Текст книги "Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 18. Часть 24. Родные"

Если говорить обо мне лично, то я лишь в начальной школе верил официальным коммунистическим догмам. Помню, увидел в учебнике для 4-го класса две картинки. На одной – что-то типа подземного дворца и надпись: «Шахта в СССР». На второй – подземелье, похожее на узкую щель, по которому ползет чумазый, изможденный человек. Надпись гласила: «Шахта в капиталистическом мире». Я смотрел на картинки и переживал по поводу тяжкой доли трудящихся на Западе. «Почему, – недоумевал я, – они никак не устроят революцию, не свергнут эксплуататорский строй?» Гораздо позднее, в 1970-е годы, аналогичные вопросы задавали в беседах с американцами взрослые советские граждане. Но я уже к 5-6-му классу понял всю абсурдность такой постановки вопроса. Чем старше становился, тем меньше уважал КПСС и советских вождей, включая Ленина. Высказывал свои мысли вслух при родителях. Они меня критиковали, но не так уж жестко, умеренно. Не болтай, мол, глупости, не позорь нас.

Я не позорил. Написал в школе сочинение, в котором пытался доказать превосходство социализма над капитализмом. В моем опусе, в частности, говорилось: «Советский Союз движется вперед семимильными шагами, а капиталистические страны ползут словно черепахи. И, очевидно, кто идет быстрее, наверняка обгонит того, кто окончательно одряхлел. Такая перспектива уже не за горами». Школьному руководству сочинение очень понравилось, его вывесили на доску почета (с которой мое творение вскоре кто-то похитил). Далее мне поручили озвучить свои правильные мысли на школьном собрании. И, наконец, повезли меня в Краснодар на краевой комсомольский слет. Выступил и там, сорвав бурные аплодисменты. Нельзя при этом сказать, что я как-то сознательно лукавил. Писать и говорить пропагандистскими штампами было нормой, и большинство из нас следовало привычке, не очень задумываясь, по инерции.

Среди школьных дисциплин меня все больше привлекал английский язык. Вначале я мечтал о профессии археолога, а затем решил поступать в Институт иностранных языков в Москве. Но как-то узнал, что ученик нашей школы, который был старше на четыре года, прошел по конкурсу в МГИМО. При поддержке родителей загорелся идеей поступить в этот суперпрестижный вуз. Нажал на изучение английского.

В 5-6-х классах он не шел, и учительница Римма Алексеевна Филатова без энтузиазма ставила мне четверки. Тогда я взялся за штудирование учебников для вузов, Родители наняли мне частного педагога и уже в 7-м классе я заметно опережал одноклассников в языковой подготовке. Более того, стал бросать вызов нашей новой англичанке, Инне Владимировне. Спорил с ней, поправлял ее. Она, не стесняясь, консультировалась со мной в присутствии всего класса. Некоторые другие ученики тоже были сильны в английском, но большинство мало что знало. Уже в институтский период я повстречался со школьным приятелем и спросил его: «Помнишь английский?» Он честно признался: «Только одну фразу – То drop anchor» (в переводе «бросить якорь»).

Географию вел пожилой человек, завуч школы по прозвищу Минус. Он никогда никому не ставил пятерки, из раза в раз повторяя, что на отлично предмет знает только Господь Бог. Ставил чаще всего тройки, иногда четверки, но обязательно с минусом. Отсюда и прозвище. Завуч тщательно следил за дисциплиной школьников, наказывал смутьянов – ставил в угол, выгонял из класса, вызывал на беседы в свой кабинет, на педсовет, записывал замечания в дневник, требовал прибытия родителей в школу. Я географию любил и, готовясь в МГИМО, создал досье по всем странам мира.

Литература казалась мне скучным предметом. Великие произведения русских классиков препарировались под углом зрения сухой, идеологизированной науки. Все герои, начиная от Пьера Безухова и кончая Чичиковым, якобы выражали интересы тех или иных социальных классов; каждое их слово получало подробную интерпретацию, которую школьникам оставалось только зазубрить и повторять. Ну разве после этого захочется читать «Войну и мир» и «Мертвые души»? Мы особенно и не читали. Когда дело доходило до сочинений, предпочитали выбирать свободную тему, писали о патриотизме, коммунистическом строительстве, любви.

Один из однокашников, тот, который увлекался американским джазом, позволял себе выпады в адрес классиков. На предложение учительницы Аллы Александровны дать характеристику творчеству А.П. Чехова парень безапелляционно заявил: «Чехов – это слюнтяй-интеллигентик». Смутьяна отвели к завучу Минусу, но и там он продолжал оскорблять классика. Другой одноклассник отличался абсолютной неграмотностью. На выпускном экзамене мы писали сочинение. Парень повернулся ко мне и спросил: «Над рекой пишется вместе или раздельно?» Я не сдержался и громко расхохотался. Меня чуть не выпроводили из аудитории. Двоечник, однако, впоследствии сделал хорошую карьеру в бизнесе.

Я же окончил школу с серебряной медалью, получил необходимую характеристику-рекомендацию от Краснодарского крайкома комсомола и сразу после выпускного вечера, 25 июня 1964 года, вылетел вместе с мамой в Москву поступать в МГИМО.

14 марта 2012 года

Отец сингапурского экономического «чуда» Ли Куан Ю любил повторять: «Культура – это судьба». Тем самым он хотел сказать, что каждый народ живет в соответствии с собственными традициями, привычками и чаяниями. Чужие рецепты, даже самые эффективные, необязательно привьются на иной почве. Сингапурскую модель Ли Куан Ю называет «конфуцианским капитализмом», то есть синтезом экономических и технократических установок и методов Запада с духовными ценностями Востока.

Объясняя механизм развития Сингапура, Ли Куан Ю обращал внимание на следующую закономерность, проистекающую из основ конфуцианства: «До тех пор пока руководители заботятся о благе народа, народ будет подчиняться им. Именно уважение к руководителям со стороны народа обеспечило благосклонное отношение к политике сингапурского правительства. Сингапурцы упорно трудились, делали сбережения, отказывая себе во многом ради будущего своих детей. Они страстно верили в образование и ученость, в идеалы «благородного мужа» и мечтали, чтобы их дети были честными, высокоморальными и образованными. Они надеялись, что когда дети вырастут, то прославят свои семьи. Все это было основано на конфуцианской вере в то, что самосовершенствование, нормальные семейные отношения, нормальное управление страной обеспечат мир под Небом». Конфуцианство прививает людям такие качества, как трудолюбие, дисциплинированность, почтительность к родителям, привязанность к семье и общине, скромность, смиренность, уважение к государству и властям, терпимость к другим религиям и взглядам, приверженность принципам «золотой середины» и гармонии.

Руководители КНР, которые ориентировались в реформах на опыт Сингапура и других азиатских «тигров» (Тайваня, Гонконга, Южной Кореи), подчеркивают, что западная модель не может прижиться на конфуцианской культурной почве целиком и полностью. Западная демократия, выпячивающая индивидуализм в ущерб моральным принципам и традициям, конфуцианскому ареалу чужда, ее можно использовать лишь в дозированных количествах.

Не все из западного опыта прививается и у нас, в России. Так, рыночная экономика стала складываться в Европе многие века назад. Она росла, совершенствовалась и постепенно пропитала плоть и кровь европейского образа жизни. Великий экономист Адам Смит, гуляя по шотландскому городу Глазго более двухсот лет назад, обратил внимание на мясника, очень тщательно разделывавшего свиную тушу. Смит задумался, почему мясник так старается? Неужели из-за того, что он замечательный, самоотверженный, благородный человек? Нет, решил ученый, вполне вероятно, что лавочник – отнюдь не совершенная личность. Просто его достаток, процветание его семьи напрямую зависят от благосклонности покупателя, от того, приглянется ли клиенту товар в этом магазине. Такая зависимость и побуждает вдохновенно трудиться.

Для людей с рыночной психологией выводы Смита, безусловно, верны. Но у нас другая психология, ее можно назвать базарной. На рынке продавец имеет постоянный магазин и постоянных клиентов. На базаре по-другому. Мужик доставляет туда свой товар издалека с целью побыстрее и подороже всучить его незнакомым людям. И тут же убирается восвояси. Скорее всего, он никогда на этот базар не вернется и уж точно не встретится с прежними покупателями. Поэтому мужик не задумывается о личной репутации и не заботится о качестве товара. Более того, его выручка определяется тем, насколько удачно удастся облапошить покупателя, подсунуть «лоху», например, разбавленную водой сметану или пропитанные нитратами помидоры.

Мы все знаем правила базарной торговли и добровольно их придерживаемся. Сегодня Иванов продает Петровой контрафактные французские духи, завтра Петрова сбывает Иванову просроченные лекарства, послезавтра оба, и Иванов, и Петрова, покупают протухшую рыбу в супермаркете, чей хозяин в тот самый момент приобретает в ювелирном магазине для жены колье из фальшивых бриллиантов.

Базарность – первое отличие нашей экономики от экономики наиболее развитых стран Европы. Второе заключается в том, что инициатива в вопросах экономического строительства в Европе традиционно исходит снизу. Хозяйственная жизнь приводится в действие людьми, отобранными в процессе конкурентной борьбы, руководствующимися личным опытом и нацеленными на извлечение прибыли. У нас инициаторами зачастую выступают верхи. Политики и спаянные с ними олигархи решают, что, где, когда и за какие деньги строить. И кому поручить строить. При этом чем дороже и не эффективнее проект, тем выгоднее он для участников. В результате соревнование между европейцами и нами на равных не получается. С российской стороны участвуют марионетки, ведомые кукловодами, с их стороны – самостоятельные личности. Как следствие, европейская экономика гораздо жизнеспособнее и гибче.

Из-за хронического отставания от Европы у нас выработалось чувство зависти, и мы зациклились на достижении паритета с конкурентами. В связи с этим мы продолжаем тратить силы и деньги не на решение неотложных социально-экономических задач, а главным образом на демонстрацию своих мощи, величия, успешности. Наука, образование, медицина, экология страдают от недостатка внимания и финансирования, уступая по приоритетности полетам в космос, первенствам мира, конкурсам песен. Гигантские пиар-кампании успешно реализуются, но Россия не только не догоняет Запад, а все больше отстает от него. А отстающих не уважают и не ценят, несмотря на космические и спортивные рекорды.

Если мы хотим жить на уровне постиндустриального общества XXI столетия, и при этом находиться в числе мировых лидеров, надо совершенствовать свою культуру. Культура – это, действительно, судьба.

В жизни моего отца, Петра Игнатьевича Бажанова, культура занимала особое место. В детстве, в городе Мариуполе, он тратил все свои скудные сбережения на билеты в местный театр. Посещал каждый спектакль. Во Львове, где наша семья обосновалась в первые послевоенные годы, родители привили нам с сестрой любовь к музыке. В Львовском театре оперы и балеты за освещение отвечал папин приятель, который регулярно позволял нам наслаждаться спектаклями из технической ложи. Мы слушали шедевры русских и европейских композиторов. Но меня, малолетку, смущало то, что некоторых героев убивали в ходе действия. «Как же так»? – отчаивался я. Родители объясняли: «Это не по-настоящему». Я, однако, не понимал, как можно погибнуть понарошку.

В Сочи на первых порах слушать оперу было негде. Но зато родители собрали прекрасную коллекцию грампластинок, которыми мы заслушивались, с операми «Травиата», «Чио-Чио-сан», «Севильский цирюльник», «Риголетто», «Евгений Онегин», «Иоланта». Слушали родители и звукозаписи оперетт – «Марину», «Корневильские колокола», «Сильву», «Фиалку Монмартра». Особенно часто мы слушали драматическую постановку пьесы М. Горького «На дне» в исполнении звезд МХАТа. До сих пор наизусть помню дискуссии Сатина, Барона, Актера, Луки и прочих колоритных обитателей ночлежки в дореволюционной России.

Увлекался папа и живописью. Еще в детстве он рисовал картинки с видами Южной Украины – хатки, сады, море. Продавал свои произведения и тем самым зарабатывал на жизнь в голодные годы коллективизации.

После окончания войны отец возобновил рисование картинок с удвоенной энергией. И чем старше становился, тем продуктивнее рисовал. Делал это повсюду – дома по вечерам, в самолетах и поездах, в гостиницах и санаториях. В результате оставил после себя коллекцию в несколько тысяч работ. Многие посвящены маме, сестре, ее дочери, мне, моей супруге, друзьям. Все, кто видел эти произведения, высоко их оценивают. Действительно, хороши и черноморские пейзажи, и украинские деревеньки. Великолепно получались у папы морские закаты, темная южная ночь с силуэтами пальм и кипарисов, горы, хатки.

Еще одним хобби отца стал сбор фольклорного материала. Будучи мэром Сочи, он регулярно участвовал в протокольных мероприятиях – от самого высокого уровня, в честь прибытия в Сочи глав иностранных государств (королей и президентов), до застолья с пасечниками Красной Поляны и виноделами из соседней Грузии. Всякий раз сочинскому мэру приходилось выступать-приветствовать собравшихся, произносить тосты, рассказывать о родном крае, шутить, высказывать пожелания.

Не везде от мэров требуется подобное красноречие. Как-то мы с женой Наташей ужинали в компании швейцарцев. Я произнес минитост из 12–15 слов. Швейцарский дипломат, сидевший рядом, возбужденно отреагировал репликой: «Какой длинный тост вы произнесли! Что у вас так принято?» Действительно, в Швейцарии, а также в США, Японии, Новой Зеландии, Румынии, Китае и большинстве остальных стран мира в подобных случаях, как правило, ограничиваются короткими фразами, односложными призывами осушить бокал, быть здоровыми. Или пьют без тостов, каждый сам по себе. А то и вовсе избегают спиртное и связанные с его принятием спичи, как например в Иране или Саудовской Аравии.

На Кавказе, однако, принято по-другому. В детстве я присутствовал вместе с родителями на банкетах, где тосты лились бесконечной рекой и их цветистость переходила все границы. Однажды папу как мэра Сочи чествовали в Сухуми. Местный тамада, обращаясь ко мне, поинтересовался:

– Малчик, тэбэ как имя?

– Женя.

– А сколко тэбе лэт?

– Десять.

Собрав нужную информацию, тамада попросил внимания длиннющего, на пятьдесят-шестьдесят персон, стола и загремел басом: «Дорогие гости! Здэс находится очен хорошая малчик, Жэна. Талантливы, умны, гэниальны малчик!»

Последующие минут десять тамада, не имея ни малейшего представления о моих способностях и наклонностях, расписывал «великыя достижения Жэны» во всех областях, от математики до футбола. Народ слушал, одобрительно цокал языками и гудел.

За детские годы я к таким тостам привык, сам научился петь присутствующим дифирамбы. А вот мой тесть Евгений Павлович, хотя его молодость тоже прошла на Кавказе, за время проживания в Москве отвык от южного стиля. Вернувшись из командировки в Тбилиси, признался, что был шокирован тем, как его расхваливали в тостах грузинские коллеги.

У грузин, впрочем, есть весьма логичное объяснение подобному елею: в тостах говорится, мол, ни о том, каков человек на самом деле, а о том, каким оратор его хочет видеть, об идеале, к которому стоит стремиться.

Что касается моего папы, то он постепенно в совершенстве овладел искусством вести стол, выступал на приемах и банкетах ярко, интересно, остроумно. Выйдя на пенсию в 1971 году, папа загорелся идеей зафиксировать накопленный богатейший фольклорный материал на бумаге, написать книгу и опубликовать ее. Решил и начал действовать.

Использовал то, что знал и помнил сам, изучал источники (монографии, сборники, справочники, журналы, газеты) в сочинских библиотеках, просил помощи у окружающих. Своим интеллектуальным багажом щедро делился с папой мой тесть Евгений Павлович, который сам был великолепным тамадой, замечательным рассказчиком, обладавшим поистине энциклопедическими знаниями. Вносили вклад в подготовку рукописи и другие родственники – мамы, моя и Наташина, мои сестра Вика и племянница Анечка, Наташа и я.

Отец выделил в книге пять разделов: 1) афоризмы; 2) пословицы и поговорки народов мира; 3) курьезы; 4) легенды, мифы, сказки, притчи; 5) тосты. Каждый из разделов родные и близкие должны были снабжать дополнениями. Особые надежды папа связывал с Наташей и со мной, ибо в 1973 году мы выехали в длительную загранкомандировку в Генеральное консульство СССР в Сан-Франциско (США). В нашей стране с развлекательной литературой тогда было туго, и папа просил, чтобы, будучи за океаном, мы постарались обогатить его книгу фольклором Северной и Южной Америки. Мы старались оправдать доверие, выискивали в местных библиотеках пословицы – американские, перуанские, чилийские и т. д. Запоминали услышанные тосты, легенды, афоризмы. Но в целом, надо честно признаться, не очень преуспели.

Тем не менее, благодаря папиным стараниям, его интеллектуальному багажу, книга получилась отличной. К 1974 году она была уже готова к печати. В письмах из США я уговаривал отца передать, наконец, рукопись в издательство. Но он продолжал шлифовать текст. А 7 февраля 1975 года папы не стало.

Летом того же года я, будучи в отпуске, привез рукопись в Краснодар – первый секретарь крайкома КПСС С.Ф. Медунов обещал содействие. Мы на это уповали, ведь ранее С.Ф. Медунов работал в Сочи первым секретарем горкома КПСС, являлся папиным коллегой, тесно сотрудничал с ним.

В Краснодаре аудиенции с хозяином края я не удостоился, общался с его помощником. Тот рукопись принял, заверил, что все будет в порядке. А через некоторое время из Краснодарского книжного издательства на мамин адрес пришла отрицательная рецензия. Писатель Попов в хамской манере фактически надсмеялся над книгой. И систематизирована она, мол, не так, и не строго отобраны поговорки. А посему печатать рукопись нельзя.

Нас такая реакция крайне возмутила. Я подготовил ответ Попову, который адресовал на имя главного редактора Краснодарского книгоиздательства. Далее следует полный текст моего послания в Краснодар.

КРАСНОДАРСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ГЛАВНОМУ РЕДАКТОРУ

товарищу РАСТРЕПИНУ Н.М.

Уважаемый Николай Максимович!

Прочел недавно рецензию т. Попова на рукопись моего покойного отца «Художественные миниатюры». Был удивлен ее поверхностностью и насмешливым тоном. Решил поэтому ответить автору рецензии.

Не знаю адреса т. Попова, в связи с чем прошу Вас переслать ему копию моего ответа.

Заранее благодарю.

С уважением, Евгений Бажанов

Уважаемый товарищ Попов!

На днях ознакомился с Вашей рецензией на рукопись покойного П.И. Бажанова «Художественные миниатюры (Афоризмы. Пословицы. Курьезы. Легенды. Тосты)».

Вы утверждаете, что печатать работу Петра Игнатьевича нельзя, но мотивируете этот вывод весьма неубедительно, да и просто неграмотно. Посудите сами.

Разберем для примера Вашу аргументацию по разделу «Поговорки» (как называете его вы, в рукописи же он озаглавлен несколько иначе – «Избранные пословицы и поговорки народов мира»). Вы пишите, что поговорки «очевидно, следовало бы систематизировать по тематике, а не по национальному признаку». Почему? В нашей стране, да и за рубежом, выпущены сотни сборников пословиц и поговорок, составленных именно по национальному признаку. Есть и научные труды, посвященные сравнительному анализу крылатых выражений различных народов. Уже сам факт наличия упомянутых сборников и исследований говорит о правомерности классификации, примененной автором «Художественных миниатюр». Утверждать обратное – равносильно попыткам убедить писателя, что главного героя в его произведении следует величать не Петровым, а Ивановым, а само действие перенести с Кубани в Древнюю Грецию и т. п.

Далее о «строгости» в отборе поговорок. Вы пишете: «Как может быть малийской (т. е. африканской) поговорка о папайе (дынном дереве), если это дерево растет в Центральной и Южной Америке, а само слово «папайя» – мексиканское?»

Вы знаете, может. По той простой причине, что помимо Америки, дынное дерево благополучно, буйно и в больших количествах произрастает в Юго-Восточной Азии и почти повсюду – на Африканском континенте. В Мали, в частности, дынных деревьев не меньше, чем яблонь на Кубани, а плод этого растения – повседневный продукт питания.

Что касается слова «папайя», то не знаю, откуда оно происходит – от инков, испанцев, майя или мексиканцев, – но имеется это слово практически во всех основных действующих языках народов мира. Да и звучит оно повсюду (начиная от Китая и кончая Гватемалой) примерно одинаково. Но, даже если бы плод папайя назывался в Мали кокосом, бегемотом или пуговицей, в пословице, переведенной на русский язык (а все пословицы и поговорки, как может быть Вы заметили, излагаются у П.И. Бажанова на русском языке), он должен величаться так, как известен в русском языке. То есть папайей. Ананас по-китайски – «ганьтхэ», по-английски – «пай-нэпл», по-корейски – «танха», по-русски же (с какого бы языка не производился перевод) он так и останется ананасом. Что же удивительного в том, что папайя в переводе с языка одного из народов государства Мали звучит по-русски также, как в переводе с какого-либо другого языка, скажем, испанского?

Категорично, и опять же не совсем продуманно выносите Вы приговор поговорке эскимосов о казаках, утверждая при этом, что «северная народность эскимосы ничего общего с казаками не имела». Если Вы имеете в виду, что казаки не являются эскимосами, то я руками и ногами поддерживаю такой тезис. Более того, готов подписаться под заявлением о том, что эскимосы в свою очередь не являются казаками. Так же как японцы не являются англичанами и наоборот, что, однако, никак не мешает японцам иметь в своем фольклоре произведения, рассказывающие о жителях Великобритании. Почему бы и эскимосам не иметь поговорок о представителях народа, который в течение нескольких десятилетий владел Аляской, где обитают эскимосы, и вел там активную хозяйственную деятельность? В музее естественной истории в г. Вашингтоне (США) имеется целый раздел, посвященный пребыванию русских промышленников и казаков в Северной Америке. На одном из стендов раздела, кроме поговорки, вошедшей в монографию П.И. Бажанова, приведены другие фольклорные миниатюры эскимосов о русских. В частности, легенда о «бессмертном» атамане Баранове, которого не брали стрелы и копья эскимосов. (Секрет заключался в том, что Баранов носил под обычной одеждой кольчугу.)

Далее Вы критикуете автора «Художественных миниатюр» за лобнорскую пословицу. Народности «лобнорцы» нет, есть озеро Лобнор в Китае, на берегах которого, по Вашим данным, живут дунгане и уйгуры.

Что ж, Вы правы, – народности «лобнорцы» не существует. Не нашел я, кстати, лобнорской поговорки и в тексте «Художественных миниатюр». Может быть, просмотрел, но почему Вы решили, что речь идет именно о пословице, зародившейся на озере Лобнор?

Кстати, дунгане и уйгуры давно уже не живут у Лобнора. Район озера превращен в крупнейший атомный и ракетно-ядерный центр КНР. Гражданское население было переселено оттуда еще в середине пятидесятых годов.

Как видите, товарищ Попов, Ваши доводы неубедительны. Думается, звание члена Союза писателей должно обязывать к более серьезному подходу к литературной критике. Недостатки в «Художественных миниатюрах», возможно, и есть, но это, конечно же, не «папайи» и «лобноры».

С уважением, Евгений Бажанов

Составили мы письмо от имени мамы и С.Ф. Медунову.

КРАСНОДАРСКИЙ КРАЙКОМ КПСС ПЕРВОМУ СЕКРЕТАРЮ

товарищу МЕДУНОВУ С.Ф.

Многоуважаемый Сергей Федорович!

К Вам обращается супруга покойного П.И. Бажанова. Разрешите поблагодарить за Ваше постоянное внимание к памяти мужа. В частности, его рукопись «Художественные миниатюры», по Вашему указанию, приняли на рассмотрение в Краснодарское краевое книжное издательство. Ее, однако, нашли непригодной к печати на основании рецензии, подготовленной писателем Поповым.

Откровенно говоря, я была удивлена насмешливым тоном и поверхностностью рецензии. Утверждая, что рукопись печатать нельзя, автор рецензии оперирует аргументами, которые не выдерживают никакой критики. В связи с этим мой сын написал т. Попову ответ, копию которого прилагаю. Делаю это, так как уверена, что в редакции должны были добросовестней выполнить Ваше распоряжение о внимательном отношении к рукописи П.И. Бажанова.

Извините, пожалуйста, за беспокойство.

С уважением, А.З. Бажанова

Мама, однако, в конечном счете решила не беспокоить больше С.Ф. Медунова. От издательства же и тов. Попова реакции на мое послание не последовало. Поэтому в следующий отпуск, в 1976 году, я совершил обход ведущих издательств СССР в Москве, пытаясь все-таки пристроить рукопись, но везде получил отказ. Главные редакторы, не сговариваясь, в один голос признавали, что книга интересная, стала бы популярной, но печатать ее не могут. Страна готовится к очередному съезду КПСС, начальство требует печатать идеологически выдержанные, служащие делу партии и социализма труды. А это – развлекуха. За ее публикацию могут и по шапке дать. Да, собственно, Госкомитет по печати никогда не позволит включить такую работу в издательский план.

Обратился я и к известному поэту Е. Долматовскому, которого в 1974 году мы с Наташей принимали в Сан-Франциско. Не стал помогать и он.

Несолоно хлебавши, я вернулся в Генконсульство СССР в Сан-Франциско. Переживал. Особенно же расстроилась мама, она продолжала поиски возможностей публикации в разных городах. Не получалось нигде. В 1978 году мама пожаловалась, что в Москве вышла схожая по тематике работа некоего автора. Я навел справки: оказалось, он служил помощником члена Политбюро, секретаря ЦК КПСС по идеологии М.А. Суслова. Но даже этот функционер, занимавший высокий идеологический пост, три года пробивал выход своего опуса в свет.

Я же на долгие годы забросил попытки прорваться с книгой в печать. С началом горбачевской перестройки вроде бы шансы появились, но я ими не воспользовался. Писал политические статьи, потом книги. Продолжал заниматься наукой и публицистикой и в постсоветские годы. Папиным трудом активно пользовался, черпал из него интересные мысли, забавные истории, красивые тосты, но издать книгу не пытался. Все откладывал на будущее.

А вот Наташа в конце 1990-х годов взялась за дополнения к папиной рукописи. К тому времени на прилавках наших магазинов уже красовалось великое множество работ того же профиля, и моя супруга их неустанно штудировала, делала выписки. В результате накопила сотни афоризмов, пословиц, поговорок, курьезов, легенд, мифов и т. д. разных эпох и народов. Все это мы включили в папину книгу. Опираясь на Наташины и мои записи за многие годы, добавили в рукопись четыре новых раздела: политику и этносы; эпиграммы и стихи; анекдоты и шутки; от всей души или нарочно не придумаешь (это смешные и глупые высказывания знаменитостей).

Книга содержит также составленные папой, немного дополненные Наташей и мной указатели зарубежных авторов афоризмов и некоторых народов мира, их языков, а также перечень использованных источников и литературы.

Итак, книга отца, хоть и тридцать пять лет спустя его кончины, но все-таки увидела свет. Называется она «Мудрость Востока и Запада». Задумывал папа и другие книги – историю Сочи, рассказы из сочинской жизни. Периодически предлагал мне выступить в творческом союзе. Но руки до этих дел у нас так и не дошли.

А вот для развития культуры в городе Сочи отец сделал немало. Особой опекой горисполкома пользовались в те годы Зимний театр и Летний театр им. Фрунзе, архитектурные шедевры в стиле неоклассицизма, идеально вписавшиеся в черноморский субтропический ландшафт. Изыскивались любые возможности для финансирования театров, и они неизменно находились в прекрасном состоянии.

На базе театров проводились различные музыкальные фестивали. На протяжении всех 1960-х годов П.И. Бажанов организовывал городской праздник песни с участием нескольких тысяч человек! Широкую известность приобрел сочинский Международный фестиваль молодежной песни «Красная гвоздика». Папа входил в жюри фестиваля и часто вспоминал, как ему пришлось побороться за присвоение первой премии певице Ненашевой за исполнение военной песни. Были выдвинуты и другие достойные кандидатуры на первую премию, но отец настоял на своей. Кое-кто в городе до сих пор помнит эту историю.

В 1967 году в Сочи состоялся Всероссийский фестиваль искусств с участием выдающихся артистов, композиторов, поэтов. Город-курорт был выбран местом проведения фестиваля искусств «Кубанская музыкальная весна», фестиваля «Музыкальная осень».

По инициативе П.И. Бажанова художественный руководитель и главный дирижер городского праздника песни К.Б. Птица, а также его хормейстеры Л.В. Ермакова и Б.Г. Тевлин удостоились в 1966 году звания «Почетный гражданин города Сочи». Они были тремя первыми обладателями этого звания, которое, в свою очередь, было учреждено мэром П.И. Бажановым. Он же лично разработал Положение о Почетном гражданине города Сочи. К слову, при отце данного звания удостоились еще только два человека – космонавт В.И. Севастьянов и председатель Сочинского горисполкома в 1938–1944 годах А.Ф. Белоус.

В 1960-е годы Сочи переживал настоящий культурный ренессанс. В город-курорт стали приезжать на гастроли лучшие драматические коллективы, театры оперы и балета, симфонические оркестры, ансамбли песни и пляски из различных городов СССР и из-за рубежа. Сочинцы и отдыхающие слушали игру пианистов Святослава Рихтера и Вана Клиберна, наслаждались мастерством балерины Улановой и певца Поля Робсона. На сочинских сценах засверкали и «звезды» эстрады – Анна Герман, Эмиль Димитров, Радмила Кара-клаич, Карел Гот, Нина Брегвадзе, Жан Татлян и сотни других отечественных и зарубежных певцов, музыкантов, чтецов, конферансье, юмористов, иллюзионистов.

При этом сочинцы не ограничивались ролью зрителей. В 1968 году была учреждена Сочинская государственная филармония, которая процветает до сих пор. В ней работают струнный квартет С.В. Рахманинова, оркестр русских народных инструментов «Русский сувенир», ансамбль казачьей песни «Любо», квартет «Сочи-Сюрприз», песенно-инструментальный ансамбль «Кудрина», солисты-вокалисты. Всего же за 1960-е годы в городе-курорте сложилось свыше 150 коллективов художественной самодеятельности, было учреждено объединение музыкальных ансамблей.