Текст книги "Большая политика"

ххх

Стройная медсестричка в накрахмаленном белом халате выкатила инвалидное кресло с тощим, как палка, мертвецки бледным пациентом на солнечную террасу санатория управления делами администрации области. Заученными движениями зафиксировала колеса, поправила плед, спросила: «Павел Лаврентьевич, вам что-то еще нужно?», но ответа от неподвижного пациента привычно не получила. Несчастного экс-прокурора всем персоналом выводили из жесточайшего запоя, и сейчас он пребывал на границе между тем и этим светом. Медицинская сестричка понимающе пожала плечиками и пошла за следующим подопечным. С террасы открывался вид на Божью благодать – густой сосновый бор подступал вплотную к лечебным корпусам, по земле меж вековых деревьев змеились аккуратные, выложенные белой плиткой дорожки, дугой выгибающие спины в местах пересечения небольшого ручейка, густо настоянный на травах хвойный воздух грозил кислородным ударом, птичий гомон ласкал слух. Но Павел Лаврентьевич ничего не видел, ничего не слышал, и оставался недвижим в своем кресле. Все многообразие мира для него свелось к одному недостижимому бокалу холодного пива. Или красненького вина. Да хоть чего-нибудь, лишь бы потушить иссушающий жар, грозящий испепелить его тело изнутри. Тем временем стройная медсестричка с трудом выкатила на террасу следующего бедолагу – колеса инвалидного кресла жалобно скрипели и визжали, негодуя на разжиревшего сверх всякой меры пациента. «Вячеслав Никанорович, вам удобно?» – поинтересовалась «по инструкции» санитарка.

– В Москву, в Москву, – бубнил, роняя слюни экс-губернатор, – а газету не я, это все Монеткин, не я.

Санитарка вытерла слюнявчиком подбородок пациента, посмотрела его в бессмысленные глаза, отыскала свалившийся во время транспортировки мягкий тапок, натянула его на мощную стопу и, контрольно оглядев подопечных, отправилась по своим делам. Вячеслав Никанорович продолжал бубнить, припекало неожиданное осеннее солнышко, шустрые белки сновали по соснам-великанам.

Внезапно идиллия разрушилась – Вячеслав Никанорович своим хаотично блуждающим взглядом вдруг напоролся на соседа – как наступил на мину. Последовал психологический взрыв, сорвавший оковы с памяти, и освобожденные воспоминания и обиды хлынули сплошным потоком. Экс-губернатор взревел раненым медведем, ярость вспыхнула в нем с прежней силой и вытолкнула его из кресла. Вячеслав Никанорович встал, немного покачался, ловя равновесия, и, сжав пудовые кулаки, медленно и не переставая рычать, двинулся к Павлу Лаврентьевичу. Экс-прокурор сквозь мечты о пиве услышал гневный рык рядом, и вяло приоткрыл глаза, абстрактно интересуясь его источником. Увидев врага, экс-прокурор отшатнулся, будто его полоснули кожаной плетью, и тонко взвыл. Вжавшись в кресло, он однотонно, неистово и остервенело выл циркулярной пилой. Бешеная злоба заслонила физическую немощь, и Павел Лаврентьевич, решительно отбросив плед, уже выкарабкивался из каталки навстречу противнику. К счастью, услышав дикий рев и отчаянный визг на террасе, прибежала стройная санитарка. Мгновенно сориентировавшись, вызвала охрану, и пока два антагониста на непослушных ногах приближались друг к другу, три дюжих молодца успели прибежать на террасу и развести буянов по палатам.

Но необратимая реакция, как ядерная, уже была запущена. При случайном личном контакте недруги идентифицировали друг друга, осталось вычислить локацию. Пока сугубо гражданский Вячеслав Никанорович размышлял, как узнать номер палаты Павла Лаврентьевича, последний, обладая богатейшим опытом оперативно-розыскной работы, без труда установил, где размещается экс-губернатор. После вечернего обхода, обязательного для всех пациентов санатория, Вячеслав Никанорович обнаружил на столе подброшенную записку. Развернув, прочитал: «сегодня в полночь у ручья, на заднем дворе санатория».

Дуэль?! Кровавая вендетта?! – не важно! Эта ночь должна была рассудить бывших иерархов областной власти, дать один роковой, но неопровержимый ответ на множество вопросов.

Встреча на берегу безымянного ручья не вошла в историографию нашей области, хотя по своим последствиям она превзошла множество официально признанных событий. Два заклятых врага, никем не замеченные в непроглядной осенней ночи, ровно в полночь сошлись в смертельной схватке. Журчал ручей, порывистый ветер зловеще шелестел в древесных кронах. Два чудо-витязя молча взирали друг на друга, готовясь к главному. А далее случилось маленькое чудо – Павел Лаврентьевич, распаляя себя перед боем, вслух напомнил самому себе о «Нелегальное казино прокурору подчинено», а Вячеслав Никанорович машинально объяснил промах слишком исполнительного Монеткина с этой окаянной статейкой. Да и можно ли сравнивать разрушительную силу какой-то там статейки в желтой газетенке и разгром Облбизнесбанка с последующим антигубернаторским митингом! Павел Лаврентьевич согласился с логикой – против факта не попрешь! – но бросил козырный аргумент с борделем в школе, который, впрочем, был бит разгромленной перед приездом федеральной комиссии новостройкой. И как-то само собой, очень естественно завязалась дискуссия. Сначала она велась в уничижительных тонах, с оскорблениями, иногда даже нецензурными, и разного свойства угрозами. Постепенно обсуждая все перипетии конфликта, честно и искренне проговаривая и разматывая каждый виток противостояния, как листья с кочана капусты, дошли до самой кочерыжки – до губернаторской свадьбы и той треклятой сопли. И воссияла средь мрака ночи горькая правда – не было указаний из Москвы, не было подковерных интриг и тайных наветов. Павел Лаврентьевич и Вячеслав Никанорович замолчали – они вдруг с ужасом осознали страшную истину – какого же дурака они сваляли! Из-за ничтожного курьеза, цена которого тьфу и забыли, разразилась катастрофа. Журчал ручей, угрюмо завывал в ветвях ветер. Павел Лаврентьевич присел на корточки и тихо поскуливал, вырывая на голове и без того жидкие волосы. Вячеслав Никанорович с глухим стуком бился головой о сосну. Потом два державных мужа, обливаясь слезами раскаяния, одновременно бросились друг к другу и заключили в крепкие объятия.

– Слава… Славочка…. – всхлипывал Павел Лаврентьевич.

– Паша… Пашка, – хлопал по спине друга Вячеслав Никанорович.

ххх

Рейс из Анапы, которым семья Тягловых возвращалась после отдыха, задержали на пару часов, порог родного дома Виктор Павлович с домочадцами перешагнули глубокой ночью. Уставшие дети сразу ушли спать, Мария с мужем наскоро разобрали чемоданы и последовали примеру ребятни. Утром долго не могли разбудить вымотанных детей, и Мария, махнув рукой, волевым решением разрешила им пропустить школу, оставив досыпать. Сама же, быстро соорудив завтрак, посвятила день стирке и уборке, беспощадно уничтожая скопившуюся за неделю пыль. А Виктор Павлович, наскоро перекусив, помчался в офис, где и провел весь день, разбираясь с накопившимися делами.

В области полным ходом шла напряженная предвыборная кампания, наиболее вероятным претендентом очевидно выглядел «врио губернатора» Монеткин. Из штаба этого кандидата пришло письмо на имя Тяглова, с предложением обустроить детскую площадку во дворе по конкретному адресу. Тут было о чем подумать, но размышления прервала бухгалтер, – налоговая инспекция доначислила налог на прибыль, а уже утвержденное возмещение по НДС предложили возместить зачетом в будущих периодах, и теперь весь квартальный баланс нужно переделывать заново. «Пришли мне книгу продаж, – распорядился Тяглов, – я сам проверю». Вошла секретарша, зачитала длинный список звонков, поступивших за время отсутствия шефа. То были в основном деловые партнеры, но меж ними затесался звонок из прокуратуры, Виктору Павловичу предлагалось явиться к новому областному прокурору Цапко. Эта новость камнем легла на сердце. Опять! Когда ж они уймутся? Выпив кофе, Тяглов собрался с духом и позвонил в надзорное ведомство. Сам Цапко не смог ответить, был занят, но секретарша передала Виктору Павловичу просьбу заехать на следующий день, после обеда. Тяглов обещал. А пока решил отвлечься от мрачных дум и принялся за другие дела. Наиболее неотложным выглядело требование от санатория администрации области, с которым его земельные угодья имели несчастье граничить, передать на безвозмездной основе несколько гектаров земли. Требование обосновывалось намерением построить дополнительный корпус оздоровительного заведения ввиду возможного ухудшения эпидемиологической обстановки в области. Каждый метр своей пахотной земли Тяглов честно покупал, платил своими кровными по реальной цене, и перспектива расстаться даром с несколькими гектарами его не прельщала. Виктор Павлович выругался (в самой большой в мире по площади стране новый корпус санатория построить негде, кроме как на моей пашне!), созвонился с директором санатория и договорился с ним встретиться на следующий день.

xхх

С тех пор, как карета скорой помощи привезла Людочку из аэропорта, она не выходила из дому, лишь бесцельно бродила по покоям, иногда выходила в сад, и рыдала, рыдала, рыдала. Безутешные слезки одна за одной катились по наливным щечкам, белые ручки горестно заламывались, жизнь была невыносима. Опальный муж спятил, лже-куратор выманил деньги и смылся, еще и безумная драка в аэропорте. Вспоминая безобразную сцену в ВИП-зале, Людочка понимала, что это не мерзкая экс-прокурорша своей слоновьей ножищей разбила ее картину и разорвала холст, но сам злой рок разбил ее судьбу и в клочья разорвал ее будущее. Все надежды и чаяния похоронены, все праздники позади, впереди лишь черные будни да новые невзгоды. А устройся как-нибудь персональная выставка, и все пошло бы на лад – заслуженное признание, слава, деньги стали бы ее надежными спутниками жизни. Третьяковка, Эрмитаж, Русский музей, интервью главным телеканалам, толпы поклонников… Людочка надолго забывалась в сладостных грезах, слезы осушались, на припухлых губках появлялась мечтательная улыбка. Но грязная реальность каждый раз бесцеремонно разбивала волшебную сказку – то бесчувственная горничная напомнит о зарплате, то каблук на любимых туфлях сломается. Или вот еще – повадился звонить лечащий врач Вячеслава Никаноровича, и каждый раз невовремя, и ужасно назойливо. Он сыпал медицинскими терминами, подробно рассказывал о самочувствии пациента, его аппетите, сне и стуле, чрезмерно утомляя Людочку. Стремясь избавиться от докучливого доктора, Людмила твердо пообещала навестить своего несчастного мужа и подробно пообщаться с врачом. Будучи верной и любящей женой, на следующий день она собралась пораньше и велела водителю подавать машину. Невзирая на все превратности и кошмарное самочувствие, она оставалась верной супружескому долгу, и усаживалась на заднее сиденье автомобиля с чувством жены декабриста, отправляющейся в Сибирь.

До санатория доехали без приключений. В красивом холле дежурный врач встретил Людочку любезной улыбкой и после незначительных формальностей, связанных с посещением пациентов, проводил в палату Вячеслава Никаноровича. Поблагодарив и отпустив провожатого, Людочка некоторое время стояла у закрытой двери, не решаясь ее открыть. Она страшилась увидеть обмякшее тело мужа, бессмысленные глаза мороженого окуня и обслюнявленный подбородок. Прошла минута. Глубоко вздохнув и собрав все свое мужество в кулак, бесстрашная женщина толкнула дверь и с усилием шагнула в палату, эту юдоль скорби и печали, полную сырого мрака и полной безнадежности. Вошла – и от увиденного ноги ее подкосились, и упала бы, да вовремя оперлась об дверной косяк. Людочка мысленно подготовила себя к всему, даже самому страшному, но увиденное ее ошеломило.

Через растворенные окна в палату врывались солнечные лучи и птичий щебет. Несколько человек сгрудились вокруг стола и увлеченно беседовали, жестикулировали, спорили, перебивали друг друга. Постепенно Людочка пришла в себя, и узнала в одном из спорщиков своего мужа, своего прежнего мужа – Вячеслав Никанорович был свежевыбрит, щеки лоснились, он был совершенно адекватен, собран, глаза его горели, говорил он четко и убедительно. А в тощем человечке рядом с ним Людочка с изумлением узнала Павла Лаврентьевича. Он тоже был в полном порядке, смеялся, активно поддакивал Вячеславу Никаноровичу и всячески выказывал ему свое уважение, приязнь и полную поддержку. Но и это было еще не все – в единственной женщине этой необъяснимой компании Людочка узнала свою обидчицу, Капитолину Парамоновну! В глазах потемнело – как смеет эта нечестивая гадина приходить к ее мужу! Ее кулачки непроизвольно сжались, но, к счастью, кто-то, наконец, заметил присутствие Людмилы в палате.

– Розмаринка! – с широкой улыбкой шагнул к ней прежний, мордатый, бокастый и налитой Вячеслав Никанорович, – как мило, что ты пришла!

– Что тут делает эта… женщина? – дрожащим и срывающимся от негодования голосом прошипела Людмила, тыкая сложенными солнцезащитными очками в сторону экс-прокурорши.

– Милочка, я так рада тебя видеть! – сладко улыбаясь, промолвила Капитолина Парамоновна, – дай же я тебя обниму! На ее щеке под густым слоем тонального крема явственно краснели пять жирно-красных царапин.

– Слава, что происходит? – безумная фантасмагория всерьез угрожала психике Людочке и требовала немедленного разрешения.

– Присядь, – поспешил на помощь заботливый муж, – сейчас все объясню.

Людочка плюхнулась на больничную койку, а все присутствующие крайне доброжелательно, в общих чертах, но с важными подробностями обрисовали ситуацию. В поднявшемся галдеже Людочка ни бельмеса не поняла, только переводила очумелый взгляд с одного оратора на другого.

– Молчать! – властно скомандовал Вячеслав Никанорович. В палате мгновенно установилась тишина. Экс-губернатор встал перед супругой, вытянул руки по швам, гордо запрокинул голову и торжественно объявил: «Мы возвращаемся!». Павел Лаврентьевич проворно пристроился к экс-губернаторскому боку, так же запрокинул голову и положил правую руку на плечи Вячеслава Никаноровича. Оставшиеся два незнакомых Людочке мужчины проделали тот же маневр, выстроив шеренгу из четырех человек, скованных одной цепью верности друг другу и преданности общему делу.

– Слава, но как?! – Людочка решительно отказывалась понимать происходящее, – после «утраты доверия» ты даже директором кочегарки не сможешь устроиться!

– Недооцениваешь ты меня, розмаринка! – игриво, с хитрющим прищуром ответил Вячеслав Никанорович, и, наконец, посвятил супругу в свои планы.

После примирения с Павлом Лаврентьевичем, убедившись в обоюдной непогрешимости, два отставника пришли к одному мнению – как в русских сказках, зло в лице подлых Цапко и Монеткина должно быть наказано. Этим двуличным молокососам не место в областной власти, вырвать с корнем, выжечь огнем, да хоть потравить крысиным ядом или керосином, но что бы духу этих сопляков тут не было! А заодно как-то вернуть себя во власть.

– Живу, как кухаркин сын, – жаловался Вячеслав Никанорович, – даже водителя персонального отобрали!»

– А мне вообще все перелеты теперь за свой счет предлагают оплачивать! – поддерживал друга Павел Лаврентьевич.

Искушенный в большой политике Вячеслав Никанорович определил две тактические задачи на пути к стратегической цели – свергнуть зарвавшихся щенков и вернуться к кормилу государственного управления. О, это сладкое слово «кормило»! Оно снится по ночам в розовых снах, оно вмещает в себя все – деньги, безопасность, лечение, образование и еще множество больших и малых полезных и не очень функций. Единожды вкусив сего сладостного плода, уж вовеки не забудешь полученного наслаждения, и будешь с настойчивостью наркомана добиваться еще и еще. Припасть к кормилу – значит перейти в касту избранных, значит, высоко взлететь на реактивном чартере и, пролетая над городом, покачать на прощание серебристым крылом копошащимся на земле человечкам.

Скомпрометировать «зарвавшихся щенков» было не сложно – практичный Павел Лаврентьевич уже прикидывал, как лучше использовать такие вопиющие факты, как вилла в Испании у Монеткина, или компания по добыче и переработке рыбы в Хабаровском крае, принадлежащая Цапко. Да и незадекларированные доходы пригодятся, и растраты в ход пойдут.

Вторая задача выглядела позабористее, но опытнейшие руководители и тут нашли выход – пропихнуть на прокурорскую и губернаторскую должности своих проверенных, преданных людей, которые не изменят ни при каких обстоятельствах. Павел Лаврентьевич призвал своего старого верного заместителя, «видавшего виды тертого калача», а Вячеслав Никанорович – вице-губернатора по аграрной политике. Оба этих достойных мужа присутствовали в палате, и Людочка даже устыдилась, что не признала бывавшего у них в гостях и присутствовавшего на свадьбе аграрного заместителя мужа. И «тертый калач», и сельскохозяйственный вицик с воодушевлением приняли план бывших начальников.

– Этот висельник Цапко меня на пенсию отправить грозился! – жаловался «тертый калач», – видите ли, старый я для него.

– А меня Монеткин вообще на культуру перебросить хочет! – не отставал вице-губернатор по аграрной политике, – а там бюджета ноль!

Оба претендента присягнули Павлу Лаврентьевичу и Вячеславу Никаноровичу, клянясь после вступление в высокие должности свято чтить мнение старших товарищей по любому вопросу и безоговорочно выполнять их любые указания. Ну и служить людям, разумеется, и неустанно повышать качество их жизни.

Глубоко впечатленная Людочка смотрела на своего мужа со смесью восторга и удивления. Он раскрылся с новой, доселе неведомой ей стороны. Решительный, мужественный, стойкий. Пожалуй, рановато хоронить мечты о персональной выставке.

– Цапко совсем недавно назначили, а Монеткин без пяти минут губернатор, – сомнения все же терзали совсем растерявшуюся Людмилу.

– Конечно, за короткий срок дважды сменить власть в области трудно, – согласился Павел Лаврентьевич, – для этого предстоит потрудится в Москве, задействовать оставшиеся связи в Генеральной прокуратуре и администрации Президента, объяснить насущную необходимость столь экстраординарных решений, но, черт возьми, чего не сделаешь во имя народного блага!

Все присутствующие горячо поддержали Павла Лаврентьевича, а Вячеслав Никанорович, подхваченный волной воодушевления, вышел в центр больничной палаты и экспромтом зарядил пробирающие до мурашек установочные тезисы: «Невозможно смотреть, как желторотые, неоперившиеся птенцы, без опыта и навыков, гробят экономику области, на глазах рушат социальное обеспечение, намеренно или по незнанию уничтожают прибыльные доселе предприятия и целые отрасли! Намеренно или по незнанию, но эти младореформаторы за короткий срок своего правления отбросили область далеко назад, при потворничестве этих горе-руководителей воровство из областного бюджета достигло невиданных размахов! А люди не слепы, они все видят, и не глухи, они все слышат, и все происходящее самым пагубным образом сказывается не только на уровне жизни народа, но и рейтинге правящей партии. И прямую ответственность за это несут персонально врио губернатора Монеткин и новоиспеченный прокурор Цапко. И наш долг, наша священная обязанность остановить вакханалию деградации региона, донеся объективную картину о сложившейся ситуации и предложив федеральному центру достойных, умудрённых опытом руководителей, кристально честных и болеющих душой за нашу область и каждого простого человека, проживающего в ней»!

Бурные овации спугнули стайку воробьев, дремавших на сосновой ветке у раскрытого окна палаты. Капитолина Парамоновна вытирала слезы умиления, Павел Лаврентьевич лез целоваться, «видавший виды тертый калач» и вице-губернатор по аграрным вопросам, соблюдая субординацию, стояли чуть в сторонке и неистово аплодировали.

– Большой политик! – глядя с обожанием на супруга, прошептала Людочка, молитвенно сложа руки.

– Большая политика! – всхлипнула Капитолина Парамоновна.

– Но учтите! – со знанием дела сурово прервал всеобщее ликование Павел Лаврентьевич, – отныне мы должны соблюдать осторожность! Бдительность, бдительность и еще раз бдительность! Мы сейчас в санатории областной администрации, тут кругом камеры. Нужно выбираться отсюда.

Заговорщики перешли на нелегальный шепот, обсуждая как незаметно выбраться из лечебницы и где устроить безопасный штаб. Капитолина Парамоновна и Людочка предлагали для начала воспользоваться личными автомобилями, припаркованными у санатория, но этот вариант был немедля отвергнут Павлом Лаврентьевичем. «Все ваши машины пасут, телефоны на прослушке. Уж поверьте мне», – скромно потупясь, веско аргументировал экс-прокурор. Общественный транспорт и такси были отвергнуты по определению, шальная мысль пойти пешком была высмеяна. Возникла пауза. «Тертый калач» и аграрный вице-губернатор что-то напряженно чертили в блокнотиках, Людочка в обнимку с Капитолиной Парамоновной молились на мужиков, Павел Лаврентьевич сидел у входа в палату и напряженно бдил – со свирепым выражением лица из подлобья стрелял в разные стороны глазами.

– Выйдем на воздух, – нарушил тревожную тишину «мозг операции» Вячеслав Никанорович, – делаем вид, что вышли на прогулку, авось, что-нибудь придумаем.

Вся компания с облегчением подчинилась, покинув надоевшую больничную палату и высыпала пестрой гурьбой на белую мощеную дорожку, проложенную меж густых цветников.