой Джейк!

Мы приехали сюда в пятницу, Брет раскисла в дороге, и я привез ее на три дня сюда, к нашим старым друзьям, отдохнуть. Выезжаем в Памплону, отель Монтойи, во вторник приедем, в котором часу, не знаю. Пожалуйста, пришлите записку с автобусом, где Вас найти в среду. Сердечный привет, и простите, что запоздали, но Брет правда расклеилась, а ко вторнику она поправится, она почти здорова и сейчас. Я хорошо ее знаю и стараюсь смотреть за ней, но это не так-то легко. Привет всей компании,

Майкл».

– Какой сегодня день? – спросил я Харриса.

– Кажется, среда. Да, правильно: среда. Удивительно, как здесь, в горах, теряешь счет дням.

– Да. Мы здесь уже почти неделю.

– Надеюсь, вы не собираетесь уезжать?

– Именно собираюсь. Боюсь, что нам придется уехать сегодня же дневным автобусом.

– Какая обида! Я рассчитывал, что мы еще раз вместе отправимся на Ирати.

– Нам нужно ехать в Памплону. Мы сговорились с друзьями встретиться там.

– Это очень грустно для меня. Мы так хорошо проводили здесь время.

– Поедем с нами в Памплону. В бридж будем играть, и потом, там будет замечательная фиеста.

– Охотно бы поехал. Спасибо за приглашение. Но я все-таки лучше побуду здесь. У меня осталось так мало времени для рыбной ловли.

– Вам хочется наловить самых крупных форелей в Ирати?

– Очень хочется. Там попадаются огромные.

– Я сам с удовольствием еще разок поудил бы.

– Давайте. Останьтесь еще на день. Будьте другом.

– Не могу. Нам правда необходимо ехать в город, – сказал я.

– Очень жаль.

После завтрака мы с Биллом грелись на солнце, сидя на скамейке перед гостиницей, и обсуждали положение. На дороге, ведущей из центра города к гостинице, появилась девушка. Она подошла к нам и достала телеграмму из кожаной сумки, которая болталась у нее на боку.

– Por Ustedes?[8]8
  Для вас? (исп.)


[Закрыть]

Я взглянул на телеграмму. Адрес: «Барнс, Бургете».

– Да. Это нам.

Она вынула книгу, я расписался и дал ей несколько медяков. Телеграмма была по-испански: «Vengo jueves Cohn».

Я показал телеграмму Биллу.

– Что значит Cohn? – спросил он.

– Вот дурацкая телеграмма! – сказал я. – Он мог послать десять слов за ту же цену. «Приеду четверг». Не очень-то вразумительно, правда?

– Здесь все сказано, что Кону нужно.

– Мы все равно поедем в Памплону. Нет смысла до фиесты тащить Брет и Майкла сюда и обратно. Ответим ему?

– Почему же не ответить, – сказал Билл. – Надо соблюдать приличия.

Мы пошли на почту и попросили телеграфный бланк.

– Что будем писать? – спросил Билл.

– «Приедем вечером». Вот и все.

Мы заплатили за телеграмму и вернулись в гостиницу. Харрис ждал нас, и мы втроем отправились в Ронсеваль. Осмотрели монастырь.

– Это очень интересно, – сказал Харрис, когда мы вышли. – Но знаете, я как-то не умею увлекаться такими вещами.

– Я тоже, – сказал Билл.

– Хотя это очень интересно, – сказал Харрис. – Я рад, что побывал здесь. Все никак не мог собраться.

– Все-таки это не то, что рыбу ловить? – спросил Билл. Ему нравился Харрис.

– Ну еще бы!

Мы стояли перед древней часовней монастыря.

– Скажите, не кабачок ли там, через дорогу? – спросил Харрис. – Или глаза мои обманывают меня?

– Смахивает на кабачок, – сказал Билл.

– И мне сдается, что кабачок, – сказал я.

– Давайте, – сказал Харрис, – попользуемся им. – «Попользоваться» он перенял у Билла.

Мы заказали три бутылки вина. Харрис не позволил нам платить. Он хорошо говорил по-испански, и хозяин не взял денег ни с меня, ни с Билла.

– Вы не знаете, друзья, как мне приятно было с вами.

– Мы отлично провели время, Харрис.

Харрис был слегка пьян.

– Право, вы не знаете, как мне приятно было с вами. Я мало хорошего видел со времени войны.

– Мы еще когда-нибудь порыбачим вместе. Вот увидите, Харрис.

– Непременно. Мы так чудесно провели время.

– А если распить еще бутылочку?

– Чудесная мысль, – сказал Харрис.

– За эту я плачу, – сказал Билл. – А то мы пить не станем.

– Позвольте мне заплатить, для меня это такое удовольствие.

– А это будет удовольствие для меня, – сказал Билл.

Хозяин принес четвертую бутылку. Наши стаканы еще стояли на столе. Харрис поднял свой стакан.

– Знаете, этим хорошо можно попользоваться.

Билл хлопнул его по плечу:

– Вы славный, Харрис.

– Знаете, меня, собственно, зовут не Харрис, а Уилсон-Харрис. Это одна фамилия, через дефис, понимаете?

– Вы славный, Уилсон-Харрис, – сказал Билл. – Мы зовем вас Харрис, потому что любим вас.

– Знаете, Барнс, вы даже не понимаете, как мне хорошо с вами.

– Попользуйтесь еще стаканчиком, – сказал я.

– Правда, Барнс, вы не можете этого понять. Вот и все.

– Пейте, Харрис.

На обратном пути из Ронсеваля Харрис шел между нами. Мы позавтракали в гостинице, и Харрис проводил нас до автобуса. Он дал нам свою визитную карточку с лондонским домашним адресом, адресом конторы и адресом клуба, а когда мы сели в автобус, он вручил нам по конверту. Я вскрыл свой конверт и увидел там с десяток искусственных мух. Харрис сам приготовил их. Он всегда готовил их сам.

– Послушайте, Харрис… – начал я.

– Нет, нет! – сказал он. Он уже выходил из автобуса. – Это вовсе не первосортные мухи. Я просто подумал, что когда вы будете насаживать их, вы, может быть, вспомните, как хорошо мы провели время.

Автобус тронулся. Харрис стоял у подъезда почты. Он помахал нам. Когда мы покатили по дороге, он повернулся и пошел обратно, к гостинице.

– Правда, Харрис очень милый? – сказал Билл.

– Он, кажется, в самом деле хорошо провел время.

– Он-то? Ну еще бы!

– Жалко, что он не поехал с нами в Памплону.

– Ему хочется рыбу ловить.

– Да. И еще неизвестно, как наши англичане поладили бы между собой.

– Вот это верно.

Мы приехали в Памплону под вечер, и автобус остановился у подъезда отеля Монтойи. На площади протягивали электрические провода для освещения площади во время фиесты. Когда автобус остановился, к нему подошли несколько ребят, и таможенный чиновник велел всем сошедшим с автобуса развязать свои узлы тут же, на тротуаре. Мы вошли в отель, и на лестнице я встретил Монтойу. Он пожал нам руки, улыбаясь своей обычной смущенной улыбкой.

– Ваши друзья здесь, – сказал он.

– Мистер Кэмбелл?

– Да. Мистер Кон, мистер Кэмбелл и леди Эшли.

Он улыбнулся, словно хотел еще что-то сказать.

– Когда они приехали?

– Вчера. Я оставил для вас ваш старый номер.

– Вот спасибо. Вы дали мистеру Кэмбеллу номер с окнами на площадь?

– Да. Те комнаты, которые мы с вами выбрали.

– А где они сейчас?

– Они, кажется, пошли смотреть, как играют в пелоту.

– А что быки?

Монтойа улыбнулся.

– Сегодня вечером, – сказал он. – Сегодня в семь часов привезут вильярских, а завтра – мьюрских. Вы все пойдете смотреть?

– Непременно. Они никогда не видели выгрузки быков.

Монтойа положил мне руку на плечо.

– Значит, там увидимся.

Он снова улыбнулся. Он всегда улыбался так, точно бой быков был нашей с ним личной тайной; немного стыдной, но очень глубокой тайной, о которой знали только мы. Он всегда улыбался так, точно для посторонних в этой тайне, которую мы одни с ним понимали, было что-то непристойное. Не следовало открывать ее людям, которым не дано понять ее.

– Ваш друг тоже aficionado? – Монтойа улыбнулся Биллу.

– Да. Он нарочно приехал из Нью-Йорка, чтобы увидеть праздник святого Фермина.

– Неужели? – Монтойа вежливо удивился. – Но он не такой aficionado, как вы.

Он опять смущенно положил мне руку на плечо.

– Такой же, – сказал я. – Он настоящий aficionado.

– Но все-таки не такой, как вы.

Aficion значит страсть. Aficionado – это тот, кто страстно увлекается боем быков. Все хорошие матадоры останавливались в отеле Монтойи; то есть те, что были aficionado, останавливались у него. Матадоры, работающие только ради денег, иногда останавливались, но никогда не заезжали во второй раз. Хорошие матадоры приезжали каждый год. В комнате Монтойи висели их фотографии с собственноручными надписями. Они были подарены либо Хуанито Монтойе, либо его сестре. Фотографии тех матадоров, которых Монтойа признавал, висели в рамках на стене. Фотографии матадоров, лишенных aficion, Монтойа держал в ящике стола. На многих были самые лестные надписи. Но это не имело значения. Однажды Монтойа все их вынул из ящика и бросил в корзину. Он не желал хранить их у себя.

Мы часто говорили с ним о быках и о матадорах. Я останавливался в отеле Монтойи уже несколько лет подряд. Разговор наш никогда не бывал длинным. Нам просто доставляло удовольствие обменяться мнениями. Нередко люди, приехавшие издалека, прежде чем покинуть Памплону, заходили на несколько минут к Монтойе, чтобы поговорить о быках. Все это были страстные любители боя быков. Такие всегда могли получить номер, даже когда отель был переполнен. Монтойа иногда знакомил меня с ними. Сначала они держались очень чопорно и относились ко мне как к американцу, с насмешливым недоверием. Почему-то считалось, что американцу недоступна подлинная страсть. Он может притворяться или принимать возбуждение за страсть, но не может быть настоящим aficionado. Когда же они убеждались в подлинности моей страсти, а для этого не существовало ни пароля, ни каких-либо обязательных вопросов, скорее, это была своего рода устная проверка, некий искус, во время которого вопросы ставились осторожно, с недомолвками, – тогда они так же смущенно клали мне руку на плечо или говорили: «Buen hombre»[9]9
  Хороший человек (исп.).


[Закрыть]. Но чаще они старались коснуться меня. Казалось, это прикосновение нужно им, чтобы удостовериться в моей aficion.

Матадору, который страстно любил бой быков, Монтойа прощал все. Он прощал нервные припадки, трусость, дурные, необъяснимые поступки, любые прегрешения. За страсть к бою быков он прощал все. Так он сразу простил мне всех моих друзей. Он не подчеркивал этого, просто нам обоим было как-то неловко говорить о них, как неловко говорить об участи лошадей на арене боя быков.

Билл прямо поднялся наверх, как только мы вошли, и теперь мылся и переодевался в своей комнате.

– Ну что, – сказал он, – наговорился по-испански?

– Он сказал мне, что быков привезут сегодня вечером.

– Давай разыщем наших и пойдем туда.

– Ладно. Они, должно быть, сидят в кафе.

– Билеты взял?

– Взял. На все выгрузки.

– А это интересно? – Он перед зеркалом натягивал кожу на лице, проверяя, не осталось ли невыбритых мест под челюстью.

– Интересно, – сказал я. – Быков по одному выпускают из клетки в кораль, а волы поджидают их и не дают им бодаться, а быки кидаются на волов, и волы бегают вокруг, как старые девы, и стараются унять их.

– А они бодают волов?

– Бодают. Иногда бык прямо кидается на вола и убивает его.

– А волы ничего не могут поделать?

– Нет. Они стараются подружиться с быками.

– А на что они вообще, волы?

– Чтобы успокоить быков, не давать им ломать рога о каменные стены или бодать друг друга.

– Приятное, должно быть, занятие быть волом.

Мы спустились вниз из отеля и зашагали через площадь к кафе «Ирунья». На площади одиноко стояли две будки для продажи билетов. Окошечки с надписями «Sol, Sol у Sombra, Sombra»[10]10
  Солнце, солнце и тень, тень (исп.).


[Закрыть] были закрыты. Они откроются только накануне фиесты.

Белые плетеные столики и кресла кафе «Ирунья» стояли не только под аркадой, но занимали весь тротуар. Я поискал глазами Брет и Майкла. Они оказались здесь. Брет, Майкл и Роберт Кон. Брет была в берете, какие носят баски. Майкл тоже. Роберт Кон был без шляпы и в очках. Брет увидела нас и помахала рукой. Пока мы подходили к их столику, она, сощурившись, смотрела на нас.

– Хэлло, друзья! – крикнула она.

Брет сияла от радости. В рукопожатии Майкла чувствовалась дружеская теплота, Роберт Кон пожал нам руки потому, что мы только что приехали.

– Где вы пропадали? – спросил я.

– Я привез их сюда, – сказал Кон.

– Какая чушь, – сказала Брет. – Мы давно бы приехали, если бы не вы.

– Никогда бы вы не приехали.

– Какая чушь! А вы оба загорели. Посмотрите, какой Билл черный.

– Хорошая ловля была? – спросил Майкл. – Нам так хотелось приехать.

– Хорошая. Мы жалели, что вас нет.

– Мне хотелось приехать, – сказал Кон, – но я решил, что нужно их привезти.

– Привезти нас! Какая чушь!

– Правда, хорошая была ловля? – спросил Майкл. – Много наловили?

– Бывали дни, по десятку на брата. С нами был один англичанин.

– По фамилии Харрис, – сказал Билл. – Не знавали такого, Майкл? Он тоже был на войне.

– Вот счастливец! – сказал Майкл. – Веселое было времечко. О, кто вернет мне те лучезарные дни!

– Не ломайся.

– Вы были на войне, Майкл? – спросил Кон.

– Еще бы!

– Он доблестно сражался, – сказала Брет. – Расскажи им, как твоя лошадь понесла на Пиккадилли.

– Не хочу. Я уже четыре раза рассказывал.

– А мне ни разу не рассказывали, – сказал Роберт Кон.

– Не хочу рассказывать. Это бросает тень на меня.

– Расскажи им про твои медали.

– Не хочу. Этот случай бросает черную тень на меня.

– А что это за история?

– Брет вам расскажет. Она рассказывает все случаи, которые бросают на меня тень.

– Ну, Брет, расскажите.

– Рассказать?

– Я сам расскажу.

– Какие вы получили медали, Майкл?

– Никаких медалей я не получал.

– Совсем никаких?

– Не знаю. Должно быть, я получил все медали, какие полагаются. Но я никогда не просил, чтобы мне их выдали. А потом устроили грандиозный банкет и ждали, что приедет принц Уэльский, и в билете было написано, чтобы быть при знаках отличия. Ну, ясное дело, у меня их не было, я заехал к своему портному, показал билет, он проникся уважением ко мне, я воспользовался этим и говорю ему: «Достаньте мне медали». Он говорит: «Какие, сэр?» А я говорю: «Все равно, какие-нибудь. Дайте мне несколько штук». А он говорит: «Какие вы получали медали, сэр?» А я говорю: «Почем я знаю? Неужели вы думаете, что я трачу время на чтение армейских бюллетеней? Дайте мне любые, только побольше. Выберите сами». Он и дал мне медали, знаете, маленькие такие, целую коробку, а я сунул коробку в карман и забыл про них. Ну, поехал я на банкет, а в тот вечер убили сына Вудро Вильсона, и принц не приехал, и король не приехал, и знаков отличия не полагалось, и все пыхтели, снимая их с себя, а мои лежали у меня в кармане.

Он сделал паузу и ждал, чтобы мы засмеялись.

– Это все?

– Все. Может быть, я плохо рассказал.

– Очень плохо, – сказала Брет. – Но это не важно.

Мы все засмеялись.

– Ах да, – сказал Майкл, – вспомнил. На банкете была тоска смертная, я не выдержал и ушел. Вечером, попозже, я нашел у себя в кармане коробку. Что это такое? – подумал я. Медали? Дурацкие военные медали. Я взял и срезал их – знаете, их нашивают на такую колодку – и роздал. Каждой девчонке по медали. Так сказать, на память. Они были потрясены. Вот это вояка! Раздает медали в кабаке. Такому все нипочем.

– Расскажи до конца, – сказала Брет.

– По-вашему, это не смешно было? – спросил Майкл.

Мы все смеялись.

– Очень смешно было. Ей-богу. Так вот – портной пишет мне письмо с просьбой вернуть медали. Присылает человека за ними. Полгода письма пишет. Оказывается, кто-то принес ему медали, чтобы он их почистил. Какой-то военный. Страшно дорожил ими, чуть с ума не сошел. – Майкл помолчал. – Печально кончилось для портного, – сказал он.

– Да что вы говорите! – сказал Билл. – А я-то думал, что вы его просто осчастливили.

– Удивительный портной. Сейчас этому трудно поверить, глядя на меня, – сказал Майкл. – Я платил ему сто фунтов в год, чтобы не приставал. И он никогда не присылал счетов. Мое банкротство сразило его. Это случилось сейчас же после истории с медалями. Оттого и письма были такие сердитые.

– А как вы обанкротились? – спросил Билл.

– Двумя способами, – сказал Майкл. – Сначала постепенно, а потом сразу.

– А из-за чего?

– Из-за друзей, – сказал Майкл. – У меня была куча друзей. Вероломных друзей. А кроме того, у меня были кредиторы. Я думаю, ни у кого в Англии не было столько кредиторов, как у меня.

– Расскажи им про суд, – сказала Брет.

– Этого я не помню, – сказал Майкл. – Я был чуточку пьян.

– Чуточку! – воскликнула Брет. – Ты был пьян как стелька!

– Удивительный случай, – сказал Майкл. – На днях встретил своего бывшего компаньона. Предложил поднести мне стаканчик.

– Расскажи им про своего ученого адвоката, – сказала Брет.

– Не хочу, – сказал Майкл. – Ученый адвокат тоже был пьян. Вообще это мрачная тема. Мы идем смотреть, как выгружают быков, или нет?

– Пошли.

Мы подозвали официанта, расплатились и отправились на другой конец города. Я пошел было с Брет, но Роберт Кон нагнал нас и пошел подле Брет с другой стороны. Так мы и шли втроем, – мимо ayuntamiento с развевающимися на балконе флагами, и дальше, мимо рынка, и по крутой улочке, ведущей к мосту через Аргу. Много народу шло вместе с нами смотреть быков, экипажи спускались под гору и переезжали через мост, и над толпой пешеходов высились кнуты, лошади и кучера. Пройдя мост, мы свернули на дорогу, ведущую к коралю. Мы прошли мимо винной лавки, где в окне висело объявление: «Хорошее вино, 30 сентимо литр».

– Вот куда будем ходить, если останемся без денег, – сказала Брет.

Когда мы проходили мимо лавки, женщина, стоявшая в дверях, посмотрела на нас. Она крикнула что-то через плечо, и три девушки подошли к окну и уставились на нас. Они смотрели на Брет.

У ворот кораля два контролера отбирали билеты у входящих. Мы прошли в ворота. За оградой росли деревья и стояло низкое каменное здание. В конце двора виднелась каменная стена кораля с отверстиями, которые, словно бойницы, шли по фасаду каждого из двух загонов. К стене была прислонена лестница, и люди поднимались по ней и становились на широкие перегородки между загонами. Когда мы по траве под деревьями подходили к лестнице, мы прошли мимо больших, выкрашенных серой краской клеток, в которых стояли быки. В каждой клетке было по одному быку. Они приехали поездом из кастильской ганадерии, и их на вокзале выгрузили с товарных платформ и привезли сюда, чтобы выпустить из клеток в кораль. На каждой клетке была обозначена фамилия и клеймо владельца ганадерии.

Мы влезли на лестницу и примостились на стене, откуда виден был кораль. Каменные стены были выбелены, на земле постлана солома, и вдоль стен стояли деревянные кормушки и корыта для воды.

– Посмотрите туда, – сказал я.

За рекой, на плато, поднимался город. Древние валы и крепостные стены были сплошь усеяны людьми. Три ряда укреплений чернели людьми, словно три наведенные тушью линии. Выше, в окнах домов, повсюду виднелись головы. На деревья, у края плато, взобрались мальчишки.

– Они точно ждут чего-то, – сказала Брет.

– Они хотят видеть быков.

Майкл и Билл стояли на противоположной стене загона. Они помахали нам. Запоздавшие зрители стояли за нами, нажимая на нас, когда их теснили сзади.

– Почему они не начинают? – спросил Роберт Кон.

К одной из клеток привязали мула, и он потащил ее к воротам в стене кораля. Служители кораля, вооруженные ломами, подталкивали и приподнимали клетку, чтобы она стала прямо против ворот. На стене уже стояли другие люди, готовясь открыть ворота кораля и дверцу клетки. Открылись ворота в задней стене кораля, и, крутя головой, поводя тощими боками, вбежали два вола. Они стали рядом недалеко от стены, головой к воротам, откуда должен был появиться бык.

– Вид у них невеселый, – сказала Брет.

Люди на стене нагнулись и открыли ворота кораля. Потом они открыли дверцу клетки.

Я перегнулся через стену, пытаясь заглянуть в клетку. Там было темно. Кто-то постучал по клетке железным прутом. Внутри точно взорвалось что-то. Бык шумел, всаживая рога направо и налево в деревянные доски клетки. Потом я увидел темную морду и тень от рогов, и, стуча копытами по гулким доскам, бык ринулся в кораль, заскользил передними ногами по соломе, остановился, дрожа всем телом, со вздувшимися горбом шейными мышцами и, задрав голову, оглядел толпу на каменных стенах. Оба вола попятились к стене, опустив голову, не спуская глаз с быка.

Бык увидел волов и кинулся на них. Один из загонщиков, стоявший за кормушкой, громко крикнул, хлопая шляпой по деревянным доскам, и бык, забыв о волах, повернул, подобрался, подскочил к кормушке и стал быстро-быстро бодаться правым рогом, стараясь всадить его в загонщика.

– Господи, как он хорош! – сказала Брет.

Бык стоял как раз под нами.

– Посмотрите, как он умеет пользоваться рогами, – сказал я. – У него левый и правый удар, как у боксера.

– Неужели?

– Посмотрите.

– Не могу уследить.

– Подождите. Сейчас выпустят другого.

В воротах уже стояла вторая клетка. В дальнем углу кораля загонщик отвлекал внимание быка, прячась за дощатую загородку, и пока бык смотрел в его сторону, ворота открыли, и второй бык ворвался в кораль.

Он кинулся прямо на волов, и два загонщика выбежали из-за досок и стали громко кричать, стараясь перехватить его. Они кричали: «А-а! А-а! Торо!» – и размахивали руками, но бык не повернул; волы стали боком, чтобы принять удар, и бык всадил рога в одного из них.

– Отвернитесь, – сказал я Брет.

Но она смотрела на быка как зачарованная.

– Вот и отлично, – сказал я, – если вам не противно.

– Я видела, – сказала она. – Я видела, как он ударил сначала левым, потом правым рогом.

– Молодец!

Вол как упал, так и остался лежать, вытянув шею, отвернув голову. Внезапно бык оставил его и ринулся к другому волу, который все время стоял в дальнем углу кораля, крутя головой и следя за быком. Вол неуклюже побежал, бык нагнал его, легонько толкнул в бок, отвернулся и свирепо, со вздувшимся загривком, посмотрел на усеявших стены людей. Вол подошел к нему и сделал вид, что хочет обнюхать его, и бык несколько раз небрежно боднул вола. Потом бык обнюхал вола, и они вместе рысцой побежали к первому быку.

Когда следующий бык вышел из клетки, все трое – оба быка и вол – стояли вместе, сдвинув головы, выставив рога против вновь прибывшего. В несколько минут вол подружился с быком, успокоил его и присоединил к стаду. Когда выгрузили последних двух быков, все стадо собралось в одном месте.

Вол, которого сшиб первый бык, поднялся на ноги и встал, опираясь о каменную стену. Быки не подходили к нему, и он не пытался присоединиться к стаду.

Мы слезли со стены вместе с толпой и еще раз взглянули на быков через отверстия в стене кораля. Теперь все они стояли смирно, опустив головы. Выйдя за ворота, мы взяли экипаж и поехали в кафе. Майкл и Билл пришли через полчаса после нас. По дороге они несколько раз заходили выпить.

Мы все сидели за столиком в кафе.

– Удивительно все-таки, – сказала Брет.

– А последние быки так же хороши для боя, как первые? – спросил Роберт Кон. – Они, мне кажется, слишком быстро успокоились.

– Они все друг друга знают, – сказал я. – Они страшны только в одиночку или по двое, по трое.

– То есть как это только? – сказал Билл. – По-моему, они всегда достаточно страшные.

– Бык испытывает желание убить, только когда он один. Конечно, если бы ты вошел к ним, ты тем самым, вероятно, отделил бы одного из них от стада, и тогда он был бы опасен.

– Это слишком сложно для меня, – сказал Билл. – Пожалуйста, Майкл, никогда не отделяйте меня от стада.

– Знаете, – сказал Майкл, – это все-таки изумительные быки. Вы видели, какие у них рога?

– Еще бы, – сказала Брет. – Я раньше понятия не имела, какие они.

– А вы видели, как он забодал вола? – спросил Майкл. – Замечательно!

– Невесело быть волом, – сказал Роберт Кон.

– Вы так думаете? – сказал Майкл. – А мне кажется, что вам понравилось бы быть волом.

– Что вы хотите сказать, Майкл?

– У них очень покойная жизнь. Они всегда молчат и трутся возле быков.

Всем стало неловко. Билл засмеялся. Роберт Кон обиделся. Майкл продолжал болтать:

– По-моему, вам понравилось бы. Могли бы спокойно молчать. Послушайте, Роберт, скажите хоть слово, нельзя же просто сидеть и молчать.

– Я говорил, Майкл. Разве вы не помните? Я сказал о волах.

– Ну скажите еще что-нибудь. Скажите что-нибудь смешное. Вы же видите, нам всем очень весело.

– Перестань, Майкл. Ты пьян, – сказала Брет.

– Нет, я не пьян. Я говорю серьезно. Я желал бы знать, долго еще Роберт Кон будет, как эти волы, тереться возле Брет?

– Замолчи, Майкл! Покажи, что ты хорошо воспитан.

– К черту воспитание! Кто вообще хорошо воспитан, кроме быков? А правда, быки чудесные? Понравились они вам, Билл? Отчего вы молчите, Роберт? Что вы сидите здесь с похоронной физиономией? Предположим, что Брет спуталась с вами. Ну и что ж? Она путалась со многими, почище вас.

– Замолчите, – сказал Кон. Он встал из-за стола. – Замолчите, Майкл.

– Пожалуйста, не становитесь в позицию, как будто вы собираетесь ударить меня. Не испугаете. Скажите мне, Роберт, какого черта вы таскаетесь за Брет, как несчастный вол какой-то? Разве вы не видите, что вы лишний? Я всегда знаю, когда я лишний. Почему же вы не знаете, когда вы лишний? Вы приехали в Сан-Себастьян, где никто вас не ждал, и таскаетесь за Брет, как несчастный вол какой-то. По-вашему, это хорошо?

– Замолчите. Вы пьяны.

– Может быть, я и пьян. А вы почему не пьяны? Почему вы никогда не напиваетесь? Не очень-то вам весело было в Сан-Себастьяне. Никто из наших знакомых не приглашал вас к себе. И что ж, они не правы, по-вашему? Скажите. Я даже сам просил их. Но они не захотели. Так что же, не правы они, по-вашему? Скажите. Ну, отвечайте же. Правы они или нет?

– Отстаньте, Майкл.

– По-моему, они правы. А по-вашему, не правы? Что вы таскаетесь за Брет? Что у вас за манеры? Как вы думаете, каково это мне?

– О манерах ты лучше помолчал бы, – сказала Брет. – У тебя у самого изумительные манеры.

– Пойдемте, Роберт, – сказал Билл.

– Чего ради вы за ней таскаетесь?

Билл встал из-за стола и потянул Кона за рукав.

– Не уходите, – сказал Майкл. – Роберт Кон хочет заказать вина.

Билл ушел с Коном. Кон был изжелта-бледен. Майкл продолжал болтать. Я молча сидел и слушал. Брет казалась рассерженной.