Текст книги "Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 18. Часть 24. Родные"

В условиях продовольственного дефицита трудно создать идеальную систему общественного питания. В 1950-х годах в Сочи насчитывалось всего полдюжины ресторанов и дюжина столовых. Рестораны имели скучный, стандартный интерьер, но выглядели более-менее чисто. А вот столовые… От них на версту несло пищевыми отходами. При этом, чтобы попасть и в рестораны, и в столовые, приходилось отстаивать в многочасовых очередях. Отдыхающие с утра занимали очередь в какое-нибудь предприятие общественного питания, мчались на пляж, затем к обеду возвращались и дожидались возможности утолить голод.

В первой половине 1960-х годов положение стало быстро меняться к лучшему. Общесоюзная «Медицинская газета» 11 мая 1966 года отмечала: «Кто не был в Сочи года три-четыре, тот сразу же приметит появившиеся в разных уголках курорта легкие, собранные из стекла и пластиков цветастые павильоны. Это кафе, закусочные, шашлычные, пельменные, блинные, торговые киоски, рестораны, которые принято называть фестивальными, – они похожи на те, что были построены в Москве в дни фестиваля. «Спутник» и «Ривьера», «Солнышко» и «Восход», другие уютные кафе уже получили признание отдыхающих. Принимают гостей ресторан в новой гостинице «Сочи» и удачно и интересно спроектированный ресторан «Театральный».

Строительство новых кафе, закусочных, столовых, ресторанов – все это…дополнительно дало тысячи мест. Добавьте к этому расширение сети магазинов, ларьков, буфетов. Свои добрые руки они протянули… прямо к «рабочему месту» отдыхающего на пляже. Там можно выпить кефир, съесть горячую сосиску, котлету».

Кафетерии – стильные, красивые – заинтересовали сочинскую молодежь. Модницы из числа школьниц и их кавалеры взяли за привычку засиживаться в этих заведениях. Там они с томным видом попивали черный кофе и листали французскую газету (коммунистическую «Юманите», другие в СССР не попадали). Такое считалось высшим шиком. Кофе только входил в рацион советских граждан и все еще воспринимался как экзотический заморский напиток. В обществе присутствовало предубеждение против него как идеологически чуждого, вредного продукта.

Но время шло, народ привыкал к кафетериям, кофе, росла потребность в хороших ресторанах. Был реконструирован ресторан «Морской» в Морвокзале. Он обзавелся красивым, уютным залом, большой открытой верандой с видом на море. С 200 до 960 мест увеличилась вместимость «Морского». Напротив Морвокзала выросло кафе «Яхта», которое и впрямь напоминало судно. Вместо окон – круглые иллюминаторы, перед фасадом – огромный якорь весом в 1250 кг. На нем висела толстая, видавшая виды цепь. На зеленой лужайке вокруг кафе зажглись изящные уличные торшеры, спроектированные лично П.И. Бажановым. Сочинцы приходили любоваться на это кафе.

В живописном сквере у Платановой аллеи распахнул двери ресторан «Рыбная кулинария». Его обеденный зал представлял собой открытую веранду, увитую декоративной зеленью. Там подавали блюда из живой рыбы. Открылся кафе-ресторан «Каскад» на Курортном проспекте, на сбегающей каскадом пешеходной лестнице к центру города. Там сразу в нескольких залах одновременно обслуживали 1000 клиентов.

Тогда же вошли в строй рестораны на втором этаже архитектурного ансамбля гостиниц «Сочи» и «Магнолия», симпатичные кафе «Три кедра», «Ленинградское», «Юг», «Новинка», «Детское», «Прохлада», шашлычная «Поплавок», пивной бар «Золотой петушок» (на территории Сочинского пивоваренного завода). Капитальному ремонту подверглись рестораны «Горка», «Приморский», «Голубой», «Диетический».

Особой гордостью сочинцев стало несколько ресторанов высшего разряда в Хостинском районе, построенных по инициативе мэра П.И. Бажанова. Первый, недалеко от автобусной остановки «Приморье», – «Лазурный». Один из немногих в Советском Союзе он работал круглосуточно. Папе удалось получить соответствующее разрешение Москвы со ссылкой на то, что такой ресторан нужен для привлечения в Сочи иностранных туристов. В этом ресторане выступали «звезды» эстрады, которым позволили не ограничиваться обычным, идеологически выдержанным репертуаром. Посещали же ресторан отнюдь не только интуристы, а весь советский «бомонд», отдыхавший в Сочи.

Другой первоклассный ресторан, «Старая мельница», оседлал вершину горы Бытха. П.И. Бажанов лично руководил разработкой концепции, дизайна, интерьера ресторана. В архивах папы я нашел его служебную записку, в которой говорилось: «Как представляется, ресторан «Старая мельница» должен выглядеть следующим образом: большая мельница с вращающимися, скрипящими крыльями. За плетнем – подсолнухи, кукуруза, арбузы, огородное пугало. На ветхом срубе висит конская сбруя, лежат дрова. На крыше гнездятся аисты. Во дворе посетителей встречает мельничиха в старинном русском наряде. Она ведет гостей в хату мельника, сажает за срубленный из дуба стол. К столу подходит мельник в косоворотке и красных сапогах, обслуживают гостей дочери мельника, тоже в традиционных одеяниях».

Вместе с ведущими кулинарами отец составил меню ресторана: соленья, домашняя колбаса, отварная говядина, жареные цыплята, вина, квас и т. д. По настоянию мэра от близлежащего санатория Министерства обороны к «Старой мельнице» проложили асфальтированную дорогу и пешеходную тропу среди чудесного парка. Через некоторое время в ресторане сделали землянку, восстанавливающую фронтовую обстановку Великой Отечественной войны. Там регулярно собирались воины-ветераны. «Старая мельница» превратилась в настоящую достопримечательность города-курорта, где не только можно было вкусно покушать в изысканном интерьере, но и подышать чистым горным воздухом, полюбоваться из окон чарующим видом на море и Кавказские горы.

Еще большие усилия приложил мэр для размещения в живописной Агурской долине ресторана «Кавказский аул». Ресторан являлся копией старого кавказского поселения. Клиенты проходили мимо плетня, открывали деревянные ворота, увенчанные орлом из коряги, и попадали на площадь с жаровней, девятью саклями из дерева и необработанного камня, зимним залом. По вечерам один из почетных гостей «Кавказского аула» разжигал костер, артисты, а заодно посетители, пускались танцевать искрометную лезгинку.

Сейчас, конечно, не так уж сложно обзавестись таким рестораном, были бы деньги. Но в эпоху советской плановой экономики добиться права на сооружение столь неординарного заведения являлось почти невыполнимой задачей. Госплан требовал, чтобы предприятия общественного питания (как и другие объекты) строились по типовым проектам из стандартных материалов. Ни то, что сакля, даже разноцветная скатерть или керамическая, а не гипсовая солонка отвергались как непозволительная роскошь, подрывающая устои народного хозяйства.

При папе был улучшен знаменитый ресторан на вершине горы Большой Ахун. Добавился уютный обеденный зал с огромными окнами и свободным выходом на балкон. Из окон виднелись горы, долина реки Хосты, весь Адлеровский мыс. Премьер-министр Дании, отобедав в ресторане, записал в книге отзывов: «Здесь чувствуешь себя как на большом, поднявшемся под облака сказочном ковре-самолете».

В 1960-е годы в Хостинском районе заработали также рестораны «Волна», «Лотос», «Кубань», «Глициния», шашлычная «Кавказ», около двух десятков кафе, столовых, буфетов. И все они имели оригинальную планировку и привлекательный интерьер. И за каждый объект мэру пришлось биться с могущественной бюрократией и застойными порядками, нормами, установками, правилами.

Встало на ноги общественное питание и в двух других районах города-курорта. В Адлере в 1950-х годах не было достойного общепита. А к концу 1960-х годов услуги местным жителям и отдыхающим оказывали рестораны «Чайка», «Космос», «Адлер», «Аквариум», «Шатер», кафе «Русские блины», «Молочное», десятки шашлычных, пышечных, пельменных, столовых, в том числе диетических. В Лазаревском районе вступили в строй рестораны «Прибой», «Черноморский», «Огни Сочи», кафе «Уют», «Платан», «Лето», «Краснодарский чай», «Островок», «Горизонт», «Кафе встреч», 18 других предприятий общественного питания.

Но хватало ли этих предприятий на всех? Зимой – вполне, летом спрос все-таки опережал предложение. Но ни в таких катастрофических пропорциях, как в Москве. Тогда, чтобы попасть даже в самый заштатный московский ресторан, нужно было как минимум отстоять пару часов в очереди. Иногда удавалось сократить томительное ожидание, всучив взятку швейцару. Но в ресторанах высшей категории – «Праге», «Метрополе», «Национале» – такие трюки не срабатывали.

Будучи сотрудником всемогущего аппарата ЦК КПСС, я, чтобы заказать столик в «Праге», вынужден был провести целый ряд мероприятий. Прежде всего, обратился за помощью к коллеге, который курировал в ЦК общепит. Он сделал звонок самому директору ресторана. После этого потребовалось официальное письмо из штаба партии руководству «Праги» с изложением просьбы. С письмом я отправился на прием к директору, получил его резолюцию и передал документ администратору.

В кабинете администратора состоялись типичные переговоры по поводу меню. Действовали правила, в соответствии с которыми клиент должен был заказать определенный набор продуктов. Обязательно несколько закусок, включая дорогостоящие. Также непременно горячие блюда, крепкое спиртное, прохладительные напитки, сладкое, фрукты. Ассортимент богатством не отличался, выбирать приходилось из двух-трех вариантов и, как правило, ресторанный работник навязывал свою волю. Например, на просьбу подать осетрину горячего копчения следовала строгая рекомендация:

– Лучше возьмите семгу.

– Хорошо, давайте семгу, – безропотно соглашался клиент, и затем просил красного вина. Любой марки, лишь бы красного цвета.

– Красное к рыбе не идет, – укоризненно отчитывал «некультурного» посетителя эксперт, – будете пить белое.

Какое белое, он не уточнял. Хотя иной раз по доброте душевной все-таки добавлял, что на столе будет импортное вино.

Разговор в любом случае вызывал у клиента позитивные эмоции, ведь его компанию в ресторан пустят, и с голоду гости не умрут! Без официального письма такого приема добиться не представлялось возможным. Более того, порой вход в ресторан для простых смертных был закрыт, даже если они мужественно отстояли в очереди.

В Сочи при папе такого не случалось, но вот позднее, к концу 1970-х годов, ситуация в городе-курорте стала меняться к худшему. У власти оказались люди нечистые на руку, которые в конце концов были отправлены за решетку. Но об этом поговорим позднее. Пока же замечу, что разложение в сочинских верхах не могло не начать распространяться на все сферы жизни.

Мой одноклассник рассказывал, как он за взятку был назначен руководить знаменитым «Кавказским аулом» и как командовал рестораном. При нем настоящие блюда стали подаваться только коллегам, дельцам из сферы обслуживания, клиентам первой категории. Ко второй относилось всякого рода начальство, которое потчевали объедками. Недоеденные салаты оливье и недопитая «пепси-кола» – все шло в ход при сервировке стола для начальства.

«Что касается таких, как ты, – продолжал друг детства, – очкариков, живущих на убогую советскую зарплату, то мы стараемся вас в ресторан не пускать вообще. Ради этого придумали входные билеты. Увидит кассир твои очки за три рубля и сочувственно сообщает, что билеты кончились. Ну а если очкарик все-таки прорывается в ресторан, то мы его кормим самыми негодными отбросами, да еще и обсчитываем по-крупному».

В тех случаях, когда внутрь ресторана удавалось прорваться без писем, блата и взяток, посетителей поджидали суровые испытания. В кабинете директора ресторана «Огни Сочи», тоже крупного взяточника, на стене появилось переходящее знамя ударника коммунистического труда. Сидя под знаменем, директор совершал сделки с вверенными ему деликатесами, т. е. пускал налево черную икру, красную рыбу, колбасу-сервелат. А в зале посетителям объясняли, что предложить им на обед нечего. Как-то при мне в кабинет вбежал взволнованный администратор и пожаловался, что группа москвичей разбушевалась, требует еды.

– Дай им яичницу с хлебом, и пусть или уймутся, или убираются по-хорошему, – небрежно скомандовал ударник коммунистического труда. – Нет от этих нахалов покоя!

Если же в общепите и угощали, то подчас весьма неаппетитными блюдами. В упомянутом сочинском ресторане «Кавказский аул» нашей компании подали вместо цыплят-табака куски покрытой волосами, полусырой курицы. Мой сосед, повар в ресторане «Горка», признавался, что мочится в тесто при приготовлении пельменей. Зачем? Ради спортивного интереса!

Еще один знакомый по детству в начале 1980-х годов хвастался своими «подвигами» в роли бармена на прогулочном катере. На винных бутылках он подменивал этикетки. Под видом дорогих «Черных глаз» сбывал дешевый портвейн, смешанный с густым чаем (для придания напитку нужной черноты). Если отдыхающий заказывал коктейль, то в стакан сливались любые попавшие под руку остатки. «Я, – рассказывал бармен, – наблюдал, как эти приезжие пижоны из Москвы и Ленинграда со своими чувихами томно, через соломинку посасывают коктейли и про себя хохотал. Вот козлы!»

Разложение, кстати, нарастало по всей стране. Мы с супругой неоднократно направлялись по разнарядкам райкомов КПСС на уборку картофеля в подмосковные совхозы. На раскисших от дождей полях, по колено в грязи студенты и служащие выковыривали из земли картофелины, бросали их в мешки. Урожай отволакивали в хранилища, покрытые плесенью, пропахшие гнилью, с прохудившимися крышами и дырами в дощатых стенах. Рассыпали клубни на пыльном полу и побыстрее выбегали вон, чтобы глотнуть свежего воздуха.

Если бы в той ситуации я спросил бригадира, полупьяного дядьку, как у него насчет соблюдения температурного режима хранения продукции, то наверняка получил бы в морду. В лучшем случае меня бы вежливо обматерили. Как в том анекдоте, когда рабочий Иванов интересуется у армянского радио, что такое сольфеджио. Радио ему отвечает: «Товарищ Иванов! Перестаньте выпендриваться и возвращайтесь к станку!»

Моя сестра в молодые годы участвовала в сборе арбузов в Ростовской области. Плоды гнили на огромных площадях от горизонта до горизонта. Студенты раскалывали арбузы, и если они оказывались спелыми, то поедали сердцевинки. И шли дальше. Я и коллеги по учебе и работе не раз поражались, в каких ужасных, антисанитарных условиях хранятся на советских плодоовощных базах те же арбузы, а заодно морковь и лук, капуста и яблоки. Как квасят там капусту, трамбуя ее в кадушках грязными сапогами.

Труженики торговой сети и общепита г. Москвы вносили свою лепту в «усовершенствование» качества продукции. Сметану разбавляли водой, пиво – тоже, а для пены добавляли соду. Хлеб грузили, хранили и продавали без обертки. До того, как буханка попадала в руки потребителя, ее неоднократно роняли на пол, трогали грязными руками. А на складах с хлебом «работали» крысы и мыши.

Мы, как и другие москвичи, стояли в длиннющих очередях за дурно пахнущей колбасой, вином и пивом без всяких этикеток. Вино и пиво, и все тут. Что в них содержится, сколько полезных веществ, сколько вредных – это не волновало ни покупателей, ни власти, ни уж, конечно, работников прилавка.

От отца услышал такую историю. Приехав в командировку из Сочи в столицу, он остановился в гостинице «Москва». Пошел пообедать в гостиничный ресторан. Оказался за столиком с каким-то солидным мужчиной. Папа попросил официанта подать поджарку. Стал заказывать сосед:

– Мне тоже поджарку. Но у меня особая просьба. Прошу вас добавить к блюду мелко нарезанный лук, пару маслин. И заменить основной гарнир – вместо жареной картошки положите гречневую кашу с оливковым маслом.

Официант выслушал мужчину, а спустя какое-то время принес отцу и его соседу абсолютно одинаковое блюдо, без мелко нарезанного лука, маслин и гречневой каши с оливковым маслом. Мужчина только печально вздохнул и съел то, что ему дали.

В те времена ходил анекдот, хорошо отражавший общепитовскую ситуацию. Директор столовой интересуется у коллеги:

– Слушай, у тебя люди в охотку едят котлеты. Из чего ты их делаешь?

– Берем хлеб, добавляем немного мяса.

– Ах, ты и мясо добавляешь, тогда все понятно.

Манера обслуживания была под стать меню. Официант позволял себе хамить клиенту, поучать его, отчитывать за разбитую рюмку или пролитую воду. Вернувшись в 1979 году из долгосрочной командировки в США, мы с женой с трудом привыкали к советской действительности. Там официанты вели себя чуть ли не как родственники – улыбались, шутили, вдохновенно описывали каждое блюдо в меню, рекомендовали какое выбрать, беседовали о жизни и исполняли малейшую прихоть клиента.

Контрастно выглядела и общая обстановка в ресторанном зале. У нас господствовал шум. За столами произносились громкие тосты. Раздавались взрывы хохота, иногда публика горланила песни и даже затевала потасовки. А рядом вовсю резвился оркестр, да так, что заглушал не только нормальный разговор, но и тосты, хохот, песни на местах. Народ не обижался, ибо многие ради музыки и танцев, балаганной атмосферы и рвались всеми правдами и неправдами в рестораны.

Как только оркестр заводил очередную мелодию, столы пустели, и публика бросалась в пляс. При этом считалось нормальным пригласить на танец даму из чужой компании. Дама могла, конечно, отказать, но если приглашающим был горячий кавказец, возникала обида, а она порой приводила к скандалу. Кавказец хамил, муж (или кавалер) дамы вступался за нее. И начиналось…

В начале 1980-х годов мы путешествовали по транссибирской магистрали, направляясь на работу в советское посольство в Пекин. В вагоне-ресторане пассажиров кормили шесть дней сосисками, все остальные продукты официанты сбывали на станциях местным жителям. Те штурмом брали каждый проходящий поезд, скупая на корню консервы, мясо, рыбу, крупы.

21 января 2012 года

После разговора о питании сочинцев в 1950-1960-х годах (см. предыдущие статьи «Фазаны и черные слойки с изюмом» и «Как накормить отдыхающих») логично вспомнить, сколько и что народ пил.

Сразу признаем, что пил много. Выпивали отдыхающие, прибывавшие на побережье расслабиться. В сочинской газете «Черноморская здравница» была ежедневная рубрика «Гости вытрезвителя». В ней рассказывалось об алкогольных похождениях самых различных и, как правило, заслуженных людей – профессора из Москвы, авиаконструктора из Киева, терапевта из Минска, морского капитана из Владивостока. Гостей вытрезвителя штрафовали и, если они отдыхали в курортном учреждении (санатории, пансионате и т. п.), то лишали путевок и отправляли восвояси. Вдогонку летела депеша о «художествах» гражданина на курорте.

Сочинцы тоже уважали алкоголь. «Приезжие гуляют, а мы что, хуже»? – вопрошали местные поклонники «зеленого змия». Некоторые угощались на работе, большинство – дома. На нашей улице устраивались пирушки: то свадьбу гуляли, то дни рождения отмечали, то кумовьев с Кубани приветствовали. Иногда на эти мероприятия приглашали нас, подростков. Мама не отпускала меня, восклицая: «Сначала будет пьянка, а затем потасовка, да еще с ножами и топорами». Мама оказывалась права.

Многие ровесники из нашего двора, увы, тоже увлекались спиртным. Сосед Женя, напившись, обязательно лез в драку. Бывало, умолял меня: «Ну, дай я тебе морду набью. Она у тебя такая, что очень хочется врезать». Другой сосед, Сережа, рос в строгой казацкой семье, где родителей принято было называть на «Вы», беспрекословно им подчиняться, вести себя смиренно. Но стоило парню подрасти, начать зарабатывать на жизнь, как и он испортился. Напившись, бродил по улицам, выбирая кого-нибудь из встречных в качестве жертвы, и остервенело избивал. Третий сосед, Володя, обладал спортивными талантами, поэтому в юном возрасте его пригласили в знаменитый футбольный клуб – московский «Спартак». Но долго там парень не продержался, под градусом являлся на тренировки и был отчислен. Вернувшись в родной город, продолжал кутить, по пьянке убил жену, угодил в тюрьму, в которой прикончили его самого.

Точно также досрочно ушли из жизни некоторые другие сверстники, сраженные алкоголем. Другие попали в беду из-за чрезмерного увлечения выпивкой. Еще дышат, но влачат жалкое существование. Никто, кстати, из ребят, о которых идет речь, не окончил даже среднюю школу. Что же касается моих одноклассников, то, справедливости ради, отмечу, что в школьные годы никто из них с питьем не перебарщивал. Но что с большинством стало потом, просто не знаю – потерял их из виду.

Пили в Сочи не только много, но и не очень качественные напитки. В домашних, часто антисанитарных условиях изготавливали самогон, брагу и вино. В грузинских семьях гнали чачу, виноградную водку. Я дружил с грузином Ревазом и бывал у него в гостях. Родители парня неизменно угощали меня чачей, приговаривая: «Водку малолеткам пить нельзя, а чачу можно, она полезная!» На самом деле их чача была плохо очищена и к тому же издавала неприятный запах, который долго потом сопровождал употребившего это зелье. Иногда Реваз приносил чачу и бутерброды с аджикой в школу, и тогда пировал весь наш класс.

Из магазинного спиртного особой популярностью пользовались кубанские портвейны и другие крепленые вина. Красное вино народ называл «чернилами», белое – «дерматином». И заслуженно – вино было ужасным, но зато очень дешевым и убойным, за что его и уважали.

Что касается меня, то я в течение недели втихаря сливал из папиных бутылок разные напитки в одну посудину. Получался дикий коктейль из коньяка, наливок, ликеров, вина. С приятелями мы распивали эту смесь в выходные дни где-нибудь у моря или в кафетерии. Случалось, что угощались и одеколоном, это считалось проявлением мужественности. Кстати, в сочинских барах тоже подавали весьма оригинальные коктейли, состоявшие из целого букета мало совместимых жидкостей. Вот, например, состав коктейля «Кубанский»: 30 г коньяка «Арарат», 30 г ликера «Шартрез», 20 г наливки «Малиновая», 50 г «Советского шампанского», 20 г вишневого варенья. Что уж замешивали в коктейль на самом деле, «Арарат» или щедрую порцию денатурата, особой роли не играло. Все равно получалась бурда, которая если не убивала, то тошноту уж вызывала точно.

В 1964 году я поступил в московский вуз и вскоре узнал, что алкогольная ситуация в столице если и отличалась от сочинской, то в худшую сторону. В нашем и других вузовских общежитиях пили регулярно и тоже все подряд, включая одеколон. Один аспирант любил разъезжать по вечерам на такси, потягивая коньяк прямо из горлышка. Благо, и такси, и коньяк обходились недорого. Когда же аспирант обзаводился приличным количеством деньжат, то укатывал в единственный ночной ресторан в столице, который находился в аэропорту «Внуково».

Типичным московским явлением той поры были нетрезвые мужики, валявшиеся прямо на тротуарах, в кустах или подъездах. По вечерам опасно было гулять по нашему Новочеремушкинскому району – не раз на меня и моих приятелей нападала пьяная шпана. В винном магазине района всегда толпился народ, в основном работяги. Они выпрашивали у студентов деньги, с особой настойчивостью – у посланцев Африки. Помню, двое субъектов прижали к стенке африканца и допрашивали его: «Скажи, ты человек или негр? Если человек – дай рубль! Если негр – придется дать тебе в морду!»

В дни получки в винный магазин набивалось столько народу, что не пошевелишься. Вопрос, кто за кем, не возникал. Каждый в меру своих габаритов и прыти стремился пробраться к прилавку и всучить продавщице «трешку» или «пятерку». Если это удавалось, можно было выпрашивать у работницы прилавка что-нибудь в обмен.

Продавщица, осаждаемая тучей настырных мужиков, среди которых преобладали хмельные, отбивалась как могла: кричала, материлась, бросала измятые банкноты назад, угрожающе замахивалась бутылкой. Когда все это не помогало, брала тайм-аут, сбегая в подсобку. И тогда толпа, до этого раздираемая острой конкуренцией, моментально сплачивалась в единый коллектив и добивалась удовлетворения своих законных требований. После возвращения повелительницы человеческих судеб потасовка возобновлялась. Причем зачастую победителями выходили вновь прибывшие в магазин – сил на прорыв к прилавку у них было больше.

Как-то, достигнув прилавка после часового пребывания в агрессивной очереди, я имел неосторожность поинтересоваться у продавщицы, какое именно вино скрывается под названием «импортное», обозначенное в ценнике. Она смерила меня презрительным взглядом, а толкавшиеся сзади помятые субъекты грозно зашипели:

– Пей водку. Ишь ты, импортное ему захотелось! Это же «сухарь», для баб. Будь мужиком!

Разъяснил, что покупаю вино для тещи.

– А, для тещи! – недоверчиво протянул один из субъектов. – А что же ты для себя берешь?

Чтобы избежать обвинений в предательстве национальных интересов, взял и водку.

В другой раз стоял в километровой очереди у пивной палатки в «Сокольниках». Через какое-то время пиво кончилось, мужики вокруг стали материться, но наиболее рассудительный урезонил товарищей по несчастью:

– Что же вы хотите? Чтобы на такую ораву изготовить пива!? Чудес не бывает.

Товарищи не возражали, лишь сплевывали с досады.

Знакомый, работавший на винном заводе в Москве, рассказывал о «научной» технологии разлива этого солнечного нектара. Вино в цистернах доставлялось с юга. При подъезде к столице водители останавливались у какой-нибудь речки. Сцеживали ⅓ цистерны в собственные канистры, а образовавшуюся пустоту компенсировали речной водой, с микробами, химикатами и прочей гадостью. На винном заводе этот коктейль сливался в бассейн, который нередко использовался рабочими в качестве туалета и мусорника. В конце концов жидкость разливалась в бутылки и продавалась под видом вина – столового, а то и марочного. Разницы не было. Как в том анекдоте с участием армянского радио. Слушатель спрашивает: «Какая разница между коньяком пять звездочек и коньяком три звездочки?» Ответ: «Сами не знаем, из одной бочки наливаем!»

Не знаю, как в Ереване, но в Москве наливали в бутылки не спиртной напиток, а мешанину, опасную для здоровья.

В общем, советский народ пил крепко, что в Сочи, что в Москве. Как же я был удивлен, когда в 1969 году, будучи стажером в Наньянском университете Сингапура, столкнулся с открытым вызовом нашему чемпионству по части выпивки.

Мы, советские стажеры, сидели в примитивной забегаловке и пили пиво, «усугубляя» его принесенной с собой водкой. В противоположном углу одновременно с нами активно «накачивалась» спиртным группа солдат в чудаковатой форме цвета «хаки».

Чем больше солдаты пили, тем громче галдели. Мы стали укоризненно поглядывать на них, они на нас. Наконец, от их группы отделился рыжий верзила и приблизился к нам. Поздоровался, без приглашения сел и выложил на стол трость с большим набалдашником в форме драконьей головы.

«Судя по всему, – решили мы, – настраивается на разговор по душам».

– Я новозеландский солдат, – представился, наконец, верзила. – Мы отмечаем день рождения сослуживца. А вы кто такие?

– Русские, стажеры из Наньянского университета.

– Русские?! – аж взвизгнул от неожиданности солдат. – Вот это сюрприз. Никогда не видел живых русских!

Повернувшись в сторону своей компании, он заорал:

– Ребята, скорее сюда. Здесь русские! Всамделишные!

Подвыпившие солдаты моментально ринулись к нашему столу. Началось всеобщее братание: мы наливали им водку, они нам виски. Чокались, выпивали, обнимались, чокались.

И тут один из новых друзей вдруг строго так вопрошает:

– А почему вы пьете? Разве русские употребляют алкогольные напитки?

Мы онемели: такого оскорбления никак не ожидали. И главное от кого, от каких-то новозеландцев! До той минуты никто из нас понятия не имел, что на этих богом забытых островах вообще умеют пить. Разгорелся жаркий спор, из которого стало ясно, что новозеландцы считают себя лучшими выпивохами в мире, а нас, русских, относят к категории вообще непьющих.

– Мы думали, – оправдывались собутыльники под занавес застолья, – что коммунистам, как и мусульманам, пить запрещено.

В тот вечер солдаты хлебнули немало, но в общем-то новозеландцы на чемпионов мира по потреблению алкоголя, конечно, не тянут. Американцы, например, пьют на порядок больше, но в СССР всегда считали, что до нас им далеко. И для такого вывода были основания.

В разгар советско-американской «разрядки» в начале 1970-х годов возникла идея организовать «бартер»: мы поставляем в США «Столичную» в обмен на их «пепси-колу». Начались переговоры. Глава американской делегации, воздав должное качеству советской водки, высказал замечание по поводу ее тары:

– Надо бы заменить крышку на бутылках. Вместо отрываемой поставить завинчивающуюся.

– Зачем? – удивился глава нашей делегации.

– Как зачем? – настала очередь удивляться американцу. – Чтобы закрывать бутылку.

– А для чего надо закрывать бутылку, если она уже открыта?

– Чтобы водка не выветривалась!

– Какая водка? Бутылка же уже открыта!

Очень долго деловые партнеры не могли понять друг друга по той простой причине, что были воспитаны на разных традициях потребления спиртных напитков. У нас, если уж начинают распивать бутылку, то пьют до дна. Американцы не столь последовательны в доведении этого дела до логического конца.

– Слабаки. Не умеют пить, – презрительно отзывались советские граждане об американцах.

Ходили даже анекдоты на эту тему, например такой. Входит ковбой в бар, поднимается вверх по вертикальной стене, проходит вниз головой по потолку, спускается, останавливается у стойки и заказывает у бармена: «Стакан виски!» Выпивает виски залпом и уходит так же, как и пришел – по стенам и потолку.

Присутствующая в баре публика ошеломлена. Раздаются восторженные возгласы:

– Вы видели этого парня? Он выпил стакан чистого виски залпом!

Анекдот неизменно вызывал снисходительный смех и язвительные комментарии:

– Чудаки эти американцы. На ушах стоят, черт знает, что творят, а пить не умеют!

Существовала, собственно, уверенность, что в сравнении с нами, потомками Долохова из «Войны и мира» и Соколова из «Судьбы человека», весь земной свет имеет бледный вид, когда дело доходит до потребления алкоголя.

26 января 2012 года