Текст книги "Цена чести"

– Думать надо хоть изредка, – раздался с порога сильный, низкий голос. – Тогда и падать было бы нечему.

В дверях стоял Барсук.

– Вы, други, надо сказать, оба хороши. Один в лес не зная его законов сунулся и другого потащил. А этот другой не нашел лучшего места для ночлега, чем болото, да еще и на Лысый Холм взобрался! – с усмешкой заметил он, приближаясь к столу. – Ну сколько можно людям твердить, что к возвышенностям с одним деревом на верхушке нечисть как в корчму сбегается!

Волхв совсем не выглядел старым. Скорее, каким-то вообще безвозрастным. Высокий, статный, в плечах широк непомерно. Лицо в сетке морщин, холодные пронзительно голубые глаза прячутся глубоко в черепе. Одет в длинную, просторную белую хламиду, перетянутую широким поясом, на котором в пору бы меч таскать. В длинных седых волосах, усах и бороде отшельника двумя широкими полосами выделялись черные пряди, что и в самом деле придавало его лицу некую схожесть с барсучьей мордой.

– Ну как, ничего получилось варево? – спросил волхв, присаживаясь с краю на лавку.

– Гоже! – честно ответил Велигой.

Репейка только часто-часто закивал, чуть ли не с головой ныряя в горшок, будто боясь, что отшельник, хоть и пообедал еще за час до появления Велигоя, вознамериться потешить пузо еще разок.

– Хорошо, – улыбнулся Барсук. – А то уж боялся, что совсем стряпать разучился. Мне-то в лесу особо не до разносолов. Перекушу на ходу где чем – все полезно, что в рот полезло – и дальше… Все дела, дела… А раньше о-го-го как кухарил – князя какого-нибудь накормить и то не стыдно было б… Ну да ладно, хорошо, что вам понравилось. Доедайте, что осталось. Потом потолкуем…

Глава 8

Велигой Волчий Дух сидел на широкой лавке у теплой стены избушки Барсука, глядя, как солнце прячется в вершинах деревьев.

Вечер был погожий, теплый, тихий. В лесу жизнь дневная уступала место жизни ночной. Ухнул в чаще филин, прошуршал в траве ежик, по всей поляне зацивиркали цикады…

Из дома вышел Барсук, отыскал глазами Велигоя, присел рядом. Репейка еще час назад забрался на чердак – как кот, честное слово, что ж его все на верхотуру-то тянет? – и заснул сном человека с чистой совестью. Мол, раненько сегодня встал, друга дожидался, надыть теперь упущенный сон наверстать…

Некоторое время волхв и воин сидели молча. Становилось все темнее, приближалась ночь…

– Да-а-а… – сказал неожиданно Барсук. – В нехорошую историю ты угодил, витязь.

– Да я и сам знаю, – пробормотал Велигой. – Так ведь слово – не воробей, вылетит – таких поймаешь…

– Думал я над твоим делом, – рассеянно глядя в пространство сказал волхв. – И скажу без утайки: по-моему, маловато у тебя надежи. Можно сказать, что и нет совсем. Проще иголку в стоге сена найти, чем Радивоя.

– Ну не может он вообще никаких следов не оставлять! – Велигой шарахнул кулаком по колену. – Не бывает такого, чтобы вовсе не за что было зацепиться!

– Зацепиться всегда есть за что, только вот эту самую зацепку подчас найти не легче, чем того, к кому она должна, по идее, привести. – усмехнулся отшельник. – Радивой может у тебя за спиной стоять, ты можешь с ним нос к носу столкнуться, и так и не узнаешь, что это он. Ты хоть представляешь себе, КОГО ты ищешь? По каким приметам узнаешь Радивоя?

Велигой молчал. Барсук терпеливо ждал.

– Вот видишь… – сказал волхв, выждав минуты три. – А ты говоришь – зацепка.

– Он должен быть не такой, как все, – тихо промолвил Велигой. – Он должен выделяться.

– Или наоборот, – пожал плечами Барсук. – Не должен выделяться вообще. Иначе вряд ли бы сумел морочить людям головы столько лет.

Велигой опять надолго замолчал, погрузившись в размышления.

– А ты? – спросил он. – Репейка говорил, что тебе многое ведомо. Что ты знаешь о Радивое?

– Как ни странно, но не многим больше, чем другие. – ответил Барсук. – Ты прав в одном: Радивой не такой, как все. И дело тут даже не в его невероятном возрасте и потрясающей неуловимости. Как раз тут, я бы сказал, вовсе ничего необычного нет. Подобных примеров, на самом деле, пруд пруди. Вспомни, хотя бы, того же Свенельда. Между прочим, бытует мнение, что Свенельд – и есть Радивой.

«А ведь и правда! – мелькнуло в голове витязя. – Легендарный Свенельд, один из тех, кто, как говорят, пришел еще с Рюриком. И уже в то время был ох как немолод. А затем состоял на службе у всех Рюриковичей вплоть до Ярополка… И как-то незаметно исчез – будто в воду канул. И где он сейчас – неведомо, только что-то никто не слыхал о его смерти…»

– Вот, пожалуйста! – воскликнул Велигой. – Чем не зацепка?

– Ты сказал, а я подтвердил, – отозвался волхв. – Радивой – не такой, как все. Его небо не зрит и земля не слышит, о нем огонь не ведает…

– …И вода не погасит жара его сердца. – закончил за Барсука Велигой. – Это я и без тебя знаю, все уши прожужжали, а последний раз слыхал так вообще от Репейки.

– Ха, так ведь именно в этой фразе все и заключено! – Барсук откинулся к стене, глубоко вздохнул. – Я тебе могу хоть сейчас сказать, где находится Свенельд. Что делает, что ест, и что на нем надето. А вот про Радивоя… Его будто бы и нет вовсе.

– Что значит, нет?

– То и значит. Нет его. И в то же время есть.

– Я что-то не понимаю…

– А я, можно подумать, понимаю! Не могу его отследить ни одним из известных мне способов. И, надо сказать, не только я. Думаешь, ты первый такой охотник за три сотни лет? Думаешь, больше никого эта легенда не интересовала? Те же звезды ясно говорят о рождении Радивоя… но не больше. Не прослеживается его жизненный путь. Ни прошлого, ни настоящего, ни, уж тем более, будущего. Ничего. Будто он вообще не касается ткани бытия. Скажу более: похоже, его и Боги не зрят!

– Ерунда! – воскликнул витязь. – Да быть того не может!

– Или, по крайней мере, не хотят говорить о нем. – пожал плечами волхв. – Гадания, предсказания, ясновидение так или иначе основаны на общении с Богами. А толку – чуть. Нету Радивоя. И в то же время – есть, поскольку если человек родился, и через положенный срок не скопытился – значит, живой. Вот тебе и пожалуйте, как хочешь, так и понимай.

Велигой тупо уставился перед собой в пространство. И в самом деле, мог и сам догадаться, что если б все было так просто, то давно уж нашли бы на Радивоя какую-нибудь управу, еще тогда, в самом начале его невероятной истории.

– Что же мне делать? – спросил он в пустоту, ни к кому конкретно не обращаясь.

– А вот это уже другой разговор, – откликнулся Барсук. – Давай посмотрим, какие у тебя есть возможности.

– Никаких. – резко ответил витязь. – Нет у меня выбора. Ляпнул – так теперь хоть на уши становись. Иначе сам себя уважать перестану, не говоря уж о том, что люди подумают.

– Ну, предположим, за людей ты не больно-то беспокойся. – усмехнулся волхв. – Ведь если подумать – мало ли что человек по пьяни брякнет? Да тот же твой князь… как его там, Владимир, что ли? Ну и времена пошли, князей меняют, как лапти… Короче, этот твой князь, скорее всего и не вспомнил наутро, что ты там чего-то наплел, сам, небось, был не трезвее. А остальные… да вряд ли кто вообще внимание обратил на твои речи, а из княжьих уяснили, самое большее, что изволил на кого-то там разгневаться. А если бы ты пообещал Луну достать? Что, побежал бы наутро лестницу на небеса ладить?

«Нет, шалишь! – зло подумал Велигой. – Знаем мы эту песенку. Голос Разума, называется. Впрочем, есть название и покороче – Трусость. А иногда еще Ленью кличут.»

– Ты мне зубы-то не заговаривай, отшельник. – произнес витязь вслух. – Они у меня и так пока что неплохо держаться. Не знаешь, что за народ на княжьи пиры собирается. И что за человек Владимир, тоже не знаешь. Трепачи да пустобрехи у него долго не задерживаются. Нет, конечно, много их вокруг князя околачивается, да только каждый день новые… А на счет Луны… да, пожалуй, пошел бы лестницу мастерить. Потому как не было в моем роду болтунов, и у меня ну вовсе нет желания становится первым. Знаешь, есть в жизни такая хитрая штука – «Честь» называется. Кому как, а по мне, так эта ерундовинка о-о-о-чень много значит.

Теперь настала очередь Барсука надолго погрузиться в молчание. Вокруг стремительно темнело, цикады закончили настройку и теперь драли глотки, как пива перепивши.

– Ведомо мне, что такое Честь, – задумчиво молвил волхв. – Ведомо. Что ж, это иногда даже хорошо, когда она поперек Разума становится… Да только голова человеку дана не только шлем носить. Ею еще иногда и думают. Некоторые. Так что, Разум совсем уж гнать со двора тоже не стоит.

– Поздно о разуме думать, – буркнул Велигой. – Слова-то уже все сказаны.

– А по-моему, как раз самое время. На одной чести Радивоя не сыскать. Тут надо башку приложить.

– Знать бы, к чему. – с досадой махнул рукой витязь.

– А ты приложи, вон, к лавке, да посильнее. Авось что в нее и взбредет. В смысле, в голову.

– Опять ты от ответа уходишь? – озлился Велигой. – Говори прямо, можешь ты помочь мне найти Радивоя?

– Не могу. – ответил волхв и отвернулся.

– Вот так бы и сразу. – Велигой встал. – А то столько слов, что аж говорить теперь тошно.

– Ты куда, дурень?

– Отсюда. Прощевай, Барсук.

– Стой, дубина! Эй, ты что, очумел? Ночь на дворе!

Велигой, не обращая на волхва внимания, направился к сараю, где разместились Серко и репейкина кляча. Досада и разочарование поднялись в душе тяжелой, мутной волной, наполняя черной злобою, затмевая рассудок.

– Да стой же! – Барсук тоже вскочил.

– А что мне здесь делать? – не оборачиваясь, бросил витязь.

– Ночевать! – волхв быстрым шагом двинулся следом.

– Чем больше я потеряю времени на бессмысленную болтовню, тем дольше буду искать Радивоя.

– Да ты без Слова из лесу не выйдешь! Так сильно по упырям соскучился?

– А ты мне Слово скажи, и выйду. Быстрее от меня избавишься. Будешь дальше мудрость свою дремучую постигать…

– Может, хватит выкабениваться, а? – жестко спросил Барсук, нагоняя витязя у самой двери сарая. – Здоровый мужик, а ведешь себя, как пацан голоштанный.

* * *

Велигой повернулся к волхву быстро, аж воздух свистнул, и изо всей силы метнул кулак к этой спокойной полосатой харе, что стоит и издевается, глумится над его безвыходным положением… Всю свою досаду, горечь, весь накопившийся за последние дни стыд вложил он в этот удар…

В тот же момент его словно что-то дернуло вперед и вниз, голова взорвалась болью, в глазах будто перунова молния полыхнула. А когда вновь обрел возможность хоть немного соображать, ощутил, что лежит уткнувшись мордой в землю, а из носа во всю хлещет что-то теплое и липкое.

– Ну, успокоился? – раздался над головой голос Барсука. Каждое слово отдавалось в голове так, будто прямо над ухом от души били тараном в чугунные ворота.

Велигой попытался послать волхва на три березы, но получился только сдавленный стон. Зато Барсу вдруг ни с того ни с сего послал себя туда сам, с неожиданной силой подхватил витязя, потащил к лавке. От резкого движения в голове снова вспыхнула дикая боль, Велигой почувствовал, что вот-вот потеряет сознание.

– Дубина, вот дубина… – трудно было понять, к кому относилось сие лестное определение. Барсук взгромоздил обмякшего витязя на лавку, рукавом ктер ему кровь, ручьем хлеставшую из носа. – Ты меня слышишь? Эй, Велигой?!

Волчий Дух попытался ответить, но было страшно даже шевельнуть языком. Затуманенным сознанием вдруг ощутил, как Барсук, опустившись на колени, неожиданно мягко обхватил его обеими ладонями за голову, средними пальцами слегка нажав на виски. Губы волхва чуть шевельнулись, в глазах будто-бы что-то блеснуло…

Боль вдруг исчезла. Без следа. Туман, начавший было застилать зрение, потихоньку развеялся, и первым, на что натолкнулся взор, был озабоченный взгляд голубых глаз Барсука.

– Слава Богам, успел… – бормотал волхв, не убирая рук. – Ящер мне в подпол, хорош же я, ничего не скажешь! Видишь меня? Прекрасно… а ну, смотри в глаза! Смотри, сказал! Так… зрачок узкий, отлично… обошлось вроде… думать надо, прежде чем на кого попало с кулаками кидаться…

Велигой приходил в себя. Боль ушла слишком быстро, все еще боялся сделать лишнее движение, опасаясь, что она вновь вернется. Предупреждал же Белоян, говорил, наказывал башку беречь! Но кто ж мог ожидать! Его, опытнейшего рукопашника, поймал на какой-то до безобразия простой, и потому на диво действенный прием лесной отшельник, который вот уже Боги знают сколько лет только и делает, что на звезды смотрит! Впрочем, сам виноват, сорвался, как бобик с привязи, поднял руку на мирного волхва… позорище, ПОЗОРИЩЕ! А отшельниками не рождаются… ох, как не рождаются! Мог бы и догадаться, ведь тот же Белоян в молодости о-го-го как мечом махал…

Барсук наконец убрал руки, облегченно вздохнув.

– Уф-ф… – он поднялся на ноги, сделал пару шагов взад-вперед перед лавкой. – Ну, чего молчишь, язык ,что ли, откусил?

– Тресни меня еще раз. – осторожно сказал Велигой, удивляясь тому, с какой легкостью это ему удалось.

– Чего-чего? – брови Барсука полезли на лоб. Судя по выражению лица, у волхва возникли серьезные опасения за рассудок витязя.

– Тресни, говорю, еще раз, – повторил Волчий Дух. – А то вдруг не всю дурь вышиб…

– Тьфу на тебя… – с чувством сказал Барсук. – Да тебя, похоже, если еще раз по башке шарахнуть, так вместе с дурью и все остальное вылетит. Я таким ударом ребенка бы не разбудил, а ты как бревно грохнулся. Признавайся сразу, что у тебя с головой?

– Палицу поймал, – буркнул Велигой.

Барсук смотрел на витязя со все возрастающим интересом, в глазах забегали огоньки.

– Давно? – спросил он, разглядывая Велигоя с тем же видом, с каким коваль разглядывает сырую заготовку, прикидывая, что б такое из нее сварганить.

– Лет пять уже… – пожал плечами витязь.

– Обмороки?…

– Были по первому году, потом прекратились.

– Припадки?…

– Никогда не было.

– Головные боли?…

– Забодали уже. Каждый раз, как погода меняется – хоть «караул!» кричи.

– Та-а-ак… И чем спасаешься?

– Вот. – Велигой протянул Барсуку баклажку с Белояновым настоем. Волхв схватил ее, как ворона серебряную монетку, выдернул пробку. Долго нюхал, вылил пару капель на ладонь, пробовал на язык, при этом непрестанно бубнил под нос:

– Та-а-а-ак… Чабрец… бравник… ну, мята само собой… а это что?… А, богульник, ну допустим, хотя непонятно… череда? А это еще зачем, припадков же вроде как нет… О-го! – последняя фраза вырвалась у Барсука после солидного глотка.

– Кто настойку составлял? – спросил он, не торопясь возвращать витязю баклажку.

– Белоян. – ответил Велигой. – Слыхал про такого?

– Еще как слыхал! – Барсук говорил возбужденно, он вновь принялся широкими шагами маячить вдоль лавки. – Ну дает, медвежья морда! Где ж он спер?!

– Что спер? – не понял витязь.

– Одолень-трава! – воскликнул волхв. – Ее ж в наше время днем с огнем не сыщешь! А у него в настойке великолепнейшая вытяжка, хоть и в очень небольшой доле. Теперь понятно, за каким Ящером тут богульник – как противовес… Нужную долю подобрать трудно, она для каждого своя, и Белоян, похоже, боялся переборщить… На, держи обратно, хорошая штука, хотя я бы кое-что все же изменил.

– Никак с Белояном потягаться хочешь? – улыбнулся Велигой.

– Смотря в чем. – Барсук пожал плечами. – В конечном счете, он хоть и Верховный Волхв, и я бы даже сказал, вполне заслуженно, но… Вот ты у нас каким оружием владеешь лучше всего?

– Хм… – Велигой серьезно задумался. – На самом деле, мне как-то без разницы, но если уж говорить о владении в совершенстве… наверное, все-таки лук, меня как-никак все-таки больше именно на стрелка учили…

– Вот и нашего общего друга Белояна все больше на «стрелка». – усмехнулся Барсук. – А меня все-таки на целителя! Так что, по этой части я, может быть, и его мог бы чему-нибудь подучить.

Велигой поболтал настойкой во фляжке, прислушался.

– Маловато осталось… – пожаловался он.

– Это все ерунда, – махнул рукой Барсук. – Ничего сложного, еще сделаем. Хотя, честно говоря, я бы все-таки немного изменил состав, но это надо посмотреть точно, что у тебя там с головой… И вообще, весьма интересно было бы заняться таким застарелым недугом…

Велигой только сидел и глазами хлопал. Как будто он и не пытался только что приложить Барсука в челюсть, и будто бы и не получал в ответ доброй затрещины, которой Барсук и «ребенка не разбудит»… интересно, чьего ребенка? Разве что велета какого-нибудь…

– Ну так ты как, не против? – продолжал меж тем волхв. – Пока Репейка под ногами не путается? Решено, посиди здесь, а я пойду все подготовлю. Поглядим, что у тебя там под черепушкой твориться, и, чем Боги не шутят, может даже удастся и без настойки обойтись…

Барсук решительно направился к дому. У Велигоя к горлу вдруг подкатил противный комок, горячая волна жгучего стыда обожгла сердце.

– Барсук…– окликнул он волхва, и тот обернулся на пороге.

– Ну, что еще не так? – спросил отшельник насупившись, словно боясь, что Велигой сейчас пошлет его куда подальше в месте с «дремучей мудростью».

– Слушай… Я, это… В общем, прости, что я с кулаками полез. Ты ведь только добра желал…

– Довольно. – прервал его волхв. – Никаких обид. И забудь про это, а то с твоей чувствительной совестью еще полжизни будешь себя изводить.

С этими словами Барсук скрылся в доме, а Велигой остался дышать свежим воздухом ночного леса и дожидаться приглашения.

Глава 9

Ночь была тихая, но это была не та напряженная тишина, что царила на тропе. Сейчас лес казался воплощением Покоя. Он не молчал, нет, просто звуки, издаваемые чащей доносились мягко и ненавязчиво. Даже кабаны, которые обычно прут по кустам, как ромейские триремы по морю, этой ночью как им-то образом ухитрялись не наделать много треска.

Велигой отдыхал, глядя в темноту. Здесь, на поляне, было невероятно уютно. Единственным источником света с этой стороны избушки было окно c неплотно прикрытыми ставнями – за ним, в горнице, неярко освещенной несколькими лучинами, могучей тенью расхаживал Барсук – окуривал помещение какими-то травами – аж досюда через щели шибает едковатым запахом – бормотал что-то, перекладывал с места на место всякие колдовские ерундовины…

Но для приученных к темноте глаз витязя этого света было более чем достаточно. И, поскольку Барсук явно собрался готовиться до утра, да еще неизвестно, какого, Велигой просто сидел, смотрел и слушал.

Тяжелые, но мягкие шаги слева. На самой границе видимости мелькнула громоздкая тень, свет отразился в больших грустных глазах чугайстыря. В кустах тут же закопошилась, защелкала парочка лешаков, явно затевая против здоровяка какую-то пакостную выходку, но так близко от жилища отшельника не решились – нет ничего страшнее, чем волхв, отвлеченный от мудрых раздумий грохотом падающего чугайстыря. Подзадоривая шутников, захихикали невидимые Велигою мавки, лешаки матюгнулись в ответ тихим, но яростным щелканьем.

Из дальнего далека чуть слышно донеслась песня. То ли в веси за лесом девки на ночную гулянку собрались, то ли русалки у тихой лесной речки тоскуют, жалуются на судьбу…

Лешаки в кустах неожиданно замолкли, шаги чугайстыря зашлепали быстрее, с испуганным писком шуганулись по кустам мавки. Далеко-далеко, с закатной стороны донесся знакомый холодный вопль. Но тут же в ответ с другого конца леса коротко и властно хлестнул яростный вой, и крик упыря захлебнулся смертным ужасом. По спине Велигоя пробежал холодок и тут же исчез – открытая поляна показалась почему-то надежнее любой крепости. И волки не спят. Бдят нечисть, не дают высунуться из болота…

Неожиданно прямо перед Велигоем распахнулись, раздвинулись тропою кусты. Свет из оконца блеснул в золотых глазах, скользнул по светлой шкуре.

Он вышел на поляну неспешно, замер в неверных колеблющихся бликах. Зверь из корчмы. Волк с Лысого Холма. И все так же пристально устремился на витязя тяжелый, внимательный взгляд.

Велигой не мигая смотрел на дивного зверя. Тот сделал несколько осторожных шагов и вновь замер. Теперь отчетливо был виден ошейник с оберегом в виде волчьей головы.

– Ну, здравствуй, – тихо молвил Велигой, не шевелясь.

Волк оскалился, приблизился еще на пару шагов.

– Пришел проверить, не выкинул ли я опять чего-нибудь? – улыбнулся витязь. – Так опоздал, все самое интересное уже проворонил.

Жутковатая улыбка волка стала еще шире. Он подошел почти вплотную, не отводя внимательных глаз от лица воина.

– Зато в прошлый раз вы вовремя, вовремя явились… я обязан жизнью тебе и твоим сородичам, – продолжал Велигой чуть слышно. Почему-то возникло опасение, что если умолкнет надолго, чудный зверь исчезнет, вновь скроется в чаще и тогда… а что тогда? Что-то было в нем такое, чего не понимал разум, но зато невероятно остро чувствовало сердце. Тогда, на холме… или гораздо раньше? Трудно сказать когда, но возникла между зверем и человеком незримая связь, которую витязь ощутил только сейчас. Почему? Что у них общего?… Боги ведают. Об этом не хотелось думать, разум просто отказывался понимать, зато сердце наполняла теплая волна, будто бы в лютой сече, когда силы на исходе, вдруг ощутил рядом надежное плечо старого и верного друга…

– Кто ты? – тихо спросил витязь. – Откуда?

Ни звука в ответ… да и как может ответить волк?

– Между нами что-то есть… – голос витязя замирал, но молчать он просто не мог. – Что? Я никогда не видел таких, как ты. Что за тайна сокрыта в тебе?

Ни звука, только пристальный взгляд золотых очей…

– Оберег… Что он означает? Или это осталось от твоего прежнего хозяина… если у такого как ты может быть хозяин… Если он был, то кем? И что с ним стало? Чем ты был для него? Слугой, другом, соратником? Что объединяло вас?

Нет ответа…

Велигой понял, что ему нечего больше сказать. Все, что пришло на ум, уже слетело с языка, а сокрытое в сердце так трудно выразить словами… Но волк не уходил. Он наконец отвел глаза и медленно улегся у ног витязя. Надолго повисло молчание.

– Наверное, – с трудом выговорил Велигой, – у тебя было имя. Но сам я его не узнаю, а ты сказать не сумеешь… Чудится мне, что это не последняя наша встреча, а кликать, как тот безмозглый корчмарь, просто Волчарой – нет уж, не хочу. Грубо и глупо. Как же мне тебя звать, а, неведомая зверушка?

Волк поднял голову, скользнул взглядом по лицу витязя, и тихо-тихо завыл, с тоской подняв глаза к темному небу. Вой вдруг оборвался, на мгновение завис над поляной, и растворился в бесконечности, поглощенный чащей как и все звуки этой дивной ночи…

«Даже воет он как-то странно… – подумал витязь. – Нет, это либо вообще не волк, либо… либо не совсем волк. Волки воют так… да не так. Волки… Волчий вой… Вой…»

Имя само прыгнуло в голову – простое и вроде бы, даже, красивое…

– Я буду звать тебя… Войко.

Волк вздрогнул. В желтых глазах промелькнуло что-то… и погасло.

– Ну, годится? Будешь Войкой, а?

Зверь смотрел на витязя долго-долго… а затем мохнатая голова вдруг качнулась в чисто человеческом жесте согласия. В следующий момент он уже поднялся на лапы, по-собачьи отряхнулся, и быстро двинулся к лесу. Велигой услышал скрип открывающейся двери и шаги волхва. Он совершенно забыл о нем…

У самой стены деревьев волк все же обернулся, последний достигший его лучик света сверкнул золотом в больших глазах… и лес сомкнулся за ним.

– Войко. – Велигой повертел слово на языке и так, и сяк, словно пробуя на вкус. – Войко.

– О чем это ты? – спросил подошедший Барсук. – Уже со скуки сам с собою разговоры ведешь?

Велигой только улыбнулся в ответ, поднялся с лавки.

– Ну, – весело молвил так и не дождавшийся ответа волхв, – я все подготовил. Пойдем, посмотрим, что там у тебя в голове делается…

Они вошли в избу, и дверь отгородила от них очарование тихой летней ночи. А из чащи вновь донесся, загодя пугая упырей, печальный вой одинокого волка.

* * *

В горнице было тепло, приятно щекотал ноздри терпкий аромат тлеющих трав. Свет исходил лишь от двух длинных лучин в железных подставцах, вбитых в стену над широкой лавкой, застеленной медвежьей шкурой. В торце лавки волхв поставил здоровый чурбак – сидеть на таком в самую пору. Рядом стояло два берестяных ведерка – одно с водой, другое с какой-то темной жидкостью, исходящей густым паром с cильным запахом зверобоя и мяты. Стол Барсук подвинул ближе к лавке, разложил на нем несколько непонятных предметов так, чтобы в любой момент можно было легко дотянуться.

– Ну что, добрый молодец? – усмехнулся волхв. – Давай, займемся побитой твоею головушкой…

– Дырявой… – буркнул Велигой, подходя к лавке.

Волхв переместился к столу, быстро ополоснул руки теплой водой в малом корытце.

– Так, – молвил он, повернувшись к витязю. – Давай, раздягайсь до поясу, сапоги и портки сымать не надобно – твоя нижняя половина меня не интересует, чай я не красна девка.

Велигой выбрался из куртки, через голову стянул рубаху. Волхв поначалу глядел одобрительно – в колеблющемся свете лучин тени особенно четко обрисовали тугие валики огромных мышц, могучие плечи, мощный торс – потом вдруг нахмурился, твердо ухватил витязя за руку, принялся бесцеремонно поворачивать к свету то одним, то другим боком.

– Э, друже, да тебя что, в четыре цепа молотили, али с бером подрался? – присвистнул он, разглядывая изорванную бесчисленными шрамами кожу воина. – На тебе ж живого места не сыщешь!

– С котенком поиграл, – скривился воин. – Царапучий, зараза…

– И размером с теленка, – подытожил волхв. – Да-а-а-а, много ты битв повидал, небось, из каждой по одному такому вот подарочку вынес.

– Да нет, я их сразу вениками увязываю, по штучке тягать неинтересно.

– Ну и ну, – протянул Барсук, – чего только в жизни не видал, но чтобы одному человеку столько доставалось… Оказывается, и меня удивить можно! Вот это да! Краше на погребальный костер кладут!

Велигой промолчал. Да, такой вот ценой давалась воинская наука. Весь боевой опыт чертами да резами на собственной шкуре выписан – такое не сотрешь, не потеряешь. Поперся в баню – сиди, перечитывай, ежели грамотный… Пошел по утру умываться, в воду глянул – вот она, книга раскрытая прямо на самой роже. И писано в той книге как раз о том страшном, нелепом бое в пылающей крепости на дальней заставе, где получил свой злополучный удар палицей, из-за которого теперь так суетится Барсук. Шипами да осколками лопнувшей личины рожу тогда исполосовало так, что мама родная не узнает, чудом глаза не задело. Теперь вынужден начисто сбривать усы и бороду – лезут такими уродливыми клоками, что лучше уж вовсе без них.

Зато, схлопотав однажды какой-либо удар, ни разу после не ловился на такой же. Пусть говорят, что умные на чужих ошибках учатся – ну и Ящер с ними, прапор в руки, да тяжелую конницу навстречу. Может, и дурак, зато на своих промахах, о-о-ох как выучился… только вот не больно ли великая цена плачена за такие уроки?…

Барсук изумляться-то изумлялся, а дело делал – зачерпывая пригоршней из ведерка темный, горячий отвар, равномерно втирал его в кожу воина от пояса до шеи.

– Ладно, – сказал он, закончив растирание, – ложись на лавку. Пузом кверху, головой к чурбаку.

– Что это хоть за ерунда? – спросил Велигой. – Вся кожа горит.

– Много будешь знать, – буркнул волхв, – будешь сам лечиться. Ты меньше трепись, лучше делай, что говорю.

Витязь лег, вытянулся на теплой шкуре, уперся взглядом в потолочную балку. Волхв подумал, скатал куртку, подложил воину под голову. Сам уселся на чурбак, потер руки.

– Не напрягайся, – властно велел он, хлопнув ладонью по напряженному плечу Велигоя. – Эй, да что ты весь, как лук натянутый? А ну, отпусти мышцы, живо!

Волчий Дух хоть и медленно, с трудом, но все же ухитрился расслабиться. Волхв окунул руки сначала в ведерко с водой, увлажнил воину виски и лоб, потом очень осторожно, по капельке, втер туда все тот же отвар из второго ведерка. Однако теперь ощущение было иное. Кожу защипало, как на морозе, потом появилось ощущение тепла, волной разлившегося в искалеченной голове, успокаивая, заставляя мысли течь спокойно, вяло. Как и тогда, на улице, Барсук плотно обхватил голову витязя ладонями, положил пальцы на виски, несколько мгновений сидел молча, словно вслушиваясь в ощущения, потом тихо запел. Слов было не разобрать, но песня повергала в странное оцепенение. По телу растеклась тяжесть, мысли замерли, сознание заколебалось… Время для Велигоя остановилось.

Словно бесплотные корни проросли из кончиков пальцев Барсука, потянулись все глубже и глубже, пока наконец их тонкая сеть не разбежалась по всему телу, донося волхву о том, что делается в самых отдаленных уголках, как бьется каждая жилка…

Затем кончики корней будто зашевелились, выполняя незримую и тонкую работу, что-то исправляя, налаживая, подчищая. Особенно сильным было это ощущение в голове, где-то ближе к правому виску – именно туда пришелся удар…

А время не двигалось, мыслей не было, как не было ни чувств, ни воли… Лишь темная потолочная балка над головой и невидимая работа во всем теле.

Постепенно время снова стронулось с места, сначала медленно, неохотно, а потом все быстрее и быстрее, пока вновь не побежало, как обычно.

Волхв отпустил голову витязя, плеснул на лицо холодной, чистой водой, медленно поднялся со своего чурбака.

Велигой попытался встать, но во всем теле разлилась слабость, мышц словно бы не было вообще, но чувствовал он себя теперь, как ни странно, гораздо лучше… Более целым, что ли?

– Не дергайся, – устало сказал волхв. – Для такой работенки требуются силы как целителя, так и исцеляемого. К утру оклемаешься, будешь скакать, как жеребенок. Да, честно говоря, все оказалось серьезнее, чем я думал, ох как серьезнее…

– Ну и что там с головой? – поинтересовался Велигой, с трудом перевалившись на бок, чтобы оказаться к Барсуку лицом. Дотянулся до рубахи, стал натягивать, не попадая ни в рукава, ни в ворот.

– Да в общем-то, ничего такого, из рядя вон выходящего, – пожал плечами тот. – Контузия, правда, очень сильная и здорово запущенная. Я так и не смог справиться с нею окончательно, но, по крайней мере, не будешь падать в обморок от любого щелчка. Хотя это не значит, что теперь можно идти биться головой о каждое дерево и ловить ею мечи да прочие дубины. Башку береги, она у тебя одна, да и та неправильная! Болеть к перемене погоды тоже будет, но не так сильно. Настойку я тебе приготовлю, вроде Белояновой – вот морда косолапая, ведь почти правильно все сделал! Будешь пить по глотку, если совсем невмоготу станет.

– Благодарень, – сказал Велигой, чувствуя, как вдруг дико захотелось спать. Да чтож это такое, в последнее время только и делает, что спит, как суслик! Этак в привычку может войти… В привычку…

– В сон клонит? – спросил Барсук. – Все верно. Погодь-ка малешка, не засыпай. Вот, испей сначала.