Текст книги "Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 18. Часть 24. Родные"

Жаль, конечно, что я расстраивал родителей, но переживаю до сих пор из-за другого: все годы папиной работы в горисполкоме, а затем пребывания на пенсии вплоть до его кончины в 1975 году, наша семья пользовалась одним и тем же и весьма примитивным черно-белым телевизором. С годами он, естественно, работал все хуже и хуже, часто выходил из строя. Новый телевизор (тоже, кстати, черно-белый) я приобрел для мамы лишь когда она стала вдовой. Приобрел по блату – обычным путем не получалось.

Данная статья посвящена СМИ, а они относятся к сфере идеологии. Поэтому несколько слов о папиных идеологических взглядах. Он никогда при мне не ставил под сомнение основы марксизма-ленинизма, идеи социализма. Но при этом и папа, и мама резко отрицательно относились к сталинизму. Мама вспоминала о коллективизации на юге Украины, где они с папой выросли. В период нэпа было достигнуто продовольственное изобилие, за один рубль продавался целый воз арбузов или картофеля. Затем началось наступление на крестьянство. Все, кто хорошо трудился и зарабатывал, объявлялись кулаками, высылались в Сибирь или расстреливались. А бездельники и пьяницы торжествовали.

В институтские годы ужасы продолжались. Раз за разом кого-то из преподавателей и студентов арестовывали по обвинению в шпионаже, терроризме, измене Родины, подготовке государственного переворота. Ни родители, ни другие студенты не верили в обвинения и пребывали в шоковом состоянии.

В 1937 году отец закончил институт и вместе с другими выпускниками был вызван в Москву в министерство электрификации. Там совсем молодым людям (папе исполнилось только 25 лет) предложили на выбор самые высокие посты в отрасли. Вакансий – море, так как почти всех бывших руководителей пересажали. П.И. Бажанов попросился на скромную должность на Артем Грэсе. Но и там его подстерегали напасти. Кто-то настрочил на отца два доноса. Первый – обвинение в том, что он умышленно снял занавес с окна, в результате чего щиток с приборами ослепляется солнцем, невозможно считывать показания. Автор второго доноса утверждал, что П.И. Бажанов пытался устроить короткое замыкание и тем самым спровоцировать пожар на станции. К счастью, спецслужбисты оказались порядочными людьми и подозрения с отца сняли.

Хорошо помню, как папа обличал Сталина в дискуссиях с некоторыми коллегами в сочинский период жизни. Как-то у нас гостил мэр Туапсе, который начал превозносить заслуги Сталина в социалистическом строительстве и в победе над Гитлером. Отец прервал его и жестко отчеканил: «Своей политикой Сталин поставил наше государство и нашу нацию на грань катастрофы. А за победу в войне мы заплатили морем крови».

Критически относился отец и к системе управления в СССР. «Сложился параллелизм, – часто сетовал он в разговорах со мной, – при котором партийные и государственные органы курируют одни и те же вопросы. Причем партийные органы по сути конкретными делами не занимаются и только мешают государственным органам нормально работать».

Отец отчетливо видел изъяны в нашей системе, осознавал отставание СССР во многих областях от передовых стран, стремился почерпнуть из их опыта все самое полезное для развития Сочи. Но когда сначала венгры (в 1956 году), а потом чехословаки (в 1968 году) восстали против навязанного им Москвой казарменного социализма, папа их осуждал. Мои аргументы в поддержку восточноевропейских реформатов парировал словами: «Мы их спасли от Гитлера, а они нас предали». При этом добавлял, что нигде так тепло не встречали Красную армию в 1945 году, как в Праге (в освобождении которой отец участвовал).

31 марта, 3 апреля 2012 года

Дело было в конце 1950-х годов. Классная руководительница совместно с преподавателем физкультуры повезли нас на электричке из Сочи в Абхазию на мыс Пицунда. Позднее, в 1970-е годы, на мысе вырос большой гостиничный комплекс. А тогда местность оставалась первозданной: лазурное море, сосновые рощи, заснеженные шапки гор в отдалении, душистый воздух.

Нашли полянку неподалеку от воды, устроились там, занялись сбором сухих веток. Возвращаемся, а на полянке стоят вооруженные люди в форме. Командуют физруку:

– Руки вверх!

Он в ответ:

– А в чем, собственно, дело?

Не вдаваясь в объяснения, люди приказали всей нашей компании собрать манатки и следовать за ними. Шли горными тропами, периодически на пути попадались посты с такими же вооруженными людьми в форме. Что-то шепнув постовым, конвоиры велели нам двигаться дальше. И вдруг открылся вид на шикарный особняк, окруженный ухоженными цветниками и фруктовыми садами. Рядом – мраморный бассейн.

В конце концов выяснилось, что и этот особняк, и полянка, где мы вознамерились шашлычничать, являлись составными частями государственной дачи высшего руководителя Советского Союза Н.С. Хрущева. Сам лидер был в Москве, да к тому же на преступников мы не походили, так что охране вроде бы не стоило излишне волноваться. Но ее начальник тем не менее очень злился и на нарушителей, и на своих подчиненных.

– Как вам удалось тайно проникнуть на объект? – допытывался он у наших педагогов. – Кругом же посты!

Затем, повернувшись к сотрудникам охраны, начальник переходил на крик:

– Как вы, идиоты, проморгали такую ораву нарушителей?

Начальник стал куда-то звонить, испрашивал инструкции, что делать с нами дальше. Пока он звонил, мы, мальчишки, нагло купались в личном бассейне Н.С. Хрущева. Нас не останавливали. А к вечеру всех отпустили.

Так я незваным гостем побывал на хрущевской даче в Пицунде. Мой отец, Петр Игнатьевич Бажанов, работая в сочинской мэрии, приезжал туда неоднократно. Чаще – для участия в официальных переговорах Н.С. Хрущева с иностранными представителями. Иногда – чтобы составить компанию советскому руководителю на отдыхе. Купаться в море Хрущев не любил, так как плохо плавал, а вот застолья уважал. Участвовали в них и московские начальники, и местное руководство.

Подвыпив, Никита Сергеевич возбуждался и принимался страстно обличать трех своих главных недругов – Сталина, Мао Цзэдуна и американский империализм. Сталина обвинял в кровожадности, Мао Цзэдуна – в спесивой глупости, американский империализм – в сопротивлении движению человечества к светлому будущему, к социализму.

Вместе с тем советский лидер интересовался местными делами: жилищным строительством, развитием курортного хозяйства. Именно на даче в Пицунде сочинцы подняли вопрос о расширении территории города-курорта. И Хрущев среагировал положительно: «Хорошая идея! Надо ее проработать!» Дал соответствующую команду Совмину, Госплану, и в 1961 году указ о Большом Сочи был подписан.

Любил заглядывать на черноморский курорт еще один член высшего руководства СССР А.И. Микоян. Он внимал просьбам относительно увеличения поставок в город товаров широкого потребления и продовольствия, строительства предприятий легкой промышленности, расширения сети бытового обслуживания. А еще Микоян интересовался культурными мероприятиями – посещал театр, цирк, кино.

Маршал К.Е. Ворошилов увлекался другим – пешими прогулками вдоль моря и по близлежащим горам. Как-то П.И. Бажанов сопровождал высокопоставленного отдыхающего в восхождении на гору Ахун. На ее склонах к тому времени выросли дачи сочинцев, в основном скромные хибары с садиками и огородами. К.Е. Ворошилов вскипел и стал отца отчитывать: «Что за безобразие! Уродуете природу и поощряете частнособственнические, мелкобуржуазные инстинкты!» Заставил снести дачи.

После снятия Хрущева с высших постов в государстве на Черноморском побережье стали появляться новые руководители. Правда, главный из них, Л.И. Брежнев, предпочитал отдыхать в Крыму. В Краснодарском крае его интересовал в основном Новороссийск, где он сражался в годы Великой Отечественной войны. Сочинским властям, горкому КПСС и горисполкому, поручалось изыскивать реликвии, связанные с ратными подвигами Брежнева. В основном удавалось лишь одно – мобилизовывать ветеранов на написание воспоминаний о боях в районе Новороссийска, о выдающейся роли в них Леонида Ильича.

У отца был друг Иван Соколов. Они вместе воевали, и на папиных глазах его разорвало осколками от снаряда. Папа не сомневался, что Иван погиб, и вдруг, в конце 1950-х годов встретил его на улице в Сочи. Оказалось, что Иван тяжело раненым попал в плен, в 1945 году был оттуда освобожден, но вскоре арестован советскими спецслужбами и отправлен в ГУЛАГ. При Хрущеве его выпустили. В Сочи Иван приехал подлечить свое израненное тело. Отец уговорил друга переехать в город-курорт, обеспечил жильем. Соколов и папа регулярно общались, вспоминали былое. Отец уговорил друга написать о вкладе Л.И. Брежнева в изгнание оккупантов с Черноморского побережья. Иван просьбу уважил.

Остальные члены Политбюро ЦК КПСС проводили отпуск именно в Сочи и примыкающих к городу районах. Иногда все начальство собиралось вместе. Как-то отца пригласили на госдачу отметить день рождения члена Политбюро, секретаря ЦК КПСС А.П. Кириленко. За праздничный стол сели одновременно десять коллег именинника по Политбюро и Секретариату! Один из них, куратор курортов А.Н. Шелепин, строго наказал отцу: «Видишь, Куусинен уже еле дышит. Садись рядом с ним и следи, чтобы он не пил. Даст дуба – будешь отвечать!» Папа партийное задание выполнил – член Политбюро, престарелый коммунист с финскими корнями день рождения коллеги пережил.

Больше всех во время застолья говорил сам именинник. Он долго возмущался Хрущевым. «Никита, конечно, во всех областях наломал дров: совнархозы, кукуруза, пустые обещания коммунизма и т. д. Но главная его вина в том, что нападками на Сталина подорвал веру народа в руководителей, в партию. Этого Никите простить нельзя!» Когда отец пересказал дома разглагольствования Кириленко, я возмутился. Получается, лучше продолжать внушать населению, что Сталин – наша путеводная звезда, и иметь возможность и дальше уничтожать невинных людей? Вместо того, чтобы отмежеваться от кровавого наследия диктатора, сломать систему сталинизма и начать строить нормальное человеческое общество!

Сейчас, по прошествии многих лет, я прихожу к выводу, что Кириленко был прав с точки зрения сохранения тоталитарной власти компартии.

Вспомним, что наш народ безропотно сносил злодеяния Сталина, но открыто возмущался Хрущёвым, когда его обещания приблизить наступление коммунистического рая стали лопаться, как мыльные пузыри. Зато в эпоху застоя советское общество рот не открыло, узнав, что Политбюро ЦК КПСС поручило возглавить «сверхдержаву» смертельно больному Черненко. В Северной Корее население вот уже 60 лет терпит династию Кимов, хотя и влачит жалкое и бесправное существование. При этом корейцы, судя по дракам южнокорейских студентов с полицией, – народ горячий.

Ни в СССР, ни в КНДР в условиях жёсткого авторитарного режима не возникли силы, способные бросить вызов негодным порядкам. А у народа в целом не появилось ожиданий лучшей доли. Поэтому там не возникло условий для массового недовольства. Революции вспыхивают не там, где царит застой, а там, где начинаются долгожданные и назревшие перемены, которые вместо сладких плодов приносят горькие. На почве глубоких разочарований люди вновь поднимаются на борьбу.

Тоталитарная коммунистическая власть, на корню порушив в СССР свободу слова и инициативу, лишила страну способности самосовершенствоваться. Когда КПСС в лице Горбачёва опомнилась и принялась за реформы, оказалось, что поезд ушёл. Система и основанное на ней государство уже были смертельно больны и не выдержали реформенных перегрузок.

Регулярно посещал Черноморское побережье и Председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Викторович Подгорный. Репутация у него была неважная. Московские аппаратчики шутили в своем кругу: «Выражать свою мысль устно и на бумаге надо так, чтобы даже Подгорный понял!» Считалось, что у главы нашего государства очень ограниченный интеллект. Папа несколько раз встречался с Николаем Викторовичем, беседовал. На интересующие Сочи темы говорить не получалось. Подгорный рассуждал о рыбалке, выпивке, шашлыках, рассказывал примитивные анекдоты.

Совсем иначе вел себя Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин. Его волновали дела, он хотел знать о достижениях и проблемах курорта все до мельчайших деталей: как продвигается жилищное строительство, как работают гостиницы и хватает ли их, как налажено общественное питание. Именно А.Н. Косыгин разрешил отцу перейти на новую, почти рыночную систему хозяйствования в гостинице и ресторане «Кавказ». Это вызвало резко негативную реакцию со стороны ряда ведомств в Москве, но глава советского правительства заставил ретроградов замолчать.

Бывая в Сочи, А.Н. Косыгин неизменно совершал вместе с мэром П.И. Бажановым обход знаковых объектов. Пешком шли через всю центральную часть Сочи, заходили в магазины, ателье, рестораны, гостиницы. Однажды решили осмотреть новую, стильную гостиницу «Ленинград». Но дежурная отказалась пускать – не получила соответствующих инструкций от непосредственного начальства. Охрана хотела осадить даму, но А.Н. Косыгин возразил: «Не надо, пойдем дальше». И вся многочисленная группа начальников во главе с премьер-министром СССР безропотно ретировалась из «Ленинграда» и пошла дальше осматривать город.

Часто рассказывал папа о встречах с Д.Ф. Устиновым, который тогда отвечал в ЦК КПСС за оборонную промышленность, а позднее стал министром обороны СССР. Он любил порассуждать о причинах холодной войны. Утверждал, что Сталин и СССР всегда стремились к сотрудничеству с Западом, но тот был настроен на наше разрушение. И продолжает стремиться к уничтожению Советского Союза. «Стоит нам отстать от янки хоть на одну ракету, – говорил Устинов, – и они нападут. А пока занимаются подрывной деятельностью. Возьмите Польшу. Там, в деревне, частники – идеологическое оружие Америки. В один прекрасный день они, как кулаки в СССР в период нэпа, спрячут хлеб и задушат социалистический строй».

А еще Устинов запомнился отчаянной выходкой. В Сочи ему показали новый советский автомобиль Иж-2125 «Комби» и сообщили, что у авто очень стойкое к нагрузкам рулевое управление. Услышав это, Устинов вскричал: «Сейчас проверим!» И бросился ломать руль в автомобиле. И сломал, торжествующе воскликнув: «Вот вам и стойкость! Никуда руль не годится!»

Главный идеолог КПСС М.А. Суслов отдыхал всегда в одиночестве. Слыл он человеком аскетичным, но на самом деле капризничал в вопросах питания. По требованию Суслова ему на спецсамолетах доставляли из Москвы специальные сорта фруктов, различные деликатесы. Сочинцев же идеолог донимал призывами улучшать работу по глушению «подрывных» радиостанций – «Свободы», «Голоса Америки», «Би-би-си» и пр. Вызывал отца с коллегами и отчитывал: «Вчера включил радиоприемник и слышу отчетливое вещание какого-то «голоса». Глушение появлялось лишь периодически, и было слабым. Так товарищи работать нельзя! Наших трудящихся необходимо отгораживать от заразы! Ведь враг действует изощренно. Дает две-три правдивые информации, втирается слушателям в доверие, а затем нагло врет. И слушатели уже не знают, где правда, а где кривда!»

Западные станции, действительно, работали неплохо. В связи с этим ходил такой анекдот. Начинается заседание Политбюро ЦК КПСС. Брежнев объявляет: «Товарищи! Получается так, что обсуждаемое здесь тут же становится известным западным центрам дезинформации. Чтобы пресечь утечки, никто из нас не должен выходить из этой комнаты до окончания заседания Политбюро!»

Пару минут спустя премьер А.Н. Косыгин просится в туалет. Брежнев не разрешает. Вскоре просьба повторяется, но Брежнев неумолим. «Нет, Алексей Николаевич, – говорит он, – подождите окончания заседания». Но тут же открывается дверь, входит секретарь и объявляет: «Леонид Ильич! Би-би-си только что сообщила, что Алексей Николаевич Косыгин дважды просился в туалет, а вы его не пускаете!»

Отдыхали в Сочи, конечно, и представители более низших эшелонов власти, в частности, министр внешней торговли Н.С. Патоличев. Отец оказывал ему много внимания, а Патоличев, со своей стороны, неоднократно помогал решать важные для города-курорта вопросы. Так, понадобилось оборудовать новую гостиницу «Ленинград» импортными мебелью и плафонами. В те годы получить искомое можно было только через Министерство внешней торговли. Папа обратился к Патоличеву в ходе совместной морской прогулки. Министр наслаждался свежим воздухом и очаровательным кавказским пейзажем. Как он мог отказать в просьбе при таких обстоятельствах? И Патоличев не отказал. Способствовал министр закупкам оборудования для санаториев, стадиона, типографии и многих других сочинских проектов.

С мэром Москвы В.Ф. Промысловым отец по-настоящему дружил. Когда московский градоначальник проводил отпуск в Сочи, папа посвящал ему все вечера – показывал город и окрестности, организовывал культурную программу, угощал. В беседах оба мэра сетовали на ненужное вмешательство партийных органов в их работу, которое приводило лишь к неразберихе.

Бывало, что Промыслов обращался с просьбами к папе относительно приема других гостей – и советских, и зарубежных. Как-то московский мэр попросил оказать внимание мэру Парижа. Промыслов объяснил, что гостил у парижанина и хотел продемонстрировать встречное гостеприимство. Просьба была исполнена.

П.И. Бажанову постоянно приходилось помогать на отдыхе региональному начальству – краснодарскому, из других краев, областей, а также начальству союзных республик. А еще были родственники и друзья родителей. Они прибывали в Сочи густым потоком. Их надо было встречать в адлеровском аэропорту или на городском железнодорожном вокзале, везти домой, угощать, а затем размещать. Хорошо еще, если в санатории или гостинице. Некоторые просили ночлега у нас.

Когда я поступил в МГИМО, ситуация приобрела критический характер. Летом мои студенческие друзья заполняли нашу трехкомнатную квартиру, что называется, под завязку. Мама накрывала стол на 10–12 персон, кормила и поила всех нас. Мы уезжали на загородный пляж, вечером возвращались и ужинали с родителями. Уставшие после работы, они тем не менее не только угощали гостей разнообразными яствами, но и развлекали рассказами, шутками, тостами. Спать народ ложился кто где – на кровати, раскладушки, пол. Но места все же всем не хватало. Часть гостей отправлялась спать в квартиру моей сестры или к соседям.

До сих пор стыдно, что доставлял по молодости и глупости столько хлопот и расходов родителям. Успокаивает только то, что в ходе приема московских друзей нашел себе супругу. Мы с Наташей учились в МГИМО в одной академической группе, дружили, но не более. Летом 1965 года после окончания первого курса Наташа с подругой совершали круиз по Черному морю. Во время стоянки их теплохода в Сочи девушки заглянули к нам домой. Посидели-поболтали, а затем я проводил их на морском причале.

Летом 1967 года Наташа отдыхала по путевке в хостинском санатории «Мыс Видный». Я пригласил ее домой, где гостила целая ватага однокашников. Сели все вместе за стол, папа исполнял роль тамады. В какой-то момент он подал мне сигнал, давай, мол, выйдем на кухню. Там отец поднял вверх большой палец и взволнованно сказал: «Наташа – это девушка что надо! Лучше не бывает!»

Я и сам это уже понял. Вместе с Наташей на рейсовом автобусе доехал до «Мыса Видного», предложил встретиться на следующий день. Поехал на встречу к санаторию. Через несколько дней помог перебраться поближе к нам, в санаторий «Правда». А следующей весной, 16 марта 1968 года, мы уже сыграли свадьбу.

Москвичи ездили отдыхать на Черноморское побережье, а сочинцы наведывались в столицу. Мы с сестрой впервые попали туда после того, как я закончил 6-й класс. Перед отъездом я пребывал в состоянии эйфории – не верилось, что увижу, наконец, великий, державный город. Готовясь, составил список московских достопримечательностей, которые надеялся увидеть. Смотрится он, с позиции сегодняшнего дня, забавно. Кроме Кремля, Пушкинского музея и других объектов культуры, в этом списке значатся метро, троллейбус, трамвай, телевизор! В Сочи ничего из перечисленного не было и вызывало жгучий интерес у подростка.

Поездка запомнилась на всю жизнь. Начиная с поезда. Проводник, мужчина средних лет, говоривший с сильным кавказским акцентом, командовал пассажирами как арестантами, без стука врывался в купе, требовал застилать постели, самостоятельно ходить за кипятком. А затем он напился так, что лишился сознания и пришел в себя лишь на подъезде к Москве. Столица же поразила масштабами, широкими проспектами, архитектурными шедеврами, а еще бешеным темпом жизни, толчеей и неприветливостью людей.

В Сочи таксист или продавец, как правило, вели с клиентом оживленный разговор. В Москве таксист ехал с каменным лицом, даже не реагируя на вопросы. А продавец, если и разговаривал с покупателем, то на повышенных тонах. Раздраженными выглядели и другие граждане.

В столице в принципе вряд ли возможен случай, который произошел со мной в институтские годы. Я прилетел на летние каникулы к родителям. Самолет приземлился в адлеровском аэропорту уже за полночь. Ни рейсовых автобусов, ни такси на стоянке я не обнаружил. Добираться домой было решительно не на чем. Но тут подошел интуристовский автобус, в который стала загружаться группа гостей из-за рубежа. Я пристроился к ним и под видом интуриста оказался в салоне. Автобус доставил пассажиров к гостинице «Приморская». Я выходил последним и протянул водителю деньги. Он удивился и замахал руками – не надо, мол. Пришлось признаться, что я не иностранный гость, поэтому хочу заплатить за проезд.

Что бы сделал в такой ситуации московский водитель? Вполне возможно сдал бы меня органам, ведь в те годы советским гражданам не полагалось без разрешения и служебной надобности болтаться среди чужеземцев. Или взял бы деньги и в придачу обругал. Сочинский шофер поступил по-другому. Он не только отказался от платы, но и узнав, где я живу, отвез меня к родительскому дому!

Характерны были различия между Сочи и столицей во взаимоотношениях между соседями. В Сочи мы, жильцы 18-квартирного дома № 58 по улице Роз, общались как члены одной большой семьи. Ходили друг к другу в гости, вместе отмечали дни рождения, государственные праздники, печальные даты. Одалживали друг другу деньги, продукты, вместе ухаживали во дворе за зелеными насаждениями, посещали пляжи и кинотеатры, обсуждали злободневные темы. В Москве мы не знали соседей даже в лицо. Сажусь, бывало, в лифт, за мной входит мужчина. Спрашиваю, какой этаж ему нужен. Выясняется, что тот же, что и мне. Сосед по этажу.

Конечно, нельзя все абсолютизировать. И в Сочи некоторые соседи ссорились и дрались. А в Москве, напротив, бывает, что соседи живут душа в душу, водой не разольешь. Но все-таки в Сочи межличностные отношения (и между соседями, и в целом) теплее, по крайней мере раньше были теплее. Что, собственно, объяснимо. Небольшой город и мегаполис – два разных мира. В других странах, от США до Китая, наблюдается аналогичная картина. В Нью-Йорке и Пекине гораздо менее приветливый народ, более напряженный, задерганный, чем где-нибудь в американской или китайской глубинке.

П.И. Бажанов часто посещал Москву. Государство наше было очень централизованным и любой, даже самый пустяковый вопрос, приходилось решать в столице. Останавливался отец в гостинице «Москва», через дорогу от Госплана, куда приходилось обращаться в первую очередь. Но нужны были контакты и с другими инстанциями. Разместившись в номере, отец начинал звонить в Совмин, министерства и ведомства. Иногда на это уходило по несколько часов в день. Затем на автомобиле, предоставленном московской мэрией, совершал деловые поездки. А по вечерам папин номер гостиницы заполнялся визитерами – мэрами разных городов, высокопоставленными чиновниками, военными, деятелями культуры, земляками из Сочи. Сидели, обсуждали важные вопросы, просто судачили, шутили.

Я, будучи студентом московского вуза, частенько участвовал в этих встречах и знакомился на них с массой интересных людей. В один из вечеров к папе пожаловал помощник уже упоминавшегося члена Политбюро М.А. Суслова. С ним были жена и молодой парень, мой ровесник. Парень рассказал, что учится в Молдавии, но собирается переводиться в МГИМО. Я заметил, что в МГИМО переводы из других вузов запрещены. Парень, усмехнувшись, заявил: «Ничего, мне все можно!» «Нахал», – решил я про себя, а позднее узнал, что разговаривал с сыном Н.А. Щелокова, друга Л.И. Брежнева, вскоре назначенного министром внутренних дел СССР. В МГИМО он, конечно, перешел и долгие годы, до смерти Брежнева и снятия его отца с работы, принадлежал к числу самых привилегированных юношей страны.

Захаживал в «Москву» и управляющий делами Госстроя РСФСР С.А. Цивин. Колоритный человек. У него были командирские манеры и зычный голос, к тому же он страдал глухотой. Все это в совокупности позволяло ему выходить победителем в любых дискуссиях и неизменно добиваться поставленной цели. Тем более что Цивин с супругой дружили с четой градоначальника Промыслова. Цивин помогал папе как в больших делах, связанных с московской мэрией, так и в личных.

Когда я поступил в МГИМО, у меня не было теплой одежды. Цивин взялся за решение данного вопроса. Возил меня с мамой по комиссионным. Директора этих, тогда очень уважаемых, элитарных магазинов, Цивина знали. Как только мы входили в очередной комиссионный, подскакивал директор и спрашивал, что угодно. Цивин басил: «Свитерок и курточку мальчику! Впереди зима, он замерзнет!» Директор пытался объяснить, что ничего подходящего нет. Цивин, будучи глухим, его не слышал и продолжал требовать зимние вещи. Повозражав еще какое-то время, директор убеждался в бесполезности споров и находил-таки искомые изделия.

Неизменно сдавались Цивину таксисты. Тогда поймать такси в Москве вечером было почти нереально. Вереницы «Волг» с «шашечками» и зеленым огоньком неслись куда-то, не обращая ни малейшего внимания на голосующих граждан. Но перед Цивиным почему-то останавливались. Спрашивали: «Куда?», чтобы потом привычно ответить: «Не по пути». Но Цивин не слышал вопроса и начальственно приказывал: «Откройте моей супруге дверь!» или: «Подайте машину задом, чтобы удобнее было садиться!» И обычно хамоватые водители, словно загипнотизированные, слушались.

В общем, хороший и полезный человек был Цивин, только вот однажды его сняли с работы. На шестидесятилетие Цивину подарили его портрет, выполненный маслом. У юбиляра, видимо, вскружилась голова, и он снял портрет Л.И. Брежнева, висевший в его рабочем кабинете, и заменил на собственный портрет. Такой проступок не могли простить даже другу Промыслова.

Глубокое впечатление производил на меня и один московский знакомый отца, армянин по национальности. Будучи высокопоставленным московским чиновником, он горячо доказывал папе, а заодно и мне, что фактически за каждым замечательным явлением в истории человечества стоят армяне. У Наполеона наиболее выдающиеся полководцы имели армянские корни. Но всех их лучше был армянин российского разлива – Багратион. Его считают грузином, но на самом деле род Багратионов (Багратуни) уходит своими корнями в Армению. Этот род пригласили в Грузию, чтобы ее облагородить и цивилизовать. Армяне вообще сделали грузинам очень много хорошего – сочинили алфавит, построили Тбилиси, превратили его в центр ремесел и культуры. Далее папин друг «открыл нам глаза» и на то, что исход Второй мировой войны также определили армяне. Главная битва развернулась между танковыми армиями. С гитлеровской стороны бронетехникой командовал армянин Гудериан, а с советской армянин Баграмян. Армянин советской закваски оказался сильнее.

Дружил папа с еще одной колоритной личностью – заведующим Отделом Юго-Восточной Азии МИД СССР Михаилом Степановичем Капицей. Выглядел он как Ломоносов или Петр I: почти двухметрового роста, атлетического сложения, высоченный лоб, выразительные глаза, очаровательная улыбка. Энергичный, стремительный, импульсивный, остроумный, веселый, простой. По образованию – китаист, много лет проработал в КНР, защитил кандидатскую, потом докторскую диссертации, быстро сделал мидовскую карьеру. Ему еще не стукнуло 40 лет, когда его направили послом в Пакистан. Функции свои выполнял весьма успешно, но случился нехороший инцидент.

Кончилось все дело тем, что Капицу отозвали, но из МИДа не выгнали – слишком заметным китаистом он был, к тому же его любил министр А.А. Громыко. Михаила Степановича «бросили» на Юго-Восточную Азию. Курировать Китай считалось престижнее, но и ЮВА являлась для СССР важным регионом.

Капица неоднократно привозил иностранные делегации в Сочи, Папа их принимал, хорошо относился к Михаилу Степановичу, хотя и удивлялся выходкам последнего. Этот высокопоставленный мидовский чиновник в присутствии гостей громко матерился, осушал залпом стаканы коньяка, заставлял королеву Лаоса танцевать с ним твист.

16 марта 1968 года М.С. Капица с супругой были на нашей с Наташей свадьбе в «Метрополе». Михаил Степанович, конечно, тут же сам на себя возложил роль и свадебного генерала, и тамады, и массовика-затейника, и нарушителя порядка. Так он поступал в любой компании. Артист по натуре, Капица все превращал в шоу, играл главную роль; ему необходимо было находиться в фокусе всеобщего внимания, получать зрительское признание.

Официальным тамадой являлся мой папа, но Капица, не спрашивая разрешения, беспрестанно произносил тосты, которые с каждой очередной опрокинутой рюмкой становились все фривольнее. Затем он пустился в бесшабашный перепляс – смесь рок-н-ролла с твистом и лезгинкой. Танцевал со всеми подряд, а получив отказ и замечание от собственной супруги, громко обозвал ее и полез плясать на стол. Спрыгнув со стола, организовал хоровод с участием почти всех гостей. Затянул частушки о Мао Цзэдуне и хунвейбинах, при этом сам себе аккомпанировал, играя на ложках, вилках и тарелках.

Покуражившись вдоволь, Михаил Степанович исчез. Мы решили, что он вышел перекурить. И вдруг служащий отеля сообщает: ваш шумный гость заперся в женском туалете. Пришлось бежать к месту происшествия. У туалета уже томилась группа растерянных дам, отчаявшихся попасть внутрь, а несколько милиционеров через дверь перекрикивались с ним, ставили ему ультиматумы. Я подключился к переговорам. В конце концов Михаил Степанович вышел из туалета вместе с нашей однокурсницей, не красавицей и довольно флегматичной в обычной жизни девушкой.