Текст книги "Я умру за вождя и отечество"

Вот тогда ты со своей обычной винтовкой превращаешься в страшную силу. В противном случае – сгинешь ни за что, и никто о дураке и плакать не станет. Самую обычную траншею взять – и то наука. И они ее постигают. Защищают собственноручно вырытые окопы от других, которые очень скоро сами начнут рыть укрепления, в которых еще пойди предусмотри уйму всяких сложностей и ухищрений.

Иногда фельдфебель может и вовсе выдать нечто несусветное.

– Ты, Блау, сейчас возьми две лопаты и иди промерь, каково в лопатах расстояние от казармы до столовой.

Попробуешь вылупить глаза или, если уж совсем тупой, переспросить – тут же поймаешь хлесткий удар по уху. Или будешь плясать старую добрую «уточку», покуда не свалишься без сил прямо во время очередного «пируэта». Потому что дело тут вовсе не в важности промерки расстояния при помощи лопат или столовых вилок. Дело в беспрекословном и безукоснительном выполнении приказа. Кажется он тебе умным или глупым, толковым или дурацким – совершенно неважно. Это на гражданке человек думает мозгом. Солдат в армии думает лейтенантом. Армия может выдержать все: невзгоды, потери, поражения. Даже глупого командира. Но возомнивший себя умным солдат легко угробит любую армию. Кстати, о дурацких приказах.

– Рота – разуться!

Командир учебного батальона – птица высокого полета и просто так до рядового солдата не снисходит. Но на этот раз нелегкая вынесла его именно в тот момент, когда новобранцы готовятся в важнейшему мероприятию. Первый и второй взвод будут штурмовать траншею, которую вчера полночи копал последний, третий взвод. И не приходится сомневаться – укрепрайон подготовлен по всей науке. Обер-лейтенант торжественно объявил, что сегодня за спиной у защищающейся стороны будет ни много ни мало – увольнительные всей роты. Смогут штурмующие дорваться до вожделенного приза – получат по лишнему дню блаженного ничегонеделанья. Не смогут – ну, тогда горе побежденным. А чтобы солдаты не лезли, как дурные, лишь бы заслужить победу, призовые увольнительные получат лишь те, кто «доживет» до конца боя.

Вроде бы двое на одного – расклад выигрышный. Но Пауль уже хорошо понимает, что штурм оборудованной позиции – это не про численность. Сделавшая все по науке пулеметная рота без особого труда остановит полезшую нахрапом дивизию.

Словом, напряжение над плацем витает самое нешуточное, и тут – господин майор. Шел куда-то по майорским делам и вышел прямиком на готовящуюся к смертельному бою роту.

– Рота – разуться!

Глупая голова еще пытается сообразить, какого черта герр Шнейдеман сыплет дурацкими приказами, а умные руки уже спешно стягивают сапоги. Приказы не обсуждаются. Даже если не понимаешь их смысла.

Майор, заложив руки за спину, пошел вдоль строя, требовательно разглядывая ноги застывших солдат. Соболиные брови сошлись к самой переносице. Но источник высочайшего раздражения остается неясным.

– Почему надел носки, а не портянки? – Строго спросил командир батальона, оказавшись рядом. Серые глаза чуть прищурены, на лице – неприкрытое недовольство.

– Так они же удобнее… – Растерянно отозвался Пауль.

Портянки все отделение благополучно хранит в прикроватном шкафчике как забавную, но абсолютно бесполезную в хозяйстве вещь. Конечно, каждый прекрасно понимает, что квадрат фланелевой ткани полагается наматывать на ногу, а не повязывать вокруг головы на манер пиратского платка. Но одно дело – понимать, а совсем другое – корячиться утром, мучаясь с нелепым предметом гардероба. Носки точно удобнее. Натянул, сунул ноги в сапоги – все, солдат к службе готов.

Майор осуждающе покачал головой. Сейчас, когда командир стоит совсем рядом, Пауль разглядел на вроде бы моложавом лице первые морщины. Сухой и аскетичный, офицерская форма идеально выглажена. С левой стороны приколот железный крест с вычеканенными цифрами «1914».

– Вам, солдаты, носки удобнее портянок только потому, что вы настоящих испытаний хлебнуть не успели. По плацу искры из асфальта вышибать и носки сгодятся. В настоящем же походе портянка под сапог – залог удобной обуви. Неделя настоящих маршей – и от носков твоих одни воспоминания останутся. И от ног – тоже.

Майор повернулся к вытянувшемуся во фрунт обер-лейтенанту и приказал все тем же спокойным голосом:

– Чтобы весь следующий месяц ничего, кроме портянок, солдат под сапог не надевал. Пусть привыкают. Лично контролируйте.

– Яволь, герр майор!

Командир в ответ на лейтенантский салют коснулся ладонью козырька фуражки и, развернувшись, со все тем же невозмутимым видом отправился дальше – вершить важные майорские дела.

Грохот пулеметной очереди затих, оставив звонкую тишину. Пауль вместе с отделением залег в кстати подвернувшемся овражке. И слушает, как обер-лейтенант, вышагивая посреди ожесточенных боевых действий, выкрикивает, размахивая деревянной указкой.

– Ты, ты, ты и ты! Вашим матерям мне сегодня придется писать похоронки. Что в твоей голове творилось, солдат, когда ты бегом под повернутый в твою сторону пулемет бросился? Увернуться надеялся? Или думал, что такой железный лоб любую пулю отобьет? Про лоб спорить не стану, но живот тебе распороло так, что лучше добей себя, если сможешь. А вот ты, раз уж догадался вовремя упасть, лежи и вопи. У тебя еще есть шанс пожить немного… Если твои товарищи сумеют вытащить с поля боя вопящую и неспособную двигаться самостоятельно тушку. Даю тебе… Десять минут времени.

Бой не заладился с того самого момента, как они вышли из «стартового» лесочка. Впереди – широкая поляна. Сооруженная третьим взводом траншея пересекает залитое солнечным светом пространство. Пулеметный огонь живо прижал нападающих к земле. Их взводу – второму – повезло доползти до неглубокого оврага. Какое-никакое, а укрытие. А вот соседям на пути к неприятельской траншее ничего подобного не попалось. Пространство ровное, как тарелка. Олухи зачем-то попытались пойти в атаку во весь рост. Ну и закончилось все это, конечно, грустно. Судя по крикам обер-лейтенанта, первый взвод разом недосчитался десятка бойцов.

– Выучили на свою башку… – Просипел командующий их взводом фельдфебель. – Надо ж, как окопались, мерзавцы…

Пауль тоскливо вздохнул. Холостых патронов, что грохочут над полигоном, пугаться не получается, как ни старайся. А вот перспектива остаться без долгожданного увольнительного выглядит очень неприятной.

– Предложения будут?

– Гранатами… – Попытался предложить кто-то позади, но получил в ответ лишь презрительное фырканье.

– Кидать на сто с гаком метров? Дурак.

– Поближе подползем…

– И впрямь дурак. Иди, ползи. Через овражек перевалишь, тут тебя очередью и встретят.

– Миномет же есть, – неожиданно осенило Пауля. – Погасим пулеметы, потом шашку дымовую, пробежим чуть правее к вон тому холмику, а оттуда и гранатами докинем.

– Спасибо тебе, Господи, в этом взводе тоже не все идиоты… – Довольно осклабился фельдфебель. А сам он всей этой последовательности придумать не мог, что ли?

До Пауля не сразу дошло, что командиры взводов боем почти не командуют. Ждут инициативы от солдат. Более чем логичное объяснение «потерь» в первом взводе. Доинициативничались. Снова загрохотал пулемет. Паулю из своей канавки прекрасно видно, как офицер пинком отправил на землю носилки с «тяжелораненым». Двое вцепившихся в деревянные перекладины парней тоже не удержались на ногах.

– Все, солдат, добегался. Товарища не вытащил и еще одного потерял. А тебе… Ладно, тебя в ногу ранили. Попробуй выползти. Доберешься до своих – будешь жить. Но первым делом в госпитале тебе ногу отпилят, так и знай. Получишь отличный протез, пару костылей и будешь в старости рассказывать внукам про собственную тупость.

Пауль на мгновение представил, что это не веселая инсценировка. И парню на самом деле предстоит долго, превозмогая нестерпимую боль, ползти к распластавшимся на чахлой траве товарищам… Прямо навстречу пиле хирурга. Лучше уж сразу насмерть.

– Герр обер-лейтенант! – Неожиданно заорал Шендрих, размахивая руками. Это минометный расчет закончил, наконец, возиться с пятисантиметровым малышом. Готовить орудие к бою приходится, согнувшись в три погибели. Высунешься – и, сраженный шальной пулей, останешься без увольнения.

Холостых снарядов для миномета, если такие вообще бывают, им не выдали. Так что вместо красивого и бестолкового холостого огня приходится звать командование и ставить в известность о произведенном обстреле. Командование обстрел одобрило. И даже милостиво согласилось считать две ближайших пулеметных точки подавленными. Еще две в это время на пару с вражеским минометным расчетом азартно добивают угодивший в мешок первый взвод.

Настала очередь дымовых. Пауль спешно выхватил из сумки оранжевый картонный цилиндр. Дернул бумажную полоску, внутри противно зашипело. Размахнулся, что есть силы. Снаряд полетел в сторону отчаянно отбивающейся траншеи. Остальные тоже не отстают. Между «противником» и ложбинкой вспучивается горб вонючего сизого дыма.

– Бегом! – Заорал фельдфебель, бросаясь в пахучее облако. Пауль бежит следом. Рукотворный туман обступил со всех сторон, уже на расстоянии вытянутой руки ничего не разобрать. Как бы такими темпами прямо в осажденную траншею не свалиться, вот смеху-то будет…

Искомый холмик вынырнул из дымных клубов так внезапно, что едва удалось сдержать взятый разгон. Плюхнулся рядом с довольно ухмыляющимся фельдфебелем. Вокруг нарастает оголтелая пальба. Пулеметы они погасили, но винтовок у третьего взвода от этого меньше не стало.

– Ну и куда ты несешься, вытаращив глаза? – Послышался перемежаемый выстрелами голос обер-лейтенанта. – Каких-то несколько десятков метров вслепую пробежать не можешь? Убит! И ты, олух, тоже падай. Куда вы вообще бежать-то пытались, может мне кто-нибудь объяснить? Или ты перебежчик? А ну отвечай! Хотел сдаться врагу?!

Кто-то и впрямь заблудился и выбежал прямиком на кинжальный огонь. Идиоты несчастные. Испускаемые шашками сизые клубы быстро редеют. Дым бледнеет, растворяясь посреди яркого солнечного дня. Но дело свое рукотворный туман сделал: второй взвод одним рывком преодолел простреливаемое пространство. У подножия закрывающего от неприятельского огня холмика – настоящая куча мала. Места слишком мало, все сбились в беспокойно копошащуюся массу. Вот если по ним сейчас откроют огонь из миномета… Хотя нет. Не откроют. Миномет на такой дистанции уже бесполезен.

– Не спать! – Азартно рыкнул Шендрих.

Пауль спешно вытащил ручную гранату. Свинтил с деревянной рукояти крышку, пальцы ухватили белый шнурок, рванули, что есть мочи. Раньше многие кидали просто так, будто булыжник. Но после каждого боя фельдфебели проходят, собирая «не сработавшие» гранаты. Сколько найдут – столько десятков раз заставят отжаться всю роту. Быстро отучили от халатности. Размахнулся, учебный снаряд полетел через холмик в такую близкую траншею. Еще одну, затем еще. Остальные тоже кидаются, что есть мочи.

Со стороны траншеи слышны крики, командиры пытаются наладить оборону на два фронта, отводят солдат от опасного участка. Снова пальба. Остатки первого взвода, вдохновленные успехами соседей, бросились в атаку. Опять бегом, как полные идиоты. Нарвались на уцелевший пулемет, да еще и командиры отделений вооружены автоматами. Страшно представить, что от бедняг осталось бы на настоящей войне.

Наконец, повинуясь приказу фельдфебеля, остановились. Еще одна граната летит в траншею, за ней бросился Пауль. Следом тяжело топают остальные. Бегом, пригибаясь, до бруствера, далее прыжком вниз. Впереди – парень с синей повязкой на рукаве. Синяя повязка – это третий взвод. Первый щеголяет в оранжевых, а у самого Пауля повязка ярко-зеленая.

Ошалевший от происходящего разум еще пытается что-то соображать, а руки сами вскидывают винтовку. Грохнул выстрел, пораженный противник истошно взвизгнул. Его собственная винтовка полетела на землю, а руки метнулись к голове. Как будто в настоящем бою от этого будет какой-то толк. Пауль бросился вперед. Он теперь – на острие атаки. Все пули, случись чего, полетят именно в него. Ну, пули, конечно, не полетят, но вот над дополнительным увольнением нависла очень даже серьезная угроза. Воспринимать происходящее как реальность все равно не выходит. Эх, в эту траншейную толчею вместо маузера пистолет-пулемет бы… Но МП-38 – прерогатива командира отделения. А фельдфебель, как назло, топает позади и даже не пытается потребовать, чтоб Пауль пропустил его вперед.

Бой быстро подошел к концу. Самым сложным оказалось пробиться в саму траншею. Дальше – проще. Двигайся по узкому земляному коридору, за поворот – гранату, потом можно бросаться самому. Рутина… Финальной точкой послужил оглушительный свисток командира. Сражение окончено.

Выстроились перед невозмутимым обер-лейтенантом. Если во время боя он кричал, размахивал руками, костерил «погибших» за нерасторопность, то теперь снова превратился в ледяного истукана.

– Подвожу итоги. Укрепление взято. Потери погибшими: обороняющиеся – девятнадцать человек из сорока девяти. Нападающие – тридцать пять из девяносто восьми. Из них потери первого взвода – двадцать девять человек, потери второго взвода – шесть человек.

Парни из третьего взвода стоят, взмыленные и мрачные. Остальные, конечно, не чище – беготня по полигону никому на пользу не пошла.

– Первый взвод себя показал неудовлетворительно, – как ни в чем не бывало продолжил обер-лейтенант. – Потерял более половины личного состава, не добился значимых результатов. Дважды подставился под огонь противника. На фоне достаточно осмысленной обороны полагаю правильным обеспечить защищавшихся увольнительными за счет первого взвода, который вместо этого будет отрабатывать действия в наступлении. Второй взвод получает дополнительные увольнения и мою благодарность за грамотные и, при этом, самоотверженные действия.

– Но мы же победили! Мы всю грязную работу сделали, на себя огонь отвлекли, чтобы эти!!! – Возмущенно завопил долговязый парень из первого взвода. На веснушчатой физиономии – искреннее негодование.

Воцарилась мрачная тишина.

– Первый взвод, упор лежа принять! – Гаркнул вместо обер-лейтенанта стоящий рядом оберфельдфебель. – К отжиманиям – приступай!

Надо бы ухмыльнуться, но Пауля больше тянет покрутить пальцем у виска. Спорить с офицером… Для такого надо быть обладателем совсем уж отбитых мозгов.

И без того взмыленные и раздраженные, несчастные солдаты принялись отжиматься. Не приходится сомневаться, ближайшим вечером крикливый дурак получит крайне обстоятельную лекцию на тему субординации. Взгляды, которые на него бросают сотоварищи, красноречивее любых обещаний.

– А пока первый взвод отжимается, я внесу ясность в ситуацию. – Все так же невозмутимо продолжил обер-лейтенант. – Грамотное отвлечение внимания никоим образом не совместимо с высоким уровнем потерь. Если первый взвод собирался совершить отвлекающий маневр, следовало поставить об этом в известность соседей из второго взвода. Однако, господа, я требую от вас честности. Ничем подобным вы не руководствовались. Позабыв обо всем на свете, бросились в бессмысленную атаку на оборудованные позиции противника. Результаты вполне ожидаемы.

На этом спор угас. Перед возвращением дали немного свободного времени, чтобы отдышаться. Пауль только сейчас понял, как же он вымотался за время «сражения». Обер-лейтенант стоит особняком рядом с фельдфебелями. Сил хватает только безучастно смотреть, как Шендрих что-то докладывает офицеру. Как же хочется пить… Рука потянулась было к фляжке с драгоценной водой, но тут, как назло, все посмотрели в его сторону. Офицер неожиданно махнул рукой. Ну что еще? Он-то в чем виноват?

– Как должен был действовать первый взвод для достижения максимального успеха? – Неожиданно спросил обер-лейтенант в ответ на отданную честь.

– А… – Растерянно крякнул Пауль, меньше всего ожидавший такого вопроса.

– Не торопись. Посмотри на местность и подумай.

Он послушно вытаращился на место сражения. Местность, прямо скажем, не вдохновляет. Им повезло с примыкающим к самой траншее холмом и удобной канавой, в которой можно укрыться от пулеметного огня. А вот у «первых» ничего подобного и в помине нет. Ровное пространство, великолепно простреливаемое из пулеметной точки. Собственно, этим-то обороняющиеся и воспользовались: прижали первый взвод к земле кинжальным огнем. Как те только додумались при таких вводных бегом вперед ломануться…

– Я не вижу способа преодолеть простреливаемое пространство, герр обер-лейтенант.

– Как насчет минометного огня? – С усмешкой подсказал офицер.

– Минометный обстрел со стартовой позиции проводился бы под пулеметным огнем противника и, скорее всего, минометный расчет был бы уничтожен до того, как смог подавить пулеметную точку.

Шендрих одобрительно хмыкнул.

– Ну а если ты в реальном бою командуешь ротой с приказом преодолеть вражескую оборону? – Подначил обер-лейтенант.

Пауль поймал себя на дурацком желании почесать затылок.

– Я буду атаковать там, где атаковал второй взвод, господин обер-лейтенант. А первому взводу лучше обойти полянку лесом и зайти противнику с фланга. Тогда отвлекшийся на нападающих противник будет открыт для удара.

– Или запросить штаб полка о поддержке. В реальном бою ты не окажешься один посреди необитаемой пустыни. Полковая артиллерия вполне оперативно отработает в ответ на поданную заявку. Ты, Блау, зарегистрирован как кандидат в офицеры, верно?

– Да, герр обер-лейтенант.

– Свободен.

Пауль отдал честь и поплелся обратно к вожделенному пеньку. Остался командир доволен его ответами? Пойди разбери…

Оппельн – небольшой опрятный городок на самом краю Германии. Чуть восточнее лежит совсем уж крохотный Гляйвице, а дальше – польская граница. Все вокруг так и дышит благочинием, покоем и устроенностью. Невысокие трехэтажные домики накрыты ярко-красной черепицей. По улицам разлита сонная провинциальная тишина.

Пауль, махнув на прощание водителю, спрыгнул с кузова притормозившего «Опеля», сапоги гулко стукнули по темно-серому асфальту. Ноги замотаны в те самые портянки – обер-лейтенант что ни день требует солдат демонстрировать ступни, должным образом упакованные в квадратные «простынки».

До завершения базового курса осталось чуть меньше недели. Затем – распределение и специализация. Обучению не видать ни конца, ни края. Пауль, однако, не жалуется. Он довольно быстро привык к размеренной и упорядоченной армейской жизни. Все, что требуется – безукоснительно выполнять приказы. Каждый, самый крохотный, шажок расписан инструкциями, уставами и наставлениями. Следуй правилам и будешь регулярно получать приятные мелочи наподобие лишнего увольнения. А первый взвод в это время носится по полигону, снова и снова отрабатывая взятие пулеметной позиции.

Пауль побрел по пустынной улице. Увольнение – иллюзия свободы, которую время от времени армия выдает тем винтикам, что в остальное время демонстрируют образцовое повиновение. В нагрудном кармане лежит сложенный вчетверо листок, служащий наглядным доказательством, что его обладатель имеет полное право шататься по славному городу Оппельн вплоть до двадцати одного часа двадцать четвертого августа тридцать девятого года. Хотя в реальности Пауль прекрасно понимает, что сдуреет посреди местного благочиния гораздо быстрее. Часов после шести вечера делать здесь абсолютно нечего. Но он и не собирается задерживаться надолго. В город привела потребность сделать покупки. Затем можно будет какое-то время делать вид, будто ему невероятно интересно шататься по чистым улочкам, считая рассевшихся по окрестным веткам ворон… Но, в общем, можно будет возвращаться.

Первым делом заскочил в знакомое еще с прошлого визита кафе. Дородная дама в нарядном переднике держит крохотный полуподвальчик не столько ради денег, сколько чтобы не сойти с ума от местного провинциального болота. Пауль застал фрау Хофманн в компании такой же степенной подруги. Дамы сидят за барной стойкой, перед каждой белеет чашечка с крепким чаем, рядом стоит небольшая корзинка печенья. Небольшая каморка залита ярким светом, солнечные пятна прыгают по украшенным цветастыми скатертями столикам.

– Здравствуй, дорогуша. – Жизнерадостно улыбнулась владелица. – Хочешь булочку с кремом?

То ли запомнила его с прошлого раза, то ли всем солдатам говорит одно и то же.

– И еще кофе, пожалуйста. – Попросил Пауль. Ощутив себя при этом лощеным берлинским модником или полноценным джазюнге наподобие Софи и ее приятелей. Нормальных людей и армейская бурда устраивает, а ему, видите ли, приличный кофе подавай.

– Конечно, дорогуша. Присаживайся. – Фрау Хофманн на мгновение отвлеклась, потянувшись за изящной темной туркой на длинной деревянной ручке. И, потеряв к усевшемуся за столик клиенту интерес, одновременно продолжила обращенное к подруге повествование.

– А я ей говорила: куда ж ты, дура, собираешься ехать? Сидишь дома с детьми, муженек твой на железной дороге вас обеспечивает. Накормлены, одеты, путевку в Чехию получили, в следующем году, глядишь, в Вену или на море поедете. Включи ж ты мозги свои пшековские, кому ты там нужна в своей Польше? А нет. Как же. Нос задрала и давай за старую песню. Не хочет, видишь ли, чтоб ее дети немцами росли. Как же! В школе их нормальному языку учат вместо этого ее… пше-пше.

– Кошмар какой. Я же видела ее деток. Приличные такие, и говорят чисто, красиво – заслушаешься. – Ужаснулась собеседница.

– Года не прошло – и что же? – Фрау Хоффман на этом месте прервалась, чтобы поставить перед Паулем поднос с небольшой чашечкой восхитительнейшего кофе. – Кушай, дорогуша…

– А что потом случилось? – Нетерпеливо спросила приятельница хозяйки, потянувшись к корзинке с печеньем.

– А что могло случиться? Поселились в Варшаве. Снимают комнату на всю семью. Детей не видят – пашут, как черти, на двух работах каждый. Еле концы с концами сводят. Габриэла три месяца протерпела – бросилась в немецкое консульство. Возьмите, дескать, нас назад. А ей местный консул возьми да влепи прямо в лоб: кому ж ты, рожа славянская, в Германии нужна? От гражданства отказалась, так сиди и пшекай, сколько душе угодно. А то ее, дуру польскую, мало народу предупреждало.

Фрау Хофманн, похоже, искренне раздосадована судьбой неразумной полячки, а вот у приятельницы никакого сожаления на лице и в помине нет. Скорее уж наоборот.

– Даже евреи, и те из Германии уезжать не хотят. Вот, в прошлом году целый поезд пригнали на депортацию. Их солдаты штыками в сторону Польши гонят, а они визжат, упираются, паспортами размахивают. Не зря про евреев говорят, что умный народец. А у поляков кроме гонора отродясь в голове ничего не было.

Пауль хотел было спросить, что за история приключилась здесь с евреями, но решил не встревать в чужой разговор. Хотя зрелище, если верить словам незнакомой фрау, должно быть не из приятных.

Расплатившись и оставив еще лишнюю рейхсмарку в качестве чаевых, Пауль степенно поблагодарил расцветшую от удовольствия хозяйку и вышел на улицу. Первым делом отправился в табачную лавку. Самое неприятное в армии – страшный дефицит сигарет. В день выдают всего по шесть штук. Куда ж это годится? Первую неделю все новички от такого положения дел на стены лезли. Теперь, наученные горьким опытом, едва представится возможность, обязательно закупаются стратегически важным видом довольствия. Так, чтобы хватило даже на случай войны или – того хуже – внезапного лишения очередного увольнения. Пауля пока что увольнений не лишали, но лучше уж перебдеть.

Магазин встретил равнодушной тишиной. Сонный продавец продал десяток пачек «экштейна». Ни малейшего удивления на скрытом за огромными круглыми очками лице: уже привык, что каждый солдат закупается с таким запасом, будто собирается на фронт куда-нибудь в район русской Сибири, где до ближайшего магазина – тысяча километров по бездорожью.

Кстати, о Сибири. Пауль с интересом уставился на приютившийся в стороне лоток с газетами. Внимание привлекла огромная фотография, в самом центре которой – довольный собой и жизнью усач в невзрачном френче. Вокруг застыли улыбающиеся дипломаты в безукоризненных черных костюмах поверх белоснежных сорочек. «Германия и Россия подписывают пакт о ненападении!»

– Ничего себе новости… – Растерянно протянул Пауль.

– А? Чего? – Сонно хлопнул глазами продавец. Привык, что солдаты, закупившись табаком, отваливают прочь.

– Новости, говорю. Пакт о ненападении с Россией.

Очкарик смерил продемонстрированную газету равнодушным взглядом.

– На то они и чиновники, чтоб бумажки подписывать. Мне-то что? Хотя, может, свекла теперь подешевеет. Еще что-то брать будете?

Только и остается, что восхищенно помотать головой на столь аполитичный взгляд на вещи. Сунув продавцу монету в десять пфеннигов, Пауль взял газету, покидал в мешок сигареты, и отправился на улицу. Закурил последнюю из отложенных еще с утра папирос. Теперь, когда запас пополнен, можно не экономить. Подпер кирпичную стену и погрузился в чтение.

Русских во главе со Сталиным облизывают, словно леденец на палочке. «Отношения между Россией и Германией прерывались лишь случайно и на некоторое время. Теперь же германский и русский народы вернулись к естественным и историческим дружественным связям».

– А потом журналисты обижаются, что их считают продажными.

Бумагомараки еще месяц назад во весь голос вопили, что восточнее Польши сидит огромный людоед. И мало, что жрет кого ни попадя, так еще и присвоил себе земли, которые по праву можно считать исключительно немецкими. А вот, гляди ж ты, Сталин, оказывается, не главная угроза цивилизованной Европе, а уважаемый и любимый вождь миролюбивого русского народа.

Поморщившись, затолкал газету в мешок. На душе почему-то стало противно. И дело вовсе не в том, что они с русскими вдруг в одночасье стали друзьями не разлей вода. Пауль в жизни не видел обитателей зловещей красной страны советов, но что с того? Не приходится сомневаться: рога из макушки и у них не растут. И, все-таки, страшная война, не так давно полыхавшая меж двумя народами, слишком уж сильно отпечаталась в народной памяти. И читать перемешанные с восторженным хрюканьем дифирамбы – противно. Как будто писаки плюют на могилы тех, кто навеки остался лежать в далекой русской земле.

Хотя фюрер, конечно, в очередной раз показал себя на высоте: сумел переступить все разногласия с коммунистами во имя прочного мира. Теперь, когда Россия больше не враг, глядишь и Франция с Англией поумерят пыл. Тогда и вконец обнаглевшие поляки, наконец, притихнут и перестанут тиранить немецкое население, вынужденное жить в чужой стране из-за козней все той же Франции. Да и как бы противно ни было от сахарных дифирамбов в адрес Сталина, а мир, конечно, стал чуть спокойнее и безопаснее.

Какое-то время Пауль бессмысленно таскался по улочкам Оппельна, но занятие это быстро наскучило. Девчонок, завезенных на работы подобно Софи и ее приятельницам, здесь как будто бы нет. С местными еще пойди познакомься. Словом, тоска смертная. Так что после непродолжительной экскурсии вышел на главную улицу. Поймать едущую в расположение батальона попутку труда не составило. Пауль устроился в кузове грузового «Форда», облокотившись спиной о кабину водителя. Путешествие обещает быть недолгим, а избыток папирос лишь добавляет шарма приятному ничегонеделанью. Автомобиль катит посреди возделанных полей, мимо проплывают аккуратные двухэтажные домики. Потихоньку начала подбираться сонливость, но в сон провалиться не успел: грузовик затормозил перед закрытым железнодорожным переездом.

Какое-то время Пауль пытался дремать, дожидаясь, когда тяжелый товарняк освободит, наконец, дорогу. Но мерный перестук все не смолкает. Поезд продолжает натужно тарахтеть, отправляя в небо все новые и новые клубы дыма.

Не выдержав, приподнялся над кабиной – и замер в немом изумлении. Кажущийся бесконечным состав забит военной техникой. Грозные приплюснутые танки сменяются уставившимися в небо пушками, мерно покачиваются из стороны в сторону надежно закрепленные тягачи. Из пассажирских вагонов таращатся на белый свет парни в военной форме. Следом за ними – грузовые контейнеры с красноречивыми пометками «взрывоопасно!». Бесконечный эшелон растянулся от горизонта до горизонта. Невероятная, непредставимая сила движется на восток – медленно и неотвратимо.

– Эй! Солдат! – Крикнул из кабины водитель. – Куда вся эта толпа едет, не знаешь? Учения что ли какие?

– Понятия не имею, – честно ответил Пауль.

– Ладно хоть, мимо проезжают. Если б они всю эту ораву нам в Оппельн поставили, мы б от дыма да пыли позадыхались к чертовой матери.

Ожидание постепенно становится невыносимым, но неспешно ползущей стальной змее плевать на нетерпение двуногих с их смешными грузовичками. Стоит проехать одному поезду, а буквально в сотне метров за ним следует второй, затем третий, четвертый… Пауль попытался считать технику, но очень быстро сбился со счету. Ясно, что подняли целый армейский корпус. А то и не один.

Наконец, водила, грязно выругавшись, резко крутанул баранку. Мотор старенького «Форда» взревел разъяренным медведем, автомобиль рванулся вперед. Заложив лихой вираж, объехал и не подумавший подняться шлагбаум и, высоко подпрыгивая на дощатом переезде, пронесся прямо перед носом очередного состава. Паулю только и остается, что лязгать зубами, покуда беспощадные законы физики швыряют его по всему кузову. Но жаловаться не приходится. Грузовик, прорвавшись через казавшуюся непреодолимой преграду, устремился вперед.

– А свояк мой года четыре назад говорил, что союзники с их Версалем армию совсем добили. – Сказал Паулю словоохотливый водитель. – Дескать, как Гитлер ни пыжься, не восстановить уже. Всё, мол, угробили армию. А вот гляди ж ты…

На следующий день майор объявил об особом приказе командования. Всех солдат учебных частей велено немедленно привести к присяге. Так что завтра они станут настоящими, полноценными солдатами, в связи с чем сегодня объявляется всеобщий день отдыха, дабы каждый мог позаботиться о надлежащем внешнем виде.

Неожиданная новость, конечно, вызвала немало пересудов. Масла в огонь подливают и двигающиеся по железной дороге войска. Знакомый из роты обеспечения рассказал, что расположенный неподалеку пятнадцатый танковый полк подняли по тревоге чуть не посреди ночи и угнали куда-то в тревожную неизвестность.

День прошел в хозяйственных хлопотах. Баня, стирка, штопка… Форма, которая еще утром выглядела вполне новой и опрятной, неожиданно показалась набором древнего рванья, которое даже в порядок приводить никакого смысла – только бросить в печку и идти требовать новое. А сапоги? Разве ж это сапоги? Стоптанные, косолапые… На металлического орла на правой стороне груди и вовсе смотреть жалко. Какой же это орел, это высиживающая потускневший кружок со свастикой курица. Все вокруг возятся с щетками, будто заведенные. Казарма пропитана противным запахом крем-краски. Каждому, видите ли, приспичило выглядеть красиво.